• Сочинения
  
• Краткие содержания
  
• Полные произведения
  
• Характеристики
  
• Биографии
  
• Критика
  
• ГДЗ
  

/ Полные произведения / Дюма А. / Граф Монте-Кристо

Граф Монте-Кристо [10/83]

Скачать полное произведение

    Потом он безраздельно отдался своему счастью. Теперь уж он, наверное, не будет один; а может быть, удастся и бежать. Если он даже останется в тюрьме, у него все же будет товарищ; разделенная тюрьма - это уже только наполовину тюрьма. Жалобы, произносимые сообща, - почти молитвы; молит- вы, воссылаемые вдвоем, - почти благодать.
     Весь день Дантес прошагал взад и вперед по своему подземелью. Радость душила его. Иногда он садился на постель, прижимая руку к груди. При ма- лейшем шуме в коридоре он подбегал к двери. То и дело его охватывал стх, как бы его не разлучили с этим человеком, которого он не знал, но уже любил, как друга. И он решил: если тюремщик отодвинет кровать и нак- лонится, чтобы рассмотреть отверстие, он размозжит ему голову камнем, на котором стоит кувшин с водой.
     Его приговор к смерти, он это знал; но разве он не умирал от тоски и отчаяния в минуту, когда услыхал этот волшебный стук, возвративший его к жизни?
     Вечером пришел тюремщик. Дантес лежал на кровати; ему казалось, чттак он лучше охраняет недоделанное отверстие. Вероятно, он странни глазами посмотрел на докучливого посетителя, потому что тот сказал ему:
     - Что? Опять с ума сходите?
     Дантес не отвечал. Он боялся, что его дрожащий голос выдаст его. Тю- ремщик вышел, покачивая головой.
     Когда наступила ночь, Дантес надеялся, что сосед его воспользуется тишиной и мраком для продолжения начатого разговора; но он ошиб: ночь прошла, ни единым звуком не успокоив его лихорадочного ожидания. Но на- утро, после посещения тюремщика, отодвинув кровать от стены, он услышал три мерных удара; он бросился на колени.
     - Это вы? - спрос он. - Я здесь.
     - Ушел тюремщик? - спросил голос.
     - Ушел, - отвечал Дантес, - и придет только вечером; в нашем распоря- жении двенадцать часов.
     - Так можно действовать? - спросил голос.
     - Да, да, скорее, сию минуту, умоляю вас!
     Тотчас же земля, на которую Дантес опирался обеими руками, подалась под ним; он отпрянул, и в тот же миг груда земли и камней сыпалась в яму, открывшуюся под вырытым им отверстием. Тогда из темной ямы, глубину которой он не мог измерить глазом, показалась голова, плечи и, наконец, весь человек, который не без ловкости выбрался из пролома.
    
    
     XVI. ИТАЛЬЯНСКИЙ УЧЕНЫЙ
    
     Дантес сжал в своих объятиях этого нового друга, так давно и с таким нетерпением ожидаемого, и подвел его к окну, чтобы слый свет, прони- кавший в подземелье, мог осветить его всего.
     Это был человек невысокого роста, с волосами, поседевшимие столько от старости, сколько от горя, с проницательными глазами, скрытыми под густыми седеющими бровями, и с черной еще бородой, доходившей до середи- ны груди; худоба его лица, изрытого глубокими морщинами, смелые и выра- зительные черты изобличали в нем человека, более привыкшего упражнять свои духовные силы, нежели физические. По лбу его струился пот. Что ка- сается его одежды, то не было никакой возможности угадат ее первона- чальный покрой; от нее остались одни лохмотья.
     На вид ему казалось не менее шестидесяти пяти лет, движения его были еще достаточно энергичны, чтобы предположить, что причина его дряхлости не возраст, что, быть может, он еще не так стар и лишь изнурен долгим заточением.
     Ему была, видимо, приятна восторженная радость молодого человека; ка- залось, его оледенелая душа на миг согрелась и оттаяла, соприкоснувшись с пламенной душой Дантеса. Он тепло поблагодарил его за радушный прием, хоть и велико было его разочарование, когда он нашел только другую тем- ницу там, где думал найти свободу.
     - Прежде всего, - сказал он, - посмотрим, нельзя ли скрыть от наших сторожей следы моего подкопа. Все будущее наше спокойствие зависит от это.
     Он нагнулся к отверстию, поднял камень и без особого труда, несмотря на его тяжесть, вставил на прежнее место. - Вы вынули этот камень довольно небрежно, - сказал он, покачав голо- вой. - Разве у вас нет инструментов?
     - А у вас есть? - спросил Дант с удивлением.
     - Я себе кое-какие смастерил. Кроме напильника, у мя есть все, что нужно: долото, клещи, рычаг.
     - Как я хотел бы взглянуть на эти плоды вашего терпения и искусства, - сказал Дантес.
     - Извольте - вот долото.
     И он показал железную полоску, крепкую и отточенную, с буковой руко- яткой.
     - Из чего вы это сделали? - спросил Дантес.
     - Из скобы моей кровати. Этим орудием я и прорыл себе дорогу, по ко- торой пришел сюда, почти пятьдесят футов.
     - Пятьдесят футов! - вскричал Дантес с ужасом.
     - Говорите тише, молодой человек, говорите тише; у дверей заключенных часто подслушивают.
     - Да ведь знают, что я один.
     - Все равно.
     - И вы говорите, что прорыли дорогу в пятьдесят футов?
     - Да, приблизительно такое расстояние отделяет мою камеру от вашей; только я неверно вычислил кривую, потому что у меня не было геометричес- ких приборов, чтобы установить масштаб; вместо сорока футов по эллипсу оказалось пятьдесят. Я думал, как уже говорил вам, добраться до наружной стены, пробить ее и броситься в море. Я рыл вровень с коридором, куда выходит ваша камера, вместо того чтобы пройти под ним; все мои труды опали даром, потому что коридор ведет во двор, полный стражи.
     - Это правда, - сказал Дантес, - но коридор идет только вдоль одной стороны моей камеры, а ведь у нее четыре стороны.
     - Разумеется; но вот эту стену образует утес; десять рудокопов, со всеми необходимыми орудиями, едва ли пробьют этот утес в десять лет; та стенупирается в фундамент помещения коменданта; через нее мы попадем в подвал, без сомнения запираемый на ключ, и нас поймают; а эта стена вы- ходит... Постойте!.. Куда же выходит эта стена?
     В этой стене была пробита бойница, через которую проникал свет; бой- ница эта, суживаясь, шла сквозь толщу стены: в нес не протискался бы и ребенок; тем не менее ее защищали три ряда железных прутьев, так что са- мый подозрительный тюремщик мог не опасаться побега. Гость, задав воп- рос, подвинул стол к окну.
     - Становитесь на стол, - сзал он Дантесу.
     Дантес повиновался, взобрался на стол и, угадав намерение товарища, уперся спиной в стену и подставил обе ладони.
     Тогда старик, который назвал себя номером своей камеры и настоящего имени корого Дантес еще не знал, проворнее, чем от него можно было ожидать, с легкостью кошки или ящерицы взобрался сперва на стол, потом со стола на ладони Дантеса, а оттуда на его плечи; согнувшись, потому что низкий свод мешал ему выпрямиться, он просунул голову между прутьями и посмотрел вниз.
     Через минуту он быстро высвободил голову.
     - Ого! - сказал он. - Я так и думал.
     И он устился с плеч Дантеса на стол, а со стола соскочил на пол.
     - Что такое? - спросил Дантес с беспокойством, спрыгнув со стола вслед за ним.
     Старик задумался.
     - Да, - сзал он. - Так и есть; четвертая стена вашей камеры выходит на наружную галерею, нечто вроде круговой дорожки, где ходят патрули и стоят часое.
     - Вы в этом уверены?
     - Я видел кивер солдата и кончик его руя; я потому и отдернул голо- ву, чтобы он меня не заметил.
     - Так что же? - сказал Дантес.
     - Вы сами видите, через вашу камеру бежать невозможно.
     - Что ж тогда? - продолжал Дантес.
     - Тогда, - сказал старик, - да будет воля божия!
     И выражение глубокой покорности легло на его лицо.
     Дантес с восхищенм посмотрел на человека, так спокойно отказывавше- гося от надежды, которую он лелеял столько лет.
     - Теперь скажите мне, кто вы? - спросил Дантес.
     - Что ж, пожалуй, если вы все еще хотите этого теперь, когда я ничем не могу быть вам полезен.
     - Вы можете меня утешить и поддержать, потому что вы кажетесь мне сильнейшим из сильных.
     ник горько улыбнулся.
     - Я аббат Фариа, - сказал он, - и сижу в замке Иф, как вы знаете, с тысяча восемьсот одиннадцатого года; но перед тем я просидел три года в Фенестрельской крепости. В тысяча восемьсот одиннадцатом году меня пере- вели из Пьемонта во Францию. Тут я узнал, что сьба, тогда, казалось, покорная Наполеону, послала ему сына и что этот сын в колыбели наречен римским королем. Тогда я не предвидел того, что узнал от вас; не вообра- жал, что через четыре года исполин будет свергнут. Кто же теперь царствует во Франции? Наполн Второй?
     - Нет, Людовик Восемнадцатый.
     - Людовик Восемнадцатыйбрат Людовика Шестнадцатого! Пути провидения неисповедимы. С какой целью унизило оно того, кто был им вознесен, и вознесло того, кто был им унижен?
     Дантес не сводил глаз с этого человека, который, забывая о собствен- ной участи, размышлял об участи мира.
     - Да, да, - продолжал тот, - как в Англии: посл Карла Первого - Кромвель; после Кромвеля - Карл Второй и, быть может, после Якова Второ- го - какой-нибудь шурин или другой родич, какой-нибудь принц Оранский; бывший штатгальтер станет королем, и тогда опять - уступки народу, конс- титуция, свобода! Вы это еще увидите, молодой человек, сказал он, по- ворачиваясь к Дантесу и глядя на него вдохновенным взором горящих глаз, какие, лжно быть, бывали у пророков. - Вы еще молоды, вы это увидите!
     - Д если выйду отсюда.
     - Правда, - отвечал аббат Фариа. - Мы в заточении, бывают минуты, когда я об этом забываю и думаю, что свободен, потому что глаза мои про- никают сквозь стены тюрьмы.
     - Но за что же вас заточили?
     - Меня? За то, что я в тысяча восемьсот седьмом году мечтал о том, что Наполеон хотел осуществить в тысяча восемьсот одиннадцатом; за то, что я,ак Макиавелли, вместо мелких княжеств, гнездящихся в Италии и управляемых слабыми деспотами, хотел видеть единую, великую державу, це- лостю и мощную; за то, что мне показалось, будто я нашел своего Цезаря Борджиа в коронованном глупце, который притворялся, что согласен со мной, чтобы легче предать меня. Это был замысел Александра Шестого и Климента Седьмого; он обречен на неудачу, они тщетно брались за его осу- щевление, и даже Наполеон не сумел завершить его; поистине над Италией готеет проклятье!
     Старик опустил голову на грудь.
     Дантесу было непонятно, как может человек рисковать жизнью из таких побуждений; правда, если он знал Наполеона, потому что видел его и гово- рил с ним, то о Клименте Седьмом и Александре Шестом он не имел ни ма- лейшего представления.
     - Не вы ли, - спросил Дантес, начиная разделять всеобщее мнение в замке Иф, - не вы ли тот священник, которого считт... больным?
     - Сумасшедшим, хотите вы сказать?
     - Я не осмелилс - сказал Дантес с улыбкой.
     - Да, - промолвил Фариа с горьким смех, - да, меня считают сумас- шедшим; я уже давно служу посмешищем для жителей этого замка и потешал бы детей, если бы в этой обители безысходного горя были дети.
     Дантес стоял неподвижно и молчал.
     - Так вы отказываетесь от побега? - спросил он.
     - Я убедился, что бежать невозможно, предпринимать невозможное - зна- чит восставать против бога.
     - Зачем отчаиваться? Желать немедленной удачи - это тоже значит тре- бовать от провидения слишком многого. Разве нельзя начать подкоп в дру- гонаправлении?
     - Да знаете ли вы, чего мне стоил этот подкоп? Знаете ли вы, что я четыре года потратил на одни инструменты? Знаете ли вы, что я два года рыл землю, твердую, как гранит? Знаете ли вы, что я вытаскивал камни, которые прежде не мог бы сдвинуть с места; что я целые и проводил в этой титанической работе; что иной раз, вечером, я считал себя счастли- вым, если мне удавалось отбить квадратный дюйм затвердевшей, как камень, известки? Знаете ли вы, что, для того чтобы прятать землю и камни, кото- рые я выкапывал, мне пришлось пробить стену и сбрасывь все это под лестницу и что теперь там все полно доверху, так что мне некуда было бы девать горсть пыли? Знаете ли вы, что я уже думал, что достиг цели моих трудов, чувствовал, что моих сил хватит только на точтобы кончить ра- боту, и вдруг бог не только отодвигает эту цель, но и переносит ее неве- домо куда? Нет! Я вам сказал и повторю еще раз: отныне я и пальцем не шевельну, ибо господу угодно, чтобы я был навеки лишен свободы!
     Эдмон опустил голову, чтобы не показать старику, что радость иметь его своим товарищем мешает ему в должной мере сочувствовать горю узника, которому не удось бежать.
     Аббат Фариа опустился на постель.
     Эдмон никогда не думал о побеге. Иные предприятия кажутся столь нес- быточными, что даже не приходит в голову браться за них; какой-то инс- тинкт заставляет избегать их. Прорыть пятьдесят футов под землей, посвя- тить этому труду три года, чтобы дорыться, в случае удачи, до отвесного обрыва над морем; броситься с высоты в пятьдесят, шестьдесят, а то и сто футов, чтобы размозжить себе голову об утесы, если раньше не убьет пуля часового, а если удастся избежать всех этих опасностей, проплыть целую милю, - этого было больше чем достаточно, чтобы покориться неизбежности, и мы убедились, что эта покорность привела Дантеса на порог смерти.
     Но, увидев старика, который цеплялся за жизнь с такой энергией и по- давал пример отчаянной решимостиДантес стал размышлять и измерять свое мужество. Другой попытался сдеть то, о чем он даже не мечтал; другой, менее молодой, менее сильный, менее ловкий, чем он, трудом и терпением добыл себе все инструменты, необходимые для этой гигантской затеи, кото- рая не удалась только иза ошибки в расчете; другой сделал все это, стало быть и для него нет ничего невозможного. Фариа прорыл пятьдесят футов, он пророет сто: пятидесятилетний Фариа трудился тр года, он вдвое моложе Фариа и проработает шесть лет; Фариа, аббат, ученый, свя- щеннослужитель, решился проплыть от замка Иф да острова Дом, Ратотгао или Лемер; а он, Дантес, моряк, смелый водолаз, так часто нырявший на дно за коралловой ветвью, неужели не проплывет одной мили? Сколько на- добно времени, чтобы проплыть милю? Час? Так разве ему не случалось по целым часам качаться на волнах, не выходя на берег? Нет, нет, ему нужен был только ободряющий пример. Все, что сделал или мог бы сделать другой, сделает и Дантес.
     н задумался, потом сказал:
     - Я нашел то, что вы искали.
     Фариа врогнул.
     - Вы? - спросил он, подняв голову, и видно было, что если Дантес ска- зал правду, то отчаяние его сотоварища продлится недолго. - о же вы нашли?
     - Коридор, который вы пересекли, тянется в том же направлении, что и наружная галерея?
     - Да.
     - Между ними должно быть шагов пятнадцать.
     - Самое большее.
     - Так вот: от середины коридора мы проложим путь под прямым углом. На этот раз вы сделаете расчет более тщательно. Мы выберемся на наружную галерею, убьем часового и убежим. Для этого нужно только мужество, оно у вас есть, и сила, - у меня ее довольно. Не говорю о терпении, - вы уже доказали свое на деле, а я постараюсь доказать свое.
     - Постойте, - сказал аббат, - вы не знаете, какого рода мое мужество и на что я намерен употребить свою силу. Терпения у меня, по-видимому, довоно: я каждое утро возобновлял ночную работу и каждую ночь - днев- ные труды. Но тогда мне казалось, - вслушайтесь в мои слова, молодой че- лок, - тогда мне казалось, что я служу богу, пытаясь освободить одно из его созданий, которое, будучи невиновным, не могло быть осуждено.
     - А разве теперь не то? - спросил Дантес. - Или вы признали бя ви- новным, с тех пор как мы встретились?
     - Нет, но я не хочу стать им. До сих пор я имел дело только с вещами, а вы предлагаете мне иметь дело с людьми. Я мог пробить стену и уничто- жить лестницу, но я не стану пробивать грудь и уничтожать чью-нибудь жизнь.
     Дантес с удивлением посмотрел на него.
     - Как? - сказал о - Если бы вы могли спастись, такие соображения удержали бы вас?
     - А вы сами, - сказал Фариа, - почему вы не убилиюремщика ножкой от стола, не надели его платья и не попытались бежать - Потому, что мне это не пришло в голову, - отвечал Дантес.
     - Пому что в вас природой заложено отвращение к убийству: такое отврение, что вы об этом даже не подумали, - продолжал старик, - в де- лах простых и дозволенных наши естественные побуждения ведут нас по пря- мому пути. Тигру, который рожден для пролития крови, - это его дело, его назначение, - нужно только одно: чтобы обоняние дало ему знать о близос- ти добычи. Он тотчас же бросается на нее и разрывает на куски. Это его инстинкт, и он ему повинуется. Но человеку, напротив, кровь претит; не законы общества запрещают нам убийство, а законы природы.
     антес смутился. Слова аббата объяснили ему то, что бессознательно происходило в его уме или, лучше сказать, в его душе, потому что иные мысли родятся в мозгу, а иные в сердце.
     - Кроме того, - продолжал Фариа, - сидя в тюрьме двенадцать лет, я перебрал в уме все знаменитые побеги. Я увидел, что они удавались редко. Счастливые побеги, увенчанные полным успехом, это те, над которыми долго думали, которые медленно подготовлялись. Так герцог Бофор бежал из Вен- сенского замка, аббат Дюбюкуа из р-Левека, а Латюд из Бастилии. Есть еще побеги случайные; это - самые лучшие, поверьте мне, подождем благоп- риятного случая и, если он представится, воспользуемся им.
     - Вы-то могли ждать, - прервал Дантес со вздохом, - ваш долгий труд занимал вас ежеминутно, а когда вас не развлекал труд, вас утешала на- дежда.
     - Я занимался не только этим, - сказал аббат.
     - Что же вы делали?
     - Писал или занимался.
     - Так вам дают бумагу, перья, чернила?
     - Нет, - сказал аббат, - но я их делаю сам.
     - Вы делаете бумагу, перья и чернила? - воскликнул Дантес.
     - Да.
     Дантес посмотрел на старого аббата с восхищением; но он еще плохо ве- рил его словам. Фариа заметил, что он сомневается.
     - Когда вы придете ко мне, - сказал он, - я покажу вам целое сочине- ние, плод мыслей, изысканий и размышлений всей моей жизни, которое я об- думывал в тени Колизея в Риме, у подножия колонны святого Марка в Вене- ции, на берегах Арно во Флоренции, не подозревая, что мои тюремщики да- дут мне досуг написать его в стенах замка Иф. Это "Трактат о возможности всеединой монархии в Италии". Он составит толстый том in-quarto.
     - И вы написали его?
     - На двух рубашках. Я изобрел вещество, которое делает холст гладким и плотным, как пергамент.
     - Так вы химик?
     - Отчасти. Я знавал Лавуазье и был дружен с Кабанисом.
     - Но для такого труда вы нуждались в исторических материалах. У вас были книги?
     - В Риме у меня была библиотека в пять тысяч книг. Читая и перечиты- вая их, я убедился, что сто пядесят хорошо подобранных сочинений могут дать если не полный итог человеческих знаний, то во всяком случае все, что полезно знать человеку. Я посвятил три года жизни на изучение этих ста пятидесяти томов и знал их почти наизусть, когда меня арестовали. В тюрьме, при небольшом усилии памяти, я все их припомнил. Я мог бы вам прочесть наизусть Фукидида, Ксенофонта, Плутарха, Тита Ливия, Тацита, Страду, Иорнанда, Данте, Монтеня, Шекспира, Спинозу, Макиавелли и Бос- сюэ. Я вам называю только первостепенных.
     - Вы знаете несколько языков?
     - Я говорю на пяти живых языках: по-немецки, пофранцузски, по-итальянски, по-английски и по-испански; с помощью древнегреческого понимаю нынешний греческий язык; правда, я еще плохо говорю на нем, но я изучаю его.
     - Вы изучаете гческий язык? - спросил Дантес.
     - Да, я составил лексикон слов, мне известных; я их расположил всеми возможными способами так, чтобы их было достаточно для выражения мо мыслей. Я знаю около тысячи слов, больше мне и не нужно, хотя в словях их содержится чуть ли не сто тысяч. Красноречивым я не буду, но понимать меня бут вполне, а этого мне довольно.
     Все более и более изумляясь, Эдмон начинал находить способности этого странного человека почти сверхъестественными. Он хотел поймать его на чем-нибудь и продолжал:
     - Но если вам не давали перьев, то чем же вы написали такую тстую книгу?
     - Я сделал себе прекрасные перья, - их предпочли бы гусиным, если бы узнали о них, - из головных хрящей тех огромных мерланов, которые нам иногда подают в постные дни. И я очень люблю среду, пятницу и субботу, потому что эти дни приумножают запас моих перьев, а исторические труды мои, признаюсь, мое любимое занятие. Погружаясь в прошлое, я не думаю о настоящем; свободно и независимо прогулиясь по истории, я забываю, что я в тюрьме.
     - А чернила? - спросил Дантес. - Из чего вы сделали чернила?
     - В моей камере прежде был камин- отвечал Фариа. - Трубу его зало- жили, по-видимому, незадолго до того, как я там поселился, но в течение долгих лет его топили, и все ею стенки обросли сажей. Я растворяю эту сажу в вине, которое мне дают по воскресеньям, таким образом добываю превосходные чернила. Для некоторых заметок, которые должны бросаться в глаза, я накалываю палец и пишу кровью.
     - А когда мне можно увидеть все это? - спросил Дантес.
     - Когда вам угодно, - сказал Фариа.
     - Сейчас же!
     - Тактупайте за мною, - сказал аббат.
     Он спустился в подземный ход и исчез в нем; Дантес последовал за ним.
    
     XVII. КАМЕРА АББАТА
    
     Пройдя довольно легко, хоть и согнувшись, подземным ходом, Дантес достиг конца коридора, прорытого аббатом Тут проход суживался, и в него едва можно было пролезть ползком. Пол в камере аббата был вымощен плита- ми; подняв одну из них, в самом темном углу, он и начал трудную работу, окончание которой видел Дантес.
     Проникнув в камеру и став на ноги, Эдмон с любопытством стал огляды- ваться по сторонам. С первого взгляда в этой камере не было ничего нео- быкновенного.
     - Так, - сказал аббат, - теперь только четверть первого, и у нас ос- тается еще несколько часов.
     Дантес посмотрел кругом, ища глазами часы, по которым абб определял время с такой точностью.
     - Посмотрите, - сказал аббат, на солнечный луч, проникающий в мое окно, и на эти линии, вычерченные мною на стене. По этим линиям я опре- деляю время вернее, чем если бы у меня были часы, потому что часы могут испортиться, а солнце и земля всегда работают исправно.
     Дантес ничего не понял из этого объяснения; видя, как солнце встает из-за гор и опускается в Средиземное море, он всегдаумал, что движется солнце, а не земля. Незаметное для него двойное движение земного шара, на котором он жил, казалось ему неправдоподобным; в каждом слове его со- бедника ему чудились тайны науки, столь же волшебные, как те золотые и алмазные копи, которые он видел еще мальчиком во время путешествия в Гу- зерат и Голконду.
     - Мне не терпится, - сказал он аббату, - увидеть ваши богатства.
     Аббат подошел к очагу и сомощью долота, которое он не выпускал из рук, вынул камень, некогда служивший подом и прикрывавший довольно прос- торное углубление; в этом углублении и хранились все те вещи, о которых он говорил Дантесу.
     - Что же вам показать сперва? - спросил он.
     - Покажите ваше сочинение о монархии в Италии.
     Фариа ващил из тайника четыре свитка, скатанные, как листы папиру- са. Свитки состояли из холщовых полос шириной в четыре дюйма и длиной дюймов в восемнадцать. Полосы были пронумерованы, и Дантес без труда прочел несколько строк. Сочинение было написано на родном языке аббата, то есть по-итальянски, а Дантес, уроженец Прованса, отлично понимал этот язык.
     - Видите, тут все; неделю тому назад я написал "конец" на шестьдесят восьмой полосе. Две рубашки и все мои носовые платки ушли на это; если я когда-нибудь выйду на свободу, если в Италии найдется типограф, который отважитснапечатать мою книгу, я прославлюсь.
     - Да, - отвечал Дантес, - вижу. А теперь, прошу вас, покажите мне перья, которыми написана эта книга.
     - Вот, смотрите, - сказал Фариа.
     И он показал Дантесу палочку шести дюймов в длину, толщиною в полдюй- ма; к ней при помощи нитки был привязан рыбий хрящик, запачканный черни- лами; он был заострен и расщеплен, как обыкновенное перо.
     Дантес рассмотрел перо и стал искать глазами инструмент,оторым оно было так хорошо очинено.
     - Вы ищите перочинный ножик? сказал Фариа - Это моя гордость. Я сделал и его, и этот большой нож из старого железного подсвечника.
     Ножик резал, как бритва, а нож имел еще то преимущество, что мог слу- жить и ножом и кинжалом.
     Дантес рассматривал все эти вещи с таким же любопытством, с каким, бывало, в марсельских лавках редкостей разглядывал орудия, сделанные ди- карями и привезенные сжных островов капитанами дальнего плавания.
     - Что же касается чернил, - сказал Фарда, - то вы знаете, из чего я их делаю; я изготовляю их по мере надобности.
     - Теперь я удивляюсь только одному, - сказал Дант, - как вам хвати- ло дней на всю эту работу.
     - Я работал и по ноч, - сказал Фариа.
     - По ночам? Что же вы, как кошка, видите ночью?
     - Нет; но бог дал человеку ум, который возмещяет несовершенство чувств; я создал себе освещение.
     - Каким образом?
     - От говядины, которую мне дают, я срезаю жир, растапливаю его и изв- лекаю чистое сало; вот мой светильник.
     И аббат показал Дантесу плошку, вроде тех, которыми освещают улицы в торжественные дни.
     - А огонь?
     - Вот два кремня и трут, сделанный из лоскута рубашки.
     - А спички?
     - Я притворился, что у меня накожная болезнь, и попросил серы; мне ее дали.
     Данс положил все вещи на стол и опустил голову, потрясенный упорвом и силою этого ума.
     - Это еще не все, - сказал Фариа, - ибо не следует прятать все свои сокровища в одно место. Закроем этот тайник.
     Они вдвинули камень на прежнее место; аббат посыпал его пылью и рас- т ее ногою, чтобы не было заметно, что камень вынимали; потом подошел к кровати и отодвинул ее.
     За головьем было отверстие, почти герметически закрытое камнем; в этом отверстии лежала веревочная лестница футов тридцати длиною. Дантес испробовал ее; она могла выдержать любую тяжесть.
     - Где вы достали веревку для этой превосходной естницы? - спросил Дантес.
     - Во-первых, из моих рубашек, а потом из простынь, которые я раздер- гивал в продолжение трех лет, пока сидел в Фенестреле. Когда меня пере- вели сюда, я итрился захватить с собою заготовленный материал; здесь я продолжал роту.
     - И никто не замечал, что ваши простыни не подрублены?
     - Я их зашивал.
     - Чем?
     - Вот этой иглой.
     И аббат достал из-под лохмотьев своего платья длинную и острую рыбью кость с продетой в нее ниткой.
     - Дело в том, - продолжал Фариа, - что я сначала хотел выпилить ре- шетку и бежать через окно, оно немно шире вашего, как вы видите; я бы его еще расширил перед самым побегом; но я заметил, что оно выходит во внренний двор, и отказался от этого намерения. Однако я сохранил лест- ницу на тот случай, если бы, как я вам уже говорил, представилась воз- жность непредвиденного побега.
     Но Дантес, рассматривая лестницу, думал совсем о другом. В голове его мелькнула новая мысль. Быть может, этот человек, такой умный, изобрета- тельный, ученый, разберется в его несчтье, которое для него самого всегда было окутано тьмою.
     - О чем вы думаете? - спросил аббат с улыбкой, принимая задумчивость Дантеса за высшую степень восхищения.
     - Во-первых, о том, какую огромную силу ума вы потрати, чтобы дойти до цели. Что совершили бы вы на свободе!
     - Может быть, ничего. Я растратил бы свой ум на мелочи. Только нес- частье раскрывт тайные богатства человеческого ума; для того чтобы по- рох дал взрыв, его надо сжать. Тюрьма сосредоточила все мои способности, рассеянные в разных направлениях; они столкнулись на узком пространстве, - а вы знаете, из столкновения тут рождается электричество, из электри- чества молния, из молнии - свет.
     - Нет, я ничего не знаю, - отвечал Дантес, подавленный своим неве- жестм. - Некоторые ваши слова лишены для меня всякого смысла Какое счастье быть таким ученым, как вы!
     Аббат улыбнулся.
     - Но вы еще о чем-то думали?
     - Да.
     - Об одном вы мне сказали, а второе? у - Второе в что: вы мне расс- казали свою жизнь, а моей но знаете.
     - Ваша жиз так еще коротка, что не может заключать в себе важных событий.
     - Она заключает огромное несчастье, - сказал Дантес, - несчастье, ко- торого я ничем на заслужил. И я бы желал, чтобы никогда больше не бого- хульствовать, убедиться в том, что в моем несчастье виноваты люди.
     - Такы считаете себя невиновным в том преступлении, которое вам приписывают?
     - Я невинен, клянусь жизнью тех, кто мне дороже всего на свете: жизнью моего отца и Мерседес.
     - Хорошо, - сказал аббат, закрывая тайник и подвигая кровать на преж- нее место. - Расскажите мне вашу историю.
     И Дантес рассказал то, что аббат назваего историей; она ограничива- лась путешествием в Индию и двумя-тремяоездками на Восток, рассказал про свой последний рейс, про смерть китана Леклера, поручение к марша- лу, свидание с ним, его письмо к г- Нуартье, рассказал про возвращение в Марсель, свидание с отцом, про свою любовь к Мерседес, про обручение, арест, допрос, временное заключение в ании суда и, наконец, оконча- тельное заточение в замке Иф. Большен ничего не знал; не знал даже, сколько времени находится в тюрьме.
     Выслушав его рассказ, аббат глубоко задумался.
     - В науке права, - сказал он, помолчав, - есть мудрая аксиома, о ко- торой я вам уже говорил, кроме тех случаев, когда дурные мысли порождены испорченной натурой, человек сторонится преступления Но цивилизация со- общила нам искусственные потребности, пороки и желания, которые иногда заглушают в нас доброе начало и приводят ко злу. Отсюда по пожиже: если хочешь найти преступника, ищи того, кому совершенное преступление могло принти пользу. Кому могло принести пользу ваше исчезновение.
     - Да никому. Я так мало значил.
     - Не отвечайте опрометчиво; в вашем ответе нет ни логики, ни филосо- фии На свете все относительно, дорогой друг, начиная с короля, который мешает своему преемнику, до канцеляриста, который мешает сверхштатному писцу. Когда умирает король, его преемник наследует корону; когда умира- ет канцелярист, писец наследует тысячу двести ливров жалованья. Эти ты- сяча двес ливров - его цивильный лист; они ему так же необходимы, как королю двенадцать миллионов Каждый человек сверху донизу общественной лестницы образует вруг себя мирок интересов, где есть свои вихри и свои крючковатые атомы, как в мирах Декарта. Чем ближе к верхней ступе- ни, тем эти миры больше. Это опрокинутая спираль, которая держится на острие, благодаря эквилибристике вокруг точки вновесия Итак, вернемся к вашему миру. Вас хотели назначить капитаном "Фараона"?

/ Полные произведения / Дюма А. / Граф Монте-Кристо

Смотрите также по произведению "Граф Монте-Кристо":

• Сочинения
• Краткое содержание
• Характеристика героев