Есть что добавить?
Присылай нам свои работы, получай litr`ы и обменивай их на майки, тетради и ручки от Litra.ru! |
|
 / Полные произведения / Дюма А. / Черный тюльпан
Черный тюльпан [13/14]
- Я вам очень благодарен, мой друг, прощайте.
Карета тронулась.
- Ах, негодяй, ах, мерзавец! - вопил Грифус, показывая кулаки своей жертве, ускользнувшей от него. - Он все же уезжает, не вернув мне доче- ри.
"Если меня повезут в Дордрехт- подумал Корнелиус, - то, проезжая мимо моего дома, я увижу, разорены ли мои бедные грядки".
XXX
Где начинают сомневаться, к какой казни был приговорен Корнелиус ван Берле
Карета ехала целый день. Она оставила Дордрехт слева, пересекла Рот- тердам и достигла Дельфта. К пяти часам вечера проехали, по крайней ме- ре, двадцать лье.
Корнелиус обращался с несколькими вопросами к офицеру, служившемуму одновременно и стражей, и спутником, но, несмотря на всю осторожность этих вопросов, они, к его огорчению, оставались без ответа.
Корнелиус сожалел, что с ним не было того стражника, который так охотно говорил, - не заставляя себя просить. Он, по всей вероятности, и на этот раз сообщил бы ему такие же приятные подробности и дал бы такие же точные объяснения, как и в первых двух случаях.
Карета ехала и ночью. На другой день, на рассвете, Корнелиус был за Лейденом, и по левую сторону его находилось Северное море, а по правую залив Гаарлема.
Три часа спустя они въехали в Гаарлем.
Корнелиус ничего не знал о том, что произошло за это время в Гаарле- ме, и мы оставим его в этом неведении, пока сами события не откроют ему случившегося.
Но мы не можем таким же образом поступить и с читателем, котой име- ет право быть обо всем осведомленным, даже раньше нашего героя.
Мы видели, что Роза и тюльпан, как брат с сестрой или как двое сирот, были оставлены принцем Вильгельмом Оранским у председателя ван Систенса.
До самого вечера Роза не имела от штатгальтера никаких известий.
Вечером к ван Систенсу пришел офицер; он пришел пригласить Розу от имени его высочества в городскую ратушу. Там ее провели в зал совещаний, где она застала принца, который что-то писал.
Принц был один. У его г лежала большая фрисландская борзая. Верное животное так пристально смотрело на него, словно пыталось сделать то, чего не смог еще сделать ни один человек: прочесть мысли своего господи- на.
Вильгельм продолжал еще некоторое время писать, потом поднял глаза и увидел Розу, стоявшую дверях.
- Подойдите, мадемуазель, - сказал он, не переставая писать.
Роза сделала несколько шагов по направлению к столу.
- Монсеньер, - сказала она, остановившись.
- Хорошо, садитесь.
Ро подчинилась, так как принц смотрел на нее. Но, как только он опустил глаза на бумагу, она смущенно поднялась с места. Принц кончал свое письмо. В это время собака подошла к Розе и стала ее ласково обню- хивать.
- А, - сказал Вильгельм своей собаке, - сейчас видно, ч это твоя землячка; ты узнал ее.
Затем он обратился к Розе, устремив на нее иытующий, задумчивый взгляд.
- Послушай, дочь моя, - сказал он.
Принцу было не больше двадцати трех лет, а Розе восемнадцать или двадцать; он вернее мог бы сказь: "сестра моя".
- Дочь моя, - сказал он тем странно строгим тоном, от которого цепе- нели все встречавшиеся с ним, - мы сейчас наедине, давай поговорим.
Роза задрожала всем телом, несмотря на то, что у принца был очень благожелательный вид.
- Монсеньер... - пролепетала она.
- У вас отец в Левештейне?
- Да, монсеньер.
- Вы его не любите?
- Я не люблю его, монсеньер, по крайней мере, так, как дочь должна бы любить своего отца.
- Не хорошо, дочь моя, не любить своего отца, но хорошо говорить правду своему принцу.
Роза опустила глаза.
- А за что вы не любите вашего отца?
- Мой отец очень злой человек.
- В чем же он проявляет свою злость?
- Мой отедурно обращается с заключенными.
- Со всеми?
- Со всеми.
- Нможете вы его упрекнуть в том, что он особенно дурно обращается с одним из них?
- Мой отец особенно дурно обращается с господином ван Берле, кото- рый...
- Который ваш возлюбленный?
Роза отступила на один шаг.
- Которого я люблю, монсеньер, - гордо ответила она.
- Давно уже? - спросил принц.
- С того дня, кая его увидела.
- А когда вы его увидели?
- На другой день после ужасной смерти великого пенсионария Яна и его брата Корнеля.
Принц сжал губы, нахмурил лоб и опустил веки, чтобы на миг спрятать свои глаза. Через секунду молчания он продолжал:
- Но какой смысл вам любить челека, который обречен на вечное зак- лючение и смерть в тюрьме?
- А тот смысл, монсеньер, что если он обречен всю свою жизнь провести в тюрьме и там же уреть, я смогу облегчить ему там и жизнь и смерть.
- А вы согласили бы быть женой заключенного?
- Я была бы самым гордым и счастливым существом в мире, если бы я бы- ла женой ван Берле, но...
- Но что?
- Я не решаюсь сказать, монсеньер.
- В вашем тоне слышится надежда; на что вы надеетесь?
Она подняла свои ясные глаза, такие умные и проницательные, и вско- лыхнула милосердие, авшее мертвым сном в самой глубине этого темного сердца.
- А я понял.
Роза улыбнулась, сложив умоляюще руки.
- Вы надеетесь на меня? - сказал принц.
- Да, монсеньер.
- А!
Принц запечатал письмо, которое он только что написал, и позвал одно- го из офицеров.
- Господин ван Декен, - сказал он, - свезите в Левештейн вот это пос- лание. Вы прочтете распоряжение, которое я даю коменданту, выполните все, что касается вас лично.
Офицер поклонился, и вскоре под гулкими сводами ратуши раздался лоша- диный топот.
- Дочь моя, - сказал принц, - в воскресенье будет праздник тюльпана; воскресенье - послезавтра. Вот вам пятьсот флоринов, нарядитесь на эти деньги, так как хочу, чтобы этот день был для вас большим праздником.
- А в каком наряде ваше высочество желает ня видеть? - прошептала Роза.
- Оденьтесь в костюм фрисландской невесты, - сказал Вильгельм, - он будет вам очень к лицу.
XXXI
Гаарлем
Гаарлем, в который мы входили три дня тому назад с Розой и в который мы сейчас вошли вслед за заключенным, - красивый город, имеющий полное право гордиться тем, что он самый тенистый город Голланди
В то время, как другие города стремились блистать арсеналами, верфя- ми, магазинами и рынками, Гаарлем славился среди всех городов Соединен- ных провинций своими прекрасными, пышными вязами, стройными тополями и главным образом своими тенистыми аллеями, над которыми шатровым сводом раскидывались кроны дубов, лип и каштанов.
аарлем, видя, что его сосед Лейден и царственный Амстердам стремятся стать - один - городом науки, другой - столицей коммерции, - Гаарлем ре- шил стать центром земледелия или, вернее, центром садоводства. И действительно, хорошо защищенный от ветров, хорошо согреваемый солнцем, он давал садовникам те преимущества, которых не мог бы им предоставить ни один угой город, обвеваемый морскими ветрами или опаляемый на рав- нине солнцем.
И Гаарлеме обосновались люди со спокойным характером, с тяготением к земле и ее дарам, тогда как в Амстердаме и Роттердаме жили люди беспо- койные, подвижные, любящие путешествия и коммерцию, а в Гааге - все по- лики и общественные деятели.
Мы говорим, что Лейден был городом наук Гаарлем же проникся любовью к изящным вещам - к музыке, живописи, к фруктовым садам, аллеям, лесам и цветникам. Гаарлем до безумия полюбил цвы и среди них больше всего - тюльпаны.
И, как вы видите, мы совершенно естественным путем подходим к описа- нию того момента, когда город Гаарлем готовился - 15 мая 1673 года - вручить назначенную им премию в сто тысяч флоринов тому, кто вырастил большой черй тюльпан без пятен и недостатков.
Выявив свою специальность, заяв во всеуслышание о своей любви к цветам вообще и в особенности к льпанам в эту эпоху войн и восстаний, Гаарлем почувствовал неописуемую радость, достигнув идеала своих стрем- лений, с полным правом приписывая себе величайшую честь того, что при его участии был взращен и расцвел идеальный тюльпан. И Гаарлем, этот красивый город, полный зелени и солнца, тени и света, Гаарлем пожелал превратить церемонию вручения награды в праздник, который навсегда сох- ранился бы в памяти потомства.
И он имел на это тем большее право, что Голландия - страна празд- неств. Никогда ни один из самых ленивых народов мира не производил столько шума, не пел и не плясал с таким жаром, как это все проделывали добрые республиканцы Семи провинций во время своих увеселений.
Для того, чтобы убедиться в этом, стоит только посмотреть на картины обоих Тенирсов. Известно, что ленивые люди больше других склонны утом- лять себя, но только не работой, а развлечениями.
Итак, Гаарлем переживал тройную радость; он готовился отпраздновать тройное торжество: во-первых, был выращен черный тюльпан; во-вторых, на торжестве присутствовал, как истый гландец, принц Вильгельм Оранский. Наконец, после разорительной войны672 года являлось вопросом госу- дарственной чести показать французам, что фундамент Батавской республики настолько прочен, что на нем мож плясать под аккомпанемент морских орудий.
Общество садоводов Гаарлема оказалось на должной высоте, жертвуя сто тысяч флоринов за луковицу тюльпана. Город не пожелал отстать от него и ассигновал такую же сумму для организации празднества в честь присужде- нипремии.
И вот, воскресенье, назначенное для этой церемонии, стало днем народ- ного ликования Необыкновенный энтузиазм охватил горожан. Даже те, кто обладал насмешливым характером французов, привыкших вышучива всех и вся, не могли не восхищаться этими славными голландцами, готовыми с оди- наковой легкостью тратить деньги на сооружение корабля для борьбы с вра- гами, то есть для поддержания национальной чести, и на вознаграждение за открытие нового цветка, которому суждено было блистать один день и разв- лекать в течение ого дня женщин, ученых и любопытных.
Во главе представителей города и комитета садоводов блистал господин ван Систенс, одетый в самое лучшее свое платье. Этот достойный человек употребил все усилия, чтобы походить изяществом много и строгого одея- ния на свой любимый цветок, и поторопимся добавить, что он успешно дос- тиг этого. Черный стеклярус, синий бархат, темнофиолетовый шелк, в соче- тании с ослетельной чистоты бельем - вот что входило в церемониальный костюм председателя, который шел во главе комитета с огромным букетом в руках.
Позади комитета, пестрого, как лужайка, ароматного, как весна, шли по порядку ученые общества города, магистратура, военные, представители дворянства и крестьянства. Что же касается народной массы, то даже у господ республиканцев Семи провинций она не имела своего места в этой процессии: ей предоставлялось глазеть на нее, теснясь по бокам.
Впрочем, это чшее место и для созерцания и для действия. Это место народных толп, которые ждут, пока пройдет триумфальное шествие, чтобы знать, что надо в связи с ним сделать.
На этот раз не было речи о триумфе Помпея а, и Цезаря. На этот раз не праздновали ни поражения Митридата, ни покения Галлии. Процессия была спокойная, как шествие стада овец по земле, безобидная, как полет птиц в воздухе.
В Гаарлеме победителями были только садовники Обожая цветы, Гаарлем обожествлял цветоводов.
Посреди мирного, раздушенного шествия, возвышался черный тюльпан, ко- торый несли на носилках, покрытых белым бархатом с золотой бахромой. Че- тыре человека, время от времени сменяясь, несли носилки, подобно тому, как в свое время в Риме сменялись те, кто несли изображение Великой ма- тери Кибелы, когда ее доставили из Этрурии и она торжественно под звуки труб и при общем поклонении вступала в веый город.
Было условленно, что принц-штатгальтер сам вручит премию сто тысяч флоринов, - на что всем вообще интересно было поглядеть, и что он, мо- жет быть, произнесет речь, а это особенно интересовало о и друзей и врагов. Известно, что в самых незначительных речах потических деятелей их друзья или враги всегда пытаются обнаружить и так или иначе истолко- вать какие-либо важные намеки.
Наконец наступил столь долгожданный великий день - 15 мая 1673 года; и весь Гаарлем, да к тому же еще и со своими окртностями, выстроился вдоль прекрасных аллей с твердым намерением рукоплескать на этот раз не военным и не великим ученым, а просто победителям природы, которые зас- тавили эту неистощимую мать породить считавшееся дотоле невозможным - черный тюльпан.
Но намерение толпы что-либо или кого-либо приветствовать часто бывает неустчиво. И когда город готовится рукоплескать или свистать, он ни- когда не знает, на чем он остановится.
Итак, сначала рукоплескали ван Систенсу и его букету, рукоплескали своим корпорациям, рукоплескали самим себе. И, наконец, вполне заслужен- но на этот раз, рукоплескали прекрасной музыке, которая усердно играла при каждой остановке.
Но после первого героя торжества, черного тюльпана, все глаза искали героя празднества, который был творцом этого тюльпана.
Если бы герой появился после столь тщательно подготовленной речи славного ван Систенса, он, конечно, произвел бы большее впечатление, чем сам штатгальтер. Но для нас интерес дня заключается не в почтенной речи нашего друга ван Систенса, как бы красноречива она ни была, и не в моло- дых разряженных аристократах, жующих свои сдобные пироги, и не в бедных полуголых плебеях, грызущих копченых угрей, похожих на палочки ванили. Нам интересны даже не эти прекрасные голландки с розовыми щечками и бе- лой грудью, и не толстые и приземистые мингеры, никогда раньше не поки- давшиевоих домов, и не худые и желтые путешественники, прибывшие с Цейлона и Явы, и не возбужденный простой народ, поедавший для освежения солее огурцы. Нет, для нас весь интерес положения, главный, подлинный, дратический интерес сосредоточился не тут.
Для нас интерес заключается в некой личности, сияющей и оживленной, шествующей среди членов комитета садоводов; интерес заключается в этой личности, разряженной, причесанной, напомаженной, одетой во все красное, - цвет, особенно оттеняющий ее черные волосы и желтый цвет лица.
Этот ликующий, опьяненный восторгом триумфатор, этот герой дня, кото- рому суждена великая честь затмить собою и речь ван Систенса и при- сутствие штгальтера - Исаак Бокстель. И он видит, как перед ним, спра- ва, несут на бархатной подушке черный тюльпан, его мнимое детище, а сле- ва - большой мешок со ста тысячами флоринов, прекрасными, блестящими золотыми монетами, и он готов совершенно скосить глаза, чтобы не потерять из виду ни того, ни другого.
Время от времени Бокстель ускоряет шаги, чтобы коснуться локтем локтя ван Систенса. Бокстель старается заимствовать у каждого частицу его дос- тоинства, чтобы придать себе цену, так же, как он украл у Розы ее тюльпан, чтобы приобрести себелаву и деньги.
Пройдет еще только четверть часа, и прибудет прин Кортеж должен сделать последнюю остановку. Когда тюльпан будет возсен на свой трон, то принц, уступающий место в сердце народа своему сопернику, возьмет ве- ликолепно разрисованный пергамент, на котором написано имя создателя тюльпана, и громким ясным голосом объявит, что соверлось чудо, что Голландия в лице его, Бокстеля, заставила природу создать черный цветок и что этот цветок будет впредь называться Tulipa nig Boxtellea.
Время от времени Бокстель отрывает на момент свой взгляд от тюльпана и мешка с деньгами иобко смотрит в толпу, так как опасается увидеть там бледное лицо прекрасной фрисландки.
Вполне понятно, что этот призрак нарушил бы его аздник, так же как призрак Банко нарушил праздник Макбета.
И поспим добавить, этот презренный человек, перебравшийся через стену, и притом не через собственную стену, влезший в окно, чтобы войти в квартиру своего соседа, забравшийся при помощи поддельного ключа в комнату Розы, - этот человек, который украл славу у мужчины и приданое - у женщины, этот человек не считал себя вором.
Онтолько волновался из-за тюльпана, он так тщательно следил за ним от ящика сушильне Корнелиуса до Бюйтенгофского эшафота, от Бюйтенгофс- кого эшафота до тюрьмы в Левештейнской крепости, он так хорошо видел, катюльпан родился и вырос на окне Розы, он столько раз разогревал сво- дыханием воздух вокруг него, что никто не мог быть владельцем тюльпа- на с большим правом, чем он Если бы у него сейчас отняли черный тюльпан, это, безусловно, было бы кражей.
Но он нигде не замечал Розы. И, таким образом, радоь Бокстеля не была омрачена.
Кортеж остановился в центре круглой площадки, великолепные деревья которой были разукрашены гирляндами и надписями. Кортеж остановился под звуки громкой музыки, и молодые девушки Гаарлема вышли вперед, чтобы проводить тюльпан до высокого пьедестала, на котором он должен был кра- соваться рядом с золотым креслом его высочества штатгальтера.
И гордый тюльпан, возвышающийся на своем пьедестале, вскоре овладел всем собраем, которое захлопало в ладоши, и громкие рукоплескания раз- дались по всему Гаарлему.
XXXII
Последняя просьба
В этот торжественный момент, когда раздавались громкие рукоплескания, по дороге вдоль парка ехала карета. Она продвигалась вперед медленно, так как спешившие женщины и мужчины вытесняли из аллеи на дорогу много детей.
В этой запыленной, потрепной, скрипящей на осях карете ехал нес- частный ван Берле. Он смотрел в открытую дверцу кареты, и перед ним ста- ло развертываться зрелище, которое мы пытались весьма несовершенно обри- совать нашему читателю.
Толпа, шум, эта пышность роскошно одетых людей и природы ослепили заключенного, словно молния, ударившая в его камеру.
Несмотря на нежелание спутника отвечать на вопросы Корнелиуса об ожи- дающей его участи, Корнелиус все же попробовал в последний раз спросить его, что значит все это шумное зрелище, которое, как ему сразу показа- лось, совсем не касается его лично.
- Что все это значит, господин полковник? - спросил он сопровождавше- го его офицера.
- Как вы можете сами видеть, сударь, это празднество.
- А, празднество, - сказал Корнелиус мрачным, безразличным тоном че- ловека, для которого в этомире уже давно не существовало никакой ра- дости.
Через нескольксекунд, когда карета продвинулась немного вперед, он добавил:
- Пстольный праздник города Гаарлема, по всей вероятности? Я вижу много цветов.
- Да, действительно, сударь, это праздник, на котором цвет играют главную роль.
- О, какой нежный аромат, о, какие дивные краски! - воскликнул Корне- лиус.
Офицер, подчиняясь внезапному приступу жалости, приказал солдату, за- менявшему кучера:
- Остановитесь, чтобгосподин мог посмотреть!
- О, благодарю вас, сударь, за любезность, - сказал печально ван Бер- ле, - но в моем положении очень тяжело смотреть на чужую радость. Из- бавьте меня от этого, я вас очень прошу.
- К вашим услугам, сударь. Тогда едем дальше.
Я приказал остановиться потому, что вы меня об этом просили, и затем вы считались большим любителем цветов и в особенности тех, в честь которых устроено сегодня празднество.
- А в честь каких цветов сегодня празднество, сударь?
- В честь тюльпанов.
- В честь тюльпанов! - воскликнул ван Берле. - Сегодня праздник тюльпанов?
- Да, сударь, но раз это зрелище вам неприятно, поедем дальше.
И офицер хотел дать распоряжение продолжать путь.
Но Корнелиус остановил его. Мучительное мнение промелькнуло в его голове.
- Сударь, - спросил он дрожащиголосом, - не сегодня ли выдают пре- мию?
- Да, премию за черный тюльпан.
Щеки Корнелиуса покрылись краской, по его телу пробежала дрожь, на лбу выступил пот. Затем, подумав о том, что без него и без тюльпана праздник, конечно, не удастся, он заметил:
- Увы, все эти славные люди будут так же орчены, как и я, ибо они не увидят того зрелища, на которое были приглашены, или, во всяком слу- чае, они увидят его неполным.
- Что вы этим хотите сказать, сударь?
- Я хочсказать, - ответил Корнелиус, откинувшись в глубину кареты, - я хочу сказать, что никогда никем, за исключением только одного чело- века, которого я знаю, не будет открыта тайна черного тюльпана.
- В таком случае, сударь, тот, кого вы знаете, открыл уже эту тайну. Гаарлем созерцает сейчас тот цветок, который, по вашему мнению, еще не взращен.
- Черный тюльпан! - воскликнул, высунувшись наполовину из кареты, ван Берле. - Где он? Где он?
- Вон там на пьедестале, вы видите?
- Я вижу.
- Теперь, сударь, но ехать дальше.
- О, сжальтесь, смилуйтесь, сударь, - сказал ван Берле, - не увозите меня. Позвольте мне еще посмотреть на него. Как, неужели то, что я вижу там, это и есть черный тюльпан? Совершенно черный... возможно ли? Су- дарь, вы видели его? На нем, по всей вероятности, пятна, он, по всей ве- роятности, не совершенный; он, быть может, только слегка окрашен в чер- ный цвет. О, если бы я был поближе к нему, я смог бы определить, я смог бы сказать это, сударь! Разрешите мне сойти, сударь, разрешите мне пос- мотреть его поближе. Я в очень прошу.
- Да вы с ума сошли, сударь, - разве я могу?
- Я умоляю вас!
-о вы забываете, что вы арестант.
- Я арестант, это правда, но я человек чести. Клянусь вам честью, су- дарь, что я не сбегу; я не окажу никой попытки к бегству; разрешите мне только посмотреть на цветок, умоляю вас.
- А мои предписания, сударь?
И офицер снова сделал движение, чтобы приказать солда тронуться в путь.
Корнелиус снова остановил его.
- О, подожде, будьте великодушны. Вся моя жизнь зависит теперь от вашего сострания. Увы, мне теперь, сударь, по-видимому, осталось не- долго жить. О, сударь, вы себе не представляете, как я страдаю! Вы себе не представляете, сударь, что творится в моей голове и моем сердце! Ведь это, быть может, - сказал с отчаянием Корнелиус, - мой тюльпан, тот тюльпан, который украли у Розы. О, сударь, понимаете ли вы, что значит вырастить черный тюльпан, видеть его только одну минуту, найти его со- вершеннымнайти, что это одновременно шедевр искусства и природы, и по- терять его, потерять навсегда! О, я должен, сударь, выйти из кареты, я должен пойти посмотреть на него! Если хотите, убейте меня потом, но я его увижу, я его увижу.
- Замолчите, несчастный, и спрячьтесь скорее в карету; приближается эскорт его высочества штатгальтера, и если принц заметит скандал, услы- шит шум, то нам с вами не сдобровать.
Ван Берле, испугавшись больше за своего спутника, чем за самого себя, откинулся вглубь кареты, но он не мог остаться м и полминуты; не успе- ли еще первые двадцать кавалеристов проехать, как он снова бросился к дверцам кареты, жестикулируя и умоляя штатгальтера, который как раз в этот момент проезжал мимо.
Вильгельм, как всегда, спокойный и невозмумый, ехал на площадь, чтобы выполнить долг председателя. В руках он держал свиток пергамента, который в этот день празднества служил ему командорским жезлом.
Увидев человека, который жестикулирует и о чем-то умоляет, и узнав, быть может, также и сопровождавшего его офицера, принц-штатгальтер при- казал остановиться.
В тот же миг его лошади, дрожа на своих стьных ногах, остановились, как вкопанные, в шести шагах от ван Берле.
- В чем дело? - спросил принц офицера, который при первом же слове штатгальтера выпрыгнул из кареты почтительно подошел к нему.
- Монсеньер, - ответил офицер, - это т государственный заключенный, за которым я ездил по вашему приказу вевештейн и которого я привез в Гаарлем, как того пожелали ваше высоство.
- Чего он хочет?
- Он настоятельно просит, чтобы ему разрили остановиться на нес- колько минут...
- Чтобы посмотреть на черный тюльпан, монсеньер, - закричал Корнели- ус, умоляюще сложив руки; - когда я его увижу, когда я узнаю то, что мне нужно узнать, я умру, если это потребуется, но, умирая, я буду благосло- влять ваше высочество, ибо тем самым вы позволите, чтобы дело моей жизни получиловое завершение.
Эти двое людей, каждый в своей карете, окруженные своей стражей, яв- ляли любопытное зрелище; один - всесиный, другой - несчастный и жал- кий, один - по дороге к трону, другой, как он думал, по дороге на эша- фот.
Вильгельм холодно посмотрел на Корнелиуса и выслушал его пылкую просьбу. Затем обратился к офицеру:
- Это тот взбунтовавшийся заключенный, который покушался на убийство своего тюремщика в Левештейне?
Корнелиус вздохнул и опустил голову, его нежное, благородное лицо покраснело и сразу же побледнело. Слова емогущего, всеведущего принца, который каким-то неведомым путем уже зл о его преступлении, предсказы- вали ему не только несомненную смерть, но и отказ в его просьбе.
Он не пытался больше бороться, он не пытался больше защищаться; он являл принцу трогательное зрелище наивноготчаяния, которое было хорошо понятно и могло взволновать сердце и умого, кто смотрел в этот миг на Корнелиуса.
- Разрешите заключенному выйти из кареты, - сказал штатгальтер: - пусть он пойдет и посмотрит черный тюльпан, достойный того, чтобы его видели хотя бы один раз.
- О, - воскликнул Корлиус, чуть не теряя сознание от радости и по- шатываясь на подножке реты, - о монсеньер!
Он задыхался, и если бы его не поддержал офицер, то бедный Корнелиус на коленях, лицом в пыли, благодарил бы его высочество.
Дав это разрешение, принц продолжал свой путь по парку среди востор- женных приветствий толпы.
Вскоре он достиг эстрады, и тотчас же загремели пушечные выстрелы.
Заключение
Ван Берле в сопровождении четырех стражников, пробивавших в толпе путь, направился наискось к черному тюльпану. Глаза его так и пожирали цветок по мере того, как он к нему приближался.
Наконец-то он увидел этот исключительный цветок, который в силу неиз- вестных комбинаций холода и тепла, света и тени, появился однажды на свет, чтобы исчезнуть навсегда.
Он увидел его на расстоянии шести шагов; он наслаждался его совер- шством и изяществом; он видел его позади молодых девушек, которые нес- ли почетный караул перед этим образцом благородства и чистоты. И, одна- коже, чем больше он наслаждался совершенством цветка, тем сильнее разры- валось его сердце. Он искал вокруг себя кого-нибудь, кому бы он мог за- дать вопрос, одинединственный вопрос, но всюду были чужие лица, внимание всех было обращено на трон, на который сел штатгальтер.
Вильгельм, привлекавший всеобщее внимание, встал, обвел спокойным взглядом возбужденную толпу, по очереди остановился своим проницательным взглядом на трех лицах, чьи столь разные интересы и столь различные пе- реживания образовали перед ним как бы живой треугольник.
В одном углутоял Бокстель, дрожавший от нетерпения и буквально по- жиравший глази принца, флорины, черный тюльпан и всех собравшихся.
В другом - задыхающийся, безмолвный Корнелиус, устремлявшийся всем сим существом, всеми силами сердца и души к черному тюльпану, своему детищу.
Наконец, в третьем углу, на одной из ступенек эстрады, среди девушек Гаарлема, стояла прекрасная фрисландка в тонком красном шерстяном платье, вышитом серебром, и в золотом чепчике, с которого волнами спус- кались кружева. То была Роза, почти в полуобморочном состоянии, с зату- маненным взором, она опиралась на руку одного из оцеров Вильгельма.
Принц медленно развернул пергамент и произнес спокойным, ясным, хотя и негромким голосом, ни одна нота которого, однако, не затерялась, бла- годаря благоговейной тишине, воцарившейся над пятьюдесятью тысячами зри- телей, затаивших дыхание.
- Вы знаете, - сказал он, - с какой целью вы собрались сюда? Тому, кто вырастит черный тюльпан, была ещана премия в сто тысяч флоринов.
Черный тюльпан! И это чудо Голландии стоит перед вашими глазами. Чер- ный тюльпан выращен и выращен при условиях, поставленных программой об- щества цветоводов города Гаарлема.
Его история и имя того, кто его вырастил, будут внесены в золотую книгу города.
Подведите то лицо, которое является владельцем черного тюльпана.
И, произнося эти слова, принц, чтобы посмотреть, какоони производят впечатление, обвел ясным взором три угла живого треугольник
Он видел, как Бокстель бросился со своей скамьи.
Он видел, как Корнелиус сделал невольное движение.
Он видел, наконец, как офицер, которому было поручено оберегать Ро, вел или, вернее, толкал ее к трону.
Двойной крик одновременно раался и справа, и слева от принца.
Как громом пораженный, Бокстель обезумевший Корнелиус одновременно воскликнули:
- Роза! Роза!
Этот тюльпан принадлежит вам, молодая девушка, не правда ли? - ска- з принц.
- Да, монсеньер, - прошептала Роза, и вокруг нее раздалс всеобщий шепот восхищения ее красотой.
- О, - прошептал Корнелиус- так она, значит, лгала, когда говорила, что у нее украли этот цветок! Так вот почему она покинула Левештейн. О, неужели я забыт, предан тою, кого я считал своим лучшим другом!
- О, - простонал в свою очередь Бстель: - я погиб!
- Этот тюльпан, - продолжал принц, - будет, сдовательно, назван именем того, кто его вырастил, он будет записан в каталог цветов под именем Tulipa nigra Rosa Barlaensis, в честь имени ван Берле, которое впредь будет носить эта молодая девушка.
Произнося эти слова, Вильгельм вложил руку Розы в руку мужчины, кото- рый бросился к подножью трона, весь бледный, изумленный, потрясенный ра- достью, приветствуя по очереди то принца, то свою невесту.
В этот же момент к ногам председателя ван Систенса упал человек, по- раженный совершенно иным чувством. Бокстель, подавленный крушением своих надежд, упал без сознани
Его подняли, послушали пульс и сердце; он был мертв.
Этот инцидент нисколько не нарушил праздника, так как и принц, и председатель не особенно огорчились случившимся.
Но Корнелиус в ужа отступил: в этом воре, в этом ложном Якобе он узнал своего соседа Исаака Бокстеля, которого он в чистоте душевной ни- когда ни на один момент не заподозрил в таком злом ле.
[ 1 ]
[ 2 ]
[ 3 ]
[ 4 ]
[ 5 ]
[ 6 ]
[ 7 ]
[ 8 ]
[ 9 ]
[ 10 ]
[ 11 ]
[ 12 ]
[ 13 ]
[ 14 ]
/ Полные произведения / Дюма А. / Черный тюльпан
|
|
Регистрация
Дизайн сайта — aminis
