• Сочинения
  
• Краткие содержания
  
• Полные произведения
  
• Характеристики
  
• Биографии
  
• Критика
  
• ГДЗ
  

/ Полные произведения / Солженицын А.И. / Архипелаг ГУЛАГ

Архипелаг ГУЛАГ [22/38]

Скачать полное произведение

    и лампады погаснут над его гробницей только тогда, когда мы растратим без
    остатка весь духовный нравственный запас, завещанный нам нашими великими
    строителями земли Русской, как Преподобный Сергий". Не думал Ключевский, что
    эта растрата совершится почти при его жизни.
     * Патриарх просил приема у Председателя Совета Народных Комиссаров,
    чтоб уговорить не трогать лавру и мощи, ведь отделена же церковь от
    государства! Отвечено было, что Председатель занят обсуждением важных дел и
    свидание не может состояться в ближайщие дни.
     * Ни -- в позднейшие.
     55 Крыленко, стр. 34.
     56 Ленин, 5 изд., т.51, стр. 48.
     57 "В. И. Ленин и А. М. Горький" -- изд. АН, М, 1961, стр. 263.
     58 Ленин, 4 изд. т.26, стр. 373.
     59 Крыленко, стр. 54
     60 стр. 38.
     61 Крыленко, стр. 17.
     62 стр. 39.
     63 Крыленко, стр. 8
    --------
    Глава 9. Закон мужает
     Наш обзор уже затянулся. А ведь мы еще и не начинали. Еще все главные,
    еще все знаменитые процессы впереди. Но основные линии уже промечаются.
     Посопутствуем нашему закону еще и в пионерском возрасте.
     Упомянем давно забытый и даже не политический
     е) процесс Главтопа (май 1921 г.) -- за то, что он касался
    и н ж е н е р о в, или спецов, как говорилось тогда.
     Прошла жесточайшая из четырех зим гражданской войны, когда уж вовсе не
    осталось, чем топить, и поезда не дотягивали до станций, и в столицах был
    холод и голод и волна заводских забастовок (теперь вычеркнутых из истории).
    Кто ж виноват? -- знаменитый вопрос: КТО ВИНОВАТ?
     Ну, конечно, не Общее Руководство. Но даже и не Местное! -- вот важно.
    Если "товарищи, часто пришедшие со стороны" (коммунисты-руководители) не
    имели правильного представления о деле, то для них "наметить правильный
    подход к вопросу" должны были спецы!1 Так значит: "не руководители
    виноваты... -- виновны те, кто высчитывал, пересчитывал и составлял план"
    (как накормить и натопить полями). Виноват не кто заставлял, а кто
    составлял! Плановость обернулась дутостью -- спецы и виноваты. Что цифры не
    сошлись -- "это вина спецов, а не Совета Труда и Обороны", даже "и не
    ответственных руководителей Главтопа".2 Нет ни угля, ни дров, ни нефти --
    это спецами "создано запутанное, хаотическое положение". И их же вина, что
    они не выстаивали против срочных телефонограмм Рыкова -- и выдавали, и
    отпускали кому-то не по плану.
     Во всем виноваты спецы! Но не беспощаден к ним пролетарский суд,
    приговоры мягки. Конечно, в пролетарских ребрах сохраняется нутряная чужость
    к этим проклятым спецам, -- однако, без них не потянешь, вс? в развале. И
    Трибунал их не травит, даже говорит Крыленко, что с 1920 г. "о саботаже нет
    речи". Спецы виноваты, да, но они не по злости, а просто -- путаники, не
    умеют лучше, не научились работать при капитализме, или просто эгоисты и
    взяточники.
     Так в начале восстановительного периода намечен удивительный пунктир
    снисходительности к инженерам.
     Богат был гласными судебными процессами 1922 год -- первый мирный год,
    так богат, что вся эта наша глава почти и уйдет на один этот год. (Удивятся:
    война прошла -- и такое оживление судов? Но ведь и в 1945-м и в 1948-м
    Дракон оживился чрезвычайно. Нет ли тут самой простой закономерности?)
     И в начале того года не упустим
     ж) Дело о самоубийстве инженера Ольденборгера (Верхтриб, февраль 1922)
    -- никем уже не помнимый, незначительный и совсем не характерный процесс.
    Потому не характерный, что объем его -- одна единственная человеческая
    жизнь, и она уже окончилась. А если б не окончилась, то именно тот инженер,
    да с ним человек десять, образуя центр, и сидели бы перед Верхтрибом, и
    тогда процесс был бы вполне характерный. А сейчас на скамье -- видный
    партийный товарищ Седельников, да два рабкриновца, да два профсоюзника. Но,
    как дальняя лопнувшая струна у Чехова, что-то щемящее есть в этом процессе
    раннего предшественника шахтинцев и "промпартии".
     В. В. Ольденборгер тридцать лет проработал на московском водопроводе и
    стал его главным инженером видимо еще с начала века. Прошел Серебряный Век
    искусства, четыре Государственных Думы, три войны, три революции -- а вся
    Москва пила воду Ольденборгера. Акмеисты и футуристы, реакционеры и
    революционеры, юнкера и красногвардейцы, СНК, ЧК и РКИ -- пили чистую
    холодную воду Ольденборгера. Он не был женат, у него не было детей, во всей
    жизни его был -- только этот один водопровод. В 1905 г. он не допустил на
    водопровод солдат охраны -- "потому что солдатами могут быть по неловкости
    поломаны трубы или машины". На второй день февральской революции он сказал
    своим рабочим, что революция кончилась, хватит, все по местам, вода должна
    идти. И в московских октябрьских боях была у него одна забота: сохранить
    водопровод. Его сотрудники забастовали в ответ на большевистский переворот,
    пригласили его. Он ответил: "с технической стороны я, простите, не бастую. А
    в остальном... в остальном я, ну да, бастую." Он принял для бастующих деньги
    от стачечной комиссии, выдал расписку, но сам побежал добывать муфту для
    испортившейся трубы.
     И вс? равно он враг! Он вот что сказал рабочему: "Советская власть не
    продержится и двух недель". (Есть новая преднэповская установка, и Крыленко
    разрешает себе пооткровенничать с Верхтрибом: "Так думали тогда не только
    спецы -- так думали не раз и мы".3
     И вс? равно он враг! Как сказал нам товарищ Ленин: для наблюдения за
    буржуазными специалистами нуждаемся в сторожевом псе РКИ.
     Двух таких сторожевых псов стали постоянно держать при Ольденборгере.
    (Один из них -- плут-конторщик водопровода Макаров-Землянский, уволенный "за
    неблаговидные поступки", подался в РКИ "потому, что там лучше платят",
    поднялся в Центральный Наркомат, потому, что "там оплата еще лучше" -- и
    оттуда приехал контролировать своего бывшего начальника, мстить обидчику от
    всего сердца.) Ну, и местком не дремал, конечно -- этот лучший защитник
    рабочих интересов. Ну, и коммунисты же возглавили водопровод. "Только
    рабочие должны стоять у нас во главе, только коммунисты должны обладать всей
    полнотой руководства, -- правильность этой позиции подтвердилась и данным
    процессом".4 Ну, и московская же партийная организация глаз не спускала с
    водопровода. (А за ней сзади -- еще ЧК) "На здоровом чувстве классовой
    неприязни строили мы в своей время нашу армию; во имя е? же ни одного
    ответственного поста мы не поручаем людям не нашего лагеря, не приставив к
    ним... комиссара."5 Сразу стали все главного инженера поправлять,
    направлять, учить, и без его ведома перемещать технический персонал
    ("рассосали вс? гнездо дельцов").
     И вс? равно водопровода не спасли! Дело не лучше стало идти, а хуже! --
    так умудрилась шайка инженеров исподтишка проводить злой умысел. Более того:
    переступив свою промежуточную интеллигентскую природу, из-за которой никогда
    в жизни он резко не выражался, Ольденборгер осмелился назвать действия
    нового начальника водопровода Зенюка ("фигуры глубоко-симпатичной" Крыленке
    "по своей внутренней структуре") -- самодурством!
     Вот тогда-то ясно стало, что "инженер Ольденборгер сознательно преда?т
    интересы рабочих и является прямым и открытым противником диктатуры рабочего
    класса". Стали зазывать на водопровод проверочные комиссии -- однако,
    комиссии находили, что вс? в порядке и вода идет нормально. Рабкриновцы на
    этом не помирились, они сыпали и сыпали доклады в РКИ. Ольденборгер просто
    хотел "разрушить, испортить, сломать водопровод в политических целях", да не
    умел это сделать. Ну, в ч?м могли -- мешали ему, мешали расточительному
    ремонту котлов или замене деревянных баков на бетонные. Вожди рабочих стали
    въявь говорить на собраниях водопровода, что их главный инженер -- "душа
    организованного технического саботажа" и надо не верить ему и во вс?м
    сопротивляться.
     И вс? равно работа не исправилась, а пошла хуже!..
     И что' особенно ранило "потомственную пролетарскую психологию
    "рабкриновцев и профсоюзников -- что большинство рабочих на водокачках,
    "зараженные мелко-буржуазной психологией", стояли на стороне Ольденборгера и
    не видели его саботажа. А тут еще подоспели выборы в Моссовет, и от
    водопровода рабочие выдвинули кандидатуру Ольденборгера, которой партячейка,
    разумеется, противопоставила партийную кандидатуру. Однако, она оказалась
    безнадежной из-за фальшивого авторитета главного инженера среди рабочих. Тем
    не менее комячейка послала в райком, во все инстанции и объявила на общем
    собрании свою резолюцию: "Ольденборгер -- центр и душа саботажа, в Моссовете
    он будет нашим политическим врагом!" Рабочие ответили шумом и криками
    "неправда!", "врете!" И тогда секретарь парткома товарищ Седельников прямо
    объявил в лицо тысячеголовому пролетариату: "С такими черносотенцами я и
    говорить не хочу!", в другом месте, мол, поговорим.
     Приняли такие партийные меры: исключили главного инженера из...
    коллегии по управлению водопроводом, но создали для него постоянную
    обстановку следствия, непрерывно вызывали его в многочисленные комиссии и
    подкомиссии, допрашивали и давали задания к срочному исполнению. Каждую его
    неявку заносили в протоколы "на случай будущего судебного процесса". Через
    Совет Труда и Обороны (председатель -- товарищ Ленин) добились назначения на
    водопровод "Чрезвычайной Тройки" (Рабкрин, Совет Профсоюзов и т. Куйбышев).
     А вода уже четвертый год вс? шла по трубам, москвичи пили и ничего не
    замечали...
     Тогда т. Седельников написал статью в "Экономическую жизнь": "в виду
    волнующих общественное мнение слухов о катастрофическом состоянии
    водопровода" он сообщил много новых тревожных слухов и даже: что водопровод
    качает воду под землю и сознательно подмывает фундамент всей Москвы"
    (заложенный еще Иваном Калитой). Вызвали комиссию Моссовета. Она нашла:
    "состояние водопровода удовлетворительное, техническое руководство
    рационально". Ольденборгер опроверг все обвинения. Тогда Седельников
    благодушно: "я ставил своей задачей сделать шум вокруг вопроса, а дело
    спецов разобраться в этом вопросе".
     И что ж оставалось рабочим вождям? Какое последнее, но верное средство?
    Донос в ВЧК! Седельников так и сделал! Он "видит картину сознательного
    разрушения водопровода Ольденборгером", у него не вызывает сомнения "наличие
    на водопроводе, в сердце Красной Москвы, контрреволюционной организации". К
    тому ж и: катастрофическое состояние Рублевской башни!
     Но тут Ольденборгер допускает бестактную оплошность, беспозвоночный и
    промежуточный интеллигентский выпад: ему "зарезали" заказ на новые
    заграничные котлы (а старых в России починить невозможно) -- и он кончает с
    собой. (Слишком много для одного, да ведь еще и не тренированы.)
     Дело не упущено, контреволюционную организацию можно найти и без него,
    рабкриновцы берутся всю е? выявить. Два месяца идут какие-то глухие маневры.
    Но дух начинающегося НЭПа таков, что "надо дать урок и тем и другим". И вот
    -- процесс Верховного Трибунала. Крыленко в меру суров. Крыленко в меру
    неумолим. Он понимает: "Русский рабочий, конечно, был прав, когда в каждом
    не своем видел скорее врага, чем друга",6 но: "при дальнейшем изменении
    нашей практической и общей политики, может быть, нам придется идти еще на
    большие уступки, отступать и лавировать; быть может, партия окажется
    принужденной избирать тактическую линию, против которой станет возражать
    примитивная логика честных самоотверженных борцов".7
     Ну, правда, рабочих, свидетельствующих против т. Седельникова и
    рабкриновцев, трибунал "третировал с легкостью". И бестревожно отвечал
    подсудимый Седельников на угрозы обвинителя: "Товарищ Крыленко! Я знаю эти
    статьи; но ведь здесь не классовых врагов судят, а эти статьи относятся к
    врагам класса".
     Однако, и Крыленко сгущает бодро. Заведомо ложные доносы
    государственным учреждениям... при увеличивающих вину обстоятельствах
    (личная злоба, сведение личных счетов).. использование служебного
    положения... политическая безответственность... злоупотребление властью,
    авторитетом советских работников и членов РКП (б)... дезорганизация работы
    на водопроводе.. ущерб Моссовету и Советской России, потому что мало таких
    специалистов... заменить невозможно... "Не будем уже говорить об
    индивидуальной личной утрате... В наше время, когда борьба представляет
    главное содержание жизни, мы как-то привыкли мало считаться с этими
    невозвратимыми утратами...8 Верховный Революционный Трибунал должен сказать
    свое веское слово... Уголовная кара должна лечь со всей суровостью!.. Мы не
    шутки пришли шутить!.."
     Батюшки, что ж им теперь? Неужели?.. Мой читатель привык и
    подсказывает: ВСЕХ РАС...
     Совершенно верно. Всех рас-смешить: ввиду чистосердечного раскаяния
    подсудимых приговорить их к... общественному порицанию!
     Две правды...
     А Седельникова будто бы -- к одному году тюрьмы.
     Разрешите не поверить.
     О, барды 20-х годов, кто представляет их светлым бурлением радости!
    даже краем коснувшись, даже детством коснувшись -- ведь их не забыть. Эти
    хари, эти мурлы, травившие инженеров -- в 20-е годы они и отъедались.
     Но видим теперь, что и с 18-го...
     ___
     В двух следующих процессах мы несколько отдохнем от нашего излюбленного
    обвинителя: он занят подготовкой к большому процессу эсеров.9 Этот
    грандиозный процесс уже заранее вызвал волнение в Европе, и спохватился
    Наркомюст: ведь четыре года судим, а уголовного кодекса нет, ни старого, ни
    нового. Наверно, и забота о кодексе не миновала Крыленку: надо было заранее
    вс? увязывать.
     Предстоявшие же церковные процессы были внутренние, прогрессивную
    Европу не интересовали, и можно было провернуть их без кодекса.
     Мы уже видели, что отделение церкви от государства понималось
    государством так, что сами храмы и вс?, что в них навешено, наставлено и
    нарисовано, отходят к государству, а церкви остается лишь та церковь, что в
    р?брах, согласно Священному Писанию. И в 1918 г., когда политическая победа
    казалась уже одержанной, быстрее и легче, чем ожидалось, приступили к
    церковным конфискациям. Однако этот наскок вызвал слишком большое народное
    возмущение. В разгоравшуюся гражданскую войну неразумно было создавать еще
    внутренний фронт против верующих. Пришлось диалог коммунистов и христиан
    пока отложить.
     В конце же гражданской войны, как е? естественное последствие,
    разразился небывалый голод в Поволжьи. Так как он не очень украшает венец
    победителей в этой войне, то о н?м и буркают у нас не более, как по две
    строки. А голод этот был -- до людоедства, до поедания родителями
    собственных детей -- такой голод, какого не знала Русь и в Смутное Время
    (ибо тогда, как свидетельствуют историки, выстаивали по нескольку лет под
    снегом и льдом неразделанные хлебные зароды). Один фильм об этом голоде
    может быть переосветил бы вс?, что мы видели и вс?, что мы знаем о революции
    и гражданской войне. Но нет ни фильмов, ни романов, ни статистических
    исследований -- это стараются забыть, это не красит. К тому ж и
    п р и ч и н у всякого голода мы привыкли сталкивать на кулаков, -- а среди
    всеобщей смерти кто ж были кулаки? В. Г. Короленко в "Письмах к
    Луначарскому"10 (вопреки обещанию последнего, никогда у нас не изданных)
    объясняет нам повальное выголаживание и обнищание страны: это -- от падения
    всякой производительности (трудовые руки заняты оружием) и от падения
    крестьянского доверия и надежды хоть на малую долю урожая оставить себе. Да
    когда-нибудь кто-нибудь подсчитает и те многомесячные многовагонные
    продовольственные поставки по Брестскому миру -- из России, лишившейся языка
    протеста, и даже из областей будущего голода -- в кайзеровскую Германию,
    довоевывающую на Западе.
     Прямая и короткая причинная цепочка: потому поволжане ели своих детей,
    что невтерпеж нам было няньчиться с Учредительным Собранием.
     Но гениальность политика в том, чтоб извлечь успех и из народной беды.
    Это озарением приходит -- ведь три шара ложатся в лузы одним ударом: пусть
    попы и накормят теперь Поволжье! ведь они -- христиане, они -- добренькие!
     1) откажут -- и весь голод переложим на них, и церковь разгромим;
     2) согласятся -- выметем храмы;
     3) и во всех случаях пополним валютный запас.
     Да вероятно догадка была навеяна действиями самой церкви. Как
    показывает патриарх Тихон, еще в августе 1921 года, в начале голода, церковь
    создала епархиальные и всероссийские комитеты для помощи голодающим, начали
    сбор денег. Но допустить прямую помощь от церкви и голодающему в рот значило
    подорвать диктатуру пролетариата. Комитеты запретили, а деньги отобрали в
    казну. Патриарх обращался за помощью и к папе Римскому и к архиепископу
    Кентерберийскому, -- но и тут оборвали его, разъяснив, что вести переговоры
    с иностранцами уполномочена только советская власть. Да и не из чего
    раздувать тревогу: писали газеты, что власть имеет все средства справиться с
    голодом и сама.
     А на Поволжьи ели траву, подметки и грызли дверные косяки. И наконец в
    декабре 1921 г. Помгол (государственный комитет помощи голодающим) предложил
    церкви: пожертвовать для голодающих церковные ценности -- не все, но не
    имеющие богослужебного канонического употребления. Патриарх согласился,
    Помгол составил инструкцию: все пожертвования -- только добровольно! 19
    февраля 1922 г. патриарх выпустил послание: разрешить приходским советам
    жертвовать предметы, не имеющие богослужебного значения.
     И так вс? опять могло распылиться в компромиссе, обволакивающем
    пролетарскую волю, как когда-то с Учредительным Собранием хотели, как во
    всех европейских говорильнях.
     Мысль -- удар молнии! Мысль -- декрет! Декрет ВЦИК 26 февраля: изъять
    из храмов в с е ценности -- для голодающих! Патриарх написал Калинину -- тот
    не ответил. Тогда 28 февраля патриарх издал новое, роковое послание: с точки
    зрения церкви подобный акт -- святотатство, и мы не можем одобрить изъятия.
     Из полустолетнего далека легко теперь упрекнуть патриарха. Конечно,
    руководители христианской церкви не должны были отвлекаться мыслями: а нет
    ли у советской власти других ресурсов или кто довел Волгу до голода: не
    должны были держаться за эти ценности, совсем не в них предстояло возникнуть
    (если предстояло) новой крепости веры. Но и надо представить себе положение
    этого несчастного патриарха, избранного уже после Октября, короткие годы
    руководившего церковью только теснимой, гонимой, расстреливаемой -- и
    доверенной ему на сохранение.
     И тут же в газетах началась беспроигрышная травля патриарха и высших
    церковных чинов, удушающих Поволжье костлявой рукой голода! И чем тверже
    упорствовал патриарх, тем слабей становилось его положение. В марте началось
    движение и среди духовенства -- уступить ценности, войти в согласие с
    властью. Опасения, которые здесь оставались, выразил Калинину епископ
    Антонин Грановский, вошедший в ЦК Помгола: "верующие тревожатся, что
    церковные ценности могут пойти на иные, узкие и чуждые их сердцам цели".
    (Зная общие принципы Передового Учения, опытный читатель согласится что это
    -- очень вероятно. Ведь нужды Коминтерна и освобождающегося Востока не менее
    остры, чем поволжские.)
     Также и петроградский митрополит Вениамин пребывал в бессомненном
    порыве: "это -- Богово, и мы вс? отдадим сами". Но не надо изъятия, пусть
    это будет вольная жертва. Он тоже хотел контроля духовенства и верующих:
    сопровождать церковные ценности до того момента, как они превратятся в хлеб
    для голодающих. Он терзался, как при вс?м этом не преступить и осуждающей
    воли патриарха.
     В Петрограде как будто складывалось мирно. На заседении петроградского
    Помгола 5 марта 22 г. создалась по рассказу свидетеля даже радужная
    обстановка. Вениамин огласил: "Православная церковь готова вс? отдать на
    помощь голодающим" и только в насильственном изъятии видит святотатство. Но
    тогда изъятие и не понадобится! Председатель Помгола Канатчиков заверил, что
    это вызовет благожелательное отношение Советской власти к церкви. (Как бы не
    так!) В теплом порыве все встали. Митрополит сказал: "Самая главная тяжесть
    -- рознь и вражда. Но будет время -- сольются русские люди. Я сам во главе
    молящихся сниму ризы с казанской Божьей матери, сладкими слезами оплачу их и
    отдам". Он благословил большевиков-членов Помгола, и те с непокрытыми
    головами провожали его до подъезда. "Петроградская правда" от 8, 9 и 10
    марта11 подтверждает мирный и успешный исход переговоров, благожелательно
    пишет о митрополите. "В Смольном договорились, что церковные чаши, ризы в
    присутствии верующих будут перелиты в слитки".
     И опять же вымазывается какой-то компромис! Ядовитые пары христианства
    отравляют революционную волю. Такое единение и такая сдача ценностей не
    нужны голодающим Поволжья! Сменяется бесхребетный состав Петропомгола,
    газеты взлаивают на "дурных пастырей" и "князей церкви", и разъясняется
    церковным представителям: не надо никаких ваших жертв! и никаких с вами
    переговоров! вс? принадлежит власти -- и она возьмет, что считает нужным.
     И началось в Петрограде, как и всюду, принудительное изъятие со
    столкновениями.
     Теперь были законные основания начать церковные процессы.12
     з) Московский церковный процесс (26 апреля -- 7 мая 1922 г.), в
    Политехническом музее, Мосревтрибунал, председатель Бек, прокуроры Лунин и
    Лонгинов. 17 подсудимых, протоиереев и мирян, обвиненных в распространении
    патриаршего воззвания. Это обвинение -- важней самой сдачи или несдачи
    ценностей. Протоиерей А. Н. Заозерский в СВОЕМ ХРАМЕ ВСЕ ЦЕННОСТИ СДАЛ, но в
    принципе отстаивает патриаршье воззвание, считая насильственное изъятие
    святотатством -- и стал центральной фигурой процесса -- и будет сейчас
    РАССТРЕЛЯН. (Что и доказывает: не голодающих важно накормить, а сломить в
    удобный час церковь.)
     5 мая вызван в Трибунал свидетелем -- патриарх Тихон. Хотя публика в
    зале -- уже подобранная, подсаженная (в этом 1922 не сильно отличается от
    1937-го и 1968-го), но так еще въелась закваска Руси и так еще пл?нкой
    закваска Советов, что при входе патриарха поднимается принять его
    благословление больше половины присутствующих.
     Тихон берет на себя всю вину за составление и рассылку воззвания.
    Председатель старается допытаться: да не может этого быть! да неужели своею
    рукой -- и все строчки? да вы, наверное, только подписали, а кто писал? а
    кто советчики? И потом: зачем вы в воззвании упоминаете о травле, которую
    газеты ведут против вас? (Ведь травят вас, зачем же это слышать нам...) Что
    вы хотели выразить?
     Патриарх: -- Это надо спросить у тех, кто травлю поднимал, с какой
    целью это поднимается?
     Председатель: -- Но ведь это ничего общего не имеет с религией!
     Патриарх: -- Это исторический характер имеет.
     Председатель: -- Вы употребили выражение, что пока вы с Помголом вели
    переговоры -- за спиною был выпущен декрет?
     Тихон: -- Да.
     Председатель: -- Таким образом вы считаете, что Советская власть
    поступила неправильно?
     Сокрушительный аргумент! Еще миллионы раз нам его повторят в
    следовательских ночных кабинетах! И мы никогда не будем сметь так просто
    ответить, как
     Патриарх: -- Да.
     Председатель: -- Законы, существующие в государстве, вы считаете для
    себя обязательными или нет?
     Патриарх: -- Да, признаю, поскольку они не противоречат правилам
    благочестия.
     (Все бы так отвечали! Другая была б наша история!)
     Идет переспрос о канонике. Патриарх поясняет: если церковь сама
    переда?т ценности -- это не святотатство, а если отбирать помимо е? воли --
    святотатство. В воззвании не сказано, чтобы вообще не сдавать, а только
    осуждается сдача против воли.
     (Так тем нам интересней -- против воли!)
     Изумлен председатель товарищ Бек: -- Что же для вас в конце концов
    более важно -- церковные каноны или точка зрения советского правительства?
     (Ожидаемый ответ: -- ...советского правительства.)
     -- Хорошо, пусть святотатство по канонам, -- восклицает обвинитель, --
    но с точки зрения м и л о с е р д и я!!
     (Первый раз и за 50 лет последний вспоминают на трибунале это убогое
    милосердие...)
     Проводится и филологический анализ. "Святотатство" от свято-тать.
     Обвинитель: -- Значит, мы, представители советской власти -- воры по
    святым вещам?
     (Долгий шум в зале. Перерыв. Работа комендантских помощников.)
     Обвинитель: -- Итак, вы представителей советской власти, ВЦИК,
    называете ворами?
     Патриарх: -- Я привожу только каноны.
     Далее обсуждается термин "кощунство". При изъятии из церкви Василия
    Кессарийского иконная риза не входила в ящик, и тогда е? топтали ногами. Но
    сам патриарх там не был?
     Обвинитель: -- Откуда вы знаете? Назовите фамилию того священника,
    который вам это рассказывал! (= мы его сейчас посадим!)
     Патриарх не называет.
     Значит -- ложь!
     Обвинитель наседает торжествующе: -- Нет, кто эту гнусную клевету
    распространил?
     Председатель: -- Назовите фамилии тех, кто топтал ризу ногами! (Они
    ведь при этом визитные карточки оставляли.) Иначе Трибунал не может вам
    верить!
     Патриарх не может назвать.
     Председатель: -- Значит, вы заявляете голословно!
     Еще оста?тся доказать, что патриарх хотел свергнуть советскую власть.
    Вот как это доказывается: "агитация является попыткой подготовить
    настроение, чтобы в будущем подготовить и свержение".
     Трибунал постановляет возбудить против патриарха уголовное дело.
     7 мая выносится приговор: из семнадцати подсудимых -- одиннадцать к
    расстрелу. (Расстреляют пятерых.)
     Как говорил Крыленко, мы не шутки пришли шутить.
     Еще через неделю патриарх отстранен и арестован. (Но это еще не самый
    конец. Его пока отвозят в Донской монастырь и там будут содержать в строгом
    заточении, пока верующие привыкнут к его отсутствию. Помните, удивлялся не
    так давно Крыленко: а какая опасность грозит патриарху?.. Верно, когда
    подкрад?тся, не поможешь ни звоном, ни телефоном.)
     Еще через две недели арестовывается в Петрограде и митрополит Вениамин.
    Он не был высокий сановник церкви, ни даже -- назначенным, как все
    митрополиты. Весною 1917 г. -- впервые со времен древнего Новгорода --
    избрали митрополита в Москве и в Петрограде. Общедоступный, кроткий, частый
    гость на заводах и фабриках, популярный в народе и в низшем духовенстве, их
    голосами и был избран Вениамин. Не понимая времени, задачею своей он видел
    свободу церкви от политики, "ибо в прошлом она много от не? пострадала".
    Этого-то митрополита и вывела на
     и) Петроградский церковный процесс (9 июня -- 5 июля 1922 г.)
    Обвиняемых (в сопротивлении сдаче церковных ценностей) было несколько
    десятков человек, в том числе -- профессора богословия, церковного права,
    архимандриты, священники и миряне. Председателю трибунала Сем?нову -- 25 лет
    отроду (по слухам -- булочник). Главный обвинитель -- член коллегии
    Наркомюста П. А. Красиков -- ровесник и красноярский, а потом эмигрантский
    приятель Ленина, чью игру на скрипке Владимир Ильич так любил слушать.
     Еще на Невском и на повороте с Невского что ни день густо стоял народ,
    а при провозе митрополита многие опускались на колени и пели "Спаси,
    Господи, люди твоя!" (Само собою, тут же, на улице, как и в здании суда,
    арестовывали слишком ретивых верующих.) В зале большая часть публики --
    красноармейцы, но и те всякий раз вставали при входе митрополита в белом
    клобуке. А обвинитель и трибунал называли его врагом народа (словечко уже
    было, заметим).
     От процесса к процессу сгущаясь, уже очень чувствовалось стесненное
    положение адвокатов. Крыленко ничего нам не рассказал о том, но тут
    рассказывает очевидец. Главу защитников Бобрищева-Пушкина самого посадить
    загремел угрозами Трибунал -- и так это было уже в нравах времени, и так это
    было реально, что Бобрищев-Пушкин поспешил передать адвокату Гуровичу
    золотые часы и бумажник... А свидетеля профессора Егорова Трибунал и
    постановил тут же заключить под стражу за высказывания в пользу митрополита.
    Но оказалось, что Егоров к этому готов: с ним -- толстый портфель, а в н?м
    -- еда, бель? и даже одеяльце.
     Читатель замечает, как суд постепенно приобретает знакомые нам формы.
     Митрополит Венимамин обвиняется в том, что злонамеренно вступил в
    соглашение с... Советской властью и тем добился смягчения декрета об изъятии
    ценностей. Свое обращение к Помголу злонамеренно распространял в народе
    (Самиздат!). И действовал в согласии с мировой буржуазией.
     Священник Красницкий, один из главных живоцерковников и сотрудник ГПУ,
    свидетельствовал, что священники сговорились вызвать на почве голода
    восстание против советской власти.
     Были выслушаны свидетели только обвинения, а свидетели защиты не
    допущены к показания. (Ну, как похоже!.. Ну, вс? больше и больше...)
     Обвинитель Смирнов требовал "шестнадцать голов". Обвинитель Красиков
    воскликнул: "Вся православная церковь -- контрреволюционная организация.
    Собственно следовало бы посадить в тюрьму всю Церковь!"
     (Программа очень реальная, она вскоре почти удалась. И хорошая база для
    ДИАЛОГА.)
     Пользуемся редким случаем привести несколько сохранившихся фраз
    адвоката (С. Я. Гуровича), защитника митрополита:

/ Полные произведения / Солженицын А.И. / Архипелаг ГУЛАГ

Смотрите также по произведению "Архипелаг ГУЛАГ":

• Сочинения
• Краткое содержание