Есть что добавить?
Присылай нам свои работы, получай litr`ы и обменивай их на майки, тетради и ручки от Litra.ru! |
|
 / Полные произведения / Солженицын А.И. / Архипелаг ГУЛАГ
Архипелаг ГУЛАГ [23/38]
-- "Доказательства виновности нет, фактов нет, нет и обвинения... Что
скажет история? (Ох, напугал! Да забудет и ничего не скажет!) Изъятие
церковных ценностей в Петрограде прошло с полным спокойствием, но
петроградское духовенство -- на скамье подсудимых, и чьи-то руки
подталкивают их к смерти. Основной принцип, подчеркиваемый вами -- польза
советской власти. Но не забывайте, что на крови мучеников растет церковь. (А
у нас не вырастет!)... Больше нечего сказать, но и трудно расстаться со
словом. Пока длятся прения -- подсудимые живы. Кончатся прения -- кончится
жизнь..."
Трибунал приговорил к смерти десятерых. Этой смерти они прождали больше
месяца, до конца процесса эсеров (как если б готовили их расстреливать
вместе с эсерами). После того ВЦИК шестерых помиловал, а четверо (митрополит
Вениамин; архимандрит Сергий, бывший член Государственной Думы; профессор
права Ю. П. Новицкий; и присяжный поверенный Ковшаров) расстреляны в ночь с
12 на 13 августа.
Мы очень просим читателя не забывать о принципе провинциальной
множественности. Там, где было два церковных процесса, там было их двадцать
два.
___
К процессу эсеров очень торопились с уголовным кодексом: пора было
уложить гранитные глыбы Закона! 12 мая, как договорились, открылась сессия
ВЦИК, а с проектом кодекса вс? еще не успевали -- он только подан был в
Горки Владимиру Ильичу на просмотр. Шесть статей кодекса предусматривали
своим высшим пределом расстрел. Это не было удовлетворительно. 15 мая на
полях проекта Ильич добавил еще шесть статей, по которым также необходим
расстрел (в том числе -- по ст. 69: пропаганда и агитация... в частности --
призыв к пассивному противодействию правительству, к массовому невыполнению
воинской или налоговой повинности.)13 И еще один случай расстрела: за
неразрешенное возвращение из-за границы (ну, как все социалисты то и дело
шныряли прежде). И еще одну кару, равную расстрелу: высылку за границу.
(Предвидел Владимир Ильич то недалекое время, когда отбою не будет от
рвущихся к нам из Европы, но выехать от нас на Запад никого нельзя будет
понудить добровольно.) Главный вывод Ильич так пояснил наркому юстиции:
"Товарищ Курский! По-моему надо расширить применение расстрела... (с
заменой высылкой за границу) ко всем видам деятельности меньшевиков, эсеров
и т. п.; найти формулировку, ставящую эти деяния в связь с
м е ж д у н а р о д н о й б у р ж у а з и е й " (курсив и разрядка
Ленина).14
Расширить применение расстрела! -- чего тут не понять? (Много ли
выслали?) Террор -- это средство убеждения,15 кажется ясно!
А Курский вс? же не допонял. Он вот чего, наверно, не дотягивал: как
эту формулировку составить, как эту самую связь запетлять. И на другой день
он приезжал к председателю СНК за разъяснениями. Эта беседа нам не известна.
Но вдогонку, 17 мая, Ленин послал из Горок второе письмо:
"Т. Курский! В дополнение к нашей беседе посылаю вам набросок
дополнительного параграфа Уголовного кодекса... Основная мысль, надеюсь,
ясна, несмотря на все недостатки черняка: открыто выставить принципиальное и
политически правдивое (а не только юридически-узкое) положение, мотивирующее
суть и оправдание террора, его необходимость, его пределы.
Суд должен не устранить террор; обещать это было бы самообманом или
обманом, а обосновать и узаконить его принципиально, ясно, без фальши и без
прикрас. Формулировать надо как можно шире, ибо только революционное
правосознание и революционная совесть поставят условия применения на деле,
более или менее широкого.
С коммунистическим приветом
Ленин"16
Комментировать этот важный документ мы не беремся. Над ним уместны
тишина и размышление.
Документ тем особенно важен, что он -- из последних земных распоряжений
еще не охваченного болезнью Ленина, важная часть его политического
завещания. Через девять дней после этого письма его постигает первый удар,
от которого лишь неполно и ненадолго он оправится в осенние месяцы 1922
года. Быть может и написаны оба письма Курскому в том же светлом
беломраморном будуаре-кабинетике, угловом 2-го этажа, где уже стояло и ждало
будущее смертное ложе вождя.
А дальше прикладывается тот самый черняк, два варианта дополнительного
параграфа, из которого через несколько лет вырастает и 58-4 и вся наша
матушка 58-я Статья. Читаешь и восхищаешься: вот оно что значит
формулировать как можно шире! вот оно что значит применения более широкого!
Читаешь и вспоминаешь, как широко хватала родимая...
"...пропаганда или агитация, или участие в организации, или содействие
(объективно содействующие или способные содействовать)... организациям или
лицам, деятельность которых имеет характер..."
Да дайте мне сюда Блаженного Августина, я его сейчас же в эту статью
вгоню!
Вс? было, как надо, внесено, перепечатано, расстрел расширен -- и
сессия ВЦИК в 20-х числах мая приняла и постановила ввести Уголовный Кодекс
в действие с 1 июня 1922г.
И теперь на законнейшем основании начался двухмесячный
к) Процесс эсеров (8 июня -- 7 августа 1922 г.). Верховный Трибунал.
Обычный председатель т. Карклин (хорошая фамилия для судьи!) был для этого
ответственного процесса, за которым следил весь социалистический мир,
заменен оборотистым Георгием Пятаковым. (Любит насмехаться запасливая
судьба! -- но ведь и время оставляет нам подумать! Пятнадцать лет оставила
Пятакову...) Адвокатов не было -- подсудимые, видные эсеры, защищали себя
сами. Пятаков держался резко, мешал подсудимым высказываться.
Если бы мы с читателем не были уже достаточно подкованы, что главное во
всяком судебном процессе не обвинение, не так называемая "вина", а --
целесообразность, -- может быть мы бы не сразу распахнувшеюся душой приняли
этот процесс. Но целесообразность срабатывает без осечки: в отличие от
меньшевиков эсеры были сочтены еще опасными, еще нерассеянными, недобитыми
-- и для крепости новосозданной диктатуры (пролетариата) целесообразно было
их добить.
А не зная этого принципа можно ошибочно воспринять весь процесс как
партийную месть.
Над обвинениями, высказанными в этом суде, невольно задумаешься,
перенося их на долгую, протяженную и вс? тянующуюся историю государств. За
исключением считанных парламентских демократий в считанные десятилетия вся
история государств есть история переворотов и захватов власти. И тот, кто
успевает сделать переворот проворней и прочней, от этой самой минуты
осеняется светлыми ризами Юстиции, и каждый прошлый и будущий шаг его --
законен и отдан о'дам, а каждый прошлый и будущий шаг его неудачливых врагов
-- преступен, подлежит суду и законной казни.
Всего неделю назад принят уголовный кодекс -- но вот уже пятилетнюю
прожитую послереволюционную историю трамбуют в него. И двадцать, и десять, и
пять лет назад эсеры были -- соседняя по свержению царизма революционная
партия, взявшая на себя (благодаря особенностям своей тактики террора)
главную тяжесть каторги, почти не доставшейся большевикам.
А теперь вот первое обвинение против них: эсеры -- инициаторы
Гражданской войны! Да, е? начали они, это -- о н и начали! Они обвиняются,
что в дни Октябрьского переворота вооруженно воспротивились ему. Когда
Временное правительство, ими поддерживаемое и отчасти ими составленное, было
законно сметено пулеметным огнем матросов, -- эсеры совершенно незаконно
пытались его отстоять17 и даже на выстрелы отвечали выстрелами, и даже
подняли юнкеров, состоявших у того, свергаемого правительства на военной
службе.
Разбитые оружейно, они не покаялись и политически. Они не стали на
колени перед СНК, объявившим себя правительством. Они продолжали
упорствовать, что единственно законным было предыдущее правительство. Они не
признали тут же краха своей двадцатилетней политической линии,18 но
попросили их помиловать, распустить, перестать считать партией.19
А вот и второе обвинение: они углубили пропасть Гражданской войны тем,
что 5 и 6 января 1918 г. выступили как демонстранты и тем самым бунтовщики
против законной власти Рабоче-Крестьянского правительства: они поддерживали
свое незаконное (избранное всеобщим свободным равным тайным и прямым
голосованием) Учредительное Собрание против матросов и красногвардейцев,
законно разгоняющих и то Собрание и тех демонстрантов. (А к чему доброму
могли бы повести спокойные заседания Учредительного Собрания? -- только к
пожару трехлетней Гражданской войны. Потому-то и началась Гражданская война,
что не все жители единовременно и послушно подчинились законным декретам
Совнаркома).
Обвинение третье: они не признали Брестского мира -- того законного и
спасительного Брестского мира, который не отрубал у России головы, а только
часть туловища. Тем самым, устанавливает обвинительное заключение, налицо
"все признаки государственной измены и преступных действий, направленных к
вовлечению страны в войну".
Государственная измена! -- она тоже перевертушка, е? как поставишь...
Отсюда же вытекает и тяжкое четвертое обвинение: летом и осенью 1918
года, когда кайзеровская Германия еле достаивала свои последние месяцы и
недели против союзников, а Советское правительство, верное Брестскому
договору, поддерживало Германию в этой тяжелой борьбе поездными составами
продовольствия и ежемесячными золотыми уплатами -- эсеры предательски
готовились (даже не готовились, а по своей манере больше о б с у ж д а л и:
а что, если бы...) взорвать путь перед одним таким поездом и оставить золото
на родине -- то есть они "готовились к преступному разрушению нашего
народного достояния -- железных дорог".
(Тогда еще не стыдились и не скрывали, что -- да, вывозилось русское
золото в будущую империю Гитлера, и не навенуло Крыленке с его двумя
факультетами, историческим и юридическим, и из помощников никто не
подшепнул, что если рельсы стальные -- народное достояние, то может быть и
золотые слитки?..)
Из четвертого обвинения неумолимо вытягивается пятое: технические
средства для такого взрыва эсеры намеревались приобрести на деньги,
полученные у союзных представителей (чтобы не отдавать золота Вильгельму,
они хотели взять деньги у Антанты) -- а это уже крайний предел
предательства! (На всякий случай бормотнул Крыленко, что и со штабом
Людендорфа эсеры были связаны, но не в тот огород перелетал камень, и
покинули.)
Отсюда уже совсем недалеко до обвинения шестого: эсеры в 1918 г. были
шпионами Антанты! Вчера революционеры -- сегодня шпионы! -- тогда это,
наверно, звучало взрывно. С тех-то пор за много процессов набило оскомину до
мордоворота.
Ну, и седьмое, десятое -- это сотрудничество с Савинковым, или
Филоненко, или кадетами, или "Союзом Возрождения" (еще был ли он...), и даже
белоподкладчиками или даже белогвардейцами.
Вот эта цепь обвинений хорошо протянута прокурором.20 Кабинетным ли
высиживанием или внезапным озарением за кафедрою он находит здесь ту
сердечно-сострадательную, обвинительно-дружескую ноту, на которой в
последующих процессах будет вытягивать вс? увереннее и гуще, и которая в
37-м году даст ошеломляющий успех. Нота эта -- найти единство между судящими
и судимыми -- и против всего остального мира. Мелодия эта играется на самой
любимой струне подсудимого. С обвинительной кафедры эсерам говорят: ведь мы
же с вами -- революционеры! (Мы! Вы и мы -- это мы!) И как же вы могли так
пасть, чтоб объединиться с кадетами? (да наверно сердце ваше разрывается!) с
офицерами? Учить белоподкладочников вашей разработанной блестящей технике
конспирации?
Нет у нас ответов подсудимых. Указал ли кто-нибудь из них на особый
характер октябрьского переворота: объявить войну всем партиям сразу и тут же
запретить им объединяться между собой ("тебя не гребут -- не подмахивай")?
Но ощущение почему-то такое, что потупились иные подсудимые, и действительно
разнялось у кого-то сердце: ну, как они могли так низко пасть? Ведь это
сочувствие прокурора в светлом зале -- оно очень пробирает узника,
привезенного из темной камеры.
И еще такую, такую логическую тропочку находит Крыленко (очень она
пригодится Вышинскому против Каменева и Бухарина): входя с буржуазией в
союзы, вы принимали от не? денежную помощь. Сперва вы брали н а д е л о,
только н а д е л о, ни в коем случае не для партийных целей -- а где грань?
Кто это разделит? Ведь д е л о -- тоже партийная цель? Итак, вы докатились:
вас, партию социалистов-революционеров, содержит буржуазия?! Да где же ваша
революционная гордость?
Набралась обвинений мера полная и с присыпочкой -- и уж мог бы Трибунал
уходить на совещание, отклепывать каждому заслуженную казнь, -- да вот ведь
неурядица:
-- вс?, в ч?м здесь обвинена партия эсеров, -- относится к 1919 году;
-- с тех пор, 27 февраля 1919 г., исключительно для эсеров была издана
амнистия, прощающая им всю прошлую борбу против большевиков, если только они
не будут впредь;
-- И ОНИ С ТЕХ ПОР НЕ БОРОЛИСЬ!
-- и на дворе 1922 год!
И как же выйти из положения?
Думано было об этом. Когда социалистический Интернационал просил
советское правительство остановиться, не судить своих социалистических
собратьев, -- думано.
Действительно, в начале 1919 г., в виду угрозы Колчака и Деникина,
эсеры сняли задачу восстания и с тех пор не ведут вооруженной борьбы против
большевиков. (И даже самарские эсеры открыли коммунистическим братьям кусок
колчаковского фронта, из-за чего и амнистия-то пошла.) И даже тут на
процессе, подсудимый Гендельман, член ЦК, сказал: "Дайте нам возможность
пользоваться всей гаммой так называемых гражданских свобод -- и мы не будем
нарушать законов". (Дайте им, да еще "всей гаммой"! Вот краснобаи!..)
Мало того, что они не ведут борьбы -- они признали власть Советов! (то
есть, отреклись от своего бывшего Временного, да и от Учредительного тоже).
И только просят произвести перевыборы этих советов со свободной агитацией
партий.
Слышите? слышите? Вот оно! Вот оно где прорвалось враждебное буржуазное
звериное рыло! Да нешто можно? Да ведь серьезный момент! Да ведь окружены
врагами! (И через двадцать, и через пятьдесят, и через сто лет так будет.) А
вам -- свободную агитацию партий, сукины дети?!
Люди политически трезвые, говорит Крыленко, могли в ответ только
рассмеяться только плечами пожать. Справедливо было решено: "немедленно
всеми мерами государственной репрессии пресечь этим группам возможность
агитировать против власти".21 А именно: в ответ на отказ эсеров от
вооруженной борьбы и на мирные их предложения -- ВЕСЬ ЦК ЭСЕРОВ (кого
ухватили) ПОСАДИЛИ В ТЮРЬМУ!
Вот это по-нашему!
Но держа их (не три ли уже года?) в тюрьме, -- надо было судить, что
ли. А в ч?м обвинять? "Этот период не является в такой мере обследованным
судебным следствием" -- сетует наш прокурор.
Впрочем, одно-то обвинение было верное: в том же феврале 19 г. эсеры
вынесли резолюцию (но не проводили в жизнь, -- однако по новому уголовному
кодексу это вс? равно): тайно агитировать в Красной армии, чтобы
красноармейцы отказывались участвовать в карательных экспедициях против
крестьян.
Это было низкое коварное предательство революции! -- отговаривать от
карательных экспедиций.
Еще можно было обвинить их во вс?м том, что говорила, писала и делала
(больше говорила и писала) так называемая "Заграничная делегация ЦК" эсеров
-- те главные эсеры, которые унесли ноги в Европу.
Но этого всего было маловато. И вот что было удумано: "многие из
сидящих здесь подсудимых не подлежали бы обвинению в данном процессе, если
бы не обвинения их в организации террористических актов!.." Когда, мол,
издавалась амнистия 1919 года, "никому из деятелей советской юстиции не
приходило в голову", что эсеры организовали еще и террор против деятелей
советского государства! (Ну, кому, в самом деле, в голову могло прийти,
чтоб: эсеры -- и вдруг террор? Да приди в голову -- пришлось бы заодно и
амнистировать! Или не принимать дыры в колчаковском фронте. Это просто
счастье, что тогда -- в голову не приходило. Лишь когда понадобилось --
тогда пришло.) А теперь э т о обвинение не амнистировано (ведь амнистирована
только борьба) -- и вот Крыленко предъявляет его!
А сколько, наверно, раскрылось! Сколько раскрылось!
Да прежде всего: что с к а з а л и вожди эсеров22 еще в первые дни
после Октябрьского переворота? Чернов (на 4 съезде с-р): что партия все свои
силы "противопоставит всякому покушению на права народа, как она это делала"
при царизме. (А все помнят, как она делала.) Гоц: "Если Смольные самодержцы
посягнут и на <Учр. Собр.>... партия с-р вспомнит о своей старой испытанной
тактике".
Может быть и вспомнила, да не решилась. А судить уже как будто и можно.
"В этой области исследования", -- жалуется Крыленко, -- из-за
конспирации "свидетельских показаний... будет мало". "Этим до чрезвычайности
затруднена моя задача... В этой области <т. е. террора> приходится в
некоторых моментах бродить в потемках".23
Задача Крыленки тем затруднена, что террор против Советской власти
обсуждался на ЦК с-р в 1918 г. и был отвергнут. И теперь, спустя годы, надо
доказать, что эсеры сами себя обманывали.
Эсеры тогда говорили: не раньше, чем большевики перейдут к казням
социалистов. Или в 1920-м: если большевики посягнут на жизнь
заложников-эсеров, то партия возьмется за оружие.24
Так вот: почему с оговорками? Почему не абсолютно отказались? Да как
смели думать взяться за оружие! "Почему не было высказываний абсолютно
отрицательного характера?" (Товарищ Крыленко, а может террор -- их "вторая
натура"?)
Никакого террора партия не проводила, это ясно даже из обвинительной
речи Крыленки. Но натягиваются такие факты: в голове одного подсудимого был
проект взорвать паровоз совнаркомовского поезда при переезде в Москву --
значит, ЦК виноват в терроре. А исполнительница Иванова с ОДНОЙ
пироксилиноваой шашкой дежурила одну ночь близ станции -- значит, покушение
на поезд Троцкого и значит, ЦК виноват в терроре. Или: член ЦК Донской
предупредил Ф. Каплан, что она будет исключена из партии, если выстрелит в
Ленина. Так мало! Почему не -- категорически запретили? (Или может быть:
почему не донесли на не? в ЧК?)
Только то и нащипал Крыленко с мертвого петуха, что эсеры не приняли
мер по прекращению индивидуальных террористических актов своих безработных
томящихся боевиков. Вот и весь их террор. (Да и те боевики не сделали
ничего. Двое из них, Конопл?ва и Сем?нов с подозрительной готовностью
обогатили в 1922 г. своими добровольными показаниями ГПУ и теперь Трибунал,
но не лепятся их показания к эсеровскому ЦК -- и вдруг также необъяснимо
этих заядлых террористов полностью освобождают.)
Все показания таковы, что их надо подкреплять подпорками. Об одном
свидетеле Крыленко разъясняет так: "если бы человек хотел бы вообще
выдумывать, то вряд ли этот человек выдумал бы так, чтобы случайно попасть
как раз в точку".25 (Очень сильно! Это можно сказать обо всяком подделанном
показании.) Или (о Донском): неужели "заподозрить в н?м сугубую
проницательность -- показать то, что нужно обвинению?" О Коноплевой
наоборот: достоверность е? показания именно в том, что она не вс? показывает
то, что необходимо обвинению. (Но достаточно для расстрела подсудимых).
"Если мы поставим вопрос, что Конопл?ва выдумывает вс? это... то ясно:
выдумывать так выдумывать (он знает! -- А. С.), уличать так уличать"26 -- а
она вишь не до конца. А есть и так: "Подводить Конопл?ву ни с того ни с сего
под расстрел -- едва ли Ефимову было нужно".27 Опять правильно, опять
сильно. Или еще сильней: "Могла ли произойти эта встреча? Такая возможность
не исключена". Не исключена? -- значит, была! Катай-валяй!
Потом -- "подрывная группа". Долго о ней толкуют, вдруг: "распущена за
бездеятельностью". Так что' ж уши забиваете? Было несколько денежных
экспроприаций из советских учреждений (оборачиваться-то не на что эсерам,
квартиры снимать, из города в город ездить). Но раньше это были изящные
благородные эксы, как выражались все революционеры. А теперь перед советским
судом? -- "грабеж и укрывательство краденого".
В обвинительных материалах процесса освещается мутным желтым немигающим
фонарем закона вся неуверенная, заколебленная, запетлившаяся история этой
пафосно-говорливой, а по сути растерявшейся беспомощной и даже бездеятельной
партии, никогда не возглавленной достойно. И каждое е? решение или
нерешение, и каждое е? метание, порыв или отступление -- теперь обращаются и
вменяются ей только в вину, в вину, в вину.
И если в сентябре 1921 г., за 10 месяцев до процесса, уже сидя в
Бутырках, арестованный ЦК писал новоизбранному ЦК, что не на всякое
свержение большевистской диктатуры он согласен, а только -- через сплочение
трудящихся масс и агитационную работу (то есть, и сидя в тюрьме, не согласен
он освободиться ни террором, ни заговором!) так и это выворачивается им в
первейшую вину: ага, значит, на свержение согласны!
Ну, а если вс?-таки в свержении не виноваты, в терроре не виновны,
экспроприаций почти нет, за вс? остальное давно прощены? Наш любимый
прокурор вытягивает заветный запасец: "В крайнем случае недонесение есть
состав преступления, который по отношению ко всем без исключения подсудимым
имеет место и должен считаться установленным".28
Партия эсеров уже в том виновна, что НЕ ДОНЕСЛА НА СЕБЯ! Вот это без
промаха! Это -- открытие юридической мысли в новом кодексе, это -- мощеная
дорога, по которой покатят и покатят в Сибирь благородных потомков.
Да и просто, в сердцах выпаливает Крыленко, -- "ожесточенные вечные
противники" -- вот кто такие подсудимые! А тогда и без процесса ясно, что с
ними надо делать.
Кодекс так еще нов, что даже главные контрреволюционные статьи Крыленко
не успел запомнить по номерам -- но как он сечет этими номерами! как
глубокомысленно приводит и истолковывает их! -- будто десятилетиями только
на тех статьях и качается нож гильотины. И вот что особенно ново и важно:
различения методов и средств, которые проводил старый царский кодекс, у нас
нет! Ни на квалификацию обвинения, ни на карательную санкцию они не влияют!
Для нас намерение или действие -- вс? равно! Вот была вынесена резолюция --
за не? и судим. А там "проводилась она или не проводилась -- это никакого
существенного значения не имеет".29 Жене ли в постели шептал, что хорошо бы
свергнуть советскую власть, или агитировал на выборах, или бомбы бросал --
вс? едино! Наказание -- одинаково!!!
Как у провидчивого художника из нескольких резких угольных черт вдруг
восста?т желанный портрет -- так и нам все больше выступает в набросках 1922
года -- вся панорама 37-го, 45-го, 49-го.
Но -- нет, еще не то -- ПОВЕДЕНИЕ ПОДСУДИМЫХ. Они еще -- не подученные
бараны, они еще -- люди! Мало, очень мало сказано нам, а понять можно.
Иногда Крыленко по оплошности приводит их слова, произнесенные уже здесь, на
суде. Вот подсудимый Берг "обвинял большевиков в жертвах 5 января" (расстрел
демонстрантов в защиту Учредительного Собрания). А вот и прямехонько,
Либеров: "я признаю себя виновным в том, что в 1918 г. я недостаточно
работал для свержения власти большевиков".30 И Евгения Ратнер о том же, и
опять Берг: "считаю себя виновным перед рабочей Россией в том, что не смог
со всей силой бороться с так называемой рабоче-крестьянской властью, но я
надеюсь, что мое время еще не ушло". (Ушло, голубчик, ушло.)
Есть тут и старая страсть к звучанию фразы -- но есть же и твердость!
Аргументирует прокурор: обвиняемые опасны Советской России, ибо считают
благом вс?, что делали. "Быть может некоторые из подсудимых находят свое
утешение в том, что когда-нибудь летописец будет о них или об их поведении
на суде отзываться с похвалой".
И постановление ВЦИК уже после суда: они "на самом процессе оставили за
собой право продолжать" прежнюю деятельность.
А подсудимый Гендельман -- Грабовский (сам юрист) выделился на суде
спорами с Крыленко о подтасовке свидетельских показаний, об "особых методах
обращения со свидетелями до процесса" -- читай: о явности обработки их в
ГПУ. (Это уже вс? есть! вс? есть! -- немного осталось дожать до идеала.)
Оказывается: предварительное следствие велось под наблюдением прокурора
(Крыленки же) и при этом сознательно сглаживались отдельные
несогласованности в показаниях. Есть показания, впервые заявленные только
перед Трибуналом.
Ну что ж, ну есть шероховатости. Ну, недоработки есть. Но в конце
концов "нам надлежит с совершенной ясностью и хладнокровностью сказать...
занимает нас не вопрос о том, как суд истории будет оценивать творимое нами
дело".31
А шероховатости -- учтем, исправим.
А пока, выворачиваясь, Крыленко -- должно быть, первый и последний раз
в советской юриспруденции -- вспоминает о дознании! о первичном дознании,
еще до следствия! И вот как это у него ловко выкладывается: то, что было без
наблюдения прокурора и вы считали следствием -- то было дознание. А то, что
вы считаете переследствием под оком прокурора, когда увязываются концы и
заворачиваются болты -- так это и есть следствие! Хаотические "материалы
органов дознания, не проверенные следствием, имеют гораздо меньшую судебную
доказательную ценность, чем материалы следствия",32 когда направляют его
умело.
Ловок, в ступе не утолч?шь.
По-деловому говоря, обидно Крыленке полгода к этому процессу
готовиться, да два месяца на н?м гавкаться, да часиков пятнадцать вытягивать
свою обвинительную речь, тогда как все эти подсудимые "не раз и не два были
в руках чрезвычайных органов в такие моменты, когда эти органы имели
чрезвычайные полномочия: но благодаря тем или иным обстоятельствам им
удалось уцелеть"33 -- и вот теперь на Крыленке работа -- тянуть их на
законный расстрел.
Конечно, "приговор должен быть один -- расстрел всех до одного!"34 Но,
великодушно оговаривается Крыленко, поскольку дело вс?-таки у мира на виду,
сказанное прокурором "не является указанием для суда", которое бы тот был
"обязан непосредственно принять к сведению или исполнению".35
И хорош же тот суд, которому это надо объяснять!..
И Трибунал в своем приговоре проявляет дерзость: он изрекает расстрел
действительно не "всем до одного", а только четырнадцати человекам.
Остальным -- тюрьмы, лагеря, да еще на дополнительную сотню человек
"выделяется дело производством".
И -- помните, помните, читатель: На Верховный Трубунал "смотрят все
остальные суды Республики, <он> да?т им руководящие указания"36, приговор
Верхтриба используется "в качестве указующей директивы".37 Скольких еще по
провинции закатают -- это уж вы смекайте сами.
А пожалуй всего этого процесса стоит кассация Президиума ВЦИК:
утвердить расстрельный приговор, но исполнением приостановить. И дальнейшая
судьба осужд?нных будет зависеть от поведения эсеров, оставшихся на свободе
(очевидно -- и заграничных). Если будут против нас -- хлопнем этих.
На полях России уже жали второй мирный урожай. Нигде, кроме дворов ЧК,
уже' не стреляли (в Ярославле -- Перухова, в Петрограде -- митрополита
Вениамина. И присно, и присно, и присно). Под лазурным небом, синими водами
плыли за границу наши первые дипломаты и журналисты. Центральный
Исполнительный Комитет Рабочих и Крестьянских депутатов оставлял за пазухой
вечных з а л о ж н и к о в.
Члены правящей партии прочли шестьдесят номеров "Правды" о процессе
(они все читали газеты) -- и все говорили ДА, ДА, ДА. Никто не вымолвил НЕТ.
И чему они потом удивлялись в 37-м? На что жаловались?.. Разве не были
заложены все основы бессудия -- сперва внесудебной расправой ЧК, потом вот
этими ранними процессами и этим юным Кодексом? Разве 1937-й не был тоже
ЦЕЛЕСООБРАЗЕН (сообразен целям Сталина, а может быть и Истории)?
Пророчески же сорвалось у Крыленки, что не прошлое они судят, а
будущее.
Лихо косою только первый взмах сделать.
___
Около 20 августа 1924 г. перешел советскую границу Борис Викторович
Савинков. Он тут же был арестован и отвезен на Лубянку.38
Следствие состояло из одного допроса -- только добровольные показания и
оценка деятельности. 23 августа уже было вручено обвинительное заключение.
(Скорость невероятная, но это произвело эффект. Кто-то верно рассчитал:
вымучивать из Савинкова жалкие ложные показания -- только бы разрушило
картину достоверности).
В обвинительном заключении, уже отработанною выворотной терминологией,
в ч?м только Савинков не обвинялся: "и последовательный враг беднейшего
крестьянства"; и "помогал российской буржуазии осуществлять
империалистические стремления" (то есть был за продолжение войны с
Германией); и "сносился с представителями союзного командования" (это когда
был управляющим военного министерства!); и "провокационно входил в
солдатские комитеты" (то есть, избирался солдатскими депутатами); и уж вовсе
курам насмех -- имел "монархические симпатии".
Но это вс? -- старое. А были и новые -- дежурные обвинения всех будущих
[ 1 ]
[ 2 ]
[ 3 ]
[ 4 ]
[ 5 ]
[ 6 ]
[ 7 ]
[ 8 ]
[ 9 ]
[ 10 ]
[ 11 ]
[ 12 ]
[ 13 ]
[ 14 ]
[ 15 ]
[ 16 ]
[ 17 ]
[ 18 ]
[ 19 ]
[ 20 ]
[ 21 ]
[ 22 ]
[ 23 ]
[ 24 ]
[ 25 ]
[ 26 ]
[ 27 ]
[ 28 ]
[ 29 ]
[ 30 ]
[ 31 ]
[ 32 ]
[ 33 ]
[ 34 ]
[ 35 ]
[ 36 ]
[ 37 ]
[ 38 ]
/ Полные произведения / Солженицын А.И. / Архипелаг ГУЛАГ
|
Смотрите также по
произведению "Архипелаг ГУЛАГ":
|
Регистрация
Дизайн сайта — aminis
