• Сочинения
  
• Краткие содержания
  
• Полные произведения
  
• Характеристики
  
• Биографии
  
• Критика
  
• ГДЗ
  

/ Полные произведения / Дудинцев В.Д. / Не хлебом единым

Не хлебом единым [18/28]

Скачать полное произведение

    - Ничего удивительного! Все нормальные люди рождаются с творческими задатками. Большинство из них даже осознают в себе эти возможности.
     - Почему же вы не реализуете?.. Простите, может быть, я ошибаюсь?..
     - Ничего, ничего. Вы не ошибаетесь. Мы, Дмитрий Алексеевич, незаметно заросли. Получаем прилично, свиньями стали. Кто же захочет возвращаться к тому замечательному времени, когда твоим хлебом, твоей подушкой и твоим пиджаком была несбыточная надежда! Нельзя, нельзя вмешиваться в техническую политику...
     - Но вот некоторые же вмешиваются!
     - Вот нам и хочется узнать, кого эти некоторые сумели привлечь на свою сторону. Мы реалисты, хотим попробовать вашу дорожку. Как наш собрат, вы обязаны были бы помочь...
     - Я вам даю слово, что как только... - начал было Дмитрий Алексеевич, но вспомнил профессора Бусько, его "не клянись". - В общем, ладно, - сказал он. - А что вы изобрели?
     - Я-то ничего, - проговорил Крехов. - А вот один товарищ, вы его не знаете, - тот изобрел... Он до некоторой степени ваш конкурент. У него тоже литейная машина!
     Сказав это, он посмотрел на Дмитрия Алексеевича, но тот разочаровал его. Не испугался возможной конкуренции и даже не насторожился.
     - Молоденький мальчишка, а ведь сумел додуматься! Машина для точных отливок из стали, под давлением, - сказал Крехов, помолчав. - У нас сейчас льют под напором алюминий, цинк - легкоплавкие металлы. Нет жаростойкой арматуры. А у него вместо арматуры - магнитные поля. Магнитное поле у него создает напор, оно же отсекает порцию металла, и оно же подогревает. Чудеса! Верно?
     - Чудеса, - согласился Дмитрий Алексеевич.
     - А ведь эта адская машина могла бы уже работать две пятилетки!..
     - Почему же... - начал было Дмитрий Алексеевич, но спохватился и со смехом махнул рукой. Он сам мог бы ответить на свой вопрос.
     - Видите ли, - сказал негромко Крехов, - у этого мальчишки еще нет силы пробивать такие вещи. И потом в его министерстве нашлась публика, которая создала барьер... Не везде встретишь таких объективных, принципиальных людей, как Василий Захарович Авдиев...
     Дмитрий Алексеевич только крякнул от неожиданности. Он даже остановился. Но тут же взял себя в руки и ничего не сказал - пусть жизнь говорит. Она скажет еще свое слово и этому человеку.
     После бесед с Креховым Дмитрий Алексеевич твердо понял, что конструкторы ничего ему не смогут предсказать. Они были уверены в его успехе.
     Он и сам готов был поверить в благополучное окончание длинной истории с машиной, но одна неожиданная встреча приоткрыла ему глаза. Случилось это так. Он ехал утром в институт, покачивался на сиденье троллейбуса, смотрел в открытое окно, за которым мелькала яркая улица. И, как всегда, не видел ничего - только свою машину, один неподатливый ее узелок. Рядом с ним бежали по пыльному асфальту автомобили, и вот пепельно-серая "Победа" поравнялась с его окном.
     - Товарищ Лопаткин! Изобретатель Лопаткин!
     В этой "Победе" рядом с шофером сидел Галицкий. Он высунулся до половины в окно, кричал, махал рукой:
     - Вылезайте, вылезайте! На остановке!
     Дмитрий Алексеевич сразу же протиснулся к выходу и на остановке сошел на тротуар. Серая "Победа" уже стояла впереди и из нее махала ему длинная рука Галицкого. Они поздоровались.
     - У меня нет времени, садитесь в машину, - приказал Галицкий. - Сейчас отвезем меня в мое министерство, потом вы поедете, куда вам надо. Садитесь и рассказывайте!
     Дмитрий Алексеевич открыл дверцу, согнулся, упал на мягкое сиденье, и машина тронулась.
     - Вы что, в министерстве работаете? - спросил он, с недоверием глядя на высокий детский затылок Галицкого, облитый черными, давно не стриженными волосами.
     - Я член коллегии, - сказал Галицкий, не оборачиваясь. - Вы думаете, доктор наук не может быть членом коллегии? Говорите лучше вы. Вкратце. Имейте в виду, что кое-что и я знаю. Быстро!
     Дмитрий Алексеевич, не переводя дыхания, отрапортовал ему обо всем, что произошло с ним за последние месяцы.
     - Ясно, - сказал Галицкий. - Ни в коем случае не верьте им! Есть люди, которые полетят со своих мест, если вы осуществите проект. Вам это известно? Будьте уверены, вашу идею они поняли и оценили. Этот Урюпин добавит в нее что-нибудь свое, - чтобы не было похоже. Сделают уродца и будут его разрабатывать и "доводить" лет пять. Для этого нужен покой. А вы кричите, пишете. По логике вещей, они сейчас должны вплотную заняться вами.
     - Может, Шутиков, как человек заинтересованный, понял, что мой проект лучше?
     - Шутиков действительно заинтересован. Но он невинный младенец в технике. Он думает так: та машина, эта машина - один черт, лишь бы машина! Конструкция, идея - это, по его мнению, чепуха по сравнению с другими задачами, которые он считает важными. Он великий спец по устройству отношений между людьми. Здесь и надо искать... Но посмотрим. Посмо-отрим, - угрожающе протянул Галицкий. - Жаль, нет у меня сейчас времени...
     Они молчали целую минуту. Галицкий, должно быть, все это время обдумывал свое расписание, искал свободные часы.
     - Нет, пока не смогу, - сказал он наконец. - Вы небось думаете: "Копни, копни из личного запаса времечко! Копни, раз сам назвался груздем!" А? Негде копать! Люди вон говорят, что хорош тот руководитель, вокруг которого дело кипит, а сам он свободен, отдыхает. Я пока еще не научился так. И потом у нас столько еще прорех, что самый хороший руководитель, у которого все кипит, может найти себе работу... если он ее любит. До конца дней, наверно, ни черта ни разу не съезжу на охоту пострелять... - это он сказал с неожиданной досадой и умолк. Достал записную книжку, сердито черкнул в ней что-то, вырвал листок и через плечо подал Дмитрию Алексеевичу.
     - Мой телефон. Когда определится судьба, звякните. Вот я уже и приехал. Шофер вас отвезет. До свидания...
     Так шли дни Дмитрия Алексеевича, спокойные и тревожные. Проект быстро двигался к концу, а где-то за укрытием противник разворачивал войска.
     Они были развернуты в полной тишине, и в последних числах июля начался разгром, которого по эту сторону фронта никто не мог предвидеть.
     Все началось с телефонного звонка. Дмитрий Алексеевич снял трубку, сказал несколько слов, и Крехов увидел, как он весь словно чуть-чуть опустился.
     - Подождите, Вадя, - сказал он. - Я ничего не пойму, какие трубы?
     - Чугунные, - насмешливо зашипела трубка.
     - Ну и что?
     - Как что? Поздравляю вас с решением проблемы.
     - Так мы же еще не реши...
     - Дмитрий Алексеевич, если вас поздравляет референт замминистра, значит проблема решена. Можете убедиться. Грузовик скоро прибудет.
     - Какой грузовик?..
     - По-моему, трехтонный.
     - Вадя, скажите мне яснее, в чем дело?
     - Я все ясно говорю, - сказала трубка замирающим голосом. - Из Музги прибыл рапорт об успешном испытании машины, и первые трубы, сделанные товарищами... Погодите, я сейчас загляну в проект приказа... Сделанные товарищами Урюпиным и Максютенко...
     - А что за приказ? - тихо спросил Дмитрий Алексеевич.
     - Приказ голов не вешать, а идти вперед, Дима. Приезжайте, посмотрите заодно и приказ.
     - Хорошо, еду, - сказал Дмитрий Алексеевич и бросил трубку. Упираясь большими кулаками в стол, он замер на несколько секунд и посмотрел вдаль, как будто не было перед ним желтоватой стены. Не совсем ясно, но он уже видел замысел своих врагов. Это было что-то новое и, кажется, неодолимое.
     Конструкторы молча сидели и стояли у своих станков, только головы их наклонились ниже, чем нужно. Дмитрий Алексеевич прошел мимо них, у дверей спокойно сказал: "Еду в министерство часа на два", - и вышел.
     Выпрыгнув из троллейбуса у громадного министерского здания, он сразу же увидел грузовик против главного подъезда. С этого грузовика рабочие снимали окрашенные черным лаком чугунные трубы и уносили их в подъезд. Дмитрий Алексеевич подошел, потрогал трубы. Да, отлиты центробежным способом и отлиты неплохо. "Неужели я просчитался?" - подумал он и почувствовал, что потеет.
     - Фу, черт, жарко, - сказал он и опять стал рассматривать трубы. "Не я, так не я, - подумал он. - Жаль, правда, столько лет потеряно".
     Нет! Ничего не было потеряно! У него ведь была лучшая машина! А эта... Она больше двадцати труб за час не даст. Отлить хорошую трубу можно и вручную. Не в этом дело!
     И как бы в подтверждение его мыслям, рабочий нечаянно стукнул концом трубы об асфальт и выругался. От трубы отвалился косой черепок с серебристо-серыми кристаллами на изломе.
     "Отбел, - подумал Дмитрий Алексеевич. - Да, они ведь охлаждают водой".
     На втором этаже в приемной и кабинете Шутикова все двери были открыты настежь. Там гулял июльский ветер и приятно звучали веселые мужские голоса. Человек десять инженеров в белых кителях, юноши - секретари и референты - окружали в кабинете длинный стол для заседаний. На этом столе на зеленом сукне, как орудийные стволы, в ряд лежали пять или шесть труб - гладкие, блестящие, словно обточенные на станке. Здесь же, около труб, был, конечно, и Шутиков. Он сиял, похлопывал трубы, присев, просматривал их насквозь и успевал с радостным видом отзываться на сочувственные речи инженеров, которые пришли поздравить его с выдающимся достижением.
     Когда Дмитрий Алексеевич входил в кабинет, до него донесся довольный голос Шутикова:
     - Да, верно. За границей льют трубы так. Но, товарищи, мы применили новинку: сменность изложниц. Это дает колоссальный эффект. Колоссальнейший! А вот и товарищ Лопаткин пришел порадоваться с нами...
     Все расступились. Шутиков вышел навстречу Дмитрию Алексеевичу, обнял его и подвел к столу.
     - Вот наконец и итог нашего совместного труда. Посмотрите-ка, вы ведь специалист... Недурно, а?
     Дмитрий Алексеевич заглянул внутрь трубы. Он не знал, что делать. Не радоваться? Но вот стоит вокруг стола народ... Среди них есть честные люди. Вот и рабочие подошли - эти радуются откровенно! Если не радоваться с ними вместе, они подумают, что вот соперник надулся, сразу видно - частник, ему даже победа коллектива нипочем!
     Но радоваться Дмитрий Алексеевич не мог, несмотря ни на что. Ведь перед ним играла черным лаком труб, сияла золотом начальственных очков беда - тончайший обман всех этих доверчивых людей, которые всерьез думают, что решено большое государственное дело. Вот и сам Павел Иванович ходит - светло-серый, сияет больше чем следует. Труб не было - трубы есть! Об остальном беспокоиться нечего - Авдиев постарается разукрасить _результат своих исследований_. Павел Иванович не считает нужным скрывать свое торжество: окружающие не расшифруют. Все видят бескорыстного, неутомимого деятеля, который гордо отказался от заманчивого участия в разработке проекта. Все видят красивые блестящие трубы! Но сколько они будут стоить? На чью шею ляжет эта стоимость? Они же заметно утолщены, здесь явный перерасход чугуна! А отбел! Сколько труб будет разбито в дороге, на строительных дворах! А производительность труда? Ведь уже есть, есть более совершенная машина! Разве можно это допустить - чтобы она погибла?..
     Лучше бы ему откровенно надуться! Он не догадался вовремя. А бледное лицо его между тем кривилось, борясь с улыбкой и с выражением отчаяния. И это произвело на людей самое худшее впечатление. Все внимательно посмотрели на изобретателя и переглянулись.
     Шутиков понял это. Он взял Дмитрия Алексеевича под руку и повел по кабинету, как бы обсуждая с ним трубные дела. А сказал он ему вот что:
     - Я вас понимаю, Дмитрий Алексеевич. Надо мужественно переносить. Переломите себя. Я надеюсь, что вы придумаете еще что-нибудь новенькое...
     - Как новенькое! А машина?
     - Министр распорядился прекратить работу над нею. Я, конечно, дам вам еще деньков пять, чтобы вы закончили проект, но на этом будет поставлена точка. Вы молоды, энергичны, вы не пропадете. У вас здесь кое-что имеется, - он ткнул себя пальцем в лоб. - А сейчас вас выручить может только чудо. Вы же не можете вот так: раз, два - и поставить здесь свою машину в готовом виде! Такую, чтобы она давала нам хотя бы на пять труб больше...
     - Я напишу в Цека, - не дослушав его, сказал Дмитрий Алексеевич.
     - Ну и что? Вы думаете, что каждый, кто пишет туда, бывает удовлетворен? Нет. Удовлетворен будет только тот, кто прав. Ваш вопрос сугубо специальный. Решить его без специалистов нельзя. И мнение их будет спрошено. А оно уже сейчас известно и мне и вам.
     - Но я знаю еще одного авторитетного судью в области специальных вопросов. Это испытание опытного образца. Надо построить и испытать.
     - Ну что ж... постройте. Стройте! Ах, у вас нет средств... Что ж, просите в министерстве. И мы опять спросим...
     - Авдиева?
     - А что? Почему бы не его? Мы спросим его и других ученых, стоит ли отпускать средства. Ведь у нас есть уже машина! Зачем нам две?
     - Но это ведь тоже моя! - шепотом закричал Дмитрий Алексеевич. - Если б они не мудрили с нею, она дала бы вдвое!
     - Успокойтесь и не говорите чепухи. Между прочим, я не забыл... Помните, мы так хорошо беседовали на этом вот диване. Я и сейчас готов пойти вам навстречу... И пойду, если вы продумали... В общем, звоните мне. По этому вопросу я вас приму всегда.
     Высказав все это мягким голосом и пожав расстроенному изобретателю локоть, Шутиков вернулся к трубам. А около Дмитрия Алексеевича оказался Вадя Невраев. На этот раз у него был вальяжный вид, пиджак его был застегнут на одну пуговицу, и держался Вадя молодцом.
     - Дмитрий Алексеевич, - сказал он вполголоса. - Не обнажайте меча против мельницы.
     - Он предложил мне...
     - Не об-на-жайте! - сурово протянул Вадя. - Взгляните на минуту туда. Как, по-вашему, почему он так часто заглядывает в трубу, что он там видит? Не знаете? Дмитрий Алексеевич, он видит на том конце этой трубы некое солидное кресло. Так что не обнажайте. А отступное советую принять. Пока не поздно...
     С этими словами Вадя повернулся к Дмитрию Алексеевичу спиной, отошел к столу и, обняв за талию одного из инженеров, с улыбкой заговорил с ним.
     В тот же день и в тот же час Дмитрий Алексеевич прошел в приемную министра и спросил у молодого человека с изогнутыми бровями, - нельзя ли попасть на прием к Афанасию Терентьевичу. Молодой человек повернулся к нему боком и стал набирать номер телефона. Вот что он сказал, набрав номер:
     - Это ты, Николай? Ты свободен вечером? Афанасий Терентьевич занят. Нет, это я не тебе, это здесь... Так слушай, позвони мне...
     Услышав в этих словах то, что относилось к нему, Дмитрий Алексеевич поклонился в затылок молодому человеку (проклятая воспитанность!), отошел и сел за пустой столик. Здесь он написал на имя министра письмо, перечислив в спокойном тоне все убытки, которые может понести государство в связи с работой новой труболитейной машины, сделанной в Музге. Затем он попросил разрешить дальнейшую работу над его, лопаткинской, машиной, учитывая, что на проектирование и консультации уже затрачено немало денег. Он заверил министра, что его машина будет давать не меньше пятидесяти труб в час, не говоря уже о том, что трубы эти будут прочными. И еще он обратил внимание министра на одну особенность своей машины: она годится и для литья водопроводных труб...
     Тут на него вдруг накатил приступ отчаяния, он бросил ручку и оцепенел, безнадежно глядя на бледно-розовую стену с плавающим на ней солнечным пятном, отраженным из полоскательницы с водой. Но через минуту он встрепенулся и заставил себя дописать письмо. Он написал и второй экземпляр, для Надиной канцелярии, и перечитал письмо. Все было в порядке, слово "министр", как полагается, везде было написано с большой буквы. Дмитрий Алексеевич расписался и передал лист молодому человеку с изогнутыми бровями. Тот начал сразу читать заявление и на осторожный поклон Дмитрия Алексеевича ответил, не поднимая глаз от бумаги: "До свидания".
     Евгений Устинович, как только Лопаткин открыл дверь, с первого взгляда понял, что дела плохи. Старик как раз приготовил обед и, сидя у открытого окна, поджидал товарища. Дмитрий Алексеевич вошел, сел перед столом и стал бросать на клеенку пятиалтынный.
     - Уж если изобретатель начинает задавать вопросы судьбе, дела действительно плохи, - сказал профессор. - Что у вас случилось?
     Дмитрий Алексеевич подал ему копию своего письма на имя министра. Старик медленно провел бумагой перед очками снизу вверх и положил письмо на стол.
     - Квадратура круга, - сказал он, и в комнате надолго наступило молчание.
     Дмитрий Алексеевич опять стал подбрасывать на столе монету.
     - Знаете, о чем я думаю? - спросил он с бесшабашно веселым видом. - Я думаю, не принять ли предложение Шутикова.
     - А что?
     - Да вот... Откажись, говорит, от всего. Получай хорошее место с соответствующим окладом.
     - Говорил открыто? Значит, считает дело решенным. И я вижу, что Дизель прав. Вы начинаете отвыкать от надежды.
     - Как вы думаете, письмо попадет к министру?
     - Что же, доложат. Сегодня ночью. Избави бог, они не волокитчики. Только как доложат! В общем, бумажка будет завтра подшита в дело, и на ней этот ваш мальчик с бровями напишет: "Доложено министру такого-то". Ми-илый! Я колени, а не то что брюки издирал по приемным! Дело не в министре.
     - Но ведь без него ничего не делается...
     - Не так: без него никто не остановит и не накажет ваших "друзей". А без них к нему не пройдешь, чтобы пожаловаться. Без них он вам и не поверит. Так что вот... Давайте пообедаем и подумаем, что нам делать.
     С этими словами Евгений Устинович направился к своей постели. Там, под подушкой, завернутая в одеяло и газету, томилась у него кастрюля с борщом. Он поставил на стол эту кастрюлю, купленную когда-то Надей, достал из шкафчика две тарелки. Затем снял с кастрюли крышку, сказал: "Чувствуете, как пахнет?" - и налил Дмитрию Алексеевичу полную тарелку темно-красного жирного борща.
     - То, что с вами произошло, я мог бы предсказать, - проговорил он, наполнив вторую тарелку и принимаясь за еду. - Это было и со мной, только меня подвела память. Расчет у вашего Шутикова, по-моему, такой. Теперь вы больше не сможете жаловаться на него. Министерство затратило на вас немало денег. Вас обсуждали, вас дважды проектировали, вам дали лучших конструкторов, с вами возились. А то, что в результате _творческого соревнования_ победила другая машина, так - господи! - должен же кто-нибудь победить! Должен же кто-нибудь оказаться внизу! Ваши жалобы будут признаны нормальной реакцией побежденного. Вот над чем мы ломали голову! Теперь все ясно...
     - Кроме одного... - вставил Дмитрий Алексеевич. - Что нам делать?
     - Пожалуй, вы правы... Действительно, начнешь задавать вопросы судьбе!
     - Все равно, к Шутикову работать не пойду. Я уже думал, Евгений Устинович! Не двинуть ли нам с вами куда-нибудь в Саяны, на Енисей? А? Чтоб было небо и земля и чтоб были дети. Первые классы. Евгений Устинович! Толкните меня, а я вас - и проснемся где-нибудь далеко-далеко! Где кочуют туманы!
     - Решайте, - сказал профессор. - Я пойду за вами.
    3
     Весь следующий день Дмитрий Алексеевич звонил министру из уличной кабинки по телефону-автомату. Ему отвечали: "Министр еще не приезжал", "Министр занят", "Министр уехал". На второй день Дмитрий Алексеевич поехал в министерство и, пользуясь своим постоянным пропуском, сумел пройти в приемную министра. В приемной никого не было, кроме Зари, которая, мечтательно согнувшись, читала толстую растрепанную книжку.
     - Афанасий Терентьевич сегодня будет к вечеру, - сказала Заря, неохотно отрываясь от книжки. Потом она очнулась. - Ах, это вы, товарищ Лопаткин...
     Голос ее опять ожил, но на этот раз перед Дмитрием Алексеевичем была другая Заря - не грустно-сочувствующая, а брезгливо-гневная.
     - Он вас не примет, товарищ Лопаткин, - сказала она. - Я спрашивала. Он приказал с вами не соединять. А вы тоже! - Она сразу как-то осунулась, враждебно выпятила нижнюю губу. - Нельзя же до такой степени быть эгоистом! Машину все-таки не для вас строят, а для людей, для народа. Я бы никогда так... Я бы поздравила. Сделали - и очень хорошо, и спасибо! Нельзя так... Я никогда не думала, что вы...
     Она умолкла, и в приемной, которая была отрезана от мира непроницаемыми для звуков стенами, наступила тяжелая, как бы звенящая тишина.
     - Афанасий Терентьевич сказал, чтобы больше вы сюда не приходили... - подавленно прошептала Заря.
     - Хорошо. Не приду, - чуть слышно сказал Дмитрий Алексеевич. - До свидания...
     И выбежал. Он даже не заметил, как очутился внизу на тротуаре, - его гнал стыд. "Все!" - сказал он себе и пошел к остановке. "Все! Все! - шептал он в троллейбусе. - До свидания, товарищи! Хватит!"
     - Все! - сказал он дома, быстро входя в комнату. Сел на свою кровать и оцепенел, словно ему надавали пощечин.
     Евгений Устинович, лежа на сундуке, делал вид, что читает книгу. Кроме него, в комнате была Надя в пестреньком летнем платье из штапельного полотна. Теперь у нее начался двухмесячный учительский отпуск, и она пришла проведать их с утра.
     - Что все? - спросила она, осторожно подходя к Дмитрию Алексеевичу. Должно быть, она все уже знала. - Что все, Дмитрий Алексеевич?
     - Эгоист! - сказал он, зажмурясь. И слезы брызнули, потекли из его глаз. Он зло закрыл лицо рукой, размазал слезы. - Все! Никуда не пойду больше!
     - Дмитрий Алексеевич"! - Надя села рядом с ним, положила руку ему на голову. - Ничего ведь страшного не произошло! Дмитрий Алексеевич...
     Она прижала к себе эту большую, седеющую голову и стала тихонько покачиваться, как будто в руках у нее был ребенок. Прошла минута, две... И Дмитрий Алексеевич, вдохнув успокаивающий запах ее духов, почувствовал вдруг утреннюю легкость в душе. Он выпрямился, посмотрел на Надю.
     - Да... - сказал он и оцепенел, ничего не думая, отдаваясь чувству легкости. Все в нем было как после сильного дождя с градом.
     - Насколько я понимаю, это остатки наивности, - отозвался со своего места профессор. - Ваш Шутиков неосторожно задел их рукавом, и все эти фарфоровые слоники полетели вниз и разбились... И слава богу! Изобретателя ничто не должно расстраивать.
     - Мне нельзя больше показываться в министерстве! - воскликнул Дмитрий Алексеевич. - Меня все там считают шкурником, эгоистом, частником и предателем общественных интересов! Я позавчера перед всеми подтвердил ту аксиому, что изобретатель - отмирающий пережиток!
     - Интересно, как это вы сумели...
     - Там был праздник, все радовались, все приходили и поздравляли друг друга с победой. А я один не проявил должного энтузиазма. Я сам не знаю, как это получилось... Но все это заметили. Если бы вы слышали, чего мне сегодня наговорила одна девчонка... секретарша. Как она на меня смотрела, бедняга... Но это так ужасно! Когда считают сумасшедшим, - это в сто раз лучше.
     - Ничего-о, - тихо говорила Надя, грустно любуясь им сбоку. - Ничего, все это пройдет. И пройдет очень скоро. У меня для вас есть одна интересная вещь. Хотите, покажу?
     - Опять галстук? - попробовал он пошутить.
     - Нет. Не галстук и не чашки. Получше. - И она прошла к столу, где лежал ее маленький школьный портфель.
     В последнее время Надя по поручению Дмитрия Алексеевича ходила в Ленинскую библиотеку, читала литературу о центробежном литье, о трубах и составляла аннотации статей. Задача была нелегкая, но Надя нашла выход из положения. Она почти полностью переписывала статьи в толстую тетрадку. Вот и сейчас, расстегнув свой портфель, она достала эту тетрадку.
     - Чепуха, - сказал Дмитрий Алексеевич. - Я уже отдал концы. Отплыл. Меня нет.
     - Подождите отплывать. Вот, смотрите, какие бывают на свете трубы. Это должно быть вам интересно. Видите? Биметаллишес рор. Труба из двух слоев. Верхний слой - простая сталь, а внутренний - кислотоупорная. Для химической промышленности...
     - Ну и что? Ага... - и Дмитрий Алексеевич замолчал, перелистывая тетрадку. - Это можно делать на моей машине! - вдруг угрожающе загудел он.
     - Мы с Надеждой Сергеевной того же мнения, - скромно сказал профессор с сундука. Он тоже был в курсе дела.
     - А как же, интересно, делают они?
     - Никак. Это труба, которой у них нет. Здесь сказано: на протяжении последних четырех лет наши конструкторы и технологи ищут путей... Они бьются над этим делом, не найдут никак решения...
     - Ах, они еще не делают!..
     - Вот именно! - сказала радостно Надя. - Они ставят стальные трубы и каждую неделю меняют - разъедает. А такая вот труба им нужна - с внутренним покрытием... Предложим?
     - Кому? Немцам?
     - Зачем? Ничего не понимает! Мы их опередим. Кому-нибудь и у нас такая труба нужна! Узнаем и предложим.
     - Вы уверены, что там не найдется Шутикова? Нет! Никуда я больше ходить не буду. Писать - только одной вам. Буду жить в лесу и молиться колесу... Два слоя? Ай-яй-яй, какая идея! - закончил он неожиданно.
     Надя взглянула на профессора. Тот выразительно повел глазами, как бы говоря: конченый человек! Никуда он не поедет от своей машины! Вот, смотрите, вот он уже сидит на любимом коньке!
     Дмитрий Алексеевич вскочил с постели и высунулся далеко в открытое окно, лег на подоконник и так лежал минут двадцать, время от времени ероша волосы. Потом он встал, и сказалось, что он там что-то царапал - гвоздем на железном листе, прибитом с той стороны подоконника.
     - Ай-яй-яй... - сказал он, оглядываясь издалека на свой железный чертеж. - Фу-фу-фу, вот так идея!
     - Ну, во-от. Я же говорила! - Надежда Сергеевна, стараясь скрыть свою радость, обмахивала лицо тетрадкой. - Товарищи, смотрите, какая жара начинается!
     - Надежда Сергеевна, вы - изобретатель! - сказал Дмитрий Алексеевич. Сел. Потом встал. Поднял с пола изорванный конверт и, выхватив из кармана авторучку, подсел к столу.
     - Изобретатель не я, - мягко возразила Надежда Сергеевна, - изобретателя сразу видно.
     - Нет, вас тоже бог наказал. Мы подадим заявку за двумя подписями!
     - Не рекомендую, - предупреждающе прогудел с сундука профессор. - Никаких заявок.
     - Не возражаете? - спросил Дмитрий Алексеевич.
     Надя покраснела и ничего не сказала. Еще в библиотеке, увидев статью о двухслойных трубах, она сразу поняла, что перед нею важное открытие, еще один вопрос, на который Дмитрий Алексеевич, сам того не зная, давно уже ответил. Пальцы ее задрожали, перелистывая статью. Надя почувствовала, что впервые становится настоящей помощницей этого необыкновенного человека с простым именем: Дмитрий Алексеевич. "Дмитрий Алексеевич..." - повторила она и вот так же покраснела от счастья.
     - Я бы все-таки порекомендовал вам... Хоть позвоните вашему Галицкому, посоветуйтесь с ним. - Евгений Устинович с беспокойством посмотрел на Лопаткина. - Я его не видел, но, по вашим рассказам судя, это такой человек, каким мне рисуется настоящий партиец. Вы позвоните ему.
     - Да, да... Верно. Есть смысл. - Дмитрий Алексеевич поднялся. При этом он не сводил глаз с Нади. "Да, да, верно... - думал он. - Ей хотелось получить что-то, какой-то знак. Получи, милый друг! Не могу тебе дать большего, но это - твое".
     А рука его уже лезла в карман. Он вынул из кармана пятиалтынный и посмотрел на него.
     - Ага! - догадался старик. - Это тот, что вы подбрасывали. Бегите, опускайте его в автомат. Это ваша судьба!
     Дмитрий Алексеевич вышел, и Надя легко, как девочка, выскочила за ним из комнаты. Они уже были счастливы! Сбегая по лестнице, Надя даже рискнула - оперлась на его плечо и прыгнула сразу через несколько ступенек. Они прошли двор, держась не то чтобы за руки, а зацепившись мизинцами и перешагивая через голубей, которые бежали перед ними, мелко-мелко перебирая розовыми лапками. Посмотреть со стороны - счастливые молодые люди! Вот и телефонная кабинка. Дмитрий Алексеевич вошел в нее, опустил монету, набрал номер, и в ухо ему забасили гудки. Потом что-то щелкнуло, и раздался женский голос:
     - Алло?
     - Товарища Галицкого, будьте...
     - Товарищ Галицкий получил новое назначение.
     - Куда, не скажете?
     - Таких справок по телефону не даем.
     - Но он в Москве?
     - Нет.
     - Простите... Может, он скоро...
     - Товарищ, я же говорю вам: он откомандирован!
     Пи-пи-пи-пи-пи... - замигали тонкие гудки. Это там, в министерстве, секретарша положила трубку.
     - Галицкого нет в Москве, - отрывисто сказал Дмитрий Алексеевич, выходя из кабины. День вокруг него был такой же яркий, но стал он как будто суше, как будто прибавилось в воздухе пыли, запахло бензиновой гарью, и назойливее закричали в переулке стремительные автомашины.
     Надежда Сергеевна ничего не сказала. Они молча вошли Во двор, и лилово-шоколадные голуби в белых штанишках опять побежали перед ними и привели их к крыльцу.
     - Ну? - сказал Дмитрий Алексеевич, со слабой улыбкой взглянув на Надю. - Бьются слоники?
     - Дмитрий Алексеевич! - Надя вздохнула. - По-моему, они уже давно все разбиты. А какие слоники были!..
     - Впереди громадный, да?
     - Он первый и упал. Но мне все-таки повезло. Я его спасла. А остальные, поменьше - те все побились.
     - Того, который остался, Надежда Сергеевна, разбейте скорее! Больнее будет, когда его кто-нибудь...
     - Ничего вы не понимаете, - ласково сказала Надя, поднимаясь по ступенькам. - Нет, я его буду беречь...
     Евгений Устинович встретил их наверху, на площадке лестницы. "Ну?" - молча спросил он, подняв брови.

/ Полные произведения / Дудинцев В.Д. / Не хлебом единым

Смотрите также по произведению "Не хлебом единым":

• Краткое содержание