• Сочинения
  
• Краткие содержания
  
• Полные произведения
  
• Характеристики
  
• Биографии
  
• Критика
  
• ГДЗ
  

/ Полные произведения / Дудинцев В.Д. / Не хлебом единым

Не хлебом единым [8/28]

Скачать полное произведение

    "Ишь ты!" - подумал Дмитрий Алексеевич, нанизывая на вилку несколько кружков картошки. Прервав чтение, он подал Сьянову папку с проектом и стал рассказывать ему историю о чертеже, сделанном на цементной боковине крыльца.
     "Дорогой Дмитрий Алексеевич, - косясь на письмо, прочитал он последние строчки. - Теперь, когда вы победили, я многое пересмотрела и поняла. Я глубоко уважаю Вас, я ни у кого не встречала еще такой стойкости и такого удивительного терпения, как у Вас..."
     "Ну, ну, даже с большой буквы писать стала!" - улыбнулся Дмитрий Алексеевич.
     "...я прошу Вас, не поминайте меня лихом. Я так наказана за свое легкомыслие. С меня хватит и того, что есть. Между прочим, я встретила Галицкого. Он интересуется Вами, ходил к Сьяновым. Желаю Вам полного счастья. Н.Дроздова".
     - Так вот, - продолжал Дмитрий Алексеевич, складывая письмо. - Это случилось в последний день. Я забыл свой проект в загородке у этого Урюпина. Прихожу...
     И он рассказал об этом последнем свидании с Урюпиным.
     Утром по старой привычке Дмитрий Алексеевич, засучив рукава своей красноармейской нижней рубахи, колол у сарайчика дрова. Ставя поленья и так и этак, крепко ударяя по ним колуном, он думал о том, что ждет его в Москве. Дмитрий Алексеевич колол дрова мелко, чтобы удобнее было разжигать уголь. Час или два прошло - он не заметил. Но он вдруг почувствовал, что кто-то смотрит ему в спину. Он обернулся. На улице, у столбиков, опутанных колючей проволокой, стояла Валентина Павловна в своем серо-голубом пальто с воротником из фиолетового песца.
     Бросив колун в кучу дров, разгоряченный, Дмитрий Алексеевич вышел к ней.
     - Это правда? - спросила она, поднимая на него беспечные глаза.
     И Дмитрий Алексеевич сделал такие же беспечные глаза и спросил:
     - Что "правда"?
     Хотя он-то знал, о чем спрашивала Валентина Павловна и что хотела сказать.
     - Вы завтра уезжаете? Верно?
     - Еду.
     Она начала краснеть. Отвернулась. Опять посмотрела на него. Повернулась, как девочка, на одной ноге.
     - В Москву? - сказала наконец. - Вот хорошо как!
     - Плохо ли! Мы наступаем!
     - Вы когда едете?
     - Утром.
     - Вы не замерзли в одной рубашке?.. А знаете - мы больше не увидимся...
     Дмитрий Алексеевич ничего не сказал. Помолчал, потом вспомнил что-то и радостно сообщил:
     - А ведь проект готов! Я вам говорил? Пять экземпляров, все как полагается. Едем отстаивать.
     - Какие вы все мужчины односторонние, - сказала Валентина Павловна. - Вы все какие-то гм... немузыкальные...
     Они опять замолчали. В морозном воздухе между ними медленно проплыла снежинка. Валентина Павловна проводила ее беспечным взглядом.
     - Ну что же, - она вздохнула, - давайте прощаться! Вы мне будете писать?
     - Валентина Павловна...
     - Вы обязаны, вы должны мне писать. Теперь вот... наклонитесь, я вас поцелую.
     Наклоняясь, он хотел ответить ей с шутливым рыцарством. Но она сказала:
     - Не нужно говорить, все слова - ложь. Молчите.
     Она поцеловала его несколько раз, повернулась к нему спиной и сразу как бы уменьшилась. И так, больше не поворачиваясь к нему, ускоряя шаг, она пошла через улицу, наискось, на ту сторону. ЧАСТЬ ВТОРАЯ 1
     В Москве, в одном из множества переулков, окружающих Арбат, а именно в Спасопоклонном, есть четырехэтажное здание из темно-серого бетона. Все квадратные окна его одинаковы, и внизу, посредине первого этажа, врезан вход - вместо одного из окон. На черных щитах из толстого стекла, привинченных по обе стороны подъезда, издалека видно большое серебряное слово - "Гипролито". А если подойти поближе, можно прочесть и то, что написано мелким шрифтом: оказывается, в этом темно-сером прочном здании поместился институт, где проектируют литейное оборудование.
     Стоял январь, но асфальт был чист, как летом, с крыш падали редкие капли, где-то чирикали воробьи. Здесь, в центре Москвы, в полдень, среди множества набегающих автомобильных запахов, скользили чуть заметные радостные струи - намек на далекую весну.
     Дмитрий Алексеевич, держа за спиной папку с проектом, неторопливо шел по переулку и рассматривал старинные и новые московские дома. Он, конечно, уже уловил тонкий и отдаленный запах оживающей в январе природы и был радостно насторожен: не обман ли это? И душа его приветствовала каждый новый порыв живого ветра. Голубое небо с надутыми, как паруса, облаками, быстро плыло над ним. Тяжелая капля упала ему на воротник, обрызгала, и он улыбнулся. "Спасопоклонный, - подумал он. - Старина! Наверно, здесь есть где-нибудь церковь". И тут же увидел ее - маленькую московскую старушку. Из трещин между обнаженными кирпичами лезли кривые деревца с коричневыми сухими листьями. Железо с маленьких куполов было сорвано, в ржавых клетках стропил перелетывали голуби.
     Это был редкий день, когда все вокруг Дмитрия Алексеевича говорило об удаче. Он жил в Москве уже полтора месяца. Почти каждый свой день в течение всего этого времени он начинал с прогулки к телефону-автомату. Он опускал пятнадцать копеек и за эту недорогую плату получал беседу с секретаршей директора проектного института. "Позвоните через два дня", - говорила она. Дмитрий Алексеевич звонил через два дня и получал ответ: "Обсуждение назначено на двадцать третье". Он звонил двадцать третьего, и ему говорили: "Обсуждение перенесено. Позвоните позднее". Сегодня он позвонил, и ему сказали: "Обсуждение начнется ровно в час".
     В один из первых дней после приезда Дмитрий Алексеевич побывал в Ленинской библиотеке и там перелистал комплект журнала "Металл". В мартовском номере была помещена статья кандидата технических наук Воловика о новой машине для центробежной отливки труб, разработанной в НИИЦентролите. Воловик и его друзья где-то познакомились с чертежами Дмитрия Алексеевича, должно быть во время рецензирования. Соединив его безжелобный ковш-дозатор с рабочим органом машины Пикара, они "пришли к удовлетворительному решению задачи, которая выдвинута сегодня перед целым рядом ведомств". Дмитрий Алексеевич, улыбаясь, перечертил себе в тетрадку эти "плоды двухгодичных изысканий". Ему и здесь повезло: Воловик не понял или побоялся украсть главное в его машине - принцип сменности изложниц.
     Срок его командировки истек, но он не печалился, потому что ему подвалила неожиданная удача: вскоре после его переезда из Музги в Москву была отменена карточная система и введены новые деньги. Все сбережения, в том числе и командировочные, - все это лежало на сберкнижке, и теперь Дмитрий Алексеевич получил две тысячи новыми деньгами, которые имели цену. С этими деньгами он мог прожить в Москве еще три месяца, включая плату за гостиницу и ежедневные пятнадцать копеек на телефон-автомат.
     Вспомнив об этом, он еще выше поднял голову и оглядел переулок, освещенный весенним январским солнцем. Все дома ответили ему понимающей веселой улыбкой. Дмитрий Алексеевич выбрал прохожего посолиднее и спросил у него, который час. До начала обсуждения проекта оставалось сорок две минуты. "После обсуждения куплю часы", - решил он. Пересек мостовую, толкнул дубовую дверь, поднялся по ступенькам в вестибюль, отдал в гардероб пальто и шапку и, одернув китель, легко взбежал по лестнице на второй этаж.
     Здесь его встретила громадная стенгазета, и он улыбнулся, увидев ее название "Конструктор" и почтовый ящик, нарисованный в углу листа.
     На втором этаже в коридоре была мягкая ковровая дорожка, и Дмитрий Алексеевич почувствовал близость начальства. И действительно, он сразу же увидел табличку из толстого стекла: "Директор".
     Немного дальше был небольшой уютный конференц-зал с коричневой классной доской на стене. Несколько человек сидели там со скучающим видом. По коридору прохаживались шеренгой басистые, энергичного вида мужчины в серых коверкотовых кителях с серебристыми погонами - инженеры. Небольшая группа собралась в пролете лестницы - у входа в курилку. Среди серых кителей мелькнули два или три безукоризненных черных костюма. Это были ученые, должно быть, приглашенные на обсуждение.
     Дмитрий Алексеевич направился в курительную комнату. Кители и черные костюмы раздвинулись, повернулись к нему. Но, кажется, впечатление он произвел слабое. Все опять занялись своим интересным и веселым разговором. А Дмитрий Алексеевич, пройдя в курилку, достал было свой госпитальный кисет, но опомнился и вынул новенькую, специально для этого дня купленную пачку "Беломора".
     - А-а, вы уже здесь, товарищ Лопаткин! - раздался из дальнего угла курилки голос Урюпина. Инженеры у дверей пристально посмотрели на Дмитрия Алексеевича. - Привет уважаемому автору! - продолжал Урюпин своим звонким сильным голосом и вышел из сизой, дымной глубины - статный, одетый в новый китель и словно задушенный стоячим воротником. - Здрасте, здрасте, дорогой. Скоро начнется!
     В эту минуту у входа остановился седой, нахмуренный и какой-то морщинистый инженер с зелеными генеральскими лампасами на брюках. Несколько человек в кителях и черных костюмах поспешно шагнули к нему пожать руку. Урюпин, протянув руку генералу, подался всем корпусом, как бы упал вперед. Генерал сказал ему несколько слов, Урюпин заулыбался, развел руками и проводил его до невысокой двери, которая вела из курилки дальше, в более интимные покои. Там Урюпин повернулся, и лицо его приняло обычное жесткое выражение седого спортивного деляги. Он остановился около Дмитрия Алексеевича, закурил и, взяв Лопаткина за руку, подвинулся - ему нужно было стать так, чтобы была видна лестница.
     Через минуту генерал решительным мягким шагом, держа руку в кармане, прошел через курилку к выходу. Урюпин, прищурив глаза ему вслед и подбоченясь, сказал:
     - Замечательный человек. Патриот института!
     - Вы о директоре? - спросил Дмитрий Алексеевич.
     - Да-а. Сумел создать институту авторитет в министерстве. Конечно, не обошел при этом и себя, но нюх у него на нужное большой! Деловитый мужик!
     Дмитрий Алексеевич промолчал, и они задымили папиросами. Урюпин хотел еще что-то сказать и вдруг жестко схватил Дмитрия Алексеевича за руку.
     - Смотрите скорей туда! Вот идет наш корифей. Академик Саратовцев. Через три года будет восемьдесят лет. Хорошо?
     Мимо курительной широким изогнутым фронтом неторопливо двигалась процессия. Шли боком улыбающиеся, статные инженеры и красивые ученые в черном, а в центре - полный старичок генерал. Розоволицый, гладко выбритый, но при отличных, отогнутых вверх усах.
     - Мастодонт, - сказал Урюпин, и в глазах его Дмитрий Алексеевич впервые увидел дремучий свет восхищения. - Вы знаете, он с самим Врангелем дрался на дуэли! И притом здорово его пырнул! Он вообще у нас все делает основательно. Говорят, если бы наш старикан взял чуток пониже, барон не встал бы! А красив старичина, а! Как держится! Это мамонт. Законодатель!
     - Како-ой он законодатель! - возразил и развел рукой незаметно подошедший к ним низенький, небритый инженер. - Это вы, Анатолий Иванович, того... Математический аппарат у него прекрасно развит, это да. Но какой же он законодатель! Это английский король! Вот он кто. А лидер консервативной-то партии все-таки их сиятельство Василий Захарыч Авдиев.
     - Все кажешь кулак небесам? - с усмешкой обернулся к нему другой инженер - сухощавый, седеющий, с массивным золотым кольцом на пальце.
     - Ну и кажу! Ты, Крехов, конечно, кинешься защищать. Верный, старый слуга. А все-таки если взять последнюю машину Авдиева...
     - Что бы ни говорили... некоторые недовольные, а Василий Захарович - самородок, умница. Это суметь так надо, - инженер с кольцом на пальце повернулся к Дмитрию Алексеевичу. - Пришел человек в науку, как Ломоносов. В лаптях. Уперся лбом и раздвинул все и вся. Вы не читали, товарищи, его первую, кандидатскую диссертацию! - У Крехова даже глаза заблестели. - Вот достаньте. У Ольги Ивановны попросите в библиотеке. Усиленно рекомендую.
     - А что - хорошо? - спросил небритый.
     - Мало сказать "хорошо", - с запальчивым видом вмешался третий инженер и зашипел: - Блестяще! Блестяще!
     - Ого! Вот идут тигры! - шепнул небритый и придвинулся к Дмитрию Алексеевичу.
     Урюпин оттолкнулся от стены, быстро вышел из курительной и там, на лестнице, остановил двух солидных мужей в черных костюмах и с портфелями. Потряс руку одному, другому, рассмеялся. Но те, разговаривая с ним, вели себя сдержанно, то и дело посматривали друг на друга, как сообщники.
     - Авдиева нет - признак не очень хороший, - вполголоса сказал Дмитрию Алексеевичу небритый инженер. - По-моему, вы автор? Я вам хочу сказать, чтоб вы знали. Если бы проект шел на одобрение, Авдиев был бы здесь. Он это любит - ручку пожать! А если надо поломать проект - у него на это есть вот доктора, товарищи Тепикин и Фундатор. Цезарь только дает команду: выпустить тигров на гладиаторов! И тигры выскакивают. Вы только не думайте, ради бога, что это желчь во мне... Это просто многолетняя практика. Ведь все здесь происходит так, как происходило пять и двадцать лет назад. Одинаково! Однообразно!
     - Будет бой! Галицкий пришел! - громко и весело сказал кто-то, и сейчас же молодой голос отозвался из сизой от дыма глубины курительного зала:
     - "Будет буря, мы поспорим, и по-бо-о-оремся мы с ней!"
     Дмитрий Алексеевич оглянулся по сторонам, но не увидел вокруг ничего нового.
     - Это о ком говорят? - спросил он у небритого инженера.
     - Да вот же пришел. Галицкий - разве вы его не знаете? Падший ангел! Он недавно ушел из НИИЦентролита. По поводу авдиевской машины у них вышел спор. А Василий Захарович, он ведь не любит...
     Между тем оба доктора поклонились Урюпину почти одними глазами и, войдя в курительную, достали портсигары. Один из них был серьезный, с красивым лицом полной брюнетки. Длинный, черный пиджак свободно облегал его талию и женственные формы.
     - Это доктор наук Фундатор, - негромко сказал Дмитрию Алексеевичу сосед. - Его у нас называют "черкешенка младая". Этот берет мягко, наукообразно. Он вас пожалеет, прольет слезу и скажет вам верный аминь. А второй - "ни тудыкин, ни сюдыкин, кандидат наук Тепикин". - Инженер засмеялся. - Он теперь доктор. Этот будет подпевать. Будет больше нажимать на "хто его знаеть". На сомнениях выедет. Вот, так сказать, ваши противники. А что они противники, можете быть уверены...
     Далеко в коридоре залился звонок. "Начинается", - подумал Дмитрий Алексеевич, нетерпеливо доставая из пачки еще одну папиросу. Он тут же сломал эту папиросу, отбросил и взял вторую. Курильщики один за другим бросали свои окурки в большую никелированную урну и выходили в коридор. Вот не спеша вышли и оба "тигра". Фундатор - осанисто, с высоко поднятой головой, а Тепикин - кряжисто ковыляя. "Пора", - подумал Дмитрий Алексеевич. Он нерешительно кивнул на прощание своему собеседнику и спокойный, с холодным, как ему казалось, безразличием на лице, вышел. Незнакомый инженер догнал его, взглянул сбоку.
     - Возьмите себя в руки. У вас белое лицо! Не доставляйте им удовольствия...
     Маленький зал был почти пуст. На заседание пришли человек двадцать специалистов, из которых Дмитрий Алексеевич никого не знал. Но они, должно быть, знали друг друга хорошо. Они по-домашнему, небрежно сидели на стульях, обменивались поклонами, наклонялись к уху соседа, передавали один другому записки. Впереди, около председательского стола, стенографистка раскладывала бумаги. Кто-то суетился, передвигал стулья. Кто-то вручил Дмитрию Алексеевичу коробку с кнопками, сказал: "Давайте, автор, работайте", - и он стал развешивать около коричневой классной доски листы своего проекта, прикалывая их кнопками к деревянным планкам на стене. Закончив эту работу, он оглянулся. Все смотрели на бледного автора в кителе с короткими рукавами. Кто-то уже сидел на председательском месте - это был директор института, седой, морщинистый инженер с генеральскими погонами. За ним, в кресле, словно бы дремал, опустив веки, академик, и только остроконечные усы его бодро смотрели вверх. Там же, придерживая на коленях свой новый портфель, откинулся к спинке стула Фундатор. Скрытый за его мощной фигурой, что-то шептал ему на ухо Тепикин. Фундатор слушал, возведя глаза к потолку.
     - Так вот, товарищи, есть предложение начать, - сказал твердым басом генерал и посмотрел на ручные часы. - Сейчас ровно десять минут второго. Пора, по-моему. - Он выждал немного, покосился на Дмитрия Алексеевича. - Вы готовы?
     Дмитрий Алексеевич шагнул вперед, хотел сказать "да", но генерал уже не смотрел на него.
     - Товарищи, мы решили обсуждение центробежной машины поставить первым. Вопрос этот ясен, много времени не отнимет и не утомит наших почтенных гостей. Слово имеет автор проекта, инженер Лопаткин. Прошу...
     Дмитрий Алексеевич взял в руки указку. Он вдруг почувствовал себя преподавателем, поднял голову, лицо его просветлело, и класс сразу затих.
     - Эта машина предназначена для отливки центробежным способом чугунных труб, - с каждым словом он чувствовал себя все легче и увереннее. - Вам должно быть известно, что мы испытываем острый недостаток в различных трубах...
     Генерал нетерпеливо стукнул карандашом, открыл было рот, но удержался и не сказал ничего.
     - ...А между тем, как ни странно, трубы, которые мы должны щелкать в автоматах, как папиросы, во многих местах отливают вручную или на таких машинах... - по существу, не машины, а лишь _приспособления_ в ручном труде. И это при наличии огромных возможностей, которые дает нам чугун. Чугун течет, как вода, и мы не используем этого...
     - Простите, - генерал брезгливо поморщился и вздохнул. - Нужда в трубах, чугун жидок, сталь густа - право же, мы не дети и все это знаем! Прошу ближе к существу проекта, к его основным особенностям.
     - Пожалуйста. Наша машина имеет два коренных отличия, - сказал Дмитрий Алексеевич. - Первое: она является не приспособлением, а истинной машиной, в ней полностью используется машинное время. На всех известных нам машинах вспомогательные операции выполняются рабочими вручную, и в это время главный орган - собственно литейная машина - стоит. У меня все вспомогательные процессы выполняются специальным механизмом, который работает параллельно с литейной машиной и не задерживает ее. Это обеспечивает повышение производительности машины, для начала в пять раз. Вторая особенность состоит в том, что машина занимает места в четыре раза меньше по сравнению с существующими приспособлениями, например, машиной НИИЦентролита, проект которой опубликован в журнале "Металл". Уменьшение габаритов достигается применением безжелобной заливки металла. НИИЦентролит применил такой же, как у меня, ковш-дозатор, но при этом сохранил старые габариты машины. Для чего же тогда было вводить безжелобный ковш?
     Весь технический совет дружно рассмеялся. Люди задвигались, загремели стулья. Потом наступила новая - дружественная тишина.
     - Таким образом, - сказал Дмитрий Алексеевич, - мы можем построить вместо четырех - один завод и поместить в нем столько же машин, сколько сейчас планируем для четырех заводов. Это принесет экономию...
     - Вы нам дайте в руки эту конкретную пользу, - добродушно сказал генерал. - А уж сосчитать-то мы ее сосчитаем.
     Дмитрий Алексеевич не ответил ему. Водя указкой по листам проекта, он коротко объяснил работу всех узлов конструкции. Потом взял мел и перешел к расчетам. Стуча мелом, он быстро исписал всю доску основными расчетами, доказывая, что машина будет производить пятьдесят труб в час, затем - что каждая труба будет легче на полкилограмма, что нужны для работы машины всего два рабочих, а впоследствии можно будет полностью автоматизировать все процессы.
     - В идее машины, - сказал он, - заложена возможность создания автоматизированного цеха, работающего без участия людей. - Он закончил доклад и отошел в сторону.
     - Как там будет с цехом, это мы еще посмотрим, - заметил генерал, взглянув на часы. - Но пока вы сэкономили пятнадцать минут времени. Это уже недурно. Ну-с, какие будут вопросы к докладчику?
     - Я хотел бы спросить автора, - затянул каким-то плавным голосом Фундатор и благожелательно посмотрел на Дмитрия Алексеевича. - Скажите, товарищ... Лопаткин. Что это у вас - томильная камера наверху? Как у Пикара?
     - Это конвейер охлаждения. Но он не имеет специального подогрева. Туда будут направляться отлитые трубы - это обеспечит плавность остывания, снятие напряжений.
     После тягучей паузы было задано еще несколько словно бы невинных, безразличных вопросов. Потом наступила особая тишина, которую никто не решался нарушить. Молчали все. Фундатор, глядел в потолок. Тепикин словно заснул, положив ему сзади на плечо свою простоватую мордочку, - но нет, он что-то шептал ему на ухо. Генерал смотрел то в окно на ясное, голубое небо, то на листы проекта, то в потолок и, переворачивая карандаш, постукивал им.
     - Что ж, товарищи, начнем судоговорение? - спросил он, подняв седую бровь.
     - Разрешите? - Фундатор словно проснулся. Он встал, держа перед собой маленький листок бумаги.
     - А-амм... работа, доложенная здесь, - начал он с простодушным и наивным видом, взглянув на потолок. - Работа, которую мы... о которой нам здесь так интересно, - он нагнулся вперед, - так обстоятельно доложил докладчик, весьма значительна и, я бы сказал, весьма результативна. Но в то же время она характеризует товарища Лопаткина, - он улыбнулся Дмитрию Алексеевичу, - характеризует его как изобретателя, который надеется решить все вопросы с помощью вдохновения. Право, мне даже как-то неудобно говорить это, но товарищ Лопаткин оказался здесь в теоретическом отношении совершенным банкротом, да простит он мне это резкое выражение. У него не было достаточной теоретической подготовки, и он хотел построить совершенно новую машину кустарным способом, путем нащупывания, - Фундатор выставил руку вперед и мягко схватил воздух, - путем нащупывания технических решений, то есть проявил отсутствие инженерного подхода. А когда ему указывали на это, как это мне достоверно известно, он не соглашался и отвергал необходимость более компетентного вмешательства как работников НИИ, так и со стороны...
     - Видите, Александр Борисович, - перебил его генерал, - это произошло потому, что сама идея была очень заманчива и со стороны некоторых товарищей была вера в творческие способности автора... ну и наших... филиальцев. На риск пошли!
     - Ну и получайте все выгоды такого риска! - шутливо ответил Фундатор.
     - Я не слышу настоящей критики проекта, - сурово прозвучал в зале голос Дмитрия Алексеевича. - Прошу критиковать конкретно, с указкой и мелом в руке.
     - Ну что же, в самом деле, ну, пожалуйста, вот вам критика, - Фундатор подошел к листам. - Ну, вот вы ввели томильную камеру. Сами же вы сказали - для снятия напряжений. Значит, вы не уверены в том, что подобная технология даст вам трубу без отбела! Или вы все-таки уверены?
     - Камеру я ввел для того, чтобы использовать тепло остывающих труб и сделать процесс их охлаждения не зависящим от зимних сквозняков. Но и без этой камеры отбела не будет.
     - А где же расчет, подтверждающий эту вашу уверенность? - Фундатор развел руками и улыбнулся в пустой зал. - Государство ведь на веру денег не даст! Вы уверены? Но спросите высокоуважаемого Петра Бенедиктовича, и он вам скажет, что нет не только расчетов, нет еще теории, которая помогла бы нам сделать эти расчеты!
     При этих словах академик, не поднимая век, несколько раз солидно кивнул.
     - А вы говорите... - продолжал Фундатор, водя круглыми глазами. - Вот вам конкретное возражение. Мы не против такой машины, но мы считаем, что прежде всего должны быть найдены теоретические предпосылки для ее создания. Наш институт в этом направлении сделал уже несколько шагов, но ведь товарищ Лопаткин не признает никаких доводов и авторитетов... Да, вот еще. К вопросу об износоустойчивости изложниц... Ведь вы же, дорогой, совсем не обосновали ваше утверждение. Да что там говорить...
     Фундатор повернулся, показав всем, как прекрасно облегает его фигуру черный костюм, пожал плечами и вернулся к своему стулу. И сразу же поднялся, вышел вперед Тепикин.
     - Выслушав до конца изложенные мысли товарищем Лопаткиным, я попробовал, товарищи, найти в _этим_ деле рациональное зерно. Жилищный вопрос, нужда в трубах - это все верно. Но вот, так сказать, конструкция. Хороша ли она или должна быть _изменена_ - опять-таки вопрос этот есть второстепенный и он даже, может, отпадет, ежели мы пристально проверим научную обоснованность данной машины. В чем дело? Нельзя не согласиться с Александром Борисовичем, который...
     Тепикин, рисуя в воздухе белым, словно отмороженным пальцем, говорил долго и уныло и поставил под сомнение все стороны машины.
     - Пятьдесят труб в час? - спрашивал он и, достав платок, сморкаясь и смеясь, отвечал: - На бумаге это всегда так получается. Как в "Войне и мире" у Толстого: "Ди ерсте колонне марширт, ди цвейте колонне марширт". А дойдет до дела, хвать, получилось не пятьдесят, а десять труб, да и те, чуть стукнешь - бьются, как горшки, - потому что, конечно же, будет отбел! Вы и сами это знаете, уважаемый автор.
     Под конец Тепикин, загибая пальцы, подсчитал все сомнительные стороны машины, смеясь показал всем, что пальцев не хватает, умолк, стал вдруг серьезным и сказал с чувством:
     - Дорогой товарищ Лопаткин! Ради бога! Не пойми меня превратно. Если бы вопрос о литье труб решался так просто - поверь, мы давно бы предвосхитили тебя и как-нибудь сообща, со скрипом, сделали бы такую машину. Ведь не боги горшки обжигают! Да и мы, честное же слово, не даром едим хлеб наш насущный! - здесь он приложил руку к груди. - Мы тоже немножко патриоты, товарищ Лопаткин!
     Кто-то подставил Дмитрию Алексеевичу стул, и он сел, сам того не замечая, и стал перебирать пальцами пуговицы на кителе. Тепикин почесал затылок, что-то вспомнил, но махнул рукой и враскачку проковылял к своему месту - за спиной Фундатора.
     - Разрешите, - услышал Дмитрий Алексеевич обиженный и медлительный бас.
     - Товарищ Галицкий, Петр Андреевич, - сказал генерал, посмотрел на стенографистку и перевернул карандаш.
     "Где же я слышал о нем раньше?" - подумал Дмитрий Алексеевич.
     Этот Галицкий оказался очень высоким, длинноносым мужчиной в сером костюме. Он взглядом отыскал Лопаткина, черные брови у него поползли на лоб, черные глаза и большие ноздри осуждающе округлились - он словно четырьмя острыми зрачками посмотрел на Дмитрия Алексеевича.
     - Прежде чем скрещивать оружие с инженером Лопаткиным, - пробасил он, - я хочу сказать несколько слов критики в адрес почтенных представителей НИИЦентролита. Не далее, как год тому назад государство построило для них прекрасный жилой дом, и это обстоятельство, как я вижу, - здесь Галицкий торжествующе кашлянул, - не замедлило сказаться на науке! Ученых перестала интересовать ближайшая практика в трубных делах. Они углубились в более глубокие тайны теории. Им подавай дно океана, батисферу!
     Все рассмеялись. Фундатор слегка порозовел.
     - А если бы!.. - воскликнул Галицкий и длинным пальцем словно бы поймал что-то над собой. - А если бы товарищ Фундатор посмотрел на дело с практических позиций, с точки зрения задач сегодняшнего и даже завтрашнего дня, он увидел бы много ценного в предложении инженера Лопаткина. Что, скажите, лучше - пищаль, заряжающаяся с дула, или пулемет? Конечно, пулемет! А ведь инженер Лопаткин предлагает нам как раз пулемет! Он устраняет орудийную прислугу, которая заряжает сегодня ваши пищали, товарищи центролитовцы! Он заменяет ее пулеметной лентой, дает нам экономию и скорострельность. А? Разве не так, товарищ Лопаткин?
     Дмитрий Алексеевич, радостно удивленный, поспешно закивал.
     - Погодите радоваться, автор, до вас еще не дошло, - сказал Галицкий и повернулся к Фундатору. - Да-альше! Вы говорите, отбел. Вы говорите - теория. Да разве не видно каждому, что предложена гибкая схема, которая позволяет нащупать практически нужный температурный режим! Лопаткин нащупает его гораздо быстрее, чем вы, товарищи теоретики. Потому что решение-то рядом! Он даст нам трубы, а вам - исходные данные, и вы по ним напишете диссертации!
     Все захохотали. Генерал, развеселясь, обмяк, чертил на листе карандашом и качал головой. Когда в зале затихли, Галицкий направил на Дмитрия Алексеевича острые черные глаза, хищно округлил ноздри и шагнул к нему.
     - Однако есть в вашей идее, товарищ изобретатель, жесткое "но", результат вашего, так сказать, отшельнического образа жизни. Мысль обязательно надо скрещивать, иначе она вырождается. Я имею в виду ваш безжелобный ковш-дозатор. Он эффектен, и его доцент Воловик не замедлил "творчески преломить". Он сразу же "оттолкнулся" от него, попросту говоря, слямзил. А ведь вытащил он, товарищи, пустой кошелек!
     В зале засмеялись.
     - Почему пустой? А вот почему. - Галицкий схватил мел, присел перед доской и, стуча, стал писать громадные цифры и буквы. - Ферростатический напор, - приговаривал он при этом, - температура полученного из вагранки металла... время заливки металла... скорость вращения... Вы знаете, что получится с вашим коротким желобом и с наклоном формы? Металл не дойдет до конца формы, начнет твердеть, и мы получим неправильную геометрию трубы.

/ Полные произведения / Дудинцев В.Д. / Не хлебом единым

Смотрите также по произведению "Не хлебом единым":

• Краткое содержание