• Сочинения
  
• Краткие содержания
  
• Полные произведения
  
• Характеристики
  
• Биографии
  
• Критика
  
• ГДЗ
  

/ Полные произведения / Дюма А. / Граф Монте-Кристо

Граф Монте-Кристо [37/83]

Скачать полное произведение

    Вильфор пользовался репутацией наименее любопытного и наименее ба- нального человека во Франции; н ежегодно давал бал, где появлялся только на четверть часа, то ть на сорок пять минут меньше, чем король на придворных балах; его ногда не видели ни в театрах, ни в концертах - словом, ни в одном общественном месте; изредка он играл партию в вист, и в этом случае ему старись подобрать достойных партнеров: какого-ни- будь посланника, архиепископа, князя, какого-нибудь президента или, на- конец, вдовствующую герцогиню.
     Вот каков был человек, экипаж которого остановился у дверей графа Монте-Кристо.
     Камердинер доложил о г-не де Вильфор в ту минут когда граф, накло- нившись над большим столом, изучал на карте путь из Санкт-Петербурга в Китай.
     Королевский прокурор вошел в комнату тем же степенным, размеренным шагом, как входил в залу суда; это был тот же человек, или, вернее, продолжее того самого человека, которого мы некогда знали в Марселе как помощника прокурора. Природа, всегда последовательная, ничего не из- менила и для него в своем тении. Из тонкого он стал тощим, из бледного - желтым; его глубоко сидие глаза ввалились, так что его очки в золо- той оправе, сливаясь с глазными впадинами, казались частью его лица; за исключением белого галстука, весь его костюм был черный, и этот траурный цвет нарушала лишь едва заметная красная ленточка в петлице, напоминав- шая нанесенный кистью кровяной мазок.
     Как не владел собою Монте-Кристо, все же, отвечая на поклон, он с яв- ным любопытством взглянул на прокурора. Вильфор, со своей стороны, недо- верчивый по привычке и не имевший обыкновения слепо восхищаться чудесами светской жизни, был бол склонен смотреть па благородного чужестранца, - так уже прозвали МоеКристо, - как на авантюриста, избравшего новую арену деятельности, или как на сбежавшего преступника, чем как на князя папского престола или султана из "Тысячи и одной ночи".
     - Милостивый государь, - сказал Вьфор тем визгливым голосом, к ко- торому прибегают прокуроры в своих ораторских выступлениях и от которого они не могут или не хотят отрешить и в разговорной речи, - милостивый государь, исключительная услуга, оказанная вами вчера всей жене и моему сыну, налагает на меня в отношении вас долг, который я и явился испол- нить. Позвольте выразить вам мою признательность.
     И при этих словах суровый взгляд Вильфора был полон всегдашнего высо- комерия. Он произнес их обычным своим тоном главного прокурора, с той окоченелостью шеи и плеч, которая заставляла его льстецов утверждать, что живая стат закона.
     - Милостивый государь, - отвечал с такой же ледяной холодностью граф, - я счастлив, что г сохранить матери ее ребенка, потому что материнс- кая любовь, как говорят, самое святое из чувств; и это счастье, выпавшее на мою долю, избавляло вас от необходимости выполнять то, что вы называ- ете долгом - и что для меня является честью, которою я, разумеется, очень дорожу, так как знаю, что господин де Вилор редко кого ею доста- ивает, но которая, сколь высоко я ее ни ставлю, более ценна в моих гла- зах, чем внутреннее удовлетворение.
     ильфор, изумленный этим неожиданным для него выпадом, вздрогнул, как воин, чувствующий сквозь броню нанесенный ему удар, и около его губ поя- вилась презрительная складка, указывающая, что он никогда и не причислял графа Монте-Кристо к отменно учтивым людям. Он окинул взглядом комнату, ища другой темы, чтобы возобновить разговор, казалось, безнадежно погиб- ший. Он увидел карту, которую Монте-Кристо изучал в ту минуту, когда он вошел, и заметил:
     - Вы интересуетесь географией? Это обширная область, особенно для вас, который, как уверяют, посетил несколько стран, сколько их изображе- но в этом атласе.
     - Да, - отвечал граф, - я задался целью произвести над человечестве в целом то, что вы ежедневно проделываете на исключениях, - то есть психо- логическое исследование. Я считал, что впоследствии мне будет легче пе- рейти от целого к части, чем от части к целому. Алгебраическая аксиома требует, чтобы из известного выводили неизвестное, а не из неизвестногозвестное... Но садитесь же, прошу вас.
     И Монте-Кристо жестом указал королевскому прокурору на кресло, кото- рое тот был вынужден собственнучно придвинуть к столу, а сам просто опустился в то, па которое) опирался коленом, когда вошел Вильфор; таким образом, храф теперь сидел влоборота к своему гостю, спиною к окну и опираясь локтями на географическую карту, о которой шла речь. Разговор принимал характер, совершенно аналогичный той беседе, которая велась у Морсера и у Данглара; разна была лишь в обстановке.
     - Да вы философствуете, - начал Вильфор после паузы, во время которой он собирался с силами, как атлет, встретивший опасного противника. - Честное слово, если бы мне, как вам, нечего было делать, я выбрал бы се- бе менее унылое занятие.
     - Вы правы, - ответил Монте-Кристо, - когда при солнечном свете изу- чаешь человеческую натуру, она выглядит довольно мерзко. Но вы, кажется, изволили сказать, что мне нечего делать? А ските, кстати, вы-то сами, по-вашему, что-нибудь делаете? Проще говоря, считае ли вы, что то, что вы делаете, достойно называться делом?
     Изумление Вильфора удвоилось при этом новом резком выпаде ранного противника; давно уже прокурор не слышал такого смелого парадокса, - вернее, он слышал его в первый раз.
     Королевский прокурор решил ответить.
     - Вы иностранец, - сказал он, - и вы, кажется, сами говорили, что часть вашей жизни протекла на Востоке; вы, следовательно, не можете знать, насколько человеческое правосудие, стремительное варварских странах, действует у нас осторожно и методически.
     - Как же, как же: это pede claudo [41] древних. Я все это знаю, пото- му что в каждой стране я больше всего интересовался именно просудием и сравнивал уголовное судопроизводство каждой нации с естественным право- судием; и я должен сказать, что закон первобытных народов, закон возмез- ди по-моему, всего угоднее богу.
     - Если бы этот закон был введен, - сказал королевский прокурор, - он бы весьма упростил наши уложения о наказаниях, и в этом случае нашим судьям, как вы сказали, действительно нечего было бы делать.
     К этому, может быть, мы еще придем, - отвечал Монте-Кристо. - Вы ведь знаете, что людские изобретения от сложного переходят к простому; а простое всегда совершенно.
     - Но пока, - сказал прокурор, - существт наши законы с их противо- речивыми статьями, почерпнутыми из галльских обычаев, из римского права, из франкских традиций; и вы должны соглаться, что знание всех этих за- конов приобретается не так легко и требуется долгий труд, чтобы приоб- рести это знание, и немалые умственныепособности, чтобы, изучив эту науку, не забыть ее.
     - Я того же ения, но все, что вы знаете о французских законах, я знаю о законах всех наций: законы английские, турецкие, японские, ин- дусские мне так же хорошо известны, как и французские; поэтому я был прав, говоря, что, по сравнению с тем, что я проделал, вы мало что дела- ете, и по сравнению с тем, что я изучил, вы знаете мало, вам еще многому надо поучиться.
     - Но для чего вы изучали все это? - спросил удивленный Вильфор.
     Монте-Кристо улыбнулся.
     - Знаете, - сказал он, - я вижу, что, несмотря на вашу репутацию нео- быкновенного человека, вы смотрите на вещи с общественной точки зрения, материальной и обыденной, начинающейся и кончщейся человеком, то есть самой ограниченной и узкой точки зрения, возможной у человеческого разу- ма.
     - Что вы хотите этим сказать? - зразил, все более изумляясь, Вильфор. - Я вас... не совсем понимаю.
     - Я хочу сказать, что взором, направленным на социальную организацию народов, вы видите лишь механизм машины, а не того совершенного мастера, который приводит ее в движение; вы замечаете вокруг себя только чиновни- ков, назначенных на свои должности министрами или королем, а люди, кото- рых бог поставил выше чиновников, министров и королей, поручив им выпол- нение миссии, а не исполнение должности, - эти люди ускользают от ваших близоруких взоров. Это свойство человеческого ничтожества с его несовер- шенными и слабыми органами. Товия принял ангела, явившегося возвратить ему зрение, за обыкновенного юношу. Народы считали Атилла явившегося уничтожить их, таким же завоевателем, как и все остальные. Им обоим пришлось открыть се божественное назначение, чтобы быть узнанными; од- ному пришлось скать: "Я ангел господень", а другому: "Я божий молот", чтобы их божественная сущность открылась.
     - И вы, - сказал Вильфор, удивленный, думая, что он говорит с фанати- ком или безумцем, - вы считаете себя одним из этих необыкновенных су- ществ, о которых вы только что говорили?
     - А почему бы нет? - холодно спросил МонтеКристо.
     - Прошу извинить меня, - возразил сбитый с толку Вильфор, - но, явля- ясь к вам, я не знал, что знакомлюсь с человеком, чьи познания и ум нас- только превышают обыкновенные познания и обычный разум человека. У нас, несчастных людей, испорченных цивилизацией, не принято, чтобы подобные вам знатные обладатели огромных состояний - так по крайней мере уверяют: вы видите, я ни о чем не спрашиваю, а только повторяю молву, - так вот, у нас не принято, чтобы эти баловни фортуны теряли время на социальные проблемы, на философские мечтания, созданные разве что для утешения тех, кому судьба отказала в земных благах.
     - Скажите, - отвечал граф, - неужели вы достигли занимаемого вами вы- сокого положения, ни разу не подумав и не увидев, что возможны исключе- ния; и неужели вы своим взором, которому следовало бы быть таким верным и острым, никогда не пытались проникнуть в самую сущность человека, на которого он упал? Разве судья не должен быть не только лучшим примените- лем закона, не только самым хитроумным истолкователем темных статей, но стальным зондом, исследующим людские сердца, пробн камнем для того зо- лота, из которого сделана всякая душа, с большей или меньшей примесью лигатуры?
     - Вы, право, ставите меня в тупик, сказал Вильфор, - я никогда не слышал, чтобы кто-нибудь говорил так, как вы.
     - Это потому, что вы никогда не выходили из круга обычных жизненных условий и никогда не осмеливались вознестись в высшие сферы, корые бог населил невидимыми и исключительными созданьями.
     - И вы допускаете, что эти сферы существуют, что исключительные и не- видимые созданья окружают нас?
     - А почему бы нет? Разве вы видите воздух, которым дышите и без кото- рого не могли бы существовать?
     - Но в таком случае мы не видим тех, о которых вы говорите?
     - Нет, вы их видите, когда богу угодно, чтобы они материализовались; вы их касаетесь, сталкиваетесь с ними, разговариваете с ними, и они вам отвечают.
     - Признаюсь, - сказал, улыбаясь, Вильфор, - очень бы хотел, чтобы ме- ня предупредили, когда одно из таких созданий столкнется со мной.
     - Ваше желание исполнилось:ас уже предупредили, и я еще раз предуп- реждаю вас.
     - Так что, вы сами...
     - Да, я одно из этих исключительных созданий, и думаю, что доих пор ни один человек в мире не был в таком положении, как я. Держы царей ограничены - либо горами, либо реками, либо чуждыми нравами обычаями, либо иноязычьем. Мое же царство необъятно, как мир, ибо я итальянец, ни француз, ни индус, ни американец, ни испанец - я космополит. Ни одно государство не мож считать себя моей родиной, и только богу известно, в какой стране я умру. Я принимаю все обычаи, я говорю на всех языках. Вам кажется, что я француз, не правда ли, потому что я говорю по-фран- цузски так же свободно и так же чисто, как вы? А вот Али, мой нубиец, принимает меня зараба; Бертуччо, мой управляющий, - за уроженца Рима; Гайде, моя невольница, считает меня греком. Я не принадлежу ни к одной стране, не ищуащиты ни у одного правительства, ни одного человека не считаю своим братом, - и потому ни одно из тех сомнений, которые связы- вают могущественных, и ни одно из тех препятствий, которые останавливают слабых, меня не останавливает и не свывает. У меня только два против- ника, я не скажу - победителя, потому что своей настойчивостью я покоряю их, - это время и расстояние. Третий, и самый страшный, - это мое поло- жение смертного. Смерть одна может остановить меня на своем пути, и раньше, чем я достигну намеченной цели; все остальное рассчитал. То, что люди называют превратностями судьбы, - разорение, перемены случай- ности, - все это я предвидел; некоторые из них могут задеть ня, но ни одно не может меня свалить. Пока я не умру, я всегда остась тем же, что теперь; вот почему я говорю вам такие вещи, которых вы никогда не слышали, даже из королеких уст, потому что короли в вас нуждаются, а остальные люди боятся вас.
     Ведь кто не говорит себе в нашем, так смешно устроенномобществе: "Может быть, и мне когда-нибудь придется иметь дело с королевским проку- рором!"
     - А разве к вам самим это но относится? Ведь раз вы живете во Фран- ции, вы, естественно, подчинены французским законам.
     - Я это знаю, - отвечал Монте-Кристо. - Но когда я собираюсь в ка- кую-нибудь страну, я начинаю с того, что известными мне путями стараюсь изучить всех тех лей, которые могут быть мне чем-нибудь полезны или опасны, и в конце концов я знаю их так же хорошо, а может быть, даже и лучше, чем они сами себя знают. Это приводит к тому, что какой бы тони было королевский прокурор, с которым мне придется иметь дело, несомнен- но, окажется в бол затруднительном положении, чем я.
     - Вы хотите сказать, - возразил с некоторым колебанием Вильфор, - что так как человеческая природа слаба, то всякий человек, по-вашему, совер- шал в жизни... ошибки?
     - Ошибки... или преступления, - небрежно отвечал Монте-Кристо.
     - И что вы единственный из всех людей, которыхы, по вашим же сло- вам, не признаете братьями, - продолжал слегка изменившимся голосом Вильфор, - вы единственный совершенны?
     - Не то чтобы совершенен, - отвечал граф, - непроницаем, только и всего. Но прекрим этот разговор, если он вам не по душе; мне не более угрожает вашеравосудие, чем вам моя прозорливость.
     - Нет, нет, - с живостью сказал Вильфор, явно опасавшийся, что графу покажется, будто он желает оставить эту тему, - зачем же! Вашей блестя- щей и почти вдохновенной беседой вы вознесли меня над обычным уровнем; мы уже не разговариваем, - мы рассуждаем. А богословы с сорбоннской ка- федры или философы в своих спорах, вы сами знаете, иногда говорят друг другу жестокие истины; предположим, что мы занимаемся социальным богос- ловием или богословской философией; и я вам скажу следующую истину, ка- кой бы горькой она ни была: "Брат мой, вас обуяла гордыня; вы превыше других, но превыше вас бог".
     - Превыше всех, - проговорил Монте-Кристо так проникновенно, что Вильфор невольно вздрогнул, - моя гордость - для людей, этих гадов, всег готовых подняться против того, кто выше их и кто не попирает их ногами. Но я повергаю свою гордость перед богом, который вывел меня из ниожества и сделал тем, что я теперь.
     - В таком случае, граф, я восхаюсь вами, - сказал Вильфор, впервые в продолжение этого странного рговора назвав своего собеседника этим титулом. - Да, если вы на самом деле обладаете силой, если вы высшее су- щество, если вы святой или непроницаемый человек, - вы правы, что это в сущности чти одно и то же, - тогда ваша гордость понятна: на этом зиж- дется всть. Однако есть же чтонибудь, чего вы домогаетесь?
     - Да, было.
     - Что именно?
     - И я так же, как это случается раз в жизни со всяким человеком, был вознесен сатаною на самую высокую гору мира; оттуда он показал мне на мир и, как некогда Христу, сказал: "Скажи мне, сын человеческий, чего ты просишь, чтобы поклониться мне?" Тогда я впал в долгое раздумье, потому что уже долгое время душу моюнедала страшная мечта. Потом я ответил ему: "Послушай, я всегда слышал о провидении, а между тем я никогда не видел - ни его, ни чего-либо похожего на него, и стал думать, что его не существуе я хочу стать провидением, потому что не знаю в мире ничего выше, прекраснее и совершеннее, чем награждать и карать". Но сатана склонилолову и вздохнул. "Ты ошибаешься, - сказал он, - провидение су- ществт, только ты не видишь его, ибо, дитя господне, оно так же неви- димо, как и его отец. Ты не видел ничего похожего на него, ибо и оно двит тайными пружинами и шествует по темным путям; все, что я могу слать для тебя, - это обратить тебя в одно из орудий провидения". Наш договор был заключен; быть может, я погубил свою душу. Но все равно, - продолжал Монте-Кристо, - если бы пришлось снова заключать договор, я заключил бы его снова.
     Вильфор смотрел на Монте-Кристо, полный бесконечного изумления.
     - Граф, - спросил он, - у вас есть родные?
     - Нет, я один на свете.
     - Тем хуже!
     - Почему? - спросил Монте-Кристо.
     - тому что вам, может быть, пришлось бы стать свидетелем зрелища, которое разбило бы вашу гордость. Вы говорите, что вас страшит только смерть?
     - Я не говорю, что она меня страшит; я говорю, что только она может мне помешать.
     - А старость?
     - Моя миссия будет закончена до того, как наступит моя старость.
     - А сумасшесие?
     - Я уже был на пороге безумия, а вы знаете правило: non bis idem; [42] это правило уголовного права, и следовательно, относится к вашей компетенции.
     - Страшны не только смерть, старость или бемие, - сказал Вильфор, - существует, например, апоплексия - это громовой удар, он поражает в, но не уничтожает, и, однако, после него все кончено. Это все еще вы и уже не вы; вы, который, словно Ариель, был почти ангелом, становитесь недвижной массой, которая, подобно Калибану, уже почти животное; на че- ловеческом языке это называется, как я уже сказал, попросту апоплексией. Прошу вас заехать когда-нибудь ко мне, граф, чтобы продолжить эту бесе- ду, если у вас явится желание встретиться с противником, способным вас понять и жаждущим вас опровергнуть, и я покажу вам моего отца, господина Нуартье де Вильфор, одного из самых ярых якобинцев времен первой револю- ции, сочетание самой блестящей отваги с самым крепким телосложением; этот человек если и не видел, подобно вам, все государства мира, то участвовал в ниспровержении одного из самых могущественных; он, как и вы, считал себя одним из посланцев если не бога, то верховного существа, если не провидения, то судьбы; и что же - разрыв кровеносного сосуда в мозгу уничтожил все это, и не в день, не в час, а в одну секунду. Еще накануне Нуартье, якобинец, сенатор, карбонарий, которому нипочем ни гильотина, ни пушка, ни кинжал, Нуартье, играющий революциями, Нуартье, для которого Франция была лишь огромной шахматной доской, где должны бы- ли исчезнуть и пешки, и туры, и кони, и королева, лишь бы королю был сделан мат, - этот грозный Нуартье на следующий день обратился в "нес- частного Нуартье", неподвижного старца, попавшего под власть самого сла- бого члена семьи, своей внучки Валентины, в немой и застывший труп, ко- торый живет без страданий, только чтобы дать время материи дойти понем- ногу до окончательного разложения.
     - К сожалению, - сказал Монте-Кристо, - в этом зрелище не будет ниче- го нового ни для моих глаз, ни для моего ума; я немного врач, и я так же, как и мои собратья, не раз искал душу в живой материи или в материи мертвой; но, подобно провидению, она осталась невидимой для моих глаз, хотя сердце ее и чувствовало. Сотни авторов вслед за Сократом, за Сене- кой, за святым Августин или Галлем приводили в стихах и прозе то же сравнение, что и вы, но я понимаю, что страдания отца могут сильно изме- нить образ мыслей сына Поскольку вы делаете мне честь, приглашая меня, я приеду к вам поучиться смирению на том тягостном зрелище, которое должно так печалить вашу семью.
     - Это, несомненно, так бы и было, если бы господь не даровал мне щед- рого возмещения Рядом с этим старцем, который медленнымшагами сходит в могилу, у порога жизни стоят двое детей Валентина, моя дочь от первого брака с мадемуазель Рене де Сен-Меран, и Эдуард, мой сын, которого вы спасли от смерти.
     - Какой же вы делаете вывод з этого возмещения? - спросил Мон- те-Кристо.
     - Тот вывод, - отвечал Вильфор, - что мой отец, обуреваемый страстя- ми, совершил одну из тех ошибок, которые ускользают от людского правосу- дия, но не уходят от божьего суда! И что бог, желая покарать только од- ного человека, поразил лишь его одного.
     Монте-Кристо, продолжая улыбаться, издал в глубине сердца такое рыча- ние, что если бы Вильфор мог его слышать, он бежал бы без оглядки.
     - До свидания, сударь, - продолжал королевский прокурор, уже нес- колько времени перед тем вставший с кресла и разговаривавший стоя, - я покидаю вас с чувством глубокого уважения, которое, надеюсь, будет вам приятно, когда вы поближе познакомитесь со мно потому что я во всяком случае не банальный человек. К тому же в госже де Вильфор вы приобрели друга на всю жизнь.
     Граф поклонился и пводил Вильфора только до двери кабинета, коро- левский прокурор спустился к своей карете, предшествуемый двумя лакеями, которые, по его знаку, поспешили распахнуть дверцу.
     Когда королевский прокурор исчез из виду, МонтеКристо с усилием пере- вел дыхание и улыбнулся.
     - Нет, - сказал он, - нет, довольно яда, и раз мое сердце им перепол- нено, поищем противоядия.
     Он ударил один раз в гулкий гонг.
     - Я буду у госпожи, - сказал он вошедшему Али, - и через полчаса пусть подадут карету.
    
    
     XI. ГАЙДЕ
    
     Читатель помнит, кто были новые или, вернее, старые знакомые графа Монте-Кристо, жившие на улице Меле, - это были Максимилиан, Жюли и ма- нюель.
     Ожидание этой милой встречи, этих нескольких счастливых минут, этого райского луча, озаряющего ад, куда он добровольно вверг себя, наложило, чуть только уехал Вильфор, чудесную яссть на лицо Монте-Кристо. Прибе- жавший на звонок Али, увидя это лицо, сияющее такой необычайной ра- достью, удалился на цыпочках и затаив дыхание, словно боясь спугнуть приятные мысли, которые, казалось ему, витали вокруг его господина.
     Был уже полдень; граф оставил себе свободный час, чтобы провести его с Гайде; радость не сразу овладевала этой истерзанной душой, которой нужно былкак бы подготовиться к сладостным ощущениям, подобно тому как другим душанеобходимо подготовиться к ощущениям сильным.
     Молодая гречанка, как мы уже сказали, занимала комнаты, совершенно отделенные от комнат графа. Все они были обставлены на восточный лад: паркет был устлан толсти турецкими коврами, стены завешаны парчой, и в каждой комнате вдоль стен тянулся широкий диван с грудами в беспорядке раскиданных подушек.
     У Гайде были три служанки француженки и одна гречанка. Все три фран- цуженки находились в первой комнате, готовые прибежать по перво звуку золотого колокольчика и выполнить приказания невольницы гречаи, доста- точно хорошо владевшей французским языком, чтобы передавать желания сво- ей госпожи ее трем камеристкам, которым Монте-Кристо предписал отно- ситься к Гайде столь же почтительно, как к королеве.
     Молодая девушка находилась в самой дальней из своих комнат, то есть в круглом будуаре, куда дневной свет проникал только сверху, сквозь розо- вые стекла. Она лежала на полу, на подушках из голубого атласа, заткан- ных серебром, легко прислонившись спиной к дивану; закинув за голову мягким изгибом правую руку, левой она подносила к губам коралловый мундштук с прикрепленной к нему гибкой трубкой кальяна, чтобы табачный дым попадал в ее рот только пропитанный бензоевой водой, через которую его заставляло проходить ее нежное дыхие.
     Ее поза, вполне естественная для восточной женщины, показалась бы аф- фектированно-кокетливой, будь на ее месте француженка.
     На ней был обычный костюм эпирских женщин: белые атласные затканные розовыми цветами шаровары, доходившие до крошечных детских ступней, ко- торые показались изваянными из паросского мрамора, если бы они не подкидывали двух маленьких, вышитых золотом и жемчугом сандалий с загну- тыми носками; рубашка с продольными белыми и голубыми полосами, с широ- кими откидными рукавами, оставлявшими руки свободными, с серебряными петлями и жемчужными пуговицами; и, наконец, нео вроде корсажа, зас- тегнутого на три бриллиантовые пуговицы, треугольный вырез которого поз- волял видеть шею и верхнюю часть груди. Ее талию охватывал яркий по с длинной шелковой бахромой - предмет мечтаний наших парижских модниц.
     На ее голове была золотая, вышитая жемчугом шапочка, слегка сдвинутая набок, и в иссиня-черные волосы была воткнута чудесная живая пурпурная роза.
     Что касается красоты этого лица, то это была греческая красота во всем ее совершенстве; большие черные бархатные глаза, прямой нос, корал- ловый рот и жемчужные зубы.
     И все это очарован было озарено весною молодости, во всем ее блеске и благоухании: Гайде было не больше девятнадцати или двадцати лет.
     Монте-Кристо вызвал прислужницу гречанку и велел спросить у Гайде разрешения посетить ее.
     Вместо ответа Гайде знаком велела служанке приподнять портьеру, зак- рывавшую дверь, и в ее четырехугольной раме, словно прелестная картина, возникла лежащая молодая девушка.
     Монте-Кристо вошел комнату.
     Гайде приподнялась на локте, не выпуская кальян, и с улыбкой протяну- ла графу свободную руку.
     - Почему, - сказала она на звучном языке женщин Спарты и Афин, - по- чему ты спрашиваешь у меня позволения войти ко мне? Разве ты больше не господин мой, разве я больше не раба твоя?
     Монте-Кристо тоже улыбнулся.
     - Гайде, - сказал он, - вы знаете...
     - Почему ты не говоришь мне "ты", как всегда? - прервала его молодая гречанка. - Разве я чем-нибудь провинилась? В таком случаменя следует наказать, по не говорить мне "вы".
     - Гайде, - продолжал граф, - ты знаешь, что мы находимся во Франции и что, следовательно, ты свободна.
     - Свободна в чем? - спросила молодая девушка.
     - Свободна покинуть меня.
     - Покинуть тебя!.. А зачем мне покидать тебя?
     - Как знать? Мы будем встречаться с людьми...
     - Я никого не хочу видеть.
     - А если среди тех красивых молодых людей, с которыми тебе придется встретиться, кто-нибудь поправится тебе, я не буду так жесток...
     - Я никого не встречала красивее тебя и никого не любила, кроме моего отца и тебя.
     - Бедное дитя, - сказал Монте-Кристо, - ведь ты никогда ни с кем и не говорила, кроме твоего отца и меня.
     - Так что ж! Я больше ни с кем и не хочу говорить. Мой отец называл меня "моя радость", ты называешь меня "моя любовь", и оба вы зовете меня "мое тя".
     - Ты еще помнишь твоего отца, Гайде?
     Девушка улыбнулась.
     - Он тут и тут, - сказала она, прикладывая руку к глазам и к сердцу.
     - А я где? - улыбаясь, спросил Монте-Кристо.
     - Ты, - отвечала она, - ты везде.
     Монте-Кристо взял руку Гайди хотел поцеловать ее, но простодушное дитя отдернуло руку и подставило ему лоб.
     - Теперь ты знаешь, Гайде, - сказал он, - что ты свободна, что ты госпожа, что ты царица; ты можешь попрежнему носить свой костюм и можешь расстаться с ним; если хочешь оставайся дома, если хочешь - выезжай; для тебя всегда будет готов экипаж; Али и Мирто будут сопровождать тебя всюду и исполнять твои приказания, но только я прошу тебя об одном...
     - Я слушаю тебя.
     - Храни тайну твоего рождения, не говори ни слова о твоем прошлом, ни в коем случае не произноси имени твоего прославленного отца и твоей нес- частной матери.
     - Я уже сказала тебе, господин, я ни с кем не буду встречаться.
     - Послушай, Гайде, быть может, такое восточное затворничество станет в Париже невозможным, продолжай изучать нравы северных стран, как ты это делала в Риме, Флоренции, Милане и Мадриде; это послужит тебе на пользу, будешь ли ты жить здесь или вернешься на Восток.
     Молодая девушка подняла на графа свои большие влажныелаза и ответи- ла:
     - Или мы вернемся на Восток, хочешь ты сказать, господин мой?
     - Да, дитя мое, - сказал Монте-Кристо, - ты же знаешь, никогда не покину тебя. Не дерево расстается с цветком, а цветок ратается с дере- вом.
     - Я никогда не покину тебя, господин, - сказала Гайде, - я знаю, что не смогу жить без тебя.
     - Бедное дитя! Через десять лет я буду уже старик, а ты через десять лет все еще будешь молода.
     - У моего отца была длинная седая борода. Это не меша мне любить его, моему отцу было шестьдесят лет, и он казался мне рекраснее всех молодых людей, которых я встречала.
     - Но скажи, как ты думаешь, привыкнешь ли ты к этой стране?
     - Буду я видеть тебя?
     - Каждый день.
     - Так о чем же ты спрашиваешь меня, господин?
     - Я бсь, что ты соскучишься.
     - Нет, господин, ведь по утрам я буду думать о том, что ты придешь, а по вечерам вспоминать, что ты приходил; и потом, когда я одна, я вспоми- наю, я вижу огромные картины, широкие горизонты, с Пиндом и Олимпом вда- ли; а в сердце моем обитают три чувства, с которыми никогда не соску- чишься, печаль, любовь и благодарность.
     - Ты достойная дочь Эпира, Гайде, нежная и поэтичная, и видно, что ты происходишь от богинь, которых породила твоя земля. Будь же спокойна, дитяое, я сделаю все, чтобы твоя молодость не прошла даром, потому что если ты любишь меня, как отца, то я люблю тебя, как свое дитя.
     - Ты ошибаешьсягосподин; я любила отца не так, как тебя, моя любовь к тебе - не такая любовь; мой отец умер - и я осталасжива, а если ты умрешь - умру и я.
     С улыбкой, полной глубокой неости, граф протянул девушке руку, она, как обычно, поднесла ее к губам.
     Граф, таким образом подготовя к свиданию с семьей Моррель, удалил- ся, шепча стихи Пиндара:
     - ность - цветок, и любовь - его плод... Блажен виноградарь, для которого он медленно зрел!"
     Карета, как он велел, ожидала его. Он сел, и лошади, как всегда, пом- чались во весь опор.
    
    
     XII. СЕМЬЯ МОРРЕЛЬ
    
     Через несколько минут граф прибыл на улицу Моле, N 7.
     Дом был белый, веселый, ивор перед ним украшали небольшие цветочные клумбы.

/ Полные произведения / Дюма А. / Граф Монте-Кристо

Смотрите также по произведению "Граф Монте-Кристо":

• Сочинения
• Краткое содержание
• Характеристика героев