• Сочинения
  
• Краткие содержания
  
• Полные произведения
  
• Характеристики
  
• Биографии
  
• Критика
  
• ГДЗ
  

/ Полные произведения / Дюма А. / Граф Монте-Кристо

Граф Монте-Кристо [39/83]

Скачать полное произведение

    - Валентина, - отвечал Маимилиан с глубоким волнением, - я не скажу вам, что только одну вас люблю на свете, - я люблю и свою сестру и зятя, но это любовь нежная, спокойная, совсем не похожая на мое чувство к вам. Когда я думаю о вас, вся моя кровь кипит, мне трудно дышать, сердце бьется, как безумное; все эти силы, весь пыл, всю сверхчеловеческую мощь я вкладываю в свою любовь к вам. Но в тот день, когда вы мне скажете, я отдам их для вашего счастья. Говорят, что Франц д'Эпине будет отсутство- вать еще год; а за год сколько может представиться счастливых случаев, сколько благоприятных обстоятельств! Будем деяться, - надежда так хо- роша, так сладостна! Вы упрекаете меня в оизме, Валентина, а чем вы были для меня? Прекрасной и холодной стуей целомудренной Венеры. Что вы обещали мне взамен моей преданности, послушания, сдержанности? Ниче- го. Что вы дарили мне? Крохи. Вы говорите со мной о господине Д'Эпине, вашем женихе, и вздыхаете при мысли, что будете когда-нибудь принадле- жать ему. Послушайте, Валентина, неужели это все, что у вас есть в душе? Как! Я отдаю вам свою жизнь, свою душу, только для вас одной бьется мое сердце, и вот, когда я всецело принадлежу вам, когда я мысленно говорю себе, что умру, если потеряю вас, - вас даже не ужасает мысль, что вы будете придлежать другому! Нет, если бы я был на вашем месте, если бы я чувствовал, что меня любят так, как я вас люблю, я бы уже сто раз про- тянул руку сквозьрутья этой решетки и сжал руку несчастного Максимили- ана со словами:Я буду вашей, только вашей, Максимилиан, в этом мире и в том".
     Вантина ничего не ответила, но Максимилиан услышал, что она вздыха- ет и плачет. Он сразу опомнился.
     - Валентина, Валентина! - воскликнул он. - Забудьте мои слова, если я огорчил вас!
     - Нет, - сказала она, - все это верно, но разве вы не видите, как я несчастна и одинока. Я живу почти в чужом доме, потому что мой отец поч- ти чужой мне; вот уже десять лет мою волю каждый день, каждый час, каж- дую минуту подавляет железная во моих властителей. Никто не видит моих страданий, и я сказала о них только вам. Кажется, будто все добры ко мне, все меня любят; на самом деле все враждебны мне. Люди говорят: гос- подин де Вильфор слишком серьезный и слишком строгий человек, чтобы про- являть к дочери большую нежностьно зато она должна быть счастлива, что нашла в госпоже де Вильфор вторую мать. Так вот, люди ошибаются: отец совершенно равнодушен ко мне, а мача жестоко ненавидит меня, и эта не- нависть тем ужаснее, что она прикрывается вечной улыбкой.
     - Ненавидит вас, Валентина? Как можно вас ненавидеть?
     - ДРУГ мой, - сказала Валентина, - я должна сознаться, что ее нена- висть ко мне объясняется очень просто. Она обожает своего сына, моего брата Эдуарда.
     - Так что же?
     Право, мне как-то странно примешивать сюда денежные вопросы, но все-таки, мне кажется, ее ненависть вызывается именно этим. У нее самой нет никакого состояния, я же получила большое наследство после моей ма- ри, и это богатство еще удвоится тем, что я когда-нибудь унаследую огосподина и госпожи де Сен-Меран; ну вот, мне и кажется, что она зави- ет. Боже мой, если бы я могла отдать ей половину своего состояния, лишь бы чувствовать себя родной дочерью в доме моего отца, я, конечно, сейчас же сделала бы это.
     - Бедная моя Валентина!
     - Да, я чувствую себя скованной и в то же время такой слабой, что мне кажется, будто мои оковы поддерживают меня, и я боюсь их сбросить. К то- му же мой отец не из тех людей, которых можно безнаказанно ослушаться; он повелевает мной, он повелевал бы и вами и даже самим королем, потому что он силен своим незапятнанным прошлым и своим почти неприступным по- ложением. Клянусь вам, Максимилиан, я не вступаю в борьбу, потому что боюсь этим погубить вас вместе с собой.
     - И все же, Валентина, - возразил Максимилиан, - зачем отчаиваться и смотреть так мрачно на будущее?
     - Друг мой, я сужу о нем по прошлому.
     - Но послушайте, если с аристократической точки зрения я и не предс- тавляю блестящей парт, то я все же во многих отношениях принадлежу к тому обществу, средкоторого вы живете. Прошло то время, когда во Фран- ции существовали две Франции: знать времен монархии слилась со знатью Империи, аристократия меча сроднилась с аристократией пушки... А я при- надлежу к этой последней: в армии меня ждет прекрасное будущее; у меня хоть и небольшое, но независимое состояние; наконец, в наших краях пом- нят и чтут моего оа как одного из самых благородных негоциантов, ког- да-либо существовших. Я говорю: "в наших краях", Валентина, потому что вы тоже почти из Марселя.
     - Не говорите мне о Марселе, Максимилиан, одно это слово напоминает мне мою мать, этого всеми оплакиваемого ангела, который недолгое время охранял свою дочь на земле и - я верю - продолжает охранять ее, взирая на нее из вечной обели! Ах, Максимилиан, будь жива моя бедная мать, мне нечего было бы опасаться; я сказала бы ей, что люблю вас, и она за- щитила бы нас.
     - Будь она жива, - возразил ксимилиан, - я не знал бы вас, потому что вы сами сказали, вы были бы тогда счастливы, а счастливая Валентина не снизошла бы мне.
     - Друг мой, - воскликнула Валентина, - теперь вы несправедливы ко мне... Но скажите...
     - Что вы хотите, чтобы я вам сказал? - спросил Максимилиан, заметив ее кебание.
     - Скажите мне, - продолжала молодая девушка, - не было ли когда-ни- будь в Марселе какого-нибудь недоразумения между вашим отцом моим?
     - Нет, я никогда не слыхал об этом, - ответил Максимилиан, -сли не считать того, что ваш отец был более чем ревностным приверженм Бурбо- нов, а мой отец был предан императору. Я полагаю, что в этом было единственное их разногласие. Но почему вы об этом спрашиваете?
     - Сейчас объясню, - сказала молодая девушка, - вам следует все знать. Это произошло в тот день, когда в газетах напечатали о вашем произ- водстве в кавалеры Почетного легиона. Мы все были у дедушки Нуартье, и там был еще Данглар, - знаете, этот банкир, его лошади третьего дня чуть не убили мою мачеху и брата. Я читала дедушке газету, а остальные обсуж- дали брак мадемуазель Данглар. Когда я дошла до места, которое относи- лось к вам и которое я уже знала, потому что еще накануне утром вы сооб- щили мне эту приятную новость, - так вот когда я дошла до этого места, почувствовала себя очень счастливой... и я была очень взволнована, по- му что надо было произнести ваше имя вслух, - я, конечно, пропустила бы ег если бы не боялась, что мое умолчание будет дурно истолковано, - так что я собрала все свое мужество и прочитала его.
     - Милая Валентина!
     - И вот, как только ваше имя было произнесено, мой отец обернулся. Я была настолько убеждена, что ваше имя сразит всех, как удар грома (види- те, какая я сумасшедшая!), что мне показалось, будто мой отец вздрогнул, так же как и господин Данглар (это уж, я уверена, было просто мое вооб- ражение).
     "Моррь, - сказал мой отец, - постойте, постойте! (Он нахмурил бро- ви.) Не из тех ли он марсельских Моррелей, отъявленных бонапартистов, с которыми нам пришлось столько возиться в тысяча восемьсот пятнадцатом году?" "Да, - ответил Данглар, - мне даже кажется, что это сын арматора".
     - Вот как! - проговорил Максимилиан. - А чтже сказал ваш отец?
     - Ужасную вещь, я даже не решаюсь вам повторить.
     - Ските все-таки, - с улыбкой попросил Максимилиан.
     "Их император, - продолжал он, хмуря брови, - умел их ставить на мес- то, всех этих фанатиков; он называл их пушечным мясом, и это было подхо- дящее название. Я с ростью вижу, что новое правительство снова прово- дит этот спасительный принцип. Если бы оно только для этого сохранило Алжир, я приветствовал бы правительство, хоть Алжир и дороговато нам об- ходится".
     - Это действительно довольно грубая политика, - сказал Максимилиан. - Но пусть вас не смущает то, что сказал господин де Вильфор: мой отец не уступал в этом смысле вашему и неизменно повторял: "Не могу понять по- чему император, всегда так здраво поступающий, не наберет полка из судей и адвокатов, чтобы сылать их всякий раз на передовые позиции?" Как ви- дите, дорогой друг, обе стороны не уступают друг другу в живописности своих выражений и мягкосердечии. А что ответиДанглар на выпад коро- левского прокурора?
     - Он по обыкновению усмехнулся своей угрюмой усмешкой, которая мне кажется такой жестокой; а через минуту они встали и вышли. Только тогда я заметила, что дедушка очень взволнован. Надо вам сказать, Максимилиан, что только я одна замечаю, когда бедный паралик волнуется. Впрочем, я догадывалась, что этот разговор должен был пизвести на него тяжелое впечатление. Ведь на бедного дедушку никто уже не обращает внимания; осуждали его императора, а он, по-видимому, был фанатично ему предан.
     - Его имя действитело было одно из самых известных во времена Импе- рии, - сказал Максимилиан, - он был сенатором, и, как вы знаете, Вален- тина, а может быть, и не знаете, он участвовал почти во всех бонапар- тистских заговох времен Реставрации.
     - Да, я иногда слышу, как шепотом говорят об этом, и это мне кажется очень странным: дед бонапартист, отец роялист; странно, правда?.. Так вот я обернулась к нему. Он взглядом указал мне на газету.
     "Что с вами, дедушка? - спросила я. - Вы довольны?"
     Он сделал мне глазами знак, что да.
     "Тем, что сказал мой отец?" - спросила я.
     Он сделал знак, что нет.
     "Тем, что сказал господин Данглар?"
     Он снова сделал знак, что нет.
     "Так, значит, тем, что господин Моррель, - я не посмела сказать "Мак- симилиан", - произведен в кавалеры Почетного легиона?"
     Он сделал знак, что да.
     - Подумайте, Максилиан, он был доволен, что вы стали кавалером По- четного легиона, а дь он незнаком с вами. Может быть, это у него приз- нак безумия, потому что, говорят, он впадает в детство, но мне он доста- вил много радости этим "да".
     - Как это странно, - сказал в раздумье Максимилиан. - Значит, ваш отец ненавидит меня, тогда как, напротив, ваш дедушка... Какая странная вещь эти политические симпатии и антипатии!
     - Тише! - воскликнула вдруг Валентина. - Спрячьтесь, бегите, са идут!
     Максимилиан схватил заступ и начал безжалостно окапывать люцерну.
     - Мадмуазель! Мадмуазель! - кричал чей-то голос изза деревьев, - гос- пожа де Вильфор зовет вас; в гостиной сидит гость.
     - Гость? - сказала взволнованная Валентина. - Кто бы это мог быть?
     - Знатный гость! Говорят, вельможа, граф МонтеКристо.
     - Иду, иду, - громко сказала Валентина.
     Стоявший по ту сторону ворот человек, для которого "иду, иду" Вален- тины служило прощанием после каждого свидания, вздрогнул, услышав это имя.
     "Вот как! - подумал Максимилиан, задумчиво опираясь на заступ. - От- куда граф Монте-Кристо знаком с Вильфором?"
    
    
     XIV. ТОКСИКОЛОГИЯ
    
     Это был в самом деле граф Монте-Кристо, явившийся к г-же де Вильфор с намерением отдать визит королевскому прокурору, и вполне понятно, что, услышав это имя, весь дом пришел в волнение.
     Госпожа де Вильфор, находившаяся в гостиной в ту минуту, когда ей до- ложили о посетителе, тотчас же послала за сыном, чтобы мальчик мог сноваоблагодарить графа. Эдуард, за эти два дня наслышавшийся разговоров о знатной особе, сразу прибежал не из послушания матери, не для того, что- бы поблагодарить графа, из любопытства и из желания что-нибудь схва- тить на лету и вставить какое-нибудь глупое словцо, всякий раз вызывав- шее у матери восклицание: "Ах, какой несносный ребенок! Но я не могу на него сердиться, он так умен!"
     После обмена обычными приветствиями граф осведомился о г-не де Вильфор.
     - Мой муж обедает у министра юстиции, - отвечала молодая женщина, - он только что уехал и, я уверена, будет очень жалеть, что не имел счастья вас видеть.
     Два посетителя, которых граф застал в гостиной и которые не спускали с него глаз, встали и удалились, педлив несколько минут не столько из приличия, сколько из любопытства.
     - Кстати, что делает твоя сестра Валентина? - спросила Эдуарда г-жа Вильфор. - Пусть ее позовут, чтобы я могла представить ее графу.
     - У вас есть дочь, сударыня? - сприл граф. - Но это еще, должно быть, совсем дитя?
     - Это дочь господина де Вильфор от первого брака, взрослая красивая девушка.
     - Но меланхоличная, - вставил маленький Эдуард, вырывая, чтобы сде- лать себе султан на шляпу, перья из хвоста великолепного ара, испускав- шего от боли отчаянные крики на своем золоченом шесте.
     Госпожа де Вильфор ограничилась замечанием:
     - Замолчи, Эдуард!
     Потом она добавила:
     - Этот маленький шалун недалек от истины, он повторяет то, что я не раз с грустью при нем говорила: у мадемуазель де Вильфор, несмотря на все наши старания развлечь ее, печальный и молчаливый характер, это от- части нарушает очарование ее красоты. Но она что-то не идет; Эдуард, уз- най, в чем дело.
     - Это оттого, что ее ищут там, где ее нет.
     - А где ее ищут?
     - У дедушки Нуартье.
     А, по-твоему, ее там нет?
     - Нет, нет, нет, нет, нет, ее там нет, нараспев отвечал Эдуард.
     - А где же она? Если знаешь, так скажи.
     - О у больших каштанов, - продолжал злой мальчишка, не обращая вни- мания на окри матери и скармливая живых мух попугаю, по-видимому большому любителю этой пищи.
     Госпожа де Вильфор уже протянула руку к звонку, чтобы велеть горнич- ной позвать Валентину, как вдруг в комнату вошла она сама.
     Она действительно казалась очень грустной, и внимательный взгляд за- метил бы, что она недавно плакала.
     Валентина, которую мы в своем торопливом рассказе представили нашим читателям, не описав ее наружности, бы высокая, стройная девушка де- вятнадцати лет, со светло-каштановыми волосами, с темно-синими глазами, с походкой томной и полной того несравненного изящества, которое так от- личало ее мать; тонкие, белые руки, матовая, как жемчуг, шея, нежный ру- мянец лица делали ее на первый взгляд похожей на тех прекрасных англича- нок, которых так поэтично сравнивают с лебедями, глядящимися в зеркало вод.
     Она вошла и, увидев рядом с мачехой иностранца, о котором она уже столько слышала, поклонилась ему без всякого девичьего жеманства и не опуская глаз, но с такой грацией, что граф еще внимательнее посмотрел на нее.
     Он встал.
     - Мадемуазель де Вильфор, моя падчерица, - сказала г-жа де Вильфор, откидываясь подушки дивана и указывая графу рукой на Валентину.
     - И граф МонтКристо, король китайский, император кохинхинский, - сказал маленький сорванец, исподтишка разглядывая сестру.
     На этот раз г-жа де Вильфор побледнела и готова была разгневаться на сына - этот семейный бич; но граф, напротив, улыбнулся и, казалось, лас- ково взглянул на ребенка, что наполнило сердце матери беспредельной ра- достью.
     - Но, сударыня, - сказал граф, возобновляя беседу и по очереди вгля- дываясь в г- де Вильфор и Валентину, - я как будто уже имел честь где-то видеть вас и мадемуазель де Вильфор? У меня уже мелькала эта мысль, а когда вошла мадемуазель, ее вид, как луч света, прояснил мое смутное воспоминание, если я смею так выразиться.
     - Едва ли это так; мадемуазель де Вильфор не любит общества, и мы редко выезжаем, - сказала молодая женщина.
     - Я видел мадемуазель де Вильфор не в обществе, так же как и вас, су- дарыня, и этого очаровательного проказника. К тому же пажское общество мне совершенно незнакомо, потому что, как я, кажется, уже имел честь вам сказать, я нахожусь в Париже всего несколько дней. Нет, если вы разреши- те мне постараться припомнить... позвольте...
     Граф поднес руку ко лбу, как бы желая сосредоточиться на своих воспо- минаниях.
     - Нет, это было на свежем воздухе... это было... не знаю... мне поче- му-то в связи с этим вспоминается яркисолнечный день и что-то вроде церковного праздника... У мадемуазелде Вильфор были в руках цветы; мальчик гонялся по саду за красивым павлином, а мы сидели в беседке, об- витой виноградом... Помогите же мне, сударыня! Неужели то, что я сказал, ничего вам не напоминает?
     - Нетправо, ничего, - отвечала г-жа де Вильфор, - а между тем, граф, уверена, что, если бы я где-нибудь встретила вас, ваш образ не мог бы изгладиться из моей памяти.
     - Может быть, граф видел нас в Италии? робко сказала Валентина.
     - В самом деле, в Италии... Возможно, - сказал Монте-Кристо. - Вы бы- вали в Италии, мадемуазель?
     - Мы были там с госпожой де Вильфор два года тому назад. Врачи боя- лись за мои легкие и посоветовали мне пожить в Неаполе. Мы проездом были в Болонье, Перудже и Римег.
     - Так и есть! - воскликнул Монте-Кристо, как будто это простое указа- ние помогло ему разобраться в его воспоминаниях. - В Перудже, в день праздника тела господня, в саду Почтовой гостиницы, где случай свел всех нас, - вас, сударыня, мадемуазель де Вильфор, вашего сына и меня, я и ил честь вас видеть.
     - Я отлично помню Перуджу, и Почтовую гостиницу, и праздник, о кото- ром вы говорите, граф, - сказала г-жа де Вильфор, - но сколько я ни ро- юсь в своих воспоминаниях и сколько ни стыжу себяа плохую память, я совершенно не помню, чтобы имела честь вас видеть.
     - Это странно, и я тоже, - сказала Валентина, поднимая на Монте-Крис- то свои прекрасные глаза.
     - А я отлично помню, - заявил Эдуард.
     - Я сейчас помогу вам, - продолжал граф. - День был очень жаркий; вы ждали лошадей, которых из-за праздника вам не торопились подавать. Мад муазель удалилась в глубь сада, а ваш сын скрылся, гоняясь за павлином.
     - Я поймал его, мама, помнишь, - сказал Эдуард, - и вырвал у него з хвоста три пера.
     - Вы, сударыня, остались сидеть в виноградной беседке. Неужели вы не помните, что вы сидели на каменной скамье и, пока вашей дочери и сына, как я сказал, не было, довольно долго с кем-то разговаривали?
     - Да, правда, - сказала г-жа де Вильфор, краснея, - я припоминаю, это был человек в длинном шерстяном плаще... доктор, кажется.
     - Совершенно верно. Этот человек был я; я жил в этой гостинице уже недели две; я вылечил моего камердинера от лихорадки, а хозяина гостини- цы от желтухи, так ч меня принимали за знаменитого доктора. Мы до- вольно долго беседовали с вами на разные темы: о Перуджино, о Рафаэле, о нравах, о костюмахо пресловутой аква-тофана, секретом которой, как вам говорили, еще владеет коекто в Перудже. - Да, да, - быстро и с некоторым беспокойством скала г-жа Вильфор, - я припоминаю.
     - Я уже подробно не помню ваших слов, - продолжал совершенно спокойно граф, - но я отлично помню, что, разделяя на мой счет всеобщ заблужде- ние, вы советовались со мной относительно здоровья мадемуазель де Вильфор.
     - Но вы ведь действительно были врачом, раз вылечили несколько больных, - сказала г-жа де Вильфор.
     - Мольер Бомарше ответили бы вам, что это именно потому, что я им не был, -е я вылечил своих больных, а просто они выздоровели; сам я могу только сказать вам, что я довольно основательно занимался химией и естествными науками, но лишь как любитель, вы понимаете...
     В это время ча пробили шесть.
     - Уже шесть часов, - сказала, по-видимому очень взволнованная, г-жа де Вильфор, - может быть, вы пойдете узнать, Валентина, не желает ли ваш дедушка обедать?
     Валентина встала и, поклонившись графу, молча вышла из комнаты.
     - Боже мой, сударыня, неужелэто из-за меня вы отослали мадемуазель де Вильфор? - спросил граф, когда Валентина вышла.
     - Нисколько, граф, - поспешно ответила молодая жщина, - но в это время мы кормим господина Нуартье тем скудным обедом, который поддержи- вает его жалкое существование. Вам известно, в кам плачевном состояния находится отец моего мужа?
     - Господин де Вильфор мне об этом говорил; он, кажется, разбит пара- личом?
     - Да, к неастью. Бедный старик не может сделать ни одного движения, только душа еще теплится в этом человеческом остове, слабая и дрожащая, как угасающий огонь в лампе. Но, простите, граф, что я посвящаю вас в наши семейные несчастья; я прервала вас в ту минуту, когда вы говорили мне, что вы искусный химик.
     - Я этого не говорил, - ответил с улыбкой граф, - напротив, я изучал химию только потому, что, решив жить преимущественно на остоке, хотел последовать примеру царя Митридата.
     - Mithridates, ex Ponticus, - сказал маленький проказник, вырезая си- луэты из листов пррасного альбома, - тот самый, который каждое утро выпивал чашку яда со сливками.
     - Эдуард, противный мальчишка! - воскликнула г-жа де Вильфор, вырывая из рук сына изуродованную книгу, - Ты нестерпим, ты надоедаешь нам. Ухо- ди отсюда, ступай к сестре, в комнату дедушки Нуартье.
     - Альбом... - сказал Эдуард.
     - Что альбом?
     - Да, я хочу альбом...
     - Почему ты изрезал картинки?
     - Потому что мне так нравится.
     - упай отсюда! Уходи!
     - Не уйду, если не получу альбома, - заявил мальчик, усаживаясь в глубокое кресло, верный своей привычке ни в чем не уступать.
     - Бери и оставь нас в покое, - сказала г-жа де Вильфор.
     Она дала альбом Эдуарду иовела его до дверей.
     Граф следил глазами за г-жой де Вильфор.
     - Посмотрим, закроет ли она за ним дверь, - пробормотал он.
     Госпожа де Вильфор тщательно закрыла за ребенком дверь; граф сделалид, что не заметил этого.
     Потом, еще раз оглянувшись по сторонам, молодая женщина снова уселась на козетку.
     - Позвольте мне сказать вам, - заявил граф, с уже знакомым нам прос- тодушным видом, - что вы слишком строги с этим очаровательным проказни- ком.
     - Иначе нельзя, - возрала г-жа де Вильфор с истинно материнским ап- ломбом.
     - Эдуард цитивал нам Корнелия Непота, когда говорил о царе Митрида- те, - сказал гф, - и вы прервали его на цитате, доказывающей, что его учитель не теряет времени даром и что ваш сын очень развит для своих лет.
     - Вы нравы, граф, - отвечала польщенная мать, - он очень способный ребенок и запоминает все, что захочет. У него только один недостаток: он слишком своеволен... о, возвращаясь к тому, что он сказал, граф, верите ли вы, то Митридат принимал эти меры предосторожности и что ни азыва- лись действенными?
     - Я настолько этому верю, что сам прибегал к этому способу, чтобы не быть отравленным в Неаполе, Палермо и Смирне, то есть в трех случаях, когда мне пришлось бы проститься с жизнью, не прими я этих мер.
     - И это помогло?
     - Вполне.
     - Да, верно; я вспоминаю, что вы мне нечто подобное уже рассказывали в Перудже.
     - В самом деле? - сказал граф, мастерски притворяясь удивленным. - Я вовсе не помню этого.
     - Я вас спрашивала, действуют ли яды одинаково на северян и на южан, и вы мне даже ответили, что холодный и лимфатический темперамент северян меньше подвержен действию яда, чем пылкая и энергичная ирода южан.
     - Это верно, - сказал Монте-Кристо, - мне случалось видеть, как русс- кие поглощали без всякого вреда для здоровья растительные вещества, ко- торые неминуемо убили бы неаполитанца или араба.
     - И вы считаете, что у нас в этом смысле можно еще вернее добиться результав, чем на Востоке, и что человек легче привыкнет поглощать яды, живя среди туманов и дождей, чем в более жарком климате?
     - Безусловно; но это предохранит его только от того яда, к которому он приучил свой организм.
     - Да, я понимаю; а как, например, вы стали бы приучать себя или, вер- нее, как вы себя приучили?
     - Это очень просто. Предположите, что вам заранее известно, какой яд вам собираются дать... предположите, что этим ядом будет... например, бруцин...
     - Бруцин, кажется, добывается из лжеангустуровой коры [43], - сказала г-жа де Вильфор.
     - Совершенно верно, - отвечал Монте-Кристо, - но я вижу, мне нечему вас учить; позвольте мне вас поздравитьженщины редко обладают такими познаниями.
     - Должна признаться, сзала г-жа де Вильфор, - что я обожаю ок- культные науки, которые волнуют воображение, как поэзия, и разрешаются цифрами, как алгебраеское уравнение; но, прошу вас, продолжайте: то, что вы говорите, меня очень интересует"
     - Ну так вот! - продолжал Монте-Кристо. - Предпожите, что этим ядом будет, например, бруцин и что вы в первый день пмете миллиграмм, на второй день два миллиграмма; через десять дней вы, таким образом, дойде- те до центиграмма; через двадцать дней, прибавляв день еще по миллиг- рамму, вы дойдете до трех центиграммов, то ес будете поглощать без всяких дурных для себя последствий довольно льшую дозу, которая была бы чрезвычайно опасна для всякого человекане принявшего тех же предос- торожностей; наконец, через месяц, выпив стакан отравленной воды из гра- фина, которая убила бы человека, пившего ее одновременно с вами, сами вы только по легкому недомоганию чувствовалбы, что к этой воде было при- мешано ядовитое вещество.
     - Вы не знаете другого противоядия?
     - Нет, не знаю.
     - Я не раз читала и перечитывала этот рассказ о Митридате, - сказала задумчиво г-жа де Вильфор, но я считала его сказкой.
     - Нет, вопреки обычаю историков, это правда. Но, я вижу, тема нашего разговора для вас не случайный каприз; два года тому назад вы задавали мне подобные же вопросы и сами говорите, что рассказ о Митридате уже давно вас занимает.
     - Это правда, граф; в юности я больше всего интересовалась ботаникой и минералогией; а когда узнала, что изучение способов употребления ле- карственных трав нередко дает ключ к пониманию всей истории восточных народов и всей жизни сточных людей, подобно тому как различные цветы служат выражением их понятий о любви, я пожалела, что не родилась мужчи- ной, чтобы сделаться каким-нибудь Фламелем, Фонтаной или Кабанисом.
     - Тем более, сударыня, - отвечал Монте-Кристо, - что на Востоке люди делают себе из яда не токо броню, как Митридат, они делают из него также и кинжал; наука становится в их руках не только оборонительным оружием, но и наступательным; одним они защищаются от телесных страда- ний, другим борются со своими врагами; опиум, белладонна, лжеангустура, ужовая целибуха, лаврошневое дерево помогают им усыплять тех, кто хо- тел бы их разбудить. Нет ни одной египтянки, турчанки или гречанки из тех, кого вы здесь зете добрыми старушками, которая своими познаниями в химии не повергла бы в изумление любого врача, а своими сведениями в области психогии не привела бы в ужас любого духовника.
     - Вот как! - сказала г-жа де Вильфор, глаза которой горели странным огнем во время этого разговора.
     - Да, - продолжал Монте-Кристо, - всеайные драмы Востока обретают завязку в любовном зелье и развязку - в смертоносной траве или в напит- ке, раскрывающем человеку небеса, и в питье, повергающем его в ад. Здесь столько же различных оттенков, сколько прихотей и странностей в физичес- кой и моральной природе человека; скажу больше, искусство этих химиков умеет прекрасно сочетать болезни и карства со своими любовными вожде- лениями и жаждой мщения.
     - Но, граф, - возразила молодая женщина, - это восточное общество, среди которого вы провели часть вашей жизни, по-видимому столь же фан- тастично, как и сказки этих чудесных стран. И там можно безнаказанно уничтожить человека? Так, значит, действительно существует Багдад и Бас- сора, описанные Галланом? [44] Значит, те султаны и визири, которые уп- равляют этим обществом и представляют то, что во Франции называется пра- вительством, действительно Харун-аль-Рашиды и Джаффары: они не только прощают отравителя, но и делают его первым министром, если его преступ- ление было хитро и искусно, и приказывают вырезать историю этого прес- тупления золотыми буквами, чтобы забавляться ею в часы скуки?
     - Нет, сударыня, время необычайного миновало даже на Востоке; и там, под другими названиями и в другой одежде, тоже существуют полицейские комиссары, следователи, королевские прокуроры и эксперты. Там превосход- но умеют вешать, обезглавливать и сажать на кол преступников; но эти последние, ловкие обманщики, умеют уйти от людского правосудия и обеспе- чить успех своим хитроумным планам. У нас глупец, обуреваемый демоном ненависти или алчности, желая покончить с врагом и умертвить престаре- лого родственника, отправляется к аптекарю, называет себя вымышленным именем, по которому его еще легче находят, чем если бы он назвал нтоя- щее имя, и, под тем предлогом, что крысы не дают ему спать, покупает пять-шесть граммов мышьяку; если он очень предусмотрителен, он заходит к пяти или шести аптекарям, что в пять или шесть раз облегчает возможность его найти. Достав нужное средство, он дает своему вра или престарелому родственнику такую дозу мышьяку, которая уложила бы на месте мамонта или мастодонта и от которой жертва, без всякой видимой причины, начинает ис- пускать такие вопли, что вся улица приходит в волнение. Тогда налетает туча полицейских и жандармов, посылают за врачом, корый вскрывает по- койника и ложками извлекает из его желудка и кишок мышьяк. На следующий день в ста газетах появляется рассказ о происшествии с именами жертвы и убийцы. Вечером аптекарь или аптекари являются сообщить: "Это он у меня купил мышьяк"; им ничего не стоит опознать убийцуреди двадцати своих покупателей; тут преступного глупца хватают, сают в тюрьму, допрашива- ют, делают ему очные ставки, уличают, осуждают и гильотинируют, или, ес- ли это оказывается достаточно знатная дама, приговаривают к пожизненному заключению. Вот как ваши северяне обращаются с химией. Впрочем, Дерю, надо признать, был умнее.
     - Что вы хотите,раф, - сказала, смеясь, г-жа де Вильфор, - люди де- лают, что могут. Не все владеют тайнами Медичи или Борджиа.
     - Теперь, - продолжал граф, пожав плечами, - хотите, я вам скажу, от- чего совершаются все эти нелепти? Оттого, что в ваших театрах, нас- колько я мог судить, читая пьесы, которые там ставятся, люди то и дело залпом выпивают содержимое флакона или глотают заключенный в перстне яд и падают бездыханными; через пять минут занавес опускается, и зрители расходятся по домам. Последствия убийства остаются неизвестными: вы ни- когда не увидите ни полицейского комиссара, опоясанного шарфом, ни кап- рала с четырьмя солдатами, и поэтому неразумные люди верят, будто в жиз- ни все так и происходит. Но выезжайте за пределы Франции, отправляйтесь в Алеппо, в Каир или хотя бы Неаполь, или Рим, и вы встретите на улице стройных людей со свежим, розовым цветом лица, про которых хромой бес, столкнись вы с ним невзначай, мог бы вам сказать: "Этот господин уже три недели как отравлен и черемесяц будет хладным трупом".

/ Полные произведения / Дюма А. / Граф Монте-Кристо

Смотрите также по произведению "Граф Монте-Кристо":

• Сочинения
• Краткое содержание
• Характеристика героев