Войти... Регистрация
Поиск Расширенный поиск



Есть что добавить?

Присылай нам свои работы, получай litr`ы и обменивай их на майки, тетради и ручки от Litra.ru!

/ Полные произведения / Драгунский В. / Денискины рассказы

Денискины рассказы [13/15]

  Скачать полное произведение

    Дядя Миша хмыкнул и пошел к себе на завод. Димка проводил его до дверей, и мы, еще подрубав пельменей, поскорей пошли смотреть Ленинград. Димка знал его назубок, и мы прежде всего побежали глядеть на Неву - какая она широкая. Мы бежали по набережной, никуда не переходили, и вдруг увидели - стоит корабль, а на нем идет настоящая служба. Все по-военному - матросы, флаги, и написано на корабле: "АВРОРА". Димка сказал:
     - Смотри, какой корабль.
     Я сказал:
     - "Аврора".
     Димка сказал:
     - Какой корабль... Он участник Октябрьской революции!
     И у меня захватило дух, что я вижу "Аврору" своими глазами. И я снял шапку перед этим кораблем.
     А потом Димка побежал дальше, а я за ним. Интересно ведь с Ленинградом знакомиться. И мы садились в автобусы, и выходили где-то, и опять садились. И видели памятник Пушкину на круглом скверике. Пушкин был маленький, не то что у нас в Москве, на Пушкинской площади. Нет, куда там! Тут он был помоложе, чем наш, вроде мальчишки из десятого класса. Он был маленький, но очень красивый и симпатичный. Но тут Димка сказал:
     - Я проголодался, - и вошел в какую-то дверь.
     Я - за ним. Вот, думаю, он уже проголодался! Только что съел целый пуд пельменей и уже! Он проголодался! Ну и парень! С таким не пропадешь.
     И мы вошли в большой зал, уставленный столиками. Это оказалось кафе. Мы там поели пирожков - такие трубочки с мясом, вроде блинчиков. Ох и вкусно! Мы потом еще одну порцию взяли, третью. А потом, когда поели, Димка важно так сказал:
     - Сколько с нас?
     Он заплатил, а я глядел на него во все глаза. Он засмеялся:
     - Ну, чего глядишь? Это мне папа дал денег, специально чтобы тебя кормить. Ведь ты же у нас гость, верно?
     И когда мы пошли домой, Димка сказал:
     - Сейчас поедим, а потом в Эрмитаж.
     Я сказал:
     - Опять поедим? Ты что, с двойным животом, что ли? И потом, я уже был в Эрмитаже. В Москве. Я там зимой с горки катался. Еще во втором классе!
     Димка даже покраснел:
     - Да ты что, не знаешь, что в Москве ваш Эрмитаж - это просто садик для детворы, а у нас в Ленинграде это картинная галерея! Музей, понял?
     А когда мы подошли к красивому дому на площади и я увидел, что крышу держат огромные великаны, я вдруг понял, что очень устал, и сказал Димке:
     - А давай в картинную галерею завтра? А? А то я устал очень. Долго идем.
     Димка взял меня под руку и спросил:
     - До трамвая-то дойдешь?
     Я кивнул, и мы скоро дошли до трамвая и поехали. Оказалось, далеко.
     Вечером у меня глаза просто сами слипались. Тетя Галя подсунула под меня раскладушку, и я сразу уснул.
     А утром Димка схватил меня за ногу и стал тянуть с раскладушки:
     - Вставай, соня несчастная!
     Я сказал:
     - А разве уже утро?
     Димка сказал:
     - Утро, утро! Скорей вставай, побежим в Эрмитаж!
     Пока мы все завтракали, Димка все время повторял: "Давай скорей!"
     Тетя Галя сказала:
     - Дима, не торопи Дениску, у него кусок в горле застревает. И вообще, нужно еще подождать.
     И она на него выразительно посмотрела. Димка сказал:
     - Чего ждать? Нужно бежать скорей!
     Дядя Миша и тетя Галя рассмеялись. В это время раздался звонок.
     Димка скривился, как будто у него вдруг заболели все зубы.
     Он сказал:
     - Ну вот. Не успели.
     Тетя Галя пошла открывать, и мы услышали девчоночьи голоса, смех и голос тети Гали:
     - Димочка! А вот и твои учителя пришли.
     Я спросил:
     - Ты что, Димка, отстающий?
     В это время вошли две девчонки. Одна была рыжая, с рыжими ресницами и рыжими веснушками, а вторая была какая-то странная. У нее были глаза длинные, прямо на висках оканчивались. Я сказал:
     - Димка, какие у этой черненькой глаза большущие!
     - А! - сказал Димка. - Это Ирка Родина. Знакомьтесь!
     Девочки быстро объяснили Димке урок, и мы все вместе пошли в Эрмитаж.
     Мне очень понравилось в Эрмитаже. Там такие красивые залы и лестницы! Как в книжках про королей и принцесс. И всюду висят картины. Я уже немножечко устал ходить по залам, как вдруг увидел одну картину и подошел поближе. Там были нарисованы два человека, старые уже, один лысый, другой с бородой. У одного в руке книга, у другого ключ. У них были удивительные лица, грустные, усталые и в то же время какие-то сильные. Картина была какого-то необычного цвета, я такого никогда не видел.
     Я стоял и смотрел на эту картину, и Димка, и девчонки. Мы все стояли и смотрели. Потом я подошел поближе. На табличке было написано: "Эль Греко".
     Я прямо подпрыгнул! Эль Греко! Я про него читал, это был грек с острова Крит. По-настоящему его звали Доменико Теотокопули. Вот это художник так художник! Я сказал:
     - Какая хорошая картина!
     - Теперь понял, - сказал Димка, - что такое Эрмитаж? Это тебе не с горки кататься!
     А Ирка Родина сказала:
     - На этой картине краски как будто драгоценные камни...
     Я даже удивился. Девчонка, а тоже понимает! А потом мы попали в зал, где стояли египетские вазы. На этих вазах все люди были нарисованы сбоку, и у них были глаза длинные-длинные. До висков. Я сказал:
     - Смотри, Димка, у Ирки Родиной глаза, как на вазе.
     Димка засмеялся:
     - Наша Ирка - ваза с глазами!
     Мы с Димкой еще много где побывали. Мы были в Русском музее и в квартире Пушкина, забрались на купол Исаакиевского собора и даже съездили в Царское Село. Нас туда повез дядя Миша.
     А когда я приехал в Москву, мама спросила:
     - Ну, путешественник, как тебе понравился Ленинград?
     Я сказал:
     - Мама! Там стоит "Аврора"! Настоящая, понимаешь, та самая! И в Эрмитаже есть картина художника Эль Греко. А ты еще спрашиваешь! И еще я познакомился там с одной девочкой. Ее зовут Ира Родина. У нее глаза, как на египетской вазе, правда! Я ей напишу письмо.
     Папа сказал:
     - А ты что, взял адрес у этой Бекки Тэчер?
     Я сказал:
     - Ой, забыл...
     Папа щелкнул меня по носу:
     - Эх ты, тетеря!
     А я сказал:
     - Ничего, папа! Я напишу Димке, и он мне даст ее адрес. Я ей обязательно напишу письмо! БЕЛЫЕ АМАДИНЫ
     Возле нашего дома появилась афиша, такая красивая и яркая, что мимо нее невозможно было пройти равнодушно. На ней были нарисованы разнообразные птицы и написано: "Показ певчих птиц". И я сразу решил, что обязательно схожу посмотрю, что это за новости такие.
     И в воскресенье, часика в два дня, собрался, оделся и позвонил Мишке, чтобы и его захватить с собою. Но Мишка проворчал, что у него двойка по арифметике - это раз и новая книжка про шпионов - это два.
     Тогда я решил отправиться сам. Мама меня отпустила охотно, потому что я ей мешал убирать, и я поехал. Певчих птиц показывали на Выставке достижений, и я туда легко добрался на метро. У касс почти никого не было, и я протянул в окошко двадцать копеек, но кассирша дала мне билет и вернула десять копеек обратно за то, что я школьник. Это мне ужасно понравилось. Получилось, как будто мне платят за то, что я учусь в третьем классе, десять копеек с билета! Это здорово! Это просто прекрасно! У меня десять копеек осталось! А я и не знал про такую скидку! Теперь, пожалуй, с такими-то законами, мне надо будет почаще ходить на разные выставки и показы! Ведь так можно и на фотоаппарат накопить! Например, если аппаратик стоит сорок рублей, то мне, очень просто, надо сходить на четыреста выставок, и дело в шляпе! Полный порядок. У меня будет фотоаппарат! Это меня очень развеселило, и я шел к птицам в самом лучшем настроении. Вокруг стояли разные дома, то похожие на терема, то на дворцы, а то и вовсе ни на что не похожие. Это все были павильоны выставки.
     Тут же некоторые папы и мамы катали своих ребят на тройках, потому что в это время здесь происходил Праздник зимы и было катание на лошадях и оленях. Жалко только, очередь на катание была чересчур длинная, и я хотя и постоял в ней немного, но быстро сообразил, что если дело так будет двигаться, то я, может быть, прокачусь недельки только через полторы, а мне уж очень хотелось посмотреть певчих птиц. Поэтому я помахал рукой оленям и лошадям и пошел дальше. А около павильона, на котором было написано "Электроника", я устал. Тогда я спросил у прохожей девушки:
     - Скажите, пожалуйста, далеко еще до певчих птиц?
     Она показала рукой:
     - А вот рядом, видишь павильон? На нем написано "Свиноводство". Там твои птицы. Иди скорей.
     И я пошел в павильон "Свиноводство". Как только я открыл дверь, я понял, что не зря приехал сюда. Вокруг меня, по стенам, со всех четырех сторон, чуть ли не до потолка, одна за другой, как кубики, стояли маленькие клеточки. И в каждой клеточке жила птичка. И они все вместе пели. Хором. Но каждая свое. Кто "чирик-чирик", кто "фью-фить-фью", кто "чеки-щелк", а кто и "пи-пи-пи". И все вместе было похоже на наш класс утром, до прихода Раисы Ивановны, мы тогда тоже галдим, всякий на свой лад. И потом, эти птицы были такие красивые, что я себе даже представить такого не мог. Я близко таких еще не видел. Близко я видел только воробьев. Воробьи, конечно, очень красивые и симпатичные, ничего не скажешь, но тут собрались просто какие-то невиданные чудеса. Например, тут был снегирь. Важный, сытый, круглый, ни дать ни взять мыльный пузырь, если ты его выдуваешь на заходе солнца, когда оно красное. Тут же были и крючконосые клесты, и щекастые синички, и славочки, такие свежие и пухлые на взгляд, что, кажется, прямо живую бы съел... шутя, конечно... Иволга тоже была крупная и зеленая, как болото, и черные ученые дрозды. И целый коридор занимали голуби. И они хотя и не певчие, но их, видно, со всякими диковинками сюда поместили уж заодно. Потому что если голубь якобин, так это не хуже любой другой птицы по красоте. Он похож на астру и бывает разных цветов: белый, и лиловый, и коричневый. Удивление! А монахи с черными хвостами! А драконы с жуткими глазами! А почтовые, которые летают со скоростью "Волги"! Восторг!
     И еще из непевчих, но поразительных птиц здесь в большущих клетках сидели две попки. То есть два попки. Или нет! Двое попок! Вот. Один был белый, большой, назывался какаду. У него нос был как консервный ножик-открывалка, а из темечка рос целый пучок зеленого лука. А второй был кубинский амазон. Кубинский! Зеленый! А на груди красный галстук, как у пионера. Он все время на меня смотрел, а я ему улыбался, чтобы он знал, что я ему друг. Но это все было еще не самое главное в этом замечательном павильоне. Дело в том, что там был небольшой угол, и, постепенно переходя от клетки к клетке, я добрался и туда, совершенно еще не зная, что тут-то оно вот и есть, тут-то вот и хранится самое главное несметное сокровище.
     Здесь стояли целые толпы народа. И люди отсюда никуда не отходили и не шумели совсем, а стояли плотными рядами. И я, конечно, стал потихоньку ввинчиваться в эти толпы и постепенно провинтился поближе к самому главному. Это были птички амадины. Маленькие-маленькие, белые снежки с блестящими клюквенными клювиками и величиной с полпальца. Откуда они взялись? Они, наверное, нападали с неба. Они, наверное, были осадки, а потом ожили, вышли из сугробов и давай летать-гулять по нашим дворам и переулкам перед окнами, и наконец впорхнули в этот павильон "Свиноводство", и теперь устали и сидят, каждая в своем домике, отдыхают. А люди стоят перед ними целыми толпами, молча и недвижно, и любят их изо всех сил. Да, да. Все любят. Единогласно. И тут одна тетка с золотым зубом сказала ни с того ни с сего:
     - Ну, какие маленькие... Худые... Куда их...
     И все на нее оглянулись сурово, а один дедушка скривил рот и ядовито проговорил:
     - Конечно, курица - она толшше...
     И все опять сурово посмотрели на теткин золотой зуб, а она покраснела и ушла. И все мы, кто стоял тут, поняли, что тетка не в счет, потому что она не из нашей компании. И мы так молча стояли еще долго-долго, и я все не мог наглядеться на этих птиц. Они, видно, были с какого-то седьмого неба, из волшебной жизни, про которую писал Андерсен. Такие они были маленькие, слабые и нежные, но, видно, в том-то их и сила была, у маленьких и слабых, что мы стояли как вкопанные перед ними все - и дети и даже взрослые. И наверное, мы бы никогда отсюда не ушли, но в это время по радио чей-то голос сказал:
     - Внимание. Сейчас в павильоне номер два будет проведен конкурс певчих кенарей, начало через десять минут! Просим перейти во второй павильон!
     И дедушка, который отбрил тетку, сказал, словно встряхнувшись:
     - Надо идти... Семеновских певцов послушаем. И ушаковских тоже. - Он тронул меня за плечо: - Пошли, мальчик...
     И сам двинулся вперед, и я увидел, что у него валенок сзади прохудился и оттуда торчал пучок соломы.
     А во втором павильоне был маленький зал, сцена и стулья. А на сцене, сбоку, стояла кафедра-трибунка для докладчика, а в центре - стол, за который сразу уселись судьи птичьего пения. И я очень удивился, что дедушка, который отбрил тетку, сел в середине этого стола. Оказывается, он был тут главный; я не знаю, но все, кто садился с ним рядом, здоровались с ним за руку и вообще оказывали ему почет. И когда все утихло, этот дедушка сказал:
     - Ну, Семенов, давай, что ли...
     И откуда-то вышел высокий дядька с орденскими колодками на груди - двенадцать штук наград, я сосчитал. У него в руках был плоский чемодан. Он его открыл. В чемодане было полно маленьких клеток, и в них были канарейки. Он вынул одну клеточку, в ней прыгал желтенький лимон. Семенов поставил эту клетку на кафедру-трибуну, и у Лимончика стал такой вид, как будто он и впрямь серьезный докладчик, но раз до доклада у него есть еще минут пять свободных, так он пока попрыгает. Все сохраняли тишину и ждали, когда Лимончик запоет. Но он и не думал петь. Он все прыгал и трепыхался. Кто-то сзади меня шепнул:
     - Если через десять минут не запоет, снимут с конкурса. Вот тебе и Семенов.
     А Лимончик все прыгал туда-сюда, потом уже было решался, открывал клювик, но, словно дразнил всех нас, не начинал петь и снова прыгал по-всякому. Мне уже надоело его ждать, и я хотел уйти, но главный дедушка вдруг сказал, и опять ядовито:
     - Ну что, Семенов, запоет он когда-нибудь? Или стесняется? А может, он сегодня не в настроении?
     Все засмеялись негромко, а на бедного Семенова жалко было смотреть. Он весь вытянулся к своему Лимончику и стал вдруг ему тихонько так подсвистывать на букву "С":
     - Ссссс... Сссс... Ссссс...
     Лимончик внимательно к нему прислушался, посмотрел на него своим блестящим глазком, видно, узнал, раскрыл клювик, но снова раздумал и опять запрыгал как ни в чем не бывало. Дедушка тут же сказал - ему, наверное, нравилось ехидничать:
     - Он не в голосе...
     От этих дедушкиных слов Семенов чуть не заплакал. Он вынул спичку и стал скрести ею о коробок. Лимончик никак на это не отозвался. Чихать ему было на спичку. Тогда дедушка рукой подал знак, чтоб Семенов перестал скрести, и сам наклонился к Лимончику, и вдруг еле слышно... чирикнул! Да! Он чирикнул, а Лимончик как будто только этого и дожидался, весь встрепенулся, вытянулся, напрягся, похудел и запел!
     Он пел долго-долго, взахлеб, свистел горошком, и тянул прямо в одну линию, и по-всякому, как в стихе, "на тысячу ладов тянул, переливался", и все больше худел, когда пел, словно таял, и все это время, пока он пел, я пел вместе с ним, только про себя, изнутри. Я пел вместе с Лимончиком и видел, какое счастливое и красное лицо у Семенова, а у дедушки, наоборот, гордое и ехидное. Это он задавался, что он один сумел заставить птицу петь. И когда Лимончик наконец замолчал и все захлопали, дедушка откинулся на спинку стула и сказал небрежно:
     - Золотая медаль! Убирай, Семенов! Перерыв.
     И Семенов снял Лимончика с кафедры и спрятал и чемодан. И было видно, что у него дрожат руки. А все вокруг встали, зашумели и пошли курить.
     И в эту минуту я подумал, что хорошо бы рассказать про все эти дела своим, и я, не долго думая, побежал на метро, а когда очутился дома, папа и мама уже ждали меня. Папа сказал:
     - Рассказывай. Понравилось?
     Я сказал:
     - Очень!
     Мама испугалась:
     - Что это за голос? Что с тобой? Почему ты сипишь?
     Я сказал:
     - Потому что я пел! Я сорвал голос и вот осип.
     Папа воскликнул:
     - Где это ты пел, Козловский?
     Я сказал:
     - Я пел на конкурсе!
     - Давай подробности! - сказала мама.
     Я сказал:
     - Я пел с канарейкой!
     Папа прямо закатился.
     - Воображаю, - сказал он, - какой был успех! На бис-то вызывали?
     - Не смейся, - просипел я, - я пел про себя. Изнутри.
     - А! Тогда другое дело, - успокоился папа, - тогда слава богу!
     Мама положила мне руку на лоб:
     - А как ты себя чувствуешь?
     - Прекрасно, - сказал я еще более сипло и ни с того ни с сего добавил: - А Лимончик получил золотую медаль...
     - Он заговаривается, - чуть не плача сказала мама.
     - Просто он переполнен впечатлениями, - объяснил папа, - дай ему горячего молока с боржомом. Мне действует на нервы этот сип...
     ...А ночью я долго не мог заснуть, я все вспоминал этот необыкновенный день: наполненный чудесами павильон "Свиноводство", и дедушку, и тетку, и Семенова, и Лимончика, и самое главное - перед моими глазами все время летали маленькие и легкие снежинки, белые амадины, они прямо вклеились мне в сердце, эти клюквенные клювики, и я лежал, глядел в темноту и знал, что теперь уж никогда их не забуду.
     Не смогу.
    ЧИКИ-БРЫК
     Я недавно чуть не помер. Со смеху. А все из-за Мишки.
     Один раз папа сказал:
     - Завтра, Дениска, поедем пастись на травку. Завтра и мама свободна, и я тоже. Кого с собой захватим?
     - Известное дело кого - Мишку.
     Мама сказала:
     - А его отпустят?
     - Если с нами, то отпустят. Почему же? - сказал я. - Давайте я его приглашу.
     И я сбегал к Мишке. И когда вошел к ним, сказал: "Здрасте!" Его мама мне не ответила, а сказала его папе:
     - Видишь, какой воспитанный, не то что наш...
     А я им все объяснил, что мы Мишку приглашаем завтра погулять за городом, и они сейчас же ему разрешили, и на следующее утро мы поехали.
     В электричке очень интересно ездить, очень!
     Во-первых, ручки на скамейках блестят. Во-вторых, тормозные краны - красные, висят прямо перед глазами. И сколько ни ехать, всегда хочется дернуть такой кран или хоть погладить его рукой. А самое главное - можно в окошко смотреть, там специальная приступочка есть. Если кто не достает, можно на эту приступочку встать и высунуться. Мы с Мишкой сразу заняли окошко, одно на двоих, и было здорово интересно смотреть, что вокруг лежит совершенно новенькая трава и на заборах висит разноцветное бельишко, красивое, как флажки на кораблях.
     Но папа и мама не давали нам никакого житья. Они поминутно дергали нас сзади за штаны и кричали:
     - Не высовывайтесь, вам говорят! А то вывалитесь!
     Но мы все высовывались. И тогда папа пустился на хитрость. Он, видно, решил во что бы то ни стало отвлечь нас от окошка. Поэтому он скорчил смешную гримасу и сказал нарочным, цирковым голосом:
     - Эй, ребятня! Занимайте ваши места! Представление начинается!
     И мы с Мишкой сразу отскочили от окна и уселись рядом на скамейке, потому что мой папа известный шутник, и мы поняли, что сейчас будет что-то интересное. И все пассажиры, кто был в вагоне, тоже повернули головы и стали смотреть на папу. А он как ни в чем не бывало продолжал свое:
     - Уважаемые зрители! Сейчас перед вами выступит непобедимый мастер Черной магии, Сомнамбулизма и Каталепсии!!! Всемирно известный фокусник-иллюзионист, любимец Австралии и Малаховки, пожиратель шпаг, консервных банок и перегоревших электроламп, профессор Эдуард Кондратьевич Кио-Сио! Оркестр - музыку! Тра-би-бо-бум-ля-ля! Тра-би-бо-бум-ля-ля!
     Все уставились на папу, а он встал перед нами с Мишкой и сказал:
     - Нумер смертельного риска! Отрыванье живого указательного пальца на глазах у публики! Нервных просят не падать на пол, а выйти из зала. Внимание!
     И тут папа сложил руки как-то так, что нам с Мишкой показалось, будто он держит себя правой рукой за левый указательный палец. Потом папа весь напрягся, покраснел, сделал ужасное лицо, словно он умирает от боли, и вдруг он разозлился, собрался с духом и... оторвал сам себе палец! Вот это да!.. Мы сами видели... Крови не было. Но и пальца не было! Было гладкое место. Даю слово!
     Папа сказал:
     - Вуаля!
     Я даже не знаю, что это значит. Но все равно я захлопал в ладоши, а Мишка закричал "бис".
     Тогда папа взмахнул обеими руками, полез к себе за шиворот и сказал:
     - Але-оп! Чики-брык!
     И приставил палец обратно! Да-да! У него откуда-то вырос новый палец на старом месте! Совсем такой же, не отличишь от прежнего, даже чернильное пятно и то такое же, как было! Я-то, конечно, понимал, что это какой-то фокус и что я во что бы то ни стало вызнаю у папы, как он делается, но Мишка совершенно ничего не понимал. Он сказал:
     - А как это?
     А папа только улыбнулся:
     - Много будешь знать - скоро состаришься!
     Тогда Мишка сказал жалобно:
     - Пожалуйста, повторите еще разок! Чики-брык!
     И папа опять все повторил, оторвал палец и приставил, и опять было сплошное удивление. Затем папа поклонился, и мы подумали, что представление окончилось, но оказалось, ничего подобного. Папа сказал:
     - Ввиду многочисленных заявок, представление продолжается! Сейчас будет показано втирание звонкой монеты в локоть факира! Маэстро, трибо-би-бум-ля-ля!
     И папа вынул монетку, положил ее себе на локоть и стал тереть этой монеткой о свой пиджак. Но она никуда не втиралась, а все время падала, и тогда я стал насмехаться над папой. Я сказал:
     - Эх, эх! Ну и факир! Прямо горе, а не факир!
     И все рассмеялись, а папа сильно покраснел и закричал:
     - Эй ты, гривенник! Втирайся сейчас же! А то я тебя сейчас отдам вон тому дядьке за мороженое! Будешь знать!
     И гривенник как будто испугался папы и моментально втерся в локоть. И исчез.
     - Что, Дениска, съел? - сказал папа. - Кто тут кричал, что я горе-факир? А теперь смотря: феерия-пантомима! Вытаскивание разменной монеты из носа прекрасного мальчика Мишки! Чики-брык!
     И папа вытащил монету из Мишкиного носа. Ну, товарищи, я и не знал, что мой папа такой молодец! А Мишка прямо засиял от гордости. Он весь рассиялся от удовольствия и снова закричал папе во все горло:
     - Пожалуйста, повторите еще разик чики-брык!
     И папа опять все ему повторил, а потом мама сказала:
     - Антракт! Переходим в буфет.
     И она дала нам по бутерброду с колбасой. И мы с Мишкой вцепились в эти бутерброды, и ели, и болтали ногами, и смотрели по сторонам. И вдруг Мишка ни с того ни с сего заявляет:
     - А я знаю, на что похожа ваша шляпа.
     Мама говорит:
     - Ну-ка скажи - на что?
     - На космонавтский шлем.
     Папа сказал:
     - Точно. Ай да Мишка, верно подметил! И правда, эта шляпка похожа на космонавтский шлем. Ничего не поделаешь, мода старается не отставать от современности. Ну-ка, Мишка, иди-ка сюда!
     И папа взял шляпку и нахлобучил Мишке на голову.
     - Настоящий Попович! - сказала мама.
     А Мишка действительно был похож на маленького космонавтика. Он сидел такой важный и смешной, что все, кто проходил мимо, смотрели на него я улыбались.
     И папа улыбался, и мама, и я тоже улыбался, что Мишка такой симпатяга. Потом нам купили по мороженому, и мы стали его кусать и лизать, и Мишка быстрей меня справился и пошел снова к окошку. Он схватился за раму, встал на приступочку и высунулся наружу.
     Наша электричка бежала быстро и ровно, за окном пролетала природа, и Мишке, видать, хорошо там было торчать в окошке с космонавтским шлемом на голове, и больше ничего на свете ему не нужно было, так он был доволен. И я захотел стать с ним рядом, но в это время мама подтолкнула меня локтем и показала глазами на папу.
     А папа тихонько встал и пошел на цыпочках в другое отделение, там тоже окошко было открыто, и никто в него не глядел. У папы был очень таинственный вид, и все кругом притихли и стали следить за папой. А он неслышными шагами пробрался к этому окошку, высунул голову и тоже стал смотреть вперед, по ходу поезда, туда же, куда смотрел и Мишка. Потом папа медленно-медленно высунул правую руку, осторожно дотянулся до Мишки и вдруг с быстротой молнии сорвал с него мамину шляпку! Папа тут же отпрыгнул от окошка и спрятал шляпку за спину, он там ее заткнул за пояс. Я все это очень хорошо видел. Но Мишка-то этого не видел! Он схватился за голову, не нашел там маминой шляпки, испугался, отскочил от окна и с каким-то ужасом остановился перед мамой. А мама воскликнула:
     - В чем дело? Что случилось, Миша? Где моя новая шляпка? Неужели ее сорвало ветром? Ведь я говорила тебе: не высовывайся. Чуяло мое сердце, что я останусь без шляпки! Как же мне теперь быть?
     И мама закрыла лицо руками и задергала плечами, как будто она горько плачет. На бедного Мишку просто жалко было смотреть, он лепетал прерывающимся голосом:
     - Не плачьте... пожалуйста. Я вам куплю шляпку... У меня деньги есть... Сорок семь копеек. Я на марки собирал...
     У него задрожали губы, и папа, конечно, не мог этого перенести. Он сейчас же состроил свою смешную рожицу и закричал цирковым голосом:
     - Граждане, внимание! Не плачьте и успокойтесь! Ваше счастье, что вы знакомы со знаменитым волшебником Эдуардом Кондратьевичем Кио-Сио! Сейчас будет показан грандиозный трюк: "Возврат шляпы, выпавшей из окна голубого экспресса". Приготовились! Внимание! Чики-брык!
     И у папы в руках оказалась мамина шляпка. Даже я и то не заметил, как проворно папа вытащил ее из-за спины. Все прямо ахнули! А Мишка сразу посветлел от счастья. Глаза у него от удивления полезли на лоб. Он был в таком восторге, что просто обалдел. Он быстро подошел к папе, взял у него шляпку, побежал обратно и что есть силы по-настоящему швырнул ее за окно. Потом он повернулся и сказал моему папе:
     - Пожалуйста, повторите еще разик... чики-брык!
     Вот тут-то и получилось, что я чуть не помер со смеху.
    ПОДЗОРНАЯ ТРУБА
     Я сидел на подоконнике, натянув рубашку на колени, потому что штаны были у мамы.
     - Нет, - сказала мама и отодвинула в сторону нитки с иголкой. - Я не могу больше с этим мальчишкой!
     - Да, - сказал папа и сложил газету. - На нем черти рвут, он лазает по заборам, он скачет по деревьям и носится по крышам. На него не напасешься!
     Папа помолчал, зловеще поглядел на меня и наконец решительно объявил:
     - Но я наконец придумал средство, которое раз и навсегда избавит нас от этого бедствия.
     - Я не нарочно, - сказал я. - Что я, нарочно, что ли, да? Оно само.
     - Конечно, оно само, - ядовито сказала мама. - У твоих штанов такой скверный характер, что они нарочно целыми днями подстерегают каждый гвоздик, цепляются за него и потом рвутся специально для того, чтобы позлить твою маму. Вот какие коварные штаны! Оно само! Оно само!
     Мама могла так кричать "оно само" до утра, потому что у нее уже разыгрались нервы, это было видно невооруженным глазом. Поэтому я сказал папе:
     - Ну, так что же ты придумал?
     Папа сделал строгое лицо и сказал маме:
     - Тебе нужно напрячь все свои способности и изобрести аппарат, который обеспечивал бы тебе наблюдение за твоим сыном в часы отсутствия. Мне сегодня некогда, сегодня "Спартак" - "Торпедо", а ты, ты садись к столу и, не теряя времени, изобрети сейчас же подзорную трубу. У тебя это очень хорошо получится, я знаю, что ты человек в этом отношении весьма талантливый.
     Папа встал, порылся у себя в столе и положил перед мамой маленькое зеркальце с отбитым уголком, довольно большой магнит и несколько разных гвоздочков, пуговицу и еще чего-то.
     - Вот, - сказал он, - это тебе необходимые материалы. В поиск, смелые и любознательные!
     Мама проводила его к дверям, потом вернулась и отпустила и меня во двор погулять. А когда мы вечером все сошлись за ужином, у мамы были перепачканы клеем пальцы, и на столе лежала довольно симпатичная синенькая и толстая труба. Мама взяла ее, издалека показала мне и сказала:
     - Ну, Денис, смотри внимательно!
     - Это что? - спросил я.
     - Это подзорная труба! Мое изобретение! - ответила мама.
     Я сказал:
     - Окрестности озирать?
     Она улыбнулась:
     - Никакие не окрестности! А за тобой присматривать.
     Я сказал:
     - А как?
     - А очень просто! - сказала мама. - Я изобрела и сконструировала подзорную трубу для родителей, вроде подзорной трубы для моряков, только гораздо лучше.
     Папа сказал:
     - Ты объясни, пожалуйста, популярно, в чем тут дело, какие принципы положены в основу изобретения, какие проблемы оно решает, ну, и так далее. Прошу!
     Мама встала у стола, как учительница у доски, и заговорила докладческим голосом:
     - Теперь, когда я буду уходить из дому, я всегда буду видеть тебя, Денис. Я могу удаляться от дома на расстояние от пяти до восьми километров, но чуть я почувствую, что давно тебя не видела и что мне интересно, что ты сейчас вытворяешь, я сразу - чик! Направляю свою трубу в сторону нашего дома - я готово! - вижу тебя во весь рост.
     Папа сказал:
     - Отлично! Эффект Шницель-Птуцера!
     Тут я немножко оторопел. Я никогда не думал, что мама может изобрести такую штуку. Ведь такая с виду худенькая, а смотри-ка! Эффект Шницель-Птуцера!
     Я сказал:
     - А как же, мама, ты будешь знать, где наш дом?
     Она ответила, нисколько не задумываясь:
     - А у меня в трубе сидит компасный магнит. Он всегда показывает на наш дом.
     - Реакция Бабкина-Няньского, - сказал папа.
     - Совершенно верно, - продолжала мама. - Таким образом, если ты, Денис, заберешься на забор или еще куда, это мне сразу будет видно.


1 ] [ 2 ] [ 3 ] [ 4 ] [ 5 ] [ 6 ] [ 7 ] [ 8 ] [ 9 ] [ 10 ] [ 11 ] [ 12 ] [ 13 ] [ 14 ] [ 15 ]

/ Полные произведения / Драгунский В. / Денискины рассказы


2003-2024 Litra.ru = Сочинения + Краткие содержания + Биографии
Created by Litra.RU Team / Контакты

 Яндекс цитирования
Дизайн сайта — aminis