• Сочинения
  
• Краткие содержания
  
• Полные произведения
  
• Характеристики
  
• Биографии
  
• Критика
  
• ГДЗ
  

/ Полные произведения / Дюма А. / Граф Монте-Кристо

Граф Монте-Кристо [11/83]

Скачать полное произведение

    - Да.
     - Вы хотели жениться на красивой девушке?
     - Да.
     Нужно ли было кому-нибудь, чтобы вас не назначили капитаном "Фарао- на". Нужно ли было кому-нибудь, чтобы вы не женились на Мерседес. Отве- чайте сперва на первый вопрос: последовательность - ключ ко всем загад- кам. Нужно ли было кому-нибудь, чтобы вас не назначили капитаном "Фарао- н?
     - Никому, меня очень любили на корабле. Если бы матросам разрешили выбрать начальника, то они, я уверен, выбрали бы меня. Только один чело- век имел причину не жаловать меня: я поссорился с ним, предлагал ему ду- эль, но он отказался.
     - Ага! Как его звали?
     - Данглар.
     - Кем он был на корабле?
     - Бухгалтером.
     - Заняв место капитана, вы бы оставили его в прежней должности?
     - Нет, если бы это от меня зависело; я заметил в его счетах кое-какие неточности.
     - Хорошо. Присутствовал ли кто-нибудь при вашем последнем разговоре с капитаном Леклером?
     - Нет; мы были одни.
     - Мог ли кто-нибудь слышать ваш разговор?
     - Да, дверь была отворена... и даже... постойте... да, да, Данглар проходил мимо в ту самую минуту, когда капитан Леклер передавал мне па- кет для маршала.
     - Отлично, напали на след. Брали вы кого-нибудь с собой, когда сошли на острове Эльба?
     - Никого.
     - Там вам вручили письмо?
     - Да, маршал вручил.
     - Что вы с ним сделали?
     - Положил в бумажник.
     - Так при вас был бумажник? Каким образом бумажник с официальным письмом мог поместиться в кармане моряка.
     - Вы правы, бумажник оставался у меня в каюте.
     - Так, стало быть, вы только в своей каюте положили письмо в бумаж- ник?
     - Да.
     - От Порто-Феррайо до корабля где было письмо?
     - У меня в руках.
     - Когда вы поднимались на "Фараон", любой мот видеть, что у вас в ру- ках письмо?
     - Да.
     - И Данглар мог видеть?
     - Да, и Данглар мог видеть.
     - Теперь слушайте внимательно и напрягите свою память; помните ли вы, как был написан донос?
     - О, да; я прочел его три раза, и каждое слово врезалось в мою па- мять.
     - Повторите его мне.
     Дантес задумался.
     - Вот он, сло в слово:
     "Приверженец престола и веры уведомляет господина королевского проку- рора, что Эдмон Дантес, помощник капитана на корабле "Фараон", прибывшем сегодня из Смирны с заходом в Неаполь и Порто-Феррайо, имел от Мюрата письмо к урпатору, а от узурпатора письмо к бонапартистскому комитету в Париже. В случае его ареста письмо будет найдено при нем или у его от- ца, или его каюте на "Фараоне".
     Аббат пожал плечами.
     - Ясно как день, - сказал он, - и велико же ваше простодушие, что вы сразу не догадались.
     - Так вы думаете?.. - вскричал Дантес. - Какая подлость!
     - Какой был почерк у Данглара?
     - Очень красивый и четкий, с наклоном вправо.
     - каким почерком был написан донос?
     - С наклоном влево.
     Аббат улыбнулся.
     - Измененным!
     - Почерк настолько твердый, что едва ли он был изменен.
     - Постойте, - сказал аббат.
     Он взял перо или, вернее, то, что называл пером, обмакнул в чернила и написал левой рукой, на холсте, заменяющем бумагу, первые строки доноса.
     Дантес отпрянул и со страхом взглянул на аббата.
     - Невероятно! - воскликнул он. - Как этот почерк похож на тот!
     - Донос написан левой рукой. А я сделал любопытное наблюдение, - про- должал аббат.
     - Какое?
     - Все почерки правой руки разные, а почерки левой все похожи друг на друга.
     - Все-то вы изучили!.. Все знаете!
     - Будем продолжать.
     - Да, да.
     - Перейдем ко второму вопросу.
     - Я слушаю вас.
     - Нужно ли было кому-нибудь, чтобы вы не женились на Мерседес?
     - Да, одному молодому человеку, который любил ее.
     - Его имя?
     - Фернан.
     - Имя испанское.
     - Он каталанец.
     - Считаете ли вы, что он мог написать донос?
     - Нет, он ударил бы меня ножом, только и всего.
     - Да, это в испанском духе: убийство, но не подлость.
     - Да он и не знал подробностей, описанных в доносе.
     - Вы никому их не рассказывали?
     - Никому.
     - Даже невесте?
     - Даже ей.
     - Так это Данглар.
     - Теперь я в этом уверен.
     - Постойте... Знал ли Данглар Фернана?
     - Нет... Да... Вспомнил!
     - Что?
     - За день до моей свадьбы они сидели за одним столом в кабачке стари- ка Памфила. Данглар был дружелюбен и весел, а Фернан бледен и смущен.
     - Их было только двое?
     - Нет, с ними сидел третий, мой хороший знакомый! он-то, верно, и познакомил их... портной Кадрусс. Но он был уже пьян... Постойте... пос- тойте... Как я не вспомнил этого раньше! На столе, где они пили, стояла чернильница, лежала бумага, перья. (Дантес провел рукою по лбу.) О! Под- лецы, подлецы!
     - Хотите знать еще что-нибудь? - спросил аббат с улыбкой.
     - Да, да, вы так все разбираете, так ясно все видите. Я хочу ать, почему меня допрашивали только два раза, почему меня обвинили без суда?
     - Это уже посложнее, - сказал аббат. - Пути правосудия темны и зага- дочны, в них трудно разобраться. Проследить поведение оих ваших врагов - это было просто детской игрой, а теперь вам придется дать мне самые точные показания.
     - Извольте, спрашивайте. Вы поистине лучше знаете мою жизнь, чем я сам.
     - Кто вас допрашивал? Королевский прокурор, или его помощник, или следователь?
     - Помощник.
     - Молодой, старый?
     - Молодой, лет двадцати семи.
     - Так, еще не испорченный, но уже честолюбивый, - сказал аббат - Как он с вами обращался?
     - Скорее ласково, нежели строго.
     - Вы все ему рассказали?
     - Все.
     - Обращение его менялось во время допроса?
     - На одно мгновение, когда он прочел письмо, служившее уликой против меня, он, казалось, был потрясен моим несчастьем.
     - Вашим несчастьем?
     - Да.
     - И вы уверены, что он скорбел именно о вашем несчастье?
     - Во всяком случае он дал мне явное доказательство своего астия.
     - Какое именно?
     - Он сжег единственную улику, которая могла мне повредить.
     - Которую? Донос?
     - Нет, письмо.
     - Вы уверены в этом?
     - Это произошло на моих глазах.
     - Тут что-то не то. Сдается мне, что этот помощник прокурора более низкий негодяй, чем можно предположить.
     - Честное слово, меня бросаев дрожь, - сказал Дантес - неужели мир населен только тиграми и крокилами.
     - Да; но только двуногие тигры и крокодилы куда опаснее всех других.
     - Пожалуйста, будем продолжать!
     - Извольте Вы говорите, он сжег письмо?
     - Да, и прибавил: "Видите, против вас имеется только эта улика, и я уничтожаю ее.
     - Такой поступок слишком благороден и потому неестествен.
     - Вы думаете?
     - Я уверен. К кому бы письмо?
     - К господину Нуартье, в Париже, улица Кок-Эрой, помер тринадцать.
     - Не думаете ли вы, что помощник прокурора мог быть заинтересован в том, чтобы это письмо исчезло?
     - Может быть; он несколько раз заставил меня обещать будто бы для моей же пользы, - не говорить никому об этом письме и взял с меня клят- ву, что я никогда не произнесу имени, написанного на кверте.
     - Нуартье! - повторил аббат. - Нуартье! Я знал одного Нуартье при дворе бывшей королевы Этрурии, знал Нуартье - жирондиста во время рево- люции. А как звали вашего помощника прокурора?
     - Де Вильфор.
     Аббат расхохотался.
     Дантес посмотрел на него с изумлием.
     - Что с вами? - сказал он.
     - Видите этот солнечный луч? - спросил аббат.
     - Вижу.
     - Ну, так вот: теперь ваше дело для меня ясе этого луча. Бедный мальчик! И он был ласков с вами?
     - Да.
     - Этот достойный человек сжег, уничтожил письмо?
     - Да.
     - Благородный поставщик палача взял с вас клятву, что вы никогда не произнесете имени Нуартье?
     - Да.
     - А этот Нуартье, несчастный вы слепец, да знаете ли вы, кто такой этот Нуартье? Этот Нуартье - его отец!
     ли бы молния ударила у ног Дантеса и разверзла перед ним пропасть, на дне которой он увидел бы ад, она не поразила бы его так внезапно и т ошеломляюще, как слова аббата. Он вскочил и схватился руками за го- лову.
     - Его отец! Его отец! - вскричал он.
     - Да, его отец, которого зовут Нуартье де Вильфор, - отвечал аббат.
     И тогда ослепительный свет озарил мысли Дантеса; все, чтпрежде ка- залось ему темным, внезапно засияло в ярких лучах. Изменчое поведение Вильфора во время допроса, уничтожение письма, требован клятвы, проси- тельный голос судьи, который не грозил, а, казалось, олял, - все приш- ло ему на память. Он закричал, зашатался, как пьяны потом бросился к подкопу, который вел из камеры аббата в его темницу.
     - Мне надо побыть одному! - воскликнул он. - Я должен обдумать все это!
     И, добравшись до своей камеры, он бролся на постель. Вечером, когда пришел тюремщик, Дантес сидел па койке с остановившимся взглядом и иска- женным лицом, неподвижный и безмолвный, как статуя.
     В эти долгие часы размышления, пролетевшие, как секунды, он принял грозное решение и покляя страшной клятвой.
     Дантеса пробудил от задумчивости человеческий голос, голос аббата Фа- риа, который после ухода тюремщика пришел пригласить Эдмона отужинать с ним. Звание сумасшедшего, и притом забавного сумасшедшего, давало старо- му узнику некоторые привилегии, а именно: право на хлеб побелее и на графинчик вина по воскресеньям. Было как раз воскресенье, и аббат пришел звать своего молодого товища разделить с ним хлеб и вино.
     Дантес последовал за ним. Лицо его прояснилось и приняло прежнее вы- ражение, но влазах были жестокость и твердость, свидетельствовавшие о том, что в юноше созрело какое-то решение. Аббат посмотрел на него прис- тально.
     - Я сожалею о том, что помог вам в ваших поиск правды, и сожалею о словах, сказанных мною.
     - Почему? - спросил Дантес.
     - Потому что я поселил в вашей душе чувство, которого там не было, - жажду мщения.
     Дантес улыбнулся.
     - Поговорим о другом, сказал он.
     Аббат еще раз взглянул на него и печально покачал голов. Но, усту- пая просьбе Дантеса, заговорил о другом. Беседа с аббато как с любым собеседником, много перенесшим, много страдавшим, былаоучительна и не- изменно занимательна, но в ней не было эгоизма, этот страдалец никогда не говорил о своих страданиях.
     Дантес с восторгомовил каждое его слово; иные слова аббата отвечали мыслям, ему уже знакомым, и его знаниям моряка; другие касались предме- тов, ему неведомых, и, как северное сияние, которое светит мореплавате- лям в полуночных широтах, открывали ему новые просторы, осщенные фан- тастическими отблесками. Он понял, какое счастье для просвещенного чело- века сопутствовать этому возвышенному уму на высотах нравственных, фило- софских и социальных идей, где он привык парить.
     - Наите меня чему-нибудь из того, что вы знаете, - сказал Дантес, - хотя для того, чтобы не соскучиться со мной. Боюсь, что вы предпочи- тае уединение обществу такого необразованного и ничтожного товарища, как я, Если вы согласитесь на мою просьбу, я обещаю вам не говорить больше о побеге.
     Аббат улыбнулся.
     - Увы, дитя мое, - сказал он, - знание человеческое весьма ограниче- нои когда я научу вас математике, физике, истории и трем-четырем живым языкам, на которых я говорю, вы будете знать то, что я сам знаю; и все эти знания я передам вам в какие-нибудь два года.
     - Два года! Вы думаете, что я могу изучить все эти науки в два года?
     - В их приложении - нет; в их основах - да. Выучиться не значит знать; есть знающие и есть ученые, - одних создает память, других - фи- лософия.
     - А разве нельзя научиться философии?
     - Философии не научаются; философия есть сочетание приобретенных зна- ний и высокого ума, применяющего их; философия - это сверкающее облако, на которое ступил Христос, возносясь на небо.
     - Чему же вы станете учить меня сначала? - спросил Дантес. - Мне хо- чется поскорее начать, я жажду знания.
     - Всему! - отчал аббат.
     В тот же вечер узники составили план обучения и на другой день начали приводить его в исполнение. Дантес обладал удивительной памятью и нео- быкновенной понятливостью; математический склад его ума помогал ему ус- ваивать все путем исчисления, а романтизм моряка смягчал чрезмерную про- заичность доказательств, сводящихся к сухим цифрам и прямым линиям; кро- ме того, он уже знал итальянский язык и отчасти новогреческий, которому научился во время своих путешествий на Восток. При помощи этих двух язы- ков он скоро понял строй остальных и через полгода начал уже говорить по-испански, поанглийски и по-немецки.
     Потому ли, что наука доставляла ему развлечение, заменявшее свободу, потому ли, что он, как мы убедись, умел держать данное слово, во вся- ком случае он, как обещал аббату, не заговаривал больше о побеге, и дни текли для него быстро и содержательно. Через год это был другой человек.
     Что же касается аббата Фариа, то, несмотря на развлечение, доставляе- мое ему обществом Дантеса, старик с каждым днем становился мрачнее. Ка- залось, какая-то неотступнаяысль занимала его ум; он то впадал в глу- бокую задумчивость, тяжело вздыхал, то вдруг вскакивал и, скрестив руки на груди, часами шагал по камере.
     Как-то раз он внезапно остановился и воскликнул:
     - Если бы не часовой!
     - Будет часовой или нет, это зависит от вас, - сказал Дантес, читав- ший мысли аббата, словно его череп был из стекла.
     - Я уже сказал вам, что убийство претит мне.
     - Но это убийство, если оно совершится, будет совершено по инстинкту самосохранения, для самозащиты.
     - Все равно, я не могу.
     - Однако вы думаете об этом?
     - Неустанно, - прошептал аббат.
     - И вы нашли способ? - живо спросил нтес.
     - Нашел, если бы на галерею поставили часового, который был слеп и глух.
     - Он будет и слеп и глух, - отвечал Эдмон с твердоью, испугавшей аббата.
     - Нет, нет, - крикнул он, - это невозможно!
     Дантес хотел продолжать этот разговор, но аббат покачал головой и нстал отвечать.
     Прошло три месяца.
     - Вы сильный? - спросил однажды Дантеса аббат.
     нтес вместо ответа взял долото, согнул его подковой и снова выпря- мил.
     - Дадите честное слово, что убьете часового только в случае крайней необходимости?
     - Даю честное слово.
     - Тогда мы можем исполнить наше намерение, - сказал аббат.
     - А сколько потребуется времени на то,тобы его исполнить?
     - Не меньше года.
     - И можно приняться за рату?
     - Хоть сейчас.
     - Вот видите, мы потеряли целый год! - вскричал Дантес.
     - По-вашему, потеряли?
     - Простите меня, ради бога! - воскликнул Эдмон, покраснев.
     - Полно! - сказал аббат. - Человек всегда только человек, а вы еще один из лучших, каких я знавал. Так слушайте, вот мой план.
     И аббат показал Дантесу сделанный им чертеж; то был план его камеры, камеры Дантеса и прохода, соединявшего их. Посредине этого прохода от- ветвляя боковой ход, вроде тех, какие прокладывают в рудниках. Этот бокой ход кончался под галереей, где шагал часовой; тут предполагалось сдать широкую выемку, подрывая и расшатывая одну из плит, образующих пол галереи: в нужную минуту плита осядет под тяжестью солдата, и он провалится в выемку; оглушенный падением, он не в силах будет защи- щаться, и в этот миг Дантес кинется на негосвяжет, заткнет ему рот, и оба узника, выбравшись через окно галереи, спустятся по наружной стене при помощи веревочной лестницы и убегут.
     Дантес захлопал в ладоши, и глаза его заблистали радостью; план был так прост, что непременно должен был удаться.
     В тот же день наши землекопы принялись за работу; они трудились тем более усердно, что этот труд следовал за долгим отдыхом и, по-видимому, отвечал заветному желанию каждого из них.
     Они рыли без устали, бросая работу только в те часы, когда принуждены были возвращаться к себе ждать посещения тюремщика. Впрочем, они нау- чились уже издали различать его шаги, и ни одного из них ни разу не зас- тали врасплох. Чтобы земля, вынутая из нового подкопа, не завалила ста- рый, они выкидывали ее понемногу и с невероятными предосторожностями в окно камеры Дантеса или Фариа; ее тщательно измельчали в порошок, и ноч- ной ветер уносил ее.
     Более года ушло на эту работу, выполненную долотом, ножом и деревян- ным рычагом; весь этот год аббат продолжал учить Дантеса, говорил с ним то на одном, то на другом языке, расскавал ему историю народов и тех великих людей, которые время от времени оставляют за собою блистательный след, называемый славою. К тому же аббат, как человек светский, принад- лежавший к высшему обществу, в обращении своемохранял какую-то груст- ную величавость; Дантес благодаря врожденной переимчивости сумел усвоить изящную учтивость, которой ему недоставало, аристократические манеры, приобретаемые обычно только в общении с выими классами или в обществе просвещенных людей.
     Через пятнадцать сяцев проход был вырыт; под галереей была сделана выемка; можно было слышать шаги часового, расхаживавшего взад и вперед; и узники, вынужденные для успешности побега ждать темной и безлунной но- чи, боялись одного: что земля не выдержит и сама прежде времени осыплет- ся под ногами солдата. Чтобы предотвратить эту опасность, узники подста- вили подпорку, которую нашли в фундаменте.
     Дантес как раз был занят этим, когда вдруг услышал, что аббат Фариа, остававшийся в его камере, где он обтачивал гвоздь, пдназначенный для укрепления веревочной лестницы, зовет его испуганныголосом. Дантес по- спешил к нему и увидел, что аббат стоит посреди камеры, бледный, в поту, с судорожно стиснутыми руками.
     - Боже мой! - вскрикнул Дантес. - Что такое? Что с вами?
     - Скорей, скорей! - сказал аат. - Слушайте!
     Дантес посмотрел на посеревшее лицо аббата, на его глаза, окруженные синевой, на белые губы, на взъерошенные волосы и в страхе выронил из рук долото.
     - Что училось? - воскликнул он.
     - Я погиб! - сказал аббат. - Слушайте. Мною овладевает страшная, быть может, смертельная болезнь; припадок начинается, я чувствую; я уже испы- тал это за год до тюрьмы. Есть только одно средство против этой болезни, назову вам его; бегите ко мне, поднимите ножку кровати, она полая, ней вы найдете пузырек с красным настоем. Принесите его сюда... или, нет, нет, постойте! Меня могут застать здесь; помогите мне дотащиться к себе, пока у меня есть еще силы. Кто знает, ч может случиться и сколько времени продолжится припадок.
     Дантес не потерял присутствия духа, несмотря на страшное несчастье, обрушившееся на него; он спустился в подкоп, таща за собой бедного абба- та; с неимоверными усилиями он довел больного до его камеры и уложил в постель.
     - Благодарю, - сказал аббат, дрожа всем телом, как будто он только что вышел из холодной воды. Припадок сейчас начнется, я буду в каталеп- сии; может быть, будуежать без движения, не издавая ни единого стона, а может быть, на губах выступит пена, я бу корчиться и кричать. Сде- лайте так, чтобы не было слышно моих криков; это самое важное; иначе ме- ня, чего доброго, переведут в другую камеру, и нас разлучат навеки. Ког- да вы увидите, что я застыл, окостенел, словом, все равно что мертвец, тогда - только тогда, слышите? - разожмите мне зубы ножом и влейте в рот десять капель настоя; и, может быть, я очнусь.
     - Может быть- скорбно воскликнул Дантес.
     - Помогите! Помогите! - закричал аббат. - Я... я ум...
     Припадок начался с такой быстротой и силой, что несчастный узник не успел даже кончить начатого слова. Тень мелькнула на его челе, быстрая и мрачная, как морская буря; глаза раскрылись, рот искривился, щеки побаг- ровели; он бился, рычал, на губах выступила пена. Исполняя о приказа- ние, Дантес зажал ему рот одеялом. Так продолжалось два часа. Наконец, бесчувственный, как камень, холодный и бледный, как мрамор, беспомощный, как растоптанная былинка, он забился в последних судорогах, потом вытя- нулся на постели и остался недвижим.
     Эдмон ждал, пока эта мнимая смерть завладеет всем телом и оледенит самое сердце. Тогда он взял нож, просунул его между зубами, с величайши- ми усилиями разжал стиснутые челюсти, влил одну за другой десять капель красного настоя и стал ждать.
     Прошел час, старик не шевелился Дантес испугался, что ждал слишком долго, и смотрел на него с ужасом, схватившись за голову. Наконец, лег- кая краска показалась на щеках; в глазах, все время остававшихся откры- ты и пустыми, мелькнуло сознание; легкий вздох вылетел из уст; старик пошевелился.
     - Спасен! Спасен! - закричал Дантес.
     Больной еще не мог говорить, но с явной тревогой протянул руку к две- ри. Дантес насторожился и услышал шаги тюремщика. Было уже семь часов, а Дантесу было не до того, чтобы следить за временем.
     Эдмон бросился в подкоп, заложил за собою камень и очутился в своей камере.
     Через несколько мгновений дверь отворилась, и тюремщик, как и всегда, увидал узника сидящим на постели.
     Едва успел он выйти, едва затих шум его шагов, как Дантес, терзаемый беспокойством, забыв про обед, поспешил обратно и, подняв камень, воро- тился в камеру аббата.
     Аббат пришел в чувство, но еще лежал пластом, совершенно обессилен- ный.
     - Я уж думал, что больше не увижу вас, - сказал он Эдмону.
     - Почему? - спросил тот. - Разве вы боялись умереть?
     - Нет; но все готово к побегу, и я думал, что вы убежите.
     Краска негодования залила щеки Дантеса.
     - Без вас! - вскчал он. - Неужели вы в самом деле думали, что я на это способен?
     - Теперь вижу, что ошибался, - сказал больной. - Ах, как я слаб, раз- бит, уничтожен!
     - Не падайте духом, силы восстановятся, - сказал Дантес, садясь возле постели аббата и беря его за руки.
     Аббат покачал головой.
     - Последй раз, - сказал он, - припадок продолжался полчаса, после чего мне захотелось есть, и я встал без посторонней помощи, а сегодня я не могу пошевелить ни правой ногой, ни правой рукой; голова у меня тяже- лая, что указывает на кровоизлияние в мозг. При третьем припадке меня разобьет паралич или я сразу умру.
     - Нет, нет, успокойтесь, вы не умрете; третий припадок, если и будет, застанет вас на свободе. Тогда мы вас вылечим, как и втот раз, и даже лучше; ведь у нас будет все необходимое.
     - Друг мой, - отвечал старик, - не обманывайте себя; этот припадок осудил меня на вечное заточение: для побега надо уметь ходить...
     - Так что ж? Мы подождем неделю, месяц, два месяца, если нужно; тем временем силы воротятся к вам; все готово к нашему побегу; мы можем сами выбрать день и час. Как только вы почувствуете, что можете плавать, мы тотчас же бежим.
     - Мне уже больше не плавать, - отвечал Фариа, - эта рука парализова- на, и не на один день, а навсегда. Поднимите ее, и вы увидите, как она тяжела. Дантес поднял руку больного; она упала, как камень. Он вздохнул.
     - Теперь вы убедились, Эдмон? - сказал Фариа. - Верьте мне, я знаю, что говорю. С первого приступа моей болезни я не переставал думать о ней. Я ждал ее, потому что она у меня наследственная - мой отец умер при третьем припадке, дед тоже. Врач, который дал мне рецепт настоя, а это не кто иной, как знаменитый Кабанис, предсказал мне такую же участь.
     - Врач ошибается, - воскликнул Дантес, - а паралич ваш не помешает нам: я возьму вас на плечи и поплыву вместе с вами.
     - Дитя, - сказал бат, - вы моряк, вы опытный пловец, стало быть, вы должны знать, что ловек с такой ношей недалеко уплывет в море. Бросьте обольщать себя пустыми надеждами, которым не верит даже ше доброе сердце. Я останусь здесь, пока не пробьет час моего освобождения, час смерти. А вы спасайтесь, бегите! Вы молоды, ловки и сильны; не считай- тесь со мной, я возвращаю вам ваше честное слово.
     - Хорошо, - сказал Дантес. - В таком случае и я остаюсь.
     Он встал и торжественно простер руку над стариком:
     - Клянусь кровью Христовой, что не оставлю вас до вашей смерти.
     Фариа посмотрел на юношу, такого благородного, великодушного и безыс- кусственного, и на лице его, одушевленном самой чистой преданностью, прочел искренность его любви и чистосердечие его клятвы.
     - Хорошо, - сказал больной, - я принимаю вашу жертву. Спасибо.
     он протянул Эдмону руку.
     - Быть может, ваша бескорыстная преданность будет вознаграждена, - сказал он, - но так как я не могу, а вы не хотите уйти отсюда, то нам надо заложить ход под галереей. Часовой может обратить внимание на гул- кое место и позвать надзирателя; тогда все откроется, и нас разлучат. Ступайте, займитесь этим делом, в котором, к сожалению, я уже не могу вам помочь. Употребите на это всю ночь, если нужно, и возвращайтесь завтра утром после обхода. Мне нужноказать вам нечто очень важное.
     Дантес пожал руку аббату, который успокоил его улыбкой, и послушно и почтительно вышел от своего старого Друга.
    
    
     XVIII. СОКРОВИЩА АББАТА ФАРИА
    
     Наутро, войдя в камеру своего товарища по заключению, Дантес застал аббата сидящим на постели. Лицо его было спокойно; луч солнца, проникав- ший через узкое окно, падал на клочок бумаги, который он держал в левой руке, - правой, как читатель помнит, он не владел; листок долго хранился в виде туго свернутой трубки и, вероятно, поэтому плохо раскручился.
     Аббат молча указал Дантесу на бумагу.
     - Что это такое? - спросил Дантес.
     - Посмотрите хорошенько, - отвечал аббат с улыбкой.
     Я смотрю во все глаза, - отвечал Дантес, - и вижу только обгоревшую бумажку, на которой какими-то странными чернилами написаны готические буквы.
     - Эта бумага, друг м, - сказал Фариа, - теперь я вам все могу отк- рыть, ибо я испытал вас, - эта бумага - мое сокровище, половина которо- го, начиная с этой минуты, принадлежит вам.
     Холодный пот выступил лбу Дантеса. До сего дня он старался не го- ворить с аббатом об этом сокровище, изза которого несчастный старик прослыл сумасшедшим; в силу врожденного такта Эдмон не хотел касаться этого больного места, сам Фариа тоже молчал; это молчание Эдмон принимал за возвращение рассудка. И вот теперь эти слова, вырвавшиеся у старика после тяжелого припадка, казалось, свидетельствовали о новом приступе душевного недуга.
     - Ваше сокровище? - прошептал Данс.
     Фариа улыбнулся.
     - Да, - отвечал он, - у вас благородная душа, Эдмон, и я понимаю по вашей блности, по вашему трепету, что происходит в вас. Успокойтесь, я не сумшедший. Это сокровище существует, Дантес, и если мне не дано бы- ло им владеть, то вы - вы будете владеть им. Никто не хотел ни слушать меня, ни верить мне, потому что все считали меня сумасшедшим; но вы-то знаете, что я в полном разуме; так выслушайте меня, а потом верьте или не верьте, как хотите.
     "Увы! - подумал Дантес. - Он опять сошел с ума; недоставало только этого несчастья!"
     Потом прибавил вслух:
     - Друг мой, припадок изнурил вас; не лучше ли вам отдохнуть? Завтра, если угодно, я выслушаю ваш рассказ, а сегодня мне хочется просто поуха- живать за вами; к тому же, - прибавил он улыбаясь, - не такое уж для нас с вами спешное дело это сокровище!
     - Очень спешное, Эдмон! - отвечал старик. - Кто знает, может быть, завтрали послезавтра случится третий припадок. Ведь тогда все будет кончено! Правда, я часто с горькой радостью думал об этих богатствах, котое могли бы составить счастье десяти семейств; они потеряны для тех, кто меня преследовал. Мысль эта была моим мщением, и я упивался ею вораке тюрьмы. Но теперь, когда я простил миру ради любви к вам, те- перь, когда я вижу в вас молодость и будущее, кда я думаю, какое счастье вам может принести моя тайна, я боюсь опоздать, боюсь лишить та- кого достойного владельца, как вы, обладания этизарытым богатством.
     Эдмон со вздохом отвернулся.
     - Вы все еще не верите, Эдмон, - продолжал Фариа, - слова мои не убе- дили вас. Я вижу, вам нужны доказательства. Извольте. Прочтите эти строчки, которых я никогда никому не показывал.
     - Завтра, друг мой, - отвечал Эдмон, не в силах потворствовать безу- мию старика. - дь мы условились поговорить об этом завтра.
     - Говорить мы будем зара, а записку прочтите сегодня.
     "Не надо сердить его", - подумал Дантес.
     Он взял пу сгоревший клочок бумаги и прочитал: в этих пещерах: клад зарыт в сам даль каковой клад завещаю ему и отдаю в по единственному моему наследнику.
     25 апреля 149
     - Ну что? - спросил Фариа, когда Дантес кончил.
     - Да тут только начала строчек, - отвечал Дантесаслова без связи: по- ловина сгорела, и смысл непонятен.
     - Для вас, потому что вы читае в первый раз, но не для меня, кото- рый просидел над этим клочком много ночей, воссоздал каждую фразу, каж- дую мысль.
     - И вы полагаете, что восстановили утраченный смысл?
     - Я в этом уверен; судите сами; но прежде выслушайте историю этого документа.
     - Тише! - вскричал Дантес. - Шаги!.. Я ухожу!.. Прощайте!
     Дантес, радуясь, что может уклониться от рассказа и от объяснения, которые только подтвердили бы ему сумасшествие его друга, скользнул, как змея, в подземный ход, а Фариа, собрав последние силы, толкнул ногою плиту и прикрыл ее рогожей, чтобы не заметили щелей, которых он не успел присыпать землей.
     Вошел комендант; узнав от сторожа о болезни аббата, он пожелал сам взглянуть на него.
     Фариа принял его сидя, избегая всякого неловкого движения, так что ему удалось скрыть от коменданта, что правая сторона его тела парализо- вана. Он боялся, что комендант из сострадания к нему велит перевести его в другую, лучшую камеру и таким образом разлучит-с его молодым товари- щем. Но, к счастью, этого не случилось, и комендант удалился в полном убеждении, что у бедного безумца, к которому он в глубине души питал не- которую привязанность, просто легкое недомогание.
     Тем временем Дантес, сидя на постели и опустив голо на руки, ста- рался собраться с мыслями. За время своего знакомства с аббатом он видел столько докательств ясного ума, глубочайшей рассудительности и логи- ческой последовательности, что не мог понять, каким образом высочайшая мудрость может проявляться во всем и только относительно одного предмета уступает место помешательству. Кто заблуждается: Фариа, говоря о своем сокровище, или все, считая Фариа сумасшедшим?
     Дантес просидел у себя весь день, не решаь вернуться к своему дру- гу. Он старался отдалить ту страшную минуту, когда он убедится, что Фа- риа - сумасшедший.

/ Полные произведения / Дюма А. / Граф Монте-Кристо

Смотрите также по произведению "Граф Монте-Кристо":

• Сочинения
• Краткое содержание
• Характеристика героев