Есть что добавить?
Присылай нам свои работы, получай litr`ы и обменивай их на майки, тетради и ручки от Litra.ru! |
|
/ Полные произведения / Дюма А. / Граф Монте-Кристо
Граф Монте-Кристо [21/83]
Ушедший вернулся, но со стороны, противоположной той, в которую он ушел; он кивнул часовому, тот обернулся к лодке и произнес одно слово:
- S'accomodi.
Итальянское s'accomodi непереводимо. Оно означает в одно и то же вре- мя: "Пожалуйте, войдите, милости просим, будьте, как дома, вы здесь хо- ин". Это похоже на турецкую фразу Мольера, которая так сильно удивляла мещанина во дворянстве множеством содержащихся в ней понятий.
Матросы не заставили просить ся дважды; в четыре взмаха весел лодка коснулась берега. Гаэтано соскочил на землю, обменялся вполголоса еще несколькими словами с часовым; матросы сошли один за другим; наконец, пришел черед Фнца.
Одно свое ружье он повесил через плечо, другое было у Гаэтано; матрос нес карабин. Одет он был с изысканностью щеголя, смешанной с ебреж- ностью художника, что не возбудило в хозяевах никаких подозрений, а ста- ло быть и опасений.
Лодку привязали к берегу и пошли на поиски удобного бивака; по, по-видимому, взятое ими направление не понравилось контрабандисту, наб- людавшему за высадкой, потому что он крикнул Гаэтано:
- Нет, не туда!
Гаэтано пробормотал извинение и, не споря, пошел в противоположную сторону; между тем два матроса зажгли факелы от пламени костра.
Пройдя шагов тридцать, они остановились на площадке, вокруг которой в скалах было вырублено нечто вроде сидений, напоминающих будочки, где можно было караулить сидя. Кругом на узких полосах плодородной земли росли карликовые дубы и густые заросли миртов. Франц опустил факел и, увидев кучки золы, понял, что не он первый оценил удобство этого места и что оно, по-видимому, служило обычным пристанищем для кочующих посетите- лей острова Монте-Кристо.
Каких-либо необычайных событий он уже не ожидал; как только он ступил на берег и убедился если не в дружеском, то во всяком случае равнодушном настроении своих хозяевего беспокойство рассеялось, и запах козленка, жарившегося на костре, напомнил ему о том, что он голоден.
Он сказал об этом Гаэтано, и тот ответил, что ужин - это самое прос- тое дело, ибо в лодке у них есть хлеб, вино, шесть куропаток, а огонь под рукою.
- Впрочем, - прибавил он, - если вашей милости так понравился запах козленка, то я могу предложить нашим соседям двух куропаток в обмен на кусок жаркого.
- Отлично, Гаэтано, отлично, - сказал Франц, - у вас поистине природ- ный талант вести переговор
Тем временем матросы нарвали вереска, наломали зеленых миртовых и ду- бовых веток и развели довольно внушительный костер.
Франц, впиваяапах козленка, с нетерпением ждал возвращения Гаэтано, но тот подошел к нему с весьма озабоченным видом.
- Какие вести? - спросил он. - Они не согласны?
- Напротив, - отвечал Гаэтано. - Атаман, узнав, что вы француз, приг- лашает вас отужинать с ним.
- Он весьма любезен, - сказал Франц, - и я не вижу ичин отказы- ваться, тем более что я вношу свою долю ужина.
- Не в том ло: у него есть чем поужинать, и даже больше чем доста- точно, но он может принять вас у себя только при одном очень странном условии.
- Принять у себя? - повторил молодой человек. - Так он выстроил себе дом?
- Нет, по у него есть очень удобное жилье, по крайней мере, так уверяют.
- Так вы знаете этого атамана?
- Слыхал о нем.
- Хорошее или дурное?
- И то и се.
- Черт возьми! А какое условие?
- Дать себе завязать глаза и снять повязку, только когда он сам ска- жет.
Франц старался прочесть по глазам Гаэтано, что кроется за этим пред- ложением.
- Да, да, - отвечал тот, угадывая мысли Франца, - я и сам пимаю, что тут надо поразмыслить.
- А вы как поступили бы на моем месте?
- Мне-то нечего терять; я бы пошел.
- Вы приняли бы приглашен?
- Да, хотя бы только из любопытства.
- У него можно увидеть что-нибудь любопытное?
- Послушайте, - сказал Гаэтано, понижая голос, - не знаю только, правду ли говорят...
Он посмотрел по сторонам, не подслушивает ли кто.
- А что говорят?
- Говорят, что он живет в подземелье, рядом с которым дворец Питти ничего не стоит.
- Вы грезите? - сказал Франц, садясь.
- Нет, не грежу, - настаивал Гаэтано, - это сущая правда. Кама, руле- вой "Святого Фердинанда", был там однажды и вышел оттуда совсем оторопе- лый; он говорит, что такие сокровища бывают только в сказках.
- Вот как! Да знаете ли вы, что такими словами вы заставите меня спуститься в пещеру Али-Бабы?
- Я повторяю вашей милости только то, что сам слышал.
- Так вы советуете мне согласиться?
- Этого я не говорю. Как вашей милости будет угодно. Не смею совето- вать в подобном случае.
Франц подумал немго, рассудил, что такой богач не станет гнаться за его несколькими тысячами франков и, видя за всем этим только превосход- ный ужин, решил идти. Гаэтано пошел передать его ответ.
Но, как мы уже сказали, Франц был предусмотрителен, а потому хотел узнать как можно больше подробностей о своем странном и таинственном хо- зяине. Он обернулся к матросу, который во время его разговора с Гаэтано ощипывал куропаток с важным видом человека, гордящегося своими обязан- ностями, и спросил его, на чем прибыли эти люди, когда нигде но видно ни лодки, не сперонары, ни тартапы.
- Это меня не смущает, - отвечал матрос. - Я знаю их судно.
- И хорошее судно?
- Желаю такого же вашей милости, чтобы объехать кругом света.
- А оно большое?
- Да тонн на сто. Впрочем, это судно на любителя, яхта, как говорят англичане, но такая прочная, что выдержит любую непогоду.
- А где оно построено?
- Не знаю; должно быть, в Генуе.
- Каким же образом, - продолжал Франц, - атаман контрабандистов не боится заказывать себе яхту в генуэзском порту?
- Я не говорил, что хозяин яхты контрабандист, - отвечал матрос.
- Но Гаэтано как дто говорил.
- Гаэтано видел экипаж издали и ни с кем из них не разговаривал.
- Но если этот человек не атаман контрабандистов, то кто же он?
- Богатый вельможа и путешествует для своего удовольствия.
"Личность, по-видимому, весьма таинственная, - подумал Франц, - раз суждея о ней столь разноречивы".
- А как его зовут?
- Когда его об этом спрашивают, он отвечает, что его зовут Синд- бад-Мореход. Но мне сомнительно, чтобы это было о настоящее имя.
- Синдбад-Мореход?
- Да.
- А где живет этотельможа?
- На море.
- Откуда он?
- Не знаю.
- Видали вы е когда-нибудь?
- Случалось.
- Каков он собой?
- Ваша милость, сами увидите.
- А где он меня примет?
- Надо думать, в том самом подземном дворце, о котором говорил вам Гаэтано.
- И вы никогда не пытались проникнуть в этот заколдованный замок?
- Еще бы, ваша милость, - отвечал матрос, - и даже не раз; но все бы- ло напрасно; мы обыскала всю пещеру и нигде не нашли даже самого узенького хода. К тому же, говорят, дверь отпирается не ключом, а вол- шебным словом.
- Положительно, - прошептал Франц, - я попал в сказку из "сячи и одной ночи".
- Его милость ждет вас, - произнес за его спиной голос, в котором он узнал голос часового.
Его сопровождали два матроса из экипажа яхты.
Франц вместо ответа вынул из кармана носовой плок и подал его часо- вому.
Ему молча завязали глаза и весьма тщательно, - они явно опасались ка- кого-нибудь обмана с его стороны; после этого ему предложили поклясться, что он в коем случае не будет пытаться снять повязку.
Франц поклялся.
Тогда матросы взяли его под руки и повели, а часовой пошел вперед.
Шагов через тридцать, по соблазнительному запаху козленка, он дога- далсячто его ведут мимо бивака, потом его провели еще шагов пятьдесят, по-видимому в том направлении, в котором Гаэтано запретили идти; теперь этот запрет стал ему понятен. Вскоре, по изменившемуся воздуху, Франц понял, что вошел в подземелье. После нескольких секунд ходьбы он услышал легкий треск, и на него повеяло благоухающим теом; наконец, он по- чувствовал, что ноги его ступают по пышному мягкому ковру; проводники выпустили его руки. Настала тишина, и чей-то голос произнес на безуко- ризненном французском языке, хоть и с иностранным выговором:
- Милости прошу, теперь вы можете снять повязку.
Разумеется, Франц не заставил просить себя дважды; он снял платок и увиделеред собою человека лет сорока, в тунисском костюме, то есть в красй шапочке с голубой шелковой кисточкой, в черной суконной, сплошь расшитой золотом куртке, в широких ярко-красных шароварах, такого же цвета гетрах, расшитых, к и куртка, золотом, и в желтых туфлях; поясом ему служила богатая кашемировая шаль, за которую был заткнут маленький кривой кинжал.
Несмоя на мертвенную бледность лицо его поражало красотой; глаза были живые и пронзительные; прямая линия носа, почти сливающаяся со лбом, напоминала о чистоте греческого типа; а зубы, белые, как жемчуг, в обрамлении черных, как смоль, усов, ослепительно сверкали.
Но бледность этого лица была неестественна; словно этот человек дол- гие годы провел в могиле, и краски жизни ужне могли вернуться к нему.
Он был не очень высок ростом, но хорошо сложен, и, как у всех южан, руки и ноги у него были маленькие.
Но что больше всего поразило Франца, принявшего рассказ Гаэтано за басню, так это роскошь обстановки.
Вся комната была обтянута алым турецким шелком, затканны золотыми цветами. В углублении стоял широкий диван, над которым бы развешано арабское оружие в золотых ножнах, с рукоятями, усыпанным драгоценными камнями: с потолка спускалась изящная лампа венецианско стекла, а ноги утопали по щиколотку в турецком ковре; дверь, через которую вошел Франц, закрывали занавеси, так же как и вторую дверь, которая вела в соседнюю комнату, по-видимому, ярко освещенную.
Хозяин не мал Францу дивиться, но сам отвечал осмотром на осмотр и не спускал с него глаз.
- Милостивый государь, - сказал он наконец, - прошу прости меня за предосторожности, с которыми вас ввели ко мне; но этот остр по большей части безлюден, и, если бы кто-нибудь проник в тайну моего обиталища, я, по всей вероятности, при возвращении нашел бы мое жилье вовольно пла- чевном состоянии, а это было бы мне чрезвычайно досадно не потому, что я горевал бы о понесенном уроне, а потому, что лишился бы возможности по своему желанию едаваться уединению. А теперь я постараюсь загладить эту маленькую неприятность, предложив вам то, что вы едва рассчитыва- ли здесь найти, - сносный ужин и удобную постель.
- Помилуйте, - сказал Франц, - к чему извинения?
Всем известно, что людям, переступающим порог волшебных замков, завя- зывают глаза; вспомните Рая в "Гугенотах"; и, право, я не могу пожало- ваться: все, что вы мне казываете, поистине стоит чудес "Тысячи и од- ной ночи".
- Увы! Я скажу вам, как Лукулл: если бы я знал, что вы сделаете мне честь посетить меня, я приготовился бы к этому. Но как ни скромен мой приют, он в вашем распоряжении; как ни плох мой ужин, я вас прошу его отведать. Али, кушать подано?
В тот же миг занавеси на дверях раздвинулись и нубиец, черный, как эбеновое дерево, одетый в строгую белую тунику, знаком пригласил хозяина в столовую.
- Не знаю, согласитесь ли вы со мной, - сказал незнакомец Францу, - но для меня нет ничего несноснее, как часами сидеть за столом друг про- тив друга и не знать, как величать своего собеседника. Прошу заметит что, уважая права гостеприимства, я не спрашиваю вас ни о вашем ими, ни о звании, я только хотел бы знать, как вам угодно, чтобы я к ва об- ращался. Чтобы со своей стороны не стеснять вас, я вам скажу, что меня обыкновенно называют Синдбад-Мореход.
- А мне, - отвечал Франц, - чтобы быть в положении Аладдина, не хва- тает только его знаменитой лампы, и потому я не вижу никаких препятствий к тому, чтобы называться сегодня Аладинном. Таким образом мы останемся в царстве Востока, куда, по-видимому, меня перенесли чары какого-то добро- го духа.
- Итак, любезный Аладдин, - сказал таинственный хозяин, - вы слышали, что ужин подан. Поэтому прошу вас пройти в столовую; ваш покорнейший слуга пойдет вперед, чтобы показать вам дорогу.
И Синдбад, приподняв занавес, пошел впереди своего гостя.
Восхищение Франца все росло: ужин был сервирован с изысканной рос- кошью. Убедившись в этом важном обстоятельстве, он начал осматриваться. Столовая была не менее великолепна, чем гостиная, которую он только что покинул; она была вся из мрамора, с ценнейшими античными барельефами; в обоих концах продолговатой залы стояли прекрасные статуи с корзинами на головах. В корзинах пирамидами лежали самые редкостные плоды: сицилийс- кие ананасы, малагские гранаты, балеарскио апельсины, французские перси- ки и тунисские финики.
Ужин состоял из жареного фазана, окруженного корсиканскими дроздами, заливного кабаньего окорока, жареного козленка под соусом тартар, вели- колепного тюрбо и гигаптского лангуста. Между большими блюдами стояли тарелки с закусками. Блюда были серебряные, тарелки из японского фарфо- ра.
Франц протирал глаза, - ему казалось, что все это сон.
Али прислуживал один и отлично справлялся со своими обязанностями. Гость с похвалой отозлся о нем.
- Да, - отвечал хозяин, со светской непринужденностью угощая Франца, - бедняга мне очень предан и очень старателен. Он помнит, что я спас ему жизнь, а так как он, по-видимому, дорожил своей головой, то он благода- рен мне за то, что я ее сохранил ему.
Али подошел к своему хозяину, взял егоуку и поцеловал.
- Не будет ли нескромностью с моей стороны, - скал Франц, - если я спрошу, при каких обстоятельствах вы совершили это доброе дело?
- Это очень просто, - отвечал хозяин. - По-видимому, этот плут прогу- ливался около сераля тунисского бея ближе, чем это позвотельно черно- кожему; ввиду чего бей приказал отрезать ему язык, руку и голову: в пер- вый день -зык, во второй - руку, а в третий - голову. Мне всегда хоте- лось иметь немого слугу; я подождал, пока ему отрезали язык, и предложил бою променять его на чудесное двуствольное ружье, которое накануне, как мне показалось, очень поправилось его высочеству. Он колебался: так хо- телось ему покончить с этим несчастным. Но я прибавил к ружью английский охотничий нож, которым я перерубил ятаган его высочества; тогда бей сог- ласился оставить бедняге руку и голову, по с тем условием, чтобы его но- ги больше не было в Тунисе. Напутствие было излишне. Чуть только этот басурман издали увидит берега Африки,ак он тотчас же забирается в са- мую глубину трюма, и его не выманить оттуда до тех пор, пока третья часть света не скроется из виду.
ранц задумался, по зная, как истолковать жестокое добродушие, с ко- рым хозяин рассказал ему это происшествие.
- Значит, подобно благодному моряку, имя которого вы носите, - ска- зал он, чтобы переменитьазговор, - вы проводите жизнь в путешествиях?
- Да. Это обет, который я дал в те времена, когда отнюдь не думал, что буду когда-нибудь иметь возможность выполнить его, - отвечал, улыба- ясь, незнакомец. - Я дал еще несколько обетов и надеюсь в свое время вы- полнить их тоже.
Хотя Синдбад произнес эти слова с величайшим хладнокровием, в его глазах мелькнуло выражение жестокой ненавии.
- Вы, должно быть, много страдали? - спросил Франц.
Синдбад вздрогнул и пристально посмотрел на нею.
- Что вас навело на такую мысль? - спросил он.
- Все, - отвечал Франц, - ваш голос, взгляд, ваша бледность, самая жизнь, которую вы ведете.
- Я? Я веду самую счастливую жизнь, какая только может быть на земле, - жизнь паши. Я владыка мира; если мне понравится какое-нибудь место, я там остаюсь; если соскучусь, уезжаю; я свободен, как птица;у меня крылья, как у нее; люди, которые меня окружают, повинуются мне по перво- му знаку. Иногда я развлекаюсь тем, что издеваюсь над людскимравосуди- ем, похищая у него разбойника, которого оно ищет, или преступника, кото- рого оно преследует. А кроме того, у меня есть собственное правосудие, всех инстанций, без отсрочек и апелляций, которое осуждает и оправдывает и в которое никто не вмешивается. Если бы вы вкусили моей жизни, то не захотели бы иной и никогда не возвратились бы в мир, разве олько ради какого-нибудь сокровенного замысла.
- Мщения, например! - сказал Франц.
Незнакомец бросил на Франца один из тех взглядов, которые проникают до самого дна ума и сердца.
- Почему именно мщения? спросил он.
- Потому что, - возразил Франц, - вы кажетесь мне человеком, который подвергается гонению общества и готовится свести с ним какие-то страшные счеты.
- Ошибаетесь, - сказал Синдбад и рассмеялся своим странным смехом, оажавшим острые белые зубы, - я своего рода филантроп и, может быть, когда-нибудь отправлюсь в Париж и вступлю в соперничество с господином Аппером и с Человеком в синем плаще 8].
- И это будет ваше первое путешествие в Париж?
- Увы, да! Я не слишком любопытен, не правда ли? Но уверяю вас, не я тому виной; время для этого еще приде
- И скоро вы думаете быть в Париже?
- Сам не знаю, все зависит от стечения обстоятельств.
- Я хотел бы там быть в одно время с вами постараться, насколько это будет в моих силах, отплатить вам за гостеприимство, которое вы так широко оказываете мне на Монте-Кристо.
- Я с величайшим удовольствием принял бы ваше приглашение, - отвечал хозяин, но, к сожалению, если я поеду в Париж, то, вероятно, инкогнито.
Между тем ужин продолжался; впрочем, он, казалось, был подан только для Франца, ибо незнакомец едва притронулся к роскошному пиршеству, ко- тороен устроил для нежданного гостя и которому тот усердно отдавал должное.
Наконец, Али принес десерт, или, вернее, снял корзины со статуй и поставил на стол.
Между корзинами он поставил небольшую золоченую чашу с крышкой.
Почтение, с которым Али принес эту чашу, возбудило во Франце любо- пытство. Он поднял крышку и увидел зеленоватое тесто, по виду напоминав- шее шербет, но совершенно ему не известное.
Он в недоумении снова закрыл чашу и, взглянув на хозяина, увидел, что тот насмешливо улыбается.
- Вы не можете догадаться, что в этой чаше, и вас разбирает любо- пытство?
- Да, признаюсь.
- Этот зеленый шербет - не что иное, как амврозия, которую Геба пода- вала на стол Юпитеру.
- Но эта амврозия, - сказал Франц, - побывав в руках людей, воятно, променяла свое небесное название на земное? Как называется это снадобье, к которому, впрочем, я не чувствую особенного влечения, на человеческом языке?
- Вот неопровержимое доказательство нашего материализма! - воскликнул Синдбад. - Как часто проходим мы милнашего счастья, не замечая его, не взглянув на него; а если и взгляне то не узнаем его. Если вы человек положительный и ваш кумир - золото, вкусите этого шербета, и перед вами откроются россыпи Перу, Гузерата и Голкопды; если вы человек воображе- ния, поэт, - вкусите его, и границы возможного исчезнут: беспредельные дали откроются ред вами, вы будете блуждать, свободный сердцем, сво- бодный душою, в бесконечных просторах мечты. Если вы честолюбивы, гони- тесь за земнывеличием - вкусите его, и через час вы будете властели- ном, - не маленькой страны в уголке Европы, как Англия, Франция или Ис- пания, а влтелином земли, властелином мира, властелином вселенной. Троп ваш будет стоять на той горе, на которую Сатана возвел Иисуса и, не поклоняясь блуду, не лобызая его когтей, вы будете верховным повелителем всех земных царств. Согласитесь, что это соблазнительно, тем более что для этого достаточно... Посмотрите.
С этими словами он поднял крышку маленькой золоченой чаши, взял ко- фейной ложечкой кусочек волшебного шербета, поднес его ко рту и медленно проглотил, полузакрыв глаза и закинув голову.
Франц не мешал своему хозяину наслаждаться любимым лакомством; когда тот немного пришел в себя, он спросил:
- Но что же это за волшебное кушанье?
- Слыхали вы о Горном Старце [19], - спросил хозяин, - о том самом, который хотел убить Филиппа Августа?
- Разумеется.
- Вам известно, что он владел роскошной долиной у подножия горы, ко- торой он обязан своим поэтическим прозвищем. В этой долине раскинулись великолепные сады, насажденные Хасаном-ибн-Сабба, а в садах были уеди- ненные беседки. В эти беседки он приглашал избранных и угощал их, по словам Марко Поло, некоей травой, которая переносила их в эдем, где их ждали вечно цветущие расния, вечно спелые плоды, вечно юные девы. То, что эти счастливые юноши принимали за действительность, была мечта, но меа такая сладостная, такая упоительная, такая страстная, что они про- давали за нее душу и тело тому, кто ее дарил им, повиновались ему, как богу, шли на край света убивать указанную им жертву и безропотно умирали мучительной смертью в надежде, что это лишь переход к той блаженной жиз- ни, которую им сулила священная трава.
- Так это гашиш! - воскликнул Франц. - Я слыхал о нем.
- Вот именно, любезный Аладдин, это гашиш, самый лучший, мый чистый александрийский гашиш, от Абугора, несравненного мастера, великого чело- века, которому следовало бы выстроить дворец с надписью: "Продавцу счастья - благодарное человечество".
- А знаете, - сказ Франц, - мне хочется самому убедиться в справед- ливости ваших похвал.
- Судите сами, дорогой гость, судите сами; но не останавливайтесь первом опыте. Чувства надо приучать ко всякому новому впечатлению, неж- ному или острому, печальному или радостному. Природа борется против этой божественной травы, ибо она не создана для радости и цепляется за са- дания. Нужно, чтобы побежденная природа пала в этой борьбе, нужно, чтобы действительность последовала за мечтой: и тогда мечта берет верх, мечта становится жизнью, а жизнь - мечтою. Но сколь различны эти преврания! Сравнив горести подлинной жизни с наслаждениями жизни воображаей, вы отвернетесь от жизни и предадитесь вечной мечте. Когда вы покете ваш собственный мир для мира других, вам покажется, что вы сменили неаполи- танскую весну на лапландскую зиму. Вам покажется, что вы спустились из рая на землю, с неба в ад. Отведайтеашиша, дорогой гость, отведайте.
Вместо ответа Франц взял ложку, набрал чудесного шербета столько же, сколько взял сам хозяин, и поднес ко рту.
- Черт возьми! - сказал он, проглотив божественное снадобье. - Не знаю, насколько приятны будут последствия, по это вовсе не так вкно, как вы уверяете.
- Потому что ваше небо еще не приноровилось к необыкновенному вкусу этого вещества. Скажите, разве вам с первого раза понравились устрицы, чай, портер, трюфели, все то, к чему вы после пристрастились? Разве вы понимаете римлян, которые приправляли фазанов асй-фетидой, и китайцев, которые едят ласточкины гнезда? Разумеется, нет. То же и с гашишем. По- терпите неделю, и ничто другое в мире не сравнится для вас с ним, каким бы безвкусным и пресным он ни казался вамегодня. Впрочем, перейдем в другую комнату, в вашу. Али подаст нам трубки и кофе.
Они встали, и пока тот, кто назвал себя Синдбадом и когмы тоже вре- мя от времени наделяли этим именем, чтобы как-нибудь назать его, отда- вал распоряжения слуге, Франц вошел в соседнюю комнату.
Убранство ее было проще, но не менее богато. Она была совершенно круглая, и ее всю опоясывал огромный диван. Но диван, стены, потолок и пол были покрыты драгоценными мехами, мягкими и нежными, как самый пуши- стыйовер; то были шкуры африканских львов с величественными гривами, полосатых бенгальских тигров, шкуры капских пантер, в ярких пятнах, по- доо той, которую увидел Данте, шкуры сибирских медведей и норвежских лисиц - они были положены одна на другую, так что казалось, будто ступа- ешь по густой траве или покоишься на пуховой постели.
Гость и хозяин легли на диван; чубуки жасминового дерева с янтарными мундштуками были у них под рукой уже набитые табаком, чтобы не набивать два раза один и тот же. Они взяли по трубке. Али подал огня и ушел за кофе.
Наступило молчание; Синдбад погрузился в думы, которые, казалось, не покидали его даже во время беседы, а Франц предался молчаливым грезам, что всегда посещают курильщика хорошего табака, вместе с дымом которого отлетают все скорые мысли и душа населяется волшебными снами.
Али принес кофе.
-ак вы предпочитаете, - спросил незнакомец, - пофранцузски или по-турецки, крепкий или слабый, с сахаром или без сахара, настоявшийся илкипяченый? Выбирайте: имеется любой.
- Я буду пить по-турецки, - оечал Франц.
- И вы совершенно правы, - сказал хозяин, - это показыет, что у вас есть склонность к восточной жизни. Ах! Только на Востоке умеют жить. Что касается меня, - прибавил он со стнной улыбкой, которая не укрылась от Франца, - когда я покончу со свои делами в Париже, я поеду доживать свой век на Восток; и если вамгодно будет навестить меня, то вам при- дется искать меня в Каире, в Багдаде или в Исфагане.
- Это будет совсем нетрудно, - сказал Франц, - потому что мне кажет- ся, будто у меня растутрлиные крылья и на них я облечу весь мир в одни сутки.
- Ага! Это действует гашиш! Так расправьте же свои крылья и оситесь в надземные пространства: не бойтесь, вас охраняют, и если ваши крылья, как крылья Икара, растают от жгучего солнца, мы примем в в наши объятия.
Он сказал Али несколько слов по-арабски, тот поонился и вышел.
Франц чувствовал, что с ним происходит странное превращение. Вся ус- талость, накопившаяся за день, вся тревога, вызванная событиями вечера, улетучивались, как в ту первую минуту отдыха, когда еще настолько бодрствуешь, что чувствуешь приближение сна. Его тело приобрело бесплот- нуюегкость, мысли невыразимо просветлели, чувства вдвойне обострились. Гизонт его все расширялся, но не тот мрачный горизонт, который он ви- дел наяву и в котором чувствовал какую-то смутную угрозу, а голубой, прозрачный необозримый, в лазури моря, в блеске солнца, в благоухании ветра. Потом, под звуки песен своих матросов, звуки оль чистые и проз- рачные, что они составили бы божественную мелодию, если бы удалось их записать, он увидел, как перед ним встает остров Монте-Кристо, но не грозным утесом на волнах, а оазисом в пустыне; чем ближе подходила лод- ка, тем шире разливалось пение, ибо с острова к небесам неслась та- инственная и волшебная мелодия, словно некая Лорелея хотела завлечь ры- бака или чародей Амфион - воздвигнуть там город.
Наконец лодка коснулась берега, но без усилий, без толчка, как губы пкасаются к губам, и он вошел в пещеру, а чарующая музыка все не умол- кала. Он спустился, или, вернее, ему показалось, что он спускается по ступеням, вдыхая свежий благовонный воздух, подобный тому, который веял вокруг грота Цирцеи, напоенный таким благоуханием, что от него душа растворяется в мечтаниях, насыщенный таким огнем, что от него распаляют- ся чувства; и он увидел все, что с ним было наяву, начиная с Синдбада, своо фантастического хозяина, до Али, немого прислужника; потом все смешалось и исчезло, как последние тени в гаснущем волшебном фонаре, и он очутился в зале со статуями, освещенной одним тех тусклых све- тильников, которые у древних охраняли по ночам сон или наслаждение.
То были те же статуи, с пышными формами, сладострастные и в то нее время полные поэзии, с магнетическим взглядом, с соблазнительной улыб- кой, с пышными кудрями. То были Фрина, Клеопатра, Мессалина, три великие куртизанки; и среди этих бесстыдных видений, подоо чистому лучу, по- добно ангелу на языческом Олимпе, возникло целомудренное создани свет- лый призрак, стыдливо прячущий от мраморных распутниц свое дственное чело.
И вот все три статуи объединились в страстном вожлении к одному возлюбленному, и этот возлюбленный был он; они приблизились к его ложу в длинных, ниспадающих до ног белых туниках, с обнаженными персям в вол- нах распущенных кос; они принимают позы, которые соблазняли богов, но перед которыми устояли святые, они озирают на него тем неумолимым в пла- менным взором, каким глядит на птицу змея, и он не имеет сил противиться этим взорам, мучительным, как объятие, и сладостным, как лобзание.
Франц закрывает глаза и, бросая вокруг себя последний взгляд, смутно видит стыдливую статую, закутанную в свое покрывало; и вот его глаза сомкнулись для действительности, а чувства раскрылись для немыслимых ощущений.
Тогда настало нескончаемое наслаждение, неустанная страсть, которую пророк обещал своим избранникам. Мраморные уста ожили, перси потеплели, и для Франца, впервые отдавшегося во власть гашиша, страсть стала мукой, наслаждение - пыткой; он чувствовал, как к его лихорадочным губам прижи- маются мраморные губы, упругие и холодные, как кольца змеи; но в то вре- мя как руки его пытались оттолкнуть эту чудовищную страсть, чувства его покорялись обаянию таинственного сна, и, наконец, после борьбы, за кото- рую не жаль отдать душу, он упал навзничь, задыхаясь, обессиленный, из- немогая от наслаждения, отдаваясь поцелуям мраморных любовниц и чаро- дейст исступленного сна.
XI. ПРОБУЖДЕНИЕ
Когда Франц очнулся, окружающие его предметы показались ему продолже- нием сна; ему мерещилось, что он в могильном скпе, куда, словно сост- радательный взгляд, едва проникает луч солнца; он протянул руку и нащу- пал голый камень; он приподнялся и увидел, что лежит в своем плаще на ложе из сухого вереска, очень мягком и пахучем.
Видения исчезли, и статуи, словно это были призраки, вышедшие из мо- гил, пока он спал, скрылись при его пробуждении.
Он сделал несколько шагов по направлению к лучу света; бурное снови- дение сменилось спокойной действительностью. Он понял, что он в пещере, подошел к полукруглому выходу и увидел голубое небо и лазурное море. Лу- чи утреннего солнца пронизывали волны и воздух; на берегу сидели матро- сы, они разговаривали и смеялись; шагах в десяти от берега лодка плавно покачивалась на якоре.
Несколько минут он наслаждался прохладным ветром, овевавшим его лоб; слушал абый плеск волн, разбивавшихся о берег и оставлявших на утесах кружево пены, белой, как серебро; безотчетно, бездумно отдался он бо- жественной прелести ут, которую особенно живо чувствуешь после фантас- тического сновидения; мало-помалу, глядя на открывшуюся его взорам жизнь природы, такую спокойную, чистую, величавую, он ощутил неправдоподобие своих снов, и память вернула его к действительности.
[ 1 ]
[ 2 ]
[ 3 ]
[ 4 ]
[ 5 ]
[ 6 ]
[ 7 ]
[ 8 ]
[ 9 ]
[ 10 ]
[ 11 ]
[ 12 ]
[ 13 ]
[ 14 ]
[ 15 ]
[ 16 ]
[ 17 ]
[ 18 ]
[ 19 ]
[ 20 ]
[ 21 ]
[ 22 ]
[ 23 ]
[ 24 ]
[ 25 ]
[ 26 ]
[ 27 ]
[ 28 ]
[ 29 ]
[ 30 ]
[ 31 ]
[ 32 ]
[ 33 ]
[ 34 ]
[ 35 ]
[ 36 ]
[ 37 ]
[ 38 ]
[ 39 ]
[ 40 ]
[ 41 ]
[ 42 ]
[ 43 ]
[ 44 ]
[ 45 ]
[ 46 ]
[ 47 ]
[ 48 ]
[ 49 ]
[ 50 ]
[ 51 ]
[ 52 ]
[ 53 ]
[ 54 ]
[ 55 ]
[ 56 ]
[ 57 ]
[ 58 ]
[ 59 ]
[ 60 ]
[ 61 ]
[ 62 ]
[ 63 ]
[ 64 ]
[ 65 ]
[ 66 ]
[ 67 ]
[ 68 ]
[ 69 ]
[ 70 ]
[ 71 ]
[ 72 ]
[ 73 ]
[ 74 ]
[ 75 ]
[ 76 ]
[ 77 ]
[ 78 ]
[ 79 ]
[ 80 ]
[ 81 ]
[ 82 ]
[ 83 ]
/ Полные произведения / Дюма А. / Граф Монте-Кристо
|
Смотрите также по
произведению "Граф Монте-Кристо":
|