/ Полные произведения / Писемский А.Ф. / Мещане

Мещане [3/22]

Скачать полное произведение

    - И это устроил-с! - отвечал Грохов; испарина все более и более у него увеличивалась, и голова становилась ясней. - Я сначала, как и вы тоже желали, сказал, что вы намерены приехать к нему и жить с ним.
     - Интересно, как это он встретил, - заметила Домна Осиповна.
     - Испугался очень!.. Точно я из пушки в него выстрелил! - отвечал Грохов.
     Домна Осиповна вспыхнула вся в лице.
     - Как лестно это слышать, - произнесла она.
     - Кричит, знаете, этой госпоже своей, - продолжал Грохов, - "Глаша, Глаша, ко мне жена хочет воротиться..." Та прибежала, кричит тоже: "Это невозможно!.. Нельзя..." - "Позвольте, говорю, господа, закон не лишает Михаила Сергеича права потребовать к себе Домну Осиповну; но он также дает и ей право приехать к нему, когда ей угодно, тем более, что она ничем не обеспечена!" - "Как, говорит, не обеспечена: я ей дом подарил".
     - Вот хорошо! - почти воскликнула Домна Осиповна. - Он мне дом подарил, когда я еще невестой его была.
     - Ну, когда бы там ни было, но он все-таки подарил вам... - начал было Грохов, но при этом вдруг раскашлялся, принялся харкать, плевать; лицо у него побагровело еще больше, так что Домне Осиповне сделалось гадко и страшно за него.
     - Это все госпожа его натолковывает ему, - проговорила она, когда Грохов позатих немного.
     - Нет-с, ошибаетесь!.. Совершенно ошибаетесь, - возразил он, едва приходя в себя от трепки, которую задал ему его расходившийся катар. - Госпожа эта, напротив... когда он написал потом ко мне... О те, черт поганый, уняться не может! - воскликнул Грохов, относя слова эти к начавшему снова бить его кашлю. - И когда я передал ему вашу записку... что вы там желаете получить от него лавки, капитала пятьдесят тысяч... Ну те, дьявол, как мучит!.. - заключил Грохов, продолжая кашлять.
     - Как, однако, вы простудились, - заметила ему с состраданием Домна Осиповна.
     - Страшно простудился... ужасно!.. - говорил Грохов и затем едва собрался с силами, чтобы продолжать рассказ: - Супруг ваш опять было на дыбы, но она прикрикнула на него: "Неужели, говорит, вам деньги дороже меня, но я минуты с вами не останусь жить, если жена ваша вернется к вам"... О господи, совсем здоровье расклеилось...
     И Грохов, как бы в отчаянии, схватил себя за голову.
     - Это, я думаю, все от ваших усиленных занятий, - проговорила, по-прежнему с состраданием, Домна Осиповна. - Но что же, однако, муж мой выдал вам какой-нибудь документ? - поспешила она прибавить, потому что очень хорошо видела и понимала, как Грохову трудно было с ней вести объяснение, и даже почему именно было трудно.
     - Выдал-с! Сейчас вот вам передам все: это вот-с купчая крепость на лавки, а это ваши деньги, - говорил он, пододвигая то и другое к Домне Осиповне.
     Она купчую крепость тоже прочла весьма внимательно и начала потом считать деньги, раскладывая их сначала на сотни, а потом на тысячи.
     - Тут всего тридцать тысяч! - произнесла она недоумевающим голосом.
     - Тридцать-с! - ответил сначала очень коротко Грохов; но, видя, что Домна Осиповна все еще остается в недоумении, он присовокупил: - Все имущество я ценю в двести тысяч, хотя оно и больше стоит... десять процентов мне - значит, двадцать тысяч, а тридцать - вам!
     Слова эти окончательно озадачили Домну Осиповну.
     - Но десять процентов, кажется, берется, когда дело ведут! - произнесла она с какой-то перекошенной и злой улыбкой.
     - А я разве не вел дела? - возразил ей Грохов. - Но кроме того, мы уговорились так с вами... У меня вашей руки письмо есть на то.
     - Но я полагала, что дело дойдет до суда, - говорила с той же злой улыбкой Домна Осиповна.
     - Ну, за это вы благодарите бога, что дело до суда не дошло, - произнес с ударением и тряхнув головой Грохов, - по суду бы супруг ваш шиш вам показал.
     - Как же шиш... и как это деликатно с вашей стороны так выражаться! - сказала, вся вспыхнув, Домна Осиповна.
     - Так, шиш! - повторил еще раз Грохов. - В законах действительно сказано, что мужья должны содержать своих жен, но каких? Не имеющих никакого своего имущества; а муж ваш прямо скажет, что у вас есть дом.
     - Но дом я, - возразила Домна Осиповна с прежней неприятной улыбкой, - сейчас могу продать!
     - А тогда он скажет, что у вас деньги есть.
     - Деньги я тоже могу прожить, подарить, потерять...
     Грохов усмехнулся при этом.
     - Да, как же, обманешь кого-нибудь этими побасенками: нынешние судьи не слепо судят и прямо говорят, что они буквы закона держатся только в делах уголовных, а в гражданских, - так как надо же в чью-либо пользу решить, - допускают толкования и, конечно, в вашем деле в вашу пользу не растолковали бы, потому что вы еще заранее более чем обеспечены были от вашего мужа...
     Всех этих слов Грохова Домна Осиповна и не слушала, а молча и с заметно недовольным лицом укладывала бумаги и деньги в карманы своего платья.
     - Вы потрудитесь во всем этом дать мне расписочку, - сказал Грохов, пододвигая Домне Осиповне бумагу и перо.
     - Что же я написать должна? - спросила та.
     - Напишите-с, что документы и деньги, переданные мне вашим мужем, вы сполна получили, а я напишу, что следующие мне по делу сему деньги вами тоже уплочены!.. - отвечал Грохов и написал, что говорил.
     - Ну, не очень я деньги сполна получила, - говорила Домна Осиповна, начиная писать расписку.
     - Не знаю-с, по-моему, вы сполна их получили, - сказал Грохов и на лице своем весьма ясно изобразил желание, чтобы клиентка его поскорее убиралась от него; но Домна Осиповна не поднималась с своего места.
     - Но каких мне бумаг купить на эти деньги, решительно недоумеваю, - проговорила она, кусая свои розовые губки.
     Грохов догадался, что этот вопрос был адресован к нему.
     - Из бумаг вам лучше всего купить хмуринские акции, - отвечал он.
     - Но они очень высоко стоят, - произнесла грустным голосом Домна Осиповна.
     - На бирже их нечего и покупать, - там приступу нет, но нельзя ли вам как-нибудь их достать от самого господина Хмурина; дает, говорят, он некоторым знакомым по номинальной даже цене... Нет ли у вас человека, вхожего к нему?
     Домна Осиповна некоторое время соображала.
     - Янсутского разве попросить; он вчера был у меня, - сказала она, опять как бы больше сама с собой.
     - Чего же лучше... Приятели, ни в чем не отказывают друг другу.
     - Его попрошу!.. - продолжала Домна Осиповна тем же размышляющим голосом. - Но самые акции верны ли?
     При этом вопросе Грохов даже рассмеялся.
     - Вот еще!.. Верны ли акции... - произнес он.
     Домна Осиповна, наконец, поднялась.
     Грохов тоже встал с своего стула.
     - До свиданья! - сказала она довольно сухо ему.
     - До свиданья-с! - повторил и он ей, склоняя свою голову к столу и начиная внимательно смотреть на лежавшие на нем бумаги.
     Домна Осиповна ушла.
     Грохов после того опять сейчас же сел.
     - Ну, барынька... выжига порядочная! - произнес он, утирая градом катившийся со лба пот; от всех этих объяснений с клиенткою похмелья у него как будто бы и не бывало.
     x x x
     От Грохова Домна Осиповна проехала в одну из банкирских контор. Там, в первой же со входа комнате, за проволочной решеткой, - точно птица какая, - сидел жид с сильными следами на лице и на руках проказы; несмотря на это, Домна Осиповна очень любезно поклонилась ему и даже протянула ему в маленькое отверстие решетки свою руку, которую жид, в свою очередь, с чувством и довольно сильно пожал.
     - А я к вам денег еще привезла положить на чек, - сказала она веселым и развязным тоном.
     - А и прекрасно, что привезли! - подхватил тоже весело жид.
     Домна Осиповна положила перед ним на прилавок деньги и расчетную книжку.
     Жид рассмотрел сначала книжку, пересчитал потом деньги и, положив их в ящик, произнес, стараясь приятно улыбнуться:
     - К прежним пятидесяти тысячам вы кладете еще тридцать?
     - Еще! - отвечала Домна Осиповна с той же веселой улыбкой; эти пятьдесят тысяч она скопила, когда еще жила с мужем и распоряжалась всем его хозяйством, о чем сей последний, конечно, не ведал.
     - Но вот еще что... Вероятно, я скоро возьму у вас все свои деньги, - прибавила Домна Осиповна жиду.
     Тот почтительно склонил перед ней свою голову.
     - О, когда только вам угодно будет! - произнес он, придав своим глазам какое-то даже сентиментальное выражение, а затем, написав в книжке, что нужно было, передал ее с некоторою ловкостью Домне Осиповне.
     Та, взглянув на написанную в книжке цифру денег, поблагодарила жида наиприятнейшей улыбкой.
     - Скажите, - начала она, приближая уже почти к самой решетке свое лицо и весьма негромким голосом, - хмуринские акции верны или нет?
     - Как то, что завтра солнце взойдет! - отвечал ей жид.
     - Так верны? - переспросила Домна Осиповна.
     - Так верны! - повторил жид.
     - Mersi*, - сказала на это Домна Осиповна и, пожав еще раз пораженную проказой руку жида, ушла.
     ______________
     * Благодарю (франц.).
     Глава VI
     Елизавета Николаевна Мерова, в широчайшем утреннем капоте, обшитом кругом кружевами и оборками, сидела на небольшом диванчике, вся утонув в него, так что только и видно было ее маленькое личико и ее маленькие обнаженные ручки, а остальное все как будто бы была кисея. Квартира Елизаветы Николаевны, весьма небольшая, в противоположность дому Домны Осиповны представляла в своем убранстве замечательное изящество и простоту; в ней ничего не было лишнего, а если что и было, так все очень красивое и, вероятно, очень дорогое. Квартира ее таким образом была убрана, конечно, на деньги Янсутского; но собственно вкус, руководствовавший всем этим убранством, принадлежал родителю Елизаветы Николаевны, графу Николаю Владимировичу Хвостикову, некогда блестящему камергеру, а теперь, как он сам даже про себя выражался, - аферисту и прожектеру.
     Граф в это время сидел у дочери. Он был уже старик, но совершенно еще стройный, раздушенный, напомаженный, с бородой a la Napoleon III и в безукоризненно модной сюртучной паре.
     - Как же, chere amie*, ты это утверждаешь!.. - говорил он (даже в русской речи графа Хвостикова слышалось что-то французское). - Как женщина, ты не можешь даже этого понимать!..
     ______________
     * дорогой друг (франц.).
     - Я, может быть, и не понимаю; но Петр Евстигнеич говорит, что все это одна фантазия, вздор!.. - возразила ему Елизавета Николаевна.
     - Как, вздор? - спросил граф и от досады переломил даже находящуюся у него в руках бисквиту и кусочки ее положил себе в рот: он только что перед тем пил с дочерью шоколад.
     - Так, вздор, - повторила она. - Петр Евстигнеич говорит, что надобно сначала первое дело покончить.
     - Но оно уже кончено... с неделю, как оно рассмотрено и разрешено... - сказал с уверенностью граф.
     - А если кончено, так и прекрасно!.. А другое предприятие, Петр Евстигнеич говорит, надобно подождать...
     - Для тебя, chere amie, каждое слово твоего Петра Евстигнеича... Oh, diable*... от одного отчества его язык переломишь!.. Тебе он, по твоим чувствам к нему, представляется богом каким-то, изрекающим одни непреложные истины, но другие, может быть, понимают его иначе!
     ______________
     * О, черт... (франц.).
     Граф Хвостиков собственно сам и свел дочь с Янсутским, воспользовавшись ее ветреностью и тем, что она осталась вдовою, - и сделал это не по какому-нибудь свободному взгляду на сердечные отношения, а потому, что c'est une affaire avantageuse - предприятие не безвыгодное, а выгодными предприятиями граф в последнее время бредил.
     - В сущности, твой Петр Евстигнеич кулак и привык только считать гроши! - присовокупил он вполголоса.
     - Пожалуйста, папа, не говорите так, - остановила его дочь. - Я люблю этого человека и не позволю никому об нем дурно отзываться.
     Говоря это, Елизавета Николаевна вся вспыхнула даже.
     - Что ж, это семейный разговор был... - возразил было граф.
     - А я и семейного разговора такого не желаю иметь, - подхватила дочь.
     Граф замолчал.
     Вскоре затем приехала Домна Осиповна. Елизавета Николаевна очень ей обрадовалась.
     - Ах, вот кто это! - воскликнула она, увидав входящую подругу, и, вскочив, как козочка, с дивана, бросилась обнимать ее.
     Граф Хвостиков тоже сейчас встал и поклонился гостье; при этом случае нельзя не заметить, что поклониться так вежливо и вместе с тем с таким сохранением собственного достоинства, как сделал это граф, вряд ли многие умели в Москве.
     - Ты, однако, - начала Елизавета Николаевна, перестав, наконец, целовать Домну Осиповну, - опять в обновке, в бархатном платье!
     - Да, я с болезнью моею и поездкою за границу так истрепала мой туалет, что решительно теперь весь возобновляю его!.. - отвечала та не без важности.
     - Постой, постой! - останавливала между тем Мерова приятельницу, не давая ей садиться и осматривая ее с головы до ног. - Но знаешь, ma chere*, платье это тяжело на тебе сидит.
     ______________
     * моя дорогая (франц.).
     - Я не нахожу этого, - отвечала Домна Осиповна, не совсем, видимо, довольная этим замечанием.
     - Тяжело, - повторила Мерова, - не правда ли, папа? - отнеслась она к отцу.
     Граф Хвостиков лукаво усмехнулся.
     - "В мои ль лета свое суждение иметь!"{41} - произнес он уклончиво.
     - Как вы ни молоды, граф, но все-таки, я полагаю, свое мнение вы можете иметь! - отнеслась к нему с улыбкою Домна Осиповна. - Скажите, тяжело это платье?
     - Pardon, madame, je ne comprends pas ce que cela signifie*: тяжело! Тяжело только то, что трудно поднять, но вам, я надеюсь, не тяжело носить ваше платье, а приятно.
     ______________
     * Извините, мадам, я не понимаю, что это значит (франц.).
     Граф хотел этим что-то такое сострить.
     - Даже очень приятно, оно такое теплое, в нем так уютно, - подтвердила Домна Осиповна.
     - Но оно не платье, chere amie, - силилась доказать Мерова, - а драпировка какая-то.
     - Хорошо сказано, хорошо!.. О, ты дочь, достойная меня! - подхватил граф (он еще смолоду старался слыть за остряка, и даже теперь в обществе называли его "тупым шилом").
     - Поэтому вы, - отнесся он к Домне Осиповне, - прекрасная дорическая колонна, а платье ваше драпри... Vous etes une dame aux draperies!..*
     ______________
     * Вы - дама в драпировке! (франц.).
     - Не знаю... Я что-то колонн в драпировках не видала, - произнесла та, несколько уже обидевшись и садясь на кресло.
     Граф Хвостиков тоже сел.
     - Ну что, пустяки - колонна!.. - подхватила Мерова, также усаживаясь около приятельницы. - Я убеждена, - продолжала она, - что это тебе, по обыкновению, шила твоя Дарья Петровна.
     - Конечно, Дарья Петровна, которая никак не хуже шьет твоей madame Минангуа, и разница вся в том, что та вдвое берет за фасон и вдвое материи требует, - возразила Домна Осиповна.
     - Как же это возможно! - произнесла почти с плачем в голосе Мерова. - Папа, разве правда это? - обратилась она опять к отцу.
     - Я не знаю фасонов madame Минангуа; но в окнах у ней я только видал прелестные цветки, - отвечал граф.
     - А разве она делает цветы? - спросила Домна Осиповна.
     - Нет, он все глупости говорит: засматривался там на хорошеньких мастериц! - перебила с досадой Мерова и снова обратилась к главному предмету, ее занимающему: - Ты спрашиваешь, отчего тяжело, но зачем такие широкие складки? - сказала она, показывая на одну из складок на платье Домны Осиповны.
     Та пожала при этом плечами.
     - Ты, значит, не видала последних фасонов; есть у тебя какой-нибудь модный журнал? - спросила она.
     - Два даже! - воскликнула Мерова и, проворно сходив, принесла оба журнала.
     - Смотри: узенькая это складка или широкая? - говорила Домна Осиповна, показывая с торжеством на одну из картинок.
     М-me Мерова вспыхнула при этом: она чувствовала себя прямо уличенною.
     - Знаю я это! Но пусть на картинках это так и будет; носить же и надевать на себя такое платье я никогда бы не хотела, - произнесла она капризным голосом.
     - Погоди, - остановила ее Домна Осиповна, - а этот капот, который на тебе, разве не так же сделан?
     - Да что капот! Ей-богу, как ты говоришь? - почти выходила из себя Мерова. - Это глупая какая-то блуза, которую мне шила белошвейка.
     - Attendez, mesdames*, я вас помирю!.. - сказал, поднимая знаменательно свою руку, граф Хвостиков. - Каждая из вас любит то, что требует ее наружность!.. Madame Олухова брюнетка, к ней идет всякий блеск, всякий яркий цвет, а Лиза - существо эфира: ей надобно небо я легко облегающий газ!..
     ______________
     * Подождите, сударыни (франц.).
     - Да, если это так, то конечно!.. - согласилась с ним Домна Осиповна, но дочь - нет и продолжала отрицательно качать своею головкою.
     В это время послышались звуки сабли.
     - Петр Евстигнеич, кажется, - проговорил граф Хвостиков.
     Мерова заботливо взглянула на дверь.
     Вошел действительно Янсутский, приехавший прямо от Бегушева и бывший очень не в духе. Несмотря на то, что Тюменев и Бегушев дали слово у него отобедать, он инстинктивно чувствовал, что они весьма невысоко его третировали и почти что подсмеивались над ним, тогда как сам Янсутский, вследствие нахапанных всякого рода проделками денег, считал себя чуть не гениальным человеком.
     Войдя в комнату, он к первой обратился Домне Осиповне.
     - Очень рад, что я вас здесь застал, - сказал он, крепко пожимая ей руку.
     - И я отчасти потому приехала, что надеялась встретить вас здесь, - сказала она.
     Янсутский затем мотнул головой Меровой и ее папа, снял саблю и сел. Елизавета Николаевна пристально посмотрела на него.
     - Что вы такой сегодня, - фу, точно кот Васька, сердитый? - спросила она его.
     - Нисколько не сердитый, - отвечал ей небрежно Янсутский и снова отнесся к Домне Осиповне: - Бегушев будет у меня обедать.
     - Будет? - повторила та с удовольствием.
     - Будет! - отвечал Янсутский и обратился уже к графу Хвостикову: - У Бегушева я встретил Тюменева; может, вы знаете его?
     - О, боже мой! Это один из лучших моих знакомых! - произнес граф, поднимая при этом немного глаза вверх.
     - И он мне сказал, что наше предприятие действительно рассматривалось, но что оно провалилось окончательно.
     Граф Хвостиков при этом побледнел.
     - Что такое провалилось? - спросил он, как бы не поняв этой фразы.
     - А то провалилось, что не утверждено, - отвечал ему насмешливо и со злостью Янсутский.
     - Вот видишь, папа, как ты всегда говоришь! - сказала также и дочь графу, погрозя ему укоризненно пальчиком. - Верно все... решено... кончено!
     - Но мне писали об этом! - бормотал граф, совсем, как видно, опешенный.
     - Не знаю-с, кто вам это писал, - возразил ему с явным презрением Янсутский, - но оно никогда не было, да и не могло быть решено в нашу пользу. Нельзя же в самом деле ожидать, чтобы позволили на воздухе строить дом.
     - Где ж на воздухе, - продолжал кротким голосом граф, - разве "Credit mobilier"{44} - не то же самое?
     - Вот еще что выдумали: "Credit mobilier"! - воскликнул насмешливо Янсутский. - Предприятие, черт знает когда существовавшее, и где же? В Париже! При содействии императора, - и то лопнувшее - хорош пример! Я просто сгорел от стыда, когда Тюменев стал расписывать Бегушеву это наше дурацкое дело!
     Граф на это ничего уж и не возражал.
     Дочери, кажется, сделалось жаль его.
     - Хотите завтракать?.. - спросила она Янсутского, зная по опыту, что когда он поест, так бывает подобрее.
     - Нет, не хочу!.. - отвечал отрывисто Янсутский (надменный вид Тюменева никак не мог выйти из его головы). - А у меня еще гость будет - этот Тюменев, - присовокупил он.
     - Ах, это отлично! Мне очень хочется посмотреть на него! - воскликнула Мерова. - Что он такое: генерал-адъютант?..
     - То есть, пожалуй, генерал-адъютант, штатский только: он статс-секретарь! - отвечал не без важности Янсутский. - Я, собственно, позвал этого господина, - отнесся он как бы больше к графу, - затем, что он хоть и надутая этакая скотина, но все-таки держаться к этаким людям поближе не мешает.
     - О, без сомнения! - подтвердил тот невеселым голосом.
     Положение графа было очень нехорошее: если бы изобретенное им предприятие было утверждено, то он все-таки несколько надеялся втянуть Янсутского в новую аферу и таким образом, заинтересовав его в двух больших делах, имел некоторое нравственное право занимать у него деньги, что было необходимо для графа, так как своих доходов он ниоткуда не получал никаких и в настоящее время, например, у него было в кармане всего только три целковых; а ему сегодняшним вечером нужно было приготовить по крайней мере рублей сто для одной своей любовишки: несмотря на свои 60 лет, граф сильно еще занимался всякого рода любовишками. Но где взять эти сто рублей!.. Не у Янсутского же просить взаймы после всех дерзостей, которые он позволил себе сказать: граф все-таки до некоторой степени считал себя джентльменом.
     - Этот Тюменев очень много рассказывал интересных вещей, - снова начал Янсутский.
     Граф Хвостиков при этом взглянул на него.
     - А именно? - спросил он.
     - Да разные там разности! - отвечал Янсутский. - О некоторых переменах, предполагаемых в министерстве... о своих беседах с разными высокопоставленными лицами... об их взглядах на Россию! (Но более точным образом определить, что ему рассказывал Тюменев, Янсутский не мог вдруг придумать: как человек практический, он владел весьма слабым воображением.) В такие откровенности пустился, что боже упаси!.. Понравился, видно, я ему очень! - заключил он, вставая и беря свою саблю.
     - А мне еще, Петр Евстигнеич, надобно с вами два слова сказать!.. - проговорила при этом Домна Осиповна.
     - Ваш слуга покорный! - отвечал ей Янсутский.
     - Но только по секрету!.. - присовокупила Домна Осиповна.
     - И по секрету могу! - подхватил Янсутский.
     Они оба пошли.
     - Вы не ревнуете? - спросила Домна Осиповна, оборачиваясь к Меровой.
     - Немножко ревную! - отвечала та.
     В следующей комнате Домна Осиповна и Янсутский сели.
     - Послушайте, - начала она заискивающим голосом, - у меня есть теперь свободные деньги... Я бы желала на них приобресть акции Хмурина - где бы мне их достать?
     - На бирже сколько угодно.
     - Да, но на бирже они дороже своей цены...
     - Еще бы!.. И главное, что с каждым днем поднимаются и будут еще подниматься.
     - Вы думаете? - проговорила Домна Осиповна, и глаза ее при этом блеснули каким-то особенным блеском.
     - Уверен в том!.. А на какую сумму вам нужно этих акций?
     - Я еще этого не определила точно! - отвечала уклончиво Домна Осиповна. - Акции Хмурина, конечно, теперь очень хорошо стоят, но они могут и понизиться, все-таки это риск!.. У Хмурина, говорят, много еще их на руках, и он их дает некоторым знакомым по номинальной цене.
     - Кому же он дает?.. Лицам, от которых сам в зависимости. Впрочем, Хмурин будет у меня на обеде... Попробуйте, скажите ему об этом! - проговорил Янсутский. - Он нежен с дамами.
     - Нежен? - спросила, усмехнувшись, Домна Осиповна.
     - Очень даже. Вы сначала, будто шутя, попросите у него, а потом и серьезно скажите.
     - Понимаю; но и вы словечко замолвите ему с своей стороны; он, говорят, вам ни в одной просьбе не отказывает!..
     Янсутский пожал плечами.
     - Пока еще не отказывал ни в чем; извольте, я ему скажу!
     - Пожалуйста!
     У графа Хвостикова в это время тоже шел об деньгах разговор с дочерью.
     - У тебя нет рублей двухсот - трехсот?.. - спросил он будто случайно и совершенно небрежным тоном.
     - Нет, папа, на вот, хоть возьми ключ и посмотри сам! - отвечала та совершенно, как видно, искренно.
     Граф некоторое время переминался.
     - А этак заложить мне что-нибудь не можешь ли дать?
     - Ни за что, папа!.. Ни за что!.. - воскликнула, точно даже испуганная этой просьбой, Мерова. - Петр Евстигнеич и за браслет тогда меня бранил очень, бранил и тебя также.
     - Как же он меня бранил? - имел неосторожность спросить Хвостиков.
     - Просто подлецом тебя называл, - объяснила откровенно дочь.
     Янсутский и Домна Осиповна возвратились и вскоре затем оба уехали, а граф Хвостиков, желая сберечь свои единственные три рубля, как ни скучно ему это было, остался у дочери обедать.
     Глава VII
     Петр Евстигнеевич Янсутский в день именин своих, часов еще в десять утра, приехал в один из очень дорогих отелей и объявил там, что он человекам восьми желает дать обед; потом, заказав самый обед, выбрал для него лучшее отделение отеля и распорядился, чтобы тут сейчас же начали накрывать на стол. Затем он съездил, привез и собственными руками внес в избранное им отделение монстры-ананасы, которые, когда уложили их на вазы, доставали своею зеленью чуть не до потолка. Янсутский остался этим очень доволен; но зато в ужас пришел, когда увидел приготовленные для обеда канделябры, - ни дать ни взять какие бывают на похоронных обедах. Он немедля приказал их взять к черту, послал в магазин и велел оттуда принести прежде еще им виденные там четыре очень дорогие, из белой бронзы, многосвечные шандалы и купил их - с тем, чтобы после отпразднования они были отправлены к m-me Меровой. По случаю пыли на драпировке, коврах и на мебели у него вышла целая история с хозяином отеля. Янсутский требовал, чтобы позвали обойщика и все бы это выбили, вычистили. Хозяин-француз, с своей стороны, уверял, что у него все выбито, чисто; а Янсутский кричал, что у него все не чисто. Француз вспыхнул от гнева, и только надежда получить с господина полковника порядочный барыш удержала его в границах приличия, и он даже велел все исполнить по желанию Янсутского, который потом прямо из отеля поскакал к Меровой. Он застал ее чуть не в одном белье, раскричался на нее жесточайшим образом за то, что она накануне, на каком-то дурацком вечере, просидела часов до пяти и теперь была с измятой, как тряпка, кожею, тогда как Янсутский никогда в такой степени не желал, как сегодня, чтобы она была хороша собою.
     x x x
     Домна Осиповна, в свою очередь, тоже немало хлопотала по случаю предстоящего обеда. Она еще заранее сказала Бегушеву, что хочет приехать на обед с ним вместе и даже в его экипаже. Бегушева несколько удивило это.
     - Но ловко ли будет? - спросил он.
     - Очень ловко!.. Я с сегодняшнего дня вовсе не намерена скрывать наших отношений, - пояснила Домна Осиповна.
     Мы знаем, что она перед тем только покончила с мужем все дела свои.
     Бегушев промолчал, но в сущности такое ее намерение ему не понравилось. По его понятиям, женщине не стараться скрывать подобных отношений не следовало, потому что это показывало в ней некоторое отсутствие стыдливости.
     - И, пожалуйста, заезжайте за мной в вашем новом фаэтоне и на ваших вороных лошадях, а не на противных гнедых! - дополнила Домна Осиповна.
     - Но вороные, - возразил было Бегушев, - ужасно резвы: на них того и гляди или себе голову сломишь, или задавишь кого-нибудь. Я хочу велеть их продать.
     - Не смейте этого и думать! - почти прикрикнула на него Домна Осиповна. - Я обожаю этих лошадей, и на них извольте заехать за мной.
     Бегушеву и это желание ее показалось довольно странным.
     В самый день обеда Домна Осиповна с двенадцати часов затворилась в своей уборной и стала себе "делать лицо". Для этого она прежде всего попритерлась несколько, а затем начала себе закопченной шпилькой выводить линии на веках; потом насурмила себе несколько брови, сгладила их и подкрасила розовой помадой свои губы. "Сделав лицо", Домна Осиповна принялась причесываться, что сопровождалось почти драматическими сценами. Парикмахер, как видно не совсем искусный, делал по-своему, а Домна Осиповна требовала, чтобы он переделывал по ее. Парикмахер переделывал, но все-таки выходило не так. Домна Осиповна сердилась, кричала, плакала и, наконец, прогнала парикмахера, велев, впрочем, ему дожидаться в передней. Оставшись одна, она, для успокоения нерв, несколько времени ходила по комнате; а потом, снова подправив себе лицо, позвала опять парикмахера и с ним, наконец, общими силами устроила себе прическу, которая вышла как-то вся на сторону; но это-то больше всего и нравилось Домне Осиповне: она видела в этом выражение какого-то удальства - качество, которое в последнее время стало нравиться некоторым дамам. Платье Домна Осиповна надела ярко-зеленое со множеством дорогих вещей.
     Когда Бегушев заехал за ней и увидел ее в полном наряде, то не мог удержаться и произнес:
     - Что это какие вы сегодня зеленые!
     - Это самый модный цвет! - объяснила ему Домна Осиповна.
     Бегушев невольно потупился: всю молодость свою провел он в свете, кроме того, родился, вырос в очень достаточном семействе, но таких ярких цветов на платьях дам что-то не помнил. Впрочем, он и это явление отнес, по своей привычке, к бездарности века, не умеющего даже придумать хоть сколько-нибудь сносный туалет для дам.
     Сев в фаэтон с Бегушевым, Домна Осиповна сказала кучеру:
     - Пожалуйста, поскорей!
     Тот, желая ей угодить, понесся на всех рысях, так что на первых порах Бегушев едва опомнился и только на Тверской взглянул на Домну Осиповну. Он в первый еще раз видел ее разряженною и едущею в щегольском экипаже. Полученное им на этот раз впечатление было окончательно неприятное. На Домне Осиповне оказалась высокая шляпка с каким-то глупо болтающимся вверху цветком. Сама Домна Осиповна сидела с неописанной важностью, закинув ногу на ногу, и вместе с тем она с явным презрением смотрела на всех, идущих пешком. Бегушев, весь свой век ездивший в экипажах, подозревать даже не мог переживаемого в настоящие минуты удовольствия его дамою, далеко не пользовавшеюся в молодости довольством средств.
     В отеле, между тем, m-me Мерова сидела в качестве хозяйки в маленькой гостиной взятого отделения, а Янсутский в полной мундирной форме ртом и мехами раздувал уголья в находящемся тут камине, чтобы скорее они разгорелись и дали из себя приятную теплоту.
     Приехали Домна Осиповна и Бегушев.
     - А Тюменев что же... не будет? - спросил последнего Янсутский с беспокойством.
     - Не знаю; вероятно, приедет, - отвечал тот ему довольно сухо.
     Дамы, как водится, увидав друг друга, издали легкие восклицания, поцеловались и, с быстротой молнии осмотрев друг на друге туалеты, уселись.
     Домна Осиповна нашла, что m-me Мерова, бывшая в платье из серого фая с высоким лифом, слишком бедно оделась для такого парадного случая; а Меровой, напротив, показалось, что Домна Осиповна чересчур разрядилась. Мыслей этих они, конечно, не высказали.
     - Как здесь мило и уютно, - начала разговор первая Домна Осиповна.
     - Очень мило! - подхватил Янсутский.
     Бегушев, усевшийся несколько в стороне, у окна, тоже окинул глазами комнату и решительно не понимал, что в ней было милого.
     - А как красиво сервирован стол! - продолжал Янсутский, показывая Домне Осиповне на накрытый в зале стол.

/ Полные произведения / Писемский А.Ф. / Мещане