• Сочинения
  
• Краткие содержания
  
• Полные произведения
  
• Характеристики
  
• Биографии
  
• Критика
  
• ГДЗ
  

/ Полные произведения / Солженицын А.И. / Архипелаг ГУЛАГ

Архипелаг ГУЛАГ [28/38]

Скачать полное произведение

    Глава 11. К высшей мере
     Смертная казнь в России имеет зубчатую историю. В Уложении Алексея
    Михайловича доходило наказание до смертной казни в 50 случаях, в воинском
    уставе Петра уже 200 таких артикулов. А Елизавета, не отменив смертных
    законов, однако и не применила их ни единожды: говорят, она при восшествии
    на престол дала обет никого не казнить -- и все 20 лет царствования никого
    не казнила. Притом вела Семилетнюю войну! -- и обошлась. Для середины ХVIII
    века, за полстолетия до якобинской рубиловки, пример удивительный. Правда,
    мы нашустрились вс? прошлое свое высмеивать; ни поступка, ни намерения
    доброго мы там никогда не признаем. Так и Елизавету можно вполне очернить:
    заменяла она казнь -- кнутовым боем, вырыванием ноздрей, клеймлением "воръ"
    и вечною ссылкой в Сибирь. Но молвим и в защиту императрицы: а как же было
    ей круче повернуть, вопреки общественным представлениям? а может и
    сегодняшний смертник, чтоб только солнце для него не погасло, весь этот
    комплекс избирал бы для себя по доброй воле, да мы по гуманности ему не
    предлагаем? и может в ходе этой книги еще склонится к тому читатель, что
    двадцать да даже и десять лет наших лагерей потяжелее елизаветинской казни?
     По нашей теперешней терминологии Елизавета имела тут взгляд
    общечеловеческий, а Екатерина II -- классовый (и стало быть, более верный).
    Совсем уж никого не казнить ей казалось жутко, необорон?нно. И для защиты
    себя, трона и строя, то есть, в случаях политических (Мирович, московский
    чумной бунт, Пугачев) она признала казнь вполне уместной. А для уголовников,
    для бытовиков -- отчего ж бы и не считать казнь отмененной?
     При Павле отмена смертной казни была подтверждена. (А войн было много,
    но полки -- без трибуналов). И во вс? долгое царствование Александра I
    вводилась смертная казнь только для воинских преступлений, учиненных в
    походе (1812 г.). (Тут же скажут нам: а шпицрутенами насмерть? Да слов нет,
    негласные убийства конечно были, так довести человека до смерти можно и
    профсоюзным собранием! Но вс?-таки отдать божью жизнь через голосование над
    тобою судейских -- еще полвека от Пугач?ва до декабристов не доставалось в
    нашей стране даже и государственным преступникам.)
     Кровь пяти декабристов разбудила ноздри нашего государства. С тех пор
    казнь за государственные преступления не отменялась и не забывалась до самой
    Февральской революции, она была подтверждена Уложениями 1845 и 1904 г.г.,
    пополнялась еще и военно-уголовными и морскими уголовными законами.
     И сколько же человек было за это время в России казнено? Мы уже
    приводили (гл. 8) подсчеты либеральных деятелей 1905-07 годов. Добавим
    проверенные данные знатока русского уголовного права Н. С. Таганцева.1 До
    1905 г. смертная казнь в России была мерой исключительной. За тридцать лет с
    1876 г. по 1905-й (время народовольцев и террористических актов, не
    намерений, высказанных в коммунальной кухне; время массовых забастовок и
    крестьянских волнений; время в котором создались и окрепли все партии
    будущей революции) было казнено 486 человек, то есть около 17 человек в год
    по стране. (Это -- вместе с уголовными казнями!)2 За годы первой революции и
    подавления е? число казней взметнулось, поражая воображение русских людей,
    вызывая сл?зы Толстого, негодование Короленко и многих и многих: с 1905 по
    1908 г. было казнено около 2200 человек (сорок пять человек в месяц!). Это
    была эпидемия казней, как пишет Таганцев. (Тут же она и оборвалась.)
     Временное правительство при своем вступлении отменило смертную казнь
    вовсе. В июле 1917 г. оно возвратило е? для Действующей армии и фронтовых
    областей -- за воинские преступления, убийства, изнасилования, разбой и
    грабеж (чем те районы весьма тогда изобиловали). Это была -- из самых
    непопулярных мер, погубивших Временное правительство. Лозунг большевиков к
    перевороту был: "долой смертную казнь, восстановленную Керенским!"
     Сохранился рассказ, что в Смольном в самую ночь с 25 на 26 октября
    возникла дискуссия: одним из первых декретов не отменить ли навечно смертную
    казнь? -- и Ленин тогда справедливо высмеял утопизм своих товарищей, он-то
    знал, что без смертной казни нисколько не продвинуться в сторону нового
    общества. Однако, составляя коалиционное правительство с левыми эсерами,
    уступили их ложным понятиям, и с 28 октября 1917 г. казнь была-таки
    отменена. Ничего хорошего от этой "добренькой" позиции выйти, конечно, не
    могло. (Да и как отменяли? В начале 1918 г. велел Троцкий судить Алексея
    Щастного, новопроизведенного адмирала за то, что он отказался потопить
    Балтфлот. Председатель Верхтриба Карклин ломаным русским языком приговорил
    быстро: "расстрелять в 24 часа". В зале заволновались: отменена! Прокурор
    Крыленко разъяснил: "Что вы волнуетесь? Отменена -- смертная казнь. А
    Щастного мы не казним -- расстреливаем". И расстреляли.)
     Если судить по официальным документам, смертная казнь была
    восстановлена во всех правах с июня 1918 г. -- нет, не "восстановлена", а --
    установлена как новая э р а казней. Если считать, что Лацис3 не
    приуменьшает, а лишь только не имеет полных сведений, и что ревтрибуналы
    выполнили по крайней мере такую же судейскую работу, как ЧК бессудную, мы
    найдем, что по двадцати центральным губерниям России за 16 месяцев (июнь
    1918 -- октябрь 1919) было расстреляно более 16 тысяч человек, т.е. БОЛЕЕ
    ТЫСЯЧИ В МЕСЯЦ.4 (Кстати, тут были расстреляны и председатель первого
    русского (Петербургского 1905 г.) совдепа Хрусталев-Носарь и тот художник,
    который создал для всей гражданской войны эскиз былинного красноармейского
    костюма.)
     Впрочем, даже может быть не этими, произнес?нными или не произнесенными
    как приговор, одиночными расстрелами, потом сложившимися в тысячи, оледенила
    и опьянила Россию наступившая в 1918 г. эра казней.
     Еще страшней нам кажется мода воюющих сторон, а потом победителей -- на
    потопление барж, всякий раз с несосчитанными, непереписанными, даже и не
    перекликнутыми сотнями людей. (Морских офицеров -- в Финском заливе, в
    Белом, Каспийском и Черном морях, еще и в 1920 г. заложников -- в Байкале.)
    Это не входит в нашу узкосудебную историю, но это -- история н р а в о в,
    откуда -- вс? дальнейшее. Во всех наших веках от первого Рюрика была ли
    полоса таких жестокостей и стольких убийств, как в послеоктябрьской
    Гражданской войне?
     Мы пропустили бы характерный зубец, если б не сказали, что смертная
    казнь отменялась... в январе 1920 года, да! Иной исследователь может стать
    даже в тупик перед этой доверчивостью и беззащитностью диктатуры, которая
    лишила себя карающего меча, когда еще на Кубани был Деникин, в Крыму
    Врангель, а польская конница седлалась к походу. Но, во-первых, тот декрет
    был весьма благоразумен: он не распространялся на военные трибуналы (а
    только на бессудные действия ЧК и тыловые трибуналы). Во-вторых, он был
    подготовлен предварительной чисткой тюрем (широкими расстрелами заключ?нных,
    могущих потом попасть "под декрет"). И в третьих, что самое утешительное,
    его действие было краткосрочно -- 4 месяца (пока снова в тюрьмах не
    накопилось). Декретом от 28 мая 1920 г. права расстрела были возвращены ВЧК.
     Революция спешит вс? переназвать, чтобы каждый предмет увидеть новым.
    Так и "смертная казнь" была переназвана -- в высшую меру и не "наказания"
    даже, а социальной защиты. Основы уголовного законодательства 1924 г.
    объясняют нам, что установлена эта высшая мера в р е м е н н о, впредь до
    полной е? отмены ЦИКом.
     И в 1927 г. е? действительно начали отменять: е? оставили лишь для
    преступлений против государства и армии (58-я и воинские), еще, правда, для
    бандитизма (но известно широкое политическое истолкование "бандитизма" в те
    годы да и сегодня: от "басмача" и до литовского лесного партизана всякий
    вооруженный националист, не согласный с центральной властью, есть "бандит",
    как же без этой статьи остаться? И лагерный повстанец и участник городского
    волнения -- тоже "бандит"). По статьям же, защищающим частных лиц, к
    10-летию Октября расстрел отменили.
     А к 15-летию Октября добавлена была смертная казнь по закону от
    седьмого-восьмого -- тому важнейшему закону уже наступающего социализма,
    который обещал подданному пулю за каждую государственную кроху.
     Как всегда, особенно по началу накинулись на этот закон, в 1932-1933
    году, и особенно рьяно стреляли тогда. В это мирное время (еще при
    Кирове...) в одних только ленинградских Крестах в декабре 1932 г. ожидало
    своей участи ЕДИНОВРЕМЕННО ДВЕСТИ ШЕСТЬДЕСЯТ ПЯТЬ СМЕРТНИКОВ5 -- а за целый
    год по одним Крестам и за тысячу завалило?
     И что ж это были за злодеи? Откуда набралось столько заговорщиков и
    смутьянов? А, например, сидело там шесть колхозников из-под Царского Села,
    которые вот в ч?м провинились: после колхозного (их же руками!) покоса они
    прошли и сделали по кочкам подкос для своих коров. ВСЕ ЭТИ ШЕСТЬ МУЖИКОВ НЕ
    БЫЛИ ПОМИЛОВАНЫ ВЦИКом, ПРИГОВОР ПРИВЕДЕН В ИСПОЛНЕНИЕ!
     Какая Салтычиха? какой самый гнусный и отвратительный крепостник мог бы
    УБИТЬ шесть мужиков за несчастные окоски?.. Да ударь он их только розгами по
    разу, -- мы б уже знали и в школах проклинали его имя.6 А сейчас -- ухнуло в
    воду и гладенько. И только надежду надо таить, что когда-нибудь подтвердят
    документами рассказ моего живого свидетеля. Если бы Сталин никогда и никого
    больше не убил, -- то только за этих шестерых царскосельских мужиков я бы
    считал его достойным четвертования! И еще смеют нам визжать (из Пекина, из
    Тираны, из Тбилиси, да и подмосковных боровов хватает): "как вы смели его
    разоблачать?" "тревожить великую тень?".. "Сталин принадлежит мировому
    коммунистическому движению!" -- а по-моему только уголовному кодексу.
    "Народы всего мира с симпатией вспоминают о н?м..." -- но не те, на которых
    он ездил, которых кнутом порол.
     Однако вернемся к бесстрастию и беспристрастию. Конечно, ВЦИК
    непременно бы "полностью отменил" высшую меру, раз это было обещано, -- да в
    том беда, что в 1936 г. Отец и Учитель "полностью отменил" сам ВЦИК. А уж
    Верховный совет скорей звучал под Анну Иоанновну. Тут и "высшая мера"
    наказания стала, а не "защиты" какой-то непонятной. Расстрелы 1937-38 года
    даже для сталинского уха не умещались уже в "защиту".
     Об этих расстрелах -- какой правовед, какой уголовный историк приведет
    нам проверенную статистику? где тот спецхран, куда бы нам проникнуть и
    вычитать цифры? Их нет. Их и не будет. Осмелимся поэтому лишь повторить те
    цифры-слухи которые посвежу, в 1939-40 годах, бродили под бутырскими сводами
    и истекали от крупных и средних павших ежовцев, прошедших те камеры
    незадолго (они-то знали!). Говорили ежовцы, что в два эти года расстреляно
    по союзу П О Л М И Л Л И О Н А "политических" и 480 тысяч блатарей (59-3, их
    стреляли как "опору Ягоды"; этим и был подрезан был "старый воровской
    благородный" мир).
     Насколько эти цифры невероятны? Считая, что расстрелы велись не два
    года, а лишь полтора, мы должны ожидать (для 58-й статьи) в среднем в месяц
    28 тысяч расстрелянных. Это по Союзу. Но сколько было мест расстрела? Очень
    скромно будет посчитать, что -- полтораста. (Их было больше конечно. В одном
    только Пскове под многими церквями в бывших кельях отшельников были устроены
    пыточные и расстрельные помещения НКВД. Еще и в 1953 г. в эти церкви не
    пускали экскурсантов: "архивы"; там и паутины не выметали по десять лет,
    такие "архивы". Перед началом реставрационных работ оттуда кости вывозили
    грузовиками.) Тогда значит в одном месте, в один день уводили на расстрел по
    6 человек. Разве это фантастично? Да это преуменьшено даже! (По другим
    источникам к 1 января 1939 г. расстреляно 1 миллион 700 тысяч человек.)
     В годы отечественной войны по разным поводам применение смертной казни
    то расширялось (например, военизация железных дорог), то обогащалось по
    формам (с апреля 1943 г. -- указ о повешении).
     Все эти события несколько замедлили обещанную полную окончательную и
    навечную отмену смертной казни, однако терпением и преданностью наш народ
    вс?-таки выслужил е? в мае 1947 г. примерил Иосиф Виссарионович крахмальное
    жабо перед зеркалом, понравилось -- и продиктовал президиуму Верховного
    Совета отмену смертной казни в мирное время (с заменою на новый срок -- 25
    лет. Хороший предлог ввести четвертную).
     Но народ наш неблагодарен, преступен и неспособен ценить великодушия.
    Поэтому покряхтели-покряхтели правители два с половиной года без смертной
    казни, и 12 января 1950 г. издан Указ противоположный: "ввиду поступивших
    заявлений от национальных республик (Украина?..), от профсоюзов (милые эти
    профсоюзы, всегда знают, что надо), крестьянских организаций (это среди сна
    продиктовано, все крестьянские организации растоптал Милостивец еще в год
    великого перелома), а также от деятелей культуры (вот это вполне
    правдоподобно)... возвратили смертную казнь для уже накопившихся "изменников
    родины, шпионов и подрывников-диверсантов". (А убрать четвертную забыли, так
    и осталась.)
     И уж как начали возвращать нашу привычную, нашу головорубку, так и
    потянулось без усилия: 1954 г. -- за умышленное убийство тоже; май 1961 г.
    -- за хищение государственного имущества тоже, и подделку денег тоже, и
    террор в местах заключения (это кто стукачей убивает и пугает лагерную
    администрацию); июль 1961 г. -- за нарушение правил валютных операций;
    февраль 1962 -- за посягательство (замах рукой) на жизнь милиционеров и
    дружинников; и тогда же -- за изнасилование; и тут же сразу -- за
    взяточничество.
     Но вс? это -- временно, впредь до полной отмены. И сегодня так
    записано.7
     И выходит, что дольше всего мы без казни держались при Елизавете
    Петровне.
     ___
     В благополучном и слепом нашем существовании смертники рисуются нам
    роковыми и немногочисленными одиночками. Мы инстинктивно уверены, что мы-то
    в смертную камеру никогда бы попасть не могли, что для этого нужна если не
    тяжкая вина, то во всяком случае выдающаяся жизнь. Нам еще много нужно
    перетряхнуть в голове, чтобы представить: в смертных камерах пересидела тьма
    самых серых людей за самые рядовые поступки, и -- кому как повезет -- очень
    часто не помилование получали они, а вышку (так называют арестанты "высшую
    меру", они не терпят высоких слов и все называют как-нибудь погрубей и
    покороче).
     Агроном РайЗО получил смертный приговор за ошибки в анализе колхозного
    зерна! (а может быть не угодил начальству анализом?) -- 1937 год.
     Председатель кустарной артели (изготовлявшей ниточные катушки!)
    Мельников приговорен к смерти за то, что в мастерской случился пожар от
    локомобильной искры! -- 1937 год. (Правда, его помиловали и дали десятку).
     В тех же Крестах в 1932 году ждали смерти: Фельдман -- за то, что у
    него нашли валюту; Файтелевич, консерваторец, за продажу стальной ленты для
    перьев. Исконная коммерция, хлеб и забава еврея, тоже стали достойны казни!
     Удивляться ли тогда, что смертную казнь получил ивановский деревенский
    парень Гераська: на Миколу вешнего гулял в соседней деревне, выпил крепко и
    стукнул колом по заду -- не милиционера, нет! -- но милицейскую лошадь!
    (Правда, той же милиции на зло он оторвал от сельсовета доску обшивки, потом
    сельсоветский телефон от шнура и кричал: "громи чертей!..")
     Наша судьба угодить в смертную камеру не тем решается, что мы сделали
    что-то или чего-то не сделали, -- она решается кручением большого колеса,
    ходом внешних могучих обстоятельств. Например, обложен блокадою Ленинград.
    Его высший руководитель товарищ Жданов что должен думать, если в делах
    ленинградского ГБ в такие суровые месяцы не будет смертных казней? Что
    Органы бездействуют, не так ли? Должны же быть вскрыты крупные подпольные
    заговоры, руководимые немцами извне? Почему же при Сталине в 1919-м такие
    заговоры были вскрыты, а при Жданове в 1942 их нет? Заключено -- сделано:
    открывается несколько разветвленных заговоров! Вы спите в своей нетопленной
    ленинградской комнате, а когтистая черная рука уже снижается над вами. И от
    вас тут ничего не зависит! Намечается такой-то, генерал-лейтенант
    Игнатовский -- у него окна выходят на Неву, и он вынул белый носовой платок
    высморкаться -- сигнал! А еще Игнатовский как инженер любит беседовать с
    моряками о технике. Засечено! Игнатовский взят. Подошла пора рассчитываться!
    -- итак назовите сорок членов вашей организации. Называет. Так если вы --
    капельдинер Александринки, то шансы быть названным у вас невелики, а если вы
    профессор Технологического института -- так вот вы и в списке (опять эта
    проклятая интеллигенция!) -- и что же от вас зависело? А по такому списку --
    всем расстрел.
     И всех расстреливают. И вот как остается в живых Константин Иванович
    Страхович, крупный русский гидродинамик: какое-то еще высшее начальство в
    госбезопасности недовольно, что список мал и расстреливается мало. И
    Страховича намечают как подходящий центр для вскрытия новой организации. Его
    вызывает капитан Альтшуллер: "Вы что ж? нарочно поскорее все признали и
    решили уйти на тот свет, чтобы скрыть подпольное правительство? Кем вы там
    были?" Так, продолжая сидеть в камере смертников Страхович попадает на новый
    следственный круг! Он предлагает считать его минпросом (хочется кончить все
    поскорей!), но Альтшуллеру этого мало. Следствие идет, группу Игнатовского
    тем временем расстреливают. На одном из допросов Страховича охватывает гнев:
    он не то, что хочет жить, но он устал умирать и, главное, до противности
    подкатила ему ложь. И он на перекрестном допросе при каком-то большом чине
    стучит по столу: "Это вас всех расстреляют! Я не буду больше лгать! Я все
    показания вообще беру обратно!" И вспышка эта помогает! -- его не только
    перестают следовать, но надолго забывают в камере смертников.
     Вероятно среди всеобщей покорности вспышка отчаяния всегда помогает.
     И вот столько расстреляно -- сперва тысячи, потом сотни тысяч. Мы
    делим, множим, вздыхаем, проклинаем. И вс?-таки -- это цифры. Они поражают
    ум, потом забываются. А если б когда-нибудь родственники расстрелянных сдали
    бы в одно издательство фотографии своих казненных, и был бы издан альбом
    этих фотографий, несколько томов альбома, -- то перелистыванием их и
    последним взглядом в померкшие глаза мы бы много почерпнули для своей
    оставшейся жизни. Такое чтение, почти без букв, легло бы нам на сердце
    вечным наслоем.
     В одном моем знакомом доме, где бывшие зэки, есть такой обряд: 5 марта,
    в день смерти Главного Убийцы, выставляются на столах фотографии
    расстрелянных и умерших в лагере -- десятков несколько, кого собрали. И весь
    день в квартире торжественность -- полуцерковная, полумузейная. Траурная
    музыка. Приходят друзья, смотрят на фотографии, молчат, слушают, тихо
    переговариваются; уходят, не попрощавшись.
     Вот так бы везде... Хоть какой-нибудь рубчик на сердце мы бы вынесли из
    этих смертей.
     Чтоб -- НЕ НАПРАСНО вс? же!..
     У меня тоже вот есть несколько случайных. Посмотрите хоть на них.
     Покровский Виктор Петрович -- расстрелян в Москве в 1918.
     Штробиндер Александр, студент -- расстрелян в Петрограде в 1918.
     Аничков Василий Иванович -- расстрелян на Лубянке в 1927.
     Свечин Александр Андреевич, профессор генштаба -- расстрелян в 1935.
     Реформатский Михаил Александрович, агроном, расстрелян в 1938 г. в
    Орле.
     Аничкова Елизавета Евгеньевна, расстреляна в лагере на Енисее в 1942.
     Как это вс? происходит? Как люди ждут? Что они чувствуют? О ч?м думают?
    К каким приходят решениям? И как их берут? И что они ощущают в последние
    минуты? И как именно... это... их... это?..
     Естественна больная жажда людей проникнуть за завесу (хоть никого из
    НАС это, конечно, никогда не постигнет). Естественно и то, что пережившие
    рассказывают не о самом последнем -- ведь их помиловали.
     Дальше знают палачи. Но палачи не будут говорить. (Тот крестовский
    знаменитый дядя Л?ша, который крутил руки назад, надевал наручники, а если
    уводимый вскрикивал в ночном коридоре "прощайте, братцы!", то и комом рот
    затыкал, -- зачем он будет вам рассказывать? Он и сейчас, наверно, ходит по
    Ленинграду, хорошо одет. Если вы его встретите в пивной на островах или на
    футболе -- спросите!)
     Однако, и палач не знает всего до конца. Под какой-нибудь
    сопроводительный машинный грохот неслышно освобождая пули из пистолета в
    затылки, он обречен тупо не понимать совершаемого. До конца-то и он не
    знает! До конца знают только убитые -- и, значит, никто.
     Еще, правда, художник -- неявно и неясно, но кое-что знает вплоть до
    самой пули, до самой веревки.
     Вот от помилованных и от художников мы и составили себе приблизительную
    картину смертной камеры. Знаем, например, что ночью не спят, а ждут. Что
    успокаиваются только утром.
     Нароков (Марченко) в романе "Мнимые величины",8 сильно испорченном
    предварительным заданием -- вс? написать как у Достоевского, и еще даже
    более разодрать и умилить, чем Достоевский, смертную камеру, однако, и саму
    сцену расстрела написал, по-моему, очень хорошо. Нельзя проверить, но как-то
    верится.
     Догадки более ранних художников, например, Леонида Андреева, сейчас уже
    поневоле отдают крыловскими временами. Да и какой фантаст мог вообразить,
    например, смертные камеры 37-го года? Он плел бы обязательно свой
    психологический шнурочек: как ждут? как прислушиваются?.. Кто ж бы мог
    предвидеть и описать нам такие неожиданные ощущения смертников:
     1) Смертники страдают от холода. Спать приходиться на цементном полу,
    под окном это минус три градуса (Страхович). Пока расстрел, тут замерзнешь.
     2) Смертники страдают от тесноты и духоты. В одиночную камеру втиснуто
    семь (меньше и НЕ БЫВАЕТ), десять, пятнадцать или ДВАДЦАТЬ ВОСЕМЬ смертников
    (Страхович, Ленинград, 1942). И так сдавлены они недели и МЕСЯЦЫ! Так что'
    там кошмар твоих семи повешенных! Уже не о казни думают люди, не расстрела
    боятся, а -- как вот сейчас ноги вытянуть? как повернуться? как воздуха
    глотнуть?
     В 1937 году, когда в ивановских тюрьмах -- Внутренней, N 1, N 2 и КПЗ,
    сидело одновременно до 40 000 человек, хотя рассчитаны они были вряд ли на
    3-4 тысячи, -- в тюрьме N 2 смешали: следственных, осужд?нных к лагерю,
    смертников, помилованных смертников и еще воров -- и все они НЕСКОЛЬКО ДНЕЙ
    в большой камере СТОЯЛИ ВПЛОТНУЮ в такой тесноте, что невозможно было
    поднять или опустить руку, а притиснутому к нарам могли сломать колено. Это
    было зимой, и чтобы не задохнуться -- заключ?нные выдавили ст?кла в окнах.
    (В этой камере ожидал своей смерти уже приговоренный к ней седой как лунь
    член РСДРП с 1898 года Алалыкин, покинувший партию большевиков в 1917-м
    после апрельских тезисов.)
     3. Смертники страдают от голода. Они ждут после смертного приговора так
    долго, что главным их ощущением становится не страх расстрела, а муки
    голода: где бы поесть? Александр Бабич в 1941 году в Красноярской тюрьме
    пробыл в смертной камере 75 суток! Он уже вполне покорился и ждал расстрела
    как единиственно-возможного конца своей нескладной жизни. Но он опух с
    голода -- и тут ему заменили расстрел десятью годами, и с этого он начал
    свои лагеря. -- А какой вообще рекорд пребывания в смертной камере? Кто
    знает рекорд?.. Всеволод Петрович Голицын, староста (!) смертной камеры,
    просидел в ней 140 суток (1938 г.) -- но рекорд ли это? Слава нашей науки,
    академик Н. И. Вавилов прождал расстрела несколько месяцев, да КАК БЫ И НЕ
    ГОД; в состоянии смертника был эвакуирован в Саратовскую тюрьму, там сидел в
    подвальной камере без окна, и когда летом 1942 года, помилованный, был
    перевед?н в общую камеру, то ходить не мог, его на прогулку выносили на
    руках.
     4. Смертники страдают без медицинской помощи. Охрименко за долгое
    сидение в смертной камере (1938) сильно заболел. Его не только не взяли в
    больницу, но и врач долго не шла. Когда же пришла, то не вошла в камеру, а
    через решетчатую дверь, не осматривая и ни о ч?м не спрашивая протянула
    порошки. А у Страховича началась водянка ног, он объяснил это надзирателю --
    и прислали... зубного врача.
     Когда же врач и вмешивается, то должен ли он лечить смертника, то есть
    продлить ему ожидание смерти? Или гуманность врача в том, чтобы настоять на
    скорейшем расстреле? Вот опять сценка от Страховича: входит врач и,
    разговаривая с дежурным, тычет пальцем в смертника: "покойник!.. покойник!..
    покойник!.. ". (Это он выделяет для дежурного дистрофиков, настаивая, что
    нельзя же так изводить людей, что пора же расстреливать!)
     А отчего, в самом деле, так долго их держали? Не хватало палачей? Надо
    сопоставить с тем, что очень многим смертникам предлагали и даже просили их
    подписать просьбу о помиловании, а когда они очень уж упирались, не хотели
    больше сделок, то подписывали от их имени. Ну, а ход бумажек по изворотам
    машины и не мог быть быстрей, чем в месяцы.
     Тут, наверно, вот что: стык двух разных ведомств. Ведомство
    следственно-судебное (как мы слышали от членов Военной Коллегии, это было --
    едино) гналось за раскрытием достойной кары -- расстрелов. Но как только
    расстрелы были произнесены, записаны в актив следствия и суда -- сами эти
    чучела, называемые осужд?нными, их уже не интересовали: на самом-то деле
    никакой крамолы не было, и ничто в государственной жизни не могло измениться
    от того, останутся ли приговоренные в живых или умрут. И так они доставались
    полностью на усмотрение тюремного ведомства. Тюремное же ведомство,
    примыкавшее к ГУЛагу, уже смотрело на заключ?нных с хозяйственной точки
    зрения, их цифры были -- не побольше расстрелять, а побольше рабочей силы
    послать на Архипелаг.
     Так посмотрел начальник внутрянки Большого Дома Соколов и на
    Старховича, который в конце концов соскучился в камере смертников и стал
    просить бумагу и карандаш для научных занятий. Сперва он писал тетрадку "О
    взаимодействии жидкости с твердым телом, движущимся в ней", "Расчет баллист,
    рессор и амортизаторов", потом "Основы теории устойчивости", его уже
    отделили в отдельную "научную" камеру, кормили получше, тут стали поступать
    заказы с Ленинградского фронта, он разрабатывал им "объемную стрельбу по
    самолетам" -- и кончилось тем, что Жданов заменил ему смертную казнь 15-ю
    годами (но просто медленно шла почта с Большой Земли: вскоре пришла обычная
    помило'вка из Москвы и она была пощедрее ждановской: всего только десятка).9
     А Н. П., доцента-математика, в смертной камере решил эксплуатнуть для
    своих личных целей следователь Кружков (да-да, тот самый, ворюга): дело в
    том, что он был -- студент-заочник! И вот он ВЫЗВАЛ П. ИЗ СМЕРТНОЙ КАМЕРЫ --
    и давал решать задачи по теории функций комплексного переменного в своих (а
    скорей всего даже и не своих!) контрольных работах.
     Так что' понимала мировая литература в предсмертных страданиях?..
     Наконец, (рассказ Ч-ва) смертная камера может быть использована как
    элемент следствия, как прием воздействия. Двух несознающихся (Красноярск)
    внезапно вызвали на "суд", "приговорили" к смертной казни и перевели в
    камеру смертников. (Ч-в обмолвился: "над ними была инсценировка суда". Но в
    положении, когда всякий суд -- инценировка, каким словом назвать еще этот
    лже-суд? Сцена на сцене, спектакль, вставленный в спектакль.) Тут им дали
    глотнуть этого смертного быта сполна. Потом подсадили наседок, якобы тоже
    "смертников". И те вдруг стали раскаиваться, что были так упрямы на
    следствии и просили надзирателя предать следователю, что готовы вс?
    подписать. Им дали подписать заявления, а потом увели из камеры днем, значит
    -- не на расстрел.
     А те истинные смертники в этой камере, которые послужили материалом для
    следовательской игры -- они тоже что-нибудь чувствовали, когда вот люди
    "раскаивались" и их миловали. Ну да это режиссерские издержки.
     Говорят, Константина Рокоссовского, будущего маршала, в 1939 году
    дважды вывозили в лес на мнимый ночной расстрел, наводили на него стволы,
    потом опускали и везли в тюрьму. Это тоже -- высшая мера, примененная как
    следовательский прием. И ничего же, обошлось, жив-здоров, и не обижается.
     А убить себя человек да?т почти всегда покорно. Отчего так
    гипнотизирует смертный приговор? Чаще всего помилованные не вспоминают, чтоб
    в их смертной камере кто-нибудь сопротивлялся. Но бывают и такие случаи. В
    ленинградских Крестах в 1932 году смертники отняли у надзирателей револьверы
    и стреляли. После этого была принята техника: разглядевши в глазок, кого им
    надобно брать, вваливались в камеру сразу пятеро невооруженных надзирателей
    и кидались хватать одного. Смертников в камере было восемь-десять, но ведь
    каждый из них послал апелляцию Калинину, каждый ждал себе прощения, и
    поэтому: "умри ты сегодня, а я завтра". Они расступались и безучастно
    смотрели, как обреченного крутили, как он кричал о помощи, а ему забивали в
    рот детский мячик. (Смотря на детский мячик -- ну догадаешься разве обо всех
    его возможных применениях?.. Какой хороший пример для лектора по
    диалектическому методу!)
     Надежда! Что' больше ты -- крепишь или расслабляешь? Если бы в каждой
    камере смертники дружно душили приходящих палачей -- не верней ли
    прекратились бы казни, чем по апелляциям во ВЦИК? Уж на ребре могилы --
    почему бы не сопротивляться?

/ Полные произведения / Солженицын А.И. / Архипелаг ГУЛАГ

Смотрите также по произведению "Архипелаг ГУЛАГ":

• Сочинения
• Краткое содержание