• Сочинения
  
• Краткие содержания
  
• Полные произведения
  
• Характеристики
  
• Биографии
  
• Критика
  
• ГДЗ
  

/ Полные произведения / Писемский А.Ф. / Люди сороковых годов

Люди сороковых годов [19/50]

Скачать полное произведение

    - Не могу я читать, - сказала она.
     Павел тоже уже больше не заставлял ее.
     - Теперь-с о зале надобно похлопотать, - сказал он, стараясь позамять происшедший между всеми конфуз.
     - Залой я вам могу услужить, - сказал Марьеновский, - у меня одна тетка уехала и оставила на мой присмотр свой дом, в котором есть и прислуга и зала. Это именно дом на Никитской князей Курских.
     - Отлично, - произнес Павел, - однако вы и сами будете играть.
     - Нет, уж от играния я прошу меня освободить, так как я залой служу обществу, - отвечал Марьеновский.
     - Извольте-с, за залу мы вас освобождаем, - сказал Павел, - но, я полагаю, завтра часов в шесть вечера мы и можем съехаться в этот дом.
     - Можете; я поутру же напишу туда записку, чтобы все было приготовлено.
     Когда улажено было таким образом это дело, приятели разошлись наконец по домам.
     Фатеева заметно дулась на Павла.
     - Что это Замин вздумал представлять, как мужика секут; я тут, я думаю, сидела; я женщина... Стало быть, он никакого уважения ко мне не имеет.
     - Что за вздор такой! Это он сделал вовсе не затем, чтобы тебя, а чтобы Плавина пошокировать.
     - Однако вышло, что он меня шокировал.
     - Ничего не шокировал. Ты, однако, завтра все-таки поедешь со мной на считку? - спросил Павел.
     Его больше всего теперь беспокоил театр.
     - Нет, не пойду, - отвечала Фатеева.
     - Отчего же не поедешь?
     - Оттого, что не хочу.
     Павел пожал плечами и ушел в свою комнату; Клеопатра Петровна, оставшись одна, сидела довольно долго, не двигаясь с места. Лицо ее приняло обычное могильное выражение: темное и страшное предчувствие говорило ей, что на Павла ей нельзя было возлагать много надежд, и что он, как пойманный орел, все сильней и сильней начинает рваться у ней из рук, чтобы вспорхнуть и улететь от нее.
     XVII
     ОПЯТЬ РЕВНОСТЬ
     В день считки Вихров с Фатеевой еще более поссорился.
     - Вы поедете? - спросил он ее перед самым отъездом.
     - Нет, - отвечала та по-прежнему, мрачно.
     - Как угодно-с! - проговорил Павел. - Найдем актрис и без вас, найдем! - говорил он, уходя и надевая набекрень студенческую фуражку.
     M-me Фатеева вздрогнула при этом. Она еще не вполне понимала, как она огорчает и оскорбляет Павла своим отказом участвовать в театре. Знай это хорошо - она не сделала бы того!
     Павел прямо поехал в номера m-me Гартунг.
     Он проворно взбежал по высокой лестнице и прошел в номер к Анне Ивановне. Он застал, что она в новом кисейном платье вертелась перед зеркалом.
     - А, Вихров, здравствуйте! - вскрикнула она весело, хлопнув своей маленькой ручкой в его руку.
     - Я к вам с просьбой и с предложением, - начал он.
     - В чем дело? Слушаю-с!.. - сказала Анна Ивановна, с важностью садясь на свое креслице. - Впрочем, погодите, постойте, здорова ли madame Фатеева?
     - Здорова, - отвечал торопливо Павел. - Дело мое в том, что мы затеваем театр устроить и просим, чтобы и вы с нами играли.
     - А madame Фатеева будет тоже играть?
     - Нет, не будет.
     - Отчего же это?
     - Оттого, что у ней способности никакой на это нет.
     - А с чего же вы думаете, что у меня есть способности?
     - А оттого, что вы живая, как ртуть.
     - А она разве не живая? Ух, какая, должно быть, живая! Кто же еще будет из мужчин играть?
     - Да все наши.
     - А Неведомов будет играть?
     - Будет. А вы с ним видитесь?
     - Нет, теперь уж я сама на него сердита; если он не желает помириться со мной, так и бог с ним! С удовольствием бы, Вихров, я стала с вами играть, с удовольствием бы, - продолжала она, - но у меня теперь у самой одно большое и важное дело затевается: ко мне сватается жених; я за него замуж хочу выйти.
     - За кого же это?
     - За купца, за богатого.
     - Кто же вам высватал его?
     - А тут одна торговка-сваха ходит к Каролине Карловне.
     - Смотрите, чтобы привередник какой-нибудь не вышел, если купец, да еще богатый.
     - Что делать-то, Вихров?.. Бедные на мне не женятся, потому что я сама бедна. Главное, вот что - вы ведь знаете мою историю. Каролина говорит, чтобы я называлась вдовой; но ведь он по бумагам моим увидит, что я замужем не была; а потому я и сказала, чтобы сваха рассказала ему все: зачем же его обманывать!
     - Зачем обманывать, не следует; но сами вы будете ли любить его?
     - Ну, вот этого не знаю, постараюсь! - отвечала Анна Ивановна и развела ручками. - А ведь как, Вихров, мне в девушках-то оставаться: все волочатся за мной, проходу не дают, точно я - какая дрянная совсем. Все, кроме вас, волочились, ей-богу! - заключила она и надула даже губки; ей, в самом деле, несносно даже было, что все считали точно какою-то обязанностью поухаживать за ней!
     - Вам замужество, я полагаю, - начал Павел (у него в голове все-таки было свое), - не может помешать сыграть на театре; вы сыграете, а потом выйдете замуж.
     - А как жених узнает и скажет: "Зачем вы со студентами театр играете?" Он и то уж Каролине Карловне говорил: "Зачем это она живет в номерах со студентами?"
     - Я и Каролину Карловну приглашу играть, - объяснил ей Павел.
     - Разве вот что сделать, - рассуждала между тем Анна Ивановна (ей самой очень хотелось сыграть на театре), - я скажу жениху, что я очень люблю театр. Если он рассердится и запретит мне, тогда зачем мне и замуж за него выходить, а если скажет: "Хорошо, сыграйте", - тогда я буду играть.
     - Значит, во всяком случае вы будете играть? - сказал с удовольствием Павел.
     - Во всяком случае! - отвечала Анна Ивановна, окончательно решившаяся участвовать в спектакле.
     - Ну-с, поэтому вы надевайте вашу шляпку, и мы сейчас же поедем на считку в один дом, а я схожу к Каролине Карловне, - и он пошел к m-me Гартунг.
     Он застал ее сидящею у окна, очень похудевшую в лице, но в талии как бы несколько даже пополневшую. Он изъяснил ей свою просьбу, чтобы она взялась играть в "Ромео и Юлии" няньку.
     Каролина Карловна сначала посмотрела на него с удивлением.
     - Где же этот театр у вас будет? - спросила она.
     - В одном доме очень хорошем... Согласитесь, Каролина Карловна.
     - Нет, Вихров, не могу, - отвечала она и вздохнула.
     - Отчего же не можете?
     - Оттого, что мне не до того теперь... не до театров ваших, - проговорила Каролина Карловна и потупилась; на глазах у ней навернулись слезы.
     Павел подозрительно осмотрел ее стан.
     - Неужели - опять? - спросил он ее.
     M-me Гартунг на это только утвердительно кивнула головой.
     - Что же, опять злодей Салов?
     Каролина Карловна отрицательно покачала головой, к хоть после того, как Павел сделал Каролине Карловне откровенное признание в своей любви, они были совершенно между собой друзья, но все-таки расспрашивать более он не почел себя вправе. Впоследствии он, впрочем, узнал, что виновником нового горя Каролины Карловны был один из таинственных фармацевтов. Русскому она, может быть, не поверила бы более; но против немца устоять не могла!
     - Ну, что же делать, очень жаль! - говорил Павел, находя и со своей стороны совершенно невозможным, чтобы она в этом положении появилась на сцене. - До свиданья! - сказал он и ушел опять к Анне Ивановне, которая была уже в шляпке. Он посадил ее на нарочно взятого лихача, и они понеслись на Никитскую. Фатееву Павел в эту минуту совершенно забыл. Впереди у него было искусство и мысль о том, как бы хорошенько выучить Анну Ивановну сыграть роль Юлии.
     Дом князя Курского был барский и не на московский лад, а на петербургский: каменный, двухэтажный, с зеркальным подъездом. Огромную дверь им отмахнул арап швейцар. Когда Павел и Анна Ивановна вошли в сени, арап снял с нее салоп и, перекинув его на руку, видимо, оставался несколько мгновений в недоумении: таких мехов он еще не видывал: салоп у Анны Ивановны был на крашеном заячьем меху. Павел взглянул вверх. Им предстояло проходить по устланной ковром лестнице, уставленной цветами и статуями. Прошли они и очутились в картинной галерее, потом еще в какой-то комнате с шкафами с серебром, и в каждой комнате стояли ливрейные лакеи и с любопытством на них посматривали.
     - Господи, куда же мы это попали? - спросила Анна Ивановна боязливо.
     А Павел, напротив, потирал от удовольствия руки, и когда они вошли в залу, предназначенную для театра, он спросил стоявшего тут солидной наружности лакея:
     - А что, здесь игрывали театр?
     - Игрывали... неоднократно! - отвечал тот с важностью.
     - И какую, я думаю, все чушь, дребедень все французскую, - обратился Павел к Анне Ивановне.
     - Ну нет, какую же чушь!.. - возразила она.
     Ей очень уж нравились эти мраморные стены и идущие вокруг колонн пунцовые скамейки... - как же тут играть чушь? Между тем подъехали и другие участвующие. Петин явился в самом оборванном вицмундире; Замин - в каком-то верблюжьего цвета пальто, которое он купил на толкучке, и наконец пришел Неведомов в подряснике. Стоявшие в комнатах лакеи пошли за ним уж по пятам и раскрыли даже от недоумения рты. Они вообще, кажется, опасались, чтобы кто-нибудь из лицедеев не стащил что-нибудь из ценных вещей. Неведомов, войдя и увидев Анну Ивановну, побледнел и отшатнулся немного назад. Павел заметил это и поспешил к нему подойти.
     - Разве Анна Ивановна будет с нами играть? - спросил Неведомов дрожащим голосом.
     - Но кому же играть? Клеопатра Петровна не хочет; я и пригласил Анну Ивановну.
     - Что же вы мне не сказали того прежде! - сказал Неведомов.
     Анна Ивановна в это время, подняв свою голову, похаживала вдали и как будто бы даже не замечала Неведомова.
     - Чем же она вам может помешать?.. Вы, однако, надеюсь, будете играть? - говорил Павел. Его по преимуществу беспокоило то, чтобы как-нибудь не расстроился театр.
     - Не знаю уже теперь! - проговорил Неведомов, употребляя, как видно, страшные усилия над собой, чтобы поуспокоиться.
     "Вот баба нервная!" - думал Павел про себя, отходя от Неведомова.
     Петин и Замин, попав в такой богатый дом, тоже как будто присмирели.
     - Мучусь и унываю, когда я на сие взираю! - говорил Замин, поглядывая на стены.
     - Арап-то какой важный стоит внизу, - говорил Петин, - без всякой отметины, весь черный.
     - Нарочно такого уж и делали, - подтвердил Замин.
     Павел пригласил всех начать считку.
     - Ну-с, Анна Ивановна, пожалуйте сюда! - говорил он, вызывая ее на середину залы.
     Та вышла.
     - Извольте читать за Юлию, а я - за Ромео.
     Анна Ивановна зачитала очень недурно: она между студентами навострилась уже в чтении.
     Павел был замечательно хорош в роли Ромео, так что Неведомов, несмотря на свое душевное расстройство, стал его слушать.
     Сколько у Вихрова было непритворного огня, сколько благородства в тоне голоса! Но кто удивил всех - так это Петин: как вышел он на середину залы, ударил ногой в пол и зачитал:
     - "О, вижу ясно, что у тебя в гостях была царица Маб!" - все тут же единогласно согласились, что они такого Меркуцио не видывали и не увидят никогда. Грустный Неведомов читал Лоренцо грустно, но с большим толком, и все поднимал глаза к небу. Замин, взявший на себя роль Капулетти, говорил каким-то гортанным старческим голосом: "Привет вам, дорогие гости!" - и больше походил на мужицкого старосту, чем на итальянского патриция.
     Когда таким образом считывались и Павел был в совершеннейшем увлечении, Анна Ивановна, стоявшая рядом с ним, взглянув на двери, проговорила:
     - Какая-то дама еще приехала... Ах, это Клеопатра Петровна! - прибавила она и почему-то сконфузилась.
     Павел, ударив себя по голове, произнес:
     - Это что еще за штуки она выкидывает!
     Фатеева входила медленным и неторопливым шагом; она была бледна, губы у нее посинели.
     - Что же ты меня не подождал, когда поехал? - спросила она Павла, проходя мимо него и садясь на один из ближайших к нему стульев.
     - А разве ты будешь играть? - спросил он ее.
     - Буду!
     - Но какую же роль? Роль Юлии я передал Анне Ивановне. Разве вы возьмете роль няни?
     - Мне все равно! - отвечала Клеопатра Петровна, еще более побледнев.
     - В таком случае, вы будете играть няньку, - сказал Павел, думавший, что m-me Фатеева, в самом деле, будет играть в театре.
     Затем считка пошла как-то ужасно плохо. Анна Ивановна заметно конфузилась при Клеопатре Петровне: женский инстинкт говорил ей, что Фатеева в настоящую минуту сердится, и сердится именно на нее. Неведомов только того, кажется, и ожидал, чтобы все это поскорее кончилось. Петин и Замин подсели было к Клеопатре Петровне, чтобы посмешить ее; но она даже не улыбнулась, а неподвижно, как статуя, сидела и смотрела то на Павла, то на Анну Ивановну, все еще стоявших посередине залы.
     - Ну, будет на сегодня! - сказал, не вытерпев более этой пытки, Павел. - Я вас, Анна Ивановна, довезу до дому, - прибавил он нарочно громко.
     - А я-то как же, опять одна поеду? - отнеслась Клеопатра Петровна к нему.
     У ней при этом губы даже дрожали.
     - Вы уж потрудитесь одни уехать. Я Анну Ивановну взял и должен ее обратно довезти, - отвечал он ей безжалостно.
     Вихров не считал себя ни в чем, даже в помыслах, виноватым против Клеопатры Петровны, а потому решился наказать ее за ее безумную ревность.
     - Поедемте, Анна Ивановна! - сказал он.
     Анна Ивановна пошла за ним и была какая-то испуганная.
     - Замин, поедемте со мной, довезите меня до дому! - сказала, в свою очередь, Клеопатра Петровна Замину.
     - С великою готовностью! - отвечал тот.
     - А я за вами петушком, петушком! - сказал Петин, чтобы посмешить ее, но Клеопатра Петровна не смеялась, и таким образом обе пары разъехались в разные стороны: Вихров с Анною Ивановною на Тверскую, а Клеопатра Петровна с Заминым на Петровку. Неведомов побрел домой один, потупив голову.
     - За что это Клеопатра Петровна сердится на вас? - спросила Анна Ивановна Павла с первых же слов, когда они поехали.
     - Ревнует! - отвечал тот.
     - К кому же? Ко мне?
     - К вам и ко всем в мире женщинам.
     - Зачем же вы ее больше сердите и поехали не с ней, а со мной?
     - Потому что я вас привез; а она не хотела ехать со мной, так пусть и едет одна.
     - Ну вот, зачем это? А домой, я думаю, приедете, сейчас ручки и ножки начнете целовать.
     - Нет, я не из таких, - отвечал Вихров.
     - Из каких же?.. Сердитый и злой... у!.. Гадкий вы, после того! А что, скажите, Неведомов говорил с вами?
     - Ему было очень тяжело с вами встретиться.
     - Что ж я - пугало, что ли, какое? - спросила Анна Ивановна.
     - Напротив, я думаю, брильянт, от которого он самовольно отказывается.
     - А отчего же он отказывается?
     - Спросите его! - отвечал Вихров.
     - Он сумасшедший.
     - Есть немного. До свиданья!
     Павел, высадив Анну Ивановну на Тверской, поехал к себе на Петровку. Он хотя болтал и шутил дорогой, но на сердце у него кошки скребли. Дома он первого встретил Замина с каким-то испуганным лицом и говорящего почти шепотом.
     - Клеопатра Петровна очень больна, - произнес он.
     - Чем же? - спросил Павел.
     - Всю дорогу плакала, выгибалась, так что я придерживать ее стал. А народ - фабричные эти встречаются: "Ишь, говорят, студент девку пьяную везет!"
     Павел вошел было в спальню, где Клеопатра Петровна в распущенном платье лежала на постели.
     - Подите от меня прочь, подите! - почти закричала она на него.
     Павел воротился в залу.
     Замин понял, что тут что-то такое неладное происходит.
     - Ну, так я больше теперь не нужен и могу ехать домой, - сказал он.
     - Поезжайте! - проговорил ему Павел.
     Замин уехал.
     Павел, оставшись один, стал прислушиваться, что делается в спальной; ему и жаль было Клеопатры Петровны, и вместе с тем она бесила его до последней степени.
     Вдруг в спальной раздались какие-то удары и вслед за тем слова горничной: "Клеопатра Петровна, матушка, полноте, полноте!" Но удары продолжались. Павел понять не мог, что это такое. Затем горничная с испуганным лицом вышла к нему.
     - Павел Михайлович, уймите Клеопатру Петровну: они себя головой бьют о спинку кровати.
     Удары между тем все еще продолжались. Павел вошел опять в спальную. Клеопатра Петровна, почти вся посиневшая, колотила себя затылком о кровать.
     - Послушайте, - начал Павел задыхающимся голосом, - если вы еще раз стукнетесь головой, я свяжу вас и целый день так продержу.
     - Убейте лучше меня! - говорила Клеопатра Петровна.
     - Убивать я вас не стану; но я прежде всего желал бы знать, из-за чего вы беснуетесь и за что вы сердитесь на меня?
     - Как же, ведь очень весело это, - продолжала, в свою очередь, Фатеева, - заставил меня, как дуру какую, читать на потеху приятелям своим... И какой сам актер превосходный, и какую актрису отличную нашел!.. Нарочно выбрал пьесу такую, чтобы с ней целоваться и обниматься.
     - Все это прекрасно! - начал Павел спокойным, по наружности, голосом, хотя в душе его и бушевал гнев: эти вопли невежества против его страсти к театру оскорбляли все существо его. - Маша, подай сюда лавровишневых капель, - прибавил он.
     Маша подала.
     Павел, накапав их в рюмку, подал Клеопатре Петровне.
     - Вот, выпейте это лучше.
     Та выпила капли с жадностью.
     Павел велел подать еще стакан холодной воды.
     Горничная подала.
     Клеопатра Петровна выпила его весь. Все это ее сильно успокоило, и, главное, я думаю, ухаживанье Павла порадовало ее.
     Она начала рыдать.
     - Проплачьтесь, это хорошо! - сказал он и отошел к окну.
     Клеопатра Петровна, как и всегда это бывало, от гнева прямо перешла к нежности и протянула к Павлу руку.
     - Ну, подите сюда и сядьте около меня! - сказала она.
     Павел подошел и сел.
     - Ты любишь ведь меня еще, да?
     - Никакого повода не подал я, кажется, тебе в этом сомневаться, - проговорил в ответ Павел довольно сухо.
     - Ну, прости меня. Скажи мне, что ты меня прощаешь, - говорила она, целуя его руки.
     - На сумасшедшую не сердятся.
     - А сам ты разве ни в чем не виноват против меня?
     - Я думаю!
     - Ну, побожись!
     - Достаточно, надеюсь, моего слова.
     - Скажи мне еще раз, что ты прощаешь мне.
     - Совершенно прощаю! - отвечал Павел. Ему больше всего хотелось поскорей кончить эту сцену. - Ты устала, да и я тоже; пойду и отдохну, - проговорил он и, поцеловав Клеопатру Петровну по ее желанию, ушел к себе.
     Бедная женщина, однако, очень хорошо видела, что от Павла последовало ей далеко не полное прощение. Горничная ее слышала, что она всю ночь почти рыдала.
     XVIII
     РАЗЛУКА
     Поутру Павел получил от Неведомова письмо, в котором тот извещал его, что он не может участвовать в театре, потому что уезжает пожить к Троице.
     "Видно, совсем хочет поступить в монахи", - подумал Павел.
     На роль Лоренцо, значит, недоставало теперь актера; для няньки Вихров тоже никого не мог найти. Кого он из знакомых дам ни приглашал, но как они услышат, что этот театр не то, чтобы в доме где-нибудь устраивался, а затевают его просто студенты, - так и откажутся. Павел, делать нечего, с глубоким душевным прискорбием отказался от мысли о театре.
     - Нет, - сказал он сам себе, - наше общество слишком еще глупо и пошловато, чтобы с ним и в нем сыграть настоящим образом Шекспира!
     С Фатеевой у Павла образовались тяжелые и в высшей степени натянутые отношения. Нравственное обаяние, которое она имела сначала на него, - и, по преимуществу, своею несчастною семейною жизнью, - вследствие вспышек ее ревности и недостатка образования почти совершенно рушилось; жажда же физических утех, от привычки и беспрепятственности их, значительно притупилась. Павел, впрочем, старался все это скрывать самым тщательным образом; но m-me Фатеева знала жизнь и людей: она очень хорошо видела, что она для Павла - ничто и что он только великодушничал с ней. Гордость и самолюбие женское страшно в ней заговорили: она проплакивала целые дни; Павла это мучило до невероятности.
     - О чем вы все плачете? - спрашивал он ее, зная, разумеется, причину ее слез.
     - Чему же мне радоваться? - отвечала она ему на это уклончиво.
     А между тем башмаки какие купить она могла только на деньги Павла: своих у нее не было ни копейки.
     Тщетно она ломала себе голову, как бы и куда от него уехать. Ехать к матери не было никакой возможности, так как та сама чуть не умирала с голоду; воротиться другой раз к мужу - она совершенно не надеялась, чтобы он принял ее. Заинтересуйся в это время Клеопатрой Петровной какой-нибудь господин с обеспеченным состоянием - она ни минуты бы не задумалась сделаться его любовницей и ушла бы к нему от Павла; но такого не случилось, а время между тем, этот великий мастер разрубать все гордиевы узлы человеческих отношений, решило этот вопрос гораздо проще и приличнее. Однажды Фатеева сидела в своей комнате, а Павел - в своей. Последнее время он почти постоянно занимался, готовясь к выпускному экзамену. Клеопатре Петровне подали письмо; она, взглянув на адрес, сделала довольно равнодушную мину. Письмо было написано рукою m-lle Прыхиной. Преданная девица сия вела со своей приятельницей самую длинную и самую неутомимую переписку.
     "Cher ангельчик! - начинала она это письмо, - в то время, как ты утопаешь в море твоего счастия, я хочу нанести тебе крошечный, едва чувствительный для тебя удар, но в котором заранее прошу у тебя извинения. Твой муж, гонимый бурными потоками жизни, приближается к лону отцов своих. Он заболел и теперь опасно болен. Я стороной услыхала, что его обкрадывают разные приближенные особы, и решилась сама поехать к нему. Он обрадовался мне, как какому-нибудь спасителю рода человеческого: целовал у меня руки, плакал и сейчас же стал жаловаться мне на своих горничных девиц, которые днем и ночью оставляют его, больного, одного; в то время, как он мучится в предсмертной агонии, они по кухням шумят, пляшут, песни поют. Именем нашей дружбы, умоляю тебя приехать к нему. Я сама ему сказала об этом, и он, бедный, в какой-то детский восторг пришел: "Неужели она приедет ко мне? Скажите, что я оставлю ей все состояние, только бы она приехала и успокоила меня". Не сделаешь ты этого, ангельчик, у вас все будет растащено, и если ты приедешь после его смерти, ничего уж не найдешь. Поля твоего поцелуй за меня".
     Читая это письмо, Фатеева по временам бледнела и краснела, потом гордо выпрямилась, вздохнула глубоко и пошла к Вихрову.
     - Я сейчас об муже известие получила, - сказала она. - Мне надобно ехать к нему; он очень болен.
     Павел взглянул на нее со вниманием. Он полагал, что она это придумала, чтоб уехать от него.
     - Кто же тебя извещает об этом? - спросил он.
     - Катя Прыхина, - отвечала Фатеева и подала письмо приятельницы.
     Павел прочел, и ему стало вдруг бесконечно грустно расстаться с Клеопатрой Петровной.
     - Очень жаль, что вы уедете, - проговорил он.
     - Если я не поеду туда, так всего лишусь, - сказала она.
     У ней тоже навернулись на глазах слезы.
     - Стало быть, он, однако, очень болен, если Прыхина так пишет, - продолжал Павел.
     - Вероятно, очень болен, - подтвердила Фатеева.
     - Может быть, вся эта история недолго и продолжится.
     - Конечно, - как бы успокаивала его Фатеева.
     - Что же это он раскаялся перед тобой? - спросил Павел, заглядывая снова в письмо.
     - Он всегда очень ценил меня и был бы добр ко мне, если бы не восстановляли против меня его возлюбленные!
     Фатеева это так говорила, что как будто бы никогда ни в чем и виновата не была перед мужем. Вихрову это показалось уж немножко странно.
     - Мне будет очень тяжело видеть страдания его, - продолжала она, нахмуривая уже брови, - потому что этот человек все-таки сделал для меня добра гораздо больше, чем все остальные люди.
     На кого этот намек был направлен, - богу известно.
     - Больше всех добра и больше всех снисхождения оказал, - отвечал, в свою очередь, не без цели Павел.
     Фатеева при этом только взглянула на него и ни слова ему не возразила.
     Павел вскоре после того ушел к Неведомову, чтоб узнать от того, зачем он едет к Троице, и чтоб поговорить с ним о собственных чувствованиях и отношениях к m-me Фатеевой. В глубине души он все-таки чувствовал себя не совсем правым против нее.
     Он застал приятеля одетого в новый подрясник, надевающим перчатки, - и уж не с фуражкой, а со скуфейкой в руках.
     - Куда это вы? - спросил его Павел.
     - В Симонов монастырь хочу съездить; первую весеннюю прогулку сделать, - отвечал Неведомов.
     - Позвольте, и я с вами съезжу, - сказал Павел.
     - Поедемте, - проговорил Неведомов, и когда они вышли на улицу, то он пошел пешком.
     - Возьмемте извозчика, - остановил было его Павел.
     - Мы на лодке поедем, - возразил Неведомов.
     - И то хорошо! - согласился Павел.
     Они дошли до Москворецкого моста, ни слова не сказав друг с другом, и только когда сели в лодку и поехали, Павел спросил Неведомова, как-то внимательно и грустно смотревшего на воду:
     - Вы к Троице, вероятно, переселяетесь затем, чтобы к монастырю быть поближе?
     - Да, - отвечал Неведомов.
     - А потом, конечно, и в монастырь поступите?
     - Если примут.
     Разговор на несколько времени приостановился. Павел стал глядеть на Москву и на виднеющиеся в ней, почти на каждом шагу, церкви и колокольни. По его кипучей и рвущейся еще к жизни натуре все это как-то не имело теперь для него никакого значения; а между тем для Неведомова скоро будет все в этом заключаться, и Павлу стало жаль приятеля.
     - Я не знаю, Неведомов, - начал он, - хорошо ли вы делаете, что поступаете в монастырь. Вы человек слишком умный, слишком честный, слишком образованный! Вы, войдя в эту среду, задохнетесь! Ни один из ваших интересов не встретит там ни сочувствия, ни понимания.
     - Отчего же? Там есть очень много умных и высокообразованных людей.
     - Да-с, но это между высшими духовными лицами, а вам придется вращаться между низшей братией.
     - Я буду, по возможности, избегать этой низшей братии, - сказал с улыбкою Неведомов. - Да теперь к чему и сам-то гожусь! - почти воскликнул он.
     - Да перевести всего Шекспира, - подхватил Павел.
     - Все уж сжег теперь, ничего не осталось, - проговорил Неведомов.
     - Как сожгли?
     - Так! - отвечал Неведомов очень покойно.
     - Послушайте, - произнес с укором Павел, - к чему же такое отрицание от всего!.. Хоть бы та же Анна Ивановна, она стала бы любить вас всю жизнь, если бы вы хоть частицу возвратили ей вашего прежнего чувства.
     - Оно теперь уж ей, я думаю, окончательно не нужно, - возразил с усмешкой Неведомов, - вчера я слышал, что она замуж даже выходит за какого-то купца.
     - Кто ж в этом виноват, как не вы! - произнес Павел. - Вы сами ее от себя оттолкнули.
     - Такою, какою она теперь стала, я нисколько и не сожалею, что оттолкнул ее, - сказал Неведомов.
     В это время они подъехали к небольшой монастырской пристани. Идущие от нее и покрытые весеннею свежестью луга, несколько совершенно уж распустившихся деревьев, ивняку и, наконец, теплый, светлый вечер оживили Павла. Он начал радоваться, как малый ребенок.
     - Вот вместе с Полежаевым{298} могу сказать я, - декламировал он: - "Я был в полях, какая радость! Меж тем в Москве какая гадость!"
     Но Неведомов шел молча, видимо, занятый своими собственными мыслями. Взобравшись на гору, он вошел в ворота монастыря и, обратившись к шедшему за ним Вихрову, проговорил:
     - Посидите тут где-нибудь; я зайду к одному монаху, чтобы взять от него письмо к настоятелю Троицкому.
     Павел мотнул ему в знак согласия головой и поместился на одну из скамеечек, перед множеством стоящих перед нею надгробных памятников.
     Неведомов тоже скоро возвратился к нему и сел рядом с ним на скамеечку.
     - Послушайте, Неведомов, - начал Павел, показывая приятелю на затейливые и пестрые храмы и на кельи с небольшими окнами, - не страшно вам от этого? Посмотрите, каким-то застоем, покоем мертвенным веет от всего этого; а там-то слышите?.. - И Вихров указал пальцем по направлению резко свистящего звука пара, который послышался с одной из соседних фабрик. - Это вот - видно, что живое дело!.. Когда на эти бойницы выходили монахи и отбивались от неприятелей, тогда я понимаю, что всякому человеку можно было прятаться в этих стенах; теперь же, когда это стало каким-то эстетическим времяпровождением нескольких любителей или ленивцев...
     - Да сам-то я, поймите вы меня, - произнес уже с досадою Неведомов, - ни для какой другой жизни не гожусь.
     Вихров посмотрел ему в лицо. "Может быть, в самом деле он ни на что уж больше и не годен, как для кельи и для созерцательной жизни", - подумал он.
     - Э, что тут говорить, - начал снова Неведомов, выпрямляясь и растирая себе грудь. - Вот, по-моему, самое лучшее утешение в каждом горе, - прибавил он, показывая глазами на памятники, - какие бы тебя страдания ни постигли, вспомни, что они кончатся и что ты будешь тут!
     - Смерть - вещь страшная, - произнес Павел с каким-то даже отвращением.
     - Она, я думаю, вещь успокоительная, - произнес Неведомов.
     Павел многое мог бы возразить против этого; но у него как-то язык не поворачивался - уж и в этом-то разочаровывать Неведомова.
     - У меня, в моей любви, тоже плохо идет, - начал он после довольно продолжительного молчания и несколько сконфуженным голосом.
     - Что же так? - спросил Неведомов равнодушно и продолжая смотреть на памятники.
     - Клеопатра Петровна едет в деревню; муж у ней умирает.
     - Едет? - переспросил Неведомов.
     - Уезжает, и у нас с ней какие-то странные отношения образовались: мы совершенно одновременно принаскучили и принадоели друг другу.
     Неведомов слегка усмехнулся.
     - Этого надобно было ожидать, - проговорил он.
     - Почему надобно было ожидать? - спросил Павел с ударением.
     - Потому что всегда и везде это бывает.
     - То есть, вы хотите сказать, между всеми любовниками.
     - Это именно я и хочу сказать, - подтвердил Неведомов.
     - И для продолжительной любви, вы полагаете, необходимою девственную невинность со стороны женщины и брак? - расспрашивал Павел, очень хорошо заранее зная мнение Неведомова по этому предмету.
     - Считаю это важнейшим и существеннейшим условием, - отвечал тот.
     - Поэтому, если бы вас полюбила Анна Ивановна и вы бы женились на ней, ваша любовь была бы продолжительнее нашей? - захотелось Павлу кольнуть немного приятеля.
     - Вероятно; но тогда Анна Ивановна должна была бы быть совершенно других свойств, - отвечал Неведомов с грустной усмешкой.
     Павел, в свою очередь, тоже усмехнулся и покачал головой.
     Когда они поехали обратно, вечерний туман спускался уже на землю. В Москве их встретили пыль, удушливый воздух и стук экипажей. Вихров при прощании крепко обнял приятеля и почти с нежностью поцеловал его: он очень хорошо понимал, что расстается с одним из честнейших и поэтичнейших людей, каких когда-либо ему придется встретить в жизни.
     Дома он застал, что Клеопатра Петровна стояла в своей комнате и держала в руке пачку каких-то бумаг.

/ Полные произведения / Писемский А.Ф. / Люди сороковых годов