• Сочинения
  
• Краткие содержания
  
• Полные произведения
  
• Характеристики
  
• Биографии
  
• Критика
  
• ГДЗ
  

/ Полные произведения / Дудинцев В.Д. / Не хлебом единым

Не хлебом единым [28/28]

Скачать полное произведение

    Академика еще не было. Президиум, который был намечен и оповещен заранее, собрался за кулисами - множество новых кителей и черных костюмов. Здесь был генерал - директор Гипролито, в стороне Дмитрий Алексеевич заметил желтое и умное лицо и новый китель Дроздова. От группы к группе переходил застегнутый на одну пуговицу Вадя Невраев. Он подошел к Дмитрию Алексеевичу и сердечно пожал ему руку, сказав: "Смотрите-ка, старик Флоринский не приехал!"
     Потом в зале раздался жаркий грохот. Все встали. Это появился академик. Он медленно шел по центральному проходу к сцене. Свита - генералы с лампасами и ученые в черных костюмах, и среди них черная гора с желто-белой верхушкой - Авдиев; свита шла за ним, как взвод музыкантов, улыбаясь, шевеля губами, неслышно ударяя в ладоши. А сам академик - розовый здоровячок, с небольшой плешью и с остро торчащими вверх концами усов - раскланивался и улыбался направо и налево.
     Президиум взошел на сцену. Дмитрий Алексеевич сел с краю, в третьем ряду. Кто-то далеко впереди него объявил вечер, посвященный чествованию академика Петра Венедиктовича Саратовцева, открытым. Кто-то еще дальше поднялся, прошел на другой конец сцены, к трибуне, и начался доклад о научных заслугах академика. Академик, оказывается, написал много трудов и еще в 1928 году разработал некоторые важные проблемы, которые до сих пор не утратили своей ценности. Кроме того, он заложил основы той теории, которая позволила затем прийти к решению...
     - Петр Бенедиктович, славный наш юбиляр, - шамкая, с проникновенной дрожью читал докладчик на трибуне, - постоянно являл нам... да, благородный пример принципиальности и научной объективности. Он умеет понять ошибки молодых и, поправляя их, щедро раздает чистое золото своего драгоценного опыта...
     Где-то в зале слушала эти слова и Надя. Она должна была бы уже прийти. "Как бы пробраться в зал?" - подумал Дмитрий Алексеевич.
     Стараясь не скрипеть половицами, он прошел за кулисы, открыл фанерную дверь. За дверью была лестница и по ней мелко и мягко семенил вниз Вадя Невраев. Он что-то жевал, лицо его было краснее обычного. Увидев Дмитрия Алексеевича, он будто остолбенел - затих, затем показал бутерброд с колбасой и молча несколько раз ткнул пальцем вверх. Потом подошел вплотную, дохнул винцом и опять настойчиво показал пальцем на лестницу и вверх.
     - Только вам сообщаю. По дружбе. Идите скорей! - и он уплыл за фанеру, в президиум.
     Дмитрий Алексеевич поднялся на третий этаж. Здесь тоже была маленькая, чуть приоткрытая дверь, но за нею виднелась не фанера. Там сверкали стеклом и никелем, белели камчатным полотном два длиннейших стола, приготовленных для юбилейного банкета. Вокруг них хлопотали люди в белых куртках - одну за другой приносили и ставили на столы вазы с апельсинами, словно зажигали один за другим уличные фонари.
     - Можно пройти через зал? - спросил Дмитрий Алексеевич у одного из них и, получив разрешение, быстро прошел вдоль столов на тот конец, к главной лестнице.
     Еще сверху он увидел все три входа в актовый зал с открытыми настежь дверями. "Дорогой Петр Бенедиктович! - звонко донеслось оттуда вместе с волнами теплого, обжитого воздуха. - В день вашего восьмидесятилетия мы, научные сотрудники и служащие института, с чувством глубокой благодарности шлем..."
     Бесшумно ступая, Дмитрий Алексеевич сошел по лестнице, приблизился к центральным дверям и увидел Надю. Прислонясь к блестящему, крашеному откосу двери, держа под мышкой сумочку, она слушала оратора. На ней был ее темно-серый с сиреневым отливом костюм - уже не новый. Свои темные, с бронзовыми струями волосы она свернула на затылке в тугой и длинный пучок, и вокруг него, как и раньше, как и в юности, витала непокорная, золотистая дымка.
     Дмитрий Алексеевич подошел к Наде и осторожно взял ее под руку. Она не вздрогнула, не оглянулась! Она порозовела чуть-чуть и прижала его руку. Целая минута прошла - и вот она медленно повернула к нему лицо. Оно было грустное, и в глазах был все тот же, знакомый Дмитрию Алексеевичу вопрос.
     Вокруг них не было никого. Он спокойно подал Наде письмо Жанны. Она прочитала, подняла на Дмитрия Алексеевича глаза.
     - Уехала?..
     - Уехала.
     И они замолчали. Стали смотреть на сцену. Там, на трибуне, негромко, но внушительно Вадя Невраев читал приветственный адрес министра и посматривал при этом на академика. Юбиляр слушал приветствия стоя. Сам министр неподвижно сидел в центре президиума, и был он в эту минуту больше чем когда-нибудь похож на портрет Бетховена.
     Вадя дочитал адрес, сошел с трибуны, передал папку академику и хотел было пожать его руку и даже подался вперед, чтобы поцеловать заслуженного человека, но наткнулся вдруг на его несколько округлую, но все же крепкую спину. Академик, взяв красную, с золотыми буквами папку, торжественно направился к министру. Само собой очистилось в рядах президиума место для встречи двух больших людей. Они встретились, троекратно поцеловались. Тут же неожиданно вспыхнул магний фотографа, и весь зал загремел, загрохотал. "Очень хорошо, очень, очень хорошо!" - сказал кто-то неподалеку от Дмитрия Алексеевича.
     - Я тут надумал одну вещь, - сказал Дмитрий Алексеевич в этом шуме, притягивая к себе мягкий, уступающий локоть Нади. Сказал и умолк.
     - Ты что? - она оглянулась.
     - Я надумал одно дело. Мы же все-таки с тобой не первый день... Надо бы к венцу, а?
     Она ничего не сказала.
     - Надюша... Я серьезно предлагаю. Руку и сердце, - он неловко улыбнулся.
     Она закрыла глаза, губы ее чуть-чуть вздрогнули. Она словно бы перевела дыхание и тяжело посмотрела на Дмитрия Алексеевича.
     - Мне, знаешь, что показалось? Мне показалось, что ты только сейчас это надумал... Она уехала, и ты... так у тебя получилось. Ты имей в виду, я не требую, не прошу. Ничем ты не связан. Ничем! Говори только со мной всегда правду, как ты до сих пор говорил... Я ведь и так твоя жена... Я же знаю, что ты меня... любишь, но не так...
     И она уткнулась в уголок, между ним, и стеной.
     - Надя! - зашептал он ей. - Надя! Успокойся, милый! Ты чего!
     - Ничего, - шепнула она, копошась пальцами в его рукаве.
     В эту минуту вдали на сцену поднималась делегация из трех человек, неся на полированной доске модель какой-то машины. Модель была установлена перед академиком на стол президиума. Один из делегатов наклонился над ней, что-то тронул, и машина не спеша задвигала своими рычагами и завертелись, замелькали ее колеса.
     Зал ответил на это дружными аплодисментами, и в ту же минуту Дмитрия Алексеевича словно подменили. Рука его стала жесткой. Он изумленно замер, будто вдруг прозрел, не то улыбаясь, не то собираясь закричать.
     - Что делается! - шепнул он. - Неужели ты не видишь?
     Что Надя видела? Вдали на столе президиума что-то, поблескивая, вращалось, и весь зал и президиум дружно аплодировали.
     - Машина-то! Это же револьверная! Шестистволку преподнесли академику! Урюпинскую! Миллионы, понимаешь? Миллионы с того света вышли на стол. Угробленные!
     Ничего не подозревавший директор какого-то далекого завода старательно готовил этот дар. До него еще не дошли из Москвы вести о машине Лопаткина, и он, наверно, не прочитал еще приказа "три двойки". И вот поднес академику как раз то, о чем полагалось сегодня молчать!
     Модель продолжала свое дело - поворачивала барабан и целилась в президиум по очереди всеми шестью патронами. Петр Бенедиктович побагровел, посмотрел на нее боком, потом с ядовитой благодарностью взглянул на Авдиева, и усы его начали дрожать. Дроздов чуть заметно улыбался, но аплодировал. Авдиев хлопал своими толстыми руками, наклоняясь к соседу, и что-то говорил ему, гневно кивая на блестящую машинку, встряхивая желто-седыми кольцами волос. А в общем, понимали все это немногие - восемь или десять человек. Еще человек двадцать догадывались об ошибке директора, но эти не подавали виду - усердно хлопали. А весь зал гремел. Что ни секунда, то громче: потому что имя академика было известно каждому, минута была торжественная, машина занятно мерцала на столе, работала сама, без посторонней помощи, олицетворяя собой технический прогресс. В зале почти никто не видел горькой стороны этого торжества.
     "Ну, а я? - думал Дмитрий Алексеевич. - Что же, и мне закрыть глаза? Вот я наконец вижу невидимый град Китеж. Видят его только сами китежане... и вот я. Если я выйду сейчас туда и скажу: вот что это за машина, - меня никто не захочет слушать! Будут смотреть на меня, как Заря тогда смотрела, - и он почувствовал на миг, что краснеет. - Что же, выходит, что после такой долгой борьбы я победил только для одного себя? Значит, верно, "эгоист"? Неужели для _них_, сидящих здесь, я не сумел разогнать тумана, не вооружил хоть чье-нибудь зрение?"
     А Надя смотрела на него и качала головой. Потом осторожно взяла его за руку, вывела из невидимого города.
     - Может, вернемся к первому вопросу? - сказала она, тихо смеясь.
     - К какому? - Дмитрий Алексеевич встрепенулся.
     - Ты уже забыл... Ты ведь предлагал мне руку и сердце. Руку я вот держу, а сердце где?..
     - Вот сердце, - сказал Дмитрий Алексеевич, прикладывая ее руку к своей груди. - Вот оно. Слышишь, как колотится?
     - Да... - задумчиво проговорила Надя. - Придется принять это сердце... Оба мы с тобой такие. Сломанные, как говорит Дроздов. Сломал он нас с тобой. Куда же мы денемся друг от друга?
     - Слома-ал? - сурово вдруг пропел Дмитрий Алексеевич. - Ну нет. Он только нас высоко настроил, как две струны. Он нас свел, показал друг другу. Спасибо ему...
     - Ты правду говоришь?
     - Ну, конечно, правду! Ну верно, герой романа во мне как-то устал или заболел... Я сам чувствую, что не похож на юного де Грие... Один только изобретатель, драчун во мне сейчас...
     - Ах ты, беда моя... Вот и хорошо! Значит, я буду уверена, что ты мне не изменишь. Милый Дмитрий Алексеевич! А _мне_ можно будет любить тебя?
     Она думала, что он этого не видит, и быстро прижалась губами к его рукаву. Но он увидел это. Слезы бросились ему в голову, закипели в глазах. Он схватил ее за локоть, вытащил из зала за дверь и прижался щекой к ее мокрой щеке. И она засмеялась.
     - Пойдем? - и за руку повела его вниз по лестнице.
     Внизу он подал ей пальто, оделся и сам, и они, чувствуя необыкновенную легкость, держась палец за палец, выбежали на улицу. 7
     И опять они тихо прогуливались по каким-то переулкам, под какими-то деревьями, уходящими в зимнюю ночную высь - как в тот вечер, на Ленинградском шоссе. И Надя, держась за его локоть обеими руками, смотрела вниз, сравнивала его шаги со своими. Минутная необыкновенная легкость оставила их, оба далеко ушли в свои мысли. "Что же дальше!" - думал Дмитрий Алексеевич, начиная ненавидеть свой нынешний тихий и спокойный плот - именно за эту бестревожную ясность будущего. Раньше, в дни борьбы, он был не то чтобы счастливее, но моложе. И сегодня, с этой своей спокойной позиции, он вдруг полюбил бесконечную суровую дорогу с ее верстовыми столбами, - к сожалению, уже пройденную.
     И Надя думала почти о том же. Она посматривала на Дмитрия Алексеевича и твердила себе: вот наконец он отдохнет. Тревожный человек станет спокойным, его нервная зоркость, его готовность к схватке - все это теперь ни к чему. И, может быть, даже оттенок сожаления проникал в эти мысли: "пробужденье на мглистом рассвете", - это уже никогда не повторится...
     Так они прошли весь центр - сначала наобум, по запутанным московским переулкам, потом через три площади, словно через Азовское, Черное и Средиземное моря, - и где-то около Манежа вспомнили о том, что вечер еще не кончен: у Дмитрия Алексеевича в кармане лежали два билета на юбилейный банкет. Шел уже одиннадцатый час.
     - Опоздали немножко... Пойдем посмотрим! - сказал Дмитрий Алексеевич.
     "Веди меня куда захочешь, - сказали ему глаза Нади. - Только дай мне хоть на секунду взглянуть на наше завтра".
     Серая машина с шахматным пояском подвезла их к подъезду института. Они прошли в пустынный вестибюль и сразу услышали ликующий рев трубы и долетающее сверху, как легкий ветер, шарканье вальса. Не спеша они сняли пальто, вышли к мраморной лестнице, к зеркалам, и здесь Надя вдруг остановилась, схватила своего _мужа_ за руку.
     Впереди, чуть повыше, на площадке металось что-то черное, какая-то тень. Можно было подумать, что это обезьяна, убежавшая из клетки, бросается на зеркала, ищет выхода. Это был Леонид Иванович. Он расхаживал, кружил по площадке и курил. Круги его сегодня были особенно искривлены и замысловаты. Он и Надю не заметил, когда она, гордо потупя глаза, прошла мимо него. Нет, кажется, заметил, сощурился на миг ей вслед и снова заколесил.
     Надя сразу узнала эти кривые круги. Они свидетельствовали о высшем деловом волнении Дроздова. Но что же, какая страсть заставила его уединиться здесь на площадке?
     И вдруг Надя вспомнила:
     - Да, я же видела сегодня здесь наших, музгинских! Как это они сказали... Да, беспроволочный телеграф передал сегодня новость. Дроздова готовят в замы, на место Шутикова. Официальных известий еще нет, но говорят, будто решено... Он сам тоже, наверно, только что узнал.
     Не сговариваясь, они оглянулись вниз, туда, где продолжала метаться между зеркалами черная тень. И дальше, вплоть до самого входа в актовый зал, оба думали о Дроздове. Но тут за открытыми настежь высокими дверями по-особенному весело взревел оркестр. Там за порогом кружилась, текла в одну сторону тесная и разгоряченная карусель танцующих, вынося из своей середины на край черные костюмы, бархатные платья, голые руки, проборы, лысинки, золотистые гнезда женских причесок.
     Постояв у дверей, Дмитрий Алексеевич и Надя поднялись на третий этаж, туда, где был зал меньший по размеру, но для многих более привлекательный. Здесь по-прежнему сверкали стеклом и никелем, белели полотном два стола, но стройность сервировки была основательно нарушена, вазы стояли без апельсинов, как погашенные фонари, и за столами почти никто не сидел. Мужчины в черном и в серых кителях группами и парами прогуливались По залу, стояли у окон, в нишах и у раскрытых настежь дверей - курили и наполняли зал ровным веселым жужжаньем.
     Нет, и за столом еще сидел кое-кто. В дальнем - председательском конце, где два стола соединялись перемычкой - там даже собралась небольшая компания. В центре ее сидел академик Саратовцев. Из-за его плеча виднелась рыжая голова Авдиева. Там же стояли генерал - начальник Гипролито, заместитель министра - временный преемник Шутикова, Вадя Невраев с багровым круглым лицом, солидный Фундатор и остроносый, белесый Тепикин. И еще там стояли несколько человек, которые имели _багаж_, достаточный для того, чтобы без приглашения подойти и, наряду с известными деятелями, слушать академика и смеяться тому, что он говорил. Поодаль собрались тонконогие молодые люди, которые не имели еще достаточного багажа. Они взирали издалека и улыбались, должно быть зная, о чем говорит академик. Но перейти мертвое пространство не осмеливался никто. Не так-то легко их пройти, эти пятнадцать шагов...
     Петр Бенедиктович, розовый от многих тостов, держал в вытянутой руке вилку - остриями вперед. Левая рука его была слегка поднята, как полагается при фехтовании, и отведена назад. Усы академика грозно смотрели вверх. Он рассказывал о поражении некого барона - не о том известном поражении, что было нанесено ему Красной Армией, а о другом, более раннем, свидетелями которого были только секунданты...
     - Дмитрий Алексеевич! Товарищ Лопаткин! - закричали в это время в противоположном, дальнем конце зала. - Идите к нам! Сюда!
     Там, в нише, собралось общество подвыпивших конструкторов из Гипролито, и душой его были Крехов и Антонович.
     Дмитрий Алексеевич и Надя подошли. Кружок раздался пошире. Крехов взял Дмитрия Алексеевича за рукав, притянул к себе.
     - Каково! - он понизил голос, но так, чтобы весь кружок слышал. - С подарком-то что получилось! С машинкой! Ай-яй-яй! Видали лица?
     - Особенно у вашего любимца, - весело заметил Дмитрий Алексеевич.
     - Вы о ком?
     - О ком же! Все о том, который пришел в лаптях, уперся лбом и раздвинул все и вся!
     - А-а... Я действительно... Было, было такое. А я не жалею! Новое сознание тем прочнее и светлее, чем дольше сидел в вас обман...
     - Не в нас, а в вас, - заметил Антонович.
     - Ну да, во мне. Правильно. Да, ты прав. Я сегодня смотрел на сцену и сек в себе пятидесятилетнего мальчишку, который так долго молился на этого деревянного, понимаете, идиотского бога...
     - Ну ладно о боге, - сказал Антонович. - Мы отпускаем ваши грехи. Вот что, Дмитрий Алексеевич, тут мы спорили. Подтвердите нам - здесь товарищи не верят, что Галицкий отказался от награды...
     - Это и я знаю, - перебила его Надя. - Он мотивирует тем, что скоро будет получать орден за выслугу лет. Я читала его письмо. "Я сделал то, что должен был сделать всякий порядочный человек, тем более коммунист", - так он написал "Если я возьму еще и эту награду, то получится, что, занимаясь делами Лопаткина, я смотрел в корень, выгадывал что-то для себя..."
     - Чепуха! - сказал Дмитрий Алексеевич. - Это он перегнул.
     - Вообще оригинальное рассуждение, - заметил Антонович. - Не часто такое услышишь. У нас не принято ложку мимо рта проносить.
     - Он заслужил обе награды, - сказал Дмитрий Алексеевич. - И ту и другую.
     - Я поддержал бы его рассуждение, - продолжал Антонович с упрямцей. - Награды нельзя обесценивать. Не так уж наша Россия, товарищи, бедна честными людьми, чтобы их искать днем с огнем и награждать только за то, что они не сбились с пути, ровненько служили. Нет, если награждать, то за выдающиеся дела или за многолетнее служение, в котором каждый день ты себя ведешь так, как Петр Андреевич, - помните? - он обратился к Крехову и Наде.
     - Венедиктыча повели спать! - сказал Крехов, повернулся и громко захлопал в ладоши.
     Весь зал разразился треском аплодисментов. Буря передалась на лестницу. Музыка внизу смолкла. Академик, стоя посреди зала, несколько раз приложил руку к груди, поклонился во все стороны и проследовал в сопровождении аплодирующей свиты к лестнице и вниз. Оркестр нестройно, но весело сыграл туш, и все мало-помалу стало успокаиваться.
     Когда буря улеглась, Крехов широким жестом вожака пригласил всю компанию к столу - продолжать то, что было уже начато.
     - А то сейчас займут, - пояснил он, когда все уселись, и постучал своим золотым кольцом по рюмке. - Всех, кто хочет с нами выпить, прошу сюда...
     - Или сюда! - раздалось сзади Дмитрия Алексеевича. Он обернулся и увидел почти рядом с собой за соседним столом сухонький затылок Тепикина. А из-за покатого тепикинского плеча с другой стороны стола на Дмитрия Алексеевича пристально смотрел глаз Шутикова. Этот глаз, чуть уменьшенный стеклом очков, был добродушен!
     - За здоровье лосося! - крикнул Шутиков, поднимая маленькую рюмку. - Товарищ Лопаткин! За здоровье мощного лосося!
     Дмитрий Алексеевич поблагодарил его, кивнул, - и Шутиков выпил один. Вытер рот салфеткой, что-то шепнул своему соседу Фундатору. Там справа и слева от него собрался почти весь Китеж!
     - А, вот кто у нас сосед! - закричал Тепикин, дружески оборачиваясь, обнимая спинку стула. - Давно тебя не видел. Поздравляю, Дмитрий Алексеевич! Ну и кашу же ты заварил!
     - Ничего, потомки расхлебают, - жуя, добродушно ввернул Фундатор.
     - Зачем же потомки? - заговорил Шутиков, лукаво просияв. - В этой каше, товарищи, есть кусочек хорошего мяса - машина Дмитрия Алексеевича. Вот этот кусочек и достанется потомкам...
     - Правильно, товарищ Шутиков, - негромко, но внятно заметил кто-то из молодых инженеров из компании Крехова. - А остальное съедят не потомки, а современники. Все съедят! Они у нас терпеливые, а?
     - Не о-о-чень, - протянул Шутиков. - Вот Дмитрий Алексеевич, о нем этого не скажешь. Он, что не по вкусу, не станет есть. Не-хе-хет, товарищи, не пройдет! Сами ешьте свою кашку!
     И весь Китеж, вся их компания засмеялась.
     - Хе-хе-хе! Ешьте, ешьте!
     - Не подави-хе-хе-тесь!
     Как будто речь шла не о них, а о ком-то третьем, кто и должен был съесть до дна всю кашку!
     - Послушай-ка, товарищ Лопаткин, - громко сказал вдруг Тепикин. - Ты сегодня победитель. И мы все поражены, как ты сумел пройти насквозь огонь и воду. Но натура у тебя, дорогой товарищ, эгоистическая. Ты единоличник. У нас в одиночку бороться - до тебя я сказал бы - невозможно. А сейчас говорю - трудно. Коллектив - он и поможет, и защитит, и заботу проявит, и материально вовремя поддержит... Чурался, чурался ты коллектива. А мы ведь всегда готовы протянуть тебе...
     Глаза китежан заблестели. "Э, да ты, оказывается, не такая простая штучка!" - подумал Дмитрий Алексеевич и оглянулся. Его кружок еще больше увеличился, здесь тоже блестели глаза - народ был молодой, почти студенты. Восемь лет назад, когда контуры машины Дмитрия Алексеевича в первый раз легли на ватман, эти молодые люди, пожалуй, заканчивали десятый класс.
     Дмитрий Алексеевич задумался на миг. Он вспомнил об Араховском и о молодом человеке, изобретателе литейной машины с магнитными полями. Их дело можно было считать выигранным - Дмитрий Алексеевич давно уже принял нужные меры. Но тут из самых тайных глубин памяти вышел профессор Бусько со своими стеклянными пузырьками. Его открытие исчезло без следа. И еще Дмитрий Алексеевич подумал о том неизвестном счастливце, таком же молодом, как эти, что сидят здесь, который, может быть завтра, найдет эту потерянную мысль. Понесет ее людям! Побежит молодыми ногами по обманчивой дороге: она покажется ему такой короткой! Он помашет своей семнадцатилетней девочке, окруженной сиянием, скажет: погоди, я только добегу - вон до того столбика! И пойдет - от версты к версте. На восемь лет... А может, и исчезнет, как Бусько...
     Дмитрий Алексеевич подумал об этом и вдруг заметил, что тихий плот его понесло быстрее.
     - Мы к вам не руки протягивать... за материальной поддержкой, мы с вами драться будем, - сказал он, и было непонятно, что загорелось в его глазах - озорство или скрытая ненависть. - А сейчас мы будем дразнить вас, как делали бойцы в старину - чтоб злее...
     - Так мы ж тебе и наставим синяков!
     - Сегодня нуждаемся в примочке не мы... - заметил Антонович.
     - Ты-то чего, интеллигентный инженер? - Тепикин ласково на него посмотрел и опять обернулся к Дмитрию Алексеевичу. - А ты, товарищ Лопаткин, зря тут... Лучше давай разопьем мировую. Ради приличия старой дружбы. Нам пора на покой, кости старые холить, раны заживлять? "Победу" теперь покупай. Дачу...
     - Телевизор... - подсказал кто-то из молодых.
     - Что ж, и телевизор. Вещь неплохая...
     - Не единым хлебом жив человек, если он настоящий, - прозвучал в тишине голос Дмитрия Алексеевича.
     - Ты теперь добился, чего хотел, - продолжал Тепикин, словно не слыша. - А молодые пусть их дерутся...
     - _Ты скажи_ лучше, Тепикин, что это вас угораздило так подвести своего юбиляра? - вдруг спросил Дмитрий Алексеевич с тем же выражением озорства и ненависти.
     - Ты про что?
     - Про вашу хитрую машинку...
     - А... - Тепикин приоткрыл рот, но тут же спохватился, махнул рукой. - Ты лучше ответь на мой вопрос. Вот такое я тебе задам, - гремя стулом, он придвинулся поближе к Дмитрию Алексеевичу. - Вот ты, товарищ Лопаткин, теперь будешь их светлость начальник конструкторского бюро. И представь, твой подчиненный, тот же Крехов, придумает чего-нибудь лучшее...
     - Вам этот вопрос кажется каверзным, - сказал Дмитрий Алексеевич.
     - Погоди... Я уверен, если Крехов родит, ты сразу начнешь сочетать общественные интересы с личными. Знаешь, так это... гармонически!
     - Ха-а-а! - дружно разразился весь Китеж.
     - Вы, конечно, будете разрабатывать и это, - добродушно вставил Фундатор. - Не под своей вывеской - под вывеской "КБ Лопаткина"! Машина будет называться "Л-2"!
     - Я смотрю на вас с Тепикиным, - сказал Дмитрий Алексеевич, - и прихожу к выводу, что вас, к сожалению, невозможно оскорбить... Вы сидите в надежной крепости. Она сделана из такого, простите меня, кирпича!..
     - Вы проще, проще! - крикнул Фундатор краснея.
     - Да чего тут... У вас огромное преимущество! Вы себя срамите беспощадно - и не чувствуете! Погодите, я вам разъясню. У меня есть знакомый слесарь, Сьянов, дядя Петя. Подите и похвалите его за деталь, которую сделал не он. Он немедленно откажется от ваших похвал - у него есть своя рабочая гордость и честь. Он бы плюнул сейчас и ушел, услышав это ваше "Л-2". Но вы, я вижу, и сейчас еще не понимаете меня...
     - Ладно, не намекай, - сказал Тепикин. - За это дело министр с нами рассчитался сполна...
     - Я не об этом вам... Но спасибо, что напомнили - мы-то еще с вами не рассчитались. Министр вам легонько всыпал, а мы будем с вами обходиться иначе.
     - Ну, ну... Раз ты такой драчун, раз тебе понравилось, подставляй скулу... Ты, конечно, не обидишься на меня за мои слова? Я когда выпью - мне море по колено, - и Тепикин, добродушно махнув рукой, посмотрел на Дмитрия Алексеевича безоблачными глазами. - Люблю побеседовать, пошутить с хорошими ребятами за стопкой.
     И за его простоватой улыбкой проглянула на миг огромная выдержка, тренировка зрелого бойца.
     - На этот счет и я любитель, - ответил ему Дмитрий Алексеевич серьезно. - О, мы с вами так ли еще будем шутить! Нас теперь побольше стало.
     - Это верно, побольше. На обеих руках придется пальцы загибать. Ударная бригада! Чего хорохоришься, сектант? Ты видел, Венедиктыча сколько народу чествовало?
     - Вы о завтрашнем дне подумайте. Ведь машинка-то липовая! Публика умеет и свистеть. Узнает - не посмотрит и на усы. Вот идет сюда Василий Захарович, у него, я вижу, тоже хорошее настроение...
     Действительно, сюда, к этому концу стола, двигался громадный детина в черном - Авдиев. Он издалека увидел Дмитрия Алексеевича, пухлая, крапчатая его физиономия заулыбалась. Он остановился, радушно развел руками, словно для объятий, и запел довольно приятным, грудным басом:
     - Мне мнится соперник счастли-и-вый!..
     И двинулся было к Дмитрию Алексеевичу обниматься - напролом, через стулья, через людей. Но тут откуда-то сбоку на него набежал Вадя Невраев, багровый, точно из бани, с непонятной нежностью в дурных голубых глазках.
     - Друзья! - Голос Вади был ошеломлен водкой и несся, не разбирая дороги. - Друзья! Это прекрасный романс! Давайте споем!
     И, глядя на Авдиева, выставив плечо, он затянул:
     - И та-айно, и зло-обно, - здесь он отчетливо погрозил Авдиеву пальцем, - кипящая ревность пыла-а-ает!
     Авдиев даже вздрогнул. Наступила тишина. "Точно попал, - проговорил кто-то в кулак. - Как ворона каркнула". Корифей так и не смог оправиться. Посмотрел вниз, покачал головой, шагнул ко второму столу и там сел в компании с Фундатором и Тепикиным.
     - Плохо ему, - сказал Крехов. - Эта ворона зря не каркнет.
     В час ночи, когда гости начали разъезжаться, Дмитрий Алексеевич и Надя через распечатанную кем-то дверь вышли из душного зала на балкон, лунно-белый от свежего снега. Оставляя черные следы на нежном снегу, они подошли к каменному барьеру. За ним внизу, под горой, вдали, как под ночным самолетом, темнела земля, испещренная множеством огней. Смахнув снежную пыль с серой гранитной плиты, Дмитрий Алексеевич налег на нее, задумался глядя вдаль, в темноту.
     - Ты о чем думаешь? - спросила Надя.
     - О многом. Вот... об этом, обо всем... - Дмитрий Алексеевич чуть заметно кивнул в темноту. - Ты как, не устала?.. Если я тебе скажу: "Пойдем дальше..."
     Надя не ответила. Только приблизилась - и исчезла, потому что ее и не было, а была чистая речка, чтоб он мог напиться и смочить лицо на своем тяжелом пути. Он понял это. Еще тяжелее навалился на гранит, двинул плечом, словно поправляя свой груз перед дорогой - чтоб удобнее лежал. Плечо его стало теперь мощным, но и груза прибавилось. Это был груз новых забот - забот о людях.
     "Вы станете еще и политиком!" - вспомнил он слова Галицкого. Может быть, в первый раз он по-настоящему понял этого человека, который с недавнего времени стал для него как бы старшим братом. И хоть машина Дмитрия Алексеевича была уже построена и вручена, он вдруг опять увидел перед собой уходящую вдаль дорогу, которой, наверно, не было конца. Она ждала его, стлалась перед ним, манила своими таинственными изгибами, своей суровой ответственностью.

/ Полные произведения / Дудинцев В.Д. / Не хлебом единым

Смотрите также по произведению "Не хлебом единым":

• Краткое содержание