Есть что добавить?
Присылай нам свои работы, получай litr`ы и обменивай их на майки, тетради и ручки от Litra.ru! |
|
/ Полные произведения / Дюма А. / Граф Монте-Кристо
Граф Монте-Кристо [40/83]
- Так, значит, - сказала г-жа де Вильфор, - они нашли секрет знамени- той аква-тофана, про который мне в Перудже говорили, что он утрачен?
- Да разве в мире что-нибудь теряется? Искусства кочуют и обходят вокруг света; вещи получают другие наименования и только, а чернь не разбирается в этом, но результат всегда один и тот же: яды поражают тот или иной орган, - один действует на желудок, другой на мозг, третий на кишечник. И вот яд вызывает кашель, кашель переходит в воспаление легких или какую-либо другую болезнь, отмеченную в книге науки, что не мешает ей быть безусловно смертельной, а если бы она и не была смертельна, то неминуемо стала бы таковойлагодаря лекарствам: наши немудрые врачи ча- ще всего посредственные мики, и борются ли их снадобья с болезнью или помогают ей - это дело случая. И вот человека убивают по всем правилам искусства, а закон бессилен, как говорил один из моих друзей, добрейший аббат Адельмонте из Таормины, искуснейший химик в Сицилии, хорошо изу- чивший эти национальные явления.
- Это страшно, но чудесно, - сказала молодая женщина, застывшая в напряженном внимании. - Сознаюсь, я считала все эти истории выдумками средневековья.
- Да, несомненно, но в наши дни они е усовершенствовались. Для чего же и существует течение времени, всякие меры поощрения, медали, ордена, Монтионовские премии, как не для того, чтобы вести общество к наивысшему совершенству? А человек достигнет совшенства лишь тогда, когда сможет, подобно божеству, создавать и уничтожать по своему желанию; уничтожать он уже научился - значит, половина пути уже пройдена.
- Таким образом, - сказала г-жа де Вильфор, упорно возвращаясь сво- ей цели, - яды Борджиа, Медичи, Рене, Руджьери и, вероятно, позднее ба- рона Тренка, которыми так злоупотребляли современная драма и роман...
- Были произведениями искусства, - отвечал граф. - Неужели вы думае- те, что истинный ученый просто возьмется за нужного ему человека? Ни в коем случае. Наука любит рикошеты, фокусы, фантазию, если можно так вы- разиться. Так, например, милейший аббат Адельмонте, о котором вам го- ворил, производил в этом отношении удивительные опыты.
- В самом деле?
- Да, и я вам приведу пример. У него был прекрасный сад, полный цве- тов, овощей и плодов; из этих овощей он выбирал какой-нибудь самый не- винный - скажем, кочан капусты. В течение трех дней он поливал этотко- чан раствором мышьяка; на третий день кочан заболевал и желтел, наступа- ло время его срезать; в глазах всех он имел вид созревший и по-прежнему вполне невинный; только аббат Адельмонте знал, что он отравлен. Тда он приносил этот кочан домой, брал кролика, - у аббата Адельмонте была це- лая коллекция кроликов, кошек и морских свинок, ничуть не уступшая его коллекции овощей, цветов и плодов, - итак, аббат Адельмонте брал кролика и давал ему съесть лист капусты; кролик околевал. Какой следователь на- шел бы в этом что-либо предосудительное? Какому королевскому прокурору могло бы прийти в голову возбудить дело против Маженди или Флуранса [45] по поводу умерщвленных ими кроликов, кошек и морских свинок? Ни одному. Таким образом, кролик околевает, не возбуждая внимания правосудия. Затем аббат Адельмонте велит своей кухарке выпотрошить мертвого кролика и бро- сает внутренности в навозную кучу. По этой навозной куче бродит курица; она клюет эти внутренности, тоже заболевает и на следующий день околева- ет. Пока она бьется в предсмертных судорогах, мимо пролетает ястреб (в стране аббата Адельмонте много ястребов), бросается на труп, уносит его на скалу и пожирает. Спус три дня бедный ястреб, которому, с тех пор как он поел курицы, всеремя нездоровится, вдруг чувствует головокруже- ние и прямо из-под облаков грузно падает в ваш садок; а щука, угорь и мурена, как вам известно, прожорливы, они набрасываются на ястреба. Ну так вот, представьте себе, что на следующий день к вашему столу подадут эту щуку, угря или мурену, отравленных в четвертом колене; ваш гость бу- дет отравлен в пятом, - и дней через восе или десять умрет от кишечных болей, от сердечных припадков, от нарывв желудке. После вскрытия док- тора скажут: "Смерть последовала от опухоли печени или от тифа".
- Но, - сказала г-жа де Вильфор, - все это аше сцепление обстоя- тельств может очень легко прерваться: ястреб жет ведь не пролететь в нужный момент или упасть в ста шагах от садка.
- А вот в этом и заключается искусство. На Востоке, чтобы быть вели- ким химиком, надо уметь управлять случайностями, - и там это умеют.
Госпожа де Вильфор задумчиво слушала.
- Но, - сказала она, - следы мышьяка не исчезают: каким бы образом он ни попал в тело человека, он будет обнаружен, если его там достаточное количество, чтобы вызвать смерть.
- Вот, вот, - воскликнул Монте-Кристо, - именно это я и сказал доб- рейшему Адельмонте.
Он подумал, убнулся и ответил мне сицилианской пословицей, которая как будто имеется и во французском языке: "Сын мой, мир был создан не в один день, а в семь; приходите в воскресенье".
В воскресенье я снова пришел к нему; вмто того чтобы поливать кочан капусты мышьяком, он поливал его раствором соли, настоянном на стрихнине strychnos colubrina, как это называют в уке. На этот раз кочан капусты вовсе не казался больным, и у кролика возникло никаких сомнений, а через пять минут кролик околел; курица поклевала кроли и скончалась на следующий день. Тогда мы изобразили ястребов, унеслик себе курицу и вскрыли ее. На этот раз исчезли все особые симптомы и налицо были только общие. Ни в одном органе не оказалось никаких специфических признаков: только раздражение нервной системы и следы прилива крови к мозгу; курица околела не от отравления, а от апоплексии. С курами это случается редко, я знаю, но у людей это обычное явление.
Госпожа де Вильфор сновилась все задумчивее.
- Какое счастье, - сказала она, - что подобные препараты могут быть изготовлены только химиками; иначе, право, одна половина человечества отравила бы другую.
- Химиками или людьми, которые интересуются химией, - небрежно отве- тил Монте-Кристо.
- И, кроме того, - сказала г-жа де Вильфорс усилием отрываясь от своих мыслей, - как бы искусно ни было совершено преступление, оно всег- да останется преступлением, и если его минует людское правосудие, ему не укрыться от божьего ока. У восточных народов не такая чуткая совесть, как у нас, и онилагоразумно упразднили ад; в этом все дело.
- В такой чистой душе, как ваша, естественно, должны возникать подоб- ные сомнения, но зрелое размышление заставит вас откинуть их. Темная сторона человеческой мысли целиком выражается в известном парадоксе Жан-Жака Руссо - вы знаете? - "Мандарин, которого убивают за пять ысяч миль, шевельнув кончиком пальца". Вся жизнь человека полна таких поступ- ков, и его ум постоянно порождает такие мечты. Вы мало найдете людей, спокойно всаживающих нож в сердце своего ближнего или дающих ему, чтобы сжить его со свету, такую порцию мышьяку, как мы с вами говорили. Это действительно было бы эксцентрично или глупо. Для эго необходимо, что- бы кровь кипела, чтобы пульс неистово бился, чтобы вся душа перевну- лась. Но, если, заменяя слово, как это делается в филологии, смягченным синонимом, вы производите простое устранение; если, вместо того чтобы совершить гнусное убийство, вы просто удаляете с вашего пути того, кто вам мешает, и делаете это тихо, без насилия, без того, чтобы это сопро- вождось страданиями, пытками, которые делают из жертвы мученика, а из вас - в полном смысле слова кровожадного зверя; если нет ни крови,ни стонов, ни судорог, ни, главное, этого ужасного и подозрительного мгно- венного конца, то вы избегаете возмездия человеческих законов, говорящих вам: "Не нарушай общественного спокойствия!" Вот таким образом действуют и достигают своей цели на Востоке, где люди серьезны и флегматичны и не жалеют времени, когда дело касается сколько-нибудь важных обстоятельств.
- А совесть? - взволнованно спросила г-жа де Вильфор, подавляя вздох.
- Да, - отвечал Монте-Кристо, - да, к счастью, существует совесть, иначе мыыли бы очень несчастны. После всякого энергического поступка нас спасает наша совесть; она находит нам тысячу извинений, судьями ко- торых являемся мы сами; и хоть эти доводы и сохраняют нам спокойный сон, они, пожалуй, не охранили бы нашжизнь от приговора уголовного суда. Вероятно, совесть чудесно успоила Ричарда III после убийства обоих сы- новей Эдуарда IV; в самом деле, он мог сказать себе: "Эти дети жестокого короля-гонителя унаследовали пороки своего отца, чего, кроме меня, никто не распознал в их юношеских наклонностях; эти дети мешали мне составить благоденствие английского народа, которому они неминуемо принесли бы несчастье". Так же утешала совесть и леди Макбет, желавшая, чтобы там ни говорил Шекспир, посадить на трон своего сына, а вовсе не мужа. Да, материнская любовь - это такая великая добродетель, такая могущественная движущая сила, что она многое оправдывает; и после смерти Дункана леди Макбет была бы очень несчастна, если бы не ее совесть.
Госпожа де Вильфор жадно упивалась этими страшными выводами и цинич- ными парадоксами, которые граф высказывал со свойственной ему простодуш- ной иронией.
После минутного молчания она сказала:
- Знаете, граф, ваши аргументы ужасны и вы идите мир в довольно мрачном свете! Или вы так судите о человечестве потому, что смотрите на него сквозь колбы и реторты? Ведь вы в самом деле выдающийся химик, этот эликсир, который вы дали моему сыну и который так быстро вернул его к жизни...
- Не очень доверяйте ему, сударыня, - сказал МонтеКрио, - капли этого эликсира было достаточно, чтобы вернуть к жизни умиравшего ребен- ка, но три капли вызвали бы у него такой прилив крови к легким, что у него сделалось бы сердцебиение; шесть капель захватили бы ему дыхание и вызвали бы гораздо более серьезный обморок, чем тот, в котором он нахо- дился; наконец, десять капель убили бы его на месте. Вы помните, как я отстранил его от флаконов, когда хотел их тронуть?
- Так это очень сильный яд?
- Вовсе нет! Прежде всего установим, что ядов самих по себе не су- ществует: медицина пользуется самыми сильными ядами, но, если их умело применять, они превращаются в спасительные лекарства.
- Так что же это было?
- Это был препарат, изобретенный моим другом, добрейшим аббатом Адельмонте, который и научил меня его применять.
- Должно быть, это прекрасное средство против судорог! - сказала г-жа де Вильфор.
- Превосходное, вы могли убедиться в этом, - отвечал граф, - и я час- то пользуюсь им; со всяческой осторожностью, разумеется, - прибавил он смеясь.
- Еще бы, - тем же тоном возразила г-жа Вильфор. - А во мне, такой нервной и так склонной к обморокам, был бы очень нужен доктор вроде Адельмонте, который придумал бы что-нибудь, чтобы я могла свободно ды- шать и не боялась умереть от удушья. Но так как во Франции подобного доктора найти нелегко, а ваш аббат едва ли склонен ради еня совершить путешествие в Париж, я должна пока что довольствоватьслекарствами гос- подина Планша; я обычно принимаю мятные и гофманскиеапли. Посмотрите, вот лепешки, которые для меня изготовляют по особому заказу: они содер- жат двойную дозу.
Монте-Кристо открыл черепаховую коробочку, которую протягивала ему молодая женщина, и с видом любителя, знающего толк в таких препаратах, понюхал лепешки.
- Они превосходны, - сказал он, - но их необходимо глать, что не всегда возможно, например, когда человек в обмороке. Я предпочитаю мое средство.
- Ну, разумеется, я тоже предпочла бы его, тем более что видела сама, как оно действует, но, вероятно, это секрет, я не так нескромна, чтобы вас о нем расспрашивать.
- Но я настолькучтив, - сказал, вставая, Монте-Кристо, - что почту долгом вам его сбщить.
- Ах, граф!
- Но только помните: в маленькой дозе - это карство, в большой дозе - яд. Одна капля возвращает к жизни, как вы си в этом убедились; пять или шесть неминуемо принесут смерть тем более внезапную, что, растворен- ные в рюмке вина, они совершенно не меняют о вкуса. Но я умолкаю, су- дарыня, можно подумать, что я вам даю совы.
Часы пробили половину седьмого; доложили о приезде приятельницы г-жи де Вильфор, которая должна была у нее обедать.
- Если бы я имела честь видеть вас уже третий или четвертый раз, граф, а не второй, - сказала г-жа де Вильфор, - если бы я имела честь быть вашим другом, а не только счастье быть ваобязанной, я бы настаи- вала на том, чтобы вы остались у меня обедать и не приняла бы вашего от- каза.
- Весьма признателен, - возразил Монте-Кристо, - но я связан обяза- тельством, которого не мо не исполнить. Я обещал проводить в театр од- ну греческую княжну, мою знакомую, которая еще не видала оперы и рассчи- тывает на меня, чтобы посетить ее.
- В таком случае до свидания, граф, но не забудьте о моем лекарстве.
- Ни в коем случае, сударыня; для этого нужно было бы забыть тот час, который я провел в беседе с вами, а это совершенно невозможно.
Монте-Кристо поклонился и вышел.
Госпожа де Вильфор задумалась.
- Вот странный человек, - сказала она себе, - и мне сдается, что его имя Адельмонте.
Что касает Монте-Кристо, то результат разговора превзошел все его ожидания. "Однако, - подумал он, уходя, - это благодарная почва; я убеж- ден, что брошенное в нее семя не пропадет даром".
И на следующий день, верный своему слову, он послал обещанный рецепт.
XV. РОБЕРТ-ДЬЯВОЛ
Ссылка на Оперу была тем более основательной, что в этот вечер в ко- ролевской Музыкальной академии должно было состояться большое торжество. Левассер, впервые после долгой болезни, выступал в роли Бертрама, и про- изведение модного композитора, как всегда, привлекло самое блестящее па- рское общество.
У Альбера, как у большинства богатых молодых людей, было кресло в ор- кестре; кроме того, для него всегда нашлось бы место в десятке лож близ- ких знакомых, не стая того, на которое он имел неотъемлемое право в ложе светской золотой молодежи.
Соседнее кресло принадлежало Шато-Рено.
Бошан, как подобает жналисту, был королем всей залы и мог сидеть, где хотел.
В этот вечер Люсьен Дебрэ располагал министерской ложей и предложил ее графу де Морсер, который, в виду отказа Мерседес, передал ее Дангла- ру, уведомив его, что попозже он навестит баронессу с дочерью, если дамы соблаговоляпринять ложу. Дамы, разумеется, не отказались. Никто так не падок на даровые ложи, как миллионеры.
Что касается Данглара, то он заявил, что его политические принципы и положение депутата оппозиции не позволяют ему сидеть в министерской ло- же. Поэтому баронесса послала Люсьену запис, прося заехать за ней, - не могла же она ехать в Оперу вдвоем с Эжи.
В самом деле, если бы дамы сидели в ложе вдвоем, это, наверно, сочли бы предосудительным, но если мадемуазель Данглар поедет в театр с ма- терью и ее возлюбленным, то против этого никто не возразит, - приходится мириться с общественными предрассудками.
Занавес взвился, как всегда, при почти пустой зале. Это опять-таки обычай нашего высшего света - приезжать в театр после начала спектакля; таким образом, во время первого действия те, кто приехал вовремя, не мо- гут смотреть и слушать пьесу: они лишь созерцают прибывающих зрителей и слышат только хлопанье дверей и разговоры.
- Вот как! - сказал Альбер, увидав, что отворяется дверь в одной из нижних боковых лож. - Вот как! Графиня Г.
- Кто такая графиня Г.? - спросил Шато-Рено.
- Однако, барон, что за непростительный вопрос? Вы не знаете, кто та- кая графиня Г.?..
- Ах, да, - сказал Шато-Рено, - это, вероятно, та самая очарова- телая венецианка?
- Вот именно.
В эту минуту графиня Г. заметила Альбера и с улыбкой кивнула, отвечая на его поклон.
- Вы знакомы с ней? - спросил Шато-Рено.
- Да, - отвечал Альбер, - Франц представил меня ей в Риме. - Не окажете ли вы мне в Париже ту же услугу, которую вам в Риме ока- зал Франц?
- С удовольствием.
- Тише! - крикнули в публике.
Молодые люди продолжали разговор, ничуть не считаясь с желанием пар- тера слушать музыку.
- Она была на скачках на Марсовом Поле, - сказал Шато-Рено.
- Сегодня?
- Да.
- В самом деле, ведь сегодня были скачки. Вы играли?
- Пустяки, на пятьдесят луидоров.
- И кто выиграл?
- "Наутилус". Я ставил на него.
- Но ведь было три заезда?
- Да. Был приз Жокей-клуба, золотой кубок. Произошел даже довольно странный случай.
- Какой?
- Тише же! - снова крикнули им.
- Какой? - повторил Альбер.
- Эту скачку выиграла совершенно неизвестная лошадь с неизвестным жо- кеем.
- Каким образом?
- Да вот так. Никто не обратил внимания на лошадь, записанную под именем Вампа, и на жокея, записанного под именем Иова, к вдруг увидали чудного гнедого скакуна и крохотного жокея; пришлось насовать ему в кар- маны фунтов двадцать свинца, что не помешало ему опередить на три корпу- са "Ариеля" и "Барбаро", шедших вместе с ним.
- И так и не узнали, чья это лошадь?
- Нет.
- Вы говорите, она была записана под именем...
- Вампа.
- В таком случае, - сказал Альбер, - я более осведомлен, чем вы; я знаю, кому она принадлежала.
- Да залчите же, наконец! - в третий раз крикнули из партера.
На этот раз возмущение было настолько велико, что молодые люди, нако- нец, поняли, что возгласы относятся к ним. Они обернулись, ища толпе человека, ответственного за такую дерзость, но никто не повторил окрика, и они снова повернулись к сцене.
В это время отворилась дверь в ложу министра, и г-жа Данглар, ее дочь и Люсьен Дебрэ заняли свои места.
- А вот и ваши знакомые, виконт, - сказал ШатоРено. - Что это вы смотрите направо? Вас ищут.
Альбер обернулся и действительно встретился глазами с баронессой Данглар, которая движением веера приветствовала его. Что касается маде- муазель Эжени, то она едва соблаговолила опустить свои большие черные глаза к креслам оркестра.
- Право, дорогой мой, - сказал Шато-Рено, - если не говорить о ме- зальянсе, - а я не думаю, чтобы это обстоятельство вас очень беспокоило, - я совершенно не понимаю, что вы можетеметь против мадемуазель Данг- лар: она очень красива.
- Очень красива, разумеется, - сказал Альбер, - но, признаюсь, в смысле красоты я предпочел бы что-нибудь олее нежное, более мягкое, словом более женственное.
- Вот нынешние молодые люди, - возразил ШатоРено, который с высоты своих тридцати лет обращался с Альбером по-отечески, - они никогда ничем не бывают довьны. Помилуйте, дорогой мой, вам предлагают невесту, соз- данную по образу Дианы-охотницы, и вы еще жалуетесь!
- Вот именно, я предпочел бы что-нибудь вроде Венеры Милосской или Капуанской. Эта Диана-охотница, вечно окруженная своими нимфами, немного пугает меня; я боюсь, как бы меня не постигла участь Актеопа.
В самом деле, взглянув на эту девушку, можно было, пожалуй, понять то чувство, в котором признавался Альбер. Мадемуазель Данглар была красива, но, как сказал Альбер, в красоте ее было что-то суровое; волосы ее ыли прекрасного черного цвета, вьющиеся от природы, но в их зитках чувствовалось как бы сопротивление желавшей покорить их руке; гза ее, такие же черные, как волосы, под великолепными бровями, единственным не- достатком которых было то, что они иногда хмурились, поражали выражением твердой воли, не свойственным женскому взгляду; нос ее был точно такой, каким ваятель снабдил бы Юнону; только рот был несколько велик, но зато прекрасны были зубы, еще более оттенявшие яркость губ, резко выделявших- ся на ее бледном лице; наконец, черное родимое пятнышко в углу рта, бо- лее крупное, чем обычно бывают эти прихоти природы, еще сильнее подчер- кивало решительный характер этого лица, несколько пугавший Альбера.
К тому же и фигура Эжени соответствовала лицу, которое мы попытались описать. Она, как сказал Шато-Рено, напоминала ану-охотницу, но только в красоте ее было еще больше твердости и силы.
Если в полученном ею образовании можно было найти какой-либо недоста- ток, так это то, что, подобно некоторым чертам ее внешности, оно скорее подошло бы лицу другого пола. Она говорила на нескольких языках, мило рисовала, писала стихи и сочиняла музыку; этому искусству она предава- лась с особенной страстью и изучала его с одной из своих школьных под- руг, бедной девушкой, обладавшей, как уверяли,семи необходимыми данны- ми для того, чтобы стать превосходной певицей. Некий знаменитый компози- тор относился к ней, по слухам, с почти отеческой заботливостью и зани- мался с нею в надежде, что когда-нибудь ее голос принесет ей богатство. Возможность, что Луиза д'Армильи - так звали эту молодую певицу - высту- пит впоследствии на сцене, мешала мадемуазель Данглар показываться вмес- те с нею в обществе, хоть она и принимала ее у себя. Но и не пользуясь в доме банкира независимым положением подруги, Луиза все же была более чем простая преподавательница.
Через несколько секунд после появления г-жи Данглар в ложе занавес упал: можно было во время получасового антракта погулять в фойе или на- вестить в ложах знакомых, и кресла оркестра почти опустели.
Альбер и Шато-Рено одними из первых покинули свои места. Одну минуту г-жа Данглар думала, что эта поспешность Альбера вызвана желанием при- ветствовать ее, и она уклонилась к дочери, что предупредить ее об этом, но только покачала головой и улыбнулась; в эту самую минуту, как бы подкрепляя недоверие. Эжени, Альбер пошлея в боковой ложе первого яруса. Это была ложа графини Г.
- А, вот и вы, господин путешественник! - сказала графиня, протягивая ему руку с приветливостью срой знакомой. - Очень мило с вашей стороны, что вы узнали меня, а глаое, что предпочли навестить меня первую.
- Поверьте, графиня, - отвечал Альбер, - если бы я знал, что вы в Па- риже, и если бы мне был известен ваш фее, я не стал бы ждать так долго. Но разрешите мне представить вам моего друга, барона Шато-Рено, одного из немногих сохранившихся во Франции аристократов; он только что сообщил мне, что вы присутствовали на скачках за Марсовом Поле.
Шато-Рено поклонился.
- Вы были на скачках? - с интересом спросила его графиня.
- Да, сударыня.
- Тогда не можете ли вы мне сказать, - живо продолжала она, - кому принадлежала лошадь, выигравшая приз Жокей-клуба?
- Не знаю, - отвечал Шато-Рено, - я только что задал этот самый воп- рос Альберу.
- Вам это очень важно, графиня? - спросил Альбер.
- Что?
- Узнать имя владельца лошади?
- Бескочно. Представьте себе... Но, может быть, вы его знаете, ви- конт?
- Графиня, вы хотели что-тоассказать. "Представьте себе" - сказали вы.
- Да, представьте себе, этот чудесный гнедой акун и этот очарова- тельный маленький жокей в розовом с первого же взгляда внушили мне такую симпатию, что я от всей души желала им удачи, как будто я поставила на них половину моего состояния, а когда я увидела, что они пришли первыми, опередив остальных на три корпуса, я так обрадовалась, что стала хло- пать, как безумная. Вообразите мое изумление, когда, вернувшись домой, я встретила у себя на лестнице маленького розового жокея! Я подумала, что победитель, вероятно, живет в одном доме со мной, но когда я открыла дверь моей гостиной, мне сразу бросился в глаза золотой кубок, выигран- ный сегодня неизвестной лошадью и неизвестным жокеем. В кубке лежала за- писка: "Графине Г. лорд Рутвен".
- Так и есть, - сказал Альбер.
- То есть как это? Что вы хотите сказать?
- Я хочу сказать, что это тот самый лорд Рутвен.
- Какой лорд Рутвен?
- Да наш вампир, которого мы видели в театре Арджентина.
- Неужели? - воскликнула графиня. - Разве он здесь?
- Конечно.
- И вы видитесь с ним? Он у вас бывает? Вы посещаете его?
- Это мой близкий друг, и даже господин де ШатоРено имеет честь быть с ним знакомым.
- Почу вы думаете, что это именно он взял приз?
- Его лошадь записана под именем Вампа.
- Что же из этого?
- А разве вы не помните, как звали знаменитого разбойника, который взял меня в плен?
- Да, правда.
- Из рук которого меня чудесным образом спас граф?
- Да, да.
- Его звали Вампа. Теперь вы сами видите, что это он.
- Но почему он прислал этот кубок мне?
- Во-первых, графиня, потому, что я, можете поверить, много рассказы- вал ему о вас, а во-вторых, вероятно, потому, что он был очень рад встретить соотечественницу и счастлив тем интересом, который она к нему проявила.
- Я надеюсь, что вы ничего не рассказывали ему о тех глупостях, кото- рые мы болтали на его счет!
- Откровенно говоря, я за это не поручусь, а то, что он преподнес вам этот кубок от имени лорда Рутвена...
- Да ведь это ужасно! Он меня возненавидит!
- Разве его поступок свидетельствует о враждебности?
- Признаться, нет.
- Вот видите!
- Так, значит, он в Париже!
- Да.
- И какое он произвел впечатление?
- Что ж, - сказал Альбер, - о нем поговорили неделю, потом случилась коронация английской королевы и кража бриллиантов у мадемуазель Марс, - и стали говорить об этом.
- Дорогой мой, - сказал Шато-Рено, - сразу видно, что граф ваш друг, вы к нему соответственно относитесь. Не верьте ему, графиня, в Париже только и говорят, что о графе Монтекристо. Он начал с того, что дарил госпоже Данглар пару лошадей, стоивших тридцать тысяч франков; потом спас жизнь госпоже де Вильфор; затем, по-видимому, взял приз Жокей-клу- . Что бы ни говорил Морсер, я, напротив, утверждаю, что и сейчас все заинтересованы графом и еще целый месяц только о нем и будут говорить, если он будет продолжать оригинальничать; впрочем, по-видимому, это его обычное занятие.
- Может быть, - сказал Альбер. - Кстати, кто это занял бывшую ложу русского посла?
- Которая это? - спросила графиня.
- В первом ярусе между колонн; по-моему, ее совершенно заново отдела- ли.
- В самом деле, - заметил Шато-Рено. - Был ли там кто-нибудь во время первого действия?
- Где?
- В этой ложе.
- Нет, - отвечала графиня, - я никого не заметила; так что, по-ваше- му, - продолжала она, возвращаясь к предыдущему разговору, - это ваш граф Монте-Кристо взял приз?
- Я в этом уверен.
- И это он послал мне кубок?
- Несомненно.
- Но я же с ним не знакома, - сказала графиня, - я бы очень хотела вернуть ему кубок.
- Не делайте этого: он пришлет вам другой, высеченный из цельного сапфира или вырезанный из рубина. Он всегда так делает, приходится с этим мириться.
В это время звонок возвестил начало второго действия. Альбер встал, чтобы вернуться на свое мест
- Я вас еще увижу? - спросила графиня.
- В антракте, если вы разрешите, я зайду осведомиться, не могу ли я быть вам чем-нидь полезен в Париже.
- Господа, - сказала графиня, - по субботам, вечером, я дома для сво- их друзей, улица Риволи, двадцать два. Навестите меня.
Молодые люди поклонились и вышли из ложи.
Войдя в партер, они увидели, что вся публика стоит, глядя в одну точ- ку залы; они взглянули туда же, и глаза их остановились на бывшей ложе русского посла. В нее только что вошел одетый в черное господин лет тридцати пяти - сорока в сопровождении молодой девушки в восточном кос- тюме. Она была поразительно красива, а костюм ее до того роскошен, что, как мы уже сказали, все взоры немедленно обратились на нее.
- Да это Монте-Кристо со своей албанкой, - сказал Альбер.
Действительно, это были граф и Гайде.
Не прошло и нескольких минут, как Гайде привлекла к себе внимание не только партера, но и всей зрительной залы: дамы высовывались из своих лож, чтобы увидеть, как струится под огнями люстры искрящийся водопад алмазов.
Весь второй акт прошел под сдержанный гул, указывающий, что собравша- яся толпа поражена и взволнована. Никто не помышлял о том, чтобы восста- новить тишину. Эта девушка, такая юная, такая красивая, такая ослепи- тельная, была удивительнейшим из зрелищ.
На этот раз поданный Альберу знак ясно показывал, что г-жа Данглар желает видеть его в своей ложе в следующем антракте.
Альбер был сшком хорошо воспитан, чтобы заставлять себя ждать, если ему ясно показывали, что его ждут. Поэтому, едва действ кончилось, он поспешил подняться в литерную ложу.
Он поклонился обеим дамам и пожал руку Дебрэ.
Баронесса встретила его очаровательной улыбкой, Эжени со своей обычной холодностью.
- Дорогой мой, - сказал ему Дебрэ, - вы видите перед собой человека, дошедшего до полного отчаяния и призывающего вас на помощь. Баронесса засыпает меня расспросами о графе и требует, чтобы я знал, кто он, отку- да он, куда направляется. Честное слово, я не Калиост, и, чтобы как-нибудь выпутаться, я Сказал:
"Спросите об этом Морсера, он знает Монте-Кристо как свои пять пальцев". И вот вас призвали.
- Это невероятно, - сказала баронесса, - располагать полумиллионным секретным фондом и быть до такой стени неосведомленным!
- Поверьте, баронесса, - отвечал Люсьен, - что если бы я располагал полумиллионом, я употребил бы его на что-нибудь другое, а нна собира- ние сведений о графе Монте-Кристо, который, на мой взяд, обладает только тем достоинством, что богат, как два набоба; но я уступаю место моему другу Морсеру: обратитесь к нему, меня это больше не касается.
- Едва ли набобрислал бы мне пару лошадей ценой в тридцать тысяч франков, с четырьмя бриллиантами в ушах, по пять тысяч каждый.
- Бриллианты - его страсть, - засмеялся Альбер. - Мне кажется, что у него, как у Потемкина, ими всегда набиты карманы, и он сыплет ими, как мальчик-с-пальчик камешками.
- Он нашел где-нибудь алмазные копи, - сказала госпожа Данглар. - Вы знаете, что в банке баро у него неограниченный кредит?
- Нет, я не знал, - отвечал Альбер, - но меня это не удивляет.
- Он заявил господину Данглару, что собирается пробыть в Париже год и израсходовать шесть миллионов.
[ 1 ]
[ 2 ]
[ 3 ]
[ 4 ]
[ 5 ]
[ 6 ]
[ 7 ]
[ 8 ]
[ 9 ]
[ 10 ]
[ 11 ]
[ 12 ]
[ 13 ]
[ 14 ]
[ 15 ]
[ 16 ]
[ 17 ]
[ 18 ]
[ 19 ]
[ 20 ]
[ 21 ]
[ 22 ]
[ 23 ]
[ 24 ]
[ 25 ]
[ 26 ]
[ 27 ]
[ 28 ]
[ 29 ]
[ 30 ]
[ 31 ]
[ 32 ]
[ 33 ]
[ 34 ]
[ 35 ]
[ 36 ]
[ 37 ]
[ 38 ]
[ 39 ]
[ 40 ]
[ 41 ]
[ 42 ]
[ 43 ]
[ 44 ]
[ 45 ]
[ 46 ]
[ 47 ]
[ 48 ]
[ 49 ]
[ 50 ]
[ 51 ]
[ 52 ]
[ 53 ]
[ 54 ]
[ 55 ]
[ 56 ]
[ 57 ]
[ 58 ]
[ 59 ]
[ 60 ]
[ 61 ]
[ 62 ]
[ 63 ]
[ 64 ]
[ 65 ]
[ 66 ]
[ 67 ]
[ 68 ]
[ 69 ]
[ 70 ]
[ 71 ]
[ 72 ]
[ 73 ]
[ 74 ]
[ 75 ]
[ 76 ]
[ 77 ]
[ 78 ]
[ 79 ]
[ 80 ]
[ 81 ]
[ 82 ]
[ 83 ]
/ Полные произведения / Дюма А. / Граф Монте-Кристо
|
Смотрите также по
произведению "Граф Монте-Кристо":
|