Есть что добавить?
Присылай нам свои работы, получай litr`ы и обменивай их на майки, тетради и ручки от Litra.ru! |
|
/ Полные произведения / Ильф И., Петров Е. / Золотой теленок
Золотой теленок [7/23]
поднялся, собрал сочиненные за неделю загадки, надел лошадиную
соломенную шляпу и сказал:
-- Ну, Зосенька, пойду в "Молодежные ведомости". Немножко
беспокоюсь за алгеброид, но, в общем, деньги я там достану.
В комсомольском журнале "Молодежные ведомости" старика
часто браковали, корили за отсталость, но все-таки не обижали,
и журнал этот был единственным местом, откуда к старику бежал
тоненький денежный ручеек. Синицкий захватил с собой шараду,
начинающуюся словами: "Мой первый слог на дне морском", два
колхозных лотогрифа и один алгеброид, в котором, путем очень
сложного умножения и деления, доказывалось преимущество
советской власти перед всеми другими властями.
Когда ребусник ушел, Александр Иванович мрачно принялся
рассматривать Зосю. Александр Иванович столовался у Синицких
сначала потому, что обеды там были дешевые и вкусные. К тому же
основным правилом он поставил себе ни на минуту не забывать о
том, что он мелкий служащий. Он любил поговорить о трудности
существования в большом городе на мизерное жалованье. Но с
некоторых пор цена и вкус обедов потеряли для него то
отвлеченное и показательное значение, которое он им придавал.
Если бы от него потребовали и он мог сделать это не таясь, то
платил бы за обед не шестьдесят копеек, как он это делал
теперь, а три или даже пять тысяч рублей.
Александр Иванович, подвижник, сознательно изнурявший себя
финансовыми веригами, запретивший себе прикасаться ко всему,
что стоит дороже полтинника, и в то же время раздраженный тем,
что из боязни потерять миллионы он не может открыто истратить
ста рублей, влюбился со всей решительностью, на которую
способен человек сильный, суровый и озлобленный бесконечным
ожиданием.
Сегодня, наконец, он решил объявить Зосе о своих чувствах
и предложить свою руку, где бился пульс, маленький и злой, как
хорек, и свое сердце, стянутое сказочными обручами.
-- Да, - сказал он, - такие-то дела, Зося Викторовна.
Сделав это сообщение, гражданин Корейко схватил со стола
пепельницу, на которой был написан дореволюционный лозунг:
"Муж, не серди свою жену", и стал внимательно в нее
вглядываться.
Тут необходимо разъяснить, что нет на свете такой девушки,
которая не знала бы по крайней мере за неделю о готовящемся
изъявлении чувств. Поэтому Зося Викторовна озабоченно
вздохнула, остановившись перед зеркалом. У нее был тот
спортивный вид, который за последние годы приобрели все
красивые девушки. Проверив это обстоятельство, она уселась
против Александра Ивановича и приготовилась слушать. Но
Александр Иванович ничего не сказал. Он знал только две роли:
служащего и подпольного миллионера. Третьей он не знал.
-- Вы слышали новость? -- спросила Зося. -- Побирухина
вычистили.
-- У нас тоже чистка началась, - ответил Корейко, --
многие полетят. Например, Лапидус-младший. Да и Лапидус-старший
тоже хорош...
Здесь Корейко заметил, что идет по тропинке бедного
служащего. Свинцовая задумчивость снова овладела им.
-- Да, да, - сказал он, - живешь так в одиночестве, не
зная наслаждений.
-- Чего, чего не зная? -- оживилась Зося.
-- Не зная женской привязанности, - заметил Корейко
спертым голосом.
Не видя никакой поддержки со стороны Зоси, он развил свою
мысль.
Он уже стар. То есть не то чтоб стар, но не молод. И даже
не то чтоб не молод, а просто время идет, годы проходят. Идут
года. И вот это движение времени навевает на него разные мысли.
О браке, например. Пусть не думают, что он какой-то такой. Он
хороший в общем. Совершенно безобидный человек. Его надо
жалеть. И ему даже кажется, что его можно любить. Он не пижон,
как другие, и не любит бросать слова на ветер. Почему бы одной
девушке не пойти за него замуж?
Выразив свои чувства в такой несмелой форме, Александр
Иванович сердито посмотрел на Зосю.
-- А Лапидуса-младшего действительно могут вычистить? -
спросила внучка ребусника.
И, не дождавшись ответа, заговорила по существу дела.
Она все отлично понимает. Время действительно идет ужасно
быстро. Еще так недавно ей было девятнадцать лет, а сейчас уже
двадцать. А еще через год будет двадцать один. Она никогда не
думала, что Александр Иванович какой-то такой. Напротив, она
всегда была уверена, что он хороший. Лучше многих. И, конечно,
достоин всего. Но у нее именно сейчас какие-то искания,
какие-она еще и сама не знает. В общем, она в данный момент
выйти замуж не может. Да и какая жизнь у них может выйти? У нее
искания. А у него, если говорить честно и откровенно, всего
лишь сорок шесть рублей в месяц. И потом она его еще не любит,
что, вообще говоря, очень важно.
-- Какие там сорок шесть рублей! -- страшным голосом
сказал вдруг Александр Иванович, подымаясь во весь рост. -- У
меня... мне...
Больше он ничего не сказал. Он испугался. Начиналась роль
миллионера, и это могло бы кончиться только гибелью. Страх его
был так велик, что он начал даже бормотать что-то о том, что не
в деньгах счастье. Но в это время за дверью послышалось чьето
сопенье. Зося выбежала в коридор. Там стоял дед в своей большой
шляпе, сверкающей соломенными кристаллами. Он не решался войти.
От горя борода его разошлась, как веник.
-- Почему так скоро? -- крикнула Зося. -- Что случилось?
Старик возвел на нее глаза, полные слез. Испуганная Зося
схватила старика за колючие плечи и быстро потащила в комнату.
Полчаса лежал Синицкий на диване и дрожал.
После долгих уговоров дед приступил к рассказу. Все было
прекрасно. До самой редакции "Молодежных ведомостей" он
добрался без всяких приключений. Заведующий отделом "Умственных
упражнений" встретил ребусника чрезвычайно вежливо.
-- Руку подал, Зосенька, - вздыхал старик. - Садитесь,
говорит, товарищ Синицкий. И тут-то он меня и огорошил. А ведь
наш-то отдел, говорит, закрывают. Новый редактор прибыл и
заявил, что наши читатели не нуждаются в умственных
упражнениях, а нуждаются они, Зосенька, в специальном отделе
шашечной игры. Что ж будет? -- спрашиваю. Да ничего, говорит
заведующий, не пойдет ваш материал и только. А шараду мою очень
хвалил. Прямо, говорит, пушкинские строки, в особенности это
место: "Мой первый слог на дне морском, на дне морском второй
мой слог".
Старый ребусник долго еще содрогался на диване и жаловался
на засилие советской идеологии.
-- Опять драма! - воскликнула Зося. Она нацепила шляпу и
направилась к выходу. Александр Иванович двинулся за ней, хотя
понимал, что идти не следовало бы. На улице Зося взяла Корейко
под руку:
-- Мы все-таки будем дружить. Правда?
-- Было бы лучше, если бы вы вышли за меня замуж, --
откровенно буркнул Корейко.
В раскрытых настежь буфетах искусственных минеральных вод
толпились молодые люди без шляп, в белых рубашках с закатанными
выше локтя рукавами. Синие сифоны с металлическими кранами
стояли на полках. Длинные стеклянные цилиндры с сиропом на
вертящейся подставке мерцали аптекарским светом. Персы с
печальными лицами калили на жаровнях орехи, и угарный дым манил
гуляющих.
-- В кино хочется, - капризно сказала Зося. - Орехов
хочется, сельтерской с сиропом.
Для Зоси Корейко был готов на все. Он решился бы даже
слегка нарушить свою конспирацию, потратив рублей пять на
кутеж. Сейчас в кармане у него в плоской железной коробке от
папирос "Кавказ" лежало десять тысяч рублей бумажками,
достоинством по двадцать пять червонцев каждая. Но если бы даже
он сошел с ума и решился бы обнаружить хотя бы одну бумажку, ее
все равно ни в одном кинематографе нельзя было разменять.
-- Зарплату задерживают, -- сказал он в полном отчаянии, -
выплачивают крайне неаккуратно.
В эту минуту от толпы гуляющих отделился молодой человек в
прекрасных сандалиях на босу ногу. Он салютовал Зосе поднятием
руки.
-- Привет, привет, -- сказал он, - у меня две контрамарки
в кино. Хотите? Только моментально.
И молодой человек в замечательных сандалиях увлек Зосю под
тусклую вывеску кино "Камо грядеши", бывш. "Кво-Вадис".
Эту ночь конторщик-миллионер не спал дома. До самого утра
он шатался по городу, тупо рассматривал карточки голеньких
младенцев в стеклянных витринах фотографов, взрывал ногами
гравий на бульваре и глядел в темную пропасть порта. Там
переговаривались невидимые пароходы, слышались милицейские
свистки и поворачивался красный маячный огонек.
-- Проклятая страна! -- бормотал Корейко. - Страна, в
которой миллионер не может повести свою невесту в кино.
Сейчас Зося уже казалась ему невестой. К утру побелевший
от бессонницы Александр Иванович забрел на окраину города.
Когда он проходил по Бессарабской улице, ему послышались звуки
"матчиша". Удивленный, он остановился,
Навстречу ему спускался с горы желтый автомобиль. За
рулем, согнувшись, сидел усталый шофер в хромовой тужурке.
Рядом с ним дремал широкоплечий малый, свесив набок голову в
стетсоновской шляпе с дырочками. На заднем сиденье развалились
еще двое пассажиров: пожарный в полной выходной форме и
атлетически сложенный мужчина в морской фуражке с белым верхом.
-- Привет первому черноморцу! - крикнул Остап, когда
машина с тракторным грохотом проносилась мимо Корейко. --
Теплые морские ванны еще работают? Городской театр
функционирует? Уже объявили Черноморск вольным городом?
Но Остап не получил ответа. Козлевич открыл глушитель, и
"Антилопа" утопила первого черноморца в облаке голубого дыма.
-- Ну, - сказал Остап очнувшемуся Балаганову, - заседание
продолжается. Подавайте сюда вашего подпольного Рокфеллера.
Сейчас я буду его раздевать. Ох, уж мне эти принцы и нищие!
* ЧАСТЬ ВТОРАЯ. ДВА КОМБИНАТОРА *
ГЛАВА Х. ТЕЛЕГРАММА ОТ БРАТЬЕВ КАРАМАЗОВЫХ
С некоторого времени подпольный миллионер почувствовал на
себе чье-то неусыпное внимание. Сперва ничего определенного не
было. Исчезло только привычное и покойное чувство одиночества.
Потом стали обнаруживаться признаки более пугающего свойства.
Однажды, когда Корейко обычным размеренным шагом двигался
на службу, возле самого "Геркулеса" его остановил нахальный
нищий с золотым зубом. Наступая на волочащиеся за ним тесемки
от кальсон, нищий схватил Александра Ивановича за руку и быстро
забормотал:
-- Дай миллион, дай миллион, дай миллион! После этого
нищий высунул толстый нечистый язык и понес совершенную уже
чепуху. Это был обыкновенный нищий полуидиот, какие часто
встречаются в южных городах. Тем не менее Корейко поднялся к
себе, в финсчетный зал, со смущенною душой. С этой вот встречи
началась чертовщина. В три часа ночи Александра Ивановича
разбудили. Пришла телеграмма. Стуча зубами от утреннего
холодка, миллионер разорвал бандероль и прочел: "Графиня
изменившимся лицом бежит пруду".
-- Какая графиня? - ошалело прошептал Корейко, стоя
босиком в коридоре.
Но никто ему не ответил. Почтальон ушел. В дворовом садике
страстно мычали голуби. Жильцы спали. Александр Иванович
повертел в руках серый бланк. Адрес правильный. Фамилия тоже.
"Малая Касательная 16 Александру Корейко графиня
изменившимся лицом бежит пруду".
Александр Иванович ничего не понял, но так взволновался,
что сжег телеграмму на свечке.
В семнадцать часов тридцать пять минут того же дня прибыла
вторая депеша:
"Заседание продолжается зпт миллион поцелуев". Александр
Иванович побледнел от злости и разорвал телеграмму в клочки. Но
в эту же ночь принесли еще две телеграммы-молнии. Первая;
"Грузите апельсины бочках братья Карамазовы". И вторая:
"Лед тронулся тчк командовать парадом буду я". После этого
с Александром Ивановичем произошел на службе обидный казус.
Умножая в уме по просьбе Чеважевской девятьсот восемьдесят пять
на тринадцать, он ошибся и дал неверное произведение, чего с
ним никогда в жизни не случалось. Но сейчас ему было не до
арифметических упражнений. Сумасшедшие телеграммы не выходили
из головы.
-- Бочках, -- шептал он, устремив глаза на старика
Кукушкинда. -- Братья Карамазовы. Просто свинство какое-то.
Он пытался успокоить себя мыслью, что это милые шутки
каких-то друзей, но эту версию живо пришлось отбросить. Друзей
у него не было. Что же касается сослуживцев, то это были люди
серьезные и шутили только раз в году-первого апреля. Да и в
этот день веселых забав и радостных мистификаций они
оперировали только одной печальной шуткой: фабриковали на
машинке фальшивый приказ об увольнении Кукушкинда и клали ему
на стол. И каждый раз в течение семи лет старик хватался за
сердце, что очень всех потешало. Кроме того, не такие это были
богачи, чтобы тратиться на депеши.
После телеграммы, в которой неизвестный гражданин
уведомлял, что командовать парадом будет именно он, а не
кто-либо другой, наступило успокоение. Александра Ивановича не
тревожили три дня. Он начал уже привыкать к мысли, что все
случившееся нисколько его не касается, когда пришла толстая
заказная бандероль. В ней содержалась книга под названием
"Капиталистические акулы" с подзаголовком: "Биография
американских миллионеров".
В другое время Корейко и сам купил бы такую занятную
книжицу, но сейчас он даже скривился от ужаса. Первая фраза
была очеркнута синим карандашом и гласила:
"Все крупные современные состояния нажиты самым бесчестным
путем".
Александр Иванович на всякий случай решил пока что не
наведываться на вокзал к заветному чемодану. Он находился в
весьма тревожном расположении духа.
-- Самое главное, - говорил Остап, прогуливаясь по
просторному номеру гостиницы "Карлсбад", - это внести смятение
в лагерь противника. Враг должен потерять душевное равновесие.
Сделать это не так трудно. В конце концов люди больше всего
пугаются непонятного. Я сам когда-то был мистиком-одиночкой и
дошел до такого состояния, что меня можно было испугать простым
финским ножом. Да, да. Побольше непонятного. Я убежден, что моя
последняя телеграмма "мысленно вместе" произвела на нашего
контрагента потрясающее впечатление. Все это-суперфосфат,
удобрение. Пусть поволнуется. Клиента надо приучить к мысли,
что ему придется отдать деньги. Его надо морально разоружить,
подавить в нем реакционные собственнические инстинкты.
Произнеся эту речь, Бендер строго посмотрел на своих
подчиненных. Балаганов, Паниковский и Козлевич чинно сидели в
красных плюшевых креслах с бахромой и кистями. Они стеснялись.
Их смущал широкий образ жизни командора, смущали золоченые
ламбрекены, ковры, сиявшие яркими химическими колерами, и
гравюра "Явление Христа народу". Сами они вместе с "Антилопой"
остановились на постоялом дворе и приходили в гостиницу только
за получением инструкций.
-- Паниковский, -- сказал Остап, -- вам было поручено
встретиться сегодня с нашим подзащитным и вторично попросить у
него миллион, сопровождая эту просьбу идиотским смехом?
-- Как только он меня увидел, он перешел на
противоположный тротуар, - самодовольно ответил Паниковский.
-- Так. Все идет правильно. Клиент начинает нервничать.
Сейчас он переходит от тупого недоумения к беспричинному
страху. Я не сомневаюсь, что он вскакивает по ночам в постели и
жалобно лепечет: "Мама, мама". Еще немного, самая чепуха,
последний удар кисти -- и он окончательно дозреет. С плачем он
полезет в буфет и вынет оттуда тарелочку с голубой каемкой...
Остап подмигнул Балаганову. Балаганов подмигнул
Паниковскому, Паниковский подмигнул Козлевичу, и хотя честный
Козлевич ровно ничего не понял, он тоже стал мигать обоими
глазами.
И долго еще в номере гостиницы "Карлсбад" шло дружелюбное
перемигивание, сопровождавшееся смешками, цоканьем языком и
даже вскакиванием с красных плюшевых кресел.
-- Отставить веселье, - сказал Остап. - Пока что тарелочка
с деньгами в руках Корейко, если только она вообще существует,
эта волшебная тарелочка,
Затем Бендер услал Паниковского и Козлевича на постоялый
двор, предписав держать "Антилопу" наготове.
-- Ну, Шура, - сказал он, оставшись вдвоем с Балагановым,
-- телеграмм больше не надо. Подготовительную работу можно
считать законченной. Начинается активная борьба. Сейчас мы
пойдем смотреть на драгоценного теленочка при исполнении им
служебных обязанностей.
Держась в прозрачной тени акаций, молочные братья прошли
городской сад, где толстая струя фонтана оплывала, как свеча,
миновали несколько зеркальных пивных баров и остановились на
углу улицы Меринга. Цветочницы с красными матросскими лицами
купали свой нежный товар в эмалированных мисках. Нагретый
солнцем асфальт шипел под ногами. Из голубой кафельной молочной
выходили граждане, вытирая на ходу измазанные кефиром губы.
Толстые макаронные буквы деревянного золота, составлявшие
слово "Геркулес", заманчиво светились. Солнце прыгало по
саженным стеклам вертящейся двери. Остап и Балаганов вошли в
вестибюль и смешались с толпой деловых людей.
ГЛАВА XI. ГЕРКУЛЕСОВЦЫ
Как ни старались часто сменявшиеся начальники изгнать из
"Геркулеса" гостиничный дух, достигнуть этого им так и не
удалось. Как завхозы ни замазывали старые надписи, они все-таки
выглядывали отовсюду. То выскакивало в торговом отделе слово
"Кабинеты", то вдруг на матовой стеклянной двери машинного бюро
замечались водяные знаки "Дежурная горничная", то
обнаруживались нарисованные на стенах золотые указательные
персты с французским текстом "Для дам". Гостиница перла наружу.
Служащие помельче занимались в рублевых номерах четвертого
этажа, где останавливались в свое время деревенские батюшки,
приезжавшие на епархиальные съезды, или маленькие коммивояжеры
с варшавскими усиками. Там еще пахло подмышками и стояли
розовые железные умывальники. В номерах почище, куда заезжали
бильярдные короли и провинциальные драматические артисты,
разместились заведующие секциями, их помощники и завхоз. Здесь
уже было получше: стояли платяные шкафы с зеркалами и пол был
обшит рыжим линолеумом. В роскошных номерах с ваннами и
альковами гнездилось начальство. В белых ваннах валялись дела,
а в полутемных альковах висели диаграммы и схемы, наглядно
рисовавшие структуру "Геркулеса", а также связь его с
периферией. Тут сохранились дурацкие золоченые диванчики, ковры
и ночные столики с мраморными досками. В некоторых альковах
стояли даже панцирные никелированные кровати с шариками. На них
тоже лежали дела и всякая нужная переписка. Это было
чрезвычайно удобно, так как бумажки всегда находились под.
рукой.
В одном из таких номеров, в номере пятом, останавливался в
1911 году знаменитый писатель Леонид Андреев. Все геркулесовцы
это знали, и номер пятый почему-то пользовался в учреждении
дурной славой. Со всеми ответственными работниками,
устраивавшими здесь свой кабинет, обязательно приключалась
какая-нибудь беда. Не успевал номер пятый как следует войти в
курс дела, как его уже снимали и бросали на иную работу. Хорошо
еще, если без выговора. А то бывало и с выговором, бывало с
опубликованием в печати, бывало и хуже, о чем даже упоминать
неприятно.
-- Демонский номер, - в один голос утверждали потерпевшие.
-- Ну кто мог подозревать?
И на голову писателя, автора страшного "Рассказа о семи
повешенных", падали ужаснейшие обвинения, будто бы именно он
повинен в том, что т. Лапшин принял на службу шестерых родных
братьев-богатырей, что т. Справченко в заготовке древесной коры
понадеялся на самотек, чем эти заготовки и провалил, и что т.
Индокитайский проиграл в польский банчок 7384 рубля 03 коп.
казенных денег. Как Индокитайский ни вертелся, как ни доказывал
в соответствующих инстанциях, что 03 коп. он израсходовал на
пользу государства и что он может представить на указанную
сумму оправдательные документы, ничто ему не помогло. Тень
покойного писателя была неумолима, и осенним вечером
Индокитайского повели на отсидку. Действительно, нехороший был
этот номер пятый.
Начальник всего "Геркулеса" т. Полыхаев помещался в бывшем
зимнем саду, секретарша его Серна Михайловна то, и дело
мелькала среди уцелевших пальм и сикомор. Там же стоял длинный,
как вокзальный перрон, стол, покрытый малиновым сукном, за
которым происходили частые и длительные заседания правления. А
с недавнего времени в комнате э 262, где некогда помещалась
малая буфетная, засела комиссия по чистке в числе восьми ничем
не выдающихся с виду товарищей с серенькими глазами. Приходили
они аккуратно каждый день и все читали какие-то служебные
бумаженции.
Когда Остап и Балаганов поднимались по лестнице, раздался
тревожный звонок, и сразу же из всех комнат выскочили служащие.
Стремительность этого маневра напоминала корабельный аврал.
Однако это был не аврал, а перерыв для завтрака. Иные из
служащих поспешили в буфет, чтобы успеть захватить бутерброды с
красной икрой. Иные же делали променад в коридорах, закусывая
на ходу.
Из планового отдела вышел служащий благороднейшей
наружности. Молодая круглая борода висела на его бледном
ласковом лице. В руке он держал холодную котлету, которую то и
дело подносил ко рту, каждый раз ее внимательно оглядев.
В этом занятии служащему чуть не помешал Балаганов,
желавший узнать, на каком этаже находится финсчетный отдел.
-- Разве вы не видите, товарищ, что я закусываю? -- сказал
служащий, с негодованием отвернувшись от Балаганова.
И, не обращая больше внимания на молочных братьев, он
погрузился в разглядывание последнего кусочка котлеты. Осмотрев
его со всех сторон самым тщательным образом и даже понюхав на
прощанье, служащий отправил его в рот, выпятил грудь, сбросил с
пиджака крошки и медленно подошел к другому служащему,
стоявшему у дверей своего отдела.
-- Ну что, -- спросил он, оглянувшись, -- как
самочувствие?
-- Лучше б не спрашивали, товарищ Бомзе, -- ответил тот и,
тоже оглянувшись, добавил: - Разве это жизнь? Нет никакого
простора индивидуальности. Все одно и то же, пятилетка в четыре
года, пятилетка в три года.
-- Да, да, - зашептал Бомзе, - просто ужас какойто! Я с
вами совершенно согласен. Именно никакого простора для
индивидуальности, никаких стимулов, никаких личных перспектив.
Жена, сами понимаете, домашняя хозяйка, и та говорит, что нет
стимулов, нет личных перспектив.
Вздохнув, Бомзе двинулся навстречу другому служащему.
-- Ну что, - спросил он, заранее печально улыбаясь, -- как
самочувствие?
-- Да вот, - сказал собеседник, - сегодня утром из
командировки. Удалось повидать совхоз. Грандиозно. Зерновая
фабрика! Вы себе не представляете, голубчик, что такое
пятилетка, что такое воля коллектива!
-- Ну, то есть буквально то же самое я говорил только что!
-- с горячностью воскликнул Бомзе. - Именно воля коллектива!
Пятилетка в четыре года, даже в три-вот стимул, который...
Возьмите, наконец, даже мою жену. Домашняя хозяйка -- и та
отдает должное индустриализации. Черт возьми, на глазах
вырастает новая жизнь!
Отойдя в сторону, он радостно помотал головой. Через
минуту он уже держал за рукав кроткого Борисохлебского и
говорил:
-- Вы правы, я тоже так думаю. Зачем строить
Магнитогорски, совхозы, всякие комбайны, когда нет личной
жизни, когда подавляется индивидуальность?
А еще через минуту его глуховатый голос булькал на
площадке лестницы:
-- Ну, то есть то же самое я говорил только что товарищу
Борисохлебскому. Что плакать об индивидуальности, о личной
жизни, когда на наших глазах растут зерновые фабрики,
Магнитогорски, всякие комбайны, бетономешалки, когда
коллектив...
В течение перерыва Бомзе, любивший духовное общение, успел
покалякать с десятком сослуживцев. Сюжет каждой беседы можно
было определить по выражению его лица, на котором горечь по
поводу зажима индивидуальности быстро переходила в светлую
улыбку энтузиаста. Но каковы бы ни были чувства, обуревавшие
Бомзе, лицо его не покидало выражение врожденного благородства.
И все, начиная с выдержанных товарищей из месткома и кончая
политически незрелым Кукушкиндом, считали Бомзе честным и,
главное, принципиальным человеком. Впрочем, он и сам был такого
же мнения о себе.
Новый звонок, извещавший о конце аврала, вернул служащих в
номера. Работа возобновилась.
Собственно говоря, слова "работа возобновилась" не имели
отношения к прямой деятельности "Геркулеса", заключавшейся по
уставу в различных торговых операциях в области лесо-- и
пиломатериалов. Последний год геркулесовцы, отбросив всякую
мысль о скучных бревнах, диктовых листах, экспортных кедрах и
прочих неинтересных вещах, предались увлекательнейшему занятию:
они боролись за помещение, за любимую свою гостиницу.
Все началось с маленькой бумажки, которую принес в
брезентовой разносной книге ленивый скороход из коммунотдела.
"С получением сего, -- значилось в бумажке, - предлагается
вам в недельный срок освободить помещение бывш. гостиницы
"Каир" и передать со всем бывш. гостиничным инвентарем в
ведение гостиничного треста. Вам предоставляется помещение
бывш. акц. о-ва "Жесть и бекон". Основание: постановление
Горсовета от 12/1929 г. "
Вечером эту бумажку положили на стол перед лицом товарища
Полыхаева, сидевшего в электрической тени пальм и сикомор.
-- Как! -- нервно вскричал начальник "Геркулеса". -- Они
пишут мне "предлагается"! Мне, подчиненному непосредственно
центру! Да что они, с ума там посходили? А?
-- Они бы еще написали "предписывается", -- поддала жару
Серна Михайловна. -- Мужланы!
-- Это просто анекдот, -- сказал Полыхаев, мрачно
улыбаясь.
Немедленно же бил продиктован ответ самого решительного
характера. Начальник "Геркулеса" наотрез отказывался очистить
помещение.
-- Будут знать в другой раз, что я им не ночной сторож и
никаких "предлагается" мне писать нельзя, - бормотал товарищ
Полыхаев, вынув из кармана резиновую печатку со своим факсимиле
и в волнении оттиснув подпись вверх ногами.
И снова ленивый скороход, на этот раз геркулесовский,
потащился по солнечным улицам, останавливаясь у квасных будок,
вмешиваясь во все уличные скандалы и отчаянно размахивая
разносной книгой.
Целую неделю после этого геркулесовцы обсуждали
создавшееся положение. Служащие сходились на том, что Полыхаев
не потерпит такого подрыва своего авторитета.
-- Вы еще не знаете нашего Полыхаева, -- говорили молодцы
из финсчета. -- Он мытый-перемытый. Его на голое постановление
не возьмешь.
Вскоре после этого товарищ Бомзе вышел из кабинета
начальника, держа в руках списочек избранных сотрудников. Он
шагал из отдела в отдел, наклонялся над указанной в списке
особой и таинственно шептал:
-- Маленькая вечериночка. По три рубля с души. Проводы
Полыхаева.
-- Как? -- пугались сотрудники. -- Разве Полыхаев уходит?
Снимают?
-- Да нет. Едет на неделю в центр хлопотать насчет
помещения. Так смотрите не опаздывайте. Ровно в восемь у меня.
Проводы прошли очень весело. Сотрудники преданно смотрели на
Полыхаева, сидевшего с лафитничком в руке, ритмично били в
ладоши и пели:
-- Пей до дна, пей до дна, пейдодна, пей до дна, пей до
дна, пейдодна.
Пели до тех пор, покуда любимый начальник не осушил
изрядного количества лафитничков и высоких севастопольских
стопок, после чего, в свою очередь, колеблющимся голосом начал
песню: "По старой калужской дороге, на сорок девятой версте".
Однако никто не узнал, что произошло на этой версте, так как
Полыхаев, неожиданно для всех, перешел на другую песню:
Шел трамвай девятый номер, На площадке ктой-то помер,
Тянут, тянут мертвеца, Ламца-дрица. Ца-ца.
После отъезда Полыхаева производительность труда в
"Геркулесе" слегла понизилась. Смешно было бы работать в полную
силу, не зная, останешься ли в этом помещении, или придется со
всеми канцпринадлежностями тащиться в "Жесть и бекон". Но еще
смешнее было бы работать в полную силу после возвращения
Полыхаева. Он вернулся, как выразился Бомзе, на щите, помещение
осталось за "Геркулесом", и сотрудники посвящали служебные часы
насмешкам над коммунотделом.
Повергнутое учреждение просило отдать хотя бы умывальники
и панцирные кровати, но возбужденный успехом Полыхаев даже не
ответил. Тогда схватка возобновилась с новой силой. В центр
летели жалобы. Опровергать их Полыхаев выезжал лично. Все чаще
на квартире Бомзе слышалось победное "пейдодна", и все более
широкие слои сотрудников втягивались в работу по борьбе за
помещение. Постепенно забывались лесо-- и пиломатериалы. Когда
Полыхаев находил вдруг у себя на столе бумажку, касающуюся
экспортных кедров или диктовых листов, он так поражался, что
некоторое время даже не понимал, чего от него хотят. Сейчас он
был поглощен выполнением чрезвычайно важной задачи-переманивал
к себе на высший оклад двух особенно опасных коммунотдельцев.
-- Вам повезло, -- говорил Остап своему спутнику. -- Вы
присутствуете при смешном событии -- Остап Бендер идет по
горячему следу. Учитесь! Мелкая уголовная сошка, вроде
Паниковского, написала бы Корейко письмо: "Положите во дворе
под мусорный ящик шестьсот рублей, иначе будет плохо"-и внизу
[ 1 ]
[ 2 ]
[ 3 ]
[ 4 ]
[ 5 ]
[ 6 ]
[ 7 ]
[ 8 ]
[ 9 ]
[ 10 ]
[ 11 ]
[ 12 ]
[ 13 ]
[ 14 ]
[ 15 ]
[ 16 ]
[ 17 ]
[ 18 ]
[ 19 ]
[ 20 ]
[ 21 ]
[ 22 ]
[ 23 ]
/ Полные произведения / Ильф И., Петров Е. / Золотой теленок
|
Смотрите также по
произведению "Золотой теленок":
|