/ Полные произведения / Толстой Л.Н. / Война и мир

Война и мир [86/110]

Скачать полное произведение

    по-французски?
     [(сноска 63)] - Вы не ранены?
     - Кажется, нет... но на этот раз близко было. Кто этот человек?
     [(сноска 64)] Ах, я, право, в отчаянии от того, что случилось.
     [(сноска 65)] Это несчастный сумасшедший, который не знал, что
    делал.
     [(сноска 66)] Разбойник, ты мне поплатишься за это. Наш брат
    милосерд после победы, но мы не прощаем изменникам.
     [(сноска 67)] Вы спасли мне жизнь. Вы француз.
     [(сноска 68)] мосье Рамбаля, капитана 13-го легкого полка.
     [(сноска 69)] Я русский.
     [(сноска 70)] рассказывайте это другим.
     [(сноска 71)] Сейчас вы мне все это расскажете. Очень приятно
    встретить соотечественника. Ну! что же нам делать с этим человеком?
     [(сноска 72)] Вы спасли мне жизнь. Вы француз. Вы хотите, чтоб
    я простил его? Я прощаю его. Увести этого человека.
     [(сноска 73)] Когда будет нужно, вас позовут.
     [(сноска 74)] - Капитан у них в кухне есть суп и жареная
    баранина. Прикажете принести? - Да, и вино.
     [(сноска 75)] Француз или русский князь инкогнито.
     [(сноска 76)] Я обязан вам жизнью, и я предлагаю вам дружбу.
    Француз никогда не забывает ни оскорбления, ни услуги. Я предлагаю вам мою дружбу. Больше я ничего не говорю.
     [(сноска 77)] Капитан Рамбаль, тринадцатого легкого полка,
    кавалер Почетного легиона за дело седьмого сентября.
     [(сноска 78)] Будете ли вы так добры сказать мне теперь, с кем
    я имею честь разговаривать так приятно, вместо того, чтобы быть на перевязочном пункте с пулей этого сумасшедшего в теле?
     [(сноска 79)] Полноте, пожалуйста. Я понимаю вас, вы офицер...
    штаб-офицер, может быть. Вы служили против нас. Это не мое дело. Я обязан вам жизнью. Мне этого довольно, и я весь ваш. Вы дворянин?
     [(сноска 80)] Ваше имя? я больше ничего не спрашиваю. Господин
    Пьер, вы сказали? Прекрасно. Это все, что мне нужно.
     [(сноска 81)] чудесно, превосходно!
     [(сноска 82)] - Да, мой любезный господин Пьер, я обязан
    поставить за вас добрую свечку за то, что вы спасли меня от этого бешеного. С меня, видите ли, довольно тех пуль, которые у меня в теле. Вот одна под Ваграмом, другая под Смоленском. А эта нога, вы видите, которая не хочет двигаться. Это при большом сражении 7-го под Москвою. О! это было чудесно! Надо было видеть, это был потоп огня. Задали вы нам трудную работу, можете похвалиться. И ей-богу, несмотря на этот козырь (он указал на крест), я был бы готов начать все снова. Жалею тех, которые не видали этого.
     - Я был там.
     [(сноска 83)] Ба, в самом деле? Тем лучше. Вы лихие враги,
    надо признаться. Хорошо держался большой редут, черт возьми. И дорого же вы заставили нас поплатиться. Я там три раза был, как вы меня видите. Три раза мы были на пушках, три раза нас опрокидывали, как карточных солдатиков. Ваши гренадеры были великолепны, ей-богу. Я видел, как их ряды шесть раз смыкались и как они выступали точно на парад. Чудный народ! Наш Неаполитанский король, который в этих делах собаку съел, кричал им: браво! - Га, га, так вы наш брат солдат! - Тем лучше, тем лучше, господин Пьер. Страшны в сражениях, любезны с красавицами, вот французы, господин Пьер. Не правда ли?
     [(сноска 84)] - Кстати, скажите, пожалуйста, правда ли, что
    все женщины уехали из Москвы? Странная мысль, чего они боялись?
     - Разве французские дамы не уехали бы из Парижа, если бы русские вошли в него?
     [(сноска 85)] - Ха, ха, ха!.. А вот сказал штуку. Париж?.. Но
    Париж... Париж...
     - Париж - столица мира...
     [(сноска 86)] Ну, если б вы мне не сказали, что вы русский, я
    бы побился об заклад, что вы парижанин. В вас что-то есть, эта...
     [(сноска 87)] - Я был в Париже, я провел там целые годы.
     - О, это видно. Париж!.. Человек, который не знает Парижа, - дикарь. Парижанина узнаешь за две мили. Париж - это Тальма, Дюшенуа, Потье, Сорбонна, бульвары... Во всем мире один Париж. Вы были в Париже и остались русским. Ну что же, я вас за то не менее уважаю.
     [(сноска 88)] - Но воротимся к вашим дамам: говорят, что они
    очень красивы. Что за дурацкая мысль поехать зарыться в степи, когда французская армия в Москве! Они пропустили чудесный случай. Ваши мужики, я понимаю, но вы - люди образованные - должны бы были знать нас лучше этого. Мы брали Вену, Берлин, Мадрид, Неаполь, Рим, Варшаву, все столицы мира. Нас боятся, но нас любят. Не вредно знать нас поближе. И потом император...
     [(сноска 89)] Император... Что император?..
     [(сноска 90)] - Император? Это великодушие, милосердие,
    справедливость, порядок, гений - вот что такое император! Это я, Рамбаль, говорю вам. Таким, каким вы меня видите, я был его врагом тому назад восемь лет. Мой отец был граф и эмигрант. Но он победил меня, этот человек. Он завладел мною. Я не мог устоять перед зрелищем величия и славы, которым он покрывал Францию. Когда я понял, чего он хотел, когда я увидал, что он готовит для нас ложе лавров, я сказал себе: вот государь, и я отдался ему. И вот! О да, мой милый, это самый великий человек прошедших и будущих веков.
     - Что, он в Москве?
     [(сноска 91)] Нет, он сделает свой въезд завтра.
     [(сноска 92)] Прелестно, полковник этих вюртембергцев! Он
    немец; но славный малый, несмотря на это. Но немец.
     [(сноска 93)] Кстати, вы, стало быть, знаете по-немецки?
     [(сноска 94)] Как по-немецки убежище?
     [(сноска 95)] Убежище? Убежище - по-немецки - Unterkunft.
     [(сноска 96)] Как вы говорите?
     [(сноска 97)] Экие дурни эти немцы. Не правда ли, мосье Пьер?
     [(сноска 98)] Ну, еще бутылочку этого московского Бордо, не
    правда ли? Морель согреет нам еще бутылочку. Морель!
     [(сноска 99)] Что же это, мы грустны?
     [(сноска 100)] Может, я огорчил вас? Нет, в самом деле, не
    имеете ли вы что-нибудь против меня? Может быть, касательно положения?
     [(сноска 101)] Честное слово, не говоря уже про то, чем я вам
    обязан, я чувствую к вам дружбу. Не могу ли я сделать для вас что-нибудь? Располагайте мною. Это на жизнь и на смерть. Я говорю вам это, кладя руку на сердце.
     [(сноска 102)] А, в таком случае пью за вашу дружбу!
     [(сноска 103)] Да, мой друг, вот колесо фортуны. Кто сказал бы
    мне, что я буду солдатом и капитаном драгунов на службе у Бонапарта, как мы его, бывало, называли. Однако же вот я в Москве с ним. Надо вам сказать, мой милый... что имя наше одно из самых древних во Франции.
     [(сноска 104)] "Моя бедная мать".
     [(сноска 105)] Но все это есть только вступление в жизнь,
    сущность же ее - это любовь. Любовь! Не правда ли, мосье Пьер? Еще стаканчик.
     [(сноска 106)] О! женщины, женщины!
     [(сноска 107)] любовь извозчиков, другая - любовь дурней.
     [(сноска 108)] воспоминаний о Германии, где мужья едят
    капустный суп и где молодые девушки слишком белокуры.
     [(сноска 109)] парижанку сердцем.
     [(сноска 110)] Я спас вашу жизнь и спасаю вашу честь!
     [(сноска 111)] Вишь ты!
     [(сноска 112)] Платоническая любовь, облака...
     [(сноска 113)] Тут не проходят.
     [(сноска 114)] Этому что еще надо.
     [(сноска 115)] Ребенка в этом доме. Не видали ли вы ребенка?
     [(сноска 116)] Этот что еще толкует? Убирайся к черту.
     [(сноска 117)] - Ребенок? Я слышал, что-то пищало в саду.
    Может быть, это его ребенок. Что ж, надо по человечеству. Мы все люди... - Где он? Где он?
     [(сноска 118)] Сюда, сюда!
     [(сноска 119)] Погодите, я сейчас сойду.
     [(сноска 120)] Эй, вы, живее, припекать начинает.
     [(сноска 121)] Вот ваш ребенок. А, девочка, тем лучше. До
    свидания, толстяк. Что ж, надо по человечеству. Все люди.
     [(сноска 122)] Оставьте эту женщину!
     [(сноска 123)] Ну, ну! Не дури!
     [(сноска 124)] Поручик, у него кинжал.
     [(сноска 125)] А, оружие!
     [(сноска 126)] Хорошо, хорошо, на суде все расскажешь.
     [(сноска 127)] Говоришь ли по-французски?
     [(сноска 128)] Позовите переводчика.
     [(сноска 129)] Он не похож на простолюдина.
     [(сноска 130)] О, о! он очень похож на поджигателя. Спросите
    его, кто он?
     [(сноска 131)] Я не скажу вам, кто я. Я ваш пленный. Уводите
    меня.
     [(сноска 132)] A! A! Ну, марш!
     [(сноска 133)] Чего ей нужно?
     [(сноска 134)] Чего ей нужно? Она несет дочь мою, которую я
    спас из огня. Прощай!
    Том 4
     * ЧАСТЬ ПЕРВАЯ *
    I
     В Петербурге в это время в высших кругах, с большим жаром чем когда-нибудь, шла сложная борьба партий Румянцева, французов, Марии Феодоровны, цесаревича и других, заглушаемая, как всегда, трубением придворных трутней. Но спокойная, роскошная, озабоченная только призраками, отражениями жизни, петербургская жизнь шла по-старому; и из-за хода этой жизни надо было делать большие усилия, чтобы сознавать опасность и то трудное положение, в котором находился русский народ. Те же были выходы, балы, тот же французский театр, те же интересы дворов, те же интересы службы и интриги. Только в самых высших кругах делались усилия для того, чтобы напоминать трудность настоящего положения. Рассказывалось шепотом о том, как противоположно одна другой поступили, в столь трудных обстоятельствах, обе императрицы. Императрица Мария Феодоровна, озабоченная благосостоянием подведомственных ей богоугодных и воспитательных учреждений, сделала распоряжение об отправке всех институтов в Казань, и вещи этих заведений уже были уложены. Императрица же Елизавета Алексеевна на вопрос о том, какие ей угодно сделать распоряжения, с свойственным ей русским патриотизмом изволила ответить, что о государственных учреждениях она не может делать распоряжений, так как это касается государя; о том же, что лично зависит от нее, она изволила сказать, что она последняя выедет из Петербурга.
     У Анны Павловны 26-го августа, в самый день Бородинского сражения, был вечер, цветком которого должно было быть чтение письма преосвященного, написанного при посылке государю образа преподобного угодника Сергия. Письмо это почиталось образцом патриотического духовного красноречия. Прочесть его должен был сам князь Василий, славившийся своим искусством чтения. (Он же читывал и у императрицы.) Искусство чтения считалось в том, чтобы громко, певуче, между отчаянным завыванием и нежным ропотом переливать слова, совершенно независимо от их значения, так что совершенно случайно на одно слово попадало завывание, на другие -- ропот. Чтение это, как и все вечера Анны Павловны, имело политическое значение. На этом вечере должно было быть несколько важных лиц, которых надо было устыдить за их поездки во французский театр и воодушевить к патриотическому настроению. Уже довольно много собралось народа, но Анна Павловна еще не видела в гостиной всех тех, кого нужно было, и потому, не приступая еще к чтению, заводила общие разговоры.
     Новостью дня в этот день в Петербурге была болезнь графини Безуховой. Графиня несколько дней тому назад неожиданно заболела, пропустила несколько собраний, которых она была украшением, и слышно было, что она никого не принимает и что вместо знаменитых петербургских докторов, обыкновенно лечивших ее, она вверилась какому-то итальянскому доктору, лечившему ее каким-то новым и необыкновенным способом.
     Все очень хорошо знали, что болезнь прелестной графини происходила от неудобства выходить замуж сразу за двух мужей и что лечение итальянца состояло в устранении этого неудобства; но в присутствии Анны Павловны не только никто не смел думать об этом, но как будто никто и не знал этого.
     -- On dit que la pauvre comtesse est tres mal. Le medecin dit
    que c'est l'angine pectorale.
     -- L'angine? Oh, c'est une maladie terrible!
     -- On dit que les rivaux se sont reconcilies grace a
    l'angine... [1]
     Слово angine повторялось с большим удовольствием.
     -- Le vieux comte est touchant a ce qu'on dit. Il a pleure
    comme un enfant quand le medecin lui a dit que le cas etait
    dangereux.
     -- Oh, ce serait une perte terrible. C'est une femme ravissante.
     -- Vous parlez de la pauvre comtesse, -- сказала, подходя, Анна Павловна. -- J'ai envoye savoir de ses nouvelles. On m'a dit qu'elle allait un peu mieux. Oh, sans doute, c'est la plus charmante femme du monde, -- сказала Анна Павловна с улыбкой над своей восторженностью. -- Nous appartenons a des camps differents, mais cela ne m'empeche pas de l'estimer, comme elle le merite. Elle est bien malheureuse, [2] -- прибавила Анна Павловна.
     Полагая, что этими словами Анна Павловна слегка приподнимала завесу тайны над болезнью графини, один неосторожный молодой человек позволил себе выразить удивление в том, что не призваны известные врачи, а лечит графиню шарлатан, который может дать опасные средства.
     -- Vos informations peuvent etre meilleures que les miennes, -- вдруг ядовито напустилась Анна Павловна на неопытного молодого человека. -- Mais je sais de bonne source que ce medecin est un homme tres savant et tres habile. C'est le medecin intime de la Reine d'Espagne. [3] -- И таким образом уничтожив молодого человека, Анна Павловна обратилась к Билибину, который в другом кружке, подобрав кожу и, видимо, сбираясь распустить ее, чтобы сказать un mot, говорил об австрийцах.
     -- Je trouve que c'est charmant! [4] -- говорил он про
    дипломатическую бумагу, при которой отосланы были в Вену австрийские знамена, взятые Витгенштейном, le heros de Petropol [5] (как его называли в Петербурге).
     -- Как, как это? -- обратилась к нему Анна Павловна, возбуждая молчание для услышания mot, которое она уже знала.
     И Билибин повторил следующие подлинные слова дипломатической депеши, им составленной:
     -- L'Empereur renvoie les drapeaux Autrichiens, -- сказал Билибин, -- drapeaux amis et egares qu'il a trouve hors de la route, [6] -- докончил Билибин, распуская кожу.
     -- Charmant, charmant, [7] -- сказал князь Василий.
     -- C'est la route de Varsovie peut-etre, [8] -- громко и
    неожиданно сказал князь Ипполит. Все оглянулись на него, не понимая того, что он хотел сказать этим. Князь Ипполит тоже с веселым удивлением оглядывался вокруг себя. Он так же, как и другие, не понимал того, что значили сказанные им слова. Он во время своей дипломатической карьеры не раз замечал, что таким образом сказанные вдруг слова оказывались очень остроумны, и он на всякий случай сказал эти слова, первые пришедшие ему на язык. "Может, выйдет очень хорошо, -- думал он, -- а ежели не выйдет, они там сумеют это устроить". Действительно, в то время как воцарилось неловкое молчание, вошло то недостаточно патриотическое лицо, которого ждала для обращения Анна Павловна, и она, улыбаясь и погрозив пальцем Ипполиту, пригласила князя Василия к столу, и, поднося ему две свечи и рукопись, попросила его начать. Все замолкло.
     -- Всемилостивейший государь император! -- строго провозгласил князь Василий и оглянул публику, как будто спрашивая, не имеет ли кто сказать что-нибудь против этого. Но никто ничего не сказал. -- "Первопрестольный град Москва, Новый Иерусалим, приемлет Христа своего, -- вдруг ударил он на слове своего, -- яко мать во объятия усердных сынов своих, и сквозь возникающую мглу, провидя блистательную славу твоея державы, поет в восторге: "Осанна, благословен грядый!" -- Князь Василий плачущим голосом произнес эти последние слова.
     Билибин рассматривал внимательно свои ногти, и многие, видимо, робели, как бы спрашивая, в чем же они виноваты? Анна Павловна шепотом повторяла уже вперед, как старушка молитву причастия: "Пусть дерзкий и наглый Голиаф..." -- прошептала она.
     Князь Василий продолжал:
     -- "Пусть дерзкий и наглый Голиаф от пределов Франции обносит на краях России смертоносные ужасы; кроткая вера, сия праща российского Давида, сразит внезапно главу кровожаждущей его гордыни. Се образ преподобного Сергия, древнего ревнителя о благе нашего отечества, приносится вашему императорскому величеству. Болезную, что слабеющие мои силы препятствуют мне насладиться любезнейшим вашим лицезрением. Теплые воссылаю к небесам молитвы, да всесильный возвеличит род правых и исполнит во благих желания вашего величества".
     -- Quelle force! Quel style! [9] -- послышались похвалы чтецу
    и сочинителю. Воодушевленные этой речью, гости Анны Павловны долго еще говорили о положении отечества и делали различные предположения об исходе сражения, которое на днях должно было быть дано.
     -- Vous verrez, [10] -- сказала Анна Павловна, -- что завтра,
    в день рождения государя, мы получим известие. У меня есть хорошее предчувствие. II
     Предчувствие Анны Павловны действительно оправдалось. На другой день, во время молебствия во дворце по случаю дня рождения государя, князь Волконский был вызван из церкви и получил конверт от князя Кутузова. Это было донесение Кутузова, писанное в день сражения из Татариновой. Кутузов писал, что русские не отступили ни на шаг, что французы потеряли гораздо более нашего, что он доносит второпях с поля сражения, не успев еще собрать последних сведений. Стало быть, это была победа. И тотчас же, не выходя из храма, была воздана творцу благодарность за его помощь и за победу.
     Предчувствие Анны Павловны оправдалось, и в городе все утро царствовало радостно-праздничное настроение духа. Все признавали победу совершенною, и некоторые уже говорили о пленении самого Наполеона, о низложении его и избрании новой главы для Франции.
     Вдали от дела и среди условий придворной жизни весьма трудно, чтобы события отражались во всей их полноте и силе. Невольно события общие группируются около одного какого-нибудь частного случая. Так теперь главная радость придворных заключалась столько же в том, что мы победили, сколько и в том, что известие об этой победе пришлось именно в день рождения государя. Это было как удавшийся сюрприз. В известии Кутузова сказано было тоже о потерях русских, и в числе их названы Тучков, Багратион, Кутайсов. Тоже и печальная сторона события невольно в здешнем, петербургском мире сгруппировалась около одного события -- смерти Кутайсова. Его все знали, государь любил его, он был молод и интересен. В этот день все встречались с словами:
     -- Как удивительно случилось. В самый молебен. А какая потеря Кутайсов! Ах, как жаль!
     -- Что я вам говорил про Кутузова? -- говорил теперь князь Василий с гордостью пророка. -- Я говорил всегда, что он один способен победить Наполеона.
     Но на другой день не получалось известия из армии, и общий голос стал тревожен. Придворные страдали за страдания неизвестности, в которой находился государь.
     -- Каково положение государя! -- говорили придворные и уже не превозносили, как третьего дня, а теперь осуждали Кутузова, бывшего причиной беспокойства государя. Князь Василий в этот день уже не хвастался более своим protege Кутузовым, а хранил молчание, когда речь заходила о главнокомандующем. Кроме того, к вечеру этого дня как будто все соединилось для того, чтобы повергнуть в тревогу и беспокойство петербургских жителей: присоединилась еще одна страшная новость. Графиня Елена Безухова скоропостижно умерла от этой страшной болезни, которую так приятно было выговаривать. Официально в больших обществах все говорили, что графиня Безухова умерла от страшного припадка angine pectorale, [11] но в интимных кружках рассказывали подробности о том, как le medecin intime de la. Reine d'Espagne [12] предписал Элен небольшие дозы какого-то лекарства для произведения известного действия; но как Элен, мучимая тем, что старый граф подозревал ее, и тем, что муж, которому она писала (этот несчастный развратный Пьер), не отвечал ей, вдруг приняла огромную дозу выписанного ей лекарства и умерла в мучениях, прежде чем могли подать помощь. Рассказывали, что князь Василий и старый граф взялись было за итальянца; но итальянец показал такие записки от несчастной покойницы, что его тотчас же отпустили.
     Общий разговор сосредоточился около трех печальных событий: неизвестности государя, погибели Кутайсова и смерти Элен.
     На третий день после донесения Кутузова в Петербург приехал помещик из Москвы, и по всему городу распространилось известие о сдаче Москвы французам. Это было ужасно! Каково было положение государя! Кутузов был изменник, и князь Василий во время visites de condoleance [13] по случаю смерти его дочери, которые ему делали, говорил о прежде восхваляемом им Кутузове (ему простительно было в печали забыть то, что он говорил прежде), он говорил, что нельзя было ожидать ничего другого от слепого и развратного старика.
     -- Я удивляюсь только, как можно было поручить такому человеку судьбу России.
     Пока известие это было еще неофициально, в нем можно было еще сомневаться, но на другой день пришло от графа Растопчина следующее донесение:
     "Адъютант князя Кутузова привез мне письмо, в коем он требует от меня полицейских офицеров для сопровождения армии на Рязанскую дорогу. Он говорит, что с сожалением оставляет Москву. Государь! поступок Кутузова решает жребий столицы и Вашей империи. Россия содрогнется, узнав об уступлении города, где сосредоточивается величие России, где прах Ваших предков. Я последую за армией. Я все вывез, мне остается плакать об участи моего отечества".
     Получив это донесение, государь послал с князем Волконским следующий рескрипт Кутузову:
     "Князь Михаил Иларионович! С 29 августа не имею я никаких донесений от вас. Между тем от 1-го сентября получил я через Ярославль, от московского главнокомандующего, печальное известие, что вы решились с армиею оставить Москву. Вы сами можете вообразить действие, какое произвело на меня это известие, а молчание ваше усугубляет мое удивление. Я отправляю с сим генерал-адъютанта князя Волконского, дабы узнать от вас о положении армии и о побудивших вас причинах к столь печальной решимости". III
     Девять дней после оставления Москвы в Петербург приехал посланный от Кутузова с официальным известием об оставлении Москвы. Посланный этот был француз Мишо, не знавший по-русски, но quoique etranger, Busse de c?ur et d'ame, [14] как он сам говорил про себя.
     Государь тотчас же принял посланного в своем кабинете, во дворце Каменного острова. Мишо, который никогда не видал Москвы до кампании и который не знал по-русски, чувствовал себя все-таки растроганным, когда он явился перед notre tres gracieux souverain [15] (как он писал) с известием о пожаре Москвы, dont les flammes eclairaient sa route. [16]
     Хотя источник chagrin [17] г-на Мишо и должен был быть другой,
    чем тот, из которого вытекало горе русских людей, Мишо имел такое печальное лицо, когда он был введен в кабинет государя, что государь тотчас же спросил у него:
     -- M'apportez vous de tristes nouvelles, colonel? [18]
     -- Bien tristes, sire, -- отвечал Мишо, со вздохом опуская глаза, -- l'abandon de Moscou. [19]
     -- Aurait on livre mon ancienne capitale sans se battre? [20] -- вдруг вспыхнув, быстро проговорил государь.
     Мишо почтительно передал то, что ему приказано было передать от Кутузова, -- именно то, что под Москвою драться не было возможности и что, так как оставался один выбор -- потерять армию и Москву или одну Москву, то фельдмаршал должен был выбрать последнее.
     Государь выслушал молча, не глядя на Мишо.
     -- L'ennemi est-il en ville? [21] -- спросил он.
     -- Oui, sire, et elle est en cendres a l'heure qu'il est. Je l'ai laissee toute en flammes, [22] -- решительно сказал Мишо; но, взглянув на государя, Мишо ужаснулся тому, что он сделал. Государь тяжело и часто стал дышать, нижняя губа его задрожала, и прекрасные голубые глаза мгновенно увлажились слезами.
     Но это продолжалось только одну минуту. Государь вдруг нахмурился, как бы осуждая самого себя за свою слабость. И, приподняв голову, твердым голосом обратился к Мишо.
     -- Je vois, colonel, par tout ce qui nous arrive, -- сказал он, -- que la providence exige de grands sacrifices de nous... Je suis pret a me soumettre a toutes ses volontes; mais dites moi, Michaud, comment avez-vous laisse l'armee, en voyant ainsi, sans coup ferir abandonner mon ancienne capitale? N'avez-vous pas apercu du decouragement?.. [23]
     Увидав успокоение своего tres gracieux souverain, Мишо тоже успокоился, но на прямой существенный вопрос государя, требовавший и прямого ответа, он не успел еще приготовить ответа.
     -- Sire, me permettrez-vous de vous parler franchement en loyal militaire? [24] -- сказал он, чтобы выиграть время.
     -- Colonel, je l'exige toujours, -- сказал государь. -- Ne me cachez rien, je veux savoir absolument ce qu'il en est. [25]
     -- Sire! -- сказал Мишо с тонкой, чуть заметной улыбкой на губах, успев приготовить свой ответ в форме легкого и почтительного jeu de mots. [26] -- Sire! j'ai laisse toute l'armee depuis les chefs jusqu'au dernier soldat, sans exception, dans une crainte epouvantable, effrayante... [27]
     -- Comment ca? -- строго нахмурившись, перебил государь. -- Mes Russes se laisseront-ils abattre par le malheur... Jamais!.. [28]
     Этого только и ждал Мишо для вставления своей игры слов.
     -- Sire, -- сказал он с почтительной игривостью выражения, -- ils craignent seulement que Votre Majeste par bonte de c?ur ne se laisse persuader de faire la paix. Ils brulent de combattre, -- говорил уполномоченный русского народа, -- et de prouver a Votre Majeste par le sacrifice de leur vie, combien ils lui sont devoues... [29]
     -- Ah! -- успокоенно и с ласковым блеском глаз сказал государь, ударяя по плечу Мишо. -- Vous me tranquillisez, colonel. [30]
     Государь, опустив голову, молчал несколько времени.
     -- Eh bien, retournez a l'armee, [31] -- сказал он,
    выпрямляясь во весь рост и с ласковым и величественным жестом обращаясь к Мишо, -- et dites a nos braves, dites a tous mes bons sujets partout ou vous passerez, que quand je n'aurais plus aucun soldat, je me mettrai moi-meme, a la tete de ma chere noblesse, de mes bons paysans et j'userai ainsi jusqu'a la derniere ressource de mon empire. Il m'en offre encore plus que mes ennemis ne pensent, -- говорил государь, все более и более воодушевляясь. -- Mais si jamais il fut ecrit dans les decrets de la divine providence, -- сказал он, подняв свои прекрасные, кроткие и блестящие чувством глаза к небу, -- que ma dinastie dut cesser de rogner sur le trone de mes ancetres, alors, apres avoir epuise tous les moyens qui sont en mon pouvoir, je me laisserai croitre la barbe jusqu'ici (государь показал рукой на половину груди), et j'irai manger des pommes de terre avec le dernier de mes paysans plutot, que de signer la honte de ma patrie et de ma chere nation, dont je sais apprecier les sacrifices!.. [32] Сказав эти слова взволнованным голосом, государь вдруг повернулся, как бы желая скрыть от Мишо выступившие ему на глаза слезы, и прошел в глубь своего кабинета. Постояв там несколько мгновений, он большими шагами вернулся к Мишо и сильным жестом сжал его руку пониже локтя. Прекрасное, кроткое лицо государя раскраснелось, и глаза горели блеском решимости и гнева.
     -- Colonel Michaud, n'oubliez pas ce que je vous dis ici; peut-etre qu'un jour nous nous le rappellerons avec plaisir... Napoleon ou moi, -- сказал государь, дотрогиваясь до груди. -- Nous ne pouvons plus regner ensemble. J'ai appris a le connaitre, il ne me trompera plus... [33] -- И государь, нахмурившись, замолчал. Услышав эти слова, увидав выражение твердой решимости в глазах государя, Мишо -- quoique etranger, mais Russe de c?ur et d'ame -- почувствовал себя в эту торжественную минуту -- entousiasme par tout ce qu'il venait d'entendre [34] (как он говорил впоследствии), и он в следующих выражениях изобразил как свои чувства, так и чувства русского народа, которого он считал себя уполномоченным.
     -- Sire! -- сказал он. -- Votre Majeste signe dans ce moment la gloire de la nation et le salut de l'Europe! [35]
     Государь наклонением головы отпустил Мишо.
    IV
     В то время как Россия была до половины завоевана, и жители Москвы бежали в дальние губернии, и ополченье за ополченьем поднималось на защиту отечества, невольно представляется нам, не жившим в то время, что все русские люди от мала до велика были заняты только тем, чтобы жертвовать собою, спасать отечество или плакать над его погибелью. Рассказы, описания того времени все без исключения говорят только о самопожертвовании, любви к отечеству, отчаянье, горе и геройстве русских. В действительности же это так не было. Нам кажется это так только потому, что мы видим из прошедшего один общий исторический интерес того времени и не видим всех тех личных, человеческих интересов, которые были у людей того времени. А между тем в действительности те личные интересы настоящего до такой степени значительнее общих интересов, что из-за них никогда не чувствуется (вовсе не заметен даже) интерес общий. Большая часть людей того времени не обращали никакого внимания на общий ход дел, а руководились только личными интересами настоящего. И эти-то люди были самыми полезными деятелями того времени.
     Те же, которые пытались понять общий ход дел и с самопожертвованием и геройством хотели участвовать в нем, были самые бесполезные члены общества; они видели все навыворот, и все, что они делали для пользы, оказывалось бесполезным вздором, как полки Пьера, Мамонова, грабившие русские деревни, как корпия, щипанная барынями и никогда не доходившая до раненых, и т. п. Даже те, которые, любя поумничать и выразить свои чувства, толковали о настоящем положении России, невольно носили в речах своих отпечаток или притворства и лжи, или бесполезного осуждения и злобы на людей, обвиняемых за то, в чем никто не мог быть виноват. В исторических событиях очевиднее всего запрещение вкушения плода древа познания. Только одна бессознательная деятельность приносит плоды, и человек, играющий роль в историческом событии, никогда не понимает его значения. Ежели он пытается понять его, он поражается бесплодностью.

/ Полные произведения / Толстой Л.Н. / Война и мир