• Сочинения
  
• Краткие содержания
  
• Полные произведения
  
• Характеристики
  
• Биографии
  
• Критика
  

/ Полные произведения / Дюма А. / Граф Монте-Кристо

Граф Монте-Кристо [20/83]

Скачать полное произведение

    Реестр давал точную картину положения дел.
     Через полчаса Моррель должен был заплатить двести восемьдесят семь тысяч пьсот франков.
     В кассе было всего пятнадцать тысяч двести пятьдесят семь франков.
     - Читай! - сказал Моррель.
     Максимилиан прочел. Он стоял, словно пораженный громом.
     Отец не говорил ни слова, - что мог он прибавить к неумолимому приго- вору цифр?
     - И вы сделали все возможное, отец, - спросил наконец Максимилиан, - чтобы предотвратить катастрофу?
     - Все, - отвечал Моррель.
     - Вы не ждете никаких поступлений?
     - Никаких.
     - Все средства истощены?
     - Все.
     - И через полчаса... - мрачно прошептал Максимилиан, - наше имя будет обесчещено!
     - Кровь смывает бесчестие, - сказал Моррель.
     - Вы правы, отец, я вас понимаю.
     Он протянул руку к пистолетам.
     - Один для вас, другой для меня, - сказал он. - Благодарю.
     Моррель остановил его руку.
     - Аать?.. А сестра?.. Кто будет кормить их?
     Максимилиан вздрогнул.
     - Отец! - сказал он. - Неужели вы хотите, чтобы я жил?
     - Да, хочу, - отвечал Моррель, - ибо это твой долг. Максимилиан, у тебя нрав твердый и сильный, ты человек недюжинного ума; я тебя не нево- лю, не приказываю тебе, я только говорю: "Обдумай положение, как если бы ты был человек посторонний, и суди сам".
     Максимилиан задумался; потом в глазах его сверкнула благородная реши- мость, но при этом он медленно и с грустью снял с себя эполеты.
     - Хорошо, - сказал он, подавая руку Моррелю, - уходите с миром, отец. Я буду жить.
     Моррель хотел броситься к ногам сына, но Максимилиан обнял его, и два агородных сердца забились вместе.
     - Ты ведь знаешь, что я не виноват? - сказал Мор рель.
     Максимилиан улыбнулся.
     - Я знаю, отец, что вы - честнейший из людей.
     - Хорошо, между нами все сказано; теперь ступай к матери и сестре.
     - Отец, - сказал молодой человек, опускаь на колени, - благословите меня.
     Моррель взял сына обеими руками за голову, поцеловал его и сказал:
     - Благословляю тебя моим именем и именем трех поколений безупречных людей; слушай же, что они говорят тебе моими устами: провидени может снова воздвигнуть здание, разрушенное несчастьем. Видя, какою смертью я погиб, самые черствые люди тебя пожалеют; тебе, может быть, дут отс- рочку, в которой мне отказали бы; тогда сделай все, чтобы позорное слово не было произнесено; возьмись за дело, работай, борись мужественно и пылко; живите как можно скромнее, чтобы день за днем достояние тех, кому я должен, росло и множилось в твоих руках. Помни,акой это будет прек- расный день, великий, торжественный день, когда моя честь будет восста- новлена, когда в этой самой конторе ты сможешь сказать: "Мой отец умер, потому что был не в состоянии сделать то, что сегодня сделал я; но он умер спокойно, ибо знал, что я это сделаю".
     - Ах, отец, отец, - воскликнул Максимилиан, - если бы вы могли ос- таться с нами!
     - Если я останусь, все будет иначе; если я останусь, участие обратит- ся в недоверие, жалость - в гонение; если я останусь, я буду человеком, нарушившим свое слово, но исполнившим своих обязательств, коче, я буду попросту несостоятельным должником. Если же я умру, Максимилиан, подумай об этом, тело мое будет телом несчастного, но честного человека. Я жив, и лучшие друзья будут избегать моего дома; я мертв, и весь Марсель со слезами провожает меня до послнего приюта. Я жив, и ты стыдишься моего имени; я мертв, и ты гордо поднимаешь голови говоришь: "Я сын того, кто убил себя, потому что первый раз в жизни был вынужден нарушить свое слово".
     Максимилиан горестно застонал, по, по-видимому, покорился судьбе. И на этот разсли не сердцем, то умом он согласился с доводами отца.
     - А теперь, - сказал Моррель, - оставь меня одного и постарайся уда- лить отсюда мать и сестру.
     - Вы не хотите еще раз увидеть Жюли? - спросил Максимилиан.
     Последняя смутная надежда таилась для него в этом свидании, но Мор- рель покачал головой.
     - Я видел ее утром, - сказал он, - и простился с нею.
     - Нет ли у вас еще поручений, отец? - спросиМаксимилиан глухим го- лосом.
     - Да, сын мой, есть одно, священное.
     - Говорите, отец.
     - Банкирский дом Томсон и Френч - единственный, который из человеко- любия или, быть может, из эгоизма, - не мне читать в людских сердцах, - сжалился надо мною. Его поверенный, который через десять минут придет сюда получать деньги по векселю в двести восемьдесят семь тысяч пятьсот франков, не предоставил, а сам предложил мне три месяца отсрочки. Пусть эта фирма первой получит то, что ей следует, сын мой, пусть этот человек будет для тебя священен.
     - Да, отец, - сказал Максимилиан.
     - А теперь, еще раз прости, - сказал Моррель. - Ступай, ступай, мне нужно побыть одному; мое завещание ты найдешь в ящике стола в моей спальне.
     Максимилиан стоял неподвижно; он хотел уйти, но не мог.
     - Иди, Максимилиан, - сказал отец, - предположи, что я солдат, как и ты, что я получил приказ запять редут, и ты знаешь, что я буду убит; не- ужели ты не сказал бы мне, как сказал сейчас: "Идите, отец, иначе вас ждет бесчестье, лучше смерть, чем позор!"
     - Да, - сказал Максимилиан, - да.
     Он судорожно сжал старика в объятиях.
     - Идите, отец, - сказал он.
     И выбежал из кабинета.
     Моррель, оставшись один, некоторое время стоял неподвижно, глядя на закрывшуюся за сыном дверь; потом протянул руку, нашел шнурок от звонка и позвонил.
     Вошел Коклес. За эти три дня он стал неузнаваем. Мысль, что фирм? Моррель прекратит платежи, состарила его на двадцать лет.
     - Коклес, друг мой, - сказал Моррель, - ты побудешь в передней. Когда придет этот господин, который был здесь три месяца тому назад, - ты зна- ешь, поверенный фирмы Томсон и Френч, - ты доложишь о нем.
     Коклес, ничего не ответив, кивнул головой, вышел в переднюю и сел на стул.
     Моррель упал в кресло. Он взглянул на стенные часы: оставалось семь минут. Стрелка бежала с неимоверной быстротой; ему казалось, что он ви- дит, как она подвигается.
     Что происходило в эти последние минуты в душе несчастного, который, повинуясь убеждению, быть может ложному, но казавшемуся ему правильным, готовилсв цвете лет к вечной разлуке со всем, что он любил, и расста- вался жизнью, дарившей ему все радости семейного счастья, - этого не выразить словами. Чтобы понять это, надо было бы видеть его чело, покры- тое плями пота, но выражавшее покорность судьбе, его глаза, полные слез, но поднятые к небу.
     Стрелка часов бежала; пистолеты были зажены; он протянул руку, взял один из них и прошептал имя дочери.
     Потом опять положил смертоносное оружие, взял перо и написал нес- колько слов. Ему казалось, что он недостаточно нежно простился со своей любимицей.
     Потом он опя повернулся к часам; теперь он считал уж не минуты, а секунды.
     Он снова взял в руки оружие, полуоткрыл рот и вперил глаза в часовую стрелку; он взвел курок и невольно вздрогнул, услышав щелканье затвора.
     В этот миг пот ручьями заструился по его лицу, смертная тоска сжала ему сердце: внизу лестницы скрипнула дверь.
     Потом отворилась дверь кабинета.
     Стрелка часов приближалась к одиннадцати.
     Моррель небернулся; он ждал, что Коклес сейчас доложит ему: "Пове- ренный фирмы Томсон и Френч".
     И он поднес пистолет ко рту...
     За его спиной разлся громкий крик; то был голос его дочери. Он обернулся и увидел Жюли; пистолет выпал у него из рук.
     - Отец! - закричала она, едва дыша от усталости и счастья. - Вы спа- сены! Спасы!
     И она бросилась в его объятья, подымая в руке красный шелковый коше- лек.
     - Спасен, дитя мое? - воскликнул Моррель. - Кем или чем?
     - Да, спасены! Вот, смотрите, смотрите! - кричала Жюли.
     Моррель взял кошелек и вздрогнул: он смутно припомнил, что этот коше- лек когда-то принадлежал ему.
     В одном из его углов лежал вексель на двести восемьдесят семь тысяч пясот франков.
     Вексель был погашен.
     В другом - алмаз величиною с орех со следующей надписью, сделанной на клочке пергамента:
     Приданое Жюли.
     Моррель провел рукой по лбу: ему казалось, что он грезит.
     Часыачали бить одиннадцать.
     Каждый удар отзывался в нем так, как если бы сльной молоточек сту- чал по его собственному сердцу.
     - Постой, дитя мое, - сказал он, - объясни мне, что произошло. Где ты нашла этот кошелок?
     - В доме номер пятнадцать, в Мельянских аллеях, на камине, в убогой каморке на пятом этаже.
     - Но этот кошелек принадлежит не тебе! - воскликнул Моррель.
     Жюли подала отцу письмо, полученноею утром.
     - И ты ходила туда одна? - спросил Моррель, прочитав письмо.
     - Меня провожал Эмманюель. Он обещал подождать меня на углу Музейной улицы; но странно, когда я вышла, его уже не было.
     - Господин Моррель! - раздалось на лестнице. - Господин Моррель!
     - Это он! - сказала Жюли.
     В ту же минуту вбежалмманюель, не помня себя от радости и волнения.
     - "Фараон"! - крикнул он. - "Фараон"!
     - Как "Фараон"? Вы не в своем уме, Эмманюель? Вы же знаете, что он погиб.
     - "Фараон", - господин Моррель! Отдан сигнал, "Фараон" входит в порт.
     Моррель упал в кресло; силы изменили ему; ум отказывался воспринять эти невероятные, неслыханные, баснословные вести.
     Но дверь отворилась, и в комнату вошел Максимилиан.
     - Отец, - сказал он, - как же вы говорили, что "Фараон" затонул? Со сторожевой башни дан сигна что он входит в порт.
     - Друзья мои, - сказал Моррель, - если это так, то это божье чудо! Но это невозможно, невозможно!
     Однако то, что он держал в руках, было не менее невероятно: кошел с погашенным векселем и сверкающим алмазом.
     - Господин Моррель, -казал явившийся в свою очередь Коклес, - что это значит? "Фараон"!
     - Пойдем, друзья мои, - сказал Моррель, вставая, пойдем посмотрим; и да сжалится над нами бог, если это ложная весть.
     Они вышли и на лестнице встретили г-жу Моррель. Несчастная женщина не сме подняться наверх.
     Через несколько минут они уже были на улице Каннебьер.
     На пристани толпился народ.
     Толпа расступилась перед Моррелем.
     - "Фараон"! "Фараон"! - кричали все.
     В самом деле, на глазах у толпы совершалось неслыханное чудо: против башни св. Иоанна корабль, на корме которого белыми буквами было написано "Фараон" (Моррель и Сын, Марсель), в точности такой же как прежний "Фа- раон", и так же груженный кошенилью и индиго, бросал якорь и убирал па- руса. На палубе распоряжался капитан Гомар, а Пенелон делал знаки г-ну Моррелю. Сомнений больше не было: Моррель, егоемья, его служащие виде- ли это своими глазами, и то же видели глаза десяти тысяч ловек.
     Когда Моррель и его сын обнялись и тут же на молу, под радостные кли- ки всего города, незаметный свидете этого чуда, с лицом, до половины закрытым черной бородой, умиленномотревший из-за караульной будки на эту сцену, прошептал:
     - Будь счастлив, благородный человек; будь благословен за все то доб- ро, которое ты сделал и которое еще сделаешь; и пусть моя благодарность останется в тайне, как и твои благодеяния.
     Со счастливой, растроганной улыбкой на устах он покинул свое убежище и, не привлекая ничьего внимания, ибо все были поглощены событием дня, спустился по одной из лесенок причала и три раза крикнул:
     - Джакопо! Джакопо! Джакопо!
     К нему подошла шлюпка, взяла его на борт и подвезла к богато оснащен- ной яхте, на которую он взобрался с легкостью моряк отсюда он еще раз взглянул на Морреля, который со слезами радости дружески пожимал протя- нутые со всех сторон руки и затуманенным взором благодарил невидимого благодетеля, которого словно искал на пебосах.
     - А теперь, - сказал незнакомец, - прощай человеколюбие, благодар- ность... Прощайте все чувства, утешающие сердце!.. Я заменил провидение, вознаграждая добрых... Теперь пусть бог мщения уступит мне место, чтобы я покарал злых!
     С этими словами он подал знак, и яхта, которая, видимо, только этого и дожидалась, тотчас же вышла в море.
    
    
     X. ИТАЛИЯ. СИНДБАД-МОРЕХОД
    
     В начале 1838 года во Флоренции жили двое молодых людей, принадлежав- ших к лучшему парижскому обществу: виконт Альбер де Морсер и барон Франц д'Эпине. Они условились провести карнавал в Риме, где Франц, живший в Италии уже четвертый год, должен был служить Альберу в качестве чичеро- не.
     Провести карнавал в Риме дело нешуточное, особенно если не хочешь но- чевать под открытым небом на Пьяццадель-Пополо пли на Кампо Ваччино, а потому они написали маэстро Пастрини, хозяину гостиницы "Лондон" на Пьяцца ди Спанья, чтобы он оставил для них хороший помер.
     Маэстро Пастрипи ответил, что может предоставить им только двепальни и приемную al secondo piano [17], каковые и предлагает за уме- ренную мзду, по луидору в день. Молодые люди выразили согласие; Альбер, чтобы не терять времени, оставшегося до карнавала, отправился в Неапол а Франц остался во Флоренции.
     Насладившись жизнью города прославленных Медичи, нагулявшись в раю, который зовут Кашина, узнав гостеприимство могущественных вельмож, хозя- ев Флоренции, он, уже зная Корсику, колыбель Бонапарта, задумал посетить перепутье Наполеона - остров Эльба.
     И вот однажды вечером он велел отвязать парусную лодку о железного кольца, приковывавшего ее к ливорнской пристани, лег на дно, закутавшись в плащ, и сказал матросам только три слова: "На остров Эльба". Лодка, словно морская птица, вылетающая из гнезда вынеслась в отктое море и на другой день высадила Франца в Порто-Феррайо.
     Франц пересек остров императора, идя по следам, запечатленным пос- тупью гиганта, и в Мчане снова пустился в море.
     Два часа спустя он опять сошел на берег на острове Пиапоза, где, как ему обещали, его ждали тучи красных куропаток. Охота оказалась неудач- ной. Франц с трудом настрелял несколько тощих птиц и, как всякий охот- ник, даром потративший время и силы, сел в лодку в довольно дурном рас- положении духа.
     - Если бы ваша милость пожелала, - сказал хозяин лодки, - тоожно бы неплохо поохотиться.
     - Где же это?
     - Видите этот остров? - продолжал хозяин, указывая на юг, на коничес- кую громаду, встающую из темно-синего моря.
     - Что это за остров? - спросил Франц.
     - Остров Монте-Кристо, - отвечал хозяин.
     - Но у меня пет разрешения охотиться на этом острове.
     - Разрешения не требуется, остров необитаем.
     - Вотак штука! - сказал Франц. - Необитаемый остров в Средиземном море! о любопытно.
     - Ничего удивительного, ваша милость. Весь остров сплной камень, и клочка плодородной земли не сыщешь.
     - А кому он придлежит?
     - Тоскане.
     - Какая же там дичь?
     - Пропасть диких коз - Которые питаются тем, что лижут камни, - сказал Франц с недовер- вой улыбкой.
     - Нет, они обгладывают вереск, миртовые и мастиковыдеревца, расту- щие в расщелинах.
     - А где же я буду спать?
     - В пещерах на острове, или в лодке, закутавшись в плащ. Впрочем, ес- ли ваша милость пожелает, мы можем отчалить сразу после охоты; как изво- лите знать, мы ходим под парусом и ночью и днем, а в случае чего можем идти и на веслах.
     Так как у Франца было еще достаточно времени до назначенной встречи со своим приятелем, а пристанище в Риме было приготовлено, он принял предложение и решил вознаградить себя за неудачную охоту Когда он выразил согласие, матросы начали шептаться между собой.
     - О чем это вы? - спросил он. - Есть препятствия?
     - Никаких, - отвечал хозяин, - но мы должны предупредить вашу ми- лость, что остров под надзором.
     - Что это значит?
     - А то, что Монте-Кристо необитаем и там случается укрываться контра- бандистам и пиратам с Корсики, Сардинии и из Африки, и если узнают, что мы там побывали, нас в Ливорно шесть дней выдержат в карантине.
     - Черт возьми! Это меняет дело. Шесть дней! Ровно столько, сколько понадобилось господу богу, чтобы сотворить мир. Это многовато, друзья мои.
     - Да кто же скажет, что ваша милость была на МонтеКристо?
     - Уж во всяком случае не я, - воскликнул Франц.
     - И не мы, - сказали матросы.
     - Ну, так едем на Монте-Кристо!
     Хозяин отдал команду. Взяв курс на Монте-Кристо, лодка понеслась стремглав.
     Франц подождал, пока сделали поворот, и, когда уже пошли по новому направлению, когда ветер надул парус и все четыре матроса заняли свои места - трое на баке и один на руле, - он возобновил разговор.
     - Любезный Гаэтано, - обратился он к хозяину барки, - вы как будто сказали мне, что остров Монте-Кристо служит убежищем для питов, а это дичь совсем другого сорта, чем дикие козы.
     - Да, ваша лость, так оно и есть.
     - Я знал, что существуют контрабандисты, но думал, что со времени взятия Алжира и падения берберийского Регентства пираты бывают только в романах Купера и капитана Марриэта.
     - Ваша милость ошибается; с пиратами то же, что с разбойниками, кото- рых папа Лев XII якобы истребил и котое тем не менее ежедневно грабят путешественников у самых застав РимаРазве вы не слыхали, что полгода тому назад французского поверенного в делах при святейшем престоле огра- били в пятистах шагах от Веллетри? - Я слышал об этом.
     - Если бы ваша милость жили, как мы, в Ливор, то часто слышали бы, что какое-нибудь судно с товарами или нарядная английская яхта, которую ждали в Бастии, в Порто-Феррайо или в Чивита-Веккии, пропала без вести и что она, по всей вероятности, разбилась об утес. А утесто - просто ни- зенькая, узкая барка, с шестью или восемью людьми, которые захватили и ограбили ее в темную бурную ночь у какого-нибудь пустынного островка, точьв-точь как разбойники останавливают и грабят почтовую карету у лес- ной опушки.
     - Однако, - сказал Франц, кутаясь в свой плащ, - почему ограбленные не жалуются? Почему они не призывт на этих пиратов мщения французско- го, или сардинского, или тосканского правительства?
     - Почему? - с улыбкой спросил Гаэтано.
     - Да, почему?
     - А потому что прежде всего с судна или с яхты все добро переносят на барку; потом экипажу связывают руки и ноги, на шею каждому привязывают двадцатичетырехфунтовое ядро, в киле захваченного судна пробивают дыру величиной с бочонок, возвращаются на палубу, закрывают все люки и пере- ходят на барку. Через десять минут судно начинает всхлипывать, стонать и мало-помалу погружается в воду, сначала одним боком, потом другим. Оно поднимается, потом снова опускается и все глубже илубже погружается в воду. Вдруг раздается как бы пушечный выстрел, - это воздух разбивает палубу. Суо бьется, как утопающий, слабея с каждым движением. Вскорос- ти вода, не находящая себе выхода в переборках судна, вырывается из от- верстий, словно какой-нибудь гигантский кашалот пускает ил ноздрей водя- ной фонтан. Наконец, судно испускает предсмертный хрип, еще раз перево- рачивается и окончательно погружается в пучину, образуя огромную ворон- ку; сперва еще видны круги, потом поверхность выравнивается, и все исче- зает; минут пять спустя только божие око может найти на дне моря исчез- нувшее судно.
     - Теперь вы понимаете, - прибавил хозяин с улыбкой, - почему судно не возвращается в порт и почему экипаж не подает жалобы.
     Если бы Гаэтано рассказал все это прежде, чем предложить поохотиться на Мте-Кристо, Франц, вероятно, еще подумал бы, стоит ли пускаться на такую прогулку;о они уже были в пути, и он решил, что идти на попятный значило бы проявить трусость. Это был один из тех людей, которые сами не ищут опасности, но если столкнутся с нею, то смотрят ей в глаза с невоз- мутимым хладнокровием; это был один из тех людей с твердой волей, для которых опасность но что иное, как противник на дуэли: они предугадывают его движения, измеряют его силы, медлят ровно столько, сколько нужно, чтобы отдышаться и вместе с тем не показаться трусом, и, умея одним взглядом оцепить все свои прмущества, убивают с одного удара.
     - Я проехал всю Сицилию и Калабр, - сказал он, - дважды плавал по архипелагу и ни разу не встречал даже тени разбойника или пирата.
     - Да я не затем рассказал все это вашей милости, - отвечал Гаэтано, - чтобы вас отговорить, вы изволили спросить меня, и я ответил, только и всег
     - Верно, милейший Гаэтано, и разговор с вами меня очень занимает;не хочется еще послушать вас, а потому едем на Монте-Кристо.
     Между тем они быстро подвигались к цели своего путешествия; ветер был свежий, лодка шла со скоростью шести или семи миль в час. По мере того как она приближалась к остров он, казалось, вырастал из моря; в сиянии заката четко вырисовывались, словно ядра в арсенале, нагроможденные друг на друга камни, а в расщелинах утесов краснел вереск и зеленели деревья. Матросы, хотя и не выказывали тревоги, яв были настороже и зорко прис- матривались к зеркальной глади, по которой они скользили, и ирали го- ризонт, где мелькали лишь белые паруса рыбачьих лодок, похожие на ек, качающихся на гребнях волн.
     До Монте-Кристо оставалось не боль пятнадцати миль, когда солнце начало спускаться за Корсику, горы которой высились справа, вздымая к небу свои мрачные зубцы; эта каменная громада, подобная гиганту Адамас- тору, угрожающе вырастала перед лодкой, постепенно заслоняя солнце; ма- ло-помалу сумерки подымались над морем, гоня перед собой прозрачный свет угасающего дня; последние лучи, досгнув вершины скалистого конуса, за- держались на мгновенье и вспыхнули, как огненный плюмаж вулкана. Нако- нец, тьма, подымаясь все выше, поглотила вершину, как прежде поглотила подножиеи остров обратился в быстро чернеющую серую глыбу. Полчаса спустя наступилаепроглядная тьма.
     К счастью, гребцам этот путь был знаком, они вдоль и поперек знали тосканский архипелага иначе Франц не без тревоги взирал бы на глубокий мрак, обволакивающий лодку. Корсика исчезла; даже остров Монте-Кристо стал незрим, но матросы видели в темноте, как рыси, и кормчий, сидевший у руля, вел лодку уверенно и твердо.
     Прошло около часа после захода солнца, как вдруг Франц заметил нале- во, в расстоянии четверти мили, какую-то темную груду; но очертания ее были так неясны, что он побоялся насмешить матросов, приняв облако за твердую землю, и предпочел хранить молчание. Вдруг на берегу показался яркий свет; земля могла походить на облако, но огонь несомненно не был метеором.
     - Что это за огонь? - спросил Франц.
     - Тише! - прошептал хозяин лодки. - Это костер.
     - Аы говорили, что остров необитаем!
     - Я говорил, что на нем нет постоянных жителей, но я вам сказал, что он служит убежищем для контрабандистов.
     - И для пиратов!
     - И для пиратов, - повторил Гаэтано, - поэтому я и велел проехать ми- мо: как видите, костер позади пас.
     - По мне кажется, - сказал Франц, - что костер скорее должен успоко- ить нас, чем вселить тревогу; если блюди боялись, что их увидят, то они не развели бы костер.
     - Это ничего не значит, - сказал Гаэтано. - Вы в темноте не можете разглядеть положение острова, а то бы вы заметили, что костер нельзя увидеть ни с берега, ни с Пианозы, а только с открытого моря.
     - Так, по-вашему, этот костер предвещает нам дурное общество?
     - А вот мы узнаем, - отвечал Гаано, не спуская глаз с этого земного светила.
     - А как вы это узнае?
     - Сейчас увидите.
     Гаэтано начал шептаться со своими товарищами, и после пятиминутного совещания лодка бесшумно легла на другой галс снова пошла в обратном направлении; спустя несколько секунд огонь исчез, скрытый какой-то воз- вышенностью.
     Тогда кормчий продолжил путь, и маленькое суденышко заметно приблизи- лось к острову; вскоре оно очутилось от него в каких-нибудь пятидесяти шагах.
     Гаэтано спустил парус, и лодка остановилась.
     Все это было проделано в полном молчании; впром, с той минуты, как лодка повернула, никто не проронил ни слова.
     Гаэтано, предложивший эту прогулку, взял всю ответственность на себя. Четверо матросов не сводили с него глаз, держа наготове весла, чтобы в случае чего приналечь и скрыться, воспользовавшись темнотой.
     Что касается Франца, то он с известным нам уже хладнокровием осматри- вал свое оружие; у го было два двуствольных ружья и карабин; он заря- дил их, проверил рки и стаи ждать.
     Тем временем Гаэтано скинул бушлат и рубашку, стул потуже шаровары, а так как он был босиком, то разуваться ему не пришлось. В таком наряде, или, вернее, без оного, он бросился в воду, пдварительно приложив па- лец к губам, и поплыл к берегу так осторожно, что не было слышно ни ма- лейшего всплеска. Только по светящейся полосе, остававшейся за ним на воде, можно было следить за ним. Скоро и поса исчезла. Очевидно, Гаэ- тано доплыл до берега.
     Целых полчаса никто на лодке не шевелился; потом от берега протяну- лась та же светящаяся полоса и стала приближаться. Через минуту, плывя саженками, Гаэтано достиг лодки.
     - Ну что? - спросили в один голос Франц и матросы.
     - А то, что это испанские контрабандисты; с ними только двое корси- канских разбойников.
     - А как эти корсиканские разбойники очутились с ж панскими контрабан- дистами?
     - Эх, ваша милость, - сказал Гаэтано тоном истинно христианского ми- лосердия, - надо же помогать друг другу! Разбойникам иногда плохо прихо- дится на суше от жандармов и карабинеров; ну, они и находят на берегу лодку, а в лодке - добрых людей вроде нас. Они просят приюта в наших плавучих домах. Можно ли отказать в помощи бедняге, которого преследуют? Мы его принимаем и для пущей верности выходим в море. Это нам ничего не стоит, а ближнему сохраняет жизнь, или во всяком случае свободу; ког- да-нибудь он отплатит нам за услугу, укажет укромное местео, где можно выгрузить товары в сторонке от любопытных глаз.
     - Вот как, друг Гаэтано! - сказал Франц - Так и вы занимаетесь конт- рабандой?
     - Что поделаешь, ваша милость? - сказал Гаэтано с неподдающейся описанию улыбкой. - Занимаешься всем понемножку; надо же чем-нибудь жить.
     - Так эти люди на Монте-Кристо для вас не чужие?
     - Пожалуй, что так; мы, моряки, что масоны, - узнаем друг друга по знакам.
     - И вы думаете, что мы можем спокойно сойти на берег?
     - Уверен; контрабандисты не воры.
     - А корсикские разбойники? - спросил Франц, заранее предусматривая все возможн опасности.
     - Не по своей вине они стали разбойниками, - сказал Гаэтано, - в этом виноваты власти.
     - Почему?
     - А то как же? Их ловят за какое-нибудь мокрое дело, только и всего; как будто корсиканец может не мстить.
     - Что вы разумеете под мокрым делом? Убить человека? - спросил Франц.
     - Уничтожить врага, - отвечал хозяин, - это совсем другое дело.
     - Ну, что же, - сказал Франц. - Пойдем просить гостеприимства у конт- рабандистов и разбойников. А примут они нас?
     - Разумеется.
     - Сколько их? - Четверо, ваша милость, и два разбойника; всего шестеро.
     - И настолько же. Если бы эти господа оказались плохо настроены, то силы у нас равные, и, значит, мы можем с ними справиться. Итак, вопрос решен, едем на Монте-Кристо - Хорошо, ваша милость, но вы разрешите нам принять еще кое-какие ме- ры предосторожности?
     - Разумеется, дорогой мой! Будьте мудры, как Нестор, и хитроумны, как Улисс. Я не только разрешаю вам, я вас об этом очень прошу.
     - Хорошо. В таком случае молчание! - сказал Гаэтано.
     Все смолкли.
     Для человека, как Франц, всегда трезво смотрящего па вещи, положение представлялось если и не опасным, то во всяком случае довольно рискован- ным. Он находился в открытом море, в полной тьме, с незнакомыми моряка- ми, которые не имели никаких причин быть ему преданными, отлично знали, что у него в поясе несколько тысяч франков, и раз десь, если не с за- вистью, то с любопытством, принимались разглядывать его превосходное оружие. Мало того: в сопровождении этих людей он причаливал к острову, который обладал весьма благочестивым названием, но ввиду присутствия контрабандистов и разбойников не обещал ему иного гостеприимства, чем то, которое ждало Христа на Голгофе; к тому же рассказ о потоплных су- дах, днем показавшийся ему преувеличенным, теперь, ночью, казался более правдоподобным. Находясь, таким образом, в двойной опасности, быть может и воображаемой, он пристально следил за матросами и не выпускал ружья из рук.
     Между тем моряки снова поставили паруса и пошли по пути, уже дважды ими проденному. Франц, успевший несколько привыкнуть к темноте, разли- чал во мраке гранитную громаду, вдолкоторой неслышно шла лодка; нако- нец, когда лодка обогнула угол какого-то утеса, он увидел костер, горев- ший еще ярче, чем раньше, и несколько человек, сидевших вокруг него.
     Отблеск огня стлался шагов на сто по морю. Гаэтано прошел мимо осве- щенного пространства, стараясь все же, чтобы дка не попала в полосу света; потом, когда она очутилась как раз напротив костра, он повернуее прямо на огонь и смело вошел в освещенный круг, затянув рыбачью пес- ню, припев которой хором подхватили матросы При первом звуке песни люди, сидевшие у костра, встали, подошли к причалу и начали всматриваться в лодку, по-видимому стараясь распознать ее размеры и угадать ее намерения. Вскоре они, очевидно, удовлетворились осмотром, все, за исключением одного, оставшегося на берегу, вернулись к костру, на котором жарился целый козленок.
     Когда лодка подошла к берегу на расстояние двадцати шагов, человек, стоявший на берегу, вскин ружье, как часовой при встрече с патрулем, и крикнул на сардском наречии: - Кто идет?
     Франц хладнокровно взвел оба курка.
     Гаэтано обменялся с человеком несколькими словами, из которых Франц ничего не понял, хотя речь, по-видимому, шла о нем.
     - Вашей милости угодно назвать себя или вы желаете скрыть свое имя? - спросил Гаэтано.
     - Мое имя никому ничего не скажет, - отвечал Франц. - Объясните им просто, что я француз и путешествую для своего удовольствия.
     Когда Гаэтано передал его ответ, часовой отдал какоето приказание од- ному из сидевших у костра, и тот немедленно встал и исчез между утесами.
     Все молчали. Каждый, по-видимому, интересовался только своим делом; Франц - высадкой на остров, матросы - парусами, контрабандты - козлен- ком; но при этой наружной беспечности все исподтишка набдали друг за другом.

/ Полные произведения / Дюма А. / Граф Монте-Кристо

Смотрите также по произведению "Граф Монте-Кристо":

• Сочинения
• Краткое содержание
• Характеристика героев