• Сочинения
  
• Краткие содержания
  
• Полные произведения
  
• Характеристики
  
• Биографии
  
• Критика
  
• ГДЗ
  

/ Полные произведения / Дудинцев В.Д. / Не хлебом единым

Не хлебом единым [7/28]

Скачать полное произведение

    - Я много думал об этом, Дмитрий Алексеевич, - сказал Урюпин, издалека с сомнением глядя на чертеж, и даже как будто зевнул. - Можно попробовать. Правда, придется в четырех местах ставить цилиндры. Валерий Осипович, давайте прикинем, как оно там...
     И, сказав это, он подошел к станку, подбоченился и карандашом прямо на редукторе провел несколько неуловимо слабых линий.
     - Вот примерно так должно быть. Развейте это дело, Валерий Осипович.
     Затем он добродушно толкнул Дмитрия Алексеевича - так, мимоходом. Шутя сунул карандаш в карман его кителя и неторопливо стал пробираться к своей перегородке, останавливаясь то у одного станка, то у другого.
     Максютенко наколол на доску новый листок ватмана и, набив трубку, ушел на крыльцо поразмыслить. Задумался и Дмитрий Алексеевич. Несколько минут просидел он перед "комбайном" Максютенко, ощупывая пальцами лоб. Подозрительность его вспыхнула, но опасности он не видел. Ему захотелось курить, и, достав кисет, он свернул из газеты с самосадом толстую цигарку. Облизал ее, вышел в коридор, закурил. Белый дым перехватил ему дыхание. Он затянулся еще и еще раз. Потом Дмитрий Алексеевич спустился вниз, вышел на крыльцо и увидел лысую голову Максютенко. Он сидел на ступеньке и что-то чертил карандашом прямо на цементной боковине крыльца. Трубка его хрипела, он был увлечен и не заметил Дмитрия Алексеевича. А тот, постояв немного, подошел поближе и увидел через плечо Максютенко на колючей, серой поверхности круг, нарисованный карандашом, и в нем шесть кружков поменьше. Они были расположены симметрично. Весь чертеж напоминал барабан револьвера.
     - Вот она где настоящая лаборатория конструктора! - пошутил Дмитрий Алексеевич.
     Он сам не знал, насколько верно попали в точку эти слова, и потому удивился, когда Максютенко, захваченный врасплох, побагровел, накрыл ладонью свой чертеж и стал его размазывать.
     - Да бросьте вы! Застеснялся, как красная девица. - Дмитрий Алексеевич присел около него на корточки. - Автору-то вы можете показать!
     - Фу... вот же привычку какую заимел! - Максютенко, все еще красный, достал платок и вытер лоб. - Не могу при людях думать. - Он зачертил карандашом свой рисунок и встал. - Не могу, понимаете... Черт знает что!
     - А что это у вас?..
     - Да вот поршень думаю... для пневматического устройства... это в плане... - он достал свой резиновый кисет, набрал в трубку табаку и, закурив, стал спокойнее.
     - Валерий Осипович, - вспомнил вдруг Лопаткин. - А вы ставили бы тот узел, о котором Коля...
     - Ну да! Я ж и говорю! А дурная голова что-то свое подает, - Максютенко покосился на темное пятно, втертое в цемент, плюнул и наступил на него ногой. - Так и сделаю. Надо пойти в архив, посмотреть этот узел...
     Он передвинул трубку в красных, мокрых губах, утопил палец в пепле и, отставив локоть, ушел, зашаркал в вестибюле. И Дмитрий Алексеевич успокоился. Он увидел, что человек работает над его проектом не за страх, а за совесть - даже увлекся!
     Максютенко действительно принес из архива светокопию - чертеж пневматического устройства и стал "прикидывать", то есть рисовать на листках бумаги подвижную часть машины и _вписывать_ в нее цилиндр с поршнем. Дмитрий Алексеевич был около него, и к тому времени, когда день начал желтеть, они вместе успели "прикинуть" два варианта и дали расчетчикам исходные цифры для вычисления нагрузок на поршень и цилиндр.
     День этот заметно продвинул дело вперед, и Дмитрий Алексеевич ушел из отдела в хорошем настроении. На улице стояла прекрасная предвечерняя тишина. В синем небе, как белое перышко по водной глади, уже плыл полумесяц. Поднимая пыль, в тишине, по улице двигалось стадо. Щелкал кнут, коровы брели навстречу Дмитрию Алексеевичу по дороге, по деревянным тротуарам, заглядывали в открытые калитки. Чтобы пропустить их, Дмитрию Алексеевичу пришлось сойти с досок. Он прижался к забору, пережидая. Теплый запах молока, вместе с пылью, наплыл на него, и тут он услышал шепелявящий, добродушный голос Араховского:
     - Не уступают дороги изобретателю! А? Как вы на это смотрите?
     Дмитрий Алексеевич засмеялся. Араховский, одетый в льняную косоворотку с русской вышивкой, повесив пиджак на одно плечо и держа под мышкой папку, подошел к нему.
     - Вот вы смеетесь, гуманный человек, - все так же добродушно сказал он, подбоченясь и окидывая стадо взором философа. - А ведь это не случай, а явление. Если бы вместо вас на тротуаре стоял их сиятельство господин волк, картина была бы другая! Вот в чем беда...
     Они замолчали, думая каждый о своем. И когда стадо прошло, двинулись не спеша вдоль улицы.
     - Вот так, товарищ изобретатель, - сказал Араховский. - Вы знаете, что вы избрали самую красивую и самую опасную дорожку?
     - Я ее почти всю прошел. Я уже два года...
     - Прошли? Ну, дорогой...
     - Вы не знаете... - перебил его Дмитрий Алексеевич.
     - Я все знаю. Послушайте, что вам говорят. Послушайте, опыта у вас не убавится! Так вот, верьте мне или нет - ваше дело. Но вы не прошли и десятой части того, что для вас заготовила фортуна. Если хотите - я помогу вам сделать один шаг вперед. Если вы, конечно, хотите...
     - Ну, конечно же, хочу!
     - Ах, хотите? Ну так слушайте. Вы ничего не смыслите в проектном деле. Вы не знаете деталей машин. Вам неведом язык чертежей. Не смейтесь, а слушайте, что вам говорят! Того, что вы знаете, достаточно для оформления идеи. Чтобы создать проект, этих знаний уже мало. А для того, чтобы работать с Урюпиным, эти ваши знания - ничего. Вам, дяденька, уже заехали оглоблей в рот, а вы улыбнулись и сказали спасибо. Хорошо, что Колька вас спас! Потому что человек он молодой и сперва говорит, а потом уж думает. Я тоже хочу спасти вас - только солиднее, капитально. Для начала я вручу вам три книжечки страниц по триста, заставлю вас их подзубрить и приму экзамен. Когда вы освоите эти книги, вы сможете увидеть кое-какие палки, которые вам суют в колеса. Будет меньше поломок в пути.
     - Кирилл Мефодьевич, я вас заранее благодарю...
     - Нечего благодарить. Завтра у нас воскресенье? Приходите завтра вечерком ко мне... - Араховский остановился и подал Дмитрию Алексеевичу руку.
     - Простите, а где вы живете?
     - Живу я в домике, против которого мы стоим.
     И Дмитрий Алексеевич увидел знакомый домик 141. Он был теперь весь затянут ползучей зеленью. Сарайчика уже не было видно. Яркая зелень кипела в огороде, желтые светила подсолнухов глядели в одну сторону - туда, где опустилось за дома солнце. Кусты смородины были обсыпаны зелеными и коричневыми ягодами, а на низеньких, растущих в стороны деревцах висели бледные яблочки. В глубине, между березами, белел гамак.
     - Я видел вас здесь! - сказал Дмитрий Алексеевич. - В первый день, когда приехал.
     - Возможно. Я здесь каждый день копаюсь. Это мой, так сказать, сад Эпикура. Видите вон гамак? Там есть еще столик, - Араховский засмеялся и поднял вверх палец. - Прошу завтра в семь.
     На следующий день, когда вечереющие улицы затихли, Дмитрий Алексеевич потянул за проволочное кольцо у высокой решетчатой калитки дома номер 141. Потянул - и в глубине двора раздались угасающие удары в медную певучую посудину. С мирным лаем подбежал к ограде высокой красно-шоколадный сеттер и завилял хвостом. Медлительная, пожилая женщина открыла калитку и пропустила Дмитрия Алексеевича. Кирилл Мефодьевич был в огороде - раскинув руки, полулежал в гамаке. Косоворотка его была расстегнута, он был здесь другим человеком - гордым и гостеприимным хозяином, смотрел героем и не отводил глаз в сторону. На столике, около гамака, лежала вверх обложкой раскрытая книга. "Ньютон. Математические основы натуральной философии", - прочитал Дмитрий Алексеевич и проникся глубоким уважением к хозяину книги.
     - Садитесь в гамак, места хватит, - сказал Араховский. - Марья Николаевна! - крикнул он, оборачиваясь.
     - Знаю, знаю! - донеслось из дома.
     Лопаткин опустился в гамак и почувствовал, что рядом с ним сидит мускулистый и тяжеловесный человек.
     - Кирилл Мефодьевич, сколько вам лет? - спросил он.
     - Давайте торговаться. Сколько вы дадите?
     - Лет сорок восемь?
     - Эк, куда хватил! - Араховский захохотал, обнажив десны. - Хватай выше. Шестьдесят, не хотите?
     - Не может этого быть!
     - А между тем есть. Это все, знаете, отчего? - он засмеялся. - Оттого, что изобретательством не занимаюсь! - протрубил он на ухо Дмитрию Алексеевичу.
     - Не-ет! Какой же я изобретатель? Ваша шпилька здесь не подходит, Кирилл Мефодьевич!
     - Не подходит, говорите? - Араховский нетерпеливо оглянулся на дом, но Марья Николаевна уже несла поднос с графином и тарелками.
     - Несу, несу, - сказала она и поставила поднос на столик.
     - Давайте-ка выпьем, Дмитрий, как вас по батюшке, - Алексеевич. Между прочим, хорошее русское имя. - Говоря это, Араховский налил в рюмки из графина. - Вам повезло. Настоящая разливная. Вчера талон получил. Так, давайте за знакомство...
     Выпив рюмку, Араховский приумолк, веки, его покраснели, он подцепил вилкой ломтик огурца и начал ловко его жевать одной половиной рта.
     - Так, говоришь, не изобретатель? А какого ж черта я привел вас? Не-ет. Изобретатель - каждый человек, который в своей области создает новое. Изобретатели могут быть везде. И в технике и в науке. И вы не скромничайте, вы - самый настоящий изобретатель.
     Он сказал последние слова с особенным весом и посмотрел прямо в глаза Дмитрию Алексеевичу.
     - Так вот: вы избрали тяжелую дорожку. Техника - король. За королем идет свита: хранители знаний, передатчики, популяризаторы. Большинство профессоров, которые учат нас, а сами ничего не создают. Около них вы найдете и изобретателя. Только он идет не в парадных одеждах. Ему перепадают пинки. И вы, Дмитрий Алексеевич, раз вы лезете в эту свиту - приготовьтесь к хорошим пинкам. Я вижу вашу судьбу у вас на лице. Идея ваша очень важна, а судьба - печальна. И вы поймете это, когда проштудируете все, что я вам дам.
     Араховский налил водки в рюмку и выпил не чокаясь. Выпил, горько засмеялся и покачал головой.
     - Да, был и я автором. И у меня есть это... голубенькое, с лентой и печатью. Вид на изобретение!
     - Что же вы изобрели, если не тайна?
     - Изобрел, Дмитрий Алексеевич. Даже сам сначала не поверил. Машина для проходки горных выработок в скале. В скале, понял? У меня и модель действующая была. Я ставил ее перед кирпичной стеной, и она прямо на глазах у почтенной публики проходила ее насквозь.
     - Ну и что?
     - Есть такие стены, товарищ изобретатель, которые никакой машиной не возьмешь. - Араховский опять налил в рюмку, выпил и стал шевелить ломтик огурца в беззубом рту. - Со мной, Дмитрий Алексеевич, говорили открыто: иди в кассу, получи и отойди в сторону. Я не отошел, и мне вежливо переломили хребет. И вы еще услышите открытую речь. Грамотную, гладкую, вежливую, открытую речь.
     - Я все это знаю...
     - Всего вы не можете знать...
     - Ну, догадываюсь Иду на это.
     - Что же вы думаете сделать? Ну-ка, ну-ка... Как вы намереваетесь победить капитализм в сердце Урюпина?..
     - Как-нибудь победим. Народ-то существует или нет?
     - Что такое народ? Народ - это я и вы, и мы все. Одного врага мы с вами видим. Потому что близко прикоснулись. А других, в прочих областях - мы не видим. Там все профессора для нас с вами - архангелы и пророки.
     - А зачем в чужие области вникать? Будем ориентироваться на наших... Раз существую я - значит есть еще люди, такие же, как я. Вот, например, Коля. Да и вы...
     - А кто тебе сказал, что я такой, как ты? Может, я - волк? Возьму сейчас тебя и съем!
     - Видали мы таких волков! - Дмитрий Алексеевич улыбнулся.
     Но Араховский поднял палец.
     - Вы говорите красивые слова, но все это - гарольдов плащ. В жизни все суровее и прямее. Пойдите в наше министерство, в отдел изобретений, или в НИИЦентролит к вашему Авдиеву, и там вы найдете на полках подтверждение тому, что я говорю. Десятки, сотни гробиков - и все ваша братия, изобретатели. Девяносто пять процентов - макулатура, пустая порода, ей и место в гробу. Но пять - настоящий радий, и он там будет лежать, пока не протрубит архангел. Свита ее величества науки - они спецы хоронить.
     - А кто же все-таки вы? - спросил Дмитрий Алексеевич.
     - Я - старый енотишко. Побежденный. Когда-то и я, как вы, выбегал из норы, лез в самую гущу. А сейчас я - енот-калека. Меня спасает только защитная окраска. По принципу "открой глазки, закрой ротик". Ротик закрою и сижу в углу, подальше, хе-хе, от драки! - Он умолк, с минуту сидел, вздыхая, покачивая головой. - Нет, - сказал он вдруг. - Я, конечно, другой. Потому что я не устаю верить. Увидел вас - и надежда затеплилась. И Колька - другой. Правда, еще желторотый, но Урюпин его уже боится. Вот был у нас начальником один светлый человек. Убрали. А сюда - волчка серенького...
     - Урюпина?
     - Да. Вы его еще не знаете. Это во-олк! Люпус! Назначили - и надежда моя погасла. Увидел вас - опять надеюсь. Дмитрий Алексеевич! Помните, как Брюсов сказал: "Унесем зажженные светы в катакомбы, в пустыни, в пещеры", - он не прав! Когда они зажгутся, мы уже не можем их уносить! Вот скажите - что делать с ними, с зажженными светами? Я уже гашу мысли, нашел способ: изобретаю для спиннинга блесну, не задевающую за коряги. Я ведь рыболов. Или по садовому делу придумываю какую-нибудь мелочь. Замечательно! С тем же огнем! Увлекусь - время и проходит. Вы понимаете, какая беда! Мыслитель не может мыслить!
     - Так вот что, Кирилл Мефодьевич, - сказал Лопаткин и положил кулак на столик. - Я вам протяну еще руку. Поняли? Живите и надейтесь...
     - Какой же ты идеалист, как я погляжу! - Араховский с грустной, усталой улыбкой стал смотреть вдаль, в сумерки. - Ах, какой идеалист! - Он покачал головой.
     - Кирилл Мефодьевич, я вам клянусь, что так будет!
     - Клянись, клянись. Спасибо и на том. А пока, раз ты такой, буду помогать тебе я. Хочу тебе заповедать несколько тезисов. Как-нибудь придешь...
     - Кирилл Мефодьевич! Давайте с вами выпьем за зажженны светы!
     - Это как же понимать?
     - А так - за то, что их нельзя ни унести в пустыни и пещеры, ни погасить. За то, что они живучие. Чтоб продолжали гореть. Людям на радость...
     - А кому-то и на муку! Бог с тобой, давай выпьем.
     Араховский выпил, крякнул и, нюхая хлебную корочку, лукаво посмотрел на Лопаткина.
     - Тост идеалистов надо бы занюхивать не хлебом, а хлебной карточкой... Хе-хе, для служащих! 10
     Араховский дал Дмитрию Алексеевичу три книги: "Применение гидравлики и пневматики в машиностроении", "Расчеты в машиностроении", "Детали машин". Дмитрий Алексеевич вспомнил свои студенческие привычки и засел за книги так, как будто готовился к экзаменационной сессии. Через две недели, когда Максютенко справился с пневматическим устройством и отдал его деталировщикам, а сам, приготовив большой лист, стал начисто вычерчивать общий вид, Дмитрий Алексеевич подошел к нему и сказал".
     - Валерий Осипович, я просмотрел ваше решение и не могу признать его удовлетворительным.
     - Какое решение? - мгновенно обернулся Максютенко.
     - Вот это, пневматическое устройство. У вас здесь четыре цилиндра - это сложно. Можно два сделать, я вот дома сегодня набросал.
     - Где же вы раньше были? Вы были здесь!
     - Я читал книгу. Прочитал, и мне стало ясно. А раньше я не знал некоторых вещей. Но вы, как конструктор, должны согласиться...
     - Не знаю... - Максютенко уставился пустыми глазами в окно, медленно розовея. Потом вдруг сорвался и пошел, заюлил между станками к Урюпину.
     Вскоре за перегородкой раздался стальной голос начальника: "Что такое? Какая пневматика? Какие цилиндры? Почему два? Какие книги?"
     Они вышли вдвоем, Урюпин - впереди. Пробираясь между станками, он задел несколько досок и не оглянулся. Он подошел, надвинулся на Дмитрия Алексеевича, как бы требуя ответа за обиду.
     - Что тут у вас? - спросил он, с широким жестом оборачиваясь к Максютенко.
     - Это я все намутил, - сказал Дмитрий Алексеевич. - Это моя работа.
     Он словно не заметил раздражения Урюпина, подвинул ему стул, сел и сам и развернул свой листок.
     - Мне кажется, что Валерий Осипович усложнил конструкцию, поставил два лишних цилиндра. Дело в том, что и эти два будут работать вполсилы, если мы уравновесим оба плеча...
     - Но това-арищ автор! - заныл раздраженно, хоть и сдержанно Урюпин, - Дмитрий Алексеевич! Это мы до морковкина заговенья будем прикидывать да менять? Кто же нам за это будет платить?
     Наступило молчание.
     - Оставить в таком виде, - коротко приказал Урюпин и встал, чтобы быстро и эффектно уйти.
     - Я не подпишу проект, - тихо сказал ему вслед Дмитрий Алексеевич.
     - Но поймите же, поймите! - раздраженно закричал Урюпин, оборачиваясь. Он наклонился и застучал сухой прямой ладонью по чертежу, приколотому к доске Егора Васильевича, и все остро отточенные карандаши старичка посыпались и запрыгали на полу. - Поймите! - кричал начальник, стуча ладонью. - Это деньги, это время, это план!
     - Это относится прежде всего к вам и к Валерию Осиповичу, - сказал Лопаткин, глядя на него холодными глазами. - Вопрос бесспорен. Если он ясен даже мне, то для вас он должен быть элементарно ясным. Я не возражаю, давайте позовем третейского судью, и если он докажет мне, что решении мое гениально и лежит за пределами способностей и знаний рядового конструктора, - я сниму его.
     Это был голос нового человека, и Урюпин умолк. Притих и Максютенко, а техники-деталировщики подняли головы и взглянули на Дмитрия Алексеевича и потом друг на друга.
     - Конфликт! - сказал вихрастый Коля, пробираясь к ним, и с насмешливой улыбкой посмотрел в угол Араховского. - Что тут такое?
     - Правильное решение? - Дмитрий Алексеевич подал ему свой листок.
     Коля взглянул на чертеж, положил его на стол и налег на него локтями.
     - Решение правильное и, мне кажется, наилучшее, - сказал он, зло щурясь и глядя то на Лопаткина, то на Урюпина.
     - А это что? - спросил Дмитрий Алексеевич и развернул перед ним черновой набросок Максютенко.
     - Это? Это вы сделали? - спросил Коля, глядя на Максютенко.
     - Что это такое? - повторил Дмитрий Алексеевич.
     - Это - халтура.
     - Николай, у тебя выражения... - сказал Урюпин, досадливо морщась. - Мы с тобой не на волейбольной площадке.
     - Тогда я скажу по-другому: мяч налево. Переиграть, товарищи, надо. Переиграть! - И смеясь Коля ушел к себе и там еще раз пропел нежным тенором: - Переигра-а-ать!
     И узлы пришлось "переигрывать". В сентябре Дмитрий Алексеевич обнаружил еще два неуклюжих узла и один грубейший математический просчет, в связи с чем опять пришлось переделывать весь проект.
     Но все же наступил день, когда проект - сто шестьдесят листов, тысяча четыреста деталей, двенадцать тысяч размеров - был подан автору на подпись, и Дмитрий Алексеевич, недоверчиво пересмотрев все листы, надписал на каждом свою фамилию. После этого листы пошли в копировальный отдел - на первый этаж. Оттуда через несколько дней Дмитрию Алексеевичу принесли на подпись прозрачные, подрубленные на швейной машинке кальки. Он подписал, и кальки ушли опять вниз - в отдел светокопий, туда, где был дрожащий фиолетовый свет и пахло аммиаком.
     Уже несколько раз выпадал снег, на улице стояла сырая стужа, на деревянных тротуарах налипла и уже начала твердеть грязь, был уже последний серый день октября, когда Дмитрий Алексеевич получил наконец свой проект - уложенный в папку, ясно отпечатанный авторский экземпляр. Урюпин с силой пожал ему руку и сам встряхнулся при этом. Подал ему и Максютенко свою тяжелую и словно увядшую лапу. Потом подошли оба техника и Егор Васильевич. Быстренько пожали автору руку, отошли и, тихо переговариваясь, стали собираться домой, потому что рабочий день окончился.
     - Теперь увидимся в Москве, - сказал бодрым голосом Урюпин. - Я и на вас заготовил командировку.
     Дмитрий Алексеевич поблагодарил, поклонился всем и вышел. Он незаметно для себя пролетел всю Шестую сибирскую улицу и только в конце ее вдруг спохватился: не взял свой экземпляр проекта! "Тьфу!" - в сердцах махнув рукой, он повернул назад. Уже было темно. Он торопился - как бы не заперли отдел.
     Но в отделе горел свет, и дверь был открыта. Дмитрий Алексеевич вошел в пустую комнату, заставленную чертежными "комбайнами", прошел за перегородку и сразу увидел лысину Максютенко и серую волчью шерсть - жесткую шевелюру Урюпина. Голова к голове - они рассматривали небольшой чертеж. Первым услышал шорох старого черного пальто Максютенко. Он поднял голову, увидел Дмитрия Алексеевича и замер, розовея. Потом поднял голову Урюпин и, собрав на лбу множество морщинок, недобро прищурился.
     - Проект забыл, - сказал Дмитрий Алексеевич и, взяв свою папку, лежащую на стуле, повернулся, чтобы уйти. Он нарочно не смотрел ни на конструкторов, ни на их чертеж, чтобы не узнать чужой тайны.
     - Дмитрий Алексеевич! - услышал он, выйдя из загородки, и остановился.
     - Валерий Осипович, скажем? - спросил Урюпин. Максютенко еще больше покраснел. - Скажем! - твердо решил Урюпин и улыбнулся Лопаткину. - Дмитрий Алексеевич! - Вот... подите-ка к нам...
     Дмитрий Алексеевич подошел и сразу понял все. На столе начальника лежал чертеж машины для центробежной отливки труб. И в этот чертеж крупным планом был вписан знакомый кружок и в нем - шесть кружков поменьше, как гнезда для патронов в барабане револьвера. Этот барабан смотрел на него своими шестью глазами, но Дмитрий Алексеевич не смутился, выдержал этот взгляд. Он только почувствовал с досадой, что уши у него начинают гореть.
     - Дмитрий Алексеевич, - начал Урюпин безразличным тоном экскурсовода. - Вот тут мы... вот, так сказать, наша с Валерием Осиповичем попытка отбить у вас хлеб... - он хихикнул, быстро взглянул на Дмитрия Алексеевича и чуть заметно покраснел. - Нет, вы не подумайте только, что мы это делали в ущерб вашей... нашей, совместной с вами... Нет, это мы совсем недавно с Валерием Осиповичем, от нечего делать. Вдруг смотрим, что-то получается! - он опять засмеялся.
     - А зачем говорить-то об этом? - Дмитрий Алексеевич шагнул к столу. - Дайте-ка лучше ваш чертежик. Ага...
     Он долго двигал перед собой листок ватмана. Урюпин молчал, с острым любопытством следил за ним. Максютенко, опустив голову, рисовал на столе кружок, и в нем еще шесть кружков. Дмитрий Алексеевич забарабанил пальцами по чертежу, раздумывая над ним, и, наконец, поднял на Урюпина усталые, улыбающиеся глаза. На Максютенко он смотреть не мог.
     - Мне думается, Анатолий Иванович, что вас постигла неудача. Вот за эту часть машины вы не получите приоритета, потому что это - машина Пикара. Эта машина дает неравномерное охлаждение труб, получается отбел чугуна, чугун становится хрупким. Пикар устроил специальную томильную печь и там отжигал отлитые трубы, чтобы снять отбел. Вы бы хоть со мной заранее посоветовались. В этом-то деле я собаку съел. Так что вот это - Пикар. А этот барабан тоже не содержит новизны, - это видоизмененный питатель из моей машины. Идея та же, но конструктивное решение хуже. У меня можно регулировать температуру изложниц, подбирая их число. Барабан вас связывает: надо иметь обязательно шесть изложниц - не больше и не меньше!
     При этих словах лысина Максютенко еще сильнее порозовела, а Урюпин обескураженно сморщил нос. Дмитрий Алексеевич в первый раз увидел его таким.
     - Я мог бы смягчить свой ответ, - сказал он. - Но я разговаривал с вами как живой справочник. Чувств нам лучше не касаться.
     - Это верно! - Урюпин засмеялся, стреляя в Лопаткина глазами. - Ну, ладно. Спасибо за прямоту. До встречи!
     На обратном пути Дмитрий Алексеевич зашел к Араховскому попрощаться. Кирилл Мефодьевич провел его в большую комнату, слабо освещенную лампой в широком абажуре из плотного, выцветшего оранжевого шелка. Они уселись за столом друг против друга. Дмитрий Алексеевич почувствовал на себе острый и веселый взгляд Араховского. Кирилл Мефодьевич, сидя в темноте, шевелил губами, собираясь поддеть гостя.
     - Урюпин и Максютенко сделали машину для литья труб, - сказал Дмитрий Алексеевич.
     - Что вы говорите! - Араховский налег на стол. - Ну-ка, ну-ка.
     - Больше ничего. Рабочий орган - по схеме Пикара, питатель - мой, правда упрощенный. Только что со мной консультировались.
     - Консультировались? Впрочем, на Урюпина это похоже. Смело действует! А что я говорил? Ваша идея, Дмитрий Алексеевич, будет до конца рожать подражателей. Да, чтоб не забыть: возьмите журнал "Металл" за январь - март этого года и просмотрите. Там, по-моему, про вашу машину написал какой-то доцент - Волович или Котович, не помню точно. Я не уверен, но посмотрите. Помню, будто есть такая статья.
     Они замолчали. Араховский отодвинулся назад, в тень, не сводя глаз с Дмитрия Алексеевича. А тот сидел все так же молча и думал: "Чем это мне может угрожать?"
     - Будешь конструктором, - медленно, с удовольствием выговорил наконец Араховский. - Ты не первый. В конструкторских бюро ты найдешь немало бывших изобретателей, вроде меня, которые гасят свои идеи, изгоняют плод. Не верят вообще в возможность изобретательства. И ты - в школу ты учительствовать не вернешься, а конструктором - будешь Хорошая я сивилла?
     - Посмотрим.
     - Слушай теперь мои напутствия. Вот ты приехал в Гипролито, начинается обсуждение, - не кричи, когда увидишь несправедливость. Не возмущайся громко. Прежде всего знай проект у тебя на удовлетворительном уровне. Я просматривал все листы. Но - никаких саркастических улыбок со скрещенными на груди руками! Действовать только наверняка! - басом протрубил он, выставив палец. - Наверняка и молча. Входить в среду, как бурав. Если ты начнешь метаться, прыгать и кричать - ты будешь похож на традиционного изобретателя и с тобой будет легче бороться.
     Он замолчал и опять принялся насмешливо шевелить губами.
     - Учти, - сказал он, помолчав. - Учти, что в НИИЦентролите сидят многолетние спецы-могильщики. Это стоит записать. Вот тебе карандаш и бумага. Этот доцент, который писал про твою машину, - он тоже из НИИЦентролита. И машина эта будет разрабатываться у них. Запиши-ка про журнал. Приедешь в Москву - найдешь в библиотеке. Запиши еще: Авдиев в этом институте - князь. И вообще по ведомству он "всех давишь". Он же и в Орглимашпроме. Ты чувствуешь, чем пахнет? О тебе он хорошо знает, и тебя встретят. Избегай наших научно-исследовательских институтов - там и честные ребята будут тебя бить, потому что верят в своего бога, он им всем заправил мозги. Попробуй найти блокировку с заводской публикой. Понял? - закричал вдруг Араховский, наваливаясь на стол. - Молодой человек, вы идете в бой с монополией Василия Захаровича Авдиева - запаситесь сухарями!
     - А этот товарищ... - Араховский поднялся и ушел в полумрак. - Это будет ваш спутник. - Он вернулся и положил на стол книгу. - Это Лагранж. Первоклассный математик и механик. Настоятельно рекомендую поддерживать дружбу с этим великим человеком. Он вам будет заменять Кирилла Мефодьевича, кхе-кхе-кхе! Пишите мне письма почаще. Я что-то верю в вас.
     Через два дня Дмитрий Алексеевич уехал в полупустом холодном вагоне в Музгу. Вагон скрипел, качался, останавливался и снова трогался. Сутки спустя Дмитрий Алексеевич вышел из него на мокрую от дождя музгинскую платформу. Прождав около станции несколько часов, он перевалился в кузов комбинатского грузовика на круги толстой проволоки. А когда стемнело, уже вытирал ноги у дверей домика Сьяновых.
     С улыбкой, закусив губу, он открыл плотно замокшую дверь. Окунулся в приятное избяное тепло, пахнущее капустной кислотой и просыхающими в печурках шерстяными носками. Хором закричали ребятишки и, соскочив с печи, с кроватей, бросились на дядю Дмитрия. И не ошиблись: каждый получил по кустарной, ярко раскрашенной конфете.
     Последним подошел здороваться дядя Петр. До этого они уже поздоровались радостными глазами - и главное было сказано.
     - Как дела? - спросил Петр.
     Дмитрий Алексеевич молча показал ему папку с проектом.
     - Что же, теперь в Москву?
     - Да. Теперь в Москву.
     За ужином Дмитрий Алексеевич неторопливо рассказывал о том, как разрабатывали и переделывали несколько раз его проект. Поставив на стол сковородку с жареной картошкой, Агафья вдруг вспомнила что-то, вытерла руки и, взяв с подоконника сложенное треугольничком письмо, подала его Дмитрию Алексеевичу. Он развернул треугольник, положил на стол, рядом со сковородкой и, продолжая свой рассказ и запивая картошку мутным морковным чаем, стал читать.
     "Дорогой Дмитрий Алексеевич, - читал он урывками, успевая при этом отвечать на вопросы Сьянова. - Пишу я вам, может быть, в последний раз, потому что мы уезжаем из Музги. Но я не могу не написать вам. Я теперь всегда буду чувствовать себя виноватой..."
     "Нет спасенья, все кается!" - подумал Дмитрий Алексеевич и, прервав чтение, отхлебнув из стакана, пояснил Сьянову, что Урюпин был не только главным конструктором его группы, но и начальником отдела.
     "Не знаю, - продолжал он читать, - поможет ли вам то, что я сообщаю. Я обязана сделать для вас все, что могу, хотя могу-то я очень мало. Но все-таки. Вы наверное знаете, что на нашем заводе делают машину Авдиева. На всякий случай описываю вам ее. Она разбирается на части - трубы, которые называются изложницами. В эти трубы рабочие вручную набивают формовочную землю. А потом изложница опять вставляется в машину и туда заливают металл. Рабочие ругают ее, говорят, что из-за нее цех лишится премий. Потому что, - как говорил у нас один специалист, Галицкий, - в этой машине плохо используется машинное время и много ручного труда. Муж считает, что Галицкий - правая рука Авдиева, он приезжал на завод от НИИЦентролита, и это как раз удивило у нас всех: он говорил, что это не машина, а приспособление для ручной отливки. Теперь самое главное: мой муж, чтобы не подводить Авдиева, решил не шуметь и приостановил официальное испытание. А делаются еще четыре штуки. На них Ганичев будет отливать трубы. И на него-то падают хлопоты о списании убытков. Убытки ожидаются не меньше как в миллион - на зарплате и на металле. В конце концов, будет колоссальная катастрофа. Я твердо теперь знаю, что машину Авдиева построили на те деньги, которые были ассигнованы для вас. Это сделал заместитель министра Шутиков, но он вряд ли вам скажет. Это так и есть, как я говорю".

/ Полные произведения / Дудинцев В.Д. / Не хлебом единым

Смотрите также по произведению "Не хлебом единым":

• Краткое содержание