Есть что добавить?
Присылай нам свои работы, получай litr`ы и обменивай их на майки, тетради и ручки от Litra.ru! |
|
/ Полные произведения / Дюма А. / Граф Монте-Кристо
Граф Монте-Кристо [75/83]
- Валентина!
Сердце графа не выдержало звука его голоса; онделал еще шаг и тро- нул Морреля за плечо:
- Вы здесь, мой друг, - сказал он, - Я вас искал.
Монте-Кристо ожидал жалоб, упреков, - он ошибался.
Моррель взглянул на него и, с наружным спокойствием, ответил:
- Вы видите, я молился!
Монте-Кристо испытующим взглядом окинул Максимилиана с ног до головы.
Этот осмотр, казалось, успокоил его.
- Хотите, я вас отвезу в горо - предложил он Моррелю.
- Нет, спасибо.
- Не нужно ли вам чего-нибудь?
- Дайте мне молиться.
Граф молча отол, но лишь для того, чтобы укрыться на новом месте, откуда он по-прнему не терял Морреля из виду; наконец тот встал, от- ряхнул пыль солен и пошел по дороге в Париж, ни разу не обернувшись.
Он медленно прошел улицу Ла-Рокет.
Граф, отослав свой экипаж, дожидавшийся у ворот кладбища, шел в ста шагах позади Максимилиана.
Максимилиан пересек канал и по Бульварам достиг улицы Меле.
Через пять минут после того, как калитка закрылась за Моррелем, она открылась для Монтеристо.
Жюли была в саду и внимательно наблюдала, как Пенелон, оченсерьезно относившийся к своей профессии садовника, нарезал черенки бенгальских роз.
- Граф Монте-Кристо, - воскликнула она с искренней радостью, которую выражал обычно каждый член семьи, когда Монте-Кристо появлялся на улице Меле.
- Максимилиан только что вернулся, правда? - спросил граф.
- Да, он, кажется, пришел, - сказала Жюли, - но, прошу вас, позовите Эмманюеля.
- Простите, сударыня, но мне необходимо сейчас же пройти к Максимили- ану, - возразил Монте-Кристо, - у меня к нему чрезвычайно важное дело.
- Тогда идите, - сказала она, провожая его своей милой улыбкой, пока он не исчез на лестнице.
Монте-Кристо быстро поднялся на третий этаж, где жил Максимилиан, ос- тановившись на площадке, он прислушался: все было тихо.
Как в льшинстве старинных домов, занимаемых самим хозяином, на пло- щадку выходила всего лишь одна застекленная дверь.
Но только в этой застекленной двери не было ключа.
Максимилиан заперся изнутри; а через дверь ничего нельзя было уви- деть, потому что стекла были затянуты красной шелковой занавеской.
Беспокойство графа выразилось ярким румянцем, - признак необычайного волнения у этого бесстрастного человека.
- Что делать? - прошептал он.
На минуту он задумался.
- Позвонить? - продолжал он - Нет! Иной раз звонок, чей-нибудь при- ход, ускоряет решение человека, который находится в таком состоянии, как Максимилиан, и тогда в ответ на звонок раздается другой звук.
Монте-Кристо вздрогнул с головы до ног, и так как его решения всегда бывали молниеносны, то он ударил локтем в дверное стекло, и оно разлете- лось вдребезги, он поднял занавеску и увидел Морреля, который сидел у письменного стола с пером в руке и резко обернулся при звоне разбитого стекла.
- Это ничего, - сказал граф, - простите, ради бога, дорогой друг, я поскользнулся и попал локтем в ваше стекло; раз уж оно разбилось, я этим воспользуюсь и войду к вам; не беспокойтесь, не беспокойтесь.
И, протянув руку в разбитое стекло, граф открыл дверь.
Моррель встал, явно раздосадованный, и пошел навстречу Монте-Кристо, не столько, чтобы принять его, сколько чтобы загородить ему дорогу.
- Право же, в этом виноваты ваши слуги, - сказал Монте-Кристо, поти- рая локоть, - у вас в доме паркет натерт, как зерко.
- Вы не поранили себя? - холодно спросил Моррель.
- Не знаю. Но что это вы делали? Писали?
- Я?
- У вас пальцы в чернилах.
- Да, я писал, - отвечал Мрель, - это со мной иногда случается, хоть я и военный.
Монте-исто сделал несколько шагов по комнате. Максимилиан не мог не впустить его; но он шел за ним.
- Вы писали? - продолжал Монте-Кристо, глядя на него пытливо-прис- тальным взглядом.
- Я уже имел честь сказать вам, что да - отвечал Моррель.
Граф бросил взгляд кругом.
- Положив пистолеты возле чернильницы? - сказал он, указывая Моррелю на оружие, лежавшее на столе.
- Я отправляюсь путешествовать, - отвечал Максимилиан.
- Друг мой! - сказал Монте-Кристо с бесконечной нежностью.
- Сударь!
- Дорогой Максимилиан, не надо крайних решений, умоляю вас!
- У меня крайние решения? - сказал Моррель, пожимая плечами. - Почему путешествие - это крайнее решение, скажите, пожалуйста?
- Сбросим маски, Максимилиан, - сказал МонтеКристо. - Вы меня не об- манете своим деланным спокойствием, как я вас не обману моим поверхност- ным участием. Вы ведь сами понимаете, что, если я поступил так, как сей- час, если я разбил стекло и ворвался в запертую дверь квоему другу, - значит, у меня серьезные опасения, или, вернее, ужасная уверенность. Моррель, вы хотите убить себя.
- Что вы! - сзал Моррель, вздрогнув. - Откуда вы это взяли, граф?
- Я вам говорю, что вы хотите убить себя, - продолжал граф тем же то- ном, - и вот докательство.
И, подойдя к столу, он приподнял белый листок, положенн молодым че- ловеком на начатое письмо, и взял письмо в руки.
Моррель бросился к нему, чтобы вырвать письмо.
Но Монте-Кристо предвидел э движение и предупредил его; схватив Максимилиана за кисть руки, он остановил его, как стальная цепь останав- ливает приведенную в действие пружину.
- Вы хотели убить себя, Моррель, - сказал он. - Это написано здесь черным по белому!
- Так что же! - воскликнул Моррель, разом отбросив свое показное спо- койствие. - А если даже и так, если я решил направить на себя дуло этого пистолета, кто мне помешает?
У кого хватит смелости мне помешать?
Когда я скажу: все мои надежды рухнули, мое сердце разбито, моя жизнь погасла, вокруг меня только тьма и мерзость, земля преврилась в прах, слышать человеческие голоса для меня пытка.
Когда якажу: дать мне умереть, это - милосердие, ибо если вы не да- дите мнемереть, я потеряю рассудок, я сойду с ума.
Когда я это скажу, когда увидят, что я говорю это с отчаянием и сле- зами в сердце, кто мне ответит: - Вы неправы! - Кто мне помешает перес- тать быть несчастнейшим из несчастных?
Скажите, граф, уж не вы ли осмелитесь на это?
- Да, Моррель, - сказал твердым голосом Монте-Кристо, чье спокойствие странно контрастировало с волнением Максилиана. - Да, я.
- Вы! - воскликнул Моррель, с возрастающим гневом и укоризной. - Вы обольщали меня нелепой надеждой, вы удерживали, убаюкали, усыпляли ме- ня пустыми обещаниями, когда я мог бы сделать чтоибудь решительное, отчаянное и спасти ее или хотя бы видеть ее умирающей в моих объятиях; вы хвалились, будто владеете всеми средствами разума, всеми силами при- роды; вы притворяетесь, что все можете, вы разыываете роль провидения, и вы даже не сумели дать противоядия отравленй девушке! Нет, знаете, сударь, вы внушили бы мне жалость, если бы не внушали отвращения!
- Моррель!
- Да, вы предложили мне сбросить маску; так радуйтесь, что я ее сбро- сил. Да, когда вы последовали за мной на кладбище, я вам еще отвечал, по доброте душевной; когда вы вошли сюда, я дал вам войти... Но вы злоупот- бляете моим терпением, вы преследуете меня в моей комнате, куда скрылся, как в могилу, вы приносите мне новую муку - мне, который думал, что исчерпал их уже все... Так слушайте, граф Монте-Кристо, мой мнимый благодетель, всеобщий спаситель, вы можете быть довольны: ваш друг умрет на ваших глазах!..
И Моррель с безумным смехом вторично бросился к пистолетам.
Монте-Кристо, бледный, как привидение, но с мечущим молнии взором, положил руку на оружие и сказал безумцу:
- А я повторяю: вы не убьете себя!
- Помешайте же мне! - воскликнул Моррель с последним порывом, кото- рый, как и первый, разбился о стальную руку графа.
- Помешаю!
- Да кто вы такой, наконец? Откуда у вас право тиранически распя- жаться свободными и мыслящими людьми? - воскликнул Максимилиан.
- Кто я? - повторил Монте-Кристо. - Слушайте. Я единственный человек на свете, который имеет право сказать вам: Моррель, я не хочу, чтобы сын твоего отца сегодня умер!
И Монте-Кристо, величественный, преображенный, неодолимый, подошел, скрестив руки, к трепещущему Максимилиану, который, невьно покоренный почти божественной силой этого человека, отступил на шаг.
- Зачем вы говорите о моем отце? - прошептал он. - Зачем память моего отца соединять с тем, что происходит сегодня?
- Потому что я тот, кто спас жизнь твоему отцу, когда он хотел убить себя, как ты сегодня; потому что я тот, кто послал кошелек твоей юной сестре и "Фараон" старику Моррелю; потому что я Эдмон Дантес, на коленях у которого ты играл ребенком.
Потрясенный Моррель, шатаясь, тяжело дыша, сделал еще шаг назад; по- том силы ему изменили, и он с громким криком упал к ногам Монте-Кристо.
И вдруг в этой благородной душе совершилось внезапное и полное ере- рождение: Моррель вскочил, выбежал из комнаты и кинулся на лестницу, крича во весь голос:
- Жюли! Эмманюель!
Монте-Кристо хотел броситься за ним вдогонку, но Максимилиан скорее дал бы себя убить, чем выпустил бы ручку двери, которую он закрывал пе- ред графом.
На крики Максимилиана в испуге прибежали Жюли и Эмманюель в сопровож- дении Пенелона и слуг.
Моррель взял их за руки и открыл дверь.
- На колени! - воскликнул он голосом, сдавленным от слез. - Вот наш благодетель, спаситель нашего отца, вот...
Он хотел сказать:
Вот Эдмон Дантес!
Граф остановил его, схватив за руку.
Жюли прила к руке графа, Эмманюель целовал его, как бога-покровите- ля; Морре снова стал на колени и поклонился до земли.
Тогда этот железный человек почувствовал, что сердце его разрывается, пожирающее пламя хлынуло из его груди к глазам; он склонил голови зап- лакал.
Несколько минут в этой комнате лились слезы и слышались вздохи, этот хор показался бы сладостным даже возлюбленнейшим ангелам божьим.
Жюли, едва придя в себя после испытанного потрясения, бросилась вон из комнаты, спуилась этажом ниже, с детской радостью вбежала в гости- ную и приподняла стеклянный колпак, под которым лежал кошелек, подарен- ный незнакомцем с Мельянских аллей.
Тем временем Эмманюель прерывающимся голосом говорил Монте-Кристо:
- Ах, граф, ведвы знаете, что мы так часто говорим о нашем неведо- мом благодетеле,наете, какой благодарностью и каким обожанием мы окру- жаем память о нем. Как вы могли так долго ждать, чтобы открыться? Право, это было жестоко по отношению к нам и, я готов сказа, по отношению к вам самим!
- Поймите, друг мой, - сказал граф, - я могу называть вас так, потому что, сами того не зная, вы мне друг вот уже одиннадцать лет; важное со- бытие заставило меня раскрыть эту тайну, я могу сказать вам, какое. Видит бог, я хотел всю жизнь хранить эту тайну в глубине своей души; Максимилиан вырвал ее у меня угрозами, в которых, я уверен, он раскаива- ется.
Максимилн все еще стоял на коленях, немного поодаль, припав лицом к креслу.
- Следите за ним, - тихо добавил Монте-Кристо, многозначительно пожи- мая Эмманюелю руку.
- Почему? - удивленно спросил тот.
- Не могу объяснитьам, но следите за ним.
Эмманюель обвел комнату взглядом и увидел пистолеты Морреля.
Глаза его с испугом останолись на оружии, и он указал на него Мон- те-Кристо, медленно подняв руку до уровня стола.
Монте-Кристо наклил голову.
Эмманюель протянул было руку к пистолетам.
Но граф остановил его.
Затем, подойдя к Моррелю, он взял его за руку; бурные чувства, только чтпотрясавшие сердце Максимилиана, сменились глубоким оцепенением.
Вернулась Жюли, она держала в руке шелковый шелок; и две сверкающие радостные слезинки катились по ее щекам, как е капли утренней росы.
- Вот наша реликвия, - сказала она, - не думайте, что я ею меньше до- рожу с тех пор, как мы узнали, кто наш спаситель.
- Дитя мое, - сказал Монте-Кристо, краснея, - позвольте мне взять этот кошелек; теперь, когда вы узнали меня, я хочу, чтобы вам напоминало обо мне только дружеское расположение, которого вы меня удостаиваете.
- Нет, нет, умоляю вас, - воскликнула Жюли, прижимая кошелек к серд- цу, - ведь вы можете уехать, ведь придет горестный день, и вы нас поки- нете, правда?
- Вы угадали, - отвечал, улыбаясь, Монте-Кристо, - через неделю я по- кину эту страну, где столько людей, заслуживавших небесной кары, жиличастливо, в то время как отец мой умирал от голода и горя.
Сообщая о своем отъезде, Монте-Кристо взглянул на Морреля и увидел, что слова:Я покину эту страну" не вывели Морреля из его летаргии; он понял, что ему предстоит выдержать еще последнюю битву с горем друга; и, взяв за руки Жюли и Эмманюеля, он сказал им отечески мягко и повели- тельно:
- Дорогие друзья, прошу вас, оставьте меня наедине с Максимилианом.
Жюли это давало возможность унести драгоценную реликвию, о которой забыл Монте-Кристо.
Она поторопила мужа.
- Оставим их, - сказала она.
Граф остался с Моррелем, недвижным, как изваяние.
- Послушай, Максимилиан, - сказал графвластно касаясь его плеча, - станешь ли ты, наконец, опять человеком?
- Да, я опять начинаю страдать.
Граф нахмурился; казалось, он был во власти тяжкого сомнения.
- Максимилиан! - сказал он. - Такие мысли недостойны христианина.
- Успокойтесь, мой друг, - сказал Максимили, подымая голову и улы- баясь графу бесконечно печальной улыбкой, - я не стану искать смерти.
- Итак, - сказал Монте-Кристо, - нет больше пистолетов, нет больше отчаяния?
- Нет, ведь у меня есть нечто лучшее, чем дуло пистолета или острие ножа, чтобы излечиться от моей боли.
- Бедный безумец!.. Что же это такое?
- Моя боль; она сама убьет меня.
- Другвыслушай меня, - сказал Монте-Кристо с такой же печалью. Од- нажды, в миту отчаяния, равного твоему, ибо оно привело к тому же ре- шению, я,ак и ты, хотел убить себя; однажды твой отец, в таком же от- чаянии, тоже хотел убить себя.
Если бы твоему отцу, в тот миг, когда он приставлял дуло пистолета ко лбу, или мне, когда я отодвигал от своей койки тюремный хлеб, к которому не прикасался уже три дня, кто-нибудь сказал: "Живите! Настанет день, когда вы будете счастливы и благословите жизнь", - откуда бы ни исходил этот голос, мы бы встретилиго с улыбкой сомнения, с тоской неверия. А между тем сколько раз, целуя тебя, твой отец благословлял жизнь, сколько раз я сам...
- Но вы потеряли только свободу, - воскликнул Моррель, прерывая его, - мой отец потерял только богатство; а я потерял Валентину!
- Посмотри на меня, Максимилиан, - сказал МонтеКристо с той торжест- венностью, которая подчас делала его столь величавым и убедительным. - У меня нет ни слез на глазах, ни жара в крови, мое сердце не бьется уныло; а ведь я вижу, что ты страдаешь, Максимилиан, ты, которого я люблю, как родного сына. Разве это не говорит тебе,то страдание - как жизнь: впе- реди всегда ждет неведомое. Я прошу тебя, и я приказываю тебе жить, ибо я знаю: будет день, когда ты поблагодаришь мя за то, что я сохранил тебе жизнь.
- Боже мой, - воскликнул молодой человек, - зачем вы это говорите, граф? Берегитесь! Быть может, вы никогда не любили?
- Дитя! - ответил граф.
- Не любили страстно, я хочу сказать, - продолжал Моррель. - Поймите, я с юных лет солдат; я дожил до двадцати девятиет, не любя, потому что те чувства, которые я прежде испытывал, нельзя назвать любовью; и вот в двадцать девять лет я увидел Валентину; почти два года я ее люблю, два года я читал в этом раскрытом для меня, как книга, сеце, начертанные рукой самого бога, совершенства девушки и женщины.
Граф, Валентина для меня была бесконечным счастьем, огромным, неведо- мым счастьем, слишком большим, слишком полным, слишком божественным для этого мира; и если в этом мире оно мне не было суждено, то без Валентины для меня на земле остается только отчаяние и скорбь.
- Я вам сказал: надейтесь, - повторил граф.
- Берегитесь, повторяю вам, - сказал Моррель, - вы стараетесь меня убедить, а если вы меня убедите, я сойду с ума, потому что я стану ду- мать, что увижусь с Валентиной.
Граф улыбнулся.
-ой друг, мой отец! - воскликнул Моррель в исступлении. - Береги- тесь, повторяю вам в третий раз! Ваша власть надо мной меня пугает; бе- регитесь значения ваших слов, глаза мои оживают и сердце воскресает; бе- регитесь, ибо я готов поверить в сверхъестествное!
Я готов повиноваться, если вы мне велите отвалить камень от могилы дочери Иаира, я пойду по волнам, как апостол, если вы сделаете мне знак идти; берегитесь, я готов повиноваться.
- Надейся, друг мой, - повторил граф.
- Нет, - воскликнул Моррель, падая с высоты своей экзальтации в про- пасть отчаяния, - вы играете мной, вы поступаете, как доая мать, вер- нее - как мать-эгоистка, которая слащавыми словами успокаиет больного ребенка, потому что его крик ей докучает.
Нет, я был неправ, когда говорил, чтобы вы остерегались; не бойтесь, я так запрячу ое горе в глубине сердца, я сделаю его таким далеким, таким тайным, что вам даже не придется ему соболезновать. Прощайте, мой друг, прощай.
- Напротив, Максимилиан, - сказал граф, - с нынешнего дня ты будешь жить подле меня, мы уже не расстанемся, и через неделю нас уже не будет во Франции.
- И вы по-прежнему говорите, чтобы я надеялся?
- Я говорю, чтобы ты надеялся, ибо знаю способ тебя исцелить.
- Граф, вы меня огорчаете еще больше, если это возможно. В постигшем меня несчастье вы видите толо заурядное горе, и вы надеетесь меня уте- шить заурядным средством - путешествием.
И Моррель презрительно и недоверчиво покачал головой.
- Что ты хочешь, чтобы я тебе сказал? - отвечал Монте-Кристо. - Я ве- рю в свои обещания, дай мне попытаться.
- Вы только затягиваете мою агонию.
- Итак, малодушный, - сказал граф, - у тебя не хватает силы подарить твоему другу несколько дней, чтобы он мог сделать попытку?
Да знаешь ли ты, на что способен граф Монте-Кристо?
Знаешь ли ты, какие земные силы мне подвластны?
У меня довольно веры в бога, чтобы добиться чуда от того, кто сказал, что вера движет горами!
Жди же чуда, на которое я надеюсь, или...
- Или... - повторил Моррель.
- Или, - берегись, Моррель, - я назову тебя неблагодарным.
- Сжальтесь надо мной!
- Максимилиан, слушай: мне очень жаль тебя. Так жаль, что если я не исцелю тебя через месяц, день в день, час в час, - запомни мои слова: я сам поставлю тебя перед этими заряженными пистолетами или перед чашей яда, самого верного яда Италии, более верного и быстрого, поверь мне, чем тот, который убил Валентину.
- Вы обещаете?
- Да, ибо я человек, ибо тоже хотел умереть, и часто, даже когда несчастье уже отошло от меня, я мечтал о блаженстве вечного сна.
- Так это верно, вы мне обещаете, граф? - воскликнул Максимилиан в упоении.
- Я не обещаю, я клянусь, - сказал Монте-Кристо, подымая руку.
- Вы даете слово, что через месяц, если я не утешусь, вы предоставите мне право располагать моей жизнью, и, как бы я ни поступил, вы не назо- вете меня неблагодарным?
- Через месяц, день в день Максимилиан; чер месяц, час в час, и число это священно, - не знаю, подумал ли ты об этом? Сегодня пятое сен- тября. Сегодня десять лет, как я спас твоего отца, который хотел уме- реть.
Моррель схватил руку графа и поцеловал ее; тот не противился, словно понимая, что достоин такогпоклонения.
- Через месяц, - продолжал Монте-Кристо, - ты найдешь на столе, за которым мы будем сидеть, хорошее оружие и легкую смерть; но взамен ты обещаешь мне ждать до этого дня и жить?
- Я тоже клянусь! - воскликнул Моррель.
Монте-Кристо привлек его к себе и крепко обнял.
- Отныне ты будешь жить у меня, - сказал он, - ты займешь комнаты Гайде: по крайней мере сын заменит мне мою дочь.
- А г же Гайде? - спросил Моррель.
- Она уехала сегодня ночью.
- Онаокинула вас?
- Нет, она ждет меня... Будь же готов переехать ко мне на Елисейские Поля и дай мне выйти отсюда так, чтобы меня никто не видел.
Максилиан склонил голову, послушный, как дитя, или как апостол.
IX. ДЕЛЕЖ
В доме на улице Сен-Жормен-де-Пре. который Альбер де Морсер ыбрал для своей матери и для себя, весь второй этаж, представляющий сой от- дельную небольшую квартиру, был сдан весьма таинственной личности.
Это был мужчина, лица которого даже швейцар ни разу не мог разгля- деть, когда тот входил или выходил: зимой он прятал подбородок в красный шейный платок, какие носят кучера из богатых домов, ожидающие своих гос- под у театрального подъезда, а летом сморкался как раз в ту минуту, ког- да проходил мимо швейцарской. Надо сказать, что, вопреки обыкновению, за этим жильцом никто не подглядывал: слух, будто под этим инкогнито скры- вается весьма высокопоставленная особа с большими связями, заставлял уважать его тайну.
Являлся он обыкновенно в одно и то же время, изредка немного раньше или позже; но почти всегда, зимой и летом, он приходил в свою квартиру около четырех часов, и никогда в ней не ночевал.
Зимой, в половине четвертого, молчаливая служанка, смотревшая за квартирой, топила камин; летом, в половине четвертого, та же служанка подавала мороженое.
В четыре часа, как мы уже сказали, являлсяаинственный жилец.
Через двадцать минут к дому подъезжала карета; из нее выходила женщи- на в черном или в темно-синем, с опущенной на лицо густой вуалью, прос- кальзывала, как тень, мимо швейцарской и легкими, неслышными шагами по- дымалась по лестнице.
Ни разу не случилось, чтобы кто-нибудь спросил ее, куда она идет.
Таким образом, ее лицо, так же как и лицо незнакомца, было неизвестно обоим привратникам, этим примерным стражам, быть может, единственным в огромном братстве столичных швейцаров, которые были способны на такую скромность.
азумеется, она подымалась не выше второго этажа. Она негромко стуча- ла условным стуком; дверь отворялась, затем отно закрывалась, - и все.
При выходе из дома - тот же маневр, что и при входе. Незнакомка выхо- дила первая, все так же под вуалью, и садилась в карету, которая исчеза- ла то в одном конце улицы, то в другом; спустя двадцать минут выходил незнакомец, зарывшись в шарф или прикрыв лицо платком, и гоже исчезал.
На другой день после визита Монте-Кристо к Данглару и похорон Вален- тины таинственныйилец пришел ИР в четыре часа, как всегда, а около де- сяти часов утра.
Почти тотчас же, без обычного перерыва, подъехала наемная карета, и дама под вуалью быстро поднялась по лестнице.
Дверь открылась и сно закрылась.
Но раньше чем дверь успела закрыться, дама воскликнула:
- Люсьен, друг мой!
Таким образом швейцар, поневоле услыхав это восклицание, впервые уз- нал, что его жильца зовут Люсьеном; но так как это был примерный швей- цар, тон дал себе слово не говорить этого даже своей жене.
- Что случилось, дорогая? - спросил тот, чье имя выдали смятение и поспешность дамы под вуалью. - Говорите скорее.
- Могу я положиться на вас?
- Конечно, вы же знте. Но что случилось? Ваша записка повергла меня в полное недоумение. Такая поспешность, неровный почерк... Успокойте же меня или уж испугайте совсем!
- Случилось вот что! - сказала дама, устремив на Люсьена испытующий взгляд. - Данглар сегодня ночью уехал.
- Уех? Данглар уехал? Куда?
- Не знаю.
- Как! Не знаете? Так он уехасовсем?
- Очевидно. В десять часов вечера он поехал на своих лошадях к Шаран- тонской заставе; там его ждала почтовая карета; он сел в нее со своим лакеем и сказал нашему кучеру, что едет в Фонтенбло.
- Ну, так что же. А вы говорите...
- Подождите, мой друг. Он оавил мне письмо.
- Письмо?
- Да. Прочтите.
И баронесса протянула Добрэ распечатанное письмо.
Прежде чем начать читать, Дебрэ немного подумал, словно старался от- гадать, что окажется в письме, или, вернее, словно хотел, что бы в нем ни оказалось, заранее принять решение.
Через несколько секунд он, по-видимому, на чем-то остановился и начал читать.
Вот что было в этом письме, приведшем г-жу Данглав такое смятение:
- "Сударыня и верная наша супруга".
Дебрэ невольно остановился и посмотрел на баронессу, которая густо краснела.
- Читайте! - сказала она.
Дебрэ продолжал:
- "Когдвы получите это письмо, у вас уже не будет мужа! Не впадайте в чрезмеую тревогу; у вас не будет мужа, как не будет дочери; другими словами, я буду на одной из тридцати или сорока дорог, по которым поки- дают Францию.
Вы ждете от меня объяснений, и так как вы женщина, вполне способная их понять, то я вам их и даю.
Слушайте же:
Сегодня от меня потребовали уплаты пяти миллионов, что я и выполнил; почти непосредственно вслед за этим потребовался еще один платеж, в той же сумме; я отложил его на завтра; сегодня я уезжаю, чтобы избегнуть этого завтрашнего дня, который был бы для меня слишком неприятным.
Вы это понимаете, не правда ли, сударыня и драгоценнейшая супруга?
Я говорю: "вы понимаете", потому что вы знаете мои дела не хуже мое- го; вы знаете их даже лучше, чем я, ибо, если бы потребовалось объяс- нить, куда девалась добрая половина моего состояния, еще недавно до- вольно приличного, то я не мог бы этого сделать, тогда как вы, я уверен, прекрасно справились бы с этой задачей.
Женщины обладают безошибочным чутьем, у них имеется алгебра собствен- ного изобретения, при помощи которой они вам могут объяснить любое чудо. А я зналолько свои цифры и перестал понимать что бы то ни было, когда мои циы меня обманули.
Случалось ли вам восхищаться стремительностью моего падения, судары- ня?
Изумлялись ли вы сверкающему потоку моих расплавленных слитков?
Я, признаться, был ослеплен поразившей меня молнией; будем надеяться, что вы нашли немного золота под пеплом.
С эй утешительной надеждой я и удаляюсь, сударыня и благоразумней- шая супруга, и моя совесть ничуть меня не укоряет за то, что я вас поки- даю; у вас остаются друзья, упомянутый пепел и, в довершение блаженства, свобода, которую я спешу вам вернуть.
Все же, сударыня, здесь будет уместно сказать несколько слов начисто- ту.
Пока я надеялся, что вы действуете на пользу нашего дома, в интересах нашей дочери, я лософски закрывал глаза; но так как вы в этот дом внесли полное разорен, я не желаю служить фундаментом чужому благопо- лучию.
Я взял вабогатой, но мало уважаемой.
Простите мне мою откровенность; но так как, по всей вероятности, я говорю только для нас двоих, то я не вижу оснований что-либо приукраши- вать.
Я приумножал наше богатство, которое в течение пятнадцати с лишним лет непрерывно возрастало, до того часа, пока неведомые и непонятные мне самому бедствине обрушились на меня и не обратили его в прах, и при- том, смело могу сказать, без всякой моей вины.
Вы, сударыня, старались приумножить только свое собствене состоя- ние, в чем и преуспели, я в этом убежден.
Итак, я оставляю вас такой, какой яас взял: богатой, но мало уважа- емой.
Прощайте.
Я тоже, начиная с сегодняшнего дня, буду заботиться только о себе.
Верьте, я очень признателен вам за пример и не премину ему последо- вать.
Ваш преданный муж барон Данглар".
В продолжение этого длинного и тягостного чтения баронесса внима- тено следила за Дебрэ; она заметила, что он, несмотря на все свое са- мообладание, раза два менялся в лице.
Кончив, он медленно сложил письмо и снова задумался.
- Ну, что? - спросила г-жа Данглар с легко понятной тревогой.
- Что, сударыня? - машинально повторил Дебрэ.
- Что вы думаете об этом?
- Думаю, что у Данглара были подозрения, сударыня.
- Да, конечно; но неужели это все, что вы имеете мне сказать?
- Я вас не понимаю, - сказал Дебрэ с ледяной холодностью.
- Он уехал! Уехал совсем! Уехал, чтобы не возвращаться!
- Не верьте этому, баронесса, - сказал Дебрэ.
- Да нет же, он не вернется; я его знаю, этот человек непоколебим, когда затронуты его интересы. Если бы он считал, что я могу быть ему по- лезна, он увез бы меня с собой. Он оставляет меня в Париже, - значит, наша разлука входит в его планы; а если так, она бесповоротна, и я сво- бодна навсегда, - добавила г-жа Данглар с мольбой в голосе.
Но Дебрэ нответил и оставил ее с тем же тревожным вопросом во взгляде и в душе.
- Что же это? - сказала она наконец. - Вы молчите?
- Я могу только задать вам один вопрос: что вы намерены делать?
- Я сама хотела спросить вас об этом, - сказала г-жа Данглар с сильно бьющимся сердцем.
- Так вы спрашиваете у меня совета?
- Да, совета, - упавшим голосом отвечала г-жа Данглар.
- В таком случае, - холодно проговориДебрэ, - я вам советую отпра- виться путешествовать.
- Путешествовать! - прошептала г-жа Данглар.
- Разумеется. Как сказал Данглар, вы богаты и вполне свободны. Мне кажется, после двойного скандала - несостоявшейся свадьбы мадемуазель Эжени и исчезновения Данглара - вам совершенно необходимо уехать из Па- рижа.
Нужно только, чтобы все знали, что вы покинуты, и чтобы вас считали бедной: жене банкрота никогда не простят богатства и широкого образа жизни.
Чтобы достигнуть первого, вам достаточно остаться в Париже еще две недели, повторяя всем и каждому, что Данглар вас бросил, и рассказывая вашим близким подругам, как это произошло; а уж они разнесут это повсю- ду.
Потом вы выедете из своего дома, оставите там свои бриллианты, отка- жетесь от своей доли в имуществе, и все будут превозносить ваше беско- рыстие и петь вам хвалы.
Тогда все будут знать, что вы покинуты, и все бут считать, что вы остались без средств; я один знаю ваше финансовое пожение и готов представить вам отчет, как честный компаньон.
Баросса, бледная, сраженная, слушала эту речь с ужасом и отчаянием, тогда как Дебрэ был совершенно спокоен и равнодушен.
- Покинута! - повторила она. - Вы правы, покинута!.. Никто не усом- нится в моем одиночестве!
Это были единственные слова, которыми эта женщина, такая гордая и так страстно любящая, могла ответить Дебрэ.
- Но зато вы богаты, даже оче богаты, - продолжал он, вынимая из бумажника какие-то бумаги и раскладывая их на столе.
[ 1 ]
[ 2 ]
[ 3 ]
[ 4 ]
[ 5 ]
[ 6 ]
[ 7 ]
[ 8 ]
[ 9 ]
[ 10 ]
[ 11 ]
[ 12 ]
[ 13 ]
[ 14 ]
[ 15 ]
[ 16 ]
[ 17 ]
[ 18 ]
[ 19 ]
[ 20 ]
[ 21 ]
[ 22 ]
[ 23 ]
[ 24 ]
[ 25 ]
[ 26 ]
[ 27 ]
[ 28 ]
[ 29 ]
[ 30 ]
[ 31 ]
[ 32 ]
[ 33 ]
[ 34 ]
[ 35 ]
[ 36 ]
[ 37 ]
[ 38 ]
[ 39 ]
[ 40 ]
[ 41 ]
[ 42 ]
[ 43 ]
[ 44 ]
[ 45 ]
[ 46 ]
[ 47 ]
[ 48 ]
[ 49 ]
[ 50 ]
[ 51 ]
[ 52 ]
[ 53 ]
[ 54 ]
[ 55 ]
[ 56 ]
[ 57 ]
[ 58 ]
[ 59 ]
[ 60 ]
[ 61 ]
[ 62 ]
[ 63 ]
[ 64 ]
[ 65 ]
[ 66 ]
[ 67 ]
[ 68 ]
[ 69 ]
[ 70 ]
[ 71 ]
[ 72 ]
[ 73 ]
[ 74 ]
[ 75 ]
[ 76 ]
[ 77 ]
[ 78 ]
[ 79 ]
[ 80 ]
[ 81 ]
[ 82 ]
[ 83 ]
/ Полные произведения / Дюма А. / Граф Монте-Кристо
|
Смотрите также по
произведению "Граф Монте-Кристо":
|