• Сочинения
  
• Краткие содержания
  
• Полные произведения
  
• Характеристики
  
• Биографии
  
• Критика
  
• ГДЗ
  

/ Полные произведения / Дюма А. / Граф Монте-Кристо

Граф Монте-Кристо [38/83]

Скачать полное произведение

    В привратнике, открывшем ему ворота, граф узнал старого Коклеса. Но так как этот последний, как читатели помнят, был крив на один глаз, а здоровый глаз за эти девять лет сильно ослабел, то Коклес не узнал гра- фа.
     Для того чтобы подъехать к крыльцу, экипаж должен был обогнуть не- большой фонта бивший из бассейна, обложенного раковинами и камнями, - роскошь, корая возбудила среди соседей немалую зависть и послужила причиной тому, что этот дом прозвали "Маленьким Версалем". Нечего добав- лять, что в басйне сновало множество красных и желтых рыбок.
     В самом доме, не считая нижнего этажа, занятого кухнями и погребами, были еще два этажа и чердачное помещение. Молодые люди приобрели его вместе с огромной мастерской и садом свумя павильонами. Эмманюель сра- зу же понял, что из этого расположения построек можно будет извлечь не- большую выгоду. Он оставил себе дом и половину сада и отделил все это, то есть построил стену между своим владением и мастерской, которую и сдал в аренду вместе с павильонами и прилегающей частью сада; так что он устроился очень недорого и так же обособлео, как самый придирчивый обитатель Сен-Жерменского предместья.
     Столовая была вся дубовая; гостиная - красного дерева и обита синим бархатом; спальня - лимонного дерева и обита зеленой камкой; кроме того, имелся рабочий кабинет Эмманюеля, не занимавшегося никакой работой, и музальная комната для Жюли, не игравшей ни на одном инструменте.
     Весьретий этаж был в распоряжении Максимилиана; это было точное повторение квартиры его сестры, только столовая была обращена в бильярд- ную, куда он приводил своих приятелей. Он следил за чисткой своей лошади и курил сигару, стоя входа в сад, когда у ворот остановилась карета графа.
     Коклес, как мы уже сказали, отворил ворота, а Батистен, соскочив с козел, спросил, может лграф МонтеКристо видеть господина и госпожу Эр- бо и господина Максимилиа Морреля.
     - Граф Монте-Кристо! - воскликнул Моррель, бросая сигару и спеша навстречу посетелю. - Еще бы мы были не рады его видеть. Благодарю вас, граф, тячу раз благодарю, что вы не забыли о своем обещании.
     И молодой офицер так сердечно пожал руку графа, что тот не мог усом- ниться в искренности приема и ясновидел, что его ждали с нетерпением и встречают с радостью.
     - Идемт идемте, - сказал Максимилиан, - я сам познакомлю вас; о та- ком человеке, как вы, не должен докладывать слуга: сестра в саду, она срезает отцветшие розы; зять читает свои газеты, "Прессу" и "Дебаты", в шести шагах от нее, ибо, где бы ни находилась госпожа Эрбо, вы можете быть заранее уверены, что встретите в орбите не шире четыр метров и Эмманюеля, и обратно, как говорят в Политехнической школе Молодая женщина в шелковом капоте, тщательно обрывавшая увядшие ле- пестки с куста желтых роз, подняла голову, услышав их шаги.
     Эта женщина была знакомая нам маленькая Жюли, превратившаяся, как ей и предсказывал уполномоченный фирмы Томсон и Френч, в госпожу Эмманюель Эрбо. Увидав постороннего, она вскрикнула. Максимилиан рассмеялся.
     - Не пугайся, сестра, - сказал он, - хотя гр всего несколько дней в Париже, но он уже знает, что такое рантьерша Марэ, а если еще не зна- ет, то сейчас увидит.
     - Ах, сударь, - сказала Жюли, - привести вас так - это предательство со стороны моего брата; он совершенно не заботится о том, какой вид у его бедной сестры... Пенелон!.. Пенелон!..
     Старик, окапывавший бенгальские розы, всадил в землю свой заступ и, сняв фуражку, подошел к ним, жуя жвачку, которую он тотчас же задвинул погбже за щеку. В его еще густых волосах серебрилось несколько белых пдей, а коричневое лицо и смелый, острый взгляд изобличали в нем ста- рого моряка, загоревшего под солнцем экватора и знакомого с бурями.
     - Вы меня звали, мадемуазель Жюли? - спросион. - Что вам угодно?
     Пенелон по старой привычке звал дочь своего зяина мадемуазель Жюли и никак не мог привыкнуть называть ее госпожой Эрбо.
     - Пенелон, - сказала Жюли, - скажите господину Эмманюелю, что нас дорогой гость, а Максимилиан проводит графа в гостиную.
     Потоона обратилась к Монте-Кристо:
     - Вы, надеюсь, разрешите мне остави вас на минуту?
     И, не дожидаясь согласия графа, она обежала клумбу бросилась к дому по боковой дорожке.
     - Послушайте, дорогой господ Моррель, - сказал Монте-Кристо, - я с огорчением вижу, что нарушил покой вашей семьи.
     - Взгляните, взгляните, - отвечал, смеясь, Максимилиан, - вот и муж побежал менять куртку на сюртук! Ведь вас знают на улице Меле, вас жда- ли, поверьте мне.
     - У вас, мне кажется, счастливая семья, - сказал граф, как бы отвечая на собственные мысли.
     - Несомненно, граф. Что ж, ведь у них есть в, что надо для счастья: они молоды, жизнерадостны, любят друг друга и, хоть им и приходилось ви- деть огромные состояния, они со своими двадцатью пятью тысячами франков дохода считают себя богатыми, как Ротшильд.
     - А между тем двадцать пять тысяч франков дохода - это немного, - сказал Монте-Кристо, и в его голосе было столько нежности, что он отоз- вался в сеце Максимилиана, как голос любящего отца, - но ведь это не предел д нашей молодой четы, они, вероятно, тоже станут миллионерами. Ваш зя адвокат или доктор?..
     - Он был негоциантом, граф, и продолжал дел моего покойного отца. Господин Моррель скончался, оставив после се капитал в пятьсот тысяч франков; из них половина досталась мне и половина сестре, потому что нас было только двое. Ее муж, вступая с нею в брак, не обладал ничем, кроме благородной честности, ясного ума и незапятнанной репутации. Он пожелал иметь столько же, сколько и его жена; он работал до тех пор, пока не собрал двухсот пятидесяти тысяч франков; для этого понадобилось шесть ле Клянусь вам, граф, было трогательно смотреть на них - такие трудо- любивые, такие дружные, они, при их способностях, могли бы достигнуть значительного богатства, но не пожелали ничего менять в обычаях отцовс- й фирмы и употребили шесть лет на то, на что людям нового склада пот- ребовалось бы года два или три; весь Марсель до сих пор восторгается их мужественной самоотверженностью. Наконец, однажды Эмманюель подошел к своей жене, которая заканчивала выплату по обязательствам.
     "Жюли, - обратился он к ней- вот сверток с последней сотней фран- ков, ее только что передал мне Коклес, и она дополняет те двести пятьде- сят тысяч франков, которые мы назначили себе пределом. Удовольствуешься ли ты тем немногим, чем напридется теперь ограничиваться? Наша фирма делает в год миллионный оборот и может давать сорок тысяч франков прибы- ли. Если мы захотим, мы можем через час продать за триста тысяч франков нашу клиентуру: вот письмо от господина Делоне, он предлагает нам эту сумму за нашу фирму, которую он хочет присоединить к своей. Решай, как поступить".
     "Друг мой, ответила моя сестра, - фирму Моррель может вести только Моррель. Рае не стоит отказаться от трехсот тысяч франков, чтобы раз навсегда оградить имя нашего отца от превратностей судьбы?"
     "Я тоже так думал, - сказал Эмманюель, - но я хотел знать твое мне- ние".
     "Ну, так вот оно. Мы получили все, что нам следовало, выплатили по всем нашим обязательствам; мы можем подвести итог и закрыть кассу; под- ведем же этот итог и закроем кассу".
     И они немедленно это сделали. Это было в три часа; в четверть четвер- того явился клиент, чтобы застраховать два судна, это составляло пятнад- цать тысяч франков чистой прибыли.
     "Будьте любезны, - сказалму Эмманюель, - обратиться с этой страхо- вой к нашему коллеге господину Делоне. Что касается нас, мы ликвидирова- ли наше дело".
     "Давно ли?" - спросил удивленный клиент.
     "Четверть часа тому назад".
     И вот каким образом случилось, - продолжал Максимилиан, улыбаясь, - что у моей сестры и зятя только двадцать пять тяч годового дохода.
     Максимилиан едва успел кончить свой рассказ, который все сильнее ра- довал сердце графа, как появился принарядившийся Эмманюель, в сюртуке и шляпе. Он поклонился с видом человека, высоко ценящего честь, оказанную ему гостем, потом, обойдя с графом свой цветущий сад, провел его в дом.
     Гостиная благоухала цветами, наполнявшими огромную японскую вазу. На пороге, приветствуя графа, стояла Жюли, должным образом одетая и кокет- ливо причесанная (она ухитрилась потратитьа это не более десяти ми- нут!)
     В вольере весело щебетали птицы; ветви ракитника и розовой акации с их цветущими гроздьями заглядывали в окно из-за синих бархатных драпиро- вок, в этом очаровательном уголке все дышало миром - от песни птиц до улыбки хозяев.
     Еа войдя в этот дом, граф почувствовал, что и его коснулось счастье этих людей; он оставался безмолвным и задумчивым, забывая, что ему над- лежит вернуться к беседе, прервавшейся после первых приветствий.
     Вдруг он заметил воцарившееся неловкое молчание и с усилием оторвался от своих грез.
     - Сударыня, - сказал он, наконец, - простите мне мое волнение.Оно, вероятно, показалось вам странным, - вы привыкли к этому покою и счастью, но для меня так ново видеть довольное лицо, что я не могу отор- вать глаз от вас и вашего супруга.
     - Мы действительно очень счастливы, - сказала Жюли, - но м пришлось очень долго страдать, и мало кто заплатил так дорого за св счастье.
     На лице графа отразилось любопытство.
     - Это длинная семейная история, как вам уже говорил Шато-Рено, - ска- зал Максимилиан. - Вы, граф, привыкли видеть большие катастрофы и вели- чественные радости, для вас мало интересна эта домашняя картина. Но Жюли права: мы перенесли немало страданий, хоть они и ограничивались узкой рамкой семьи...
     - И бог, как всегда, послал вам утешение в страданиях? - спросил Мон- те-Кристо.
     - Да, граф, - отвечала Жюли, - мы должны это признать, потому что он поступил с нами, как со своими избранниками: он послал нам своего анге- ла.
     Краска залила лицо графа, и, чтобы скрыть свое волнение, он закашлял- ся и поднес к губам платок.
     - Тот, кто родился в порфире и никогда ничего не желал, - сказал Эм- манюель, - не знает счастья жизни, так же как не умеет ценить ясного не- ба тот, кто никогда не вверял свою жизнь четырем доскам, носящимся по разъяренному морю.
     Монте-Кристо встал и, ничего не ответив, потому что дрожь в его голо- свыдала бы охватившее его волнение, начал медленно ходить взад и впе- ред по гостиной.
     - Вас, вероятно, смешит наша роскошь, граф, - сказал Максимилиан, следивший глазами за МонтеКристо.
     - Нет, нет, - отвечал Монте-Кристо, очень бледный, прижав руку к сильно бьющемуся сердцу, а другой руй указывая на хрустальный колпак, под которым на черной бархатной пошке был бережно положен шелковый вя- заный кошелек. - Я просто смотрю, что этоа кошелек, в котором как буд- то с одной стороны лежит какаято бумажка, а с другой - недурной алмаз.
     Лицо Максимилиана стало серьезным, и он ответил:
     - Здесь, граф, самое драгоценное из наших семейных сокровищ.
     - В самом деле, алмаз довольно хорош, - сказал Монте-Кристо.
     - Нет, мой брат говорит не о стоимости камня, хоть его и оценивают в сто тысяч франков, он хочет сказать, что вещи, находящиеся в этом ко- шельке, дороги нам: их оставил тот добрый ангел, о котором мы вам гово- рили.
     - Я не понимаю ваших слов, сударыня, а между тем не смею просить объяснения, - с поклоном ответил МонтеКсто. - Простите, я не хотел быть неделикатным.
     - Неделикатным, граф? Напротив, мы рады рассказать об этом! Если бы мы хотели сохранить в тайне благородный поступок, о котором напоминает этот кошелек, мы бне выставляли его таким образом напоказ. Нет, мы хо- тели бы иметь возможность разгласить о нем всему свету, чтобы наш неве- домый благодетель хотяы трепетанием крыльев открыл себя.
     - Вот как! - проговорил Монте-Ксто глухим голосом.
     - Граф, - сказал Максимилиан, приподнимая хрустальный колпак и благо- говейно прикасаясь губами к вязаному кошельку, - о держал в своих ру- ках человек, который спас моего отца от смерти, нас от разорения, а наше имя от бесчестия, - человек, благодаря которомуы, несчастные дети, об- реченные горю и нищете, теперь со всех сторон слышим, как люди восторга- ются нашим счастьем. Это письмо, - и Максимилиан, вынув из кошелька за- писку, протянул ее графу, - это письмо было им написано в тот день, ког- да мой отец принял отчаянное решение, а этот алмаз великодушный незнако- мец предназначил в приданое моей сестре.
     Монте-Кристо развернул письмо и прочел его с чувством невыразимогсчастья; это была записка, знакомая нашим читателям, адресованная Жюли подписанная Синдбадом-Мореходом.
     - Незнакомец, говорите вы? Таким образом, человек, оказавший вам эту услугу, остался вам неизвестен?
     Да, нам так и не выпало счастья пожать ему руку, - отвечал Максими- лиан, - и не потому, что мы не молили бога об этой милости. Но во всем этом событии было столько таинственности, что мы до сих пор не можем в нем разобраться: все наавляла невидимая рука, могущественная, как рука чародея.
     - Но я все еще не потеряла надежды поцеловать когда-нибудь эту руку, как целую кошелек, которого она касалась, - сказала Жюли. - Четыре го- да тому назад Пенелон был в Триесте; Пенелон, граф, это тот старый мо- ря которого вы видели с заступом в руках и который из боцмана превра- тился в садовника. В Триесте он видел на набережной англичанина, соби- вшегося отплыть на яхте, и узнал в нем человека, посетившего моего отца пятого июня тысяча восемьсот двадцать девятого года и пославшего мне пятого сентября эту записку. Это был, несомненно, тот самый незнакомец, как утверждает Пенелон, но он не решился заговорить с ним.
     - Англичанин! - произнес задумчиво Монте-Кристо, которого тревожил каждый взгляд Жюли. - Англинин, говорите вы?
     - Да, - сказал Максимилиан, - англичанин, явившийся к нам как уполно- моченный римской фирмы Томсон и Френч. Вот почему я вздрогнул, когда вы сказали у Морсера, что Томсон и Френч ва банкиры. Дело происходило, как мы вам уже сказали, в тысяча восемьсот двадцать девятом году; пожа- луйста, граф, скажите, вы не знали этого англичанина?
     - Но вы говорили, будто фирма Томсон и Френч неизменно отрицала, что она оказала вам эту услугу?
     - Да.
     - В таком случае, может быть, тот англичанин просто был благодарен вашему отцу за какой-нибудь добрый поступок, им самим позабытый, и вос- пользовался предлого чтобы оказать ему услугу?
     - Тут можно предположить что угодно, даже чудо.
     - Как его звали? - спросил Монте-Кристо.
     - Он не назвал другого имени, - отвечала Жюли, внимательнее вглядыва- ясь в графа, - только то, которым он подписал записку: Синдбад-Мореход.
     - Но ведь это, очевидно, не имя, а псевдоним.
     Видя, что Жюли смотрит на него еще пристальнее и вслушивается в звук его голоса, граф добавил:
     - Послушайте,е был ли он приблизительно одного роста со мной, может быть чуть-чутьовыше, немного тоньше, в высоком воротничке, туго затя- нутом галстуке, в облегающем и наглухо застегнут сюртуке и с неизмен- ным карандашом в руках?
     - Так вы его знаете? - воскликнула Жюли с заблестевшими от радости глазами.
     - Нет, - сзал Монте-Кристо, - я только высказываю предположение. Я знавал некоо лорда Уилмора, который был щедр на такие благодеяния.
     - Не открывая, кто он?
     - Это был странный человек, не веривший в благодарность.
     - Господи, - восклиула Жюли с непередаваемым выражением всплеснув руками, - во что же он верит, несчастный?
     - Во всяком случае, он не верил в нее в то время, когда я с ним встречался, -казал Монте-Кристо, бесконечно взволнованный этим возгла- сом, вырвавшимся из глубины души. - Может быть, с тех пор ему и пришлось самому убедиться, что благодарность существует.
     - И вы знакомы с этим человеком, граф? - спросил Эмманюель.
     - Если вы знамы с ним, - воскликнула Жюли, - скажите, можете ли вы свести нас к нему, показать нам его, сказать нам, где он находится? Пос- лушай, Максимилиан, послушай, Эмманюель, ведь если мы когда-нибудь встретимся с ним, он не сможет не поверить в память сердца!
     Монте-Кристо почувствовал, что на глазах у него навернулись слезы; он снова прошелся по гостиной.
     - Ради бога, граф, - сказал Максимилиан, - если вы что-нибудь знаете об этом человеке, скажите нам все, что вы знаете!
     - Увы, - отвечал Монте-Кристо, стараясь скрыть волнение, звучащее в егоолосе, - если ваш благодетель действительно лорд Уилмор, то я бо- ю, что вам никогда не придется с ним встретиться. Я расстался с ним года три тому назад в Палермо, и он собирался в самые сказочные страны,ак что я очень сомневаюсь, чтобы он когда-либо вернулся.
     - Как жестоко то, что вы говорите! - воскликнула Жюли в полном отчая- нии, и глаза ее наполнились слезами.
     - Если бы лорд Уилмор видел то, что вижу я, - сказал проникновенно Монте-Кристо, глядя на пзрачные жемчужины, струившиеся по щекам Жюли, - он снова полюбил бы жизнь, потому что слезы, которые вы проливаете, примирили бы его с человечтвом.
     Он протянул ей руку; она подала ему свою, завороженная взглядом и го- лосом графа.
     - Но ведь у этого лорда Уилмора, - сказала она, цепляясь за последнюю надежду, - была же родина, семья, родные, знал же о кто-нибудь? Разве мы не могли бы...
     - Не стоит искать, - сказал граф, - не возводите сладких грез на сло- вах, которые у меня вырвались. Едва ли лорд Уилмор - тот человек, кото- рого вы разыскиваете; мы были с ним дружны, я знал все его тайны, - он рассказал бы мне и эту.
     - А он ничего не говорил вам? - воскликнула Жюли.
     - Ничего.
     - Никогда ни слова, из которого вы могли бы предположить?..
     - Никогда.
     - Однако вы сразу назва его имя.
     - Знаете... мало ли что приходит в голову.
     - Сестра, - сказал Максимилиан, желая помочь графу, - наш гость прав. Вспомни, что нам так часто говорил отец: не англичанин принес нам это счастье.
     Мте-Кристо вздрогнул.
     - Ваш отец, господин Моррель, говорил вам?.. - с живостью воскликнул он.
     - Мой отец смотрел на это происшествие как на чудо. Мой отец верил, что наш благодетель встал из гроба. Это былатакая трогательная вера, что, сам не разделяя ее, я не хотел ее убивать в его благородном сердце! Как часто он задумывался, шепча имя дорогого погибшего друга!
     На пороге смерти, когда близость вечности придала его мыслям какое-то потустороннее озарение, это предположение перешло в уверенность, и пос- ледние слова, которые он произнес, умирая, были: "Максимилиан, это был Эдмон Дантес!"
     Бледность, все сильнее покрывавшая лицо графа, при этих словах стала ужасной. Вся кровь хлынула ему сердцу, он не мог произнести ни слова; он посмотрел на часы, словно вспомнив о времени, взял шляпу, как-то вне- запно и смущенно простился с г-жой Эрбо и пожал руки Эмманюелю Макси- милиану.
     - Сударыня, - сказал он, - разрешите мне иногда навещать в. Мне хо- рошо в вашей семье, и я благодарен вам за прием, потому что у вас я в первый раз за много лет позабыл о времени.
     И он вышел быстрыми шагами.
     - Какой странный человек этот граф Монте-Кристо, - сказ Эмманюель.
     - Да, - отвечал Максимилиан, - но мне кажется, у него лотое сердце, и я уверен, что мы ему симпатичны.
     - Его голос проник мне в самое сердце, - сказала Жюли, - и мне даже показалось, будто я ышу его не в первый раз.
    
    
     XIII. ПИРАМ И ФИСБА
    
     Если пройти две трети предместья Сент-Оноре, то можно увидеть позади прекрасного особняка, заметного даже среди великолепных домов этого бо- гатого квартала, обширный сад; его густые каштановые деревья возвышаются над огромными, чти крепостными стенами, роняя каждую весну свои белые и розовые цветы в две бороздчатые каменные вазы, стоящие на четыреху- гольных столб, в которые вделана железная решетка времен Людовика XIII.
     Хотя в этих вазах растут чудесные герани, колебля на ветру свои пур- пурные цветы и крапчатые листья, этим величественным входом не пользуют- ся с того уже давнего времени, когда владельцы особняка решили оставить за собой толь самый дом, обсаженный деревьями, двор с выходом в пред- местье и сад, обнесенный решеткой, за которой в прежнее время находился прекрасный ород, принадлежавший этой же усадьбе. Но явился демон спе- куляции, наметил рядом с огородом улицу, которая должна была соперничать с огромной артерией Парижа, называемой предместьем Сент-Оноре. И так как эта новая улица, блодаря железной дощечке еще до своего возникновения получившая назван, должна была застраиваться, то огород продали.
     Но когда дело касася спекуляции, то человек предполагает, а капитал располагает; уже окрещенная улица погибла в колыбели. Приобретателю ого- рода, заплатившему него сполна, не удалось перепродать его за желае- мую сумму, и в ожании повышения цен, которое рано или поздно должно было с лихвой вознаградить его за потраченные деньги и лежащий втуне ка- питал, он огранился тем, что сдал участок в аренду огородникам за пятьсот франков в год.
     Таким образом, он получает за свои деньги только полпроцента, что очень ромно по теперешним временам, когда многие получают по пятидеся- ти процентов и еще находят, что деньги приносят нищенский доход.
     Как бы то ни было, садовые ворота, некогда выходившие в огород, зак- рыты, и петли их ест ржавчина; мало того: чтобы презренные огородники не смели осквернить своими плебейскими взорами внутренность аристократичес- кого сада, ворота на шесть футов от земли заколотили досками. Правда, доски не настолько плотно пригнаны друг к другу, чтобы нельзя было бро- сить в щелкуеглый взгляд, но этот дом - почтенный дом, и не боится не- скромных взоров.
     В том огороде вместо капусты, моркови, редиски, горошка и дынь растет высокая люцерна - единственное свидетельство, что кто-то помнит еще об этом пустынном месте. Низенькая калитка, выходящая на намеченную улицу, служит входом в этот окруженный стенами участок, который арендаторы не- давно совсем покинули из-за его неплодородности, так что вот уже неделя, как вместо прежнего полупроцента он не приносит ровно ничего.
     Со стороны особняка над оградой склоняются уже упомянутые нами кашта- ны, что не мешает и другим цветущим и буйным деревьям протягивать между ними свои жаждущие воздуха ветви. В одном углу, где сквозь густую листву едва пробивается свет, широкая каменная скамья и несколько садовых стульев указывают на место встреч или на излюбленное убежище кого-нибь из обитателей особняка, расположенного в ста шагах и едва различимого сквозь зеленую чащу. Словом, выбор этого уединенного местечка объясет- ся и его недоступностью для солнечных лучей, и неизменной, даже в самые знойные летние дни, прохладой, полной щебетанья птиц, и одновременной удаленностью и от дома и от улицы - то есть от деловых тревог и ша.
     Под вечер одного из самых жарких дней, подаренных этою весною жителям Парижа, на этой каменной скамье лежали книга, зонтик, рабочая корзка и батистовый платочек с начатой вышивкой; а неподалеку от скамьи, у забро- санных досками ворот, нагнувшись к щели, стояла молодая девушка и гляде- ла в знакомый нам пустынный огород.
     Почти в ту же минуту бесшумно открылась калитка огорода, и вошел вы- сокий, мужественный молодой человек в блузе сурового полотна и бархатном картузе, причем этой простонародной одежде несколько противоречили холе- ные черные волосы, усы и бора; торопливо оглянувшись, чтобы удостове- риться, что никто за ним нследит, он закрыл калитку и быстрыми шагами направился к воротам.
     При виде того, кого она поджидала, но, по-видимому, не в таком костю- ме, девушкиспуганно отшатнулась.
     Однако пришедший быстрым взглядом влюбленного успел заметить сквозь щели ограды, как мелькнуло белое платье и длинный голубой пояс. Он под- бежал к воротам и приложил губы к щели.
     - Не бойтесь, Валентина, - сказал он, - это я.
     евушка подошла ближе.
     - Почему вы так поздно сегодня? - сказала он - Вы ведь знаете, что скоро обед и что мне нужно много дипломатии и осторожности, чтобы осво- бодиться от мачехи, которая следит за каждым моим шагом, от горничной, которая шпионит за мной, от брата, который мннадоедает, и прийти сюда с моей работой; боюсь, что я еще не скоро кчу эту работу. А когда вы мне объясните, почему вы задержались, вы мне скажете еще, что означает этот костюм; из-за него я сначала даже не узнала вас.
     - Милая Валентина, - отвечал молодой человек, - вы так едосягаемы для моей любви, что я не смею говорить вам о ней, и все-таки, когда я вас вижу, я не могу удержаться и не сказать, что я обожаю вас. И эхо мо- их собственных слов утешаетеня потом в разлуке с вами. А теперь спаси- бо вам за выговор; он очарователен, он доказывает, что вы, я не смею этого сказать, ждали меня, что вы думали обо мне. Вы хотите знать, поче- му я опоздал и почему я так одет? Я вам это сейчас скажу, и, надеюсь, тогда вы меня простите: я выбрал себе профессию.
     - Проссию!.. Что вы хотите этим сказать, Максимилиан? Разве мы с вами так уже счастливы, чтобы шутить над тем, что нас так близко касает- ся?
     Боже меня упаси шутить над тем, что для меня дороже жизни, - сказал молодой человек, - но я устал бродить по пустырям и перелезать через за- боры и меня всерьез пугала мысль, что ваш отец когда-нибудь отдаст меня под суд как вора, - это опозорило бы всю французскую армию! - и в то же время я опасаюсь, что постоянное присутствие китана спаги в этих мес- тах, где нет ни одной самой маленькой осажденной крепости и ни одного требующего защиты форта, может вызвать подозрения. Поэтому я сделался огородником и облекся в подобающий моему зваю костюм.
     - Что за безумие!
     - Напротив, я считаю, что это самый разумный поступок за всю мою жизнь, потому что он обеспечивает нам безопасность.
     - Да объясните же, в чем дело.
     - Пожалуйста! Я был у владельца этого огорода; срок договора с преды- дущим арендатором истек, и я снял его сам. Вся эта люцерна тепер моя; ничто не мешает мне построить среди этой травы шалаш и жить отныне в двух шагах от вас! Я счастлив, я не в силах сдержать свою радос! И по- думайте, Валентина, что все это можно купить за деньги. Невероятно, правда? А между тем все это блаженство, счастье, радость, за оторые я бы отдал десять лет моей жизни, стоят мне - угадайте, сколько?.. - пять- сот франков в год, с уплатой по третям! Так что, видите,мне нечего больше бояться. Я здесь у себя, я могу приставить к огра лестницу и смотреть в ваш сад и, не опасаясь никаких патрулей, имею право говорить вам о своей любви, если только ваша гордость не возмутится тем, что это слово исходит из уст бедного поденщика в рабочей блузе и картузе.
     От радостного удивления Валентина слегка вскрикнула; потом вдруг, как будто завистливая тучка неожиданно омрачила зажегшийся в ее сердце сол- нечный луч, она сказала печально:
     - Теперь мы будем слишком свободны, Максимилиан. Я оюсь, что наше счастье - соблазн, и если мы злоупотребим нашей безопасностью, она погу- бит нас.
     - Как вы можете говорить это! Ведь с тех пор как я вас знаю, я ежед- невно доказываю вам, что подчинил свои мысли и самую свою жизнь вашей жизни и вашим мыслям. Что вам помогло довериться мне? Моя честь. Разве не так? Вы мне сказали, что вас тревожит необъяснимое предчувствие гро- зящей опасности, - и я предложил вам свою пощь и преданность, не тре- буя от вас никакой награды, кроме счастья служить вам. Разве с тех пор я хоть словом, хоть знаком дал вам повод раскаиваться в том, что вы отли- чили меня среди всех тех, кто был бы астлив отдать за вас свою жизнь? Вы сказали мне, бедняжка, что вы обручены с господином д'Эпине, что этот брак решен вашим отцом и, следовательно, неминуем, ибо решения господина де Вильфор бесповоротны. И что же, я остался в тени, возложил все надеж- ды не на свою волю, не наашу, а на время, на провидение, на бога... а между тем вы любите меня, Валентина, вы жалеете меня, и вы мне это ска- зали; благодарю вас за эти бесценные слова и прошу только о том, чтобы хоть изредка вы их мне вторяли, это даст мне силу ни о чем другом не думать.
     - Вот это придало вам смелости, Максимилиан, это сделало мою жизнь и радостной несчастной. Я даже часто спрашиваю себя, что для меня луч- ше: горе, которое мне причиняет суровость мачехи и ее слепая любовь к сыну, илиолное опасностей счастье, которое я испытываю в вашем при- сутствии?
     - Опасность! - воскликнул Максимилиан. - Как вы можете произносить такое жестокое и несправедливое Слово! Разве я не самый покорнейший из рабов? Вы позволили мне иногда говорить с вами, Валентина, но вы запре- тили мне искать встречи с вами; я покорился. С тех пор как я нашел спо-об пробираться в этот огород, говорить с вами через эти ворота - сло- вом, быть так близко от вас, не видя вас, - скажите, просил ли я хо раз позволения прикоснуться сквозь эту решетку к краю вашего платья? Пы- талсяи я хоть раз перебраться через эту ограду, смехотворное пре- пятствие для молодого и сильного человека? Разве я когда-нибудь упрекал вас в суровости, говорил вам о своих желаниях? Я был связан своим сло- вом, как рыцарь былых времен. Признайте хоть это, чтобы я не считал вас несправедливой.
     - Это правда, - сказала Валентина, просовывая в щель между двумя дос- ками копчик пальца, к которому Максимилиан приник губами, - это правда, вы честный друг. Но ве в конце концов вы поступали так в своих собственных интереса мой дорогой Максимилиан: вы же отлично знали, что в тот день, когда б станет требователен, он лишится всего. Вы обещали мне братскую дружбу, - мне, у кого нет друзей, кого отец забыл, а мачеха преследует, - мн чье единственное утешение - недвижимый старик, немой, холодный, - он не может пошевелить рукой, чтобы пожать мою руку, он го- ворит со мной только глазами, и в его сердце, должно быть, сохранилось для меня немного нежност Да, судьба горько посмеялась надо мной, она сделала меня врагом и жертвой всех, кто сильнее меня, и оставила мне другом и поддержкой - уп! Право, Максимилиан, я очень несчастлива, и вы хорошо делаете, что, любя меня, думаете обо мне, а не о себе!

/ Полные произведения / Дюма А. / Граф Монте-Кристо

Смотрите также по произведению "Граф Монте-Кристо":

• Сочинения
• Краткое содержание
• Характеристика героев