• Сочинения
  
• Краткие содержания
  
• Полные произведения
  
• Характеристики
  
• Биографии
  
• Критика
  
• ГДЗ
  

/ Полные произведения / Солженицын А.И. / Раковый корпус

Раковый корпус [28/32]

Скачать полное произведение

    Вчера Вадим радовался безудержно, заснуть не мог, но сегодня к утру раздумался: а когда ж это золото довезут? Если б его дали на руки маме -- уже сегодня утром оно было бы здесь. Будут ли его везти три дня? или неделю? Этим вопросом Вадим и встретил подходящих к нему врачей.
     -- На днях, конечно на днях,-- сказала ему Людмила Афанасьевна.
     (Но про себя-то знала она эти дни. Она знала случай, когда другой препарат был назначен московским институтом для рязанского диспансера, но девчЈнка на сопроводиловке надписала: "казанскому", а в министерстве -- без министерства тут никак -- прочли "казахскому" и отправили в Алма-Ату.)
     Что может сделать радостное известие с человеком! Те же самые чЈрные глаза, такие мрачные последнее время, теперь блистали надеждой, те же самые припухлые губы, уже в непоправимо косой складке, опять выровнялись и помолодели, и весь Вадим, побритый, чистенький, подобранный, вежливый, сиял как именинник, с утра обложенный подарками. {307}
     Как мог он так упасть духом, так ослабиться волей последние две недели! Ведь в воле -- спасение, в воле -- всЈ! Теперь -- гонка! Теперь только одно: чтобы золото быстрей пронеслось свои три тысячи километров, чем свои тридцать сантиметров проползут метастазы! И тогда золото очистит ему пах. Оградит остальное тело. А ногой -- ну, ногой бы можно и пожертвовать. Или может быть -- какая наука в конце концов может совсем запретить нам веру? -- попятно распространяясь, радиоактивное золото излечит и саму ногу?
     В этом была справедливость, разумность, чтоб именно он остался жив! А мысль примириться со смертью, дать чЈрной пантере себя загрызть -- была глупа, вяла, недостойна. Блеском своего таланта он укреплялся в мысли, что -- выживет, выживет! Полночи он не спал от распирающего радостного возбуждения, представляя, что может сейчас делаться с тем свинцовым бюксиком, в котором везут ему золото: в багажном ли оно вагоне? или везут его на аэродром? или оно уже на самолЈте? Он глазами возносился туда, в три тысячи километров тЈмного ночного пространства, и торопил, торопил, и даже ангелов бы кликнул на помощь, если б ангелы существовали.
     Сейчас на обходе он с подозрением следил, что будут делать врачи. Они ничего худого не говорили, и даже лицами старались не выражать, но -- щупали. Щупали, правда, не только печень, а в разных местах, и обменивались какими-то незначительными советами. Вадим отмеривал, не дольше ли они щупают печень, чем всЈ остальное.
     (Они видели, какой это пристальный настороженный больной, и совсем без надобности ходили пальцами даже на селезЈнку, но истинная цель их наторЈнных пальцев была проверить, насколько изменена печень.)
     Никак не удалось бы быстро миновать и Русанова: он ждал своего спецпайка внимания. Он последнее время очень подобрел к этим врачам: хотя и не заслуженные, и не доценты, но они его вылечили, факт. Опухоль на шее теперь свободно побалтывалась, была плоская, небольшая. Да, наверно, и с самого начала такой опасности не было, как раздули.
     -- Вот что, товарищи,-- заявил он врачам.-- Я от уколов устал, как хотите. Уже больше двадцати. Может, хватит, а? Или я дома докончил бы?
     Кровь у него, действительно, была совсем неважная, хотя переливали четыре раза. И -- жЈлтый, заморенный, сморщенный вид. Даже тюбетейка на голове стала как будто большая.
     -- В общем, спасибо, доктор! Я тогда, вначале, был неправ,-- честно объявил Русанов Донцовой. Он любил признавать свои ошибки.-- Вы меня вылечили -- и спасибо.
     Донцова неопределЈнно кивнула. Не от скромности так, не от смущения, а потому что ничего он не понимал, что говорил. ЕщЈ ожидали его вспышки опухолей во многих железах. И от быстроты процесса зависело -- будет ли вообще он жив через год.
     Как, впрочем, и она сама. {308}
     Она и Гангарт жЈстко щупали его под мышками и надключичные области. Русанов даже поЈживался, так сильно они давили.
     -- Да там нет ничего! -- уверял он. Теперь-то ясно было, что его только запугивали этой болезнью. Но он -- стойкий человек, и вот легко еЈ перенЈс. И этой стойкостью, обнаруженной в себе, он особенно был горд.
     -- Тем лучше. Но надо быть очень внимательным самому, товарищ Русанов,-- внушала Донцова.-- Дадим вам ещЈ укол или два, и пожалуй выпишем. Но вы будете являться на осмотр каждый месяц. А если сами что-нибудь где-нибудь заметите, то и раньше.
     Однако повеселевший Русанов из своего-то служебного опыта понимал, что эти обязательные явки на осмотр -- простые галочные мероприятия, графу заполнить. И сейчас же пошЈл звонить домой о радости.
     Дошла очередь до Костоглотова. Этот ждал их со смешанным чувством: они ж его, как будто, спасли, они ж его и погубили. МЈд был с дЈгтем равно смешан в бочке, и ни в пищу теперь не шЈл, ни на смазку колЈс.
     Когда подходила к нему Вера Корнильевна одна -- это была Вега, и о чЈм бы по службе она его ни спрашивала, и что бы ни назначала -- он смотрел на неЈ и радовался. Он почему-то, последнюю неделю, полностью простил ей то калечение, которое она настойчиво несла его телу. Он стал признавать за ней как будто какое-то право на своЈ тело -- и это было ему тепло. И когда она подходила к нему на обходах, то всегда хотелось погладить еЈ маленькие руки или мордой потереться о них как пЈс.
     Но вот они подошли вдвоЈм, и это были врачи, закованные в свои инструкции, и Олег не мог освободиться от непонимания и обиды.
     -- Ну как? -- спросила Донцова, садясь к нему на кровать. А Вега стояла за еЈ спиной и слегка-слегка ему улыбалась. К ней опять вернулось это расположение или даже неизбежность -- всякий раз при встрече хоть чуть да улыбнуться ему. Но сегодня она улыбалась как через пелену.
     -- Да неважно,-- устало отозвался Костопотов, вытягивая голову из свешенного состояния на подушку.-- ЕщЈ стало у меня от неудачных движений как-то сжимать вот тут... в средостении. Вообще чувство, что меня залечили. Прошу -- кончать.
     Он не с прежним жаром этого требовал, а говорил равнодушно, как о деле чужом и слишком ясном, чтоб ещЈ настаивать.
     Да Донцова что-то и не настаивала, устала и она:
     -- Голова -- ваша, как хотите. Но лечение не кончено. Она стала смотреть его кожу на полях облучения. Пожалуй, кожа уже взывала об окончании. Поверхностная реакция могла ещЈ и усилиться после конца сеансов.
     -- Он у нас уже не по два в день получает? -спросила Донцова.
     -- Уже по одному,-- ответила Гангарт. {309}
     (Она произносила такие простые слова: "уже по одному", и чуть вытягивала тонкое горло, и получалось, что она что-то нежное выговаривала, что должно было тронуть душу!)
     Странные живые ниточки, как длинные женские волосы, зацепились и перепутали еЈ с этим больным. И только она одна ощущала боль, когда они натягиваются и рвутся, а ему не было больно, и вокруг не видел никто. В тот день, когда Вера услышала о ночных сценах с Зоей, ей как будто рванули целый клок. И может, так было бы и лучше кончить. Этим рывком напомнили ей закон, что мужчинам не ровесницы нужны, а те, кто моложе. Она не должна была забывать, что еЈ возраст пройден.
     Но потом он стал так явно попадаться ей на дороге, так ловить еЈ слова, так хорошо разговаривать и смотреть. И ниточки-волосы стали отбиваться по одной и запутываться вновь.
     Что были эти ниточки? Необъяснимое и нецелесообразное. Вот-вот он должен был уехать -- и крепкая хватка будет держать его там. И приезжать он будет лишь тогда, когда станет очень худо, когда смерть будет гнуть его. А чем здоровей -- тем реже, тем никогда.
     -- А сколько он у нас получил синэстрола? -- осведомлялась Людмила Афанасьевна.
     -- Больше, чем надо,-- ещЈ прежде Веры Корнильевны неприязненно сказал Костоглотов и смотрел тупо.-- На всю жизнь хватит.
     В обычное время Людмила Афанасьевна не спустила б ему такой грубой реплики и проработала бы крепко. Но сейчас -- поникла в ней вся воля, она еле доканчивала обход. А вне своей должности, уже прощаясь с ней, она, собственно, не могла возразить Костоглотову. Конечно, лечение было варварское.
     -- Вот вам мой совет,-- сказала она примирительно и так, чтобы в палате не слышали.-- Не надо вам стремиться к семейному счастью. Вам надо ещЈ много лет пожить без полноценной семьи.
     Вера Корнильевна опустила глаза.
     -- Потому что, помните: ваш случай был очень запущенный. Вы к нам прибыли поздно.
     Знал Костоглотов, что дело плохо, но так вот прямо услышав от Донцовой, разинул рот.
     -- М-мда-а-а,-- промычал он. Но нашЈл утешающую мысль: -- Ну, да я думаю -- и начальство об этом позаботится.
     -- Будете, Вера Корнильевна, продолжать ему тезан и пентаксил. Но вообще придЈтся отпустить его отдохнуть. Мы вот что сделаем, Костоглотов: мы выпишем вам трЈхмесячный запас синэстрола, он в аптеках сейчас есть, вы купите -- и обязательно наладите лечение дома. Если уколы делать там у вас некому -- берите таблетками.
     Костоглотов шевельнул губами напомнить ей, что, во-первых, нет у него никакого дома, во-вторых, нет денег, а в-третьих не такой он дурак, чтоб заниматься тихим самоубийством. {310}
     Но она была серо-зелЈная, измученная, и он раздумал, не сказал.
     На том и кончился обход.
     Прибежал Ахмаджан: всЈ уладилось, пошли и за его обмундированием. Сегодня он будет с дружком выпивать! А справки-бумажки завтра получит. Он так был возбуждЈн, так быстро и громко говорил, как никогда ещЈ его не видели. Он с такой силой и твЈрдостью двигался, будто не болел эти два месяца с ними здесь. Под чЈрным густым Јжиком, под мазутно чЈрными бровями глаза его горели как у пьяного и всей спиной он вздрагивал от ощущения жизни -- за порогом, сейчас. Он кинулся собираться, бросил, побежал просить, чтоб его покормили обедом вместе с первым этажом.
     А Костоглотова вызвали на рентген. Он ждал там, потом лежал под аппаратом, потом ещЈ вышел на крыльцо посмотреть, отчего погода такая хмурая.
     ВсЈ небо заклубилось быстрыми серыми тучами, а за ними ползла совсем фиолетовая, обещая большой дождь. Но очень было тепло, и дождь мог полить только весенний.
     Гулять не выходило, и снова он поднялся в палату. ЕщЈ из коридора он услышал громкий рассказ взбудораженного Ахмаджана:
     -- Кормят их, гад буду, лучше, чем солдат! Ну -- не хуже! Пайка -- кило двести. А их бы говном кормить! А работать -- не работают! Только до зоны их доведЈм, сейчас разбегут, прятают и спят целый день!
     Костоглотов тихо вступил в дверной проЈм. Над постелью, ободранной от простынь и наволочки, Ахмаджан стоял с приготовленным узелком и, размахивая рукой, блестя белыми зубами, уверенно досказывал свой последний рассказ палате.
     А палата вся переменилась -- уже ни Федерау не было, ни философа, ни Шулубина. Этого рассказа при прежних составах палаты почему-то Олег никогда от Ахмаджана не слышал.
     -- И -- ничего не строят? -- тихо спросил Костоглотов.-- Так-таки ничего в зоне и не возвышается?
     -- Ну, строят,-- сбился немного Ахмаджан.-- Ну -- плохо строят.
     -- А вы бы -- помогли...-- ещЈ тише, будто силы теряя, сказал Костоглотов.
     -- Наше дело -- винтовка, ихнее дело -- лопата! -- бодро ответил Ахмаджан.
     Олег смотрел на лицо своего товарища по палате, словно видя его первый раз, или нет, много лет его видев в воротнике тулупа и с автоматом. Не развитый выше игры в домино, он был искренен, Ахмаджан, прямодушен.
     Если десятки лет за десятками лет не разрешать рассказывать то, как оно есть,-- непоправимо разблуживаются человеческие мозги, и уже соотечественника понять труднее, чем марсианина.
     -- Ну, как ты это себе представляешь? -- не отставал Костоглотов.-- Людей -- и говном кормить? Ты -- пошутил, да? {311}
     -- Ничего не шутил! Они -- не люди! Они -- не люди! -- уверенно разгорячЈнно настаивал Ахмаджан.
     Он надеялся и Костоглотова убедить, как верили ему другие тут слушатели. Он знал, правда, что Олег -- ссыльный, а о лагерях его он не знал.
     Костоглотов покосился на койку Русанова, не понимая, почему тот не вступается за Ахмаджана, но того просто не было в палате.
     -- А я тебя -- за армейца считал. А ты во-от в какой армии служил,-- тянул Костоглотов.-- Ты -- Берии служил, значит?
     -- Я никакой Берии не знаю! -- рассердился и покраснел Ахмаджан.-- Кто там сверху поставят -- моЈ дело маленькое. Я присягу давал -- и служил. Тебя заставят -- и ты служил... -------- 33
     В тот день и полил дождь. И всю ночь лил, да с ветром, а ветер всЈ холодал, и к утру четверга шЈл дождь уже со снегом, и все, кто в клинике предсказывал весну и рамы открывал, тот же и Костоглотов -- примолкли. Но с четверга ж с обеда кончился снег, пересекся дождь, упал ветер -- стало хмуро, холодно и неподвижно.
     В вечернюю же зарю тонкой золотой щелью просветлился западный край неба.
     А в пятницу утром, когда выписывался Русанов, небо распахнулось без облачка, и даже раннее солнце стало подсушивать большие лужи на асфальте и земляные дорожки искосные, через газоны.
     И почувствовали все, что вот это уже начинается самая верная и бесповоротная весна. И прорезали бумагу на окнах, сбивали шпингалеты, рамы открывали, а сухая замазка падала на пол санитаркам подметать.
     Павел Николаевич вещей своих на склад не сдавал, казЈнных не брал и волен был выписываться в любое время дня. За ним приехали утром, сразу после завтрака.
     Да кто приехал! -- машину привЈл Лаврик: он накануне получил права! И накануне же начались школьные каникулы -- с вечеринками для Лаврика, с прогулками для Майки, и оттого младшие дети ликовали. С ними двумя Капитолина Матвеевна и приехала, без старших. Лаврик выговорил, что после этого повезЈт покатать друзей -- и должен был показать, как уверенно водит и без Юрки.
     И как в ленте, крутимой назад, всЈ пошло наоборот, но насколько же веселее! Павел Николаевич зашЈл в каморку к старшей сестре в пижаме, а вышел в сером костюме. ВесЈлый Лаврик, гибкий красивый парень в новом синем костюме, совсем уже взрослый, если бы в вестибюле не затеял возню с Майкой, всЈ время гордо крутил вокруг пальца на ремешке автомобильный ключ. {312}
     -- А ты все ручки закрыл? -- спрашивала Майка.
     -- Все.
     -- А стЈкла все закрутил?
     -- Ну, пойди проверь.
     Майка бежала, тряся тЈмными кудряшками, и возвращалась:
     -- ВсЈ в порядке.-- И тут же делала вид испуга: -- А багажник ты запер?
     -- Ну, пойди проверь.
     И опять она бежала.
     По входному вестибюлю всЈ так же несли в банках жЈлтую жидкость в лабораторию. Так же сидели изнурЈнные, без лица, ожидая свободных мест, и кто-то лежал врастяжку на скамье. Но Павел Николаевич смотрел на это всЈ даже снисходительно: он оказался мужественным человеком и сильнее обстоятельств.
     Лаврик понЈс папин чемодан. Капа в демисезонном абрикосовом пальто со многими крупными пуговицами, медногривая, помолодевшая от радости, отпускающе кивнула старшей сестре и пошла под руку с мужем. По другую сторону отца повисла Майка.
     -- Ты ж посмотри, какая шапочка на ней! Ты ж посмотри -- шапочка новая, полосатая!
     -- Паша, Паша! -- окликнули сзади.
     Обернулись.
     ШЈл Чалый из хирургического коридора. Он отлично бодро выглядел, даже уже не жЈлтый. Лишь и было в нЈм от больного, что -- пижама больничная да тапочки.
     Павел Николаевич весело пожал ему руку и сказал:
     -- Вот, Капа,-- герой больничного фронта, знакомься! Желудок ему отхватили, а он только улыбается.
     Знакомясь с Капитолиной Матвеевной, Чалый изящно как-то состкнул пятками, а голову отклонил набок -- отчасти почтительно, отчасти игриво.
     -- Так телефончик, Паша! Телефончик-то оставь! -- теребил Чалый.
     Павел Николаевич сделал вид, что в дверях замешкался, и может быть не дослышал. Хороший был Чалый человек, но всЈ-таки другого круга, других представлений, и пожалуй не очень солидно было связываться с ним. Русанов искал, как поблагородней ему бы отказать.
     Вышли на крыльцо, и Чалый сразу окинул "москвича", уже развЈрнутого Лавриком к движению. Оценил глазами и не спросил: "твоя?", а сразу:
     -- Сколько тысяч прошла?
     -- Да ещЈ пятнадцати нет.
     -- А чего ж резина такая плохая?
     -- Да вот попалась такая... Делают так, работнички...
     -- Так тебе достать?
     -- А ты можешь?! Максим!
     -- іЖ твою Јж! Да шутя! Пиши и мой телефон, пиши! -- тыкал он в грудь Русанову пальцем.-- Как отсюда выпишусь -- в течении недели гарантирую! {313}
     Не пришлось и причины придумывать! Вырвал Павел Николаевич из записной книжечки листик и написал Максиму служебный свой и домашний свой.
     -- ВсЈ, порядочек! Будем звонить! -- прощался Максим. Майка прыгнула на переднее, а родители сели сзади.
     -- Будем дружить! -- подбадривал их Максим на прощанье. Хлопнули дверцы.
     -- Будем жить! -- кричал Максим, держа руку как "рот фронт".
     -- Ну? -- экзаменовал Лаврик Майку.-- Что сейчас делать? Заводить?
     -- Нет! Сперва проверить, не стоит ли на передаче! -- тарахтела Майка.
     Они поехали, ещЈ кое-где разбрызгивая лужи, завернули за угол ортопедического. Тут в сером халате и сапогах прогулочно, не торопясь, шЈл долговязый больной как раз посередине асфальтного проезда.
     -- А ну-ка, гудни ему как следует! -- успел заметить и сказать Павел Николаевич.
     Лаврик коротко сильно гуднул. Долговязый резко свернул и обернулся. Лаврик дал газу и прошЈл в десяти сантиметрах от него.
     -- Я его звал -- Оглоед. Если бы вы знали, какой неприятный завистливый тип. Да ты его видела, Капа.
     -- Что ты удивляешься, Пасик! -- вздохнула Капа.-- Где счастье, там и зависть. Хочешь быть счастливым -- без завистников не проживЈшь.
     -- Классовый враг,-- бурчал Русанов.-- В другой бы обстановке...
     -- Так давить его надо было, что ж ты мне сказал -- гудеть? -- смеялся Лаврик и на миг обернулся.
     -- Ты -- не смей головой вертеть! -- испугалась Капитолина Матвеевна.
     И правда, машина вильнула.
     -- Ты не смей головой вертеть! -- повторила Майка и звонко смеялась.-- А мне можно, мама? -- И крутила головку назад то через лево, то через право.
     -- Я вот его не пущу девушек катать, будет знать! Когда выезжали из медгородка, Капа отвертела стекло и, выбрасывая что-то мелкое через окно назад, сказала:
     -- Ну, хоть бы не возвращаться сюда, будь он проклят! Не оборачивайтесь никто!
     А Костоглотов им вослед матюгнулся всласть, длинным коленом.
     Но вывод сделал такой, что это -- правильно: надо и ему выписываться обязательно утром. Совсем ему неудобно среди дня, когда всех выписывают -- никуда не успеешь.
     А выписка ему была обещана назавтра.
     Разгорался солнечный ласковый день. ВсЈ быстро прогревалось и высыхало. В Уш-Тереке тоже уже, наверно, копают огороды, чистят арыки. {314}
     Он гулял и размечтался. Счастье какое: в лютый мороз уезжал умирать, а сейчас вернЈтся в самую весну -- и можно свой огородик посадить. Это большая радость: в землю что-то тыкать, а потом смотреть, как вылезает.
     Только все на огородах по двое. А он будет -- один.
     Он гулял-гулял и придумал: идти к старшей сестре. Прошло то время, когда Мита осаживала его, что "мест нет" в клинике. Уже давно они сознакомились.
     Мита сидела в своей подлестничной каморке без окна, при электрическом свете -- после двора непереносимо тут было и лЈгким, и глазам -- и из стопки в стопку перекладывала и перекладывала какие-то учЈтные карточки.
     Костоглотов, пригнувшись, влез в усечЈнную дверь и сказал:
     -- Мита! У меня просьбочка. Очень большая.
     Мита подняла длинное немягкое лицо. Такое вот нескладное лицо досталось девушке от рождения, и никто потом до сорока лет не тянулся его поцеловать, ладонью погладить, и всЈ ласковое, что могло его оживить, так и не выразилось никогда. Стала Мита -- рабочая лошадка.
     -- Какая?
     -- Мне выписываться завтра.
     -- Очень рада за вас! -- Она добрая была Мита, только по-первому взгляду сердитая.
     -- Не в том дело. Мне надо за день в городе сделать много, вечером же и уехать. А одЈжку со склада очень поздно приносят. Как бы, Миточка, так сделать: принести мои вещи сегодня, засунуть их куда-нибудь, а я утром бы рано-рано переоделся и ушЈл.
     -- Вообще нельзя,-- вздохнула Мита.-- Низамутдин если узнает...
     -- Да не узнает! Я понимаю, что это -- нарушение, но ведь, Миточка -- только в нарушениях человек и живЈт!
     -- А вдруг вас завтра не выпишут?
     -- Вера Корнильевна точно сказала.
     -- ВсЈ-таки надо от неЈ знать.
     -- Ладно, я к ней сейчас схожу.
     -- Да вы новость-то знаете?
     -- Нет, а что?
     -- Говорят, нас всех к концу года распустят! Просто упорно говорят! -- некрасивое лицо еЈ сразу помилело, как только она заговорила об этом слухе.
     -- А кого -нас? Вас?
     То есть, значило -- спецпереселенцев, нации.
     -- Да вроде и нас, и вас! Вы не верите? -- с опаской ждала она его мнения.
     Олег почесал темя, искривился, глаз один совсем зажал:
     -- М-может быть. Вообще-то -- не исключено. Но сколько я этих параш уже пережил -- уши не выдерживают.
     -- Но теперь очень точно, очень точно говорят! -- Ей так хотелось верить, ей нельзя было отказать! {315}
     Олег заложил нижнюю губу за верхнюю, размышляя. Конечно, что-то зрело. Верховный Суд полетел. Только медленно слишком, за месяц -больше ничего, и опять не верилось. Слишком медленна история для нашей жизни, для нашего сердца.
     -- Ну, дай Бог,-- сказал он, больше для неЈ.-- И что ж вы тогда? Уедете?
     -- Не знааю,-- почти без голоса выговорила Мита, расставив пальцы с крупными ногтями по надоевшим истрЈпанным карточкам.
     -- Вы ведь -- из-под Сальска?
     -- Да.
     -- Ну, разве там лучше?
     -- Сво-бо-да,-- прошептала она.
     А верней-то всего -- в своЈм краю надеялась она ещЈ замуж выйти?
     Отправился Олег искать Веру Корнильевну. Не сразу ему это удалось: то она была в рентгенкабинете, то у хирургов. Наконец он увидел, как она шла со Львом Леонидовичем по коридору -- и стал их нагонять.
     -- Вера Корнильевна! Нельзя вас на одну минуточку? Приятно было обращаться к ней, говорить что-нибудь специально для неЈ, и он замечал, что голос его к ней был не тот, что ко всем.
     Она обернулась. Инерция занятости так ясно выражалась в наклоне еЈ корпуса, в положении рук, в озабоченности лица. Но тут же с неизменным ко всем вниманием она и задержалась.
     -- Да?..
     И не добавила "Костоглотов". Только в третьем лице, врачам и сестрам, она теперь называла его так. А прямо -- никак.
     -- Вера Корнильевна, у меня к вам просьба большая... Вы не можете Мите сказать, что я точно завтра выписываюсь?
     -- А зачем?
     -- Очень нужно. Видите, мне завтра же вечером надо уехать, а для этого...
     -- ЛЈва, ладно, ты иди! Я сейчас тоже приду. И Лев Леонидович пошЈл, покачиваясь и сутулясь, с руками, упЈртыми в передние карманы халата, и со спиной, распирающей завязки. А Вера Корнильевна сказала Олегу:
     -- ЗайдЈмте ко мне.
     И пошла перед ним. ЛЈгкая. Легко-сочленЈнная.
     Она завела его в аппаратную, где когда-то он так долго препирался с Донцовой. И за тот же плохо строганный стол села, и ему показала туда же. Но он остался стоять.
     А больше -- никого не было в комнате. Проходило солнце сюда наклонным золотым столбом с пляшущими пылинками, и ещЈ отражалось от никелированных частей аппаратов. Было ярко, хоть жмурься, и весело.
     -- А если я вас завтра не успею выписать? Вы знаете, ведь надо писать эпикриз. {316}
     Он не мог понять: она совершенно служебно говорила или немножко с плутоватостью.
     -- Ипи-что?
     -- Эпикриз -- это вывод изо всего лечения. Пока не готов эпикриз -- выписывать нельзя.
     Сколько громоздилось дел на этих маленьких плечах! -- везде еЈ ждали и звали, а тут ещЈ он оторвал, а тут ещЈ писать эпикриз.
     Но она сидела -- и светилась. Не одна она, не только этим благоприязненным, даже ласковым взглядом -- а отражЈнный яркий свет охватывал еЈ фигурку рассеянными веерами.
     -- Вы что же, хотите сразу уехать?
     -- Не то что хочу, я бы с удовольствием и остался. Да негде мне ночевать. На вокзале не хочу больше.
     -- Да, ведь вам в гостинице нельзя,-- кивала она. И нахмурилась: -- Вот беда: эта нянечка, у которой всегда больные останавливаются, сейчас не работает. Что же придумать?..-- тянула она, потрепала верхнюю губу нижним рядком зубов и рисовала на бумаге какой-то кренделЈк.-- Вы знаете... собственно... вы вполне могли бы остановиться... у меня.
     Что?? Она это сказала? Ему не послышалось? Как бы это повторить?
     ЕЈ щЈки порозовели явно. И всЈ так же она избегала взглянуть. А говорила совсем просто, как если б это будничное было дело -- чтобы больной шЈл ночевать к врачу:
     -- Как раз завтра у меня такой день необычный: я буду утром в клинике только часа два, а потом весь день дома, а с обеда опять уйду... Мне очень удобно будет у знакомых переночевать...
     И -- посмотрела! Рдели щЈки, глаза же были светлы, безгрешны. Он -- верно ли понял? Он -- достоин ли того, что ему предложено?
     А Олег просто не умел понять. Разве можно понять, когда женщина так говорит?.. Это может быть и очень много, и гораздо меньше. Но он не думал, некогда было думать: она смотрела так благородно и ждала.
     -- Спа-сибо,-- выговорил он.-- Это... конечно, замечательно.-- Он забыл совсем, как учили его сто лет назад, ещЈ в детстве, держаться галантно, отвечать учтиво.-- Это -- очень хорошо... Но как же я могу вас лишить... Мне совестно.
     -- Вы не беспокойтесь,-- с уверительной улыбкой говорила Вега.-- Нужно будет на два-три дня -- мы что-нибудь придумаем тоже. Ведь вам же жалко уезжать из города?
     -- Да жалко конечно... Да! Тогда только справку о выписке придЈтся писать не завтрашним днЈм, а послезавтрашним! А то комендатура меня потянет -- почему я не уезжаю. ЕщЈ опять посадят.
     -- Ну, хорошо, хорошо, будем мухлевать. Значит, Мите сказать -- сегодня, выписать -- завтра, а в справке написать -- послезавтра? Какой вы сложный человек.
     Но глаза еЈ не ломило от сложности, они смеялись. {317}
     -- Я ли сложный. Вера Корнильевна! Система сложная! Мне и справок-то нужно не как всем людям по одной, а -- две.
     -- Зачем?
     -- Одну комендатура заберЈт в оправдание поездки, а вторая -- мне.
     (Комендатуре-то он, может, ещЈ и не отдаст, будет кричать, что одна, но -- запас надо иметь? Зря он муку принимал из-за справочки?..)
     -- И ещЈ третья -- для вокзала.-- На листике она записала несколько слов.-- Так вот мой адрес. Объяснить, как пройти?
     -- Найду-у, Вера Корнильевна!
     (Нет, серьЈзно она думала..? Она приглашала его по-настоящему?..)
     -- И...-- ещЈ несколько уже готовых продолговатых листиков она приложила к адресу.-- Вот те рецепты, о которых говорила Людмила Афанасьевна. Несколько одинаковых, чтоб рассредоточить дозу.
     Те рецепты. Те!
     Она сказала как о незначащем. Так, маленькое добавление к адресу. Она умудрилась, два месяца его леча, ни разу об этом не поговорить.
     Вот это и был, наверно, такт.
     Она уже встала. Она уже к двери шла.
     Служба ждала еЈ. ЛЈва ждал...
     И вдруг в рассеянных веерах света, забившего всю комнату, он увидел еЈ, беленькую, лЈгонькую, переуженную в поясе, как первый раз только сейчас -- такую понимающую, дружественную и -- необходимую! Как первый раз только сейчас!
     И ему весело стало, и откровенно очень. Он спросил:
     -- Вера Корнильевна! А за что вы на меня так долго сердились?
     Из светового охвата она смотрела с улыбкой, почему-то мудрой:
     -- А разве вы ни в чЈм не были виноваты?
     -- Нет.
     -- Ни в чЈм?
     -- Ни в чЈм!
     -- Вспомните хорошо.
     -- Не могу вспомнить. Ну, хоть намекните!
     -- Надо идти...
     Ключ у неЈ был в руке. Надо было дверь запирать. И уходить.
     А так было с ней хорошо! -- хоть сутки стой.
     Она уходила по коридору, маленькая, а он стоял и смотрел вслед.
     И сразу опять пошЈл гулять. Весна разгоралась -- надышаться нельзя. Два часа бестолково ходил, набирал, набирал воздуха, тепла. Уже жалко ему было покидать и этот сквер, где он был пленником. Жалко было, что не при нЈм расцветут японские акации, не при нЈм распустятся первые поздние листья дуба. {318}
     Что-то и тошноты он сегодня не испытывал, и не испытывал слабости. Ему вполне бы с охоткой покопать сейчас земличку. Чего-то хотелось, чего-то хотелось -- он сам не знал. Он заметил, что большой палец сам прокатывается по указательному, прося папиросу. Ну нет, хоть во сне снись -- бросил, всЈ!
     Находившись, он пошЈл к Мите. Мита -- молодец: сумка Олега уже была получена и спрятана в ванной, а ключ от ванной будет у старой нянечки, которая заступит дежурить с вечера. А к концу рабочего дня надо пойти в амбулаторию, получить все справки.
     Его выписка из больницы принимала очертания неотвратимые.
     Не последний раз, но из последних он поднялся по лестнице.
     И наверху встретил Зою.
     -- Ну, как делишки, Олег? -- спросила Зоя непринуждЈнно.
     Она удивительно неподдельно, совсем в простоте усвоила этот простой тон. Как будто не было между ними никогда ничего: ни ласковых прозвищ, ни танца из "Бродяги", ни кислородного баллона.
     И, пожалуй, она была права. А что ж -- всЈ время напоминать? помнить? дуться?

/ Полные произведения / Солженицын А.И. / Раковый корпус

Смотрите также по произведению "Раковый корпус":

• Краткое содержание