• Сочинения
  
• Краткие содержания
  
• Полные произведения
  
• Характеристики
  
• Биографии
  
• Критика
  
• ГДЗ
  

/ Полные произведения / Драгунский В. / Денискины рассказы

Денискины рассказы [6/15]

Скачать полное произведение

    - Ишь! А я и не знал. Честно говоря, ты ведь еще маленький, ты не обижайся, а смотри-ка - любишь как много! Целый мир.
     Тут в разговор вмешался Мишка. Он надулся и сказал:
     - А я еще больше Дениски люблю разных разностей! Подумаешь!!
     Борис Сергеевич рассмеялся:
     - Очень интересно! Ну-ка, поведай тайну своей души. Теперь твоя очередь, принимай эстафету! Итак, начинай! Что же ты любишь?
     Мишка поерзал на подоконнике, потом откашлялся и сказал:
     - Я люблю булки, плюшки, батоны и кекс! Я люблю хлеб, и торт, и пирожные, и пряники, хоть тульские, хоть медовые, хоть глазурованные. Сушки люблю тоже, и баранки, бублики, пирожки с мясом, повидлом, капустой и с рисом.
     Я горячо люблю пельмени, и особенно ватрушки, если они свежие, но черствые тоже ничего. Можно овсяное печенье и ванильные сухари.
     А еще я люблю кильки, сайру, судака в маринаде, бычки в томате, частик в собственном соку, икру баклажанную, кабачки ломтиками и жареную картошку.
     Вареную колбасу люблю прямо безумно, если докторская, - на спор, что съем целое кило! И столовую люблю, и чайную, и зельц, и копченую, и полукопченую, и сырокопченую! Эту вообще я люблю больше всех. Очень люблю макароны с маслом, вермишель с маслом, рожки с маслом, сыр с дырочками и без дырочек, с красной коркой или с белой - все равно.
     Люблю вареники с творогом, творог соленый, сладкий, кислый; люблю яблоки, тертые с сахаром, а то яблоки одни самостоятельно, а если яблоки очищенные, то люблю сначала съесть яблочко, а уж потом, на закуску - кожуру!
     Люблю печенку, котлеты, селедку, фасолевый суп, зеленый горошек, вареное мясо, ириски, сахар, чай, джем, боржом, газировку с сиропом, яйца всмятку, вкрутую, в мешочке, могу и сырые. Бутерброды люблю прямо с чем попало, особенно если толсто намазать картофельным пюре или пшенной кашей. Так... Ну, про халву говорить не буду - какой дурак не любит халвы? А еще я люблю утятину, гусятину и индятину. Ах, да! Я всей душой люблю мороженое. За семь, за девять. За тринадцать, за пятнадцать, за девятнадцать. За двадцать две и за двадцать восемь.
     Мишка обвел глазами потолок и перевел дыхание. Видно, он уже здорово устал. Но Борис Сергеевич пристально смотрел на него, и Мишка поехал дальше.
     Он бормотал:
     - Крыжовник, морковку, кету, горбушу, репу, борщ, пельмени, хотя пельмени я уже говорил, бульон, бананы, хурму, компот, сосиски, колбасу, хотя колбасу тоже говорил...
     Мишка выдохся и замолчал. По его глазам было видно, что он ждет, когда Борис Сергеевич его похвалит. Но тот смотрел на Мишку немного недовольно и даже как будто строго. Он тоже словно ждал чего-то от Мишки: что, мол, Мишка еще скажет. Но Мишка молчал. У них получилось, что они оба друг от друга чего-то ждали и молчали.
     Первый не выдержал Борис Сергеевич.
     - Что ж, Миша, - сказал он, - ты многое любишь, спору нет, но все, что ты любишь, оно какое-то одинаковое, чересчур съедобное, что ли. Получается, что ты любишь целый продуктовый магазин. И только... А люди? Кого ты любишь? Или из животных?
     Тут Мишка весь встрепенулся и покраснел.
     - Ой, - сказал он смущенно, - чуть не забыл! Еще - котят! И бабушку! ТАЙНОЕ СТАНОВИТСЯ ЯВНЫМ
     Я услышал, как мама сказала кому-то в коридоре:
     - ...Тайное всегда становится явным.
     И когда она вошла в комнату, я спросил:
     - Что это значит, мама: "Тайное становится явным"?
     - А это значит, что если кто поступает нечестно, все равно про него это узнают, и будет ему стыдно, и он понесет наказание, - сказала мама. - Понял?.. Ложись-ка спать!
     Я почистил зубы, лег спать, но не спал, а все время думал: как же так получается, что тайное становится явным? И я долго не спал, а когда проснулся, было утро, папа был уже на работе, и мы с мамой были одни. Я опять почистил зубы и стал завтракать.
     Сначала я съел яйцо. Это еще терпимо, потому что я выел один желток, а белок раскромсал со скорлупой так, чтобы его не было видно. Но потом мама принесла целую тарелку манной каши.
     - Ешь! - сказала мама. - Безо всяких разговоров!
     Я сказал:
     - Видеть не могу манную кашу!
     Но мама закричала:
     - Посмотри, на кого ты стал похож! Вылитый Кощей! Ешь. Ты должен поправиться.
     Я сказал:
     - Я ею давлюсь!..
     Тогда мама села со мной рядом, обняла меня за плечи и ласково спросила:
     - Хочешь, пойдем с тобой в Кремль?
     Ну еще бы... Я не знаю ничего красивее Кремля. Я там был в Грановитой палате и в Оружейной, стоял возле царь-пушки и знаю, где сидел Иван Грозный. И еще там очень много интересного. Поэтому я быстро ответил маме:
     - Конечно, хочу в Кремль! Даже очень!
     Тогда мама улыбнулась:
     - Ну вот, съешь всю кашу, и пойдем. А я пока посуду вымою. Только помни - ты должен съесть все до дна!
     И мама ушла на кухню.
     А я остался с кашей наедине. Я пошлепал ее ложкой. Потом посолил. Попробовал - ну, невозможно есть! Тогда я подумал, что, может быть, сахару не хватает? Посыпал песку, попробовал... Еще хуже стало. Я не люблю кашу, я же говорю.
     А она к тому же была очень густая. Если бы она была жидкая, тогда другое дело, я бы зажмурился и выпил ее. Тут я взял и долил в кашу кипятку. Все равно было скользко, липко и противно. Главное, когда я глотаю, у меня горло само сжимается и выталкивает эту кашу обратно. Ужасно обидно! Ведь в Кремль-то хочется! И тут я вспомнил, что у нас есть хрен. С хреном, кажется, почти все можно съесть! Я взял и вылил в кашу всю баночку, а когда немножко попробовал, у меня сразу глаза на лоб полезли и остановилось дыхание, и я, наверно, потерял сознание, потому что взял тарелку, быстро подбежал к окну и выплеснул кашу на улицу. Потом сразу вернулся и сел за стол.
     В это время вошла мама. Она посмотрела на тарелку и обрадовалась:
     - Ну что за Дениска, что за парень-молодец! Съел всю кашу до дна! Ну, вставай, одевайся, рабочий народ, идем на прогулку в Кремль! - И она меня поцеловала.
     В эту же минуту дверь открылась, и в комнату вошел милиционер. Он сказал:
     - Здравствуйте! - и подошел к окну, и поглядел вниз. - А еще интеллигентный человек.
     - Что вам нужно? - строго спросила мама.
     - Как не стыдно! - Милиционер даже стал по стойке "смирно". - Государство предоставляет вам новое жилье, со всеми удобствами и, между прочим, с мусоропроводом, а вы выливаете разную гадость за окно!
     - Не клевещите. Ничего я не выливаю!
     - Ах не выливаете?! - язвительно рассмеялся милиционер. И, открыв дверь в коридор, крикнул: - Пострадавший!
     И к нам вошел какой-то дяденька.
     Я как на него взглянул, так сразу понял, что в Кремль я не пойду.
     На голове у этого дяденьки была шляпа. А на шляпе наша каша. Она лежала почти в середине шляпы, в ямочке, и немножко по краям, где лента, и немножко за воротником, и на плечах, и на левой брючине. Он как вошел, сразу стал заикаться:
     - Главное, я иду фотографироваться... И вдруг такая история... Каша... мм... манная... Горячая, между прочим, сквозь шляпу и то... жжет... Как же я пошлю свое... фф... фото, когда я весь в каше?!
     Тут мама посмотрела на меня, и глаза у нее стали зеленые, как крыжовник, а уж это верная примета, что мама ужасно рассердилась.
     - Извините, пожалуйста, - сказала она тихо, - разрешите, я вас почищу, пройдите сюда!
     И они все трое вышли в коридор.
     А когда мама вернулась, мне даже страшно было на нее взглянуть. Но я себя пересилил, подошел к ней и сказал:
     - Да, мама, ты вчера сказала правильно. Тайное всегда становится явным!
     Мама посмотрела мне в глаза. Она смотрела долго-долго и потом спросила:
     - Ты это запомнил на всю жизнь? И я ответил:
     - Да.
    ПРОФЕССОР КИСЛЫХ ЩЕЙ
     Мой папа не любит, когда я мешаю ему читать газеты. Но я про это всегда забываю, потому что мне очень хочется с ним поговорить. Ведь он же мой единственный отец! Мне всегда хочется с ним поговорить.
     Вот он раз сидел и читал газету, а мама пришивала мне воротник к куртке.
     Я сказал:
     - Пап, а ты знаешь, сколько в озеро Байкал можно напихать Азовских морей?
     Он сказал:
     - Не мешай...
     - Девяносто два! Здорово?
     Он сказал:
     - Здорово. Не мешай, ладно?
     И снова стал читать.
     Я сказал:
     - Ты художника Эль Греко знаешь?
     Он кивнул. Я сказал:
     - Его настоящая фамилия Доменико Теотокопули! Потому что он грек с острова Крит. Вот этого художника испанцы и прозвали Эль Греко!.. Интересные дела. Кит, например, папа, за пять километров слышит!
     Папа сказал:
     - Помолчи хоть немного... Хоть пять минут...
     Но у меня было столько новостей для папы, что я но мог удержаться. Из меня высыпались новости, прямо выскакивали одна за другой. Потому что очень уж их было много. Если бы их было поменьше, может быть, мне легче было бы перетерпеть, и я бы помолчал, но их было много, и поэтому я ничего не мог с собой поделать.
     Я сказал:
     - Папа! Ты не знаешь самую главную новость: на Больших Зондских островах живут маленькие буйволы. Они, папа, карликовые. Называются кентусы. Такого кентуса можно в чемодане привезти!
     - Ну да? - сказал папа. - Просто чудеса! Дай спокойно почитать газету, ладно?
     - Читай, читай, - сказал я, - читай, пожалуйста! Понимаешь, папа, выходит, что у нас в коридоре может пастись целое стадо таких буйволов!.. Ура?
     - Ура, - сказал папа. - Замолчишь, нет?
     - А солнце стоит не в центре неба, - сказал я, - а сбоку!
     - Не может быть, - сказал папа.
     - Даю слово, - сказал я, - оно стоит сбоку! Сбоку припека.
     Папа посмотрел на меня туманными глазами. Потом глаза у него прояснились, и он сказал маме:
     - Где это он нахватался? Откуда? Когда?
     Мама улыбнулась:
     - Он современный ребенок. Он читает, слушает радио. Телевизор. Лекции. А ты как думал?
     - Удивительно, - сказал папа, - как это быстро все получается.
     И он снова укрылся за газетой, а мама его спросила:
     - Чем это ты так зачитался?
     - Африка, - сказал папа. - Кипит! Конец колониализму!
     - Еще не конец! - сказал я.
     - Что? - спросил папа.
     Я подлез к нему под газету и встал перед ним.
     - Есть еще зависимые страны, - сказал я. - Много еще есть зависимых.
     Он сказал:
     - Ты не мальчишка. Нет. Ты просто профессор! Настоящий профессор... кислых щей!
     И он засмеялся, и мама вместе с ним. Она сказала:
     - Ну ладно, Дениска, иди погуляй. - Она протянула мне куртку и подтолкнула меня: - Иди, иди!
     Я пошел и спросил у мамы в коридоре:
     - А что такое, мама, профессор кислых щей? В первый раз слышу такое выражение! Это он меня в насмешку так назвал - кислых щей? Это обидное?
     Но мама сказала:
     - Что ты, это нисколько не обидное. Разве папа может тебя обидеть? Это он, наоборот, тебя похвалил!
     Я сразу успокоился, раз он меня похвалил, и пошел гулять. А на лестнице я вспомнил, что мне надо проведать Аленку, а то все говорят, что она заболела и ничего не ест. И я пошел к Аленке. У них сидел какой-то дяденька, в синем костюме и с белыми руками. Он сидел за столом и разговаривал с Аленкиной мамой. А сама Аленка лежала на диване и приклеивала лошади ногу. Когда Аленка меня увидела, она сразу заорала:
     - Дениска пришел! Ого-го!
     Я вежливо сказал:
     - Здравствуйте! Чего орешь, как дура?
     И сел к ней на диван. А дяденька с белыми руками встал и сказал:
     - Значит, все ясно! Воздух, воздух и воздух. Ведь она вполне здоровая девочка!
     И я сразу понял, что это доктор.
     Аленкина мама сказала:
     - Большое спасибо, профессор! Большое спасибо, профессор!
     И она пожала ему руку. Видно, это был такой хороший доктор, что он все знал, и его называли за это "профессор".
     Он подошел к Аленке и сказал:
     - До свидания, Аленка, выздоравливай.
     Она покраснела, высунула язык, отвернулась к стенке и оттуда прошептала:
     - До свидания...
     Он погладил ее по голове и повернулся ко мне:
     - А вас как зовут, молодой человек?
     Вот он какой был славный: на "вы" меня назвал!
     - Я Денис Кораблев! А вас как зовут?
     Он взял мою руку своей белой большой и мягкой рукой. Я даже удивился, какая она мягкая. Ну прямо шелковая. И от него от всего так вкусно пахло чистотой. И он потряс мне руку и сказал:
     - А меня зовут Василий Васильевич Сергеев. Профессор.
     Я сказал:
     - Кислых щей? Профессор кислых щей?
     Аленкина мама всплеснула руками. А профессор покраснел и закашлял. И они оба вышли из комнаты.
     И мне показалось, что они как-то не так вышли. Как будто даже выбежали. И еще мне показалось, что я что-то не так сказал. Прямо не знаю.
     А может быть, "кислых щей" - это все-таки обидное, а?
    ГЛАВНЫЕ РЕКИ
     Хотя мне уже идет девятый год, я только вчера догадался, что уроки все-таки надо учить. Любишь не любишь, хочешь не хочешь, лень тебе или не лень, а учить уроки надо. Это закон. А то можно в такую историю вляпаться, что своих не узнаешь. Я, например, вчера не успел уроки сделать. У нас было задано выучить кусочек из одного стихотворения Некрасова и главные реки Америки. А я, вместо того чтобы учиться, запускал во дворе змея в космос. Ну, он в космос все-таки не залетел, потому что у него был чересчур легкий хвост, и он из-за этого крутился, как волчок. Это раз. А во-вторых, у меня было мало ниток, и я весь дом обыскал и собрал все нитки, какие только были; у мамы со швейной машины снял, и то оказалось мало. Змей долетел до чердака и там завис, а до космоса еще было далеко.
     И я так завозился с этим змеем и космосом, что совершенно позабыл обо всем на свете. Мне было так интересно играть, что я и думать перестал про какие-то там уроки. Совершенно вылетело из головы. А оказалось, никак нельзя было забывать про свои дела, потому что получился позор.
     Я утром немножко заспался, и, когда вскочил, времени оставалось чуть-чуть... Но я читал, как ловко одеваются пожарные - у них нет ни одного лишнего движения, и мне до того это понравилось, что я пол-лета тренировался быстро одеваться. И сегодня я как вскочил и глянул на часы, то сразу понял, что одеваться надо, как на пожар. И я оделся за одну минуту сорок восемь секунд весь, как следует, только шнурки зашнуровал через две дырочки. В общем, в школу я поспел вовремя и в класс тоже успел примчаться за секунду до Раисы Ивановны. То есть она шла себе потихоньку по коридору, а я бежал из раздевалки (ребят уже не было никого). Когда я увидел Раису Ивановну издалека, я припустился во всю прыть и, не доходя до класса каких-нибудь пять шагов, обошел Раису Ивановну и вскочил в класс. В общем, я выиграл у нее секунды полторы, и, когда она вошла, книги мои были уже в парте, а сам я сидел с Мишкой как ни в чем не бывало. Раиса Ивановна вошла, мы встали и поздоровались с ней, и громче всех поздоровался я, чтобы она видела, какой я вежливый. Но она на это не обратила никакого внимания и еще на ходу сказала:
     - Кораблев, к доске!
     У меня сразу испортилось настроение, потому что я вспомнил, что забыл приготовить уроки. И мне ужасно не хотелось вылезать из-за своей родимой парты. Я прямо к ней как будто приклеился. Но Раиса Ивановна стала меня торопить;
     - Кораблев! Что же ты? Я тебя зову или нет?
     И я пошел к доске. Раиса Ивановна сказала:
     - Стихи!
     Чтобы я читал стихи, какие заданы. А я их не знал. Я даже плохо знал, какие заданы-то. Поэтому я моментально подумал, что Раиса Ивановна тоже, может быть, забыла, что задано, и не заметит, что я читаю. И я бодро завел:
     Зима!.. Крестьянин, торжествуя,
     На дровнях обновляет путь:
     Его лошадка, снег почуя,
     Плетется рысью как-нибудь...
     - Это Пушкин, - сказала Раиса Ивановна.
     - Да, - сказал я, - это Пушкин. Александр Сергеевич.
     - А я что задала? - сказала она.
     - Да! - сказал я.
     - Что "да"? Что я задала, я тебя спрашиваю? Кораблев!
     - Что? - сказал я.
     - Что "что"? Я тебя спрашиваю: что я задала?
     Тут Мишка сделал наивное лицо и сказал:
     - Да что он, не знает, что ли, что вы Некрасова задали? Это он не понял вопроса, Раиса Ивановна.
     Вот что значит верный друг. Это Мишка таким хитрым способом ухитрился мне подсказать. А Раиса Ивановна уже рассердилась:
     - Слонов! Не смей подсказывать!
     - Да! - сказал я. - Ты чего, Мишка, лезешь? Без тебя, что ли, не знаю, что Раиса Ивановна задала Некрасова! Это я задумался, а ты тут лезешь, сбиваешь только.
     Мишка стал красный и отвернулся от меня. А я опять остался один на один с Раисой Ивановной.
     - Ну? - сказала она.
     - Что? - сказал я.
     - Перестань ежеминутно чтокать!
     Я уже видел, что она сейчас рассердится как следует.
     - Читай. Наизусть!
     - Что? - сказал я.
     - Стихи, конечно! - сказала она.
     - Ага, понял. Стихи, значит, читать? - сказал я. - Это можно. - И громко начал: - Стихи Некрасова. Поэта. Великого поэта.
     - Ну! - сказала Раиса Ивановна.
     - Что? - сказал я.
     - Читай сейчас же! - закричала бедная Раиса Ивановна. - Сейчас же читай, тебе говорят! Заглавие!
     Пока она кричала, Мишка успел мне подсказать первое слово. Он шепнул, не разжимая рта, но я его прекрасно понял. Поэтому я смело выдвинул ногу вперед и продекламировал:
     - Мужичонка!
     Все замолчали, и Раиса Ивановна тоже. Она внимательно смотрела на меня, а я смотрел на Мишку еще внимательнее. Мишка показывал на свой большой палец и зачем-то щелкал его по ногтю.
     И я как-то сразу вспомнил заглавие и сказал:
     - С ноготком!
     И повторил все вместе:
     - Мужичонка с ноготком!
     Все засмеялись. Раиса Ивановна сказала:
     - Довольно, Кораблев!.. Не старайся, не выйдет. Уж если не знаешь, не срамись. - Потом она добавила: - Ну, а как насчет кругозора? Помнишь, мы вчера сговорились всем классом, что будем читать и сверх программы интересные книжки? Вчера вы решили выучить названия всех рек Америки. Ты выучил?
     Конечно, я не выучил. Этот змей, будь он неладен, совсем мне всю жизнь испортил. И я хотел во всем признаться Раисе Ивановне, но вместо этого вдруг неожиданно даже для самого себя сказал:
     - Конечно, выучил. А как же!
     - Ну вот, исправь это ужасное впечатление, которое ты произвел чтением стихов Некрасова. Назови мне самую большую реку Америки, и я тебя отпущу.
     Вот когда мне стало худо. Даже живот заболел, честное слово. В классе была удивительная тишина. Все смотрели на меня. А я смотрел в потолок. И думал, что сейчас уже наверняка я умру. До свидания, все! И в эту секунду я увидел, что в левом последнем ряду Петька Горбушкин показывает мне какую-то длинную газетную ленту, и на ней что-то намалевано чернилами, толсто намалевано, наверное, он пальцем писал. И я стал вглядываться в эти буквы и наконец прочел первую половину.
     А тут Раиса Ивановна снова:
     - Ну, Кораблев? Какая же главная река в Америке?
     У меня сразу же появилась уверенность, и я сказал:
     - Миси-писи.
     Дальше я не буду рассказывать. Хватит. И хотя Раиса Ивановна смеялась до слез, но двойку она мне влепила будь здоров. И я теперь дал клятву, что буду учить уроки всегда. До глубокой старости. ЗЕЛЕНЧАТЫЕ ЛЕОПАРДЫ
     Мы сидели с Мишкой и Аленкой на песке около домоуправления и строили площадку для запуска космического корабля. Мы уже вырыли яму и уложили ее кирпичом и стеклышками, а в центре оставили пустое место для ракеты. Я принес ведро и положил в него аппаратуру.
     Мишка сказал:
     - Надо вырыть боковой ход - под ракету, чтоб, когда она будет взлетать, газ бы вышел по этому ходу.
     И мы стали опять рыть и копать и довольно быстро устали, потому что там было много камней.
     Аленка сказала:
     - Я устала! Перекур!
     А Мишка сказал:
     - Правильно.
     И мы стали отдыхать.
     В это время из второго парадного вышел Костик. Он был такой худой, прямо невозможно узнать. И бледный, нисколечко не загорел. Он подошел к нам и говорит:
     - ЗдорОво, ребята!
     Мы все сказали:
     - ЗдорОво, Костик!
     Он тихонько сел рядом с нами.
     Я сказал:
     - Ты что, Костик, такой худущий? Вылитый Кощей...
     Он сказал:
     - Да это у меня корь была.
     Аленка подняла голову:
     - А теперь ты выздоровел?
     - Да, - сказал Костик, - я теперь совершенно выздоровел.
     Мишка отодвинулся от Костика и сказал:
     - Заразный небось?
     А Костик улыбнулся:
     - Нет, что ты, не бойся. Я не заразный. Вчера доктор сказал, что я уже могу общаться с детским коллективом.
     Мишка придвинулся обратно, а я спросил:
     - А когда болел, больно было?
     - Нет, - ответил Костик, - не больно. Скучно очень. А так ничего. Мне картинки переводные дарили, я их все время переводил, надоело до смерти.
     Аленка сказала:
     - Да, болеть хорошо! Когда болеешь, всегда что-нибудь дарят.
     Мишка сказал:
     - Так ведь и когда здоровый, тоже дарят. В день рождения или когда елка.
     Я сказал:
     - Еще дарят, когда в другой класс переходишь с пятерками.
     Мишка сказал:
     - Мне не дарят. Одни тройки! А вот когда корь, все равно ничего особенного не дарят, потому что потом все игрушки надо сжигать. Плохая болезнь корь, никуда не годится.
     Костик спросил:
     - А разве бывают хорошие болезни?
     - Ого, - сказал я, - сколько хочешь! Ветрянка, например. Очень хорошая, интересная болезнь. Я когда болел, мне все тело, каждую болячку отдельно зеленкой мазали. Я был похож на леопарда. Что, плохо разве?
     - Конечно, хорошо, - сказал Костик.
     Аленка посмотрела на меня и сказала:
     - Когда лишаи, тоже очень красивая болезнь.
     Но Мишка только засмеялся:
     - Сказала тоже - "красивая"! Намажут два-три пятнышка, вот и вся красота. Нет, лишаи - это мелочь. Я лучше всего люблю грипп. Когда грипп, чаю дают с малиновым вареньем. Ешь сколько хочешь, просто не верится. Один раз я, больной, целую банку съел. Мама даже удивилась: "Смотрите, говорит, у мальчика грипп, температура тридцать восемь, а такой аппетит". А бабушка сказала: "Грипп разный бывает, это у него такая новая форма, дайте ему еще, это у него организм требует". И мне дали еще, но я больше не смог есть, такая жалость... Это грипп, наверно, на меня так плохо действовал.
     Тут Мишка подперся кулаком и задумался, а я сказал:
     - Грипп, конечно, хорошая болезнь, но с гландами не сравнить, куда там!
     - А что? - сказал Костик.
     - А то, - сказал я, - что, когда гланды вырезают, мороженого дают потом, для заморозки. Это почище твоего варенья!
     Аленка сказала:
     - А гланды от чего заводятся?
     Я сказал:
     - От насморка. Они в носу вырастают, как грибы, потому что сырость.
     Мишка вздохнул и сказал:
     - Насморк - болезнь ерундовая. Каплют чего-то в нос, еще хуже течет.
     Я сказал:
     - Зато керосин можно пить. Не слышно запаха.
     - А зачем пить керосин?
     Я сказал:
     - Ну не пить, так в рот набирать. Вот фокусник наберет полный рот, а потом палку зажженную возьмет в руки и на нее как брызнет! Получается очень красивый огненный фонтан. Конечно, фокусник секрет знает. Без секрета не берись, ничего не получится.
     - В цирке лягушек глотают, - сказала Аленка.
     - И крокодилов тоже! - добавил Мишка.
     Я прямо покатился от хохота. Надо же такое выдумать. Ведь всем известно, что крокодил сделан из панциря, как же его есть?
     Я сказал:
     - Ты, Мишка, видно, с ума сошел! Как ты будешь есть крокодила, когда он жесткий. Его нипочем нельзя прожевать.
     ~ Вареного-то? - сказал Мишка.
     - Как же! Станет тебе крокодил вариться! - закричал я на Мишку.
     - Он же зубастый, - сказала Аленка, и видно было, что она уже испугалась.
     А Костик добавил:
     - Он сам же ест что ни день укротителей этих.
     Аленка сказала:
     - Ну да? - И глаза у нее стали как белые пуговицы.
     Костик только сплюнул в сторону.
     Аленка скривила губы:
     - Говорили про хорошее - про гриба и про лишаев, а теперь про крокодилов. Я их боюсь...
     Мишка сказал:
     - Про болезни уже все переговорили. Кашель, например. Что в нем толку? Разве вот что в школу не ходить...
     - И то хлеб, - сказал Костик. - А вообще вы правильно говорили: когда болеешь, все тебя больше любят.
     - Ласкают, - сказал Мишка, - гладят... Я заметил: когда болеешь, все можно выпросить. Игру какую хочешь, или ружье, или паяльник.
     Я сказал:
     - Конечно. Нужно только, чтобы болезнь была пострашнее. Вот если ногу сломаешь или шею, тогда чего хочешь купят.
     Аленка сказала:
     - И велосипед?!
     А Костик хмыкнул:
     - А зачем велосипед, если нога сломана?
     - Так ведь она прирастет! - сказал я.
     Костик сказал:
     - Верно!
     Я сказал:
     - А куда же она денется! Да, Мишка?
     Мишка кивнул головой, и тут Аленка натянула платье на колени и спросила:
     - А почему это, если вот, например, пожжешься, или шишку набьешь, или там синяк, то, наоборот, бывает, что тебе еще и наподдадут. Почему это так бывает?
     - Несправедливость! - сказал я и стукнул ногой по ведру, где у нас лежала аппаратура.
     Костик спросил:
     - А это что такое вы здесь затеяли?
     Я сказал:
     - Площадка для запуска космического корабля!
     Костик прямо закричал:
     - Так что же вы молчите! Черти полосатые! Прекратите разговоры. Давайте скорей строить!!!
     И мы прекратили разговоры и стали строить.
    УДИВИТЕЛЬНЫЙ ДЕНЬ
     Несколько дней тому назад мы начали строить площадку для запуска космического корабля и вот до сих пор не кончили, а я сначала думал, что раз-два-три - и у нас сразу все будет готово. Но дело как-то не клеилось, а все потому, что мы не знали, какая она должна быть, эта площадка.
     У нас не было плана.
     Тогда я пошел домой. Взял листок бумажки и нарисовал на нем, что куда: где вход, где выход, где одеваться, где космонавта провожают и где кнопку нажимать. Это все получилось у меня очень здорово, особенно кнопка. А когда я нарисовал площадку, я заодно пририсовал к ней и ракету. И первую ступеньку, и вторую, и кабину космонавта, где он будет вести научные наблюдения, и отдельный закуток, где он будет обедать, и я даже придумал, где ему умываться, и изобрел для этого самовыдвигающиеся ведра, чтобы он в них собирал дождевую воду.
     И когда я показал этот план Аленке, Мишке и Костику, им всем очень понравилось. Только ведра Мишка зачеркнул.
     Он сказал:
     - Они будут тормозить.
     И Костик сказал:
     - Конечно, конечно! Убери эти ведра.
     И Аленка сказала:
     - Ну их совсем!
     И я тогда не стал с ними спорить, и мы прекратили всякие ненужные разговоры и принялись за работу. Мы достали тяжеленную трамбушку. Я и Мишка колотили ею по земле. А позади нас шла Аленка и подравнивала за нами прямо сандаликами. Они у нее были новенькие, красивые, а через пять минут стали серые. Перекрасились от пыли.
     Мы чудесно утрамбовали площадку и работали дружно. И к нам еще один парень присоединился, Андрюшка, ему шесть лет. Он хотя немножко рыжеватый, но довольно сообразительный. А в самый разгар работы открылось окно на четвертом этаже, и Аленкина мама крикнула:
     - Аленка! Домой сейчас же! Завтракать!
     И когда Аленка убежала, Костик сказал:
     - Еще лучше, что ушла!
     А Мишка сказал:
     - Жалко. Все-таки рабочая сила...
     Я сказал:
     - Давайте приналяжем!
     И мы приналегли, и очень скоро площадка была совершенно готова. Мишка ее осмотрел, засмеялся от удовольствия и говорит:
     - Теперь главное дело надо решить: кто будет космонавтом.
     Андрюшка сейчас же откликнулся:
     - Я буду космонавтом, потому что я самый маленький, меньше всех вешу!
     А Костик:
     - Это еще неизвестно. Я болел, я знаешь как похудел? На три кило! Я космонавт.
     Мы с Мишкой только переглянулись. Эти чертенята уже решили, что они будут космонавтами, а про нас как будто и забыли.
     А ведь это я всю игру придумал. И, ясное дело, я и буду космонавтом!
     И только я успел так подумать, как Мишка вдруг заявляет:
     - А кто всей работой тут сейчас командовал? А? Я командовал! Значит, я буду космонавтом!
     Это все мне совершенно не понравилось. Я сказал:
     - Давайте сначала ракету выстроим. А потом сделаем испытания на космонавта. А потом и запуск назначим.
     Они сразу обрадовались, что еще много игры осталось, и Андрюшка сказал:
     - Даешь ракету строить!
     Костик сказал:
     - Правильно!
     А Мишка сказал:
     - Ну что ж, я согласен.
     Мы стали строить ракету прямо на нашей пусковой площадке. Там лежала здоровенная пузатая бочка. В ней раньше был мел, а теперь она валялась пустая. Она была деревянная и почти совершенно целая, и я сразу все сообразил и сказал:
     - Вот это будет кабина. Здесь любой космонавт может поместиться, даже самый настоящий, не то что я или Мишка.
     И мы эту бочку поставили на середку, и Костик сейчас же приволок с черного хода какой-то старый ничей самовар. Он его приделал к бочке, чтобы заливать туда горючее. Получилось очень складно. Мы с Мишкой сделали внутреннее устройство и два окошечка по бокам: это были иллюминаторы для наблюдения. Андрюшка притащил довольно здоровый ящик с крышкой и наполовину всунул его в бочку. Я сначала не понял, что это такое, и спросил Андрюшку:
     - Это зачем?
     А он сказал:
     - Как - зачем? Это вторая ступеня!
     Мишка сказал:
     - Молодец!
     И у нас работа закипела вовсю. Мы достали разных красок, и несколько кусочков жести, и гвоздей, и веревочек, и протянули эти веревочки вдоль ракеты, и жестянки прибили к хвостовому оперению, и подкрасили длинные полосы по всему бочкиному боку, и много еще чего понаделали, всего не перескажешь. И когда мы увидели, что все у нас готово, Мишка вдруг отвернул краник у самовара, который был у нас баком для горючего. Мишка отвернул краник, но оттуда ничего не потекло. Мишка ужасно разгорячился, он потрогал пальцем снизу сухой краник, повернулся к Андрюшке, который считался у нас главным инженером, и заорал:
     - Вы что? Что вы наделали?
     Андрюшка сказал:
     - А что?
     Тогда Мишка вконец разозлился и еще хуже заорал:

/ Полные произведения / Драгунский В. / Денискины рассказы