Войти... Регистрация
Поиск Расширенный поиск



Есть что добавить?

Присылай нам свои работы, получай litr`ы и обменивай их на майки, тетради и ручки от Litra.ru!

/ Полные произведения / Солженицын А.И. / Архипелаг ГУЛАГ

Архипелаг ГУЛАГ [3/38]

  Скачать полное произведение

    и вся инженерия. Кроме крайних писателей, кроме богословов и теоретиков
    социализма, вся остальная интеллигенция, 80 процентов е?, и была
    "околокадетской". Сюда, по мнению Ленина, относился, например, Короленко --
    "жалкий мещанин, плененный буржуазными предрассудками",10 "таким "талантам"
    не грех посидеть недельки в тюрьме".11 Об отдельных арестованных группах мы
    узнаем из протестов Горького. 15.9.19 Ильич отвечает ему: "...для нас ясно,
    что и тут ошибки были", но "Какое бедствие, подумаешь! Какая
    несправедливость!" и советует Горькому не "тратить себя на хныканье сгнивших
    интеллигентов".12
     С января 1919 года введена продразв?рстка, и для сбора е? составляются
    продотряды. Они встретили повсюдное сопротивление деревни -- то
    упрямо-уклончивое, то бурное. Подавление этого противодействия тоже дало (не
    считая расстрелянных на месте) обильный поток арестованных в течение двух
    лет.
     Мы сознательно обходим здесь всю ту большу'ю часть помола ЧК,
    Особотделов и Ревтрибуналов, которая связана была с продвижением линии
    фронта, с занятием городов и областей. Та же директива НКВД от 30.8.18
    направляла усилия "к безусловному расстрелу всех замешанных в
    белогвардейской работе". Но иногда теряешься: как правильно разграничивать?
    Если с лета 1920 года, когда Гражданская война еще не вся и не всюду
    кончена, но на Дону уже кончена, оттуда, из Ростова и Новочеркасска, во
    множестве отправляют офицеров в Архангельск, а дальше баржами на Соловки (и,
    говорят, несколько барж потоплено в Белом море) как впрочем, и в Каспийском
    море -- то относить ли это вс? еще к Гражданской войне или к началу мирного
    строительства? Если в том же году в Новочеркасске расстреливают беременную
    офицерскую жену за укрытие мужа, то по какому разряду е? списывать?
     В мае 1920 года известно постановление ЦК "о подрывной деятельности в
    тылу". Из опыта мы знаем, что всякое такое постановление есть импульс к
    новому всеместному потоку арестантов, есть внешний знак потока.
     Особой трудностью (но и особым достоинством!) в организации этих всех
    потоков было до 1922 года отсутствие Уголовного Кодекса, какой-либо системы
    уголовных законов. Одно лишь революционное правосознание (но всегда
    безошибочно!) руководило изымателями и канализаторами: кого брать и что с
    ними делать.
     В этом обзоре не будут прослеживаться потоки уголовников и бытовиков и
    поэтому только напомним, что всеобщие бедствия и недостачи при перестройке
    администрации учреждений и всех законов лишь могли сильно увеличить число
    краж, разбойных нападенией, насилий, взяток и перепродаж (спекуляций). Хотя
    и не столь опасные существованию Республики, эти уголовные преступления тоже
    частично преследовались, и своими арестантскими потоками увеличивали потоки
    контрреволюционеров. А была спекуляция и совершенно политического характера,
    как указывал декрет Совнаркома за подписью Ленина от 22.7.18: "виновные в
    сбыте, скупке или хранении для сбыта в виде промысла продуктов питания,
    монополизированных Республикой (крестьянин хранит хлеб -- для сбыта в виде
    промысла, а какой же его промысел?? -- А. С.) ...лишение свободы на срок не
    менее 10 лет, соединенное с тягчайшими принудительными работами и
    конфискацией всего имущества".
     С того лета черезсильно напрягшаяся деревня год за годом отдавала
    урожай безвозмездно. Это вызвало крестьянские восстания13, а стало быть
    подавление их и новые аресты. В 1920 году мы знаем (не знаем...) процесс
    "Сибирского Крестьянского Союза", в конце же 20-го происходит и
    предварительный разгром тамбовского крестьянского восстания. (Тут судебного
    процесса не было.)
     Но главная доля людских изъятий из тамбовских деревень приходится на
    июнь 1921 года. По Тамбовской губернии раскинуты были концентрационные
    лагеря для семей крестьян, участвующих в восстании. Куски открытого поля
    обтягивались столбами с колючей проволокой, и три недели там держали каждую
    семью, заподозренную в том, что мужчина из не? -- в восстании. Если за три
    недели тот не являлся, чтобы своей головой выкупить семью, -- семью
    ссылали.14
     Еще ранее, в марте 1921-го, на острова Архипелага через Трубецкой
    бастион Петропавловской крепости, отправлены были за вычетом расстрелянных,
    матросы восставшего Кронштадта.
     Тот 1921 г. начался с приказа ВЧК N 10 (от 8.1.21): "в отношении
    буржуазии репрессии усилить!" Теперь когда кончилась гражданская война, не
    ослабить репрессии, но усилить! Как это выглядело в Крыму, сохранил нам
    Волошин в некоторых стихах.
     Летом 1921 года был арестован Общественный Комитет Содействия
    Голодающим (Кускова, Прокопович, Кишкин и др.), пытавшийся остановить
    надвижение небывалого голода на Россию. Дело в том, что эти кормящие руки
    были н е т е руки, которым можно было разрешить кормить голодных.
    Пощаженный председатель этого Комитета умирающий Короленко назвал разгром
    комитета -- "худшим из политиканств, правительственным политиканством"
    (письмо Горькому 14.9.21) (И Короленко же напоминает нам важную особенность
    тюрьмы 1921 г.15 -- "она вся пропитана тифом". Так подтверждает Скрипникова
    и другие, сидевшие тогда.)
     В том, 1921-м году уже практиковались и аресты студентов (например,
    Тимирязевская Академия, группа Е. Дояренко) за "критику порядков" (не
    публичную, но в разговорах между собой). Таких случаев было еще, видимо,
    немного, потому что указанную группу допрашивали сами Менжинский и Ягода).
     В том же, 1921-м, расширились и унаправились аресты инопартийцев. Уже,
    собственно, поконали все политические партии России, кроме победившей. (О,
    не рой другому яму!) А чтобы распад партий был необратим -- надо было еще,
    чтобы распались и сами члены этих партий, тела этих членов.
     Ни один гражданин российского государства, когда-либо вступивший в иную
    партию, не в большевики, уже судьбы своей не избежал, он был обреч?н (если
    не успевал, как Майский или Вышинский, по доскам крушения перебежать в
    коммунисты.) Он мог быть арестован не в первую очередь, он мог дожить (по
    степени своей опасности) до 1922-го, до 32-го или даже до 37-го года, но
    списки хранились, очередь шла, очередь доходила, его арестовывали или только
    любезно приглашали и задавали единственный вопрос: состоял ли он... от...
    до..? (Бывали вопросы и о его враждебной деятельности, но первый вопрос
    решал вс?, как это ясно нам теперь через десятилетия.) Дальше разная могла
    быть судьба. Иные попадали сразу в один из знаменитых царских централов
    (счастливым образом централы все хорошо сохранились, и некоторые социалисты
    попадали даже в те самые камеры и к тем же надзирателям, которых знали уже).
    Иным предлагали проехать в ссылку -- о, ненадолго, годика на два-на три. А
    то еще мягче: только получить минус (столько-то городов), выбрать самому
    себе местожительство, но уж дальше, будьте ласковы, жить в этом месте
    прикрепл?нно и ждать воли ГПУ.
     Операция эта растянулась на многие годы, потому что главным условием е?
    была тишина и незамечаемость. Важно было неукоснительно очищать Москву,
    Петроград, порты, промышленные центры, а потом просто уезды от всех иных
    видов социалистов. Это был грандиозный беззвучный пасьянс, правила которого
    были совершенно непонятны современникам, очертания которого мы можем оценить
    только теперь. Чей-то дальновидный ум это спланировал, чьи-то аккуратные
    руки, не пропуская ни мига, подхватывали карточку, отбывшую три года в одной
    кучке и мягко перекладывали е? в другую кучку. Тот, кто посидел в централе
    -- переводился в ссылку (и куда-нибудь подальше), кто отбыл "минус" -- в
    ссылку же (но за пределами видимости от "минуса"), из ссылки -- в ссылку,
    потом снова в централ (уже другой), терпение и терпение господствовало у
    раскладывающих пасьянс. И без шума, без вопля постепенно затеривались
    инопартийные, роняли всякие связи с местами и людьми, где прежде знали их и
    их революционную деятельность -- и так незаметно и неуклонно подготовлялось
    уничтожение тех, кто когда-то бушевал на студенческих митингах, кто гордо
    позванивал царскими кандалами.
     В этой операции Большой Пасьянс было уничтожено большинство старых
    политкаторжан, ибо именно эсеры и анархисты, а не социал-демократы, получали
    от царских судов самые суровые приговоры, именно они и составляли население
    старой каторги.
     Очер?дность уничтожения была, однако, справедлива: в 20-е годы им
    предлагалось подписать письменные отречения от своих партий и партийной
    идеологии. Некоторые отказывались -- и так естественно попадали в первую
    очередь уничтожегния, другие давали такие отречения -- и тем прибавляли себе
    несколько лет жизни. Но неумолимо натекала и их очередь, и неумолимо
    сваливались с плеч и их голова.16
     Весной 1922 года Чрезвычайная Комиссия по борьбе с контреволюцией и
    спекуляцией, только что переназванная в ГПУ, решила вмешаться в церковные
    дела. Надо было произвести еще и "церковную революцию" -- сменить
    руководство и поставить такое, которое лишь одно ухо наставляло бы к небу, а
    другое к Лубянке. Такими обещали стать живоцерковники, но без внешней помощи
    они не могли овладеть церковным аппаратом. Для этого арестован был патриарх
    Тихон и проведены два громких процесса с расстрелами: в Москве --
    распространителей патриаршего воззвания, в Петрограде -- митрополита
    Вениамина, мешавшего переходу церковной власти к живоцерковникам. В
    губерниях и уездах там и здесь арестованы были митрополиты и архиреи, а уж
    за крупной рыбой, как всегда, шли косяки мелкой -- протоиереи, монахи и
    дьяконы, о которых в газетах не сообщалось. Сажали тех, кто не присягал
    живоцерковному обновленческому напору.
     Священнослужители текли обязательной частью каждодневного улова,
    серебряные седины их мелькали в каждом соловецком этапе.
     Попадали с ранних 20-х годов и группы теософов, мистиков, спиритов
    (группа графа Палена вела протоколы разговоров с духами), религиозные
    общества, философы бердяевского кружка. Мимоходом были разгромлены и
    пересажены "восточные католики" (последователи Владимира Соловь?ва), группа
    Абрикосовой А. И. Как-то уж сами собой садились и простые католики --
    польские кс?ндзы.
     Однако коренное уничтожение религии в этой стране, все 20-е и 30-е годы
    бывшее одной из важных целей ГПУ-НКВД, могло быть достигнуто только
    массовыми посадками самих верующих православных. Интенсивно изымались,
    сажались и ссылались монахи и монашенки, так зачернявшие прежнюю русскую
    жизнь. Арестовывали и судили церковные активы. Круги вс? расширялись -- и
    вот уже гребли просто верующих мирян, старых людей, особенно женщин, которые
    верили упорнее и которых теперь на пересылках и в лагерях на долгие годы
    тоже прозвали монашками.
     Правда, считалось, что арестовывают и судят их будто бы не за самую
    веру, но за высказывание своих убеждений вслух и за воспитание в этом духе
    детей. Как написала Таня Ходкевич:
     "Молиться можешь ты свободно,
     Но... так, чтоб слышал Бог один."
     (За это стихотворение она получила десять лет.) Человек, верующий, что
    он обладает духовной истиной, должен скрывать е? от... своих детей!!
    Религиозное воспитание детей стало в 20-е годы квалифицироваться как 58-10,
    то есть, контрреволюционная агитация! Правда, на суде еще давали возможность
    отречься от религии. Нечасто, но бывало так, что отец отрекался и оставался
    растить детей, а мать семейства шла на Соловки (все эти десятилетия женщины
    проявляли в вере бо'льшую стойкость). Всем религиозным давали десятку,
    высший тогда срок.
     (Очищая крупные города для наступающего чистого общества, в те же годы,
    особенно в 1927-м, вперемешку с "монашками" слали на Соловки и проституток.
    Любительницам грешной земной жизни, им давали л?гкую статью и по три года.
    Обстановка этапов, пересылок, самих Соловков не мешала им зарабатывать своим
    вес?лым промыслом и у начальства, и у конвойных солдат и с тяжелыми
    чемоданами через три года возвращаться в исходную точку. Религиозным же
    закрыто было когда-нибудь вернуться к детям и на родину.)
     Уже в ранние 20-е годы появились и потоки чисто-национальные -- пока
    еще небольшие для своих окраин, а уж тем более по русским меркам:
    муссаватистов из Азербайджана, дашнаков из Армении, грузинских меньшевиков и
    туркменов-"басмачей", сопротивлявшихся установлению в Средней Азии советской
    власти (первые среднезиатские совдепы были с большим перевесом русских и
    истолковывались как русская власть). В 1926 году было полностью пересажено
    сионистское общество "Гехалуц", не сумевшее подняться до всеувлекающего
    порыва интернационализма.
     Среди многих последующих поколений утвердилось представленье о 20-х
    годах как о некоем разгуле ничем не стесненной свободы. В этой книге мы еще
    встретимся с людьми, кто воспринимал 20-е годы иначе. Беспартийное
    студенчество в это время билось за "автономию высшей школы", за право
    сходок, за освобождение программы от изобилия политграмоты. Ответом были
    аресты. Они усилялись к праздникам (например, к 1 мая 1924 г.). В 1925 году
    ленинградские студенты (числом около сотни) все получили по три года
    политизолятора за чтение "Социалистического вестника" и штудирование
    Плеханова (сам Плеханов во времена своей юности за выступление против
    правительства у Казанского собора отделался много дешевле.) В 25-м году уже
    начали сажать и самых первых (молоденьких) троцкистов. (Два наивных
    красноармейца, вспомнив русскую традицию, стали собирать средства на
    арестованных троцкистов -- получили тоже политизолятор.)
     Уж разумеется, не были обойдены ударом и эксплуататорские классы. Все
    20-е годы продолжалось выматывание еще уцелевших бывших офицеров: и белых
    (но не заслуживших расстрела в гражданскую войну), и бело-красных,
    повоевавших там и здесь, и царско-красных, но которые не все время служили в
    Красной армии или имели перерывы, не удостоверенные бумагами. Выматывали
    потому, что сроки им давали не сразу, а проходили они -- тоже пасьянс! --
    бесконечные проверки, их ограничивали в работе, в жительстве, задерживали,
    отпускали, снова задерживали -- лишь постепенно они уходили в лагеря, чтобы
    больше оттуда не вернуться.
     Однако, отправкой на Архипелаг офицеров решение проблемы не
    заканчивалось, а только начиналось: ведь оставались матери офицеров, ж?ны и
    дети. Пользуясь непогрешимым социальным анализом легко было представить,
    что' у них за настроение после ареста глав семей. Тем самым они просто
    вынуждали сажать и их! И ль?тся еще этот поток.
     В 20-е годы была амнистия казакам, участникам гражданской войны. С
    острова Лемноса многие вернулись на Кубань, получили землю. Позже были все
    посажены.
     Затаились и подлежали вылавливанию также и все прежние государственные
    чиновники. Они умело маскировались, они пользовались тем, что ни паспортной
    системы, ни единых трудовых книжек еще не было в Республике -- и пролезали в
    советские учреждения. Тут помогали обмолвки, случайные узнавания, соседские
    доносы... то бишь, боевые донесения. (Иногда -- и чистый случай. Некто Мова
    из простой любви к порядку хранил у себя список всех бывших губернских
    юридических работников. В 1925 г. случайно это у него обнаружили -- всех
    взяли -- и всех расстреляли.)
     Так лились потоки "за сокрытие соц. происхождения", за "бывшее соц.
    положение". Это понималось широко. Брали дворян по сословному признаку.
    Брали дворянские семьи. Наконец, не очень разобравшись, брали и личных
    дворян, т.е. попросту -- окончивших когда-то университет. А уж взят -- пути
    назад нет, сделанного не воротишь. Часовой Революции не ошибается.
     (Нет, вс?-таки есть пути назад! -- это тонкие тощие противопотоки -- но
    иногда они пробиваются. И первый из них упомянем здесь. Среди дворянских и
    офицерских жен и дочерей не в редкость были женщины выдающихся личных
    качеств и привлекательной наружности. Некоторые из них сумели пробиться
    небольшим обратным потоком -- встречным! Это были те, кто помнил, что жизнь
    да?тся нам один только раз и ничего нет дороже нашей жизни. Они предложили
    себя ЧК-ГПУ как осведомительницы, как сотрудницы, как кто угодно -- и те,
    кто понравились, были приняты. Это были плодотворнейшие из осведомителей!
    Они много помогли ГПУ, им очень верили" бывшие". Здесь называют последнюю
    княгиню Вяземскую, виднейшую послереволюционную стукачку (стукачом был и сын
    е? на Соловках); Конкордию Николаевну Иоссе -- женщину, видимо, блестящих
    качеств: мужа е?, офицера при ней расстреляли, самою' сослали в Соловки, но
    она сумела выпроситься назад и вблизи Большой Лубянки вести салон, который
    любили посещать крупные деятели этого Дома. Вновь посажена она была только в
    1937 году, со своими ягодинскими клиентами.)
     Смешно сказать, но по нелепой традиции сохранялся от старой России
    Политический Красный Крест. Три отделения было: Московское (Е. Пешкова,
    Винавер), Харьковское (Сандомирская) и Петроградское. Московское вело себя
    прилично -- и до 1937 года не было разогнано. Петроградское же (старый
    народник Шевцов, хромой Гартман, Кочеровский) держалось несносно, нагло,
    ввязывалось в политические дела, искало поддержки старых шлиссельбуржцев
    (Новорусский, одноделец Александра Ульянова) и помогало не только
    социалистам, но и каэрам -- контрреволюционерам. В 1926 г. оно было закрыто
    и деятели его отправлены в ссылку.
     Годы идут, и неосвежаемое вс? стирается из нашей памяти. В обернутой
    дали 1927 год воспринимается нами как беспечный сытый год еще необрубленного
    НЭПа. А был он -- напряженный, содрогался от газетных взрывов и
    воспринимался у нас, внушался у нас как канун войны за мировую революцию.
    Убийству советского полпреда в Варшаве, залившему целые полосы июньских
    газет, Маяковский посвятил четыре громовых стихотворения.
     Но вот незадача: Польша приносит извинения, единичный убйца Войкова17
    арестован там, -- как же и над кем же выполнить призыв поэта:
     "Спайкой,
     стройкой,
     выдержкой
     и расправой
     Спущенной своре
     шею сверни!"
     С кем же расправиться? кому свернуть шею? Вот тут-то и начинается
    Войковский набор. Как всегда, при всяких волнениях и напряжениях, сажают
    бывших, сажают анархистов, эсеров, меньшевиков, а и просто так
    интеллигенцию. В самом деле -- кого же сажать в городах? Не рабочий же
    класс! Но интеллигенцию "околокадетскую" и без того хорошо перетрясли еще с
    1919-го года. Так не пришла ли пора потрясти интеллигенцию, которая
    изображает себя передовой? Перелистать студенчество. Тут и Маяковский опять
    под руку:
     "Думай
     о комсомоле
     дни и недели!
     Ряды
     свои
     глядывай зорче.
     Все ли
     комсомольцы
     на самом деле
     Или
     только
     комсомольца корчат?"
     Удобное мировоззрение рождает и удобный юридический термин: социальная
    профилактика. Он введен, он принят, он сразу всем понятен. (Один из
    начальников Беломорстроя Лазарь Коган так и будет скоро говорить: "Я верю,
    что лично вы ни в ч?м не виноваты. Но, образованный человек, вы же должны
    понимать, что проводилась широкая социальная профилактика!") В самом деле,
    ненадежных попутчиков, всю эту интеллигентскую шать и гниль -- когда же
    сажать, если не в канун войны за мировую революцию? Когда большая война
    начнется -- уже будет поздно.
     И в Москве начинается планомерная проскр?бка квартала за кварталом.
    Повсюду кто-то должен быть взят. Лозунг: "Мы так трахнем кулаком по столу,
    что мир содрогнется от ужаса!" К Лубянке, к Бутыркам устремляются даже дн?м
    воронки', легковые автомобили, крытые грузовики, открытые извозчики. Затор в
    воротах, затор во дворе. Арестованных не успевают разгружать и
    регистрировать. (Это -- и в других городах. В Ростове н/Д, в подвале
    Тридцать Третьего Дома, в эти дни уже такая теснота на полу, что
    новоприбывшей Бойко еле находится место сесть.)
     Типичный пример из этого потока: несколько десятков молодых людей
    сходятся на какие-то музыкальные вечера, не согласованные с ГПУ. Они слушают
    музыку, а потом пьют чай. Деньги на этот чай по сколько-то копеек они
    самовольно собирают в складчину. Совершенно ясно, что музыка -- прикрытие их
    контрреволюционных настроений, а деньги собираются вовсе не на чай, а на
    помощь погибающей мировой буржуазии. И их арестовывают ВСЕХ, дают от трех до
    десяти лет (Анне Скрипниковой -- 5), а несознавшихся зачинщиков (Иван
    Николаевич Варенцов и другие) -- РАССТРЕЛИВАЮТ!
     Или, в том же году, где-то в Париже собираются лицеисты-эмигранты
    отметить традиционный "пушкинский" лицейский праздник. Об этом напечатано в
    газетах. Ясно, что это -- затея смертельно раненного империализма. И вот
    арестовываются ВСЕ лицеисты, еще оставшиеся в СССР, а заодно -- и
    "правоведы" (другое такое же привилегированное училище).
     Только размерами СЛОНа -- Соловецкого Лагеря Особого Назначения, еще
    пока умеряется объ?м Войковского набора. Но уже начал свою злокачественную
    жизнь Архипелаг ГУЛаг и скоро разошлет метастазы по всему телу страны.
     Отведан новый вкус, и возник новый аппетит. Давно приходит пора
    сокрушить интеллигенцию техническую, слишком считающую себя незаменимой и не
    привыкшую подхватывать приказания на лету.
     То есть, мы никогда инженера'м и не доверяли -- этих лакеев и
    прислужников бывших капиталистических хозяев мы с первых же лет Революции
    взяли под здоровое рабочее недоверие и контроль. Однако в восстановительный
    период мы вс? же допускали их работать в нашей промышленности, всю силу
    классового удара направляя на интеллигенцию прочую. Но чем больше зрело наше
    хозяйственное руководство, ВСНХ и Госплан, и увеличивалось число планов, и
    планы эти сталкивались и вышибали друг друга -- тем ясней становилась
    вредительская сущность старого инженерства, его неискренность, хитрость и
    продажность. Часовой Революции прищурился зорче -- и куда только он
    направлял свой прищур, там сейчас же и обнаруживалось гнездо вредительства.
     Эта оздоровительная работа полным ходом пошла с 1927-го года и сразу
    въявь показала пролетариату все причины наших хозяйственных неудач и
    недостач. НКПС (железные дороги) -- вредительство (вот и трудно на поезд
    попасть, вот и перебои в доставке). МОГЭС -- вредительство (перебои со
    светом). Нефтяная промышленность -- вредительство (керосина не достанешь).
    Текстильная -- вредительство (не во что одеться рабочему человеку). Угольная
    -- колоссальное вредительство (вот почему мерзнем!) Металлическая, военная,
    машиностроительная, судостроительная, химическая, горно-рудная,
    золото-платинная, ирригация -- всюду гнойные нарывы вредительства! со всех
    сторон -- враги с логарифмическими линейками! ГПУ запыхалось хватать и
    таскать вредителей. В столицах и в провинции, работали коллегии ОГПУ и
    пролетарские суды, проворачивая эту тягучую нечисть, и об их новых
    мерзостных делишках каждый день, ахая, узнавали (а то и не узнавали) из
    газет трудящиеся. Узнавали о Пальчинском, фон-Мекке, Величко,18 а сколько
    было безымянных. Каждая отрасль, каждая фабрика и кустарная артель должны
    были искать у себя вредительство, и едва начинали -- тут же и находили (с
    помощью ГПУ). Если какой инженер дореволюционного выпуска и не был еще
    разоблач?нным предателем, то наверняка можно было его в этом подозревать.
     И какие же изощр?нные злодеи были эти старые инженеры, как же
    по-разному сатанински умели они вредить! Николай Карлович фон-Мекк в
    Наркомпути притворялся очень преданным строительству новой экономики, мог
    подолгу с оживлением говорить об экономических проблемах строительства
    социализма и любил давать советы. Один такой самый вредный его совет был:
    увеличить товарные составы, не бояться тяжелогруженных. Посредством ГПУ
    фон-Мекк был разоблачен (и расстрелян): он хотел добиться износа путей,
    вагонов и паровозов и оставить Республику на случай интервенции без железных
    дорог! Когда же малое время спустя, новый наркомпути т. Каганович
    распорядился пускать именно тяжелогруженные составы, и даже вдвое и втрое
    сверхтяжелые (и за это открытие он и другие руководители получили ордена
    Ленина) -- то злостные инженеры выступили теперь в виде предельщиков -- они
    вопили, что это слишком, что это губительно изнашивает подвижной состав, и
    были справедливо расстреляны за неверие в возможности социалистического
    транспорта.
     Этих предельщиков бьют несколько лет, они во всех отраслях, трясут
    своими расч?тными формулами, и не хотят понять, как мостам и станкам
    помогает энтузиазм персонала. (Это годы изворота всей народной психологии:
    высмеивается оглядчивая народная мудрость, что быстро хорошо не бывает и
    выворачивается старинная пословица насч?т "тише едешь..."). Что только
    задерживает иногда арест старых инженеров -- это неготовность смены. Николай
    Иванович Ладыженский, главный инженер военных ижевских заводов, сперва
    арестовывается за "предельные теории", за "слепую веру в запас прочности"
    (исходя из каковой, считал недостаточными суммы, подписанные Орджоникидзе
    для расширения заводов).19 Но затем его переводят под домашний арест -- и
    велят работать на прежнем месте (дело без него разваливается). Он
    налаживает. Но суммы как были недостаточны, так и остались -- и вот
    теперь-то его снова в тюрьму "за неправильное использование сумм": потому и
    не хватило их, что главный инженер плохо ими распоряжался! В один год
    Ладыженский умирает на лесоповале.
     Так в несколько лет сломали хребет старой русской инженерии,
    составлявшей славу нашей страны, излюбленным героям Гарина-Михайловского и
    Замятина.
     Само собой, что и в этот поток, как во всякий, прохватываются и другие
    люди, близкие и связанные с обреч?нными, например и... не хотелось бы
    запятнать светло-бронзовый лик Часового, но приходится... и несостоявшиеся
    осведомители. Этот вовсе секретный, никак публично не проявленный, поток мы
    просили бы читателя вс? время удерживать в памяти -- особенно для первого
    послереволюционного десятилетия: тогда люди еще бывали горды, у многих еще
    не было понятия, что нравственность -- относительна, имеет лишь
    узко-классовый смысл -- и люди смели отказываться от прелагаемой службы, и
    всех их карали без пощады. Как-раз вот за кругом инженеров предложили
    следить молоденькой Магдалине Эджубовой, а она не только отказалась, но
    рассказала своему опекуну (за ним же надо было и следить): однако тот вс?
    равно был вскоре взят и на следствии во всем признался. Беременную Эджубову
    "за разглашение оперативной тайны" арестовали и приговорили к расстрелу.
    (Впрочем, она отделалась 25-летней цепью нескольких сроков.) В те же годы
    (1927) хоть в совсем другом кругу -- среди видных харьковских коммунистов,
    так же отказалась следить и доносить на членов украинского правительства
    Надежда Витальевна Суровец -- за что была схвачена в ГПУ и только через
    четверть столетия, еле живою, выбарахталась на Колыме. А кто не всплыл -- о
    тех мы и не знаем.
     (В 30-е годы этот поток непокорных сходит к нулю: раз требуют
    осведомлять, значит, надо -- куда ж денешься? "Плетью обуха не перешибешь".
    "Не я -- так другой". "Лучше буду сексотом я, хороший, чем другой, плохой".
    Впрочем, тут уже добровольцы прут в сексоты, не отобь?шься: и выгодно, и
    доблестно.)
     В 1928 году в Москве слушается громкое Шахтинское Дело -- громкое по
    публичности, которое ему придают, по ошеломляющим признаниям и самобичеванию
    подсудимых (еще пока не всех). Через два года в сентябре 1930-го с треском
    судятся организаторы голода (они! они! вот они!) -- 48 вредителей в пищевой
    промышленности. В конце 1930-го, проводится еще громче и уже безукоризненно
    отрепетированный процесс Промпартии: тут уже все подсудимые до единого
    взваливают на себя любую омерзительную чушь -- и вот перед глазами
    трудящихся, как монумент, освобожденный от покрывала, восста?т грандиозное
    хитроумное сплетение всех отдельных доныне разоблаченных вредительств в
    единый дьявольский узел с Милюковым, Рябушинским, Детердингом и Пуанкаре.
     Уже начиная вникать в нашу судебную практику, мы понимаем, что
    общевидные судебные процессы -- это только наружные кротовые кучи, а вс?
    главное копанье ид?т под поверхностью. На эти процессы выводится лишь
    небольшая доля посаженных, лишь те, кто соглашается противоестественно
    оговаривать себя и других в надежде на послабление. Большинство же
    инженеров, кто имел мужество и разум отвергнуть следовательскую несуразицу
    -- те судятся неслышно, но лепятся и им -- несознавшимся -- те же десятки от
    коллегии ГПУ.
     Потоки льются под землею, по трубам, они канализируют поверхностную
    цветущую жизнь.
     Именно с этого момента предпринят важный шаг ко всенародному участию в
    канализации, ко всенародному распределению ответственности за не?: те, кто
    своими телами еще не грохнулись в канализационные люки, кого еще не понесли
    трубы на Архипелаг -- те должны ходить поверху со знаменами, славить суды и
    радоваться судебным расправам. (Это предусмотрительно! -- пройдут
    десятилетия, история очнется -- но следователи, судьи и прокуроры не
    окажутся более виноваты, чем мы с вами, сограждане! Потому-то мы и убелены
    благопристойными сединами, что в свое время благопристойно голосовали ЗА.)


1 ] [ 2 ] [ 3 ] [ 4 ] [ 5 ] [ 6 ] [ 7 ] [ 8 ] [ 9 ] [ 10 ] [ 11 ] [ 12 ] [ 13 ] [ 14 ] [ 15 ] [ 16 ] [ 17 ] [ 18 ] [ 19 ] [ 20 ] [ 21 ] [ 22 ] [ 23 ] [ 24 ] [ 25 ] [ 26 ] [ 27 ] [ 28 ] [ 29 ] [ 30 ] [ 31 ] [ 32 ] [ 33 ] [ 34 ] [ 35 ] [ 36 ] [ 37 ] [ 38 ]

/ Полные произведения / Солженицын А.И. / Архипелаг ГУЛАГ


Смотрите также по произведению "Архипелаг ГУЛАГ":


2003-2024 Litra.ru = Сочинения + Краткие содержания + Биографии
Created by Litra.RU Team / Контакты

 Яндекс цитирования
Дизайн сайта — aminis