• Сочинения
  
• Краткие содержания
  
• Полные произведения
  
• Характеристики
  
• Биографии
  
• Критика
  

/ Полные произведения / Кузмин М.А. / Стихотворения

Стихотворения [43/47]

Скачать полное произведение

    От приморской спешит Солуни
     Свет-Димитрий, звеня копьем.
     На пороге же Божья Мати
     Свой покров простирает вслед,
     Чтобы Царь-Христос нашей рати
     Дал венец золотых побед.
     <1914>
     626
     Великое приходит просто
     И радостно, почти шутя,
     Но вдруг спадает с глаз короста,
     И видишь новыми зрачками,
     Как новозданное дитя.
     Не шлет вестей нам барабаном,
     Трубач пред ним не трубит вскачь.
     Подобно утренним туманам,
     Спадает с солнца пеленами!
     Прими, молись и сладко плачь,
     Чтоб небо снизошло на землю
     И духу плоть дала приют, -
     Земля дохнула тихо: "Внемлю",
     Звезда цветет, и с пастухами
     Свирельно ангелы поют.
     <1914>
     627. ЦАРЬГРАД
     Тройное имя носит город,
     Четвертое названье - Рим.
     Пусть сонной пушкой воздух вспорот -
     Надеждой крестной мы горим.
     И я бывал, друзья, в Стамбуле,
     Покой прелестный полюбив.
     Мои глаза в дыму тонули,
     Где зыбит зелени залив.
     Лишь ты одна, Айя-София,
     Гнала мечтательную лень,
     Напоминая дни иные,
     Особенно тот горький день!
     Трещат машины боевые,
     Все ближе крик: "Велик Аллах!"
     Предсмертно меркнут золотые
     Орлы на царских сапогах.
     Служитель алтаря с дарами
     И клириков нестройный рой...
     "Господь, о, смилуйся над нами!
     Да не погибнет Рим второй!"
     Султан разгорячен от зноя,
     На столб, чтоб славу увенчать,
     Окровавленной пятернею
     Несмытую кладет печать.
     Она не смыта, нет, о, турки,
     Нагляднейшая из улик,
     Что снова из-под штукатурки
     Нам засияет Спасов лик.
     И даже там, в раю, приснится,
     О, бедный Византийский брат,
     Что снова милая столица
     Окрестится "Святой Царьград".
     1915
     628
     Ангелы удивленные,
     Ризами убеленные,
     Слетайтесь по-старому,
     По-старому, по-бывалому
     На вечный вертеп!
     Божьи пташечки,
     Райские рубашечки,
     Над пещерой малою,
     Ризою алою
     Свивайте свой круг!
     Пастухи беспечные,
     Провидцы вечные,
     Ночными закатами
     Пробудясь с ягнятами,
     Услышьте про мир.
     Мудрецы восточные,
     Дороги урочные
     Приведут вас с ладаном
     К Тому, Кто отрада нам,
     Охрана и Спас.
     И в годы кромешные
     Мы, бедные грешные,
     Виденьями грозными,
     Сомненьями слезными
     Смущаем свой дух.
     Пути укажите нам,
     Про мир расскажите нам,
     Чтоб вновь не угрозою,
     Но райскою розою
     Зажглись небеса!
     О люди, "Слава в вышних Богу"
     Звучит вначале, как всегда, -
     Потом и мирную дорогу
     Найдете сами без труда.
     Исполнитесь благоволенья,
     Тогда поймете наставленье
     Рождественских святых небес.
     Сердца откройте, люди, люди,
     Впустите весть о древнем чуде,
     Чудеснейшем из всех чудес!
     <1915>
     629. РУССКАЯ РЕВОЛЮЦИЯ
     Словно сто лет прошло, а словно неделя!
     Какое неделя... двадцать четыре часа!
     Сам Сатурн удивился: никогда доселе
     Не вертелась такой вертушкой его коса.
     Вчера еще народ стоял темной кучей,
     Изредка шарахаясь и смутно крича,
     А Аничков дворец красной и пустынной тучей
     Слал залп за залпом с продажного плеча.
     Вести (такие обычные вести!)
     Змеями ползли: "Там пятьдесят, там двести
     Убитых..." Двинулись казаки.
     "Они отказались... стрелять не будут!.." -
     Шипят с поднятыми воротниками шпики.
     Сегодня... сегодня солнце, встав,
     Увидело в казармах отворенными все ворота.
     Ни караульных, ни городовых, ни застав,
     Словно никогда и не было охранника, ни пулемета.
     Играет музыка. Около Кирочной бой,
     Но как-то исчезла последняя тень испуга.
     Войска за свободу! Боже, о Боже мой!
     Все готовы обнимать друг друга.
     Вспомните это утро после черного вчера,
     Это солнце и блестящую медь,
     Вспомните, что не снилось вам в далекие вечера,
     Но что заставляло ваше сердце гореть!
     Вести все радостней, как стая голубей...
     "Взята Крепость... Адмиралтейство пало!"
     Небо все яснее, все голубей,
     Как будто Пасха в посту настала.
     Только к вечеру чердачные совы
     Начинают перекличку выстрелов,
     С тупым безумием до конца готовы
     Свою наемную жизнь выстрадать.
     Мчатся грузовые автомобили,
     Мальчики везут министров в Думу,
     И к быстрому шуму
     "Ура" льнет, как столб пыли.
     Смех? Но к чему же постные лица,
     Мы не только хороним, мы строим новый дом.
     Как всем в нем разместиться,
     Подумаем мы потом.
     Помните это начало советских депеш,
     Головокружительное: "Всем, всем, всем!"
     Словно голодному говорят: "Ешь!",
     А он, улыбаясь, отвечает: "Ем".
     По словам прошел крепкий наждак
     (Обновители языка, нате-ка!),
     И слово "гражданин" звучит так,
     Словно его впервые выдумала грамматика.
     Русская революция - юношеская, целомудренная,
     благая -
     Не повторяет, только брата видит в французе,
     И проходит по тротуарам, простая,
     Словно ангел в рабочей блузе.
     <1917>
     630. ВОЛЫНСКИЙ ПОЛК
     Отчего травяная, древесная
     Весна не летит на землю?
     Отчего на зовы небесные
     Земля не вздыхает: "Внемлю"?
     Отчего из золотых шкатулок
     Не пускают мартовских пичуг?
     Засмотрелся Господь на Виленский переулок,
     Заслушался Волынских труб.
     Ведь они ничего ни знали,
     Радуясь круглыми горлами:
     Расстреляют ли их в самом начале
     Или другие пойдут за ними святыми ордами.
     Не знали, что ручьи-мятежники
     Уже бегут бурливо и хлестко
     И алые, алые подснежники
     Расцветают на всех перекрестках.
     Любуйтесь, хотите ли, не хотите ли!
     Принимайте, ждали или не ждали!
     Ничего, что небесные распорядители
     С календарной весной опоздали.
     <1917>
     631
     Не знаю: душа ли, тело ли
     Вселилось сквозь радостные лица
     Людей, которые сделали
     То, что могло только сниться.
     Другое ли окно прорубили, двери ли
     Распахнули в неожидаемую свободу -
     Но стоят в изумлении, кто верили и не верили
     Пробудившемуся народу.
     Твердою и легкою походкою
     Проходят освободители,
     Словно в озеро ходкою лодкою
     Вышли из затонной обители.
     Не удивляйтесь, что скромно сияние
     В глазах таких родных и ежедневных, -
     Ведь почти стыдливое в своем величии
     благодеяние
     Всегда детски просто и детски безгневно.
     Словно великая река, что, не злясь,
     не опрометчиво
     Подымается до крутого склона,
     А ласково, свободно и доверчиво
     Колышет полноводное лоно.
     <1917>
     632
     Слоями розовыми облака опадали.
     Вечер стих, но птицы еще не пели.
     Золотой купол был апостольски полон,
     и не проснувшееся с горы было видно море.
     Зеленоватые сырые дали
     ждали
     загорной свирели,
     и непроросшие еще гребни волн
     к утру не вызывал звук.
     Вдруг
     легкий и теплый, словно дыханье, голос
     (из долины, с неба?) пропел:
     - Милый путник, слушай.
     К премудрости открой уши.
     Закрыты запада двери:
     я, ты и Бог - трое.
     Четвертого нет.
     Безгласны спящие звери.
     Но Божий сияет свет.
     Посвященным - откровенье.
     Просто стой.
     Кругами небесных тел
     восхожденье
     к полноте неоскудно простой.
     Слушай мой голос,
     говорю я, Радужных Врат дева,
     Праматерь мира, первозданная Ева.
     Я колышу налитый мною колос,
     я алею в спелой малине
     и золотею в опереньи фазана,
     трепещу на магнитной игле,
     плачу в сосновой смоле,
     в молоке разломанного стебля,
     с птицей летаю,
     с рыбой ныряю,
     с ветром рыдаю,
     мерцаю звездой.
     Через меня в пустоте возникает эхо
     и в пустыне обманчивые здания.
     Я извожу искры из кошачьего меха
     и филину наплакала ночные рыдания.
     Теку, неподвижная,
     лежу, текучая,
     золотая и темная,
     раздробленная и целая,
     родная и непонятная
     слепая пророчица,
     косное желание.
     Ростки мироздания -
     я вывожу траву из подземной гнили,
     я, подымая прямо деревья -
     на косогорах и уклонах растут они прямо, -
     я воздвигаю храмы.
     Мною головы людей смотрят в небо
     и поднимают вспученные мужские органы
     (прямо, крепко, вверх)
     для той же цели.
     Слушай, слушай!
     Зови меня Ева,
     Еннойя,
     Душа мира,
     София.
     Я в тебе,
     и ты во мне.
     Я, ты и Бог - трое,
     четвертого нет. -
     Тихим воркованьем наполнились уши.
     Посветлели последние тени;
     голос пел все нежнее, все глуше,
     по долинным опускаясь ступен<ям>.
     Как проснувший<ся>
     поднял я голову
     и увидел круглое,
     как диск, солнце.
     29 ноября 1917
     633
     Ольге Афанасьевне Судейкиной
     11 июля 1918
     Пускай нас связывал изд_а_вна
     Веселый и печальный рок,
     Но для меня цветете равно
     Вы каждый час и каждый срок.
     Люблю былое безрассудство
     И алых розанов узор,
     Влюбленность милую в искусство
     И комедийный, нежный вздор.
     На сельском лежа на диване,
     Вы опускали ножку вниз
     И в нежно-желтом сарафане
     Сбирали осенью анис.
     Весенним пленены томленьем
     На рубеже безумных дней,
     Вы пели с пламенным волненьем
     Элизий сладостных теней.
     Вы, коломбинная Психея,
     Сплетаете воздушно дни,
     И, страстный странник, я, старея,
     Плетусь на прежние огни.
     Двух муз беспечная подруга,
     Храня волшебство легких чар,
     От старого примите друга
     Последней музы скромный дар.
     1918
     634-637. ПЛЕН
     1
     АНГЕЛ БЛАГОВЕСТВУЮЩИЙ
     Прежде
     Мление сладкое,
     Лихорадка барабанной дроби, -
     Зрачок расширенный,
     Залетавшегося аэроплана дыханье,
     Когда вихревые складки
     В радужной одежде
     Вращались перед изумленным оком
     (Белоризцы при Иисусовом гробе
     Вещают: "Кого ищете?"
     А мироносицы в радостном страхе обе
     Стоят уже не нищие).
     И в розово-огненном ветре
     Еле
     Видны, как в нежном кровь теле,
     Крылья летящей победы.
     Лука, брошенная отрочьим боком,
     Неведомого еще Ганимеда
     И орла,
     Похитителя и похищаемого вместе
     (Тепло разливается молочно по жилам немой
     невесте),
     И не голос, -
     Тончайшей златопыли эфир,
     Равный стенобитным силам,
     Протрепещет в сердце: вперед!
     "Зри мир!
     Черед
     Близится
     С якоря
     Взвиться
     Летучим воображения кораблям.
     Сев
     Пахаря,
     Взлетев,
     Дождится
     Нездешним полям".
     Иезекиилево колесо -
     Его лицо!
     Иезекиилево колесо -
     Благовестив!
     Вращаясь, все соединяет
     И лица все напоминает,
     Хотя и видится оно,
     Всегда одно.
     Тут и родные, милые черты,
     Что носишь ты,
     И беглый взгляд едущей в Царское дамы,
     И лик Антиноя,
     И другое,
     Что, быть может, глядит из Эрмитажной рамы,
     Все, где спит
     Тайны шелест,
     Где прелесть
     Таинственного, милого искусства
     Жива...
     Крутится искряной розой Адонисова бока,
     Высокого вестник рока,
     Расплавленного вестник чувства,
     Гавриил.
     Твои свиданья, вдохновенье,
     Златисты и легки они,
     Но благовестное виденье
     Прилежные исполнит дни.
     Рукою радостной завеса
     Отдернута с твоей души...
     Психея, мотылек без веса,
     В звенящей слушает тиши.
     Боже, двух жизней мало,
     Чтобы все исполнить.
     Двух, трех, четырех.
     Какую вспахать пашню,
     Какую собрать жатву.
     Но это радостно, а не страшно...
     Только бы положить начало,
     Только бы Бог сберег!
     Бац!
     По морде смазали грязной тряпкой,
     Отняли хлеб, свет, тепло, мясо,
     Молоко, мыло, бумагу, книги,
     Одежду, сапоги, одеяло, масло,
     Керосин, свечи, соль, сахар,
     Табак, спички, кашу, -
     Все,
     И сказали:
     "Живи и будь свободен!"
     Бац!
     Заперли в клетку, в казармы,
     В богадельню, в сумасшедший дом,
     Тоску и ненависть посеяв...
     Не твой ли идеал осуществляется, Аракчеев?
     "Живи и будь свободен!"
     Бац!
     Плитой придавили грудь,
     Самый воздух сделался другим,
     Чем бывало,
     Чем в хорошие дни...
     Когда мир рвотой томим,
     Во рту, в голове перегарная муть,
     Тусклы фонарей огни,
     С неба, с земли грязь,
     И мразь,
     Слякоть,
     Хочется бить кого-то и плакать, -
     Тогда может присниться такое правленье,
     Но разве возможно оно
     В чуть сносный день,
     При малейшем солнце,
     При легчайшем ветерке с моря,
     Несущем весну?
     Затоптанные
     Даже не сапогами,
     Не лаптями,
     А краденными с чужой ноги ботинками,
     Живем свободные,
     Дрожим у нетопленной печи
     (Вдохновенье).
     Ходим впотьмах к таким же дрожащим друзьям.
     Их так мало, -
     Едим отбросы, жадно косясь на чужой кусок.
     Туп ум,
     Не слышит уже ударов.
     Нет ни битв, ни пожаров.
     Подлые выстрелы,
     Серая ненависть,
     Тяжкая жизнь подпольная
     Червей нерожденных.
     Разве и вправду
     Навоз мы,
     К<а>к говорит навозная куча
     (Даже выдохшаяся, простывшая),
     Нас завалившая?
     Нет.
     Задавленные, испуганные,
     Растерянные, может быть, подлые, -
     Но мы - люди,
     И потому это - только сон
     (Боже, двухлетний сон)
     Потому не навек
     Отлетел от меня
     Ангел благовествующий.
     Жду его,
     Думая о чуде.
     Я человек,
     И в каждом солнце:
     Великопостно русском,
     Мартовской розою кроющем
     Купола и купеческие д_о_мы,
     Итальянском рукодельном солнце,
     Разделяющем, к<а>к Челлини,
     Ветку от ветки,
     Жилку от жилки,
     Парижском, грязном, заплаканном солнце,
     Ванильном солнце Александрии,
     Среди лиловых туманов
     И песков марева
     Антично маячащем,
     В ветренном, ветренном
     Солнце Нью-Йорка,
     Будто глядит на постройки,
     На рабочих
     Молодая мильярдерша хозяйка,
     В зимнем Онегинском солнце,
     Что косо било
     В стекла "Альбера",
     И острое жало
     Вина и любви
     Ломалось в луче
     (Помните?)
     И в том небывалом,
     Немного в Чикаго сделанном,
     Что гуляет на твоих страницах,
     В высоких дамских сапожках,
     То по литовским полям,
     То по американским улицам,
     То по утренним, подозрительным комнатам,
     То по серым китайским глазам,
     Капризном, земном,
     Лукавом, иногда вверх ногами
     (И рейнвейн не прольется?)
     Солнце, -
     Я вижу,
     Что вернется
     Крылатый блеск,
     И голос, и трепет,
     И снова трех жизней окажется мало,
     И сладким отчаяньем замрет сердце,
     А ангел твердит: "Пора!
     Срок твой не так уж долог!
     Спеши, спеши!
     Разве не радостен скрип пера
     В заревой тиши,
     Как уколы винных иголок!"
     И сон пройдет,
     И мир придет,
     Перекрестись, протри глаза!
     Как воздух чист,
     Как зелен лист,
     Хотя была и не гроза!
     Снова небо голубыми обоями оклеено,
     Снова поют петухи,
     Снова можно откупорить вино с Рейна
     И не за триста рублей купить духи.
     И не знаешь, что делать:
     Писать,
     Гулять,
     Любить,
     Покупать,
     Пить,
     Просто смотреть,
     Дышать,
     И жить, жить!
     Тогда свободно, безо всякого груза,
     Сладко свяжем узел
     И свободно (понимаете: свободно) пойдем
     В горячие, содержимые частным лицом,
     Свободным,
     Наживающим двести тысяч в год
     (Тогда это будут огромные деньги),
     Бани.
     Словом довольно гадким
     Стихи кончаю я,
     Подвергался стольким нападкам
     За это слово я.
     Не смею прекословить,
     Неловок, может быть, я,
     Но это было давно ведь,
     С тех пор изменился я.
     В этом убедится всякий беспристрастный
     читатель.
     Притом есть английское
     (на французском языке) motto {*},
     {* Девиз (фр.). - Ред.}
     Которое можно видеть
     На любом портсигаре, подвязках и мыле:
     "Honny soit qui mal y pense".
     2
     ВСТРЕЧНЫМ ГЛАЗАМ
     Ветер широкий, рей.
     Сети высоких рей,
     Горизонты зеленых морей,
     Расплав заревых янтарей, -
     Всем наивно богаты,
     Щурясь зорко,
     Сероватые глаза,
     Словно приклеенные у стены средь плакатов:
     "Тайны Нью-Йорка"
     И "Mamzelle Zaza".
     Шотландский юнга Тристана
     Плачет хроматическими нотами,
     А рейд, рейд рано
     Разукрашен разноцветными ботами!
     Помните, май был бешен,
     Балконы с дамами почти по-крымски грубы,
     Темный сок сладких черешен
     Окрашивал ваши губы,
     И думалось: кто-то, кто-то
     В этом городе будет повешен.
     Теперь такая же погода,
     И вы еще моложе и краше,
     Но где желание наше?
     Хоть бы свисток парохода,
     Хоть бы ветром подуло,
     Зарябив засосную лужу.
     Все туже, все туже
     Серым узлом затянуло...
     Неужели эти глаза - мимоходом,
     Только обман плаката?
     Неужели навсегда далека ты,
     Былая, золотая свобода?
     Неужели якорь песком засосало,
     И вечно будем сидеть в пустом Петрограде,
     Читать каждый день новые декреты,
     Ждать, к<а>к старые девы
     (Бедные узники!),
     Когда придут то белогвардейцы, то союзники,
     То Сибирский адмирал Колчак.
     Неужели так?
     Дни веселые, где вы?
     Милая жизнь, где ты?
     Ветер, широко взрей!
     Хоть на миг, хоть раз,
     К<а>к этот взгляд прохожих,
     Морских, беловатых глаз!
     3
     РАЗЛИВЫ
     Подняв со дна всю гниль и грязь,
     Уж будто нехотя ярясь,
     Автоматически бурливы,
     Шумят, шумящи и желты,
     В воронку черной пустоты
     Всем надоевшие разливы.
     Вдруг жирно выплюнет нырок
     То падаль, то коровий рог,
     Иконной полки бухлый угол.
     Туземец медленным багром
     На мели правит свой паром,
     Тупее огородных пугал.
     Проснись, пловец, утешься, глянь:
     Не все в воде и небе - дрянь,
     Не все лишь ветошь раззоренья.
     К<а>к разучившийся читать,
     Приготовишкой в школу сядь
     Слагать забытые моленья.
     Простой разломанный предмет
     Тебе напомнит ряд примет
     Неистребимой, милой жизни.
     И ужаснет тебя провал,
     Что сам ты дико запевал
     Бессмысленной начало тризны.
     И смутно, жадно, глух и слеп,
     Почуешь теплый белый хлеб,
     В село дорогу, мелкий ельник,
     И вспомнишь санок легкий бег
     И то, что всякий человек
     Очищен в чистый понедельник.
     4
     КОЛЫБЕЛЬНАЯ
     Теплый настанет денек,
     Встретим его, словно дар мы.
     Не поминай про паек
     И про морские казармы.
     Все это сон, только сон.
     Кончишь "Туман за решеткой" -
     Снова откроем балкон
     И почитаем с охоткой.
     Будем палимы опять

/ Полные произведения / Кузмин М.А. / Стихотворения