• Сочинения
  
• Краткие содержания
  
• Полные произведения
  
• Характеристики
  
• Биографии
  
• Критика
  
• ГДЗ
  

/ Полные произведения / Драгунский В. / Денискины рассказы

Денискины рассказы [1/15]

Скачать полное произведение

    "ОН ЖИВОЙ И СВЕТИТСЯ..."
     Однажды вечером я сидел во дворе, возле песка, и ждал маму. Она, наверно, задерживалась в институте, или в магазине, или, может быть, долго стояла на автобусной остановке. Не знаю. Только все родители нашего двора уже пришли, и все ребята пошли с ними по домам и уже, наверно, пили чай с бубликами и брынзой, а моей мамы все еще не было...
     И вот уже стали зажигаться в окнах огоньки, и радио заиграло музыку, и в небе задвигались темные облака - они были похожи на бородатых стариков...
     И мне захотелось есть, а мамы все не было, и я подумал, что, если бы я знал, что моя мама хочет есть и ждет меня где-то на краю света, я бы моментально к ней побежал, а не опаздывал бы и не заставлял ее сидеть на песке и скучать.
     И в это время во двор вышел Мишка. Он сказал:
     - ЗдорОво!
     И я сказал:
     - ЗдорОво!
     Мишка сел со мной и взял в руки самосвал.
     - Ого! - сказал Мишка. - Где достал? А он сам набирает песок? Не сам? А сам сваливает? Да? А ручка? Для чего она? Ее можно вертеть? Да? А? Ого! Дашь мне его домой?
     Я сказал:
     - Нет, не дам. Подарок. Папа подарил перед отъездом.
     Мишка надулся и отодвинулся от меня. На дворе стало еще темнее.
     Я смотрел на ворота, чтоб не пропустить, когда придет мама. Но она все не шла. Видно, встретила тетю Розу, и они стоят и разговаривают и даже не думают про меня. Я лег на песок.
     Тут Мишка говорит:
     - Не дашь самосвал?
     - Отвяжись, Мишка.
     Тогда Мишка говорит:
     - Я тебе за него могу дать одну Гватемалу и два Барбадоса!
     Я говорю:
     - Сравнил Барбадос с самосвалом...
     А Мишка:
     - Ну, хочешь, я дам тебе плавательный круг?
     Я говорю:
     - Он у тебя лопнутый.
     А Мишка:
     - Ты его заклеишь!
     Я даже рассердился:
     - А плавать где? В ванной? По вторникам?
     И Мишка опять надулся. А потом говорит:
     - Ну, была не была! Знай мою доброту! На!
     И он протянул мне коробочку от спичек. Я взял ее в руки.
     - Ты открой ее, - сказал Мишка, - тогда увидишь!
     Я открыл коробочку и сперва ничего не увидел, а потом увидел маленький светло-зеленый огонек, как будто где-то далеко-далеко от меня горела крошечная звездочка, и в то же время я сам держал ее сейчас в руках.
     - Что это, Мишка, - сказал я шепотом, - что это такое?
     - Это светлячок, - сказал Мишка. - Что, хорош? Он живой, не думай.
     - Мишка, - сказал я, - бери мой самосвал, хочешь? Навсегда бери, насовсем! А мне отдай эту звездочку, я ее домой возьму...
     И Мишка схватил мой самосвал и побежал домой. А я остался со своим светлячком, глядел на него, глядел и никак не мог наглядеться: какой он зеленый, словно в сказке, и как он хоть и близко, на ладони, а светит, словно издалека... И я не мог ровно дышать, и я слышал, как стучит мое сердце, и чуть-чуть кололо в носу, как будто хотелось плакать.
     И я долго так сидел, очень долго. И никого не было вокруг. И я забыл про всех на белом свете.
     Но тут пришла мама, и я очень обрадовался, и мы пошли домой. А когда стали пить чай с бубликами и брынзой, мама спросила:
     - Ну, как твой самосвал?
     А я сказал:
     - Я, мама, променял его.
     Мама сказала:
     - Интересно! А на что?
     Я ответил:
     - На светлячка! Вот он, в коробочке живет. Погаси-ка свет!
     И мама погасила свет, и в комнате стало темно, и мы стали вдвоем смотреть на бледно-зеленую звездочку.
     Потом мама зажгла свет.
     - Да, - сказала она, - это волшебство! Но все-таки как ты решился отдать такую ценную вещь, как самосвал, за этого червячка?
     - Я так долго ждал тебя, - сказал я, - и мне было так скучно, а этот светлячок, он оказался лучше любого самосвала на свете.
     Мама пристально посмотрела на меня и спросила:
     - А чем же, чем же именно он лучше?
     Я сказал:
     - Да как же ты не понимаешь?! Ведь он живой! И светится!..
    НАДО ИМЕТЬ ЧУВСТВО ЮМОРА
     Один раз мы с Мишкой делали уроки. Мы положили перед собой тетрадки и списывали. И в это время я рассказывал Мишке про лемуров, что у них большие глаза, как стеклянные блюдечки, и что я видел фотографию лемура, как он держится за авторучку, сам маленький-маленький и ужасно симпатичный.
     Потом Мишка говорит:
     - Написал?
     Я говорю:
     - Уже.
     - Ты мою тетрадку проверь, - говорит Мишка, - а я - твою.
     И мы поменялись тетрадками.
     И я как увидел, что Мишка написал, так сразу стал хохотать.
     Гляжу, а Мишка тоже покатывается, прямо синий стал.
     Я говорю:
     - Ты чего, Мишка, покатываешься?
     А он:
     - Я покатываюсь, что ты неправильно списал! А ты чего?
     Я говорю:
     - А я то же самое, только про тебя. Гляди, ты написал: "Наступили мозы". Это кто такие - "мозы"?
     Мишка покраснел:
     - Мозы - это, наверно, морозы. А ты вот написал: "Натала зима". Это что такое?
     - Да, - сказал я, - не "натала", а "настала". Ничего не попишешь, надо переписывать. Это все лемуры виноваты.
     И мы стали переписывать. А когда переписали, я сказал:
     - Давай задачи задавать!
     - Давай, - сказал Мишка.
     В это время пришел папа. Он сказал:
     - Здравствуйте, товарищи студенты...
     И сел к столу.
     Я сказал:
     - Вот, папа, послушай, какую я Мишке задам задачу: вот у меня есть два яблока, а нас трое, как разделить их среди нас поровну?
     Мишка сейчас же надулся и стал думать. Папа не надулся, но тоже задумался. Они думали долго.
     Я тогда сказал:
     - Сдаешься, Мишка?
     Мишка сказал:
     - Сдаюсь!
     Я сказал:
     - Чтобы мы все получили поровну, надо из этих яблок сварить компот. - И стал хохотать: - Это меня тетя Мила научила!..
     Мишка надулся еще больше. Тогда папа сощурил глаза и сказал:
     - А раз ты такой хитрый, Денис, дай-ка я задам тебе задачу.
     - Давай задавай, - сказал я.
     Папа походил по комнате.
     - Ну слушай, - сказал папа. - Один мальчишка учится в первом классе "В". Его семья состоит из пяти человек. Мама встает в семь часов и тратит на одевание десять минут. Зато папа чистит зубы пять минут. Бабушка ходит в магазин столько, сколько мама одевается плюс папа чистит зубы. А дедушка читает газеты, сколько бабушка ходит в магазин минус во сколько встает мама.
     Когда они все вместе, они начинают будить этого мальчишку из первого класса "В". На это уходит время чтения дедушкиных газет плюс бабушкино хождение в магазин.
     Когда мальчишка из первого класса "В" просыпается, он потягивается столько времени, сколько одевается мама плюс папина чистка зубов. А умывается он, сколько дедушкины газеты, деленные на бабушку. На уроки он опаздывает на столько минут, сколько потягивается плюс умывается минус мамино вставание, умноженное на папины зубы.
     Спрашивается: кто же этот мальчишка из первого "В" и что ему грозит, если это будет продолжаться? Все!
     Тут папа остановился посреди комнаты и стал смотреть на меня. А Мишка захохотал во все горло и стал тоже смотреть на меня. Они оба на меня смотрели и хохотали.
     Я сказал:
     - Я не могу сразу решить эту задачу, потому что мы еще этого не проходили.
     И больше я не сказал ни слова, а вышел из комнаты, потому что я сразу догадался, что в ответе этой задачи получится лентяй и что такого скоро выгонят из школы. Я вышел из комнаты в коридор и залез за вешалку и стал думать, что если это задача про меня, то это неправда, потому что я всегда встаю довольно быстро и потягиваюсь совсем недолго, ровно столько, сколько нужно. И еще я подумал, что если папе так хочется на меня выдумывать, то, пожалуйста, я могу уйти из дома прямо на целину. Там работа всегда найдется, там люди нужны, особенно молодежь. Я там буду покорять природу, и папа приедет с делегацией на Алтай, увидит меня, и я остановлюсь на минутку, скажу:
     "Здравствуй, папа", - и пойду дальше покорять.
     А он скажет:
     "Тебе привет от мамы..."
     А я скажу:
     "Спасибо... Как она поживает?"
     А он скажет:
     "Ничего".
     А я скажу:
     "Наверно, она забыла своего единственного сына?"
     А он скажет:
     "Что ты, она похудела на тридцать семь кило! Вот как скучает!"
     А что я ему скажу дальше, я не успел придумать, потому что на меня упало пальто и папа вдруг прилез за вешалку. Он меня увидел и сказал:
     - Ах ты, вот он где! Что у тебя за такие глаза? Неужели ты принял эту задачу на свой счет?
     Он поднял пальто и повесил на место и сказал дальше:
     - Я это все выдумал. Такого мальчишки и на свете-то нет, не то что в вашем классе!
     И папа взял меня за руки и вытащил из-за вешалки.
     Потом еще раз поглядел на меня пристально и улыбнулся:
     - Надо иметь чувство юмора, - сказал он мне, и глаза у него стали веселые-веселые. - А ведь это смешная задача, правда? Ну! Засмейся!
     И я засмеялся.
     И он тоже.
     И мы пошли в комнату.
    СЛАВА ИВАНА КОЗЛОВСКОГО
     У меня в табеле одни пятерки. Только по чистописанию четверка. Из-за клякс. Я прямо не знаю, что делать! У меня всегда с пера соскакивают кляксы. Я уж макаю в чернила только самый кончик пера, а кляксы все равно соскакивают. Просто чудеса какие-то! Один раз я целую страницу написал чисто-чисто, любо-дорого смотреть - настоящая пятерочная страница. Утром показал ее Раисе Ивановне, а там на самой середине клякса! Откуда она взялась? Вчера ее не было! Может быть, она с какой-нибудь другой страницы просочилась? Не знаю...
     А так у меня одни пятерки. Только по пению тройка. Это вот как получилось. Был у нас урок пения. Сначала мы пели все хором "Во поле березонька стояла". Выходило очень красиво, но Борис Сергеевич все время морщился и кричал:
     - Тяните гласные, друзья, тяните гласные!..
     Тогда мы стали тянуть гласные, но Борис Сергеевич хлопнул в ладоши и сказал:
     - Настоящий кошачий концерт! Давайте-ка займемся с каждым инди-виду-ально.
     Это значит с каждым отдельно.
     И Борис Сергеевич вызвал Мишку.
     Мишка подошел к роялю и что-то такое прошептал Борису Сергеевичу.
     Тогда Борис Сергеевич начал играть, а Мишка тихонечко запел:
     Как на тоненький ледок
     Выпал беленький снежок...
     Ну и смешно же пищал Мишка! Так пищит наш котенок Мурзик. Разве ж так поют! Почти ничего не слышно. Я просто не мог выдержать и рассмеялся.
     Тогда Борис Сергеевич поставил Мишке пятерку и поглядел на меня.
     Он сказал:
     - Ну-ка, хохотун, выходи!
     Я быстро подбежал к роялю.
     - Ну-с, что вы будете исполнять? - вежливо спросил Борис Сергеевич.
     Я сказал:
     - Песня гражданской войны "Веди ж, Буденный, нас смелее в бой".
     Борис Сергеевич тряхнул головой и заиграл, но я его сразу остановил:
     - Играйте, пожалуйста, погромче! - сказал я.
     Борис Сергеевич сказал:
     - Тебя не будет слышно.
     Но я сказал:
     - Будет. Еще как!
     Борис Сергеевич заиграл, а я набрал побольше воздуха да как запою:
     Высоко в небе ясном
     Вьется алый стяг...
     Мне очень нравится эта песня.
     Так и вижу синее-синее небо, жарко, кони стучат копытами, у них красивые лиловые глаза, а в небе вьется алый стяг.
     Тут я даже зажмурился от восторга и закричал что было сил:
     Мы мчимся на конях туда,
     Где виден враг!
     И в битве упоительной...
     Я хорошо пел, наверное, даже было слышно на другой улице:
     Лавиною стремительной! Мы мчимся вперед!.. Ура!..
     Красные всегда побеждают! Отступайте, враги! Даешь!!!
     Я нажал себе кулаками на живот, вышло еще громче, и я чуть не лопнул:
     Мы врезалися в Крым!
     Тут я остановился, потому что я был весь потный и у меня дрожали колени.
     А Борис Сергеевич хоть и играл, но весь как-то склонился к роялю, и у него тоже тряслись плечи...
     Я сказал:
     - Ну как?
     - Чудовищно! - похвалил Борис Сергеевич.
     - Хорошая песня, правда? - спросил я.
     - Хорошая, - сказал Борис Сергеевич и закрыл платком глаза.
     - Только жаль, что вы очень тихо играли, Борис Сергеевич, - сказал я, - можно бы еще погромче.
     - Ладно, я учту, - сказал Борис Сергеевич. - А ты не заметил, что я играл одно, а ты пел немножко по-другому!
     - Нет, - сказал я, - я этого не заметил! Да это и не важно. Просто надо было погромче играть.
     - Ну что ж, - сказал Борис Сергеевич, - раз ты ничего не заметил, поставим тебе пока тройку. За прилежание.
     Как - тройку? Я даже опешил. Как же это может быть? Тройку - это очень мало! Мишка тихо пел и то получил пятерку... Я сказал:
     - Борис Сергеевич, когда я немножко отдохну, я еще громче смогу, вы не думайте. Это я сегодня плохо завтракал. А то я так могу спеть, что тут у всех уши позаложит. Я знаю еще одну песню. Когда я ее дома пою, все соседи прибегают, спрашивают, что случилось.
     - Это какая же? - спросил Борис Сергеевич.
     - Жалостливая, - сказал я и завел:
     Я вас любил...
     Любовь еще, быть может...
     Но Борис Сергеевич поспешно сказал:
     - Ну хорошо, хорошо, все это мы обсудим в следующий раз.
     И тут раздался звонок.
     Мама встретила меня в раздевалке. Когда мы собирались уходить, к нам подошел Борис Сергеевич.
     - Ну, - сказал он, улыбаясь, - возможно, ваш мальчик будет Лобачевским, может быть, Менделеевым. Он может стать Суриковым или Кольцовым, я не удивлюсь, если он станет известен стране, как известен товарищ Николай Мамай или какой-нибудь боксер, но в одном могу заверить вас абсолютно твердо: славы Ивана Козловского он не добьется. Никогда!
     Мама ужасно покраснела и сказала:
     - Ну, это мы еще увидим!
     А когда мы шли домой, я все думал:
     "Неужели Козловский поет громче меня?"
    ОДНА КАПЛЯ УБИВАЕТ ЛОШАДЬ
     Когда папа заболел, пришел доктор и сказал:
     - Ничего особенного, маленькая простуда. Но я вам советую бросить курить, у вас в сердце легкий шумок.
     И когда он ушел, мама сказала:
     - Как это все-таки глупо - доводить себя до болезней этими проклятыми папиросами. Ты еще такой молодой, а вот уже в сердце у тебя шумы и хрипы.
     - Ну, - сказал папа, - ты преувеличиваешь! У меня нет никаких особенных шумов, а тем более хрипов. Есть всего-навсего один маленький шумишко. Это не в счет.
     - Нет - в счет! - воскликнула мама. - Тебе, конечно, нужен не шумишко, тебя бы больше устроили скрип, лязг и скрежет, я тебя знаю...
     - Во всяком случае, мне не нужен звук пилы, - перебил ее папа.
     - Я тебя не пилю, - мама даже покраснела, - но пойми ты, это действительно вредно. Ведь ты же знаешь, что одна капля папиросного яда убивает здоровую лошадь!
     Вот так раз! Я посмотрел на папу. Он был большой, спору нет, но все-таки поменьше лошади. Он был побольше меня или мамы, но, как ни верти, он был поменьше лошади и даже самой захудалой коровы. Корова бы никогда не поместилась на нашем диване, а папа помещался свободно. Я очень испугался. Я никак не хотел, чтобы его убивала такая капля яда. Не хотел я этого никак и ни за что. От этих мыслей я долго не мог заснуть, так долго, что не заметил, как все-таки заснул.
     А в субботу папа выздоровел, и к нам пришли гости. Пришел дядя Юра с тетей Катей, Борис Михайлович и тетя Тамара. Все пришли и стали вести себя очень прилично, а тетя Тамара как только вошла, так вся завертелась, и затрещала, и уселась пить чай рядом с папой. За столом она стала окружать папу заботой и вниманием, спрашивала, удобно ли ему сидеть, не дует ли из окна, и в конце концов до того наокружалась и назаботилась, что всыпала ему в чай три ложки сахару. Папа размешал сахар, хлебнул и сморщился.
     - Я уже один раз положила сахар в этот стакан, - сказала мама, и глаза у нее стали зеленые, как крыжовник.
     А тетя Тамара расхохоталась во все горло. Она хохотала, как будто кто-то под столом кусал ее за пятки. А папа отодвинул переслащенный чай в сторону. Тогда тетя Тамара вынула из сумочки тоненький портсигарчик и подарила его папе.
     - Это вам в утешение за испорченный чай, - сказала она. - Каждый раз, закуривая папироску, вы будете вспоминать эту смешную историю и ее виновницу.
     Я ужасно разозлился на нее за это. Зачем она напоминает папе про курение, раз он за время болезни уже почти совсем отвык? Ведь одна капля курильного яда убивает лошадь, а она напоминает. Я сказал:
     "Вы дура, тетя Тамара! Чтоб вы лопнули! И вообще вон из моего дома. Чтобы ноги вашей толстой больше здесь не было".
     Я сказал это про себя, в мыслях, так, что никто ничего не понял.
     А папа взял портсигарчик и повертел его в руках.
     - Спасибо, Тамара Сергеевна, - сказал папа, - я очень тронут. Но сюда не войдет ни одна моя папироска, портсигар такой маленький, а я курю "Казбек". Впрочем...
     Тут папа взглянул на меня.
     - Ну-ка, Денис, - сказал он, - вместо того чтобы выдувать третий стакан чаю на ночь, пойди-ка к письменному столу, возьми там коробку "Казбека" и укороти папироски, обрежь так, чтобы они влезли в портсигар. Ножницы в среднем ящике!
     Я пошел к столу, нашел папиросы и ножницы, примерил портсигар и сделал все, как он велел. А потом отнес полный портсигарчик папе. Папа открыл портсигарчик, посмотрел на мою работу, потом на меня и весело рассмеялся:
     - Полюбуйтесь-ка, что сделал мой сообразительный сын!
     Тут все гости стали наперебой выхватывать друг у друга портсигарчик и оглушительно хохотать. Особенно старалась, конечно, тетя Тамара. Когда она перестала смеяться, она согнула руку и костяшками пальцев постучала по моей голове.
     - Как же это ты догадался оставить целыми картонные мундштуки, а почти весь табак отрезать? Ведь курят-то именно табак, а ты его отрезал! Да что у тебя в голове - песок или опилки?
     Я сказал:
     "Это у тебя в голове опилки, Тамарище Семипудовое".
     Сказал, конечно, в мыслях, про себя. А то бы меня мама заругала. Она и так смотрела на меня что-то уж чересчур пристально.
     - Ну-ка, иди сюда, - мама взяла меня за подбородок, - посмотри-ка мне в глаза!
     Я стал смотреть в мамины глаза и почувствовал, что у меня щеки стали красные, как флаги.
     - Ты это сделал нарочно? - спросила мама.
     Я не мог ее обмануть.
     - Да, - сказал я, - я это сделал нарочно.
     - Тогда выйди из комнаты, - сказал папа, - а то у меня руки чешутся.
     Видно, папа ничего не понял. Но я не стал ему объяснять и вышел из комнаты.
     Шутка ли - одна капля убивает лошадь!
    КРАСНЫЙ ШАРИК В СИНЕМ НЕБЕ
     Вдруг наша дверь распахнулась, и Аленка закричала из коридора:
     - В большом магазине весенний базар!
     Она ужасно громко кричала, и глаза у нее были круглые, как кнопки, и отчаянные. Я сначала подумал, что кого-нибудь зарезали. А она снова набрала воздух и давай:
     - Бежим, Дениска! Скорее! Там квас шипучий! Музыка играет, и разные куклы! Бежим!
     Кричит, как будто случился пожар. И я от этого тоже как-то заволновался, и у меня стало щекотно под ложечкой, и я заторопился и выскочил из комнаты.
     Мы взялись с Аленкой за руки и побежали как сумасшедшие в большой магазин. Там была целая толпа народу и в самой середине стояли сделанные из чего-то блестящего мужчина и женщина, огромные, под потолок, и, хотя они были ненастоящие, они хлопали глазами и шевелили нижними губами, как будто говорят. Мужчина кричал:
     - Весенний базаррр! Весенний базаррр!
     А женщина:
     - Добро пожаловать! Добро пожаловать!
     Мы долго на них смотрели, а потом Аленка говорит:
     - Как же они кричат? Ведь они ненастоящие!
     - Просто непонятно, - сказал я.
     Тогда Аленка сказала:
     - А я знаю. Это не они кричат! Это у них в середине живые артисты сидят и кричат себе целый день. А сами за веревочку дергают, и у кукол от этого шевелятся губы.
     Я прямо расхохотался:
     - Вот и видно, что ты еще маленькая. Станут тебе артисты в животе у кукол сидеть целый день. Представляешь? Целый день скрючившись - устанешь небось! А есть, пить надо? И еще разное, мало ли что... Эх ты, темнота! Это радио в них кричит.
     Аленка сказала:
     - Ну и не задавайся!
     И мы пошли дальше. Всюду было очень много народу, все разодетые и веселые, и музыка играла, и один дядька крутил лотерею и кричал:
     Подходите сюда поскорее,
     Здесь билеты вещевой лотереи!
     Каждому выиграть недолго
     Легковую автомашину "Волга"!
     А некоторые сгоряча
     Выигрывают "Москвича"!
     И мы возле него тоже посмеялись, как он бойко выкрикивает, и Аленка сказала:
     - Все-таки когда живое кричит, то интересней, чем радио.
     И мы долго бегали в толпе между взрослых и очень веселились, и какой-то военный дядька подхватил Аленку под мышки, а его товарищ нажал кнопочку в стене, и оттуда вдруг забрызгал одеколон, и когда Аленку поставили на пол, она вся пахла леденцами, а дядька сказал:
     - Ну что за красотулечка, сил моих нет!
     Но Аленка от них убежала, а я - за ней, и мы наконец очутились возле кваса. У меня были деньги на завтрак, и мы поэтому с Аленкой выпили по две большие кружки, и у Аленки живот сразу стал как футбольный мяч, а у меня все время шибало в нос и кололо в носу иголочками. Здорово, прямо первый сорт, и когда мы снова побежали, то я услышал, как квас во мне булькает. И мы захотели домой и выбежали на улицу. Там было еще веселей, и у самого входа стояла женщина и продавала воздушные шарики.
     Аленка, как только увидела эту женщину, остановилась как вкопанная. Она сказала:
     - Ой! Я хочу шарик!
     А я сказал:
     - Хорошо бы, да денег нету.
     А Аленка:
     - У меня есть одна денежка.
     - Покажи.
     Она достала из кармана.
     Я сказал:
     - Ого! Десять копеек. Тетенька, дайте ей шарик!
     Продавщица улыбнулась:
     - Вам какой? Красный, синий, голубой?
     Аленка взяла красный. И мы пошли. И вдруг Аленка говорит:
     - Хочешь поносить?
     И протянула мне ниточку. Я взял. И сразу как взял, так услышал, что шарик тоненько-тоненько потянул за ниточку! Ему, наверно, хотелось улететь. Тогда я немножко отпустил ниточку и опять услышал, как он настойчиво так потягивается из рук, как будто очень просится улететь. И мне вдруг стало его как-то жалко, что вот он может летать, а я его держу на привязи, и я взял и выпустил его. И шарик сначала даже не отлетел от меня, как будто не поверил, а потом почувствовал, что это вправду, и сразу рванулся и взлетел выше фонаря.
     Аленка за голову схватилась:
     - Ой, зачем, держи!..
     И стала подпрыгивать, как будто могла допрыгнуть до шарика, но увидела, что не может, и заплакала:
     - Зачем ты его упустил?..
     Но я ей ничего не ответил. Я смотрел вверх на шарик. Он летел кверху плавно и спокойно, как будто этого и хотел всю жизнь.
     И я стоял, задрав голову, и смотрел, и Аленка тоже, и многие взрослые остановились и тоже позадирали головы - посмотреть, как летит шарик, а он все летел и уменьшался.
     Вот он пролетел последний этаж большущего дома, и кто-то высунулся из окна и махал ему вслед, а он еще выше и немножко вбок, выше антенн и голубей, и стал совсем маленький... У меня что-то в ушах звенело, когда он летел, а он уже почти исчез. Он залетел за облачко, оно было пушистое и маленькое, как крольчонок, потом снова вынырнул, пропал и совсем скрылся из виду и теперь уже, наверно, был около Луны, а мы все смотрели вверх, и в глазах у меня: замелькали какие-то хвостатые точки и узоры. И шарика уже не было нигде. И тут Аленка вздохнула еле слышно, и все пошли по своим делам.
     И мы тоже пошли, и молчали, и всю дорогу я думал, как это красиво, когда весна на дворе, и все нарядные и веселые, и машины туда-сюда, и милиционер в белых перчатках, а в чистое, синее-синее небо улетает от нас красный шарик. И еще я думал, как жалко, что я не могу это все рассказать Аленке. Я не сумею словами, и если бы сумел, все равно Аленке бы это было непонятно, она ведь маленькая. Вот она идет рядом со мной, и вся такая притихшая, и слезы еще не совсем просохли у нее на щеках. Ей небось жаль свой шарик.
     И мы шли так с Аленкой до самого дома и молчали, а возле наших ворот, когда стали прощаться, Аленка сказала:
     - Если бы у меня были деньги, я бы купила еще один шарик... чтобы ты его выпустил. КОТ В САПОГАХ
     - Мальчики и девочки! - сказала Раиса Ивановна. - Вы хорошо закончили эту четверть. Поздравляю вас. Теперь можно и отдохнуть. На каникулах мы устроим утренник и карнавал. Каждый из вас может нарядиться в кого угодно, а за лучший костюм будет выдана премия, так что готовьтесь. - И Раиса Ивановна собрала тетрадки, попрощалась с нами и ушла.
     И когда мы шли домой, Мишка сказал:
     - Я на карнавале буду гномом. Мне вчера купили накидку от дождя и капюшон. Я только лицо чем-нибудь занавешу, и гном готов. А ты кем нарядишься?
     - Там видно будет.
     И я забыл про это дело. Потому что дома мама мне сказала, что она уезжает в санаторий на десять дней и чтоб я тут вел себя хорошо и следил за папой. И она на другой день уехала, а я с папой совсем замучился. То одно, то другое, и на улице шел снег, и все время я думал, когда же мама вернется. Я зачеркивал клеточки на своем календаре.
     И вдруг неожиданно прибегает Мишка и прямо с порога кричит:
     - Идешь ты или нет?
     Я спрашиваю:
     - Куда?
     Мишка кричит:
     - Как - куда? В школу! Сегодня же утренник, и все будут в костюмах! Ты что, не видишь, что я уже гномик?
     И правда, он был в накидке с капюшончиком.
     Я сказал:
     - У меня нет костюма! У нас мама уехала.
     А Мишка говорит:
     - Давай сами чего-нибудь придумаем! Ну-ка, что у вас дома есть почудней? Ты надень на себя, вот и будет костюм для карнавала.
     Я говорю:
     - Ничего у нас нет. Вот только папины бахилы для рыбалки.
     Бахилы - это такие высокие резиновые сапоги. Если дождик или грязь - первое дело бахилы. Нипочем ноги не промочишь.
     Мишка говорит:
     - А ну надевай, посмотрим, что получится!
     Я прямо с ботинками влез в папины сапоги. Оказалось, что бахилы доходят мне чуть не до подмышек. Я попробовал в них походить. Ничего, довольно неудобно. Зато здорово блестят. Мишке очень понравилось. Он говорит:
     - А шапку какую?
     Я говорю:
     - Может быть, мамину соломенную, что от солнца?
     - Давай ее скорей!
     Достал я шляпу, надел. Оказалось, немножко великовата, съезжает до носа, но все-таки на ней цветы.
     Мишка посмотрел и говорит:
     - Хороший костюм. Только я не понимаю, что он значит?
     Я говорю:
     - Может быть, он значит "мухомор"?
     Мишка засмеялся:
     - Что ты, у мухомора шляпка вся красная! Скорей всего, твой костюм обозначает "старый рыбак"!
     Я замахал на Мишку: - Сказал тоже! "Старый рыбак"!.. А борода где?
     Тут Мишка задумался, а я вышел в коридор, а там стояла наша соседка Вера Сергеевна. Она, когда меня увидела, всплеснула руками и говорит:
     - Ох! Настоящий кот в сапогах!
     Я сразу догадался, что значит мой костюм! Я - "Кот в сапогах"! Только жалко, хвоста нет! Я спрашиваю:
     - Вера Сергеевна, у вас есть хвост?
     А Вера Сергеевна говорит:
     - Разве я очень похожа на черта?
     - Нет, не очень, - говорю я. - Но не в этом дело. Вот вы сказали, что этот костюм значит "Кот в сапогах", а какой же кот может быть без хвоста? Нужен какой-нибудь хвост! Вера Сергеевна, помогите, а?
     Тогда Вера Сергеевна сказала:
     - Одну минуточку...
     И вынесла мне довольно драненький рыжий хвостик с черными пятнами.
     - Вот, - говорит, - это хвост от старой горжетки. Я в последнее время прочищаю им керогаз, но, думаю, тебе он вполне подойдет.
     Я сказал "большое спасибо" и понес хвост Мишке.
     Мишка, как увидел его, говорит:
     - Давай быстренько иголку с ниткой, я тебе пришью. Это чудный хвостик.
     И Мишка стал пришивать мне сзади хвост. Он шил довольно ловко, но потом вдруг ка-ак уколет меня!
     Я закричал:
     - Потише ты, храбрый портняжка! Ты что, не чувствуешь, что шьешь прямо по живому? Ведь колешь же!
     - Это я немножко не рассчитал! - И опять как кольнет!
     - Мишка, рассчитывай получше, а то я тебя тресну!
     А он:
     - Я в первый раз в жизни шью!
     И опять - коль!..
     Я прямо заорал:
     - Ты что, не понимаешь, что я после тебя буду полный инвалид и не смогу сидеть?
     Но тут Мишка сказал:
     - Ура! Готово! Ну и хвостик! Не у каждой кошки есть такой!
     Тогда я взял тушь и кисточкой нарисовал себе усы, по три уса с каждой стороны - длинные-длинные, до ушей!
     И мы пошли в школу.
     Там народу было видимо-невидимо, и все в костюмах. Одних гномов было человек пятьдесят. И еще было очень много белых "снежинок". Это такой костюм, когда вокруг много белой марли, а в середине торчит какая-нибудь девочка.
     И мы все очень веселились и танцевали.
     И я тоже танцевал, но все время спотыкался и чуть не падал из-за больших сапог, и шляпа тоже, как назло, постоянно съезжала почти до подбородка.
     А потом наша вожатая Люся вышла на сцену и сказала звонким голосом:
     - Просим "Кота в сапогах" выйти сюда для получения первой премии за лучший костюм!
     И я пошел на сцену, и когда входил на последнюю ступеньку, то споткнулся и чуть не упал. Все громко засмеялись, а Люся пожала мне руку и дала две книжки: "Дядю Степу" и "Сказки-загадки". Тут Борис Сергеевич заиграл туш, а я пошел со сцены. И когда сходил, то опять споткнулся и чуть не упал, и опять все засмеялись.
     А когда мы шли домой, Мишка сказал:
     - Конечно, гномов много, а ты один!
     - Да, - сказал я, - но все гномы были так себе, а ты был очень смешной, и тебе тоже надо книжку. Возьми у меня одну.
     Мишка сказал:
     - Не надо, что ты!
     Я спросил:
     - Ты какую хочешь?
     - "Дядю Степу".
     И я дал ему "Дядю Степу".
     А дома я скинул свои огромные бахилы, и побежал к календарю, и зачеркнул сегодняшнюю клеточку. А потом зачеркнул уж и завтрашнюю.
     Посмотрел - а до маминого приезда осталось три дня!
    СРАЖЕНИЕ У ЧИСТОЙ РЕЧКИ
     У всех мальчишек 1-го класса "В" были пистолеты.
     Мы так сговорились, чтобы всегда ходить с оружием. И у каждого из нас в кармане всегда лежал хорошенький пистолетик и к нему запас пистонных лент. И нам это очень нравилось, но так было недолго. А все из-за кино...

/ Полные произведения / Драгунский В. / Денискины рассказы