• Сочинения
  
• Краткие содержания
  
• Полные произведения
  
• Характеристики
  
• Биографии
  
• Критика
  
• ГДЗ
  

/ Полные произведения / Алданов М.А. / Бегство

Бегство [4/21]

Скачать полное произведение

    - Отцу денатурата?- Не остроумно... Мне одну каплю... Довольно, довольно!- Ништо, пейте, товарищ Глафира. Эх, перемелется, мука будет...- Что вы хотите сказать?- Пей, пока пьется, все позабудь, товарищ Глафира Генриховна.- Что вы хотите сказать, Григорий Иванович? А?- Глаша, да он ничего не хочет сказать, что это тебе все в голову приходит?.. Господа, а почему не явился Беневоленский?- Кто его разберет? Сказал, что голова болит.- Интересничает.- Сонечка, выпьем на "ты".- Вот еще! И не подумаю.- Положительно демос ведет себя образцово. Где же оргия?
     - Потребуем деньги обратно!- Между этой танцулькой и любым балом по существу нет никакой разницы, - сказал вдруг серьезно Никонов. - Вы говорите: демос. Эти люди самые обыкновенные мещане, добравшись наконец до наших радостей и теперь отдающиеся им с упоением. Взгляните на их самодовольные, счастливые лица!.. И как чинно они танцуют! Вся революция была сделана для танцульки. Какая там оргия, они больше всего на свете хотят походить на нас!.. Правду я говорю, Мусенька?- Доля правды есть, - подтвердил князь.- Но, значит, и мы мещане?- Нет, не значит, но... Впрочем, а кто же мы?- Кланяйтесь, князь Горенский, - сказал Фомин. - Все это, так сказать, если вглядеться в корень вещей. А если без корня вещей, то достаточно и того, что кавалеры не дерутся и не хватают дам за ноги.- Эх, колорита, колорита этого, понимаете ли, нет, господа. Не красочно все это! - говорил актер.- Вот идет колорит, Сергей Сергеевич. Буфетчик хлопнул в ладоши и закричал: "Почтальон! Почтальон!" В залу вошел тот матрос, который сидел внизу с девицей. В руках у него была сумка. Он лениво вытащил из нее ряд конвертов с надписанными номерами и стал разносить их гостям, вглядываясь в картонные кружки. Гости разрывали конверты и медленно, с нахмуренным видом, разбирали написанное. Затем по залу началась сигнализация улыбками, кивками, воздушными поцелуями.- Ах, вот что такое "Почта Амура"! - сказала Сонечка, с жадным интересом следившая за публикой.- Значит, та девица предлагала бумагу для почты. Я думала, она спрашивает документы.- Вдруг, Сонечка, вам подадут записку? Что вы сделаете?
     - Это будет зависеть от того, что в ней написано...- Смотрите, ей-Богу, он несет что-то нам!- Нет, правда!- Какой ужас! Почтальон действительно шел к их столику.- Вам письмецо, - сказал он Горенскому, подавая ему конверт.- Спасибо, товарищ, - поспешно сказал Фомин. Почтальон отошел, Горенский разорвал конверт. На клочке бумаги карандашом были выведены каракули!- "Как вы и налетчики... можно... пройтиться..." - разбирал князь. - Господа, поздравляю! Нас принимают за налетчиков. Никонов захохотал.- В самом деле, кто же другой, кроме налетчиков, теперь задает пиры?- Поделом нам.
     - Напротив, за то нам и почтение.- От кого письмо?- Что вы ответите, Алексей Андреевич?- Вы, значит, и есть главный налетчик-атаман.- Вы знаете, господа, это не очень мне нравится, - озабоченно сказал Фомин. - Еще за милицией пошлют.- Полноте! Здесь половина публики - налетчики.- А тогда тем более пора восвояси. Не хочу вас пугать, mesdames, но если в нас подозревают богачей, то лучше нам убраться, подальше от греха. И, право, мне кажется, что на нас начинают косо поглядывать...Дамы побледнели. Березин и Горенский согласились с Фоминым. Только Никонов решительно запротестовал.- Что он дичь порет, Фомин! Сам нас сюда привел и теперь наутек. Никакой опасности нет, ерунда!- Опасности, разумеется, большой нет, - заметил рассудительно Березин. - Но согласитесь, что и не так уж здесь интересно.- Вернее, все интересное мы уже видели.- Батюшки, двадцать минут двенадцатого, - сказал Фомин, взглянув на часы. - Мы обещали Тамаре Матвеевне быть не позже одиннадцати дома.- Тогда, в самом деле, надо бежать. Мама будет очень беспокоиться, - сказала Муся. - Платон Михайлович, будьте моим кассиром.- Уже за все заплачено, мы можем идти.- Что за ерунда! - ворчал Никонов. - Я как раз хотел послать письмо брюнеточке...- А того матроса с серьгой в ухе видели? Ему может не понравиться ваш слог, - сказала Глаша.
     - Еще посмотрим ки-ки: же тю у тю же [Кто кого: я тебя или ты меня (искаж. фр.)], - бормотал Никонов. - Дайте хоть водку допить.- Допивайте живее.- Да и не осталось ничего.- А они на нас не нападут при выходе? - озираясь, спросила Сонечка. - Взгляните, как тот высокий у стены на нас смотрит!.. Он, верно, кокаинист?.. Правда?..- Зачем кокаинист? Просто лакей, Сонечка.- Господа, мы отрезаны!- Ничего, пробьемся.- Ах, если б опять увидеть городового!.. Бравого статного фараона!- Ах, какое было прелестное зрелище!- Дивное невозвратное виденье!- Позор!- Господа, серьезно, я очень боюсь...- Но ведь вы сами жаждали приключений, Сонечка.- А теперь больше не жажду... Теперь я жажду быть в столовой Тамары Матвеевны.- Идем, господа, - сказала Муся, вставая.Они направились к выходу. Сонечка, замирая, жалась к Березину, Глафира Генриховна к князю. Фомин шел уверенно впереди. "Что, если в самом деле набросятся?" - подумал он, учтиво кланяясь буфетчику, который смотрел на них не без насмешки. Никонов с порога послал воздушный поцелуй брюнетке. "С-сума-сшедший" - прошипела Глаша. - "Трусишки!.. Буржуи!.." - бормотал быстро охмелевший Никонов: он очень давно не пил водки. Князь остановился в коридоре, осмотрелся и, махнув рукой, пошел вниз.Девицы в вестибюле уже не было: она тоже пошла танцевать. Матрос разбирал за столиком новый пакет "Почты Амура". Он неторопливо встал и аккуратно, как театральный капельдинер, выдал по номерку шубы гостям.- Прощайте, товарищи. Пока, - сказал он, открывая дверь. - Завтра бал будет еще лучше, милости просим.- Непременно, непременно, - ответил Фомин. - Пока, товарищ.- Вы что здесь, владелец? - не удержавшись, спросил матроса Горенский.Матрос окинул его подозрительным взглядом и пробурчал что-то невнятное. В это время кто-то вошел в вестибюль из маленькой задней двери. Увидев Горенского, вошедший остановился у порога и выпученными глазами уставился на князя. Горенский надвинул меховую шапку и поспешно вышел на улицу вслед за Мусей.- Только этого не хватало! Мой бывший кучер, - сказал он. В квартире Кременецких не сразу отперли дверь на звонок. Теперь по вечерам - прислуга рано уходила - обычно отворял двери Витя, который, как мог, старался быть полезным в доме. После второго звонка послышались поспешные шаркающие шаги. Дверь отворила - сначала на цепочку - сама Тамара Матвеевна.- Господи! Что случилось, мама? - воскликнула Муся. У Тамары Матвеевны лицо было в красных пятнах, глаза заплаканы. Гости растерянно остановились в передней.Сбивчиво и путанно Тамара Матвеевна рассказала, что полчаса тому назад к ним прибежала Маруся, прислуга Яценко. Николая Петровича вечером арестовали люди из этой новой Комиссии. К нему в дом ворвался отряд солдат, вооруженных с головы до ног, все перерыли, кажется, искали оружия. Затем Николая Петровича увезли неизвестно куда. Витя, сам не свой, поехал наводить справки. С ним отправился и Семен Исидорович.- Я так за папу боюсь!.. Он решил поехать прямо туда, в эту Чрезвычайную Комиссию... Это очень опасно!.. Ах, что вы, разве я не понимаю?.. Но нельзя же было отпустить мальчика одного в таком состоянии!.. Что это за изверги такие, что он им сделал?.. Она, Маруся, плакала навзрыд... Кажется, Николай Петрович не оставил ей ни гроша... Тебя не было, я думала, что с ума сойду одна!.. Я хотела ехать с папой, но он меня не пустил, и я думала, что когда ты приедешь и никого не найдешь, ты одна с ума сойдешь!.. - говорила, вытирая слезы, Тамара Матвеевна. Ее, впрочем, очень утешил приход Муси и друзей. Гости озабоченно слушали и переспрашивали довольно бестолково. "Вот тебе и пир!.. Все-таки хорошо, что чуть-чуть перекусили на танцульке", - печально думал Березин.
    
    
    
    
     IX
    
     Николая Петровича предупреждали, что его могут арестовать: он занимал видную должность, не выполнил приказа о регистрации и числился "саботажником". В действительности Яценко было не до саботажа. Но и ходить на службу после большевистского переворота, очевидно, не имело смысла. Некому было и сдать оставшиеся немногочисленные дела. Николай Петрович, считавший себя теперь ко всему в мире равнодушным, сам не ожидал, что неожиданное грубое вторжение чужих людей так его взволнует. Обыск был произведен в десятом часу вечера. В квартиру вошли молодой человек в кожаной куртке, два солдата с ружьями и дворник, "представитель домового комитета". Молодой человек даже не вошел, а как-то ворвался с таким угрожающим видом, точно ожидал самого отчаянного сопротивления. В руках у него был револьвер. Убедившись в том, что сопротивления не будет, он быстро подошел к Яценко вплотную, посмотрел ему прямо в глаза и, отступив на шаг, предъявил приказ об обыске и аресте. Назвался он помощником комиссара. В приказе, над точками в графе имени, за печатными буквами "граждан", были написаны от руки слова: "ина Николая Петрова Яценко". Почерк показался Николаю Петровичу знакомым, но неразборчивая подпись с резким росчерком не походила ни на какую известную ему фамилию.- Ну что ж, - сказал, пробежав бумагу, Яценко. Руки у него дрожали от нервного волнения, и зубы чуть стучали. Больше он ничего не нашелся сказать, да и "Ну, что ж" показалось ему глупым. Молодой человек, наклонив голову, пристально смотрел на него исподлобья. У дверей ахала Маруся, хватаясь за сердце, как настоящая дама. Солдаты, потоптавшись в кабинете, уселись рядом в столовой, неловко держа перед собой ружья и поглядывая на остатки скудного ужина.- Они ничего, жильцы исправные, - растерянно говорил, ни к кому не обращаясь, дворник. - Барыня недавно умерла...- Теперь нет никаких барынь... Пошляк! - сказал с силой помощник комиссара. Он быстро осмотрелся в квартире, потребовал все ключи и с решительным видом направился к письменному столу в кабинете. Молодой человек, видимо, не знал, как производятся обыски и чего именно следует искать. Он сразу озабоченно выдвинул средний ящик стола, точно ему было известно, что именно здесь находятся самые важные документы, затем стал с усмешкой выбирать бумаги, быстро их проглядывая и бормоча что-то невнятное. В остальные ящики он только заглянул, встал, осмотрел, хмуро-неодобрительно кивая головой, книги, стоявшие в шкафу на уровне его роста, и попробовал, открывается ли дверь шкафа, - опять с таким видом, будто от этого движения мог последовать взрыв адской машины. Николай Петрович, немного успокоившись, сел на диван и молча смотрел на комиссара. Молодой человек еще раз обошел квартиру, требуя разъяснений от лепетавшей что-то Маруси, перед которой снова, как при продаже книг, чувствовал неловкость Николай Петрович. Выяснив назначение всех комнат, помощник комиссара заглянул в платяной шкаф и велел солдатам отодвинуть буфет. Солдаты, отставив ружья, хмуро исполнили приказание. Под буфетом ничего опасного не оказалось.- Полгода, кажется, полотеров не было, - бессмысленно говорила Маруся, сдувая у карниза пыль взятой со стола салфеткой.- Потрудитесь собрать вещи, - отрывисто приказал помощник комиссара, вернувшись в кабинет. - Только предметы первой и основной необходимости. Других своей властью не разрешаю. Повторяю, первой и основной необходимости.- Маруся, сложите, пожалуйста... Ну, платье, белье, - нерешительно сказал Яценко. Он будто не знал, может ли еще теперь отдавать распоряжения прислуге. Маруся, ахая, побежала доставать семейный чемодан. Помощник комиссара зажег свечу, растопил сургуч и, достав веревочку, стал с очень озабоченным видом пропечатывать ею концы над щелями ящиков. Печати у него, однако, не оказалось, и он, немного подумав, воспользовался печатью, лежавшей на столе у Николая Петровича, причем сначала неодобрительно попробовал эту печать на клочке бумаги.- Вы почему меня арестуете? - спросил Николай Петрович.- На этот конкретный вопрос, гражданин Яценко, я не обязан вам отвечать. Это безусловно выяснится на допросе, - ответил помощник комиссара. Однако тотчас разъяснил, что Яценко арестуется, как служитель старого строя и саботажник.- Мы вправе применять драконовские меры предосторожности против людей, бывших опорой царского самодержавия, - добавил он. - Драконовские меры предосторожности, - повторил помощник комиссара. Видимо, он не прочь был завязать политический спор. "Какая у них речь неестественная, - подумал Николай Петрович. - А эта кожаная куртка с наганом, прямо мундир себе завели... Смешной юноша!.." На лице помощника комиссара, довольно невзрачном, скорее благодушном, повисло выражение мрачной и вместе восторженной решительности: лицо было бесстрастное, каменное, но глаза горели огнем. Яценко догадался, что молодой человек играл большевистского фанатика. - "Все у них, кажется, подделка... Что ж теперь будет? - подумал Яценко и вдруг вспомнил о Вите. - Господи, как он перепугается"... Николай Петрович подошел к Марусе, стоявшей в передней на коленях перед чемоданом, и, наклонившись, вполголоса попросил ее тотчас предупредить Кременецких.- Это, конечно, пустяки, я скоро вернусь... Скажите Виктору Николаевичу, чтоб не думал беспокоиться. Маруся, ахая и дрожа, укладывала в чемодан вещи, казавшиеся ей наиболее нужными: позднее Николай Петрович нашел там свои ордена, лак для ботинок, белые фланелевые брюки, оставшиеся от поездки на море. Он, впрочем, и сам не знал, что следует брать с собой в тюрьму. "Да, книги", - вспомнил Николай Петрович. Книжный шкаф уже был запечатан. Яценко взял "Круг чтения" Толстого, лежавший на табурете у дивана, и успел положить его в чемодан поверх завернутых в газету ботинок, мыльницы и футляра безопасной бритвы. "Жиллет, кажется, только один запасной остался, - подумал он, - где же я потом возьму?.." Оживленная энергичной работой Маруся опустила крышку. Чемодан кое-как закрылся, но бородка верхней пластинки не входила в отверстие замка. Маруся с остервенением нажала на крышку и ключ удалось повернуть.- Ключ, ключа не потеряйте, - говорила взволнованно Маруся.- Постараюсь, - ответил, слабо улыбаясь, Яценко. Так, бывало, напутствовала его при отъездах Наталья Михайловна. Он вернулся в кабинет. Помощник комиссара писал протокол. Николай Петрович сел на диван и, нервно зевая, оперся обеими руками на табурет. На газетном листе, слева от лампы, ему попались знакомые строки: "По требованию гласного Левина, предложение о том, чтобы вся дума пошла в Зимний Дворец, подвергнуто было поименному голосованию. Все без исключения гласные, фамилии которых назывались, отвечали: "Да, иду умирать" и т. п.- Теперь потрудитесь следовать за мной, - сказал, вставая, помощник комиссара. - Гражданка, вы пока безусловно отвечаете за квартиру перед рабоче-крестьянским правительством. Объявляю вам это во всеуслышание. Маруся неожиданно заплакала. Николай Петрович с недоумением на нее посмотрел, совершенно не зная, что ей сказать. Солдаты, выпучив глаза, глядели на Марусю. Дворник, суетясь, растерянно оттянул вверх нижнюю задвижку и отворил вторую половину выходной двери, точно надо было выносить буфет или диван. Помощник комиссара холодно окинул взглядом Марусю, свидетельствуя всем своим видом, что ничьи слезы не помешают ему исполнить долг, затем снова вынул из кобуры наган и вышел на площадку. На слабо освещенной лестнице, несмотря на поздний час, стояли люди, жена дворника, еще какие-то женщины, тотчас шарахнувшиеся к стене. Они с ужасом смотрели на Яценко, на солдат с ружьями, особенно на помощника комиссара в кожаной куртке, который, с револьвером в руке, энергичным шагом спустился по лестнице. Теперь вид его показывал, что он не даст толпе отбить арестанта. В дверях квартиры первого этажа мелькнула и тотчас скрылась испуганная фигура нотариуса в темном незавязанном халате. Дворник с чемоданом, забежав вперед, отворил настежь парадную дверь и низко поклонился не то властям, не то Николаю Петровичу. У крыльца ждал автомобиль. Помощник комиссара быстро осмотрелся на улице.
     - Потрудитесь сесть, гражданин, - холодно-бесстрастно сказал он. Автомобиль свернул раза два, прежде чем Яценко стал соображать, куда именно его везут. Окна были завешены. "Кажется, по Невскому? - спросил себя Николай Петрович. - Нет. это не Невский... Или мы едем к реке? Куда же тогда? Да не в крепость ли?.." Эта догадка вызвала в нем странное чувство, включавшее и некоторую гордость. Помощник комиссара строго молчал, недовольный тем, что Яценко не поддержал политического разговора. Молчали и солдаты на передней скамейке. "Да, конечно, в крепость везут", - подумал Яценко, увидев при повороте, сквозь щель занавески, редкие фонари на огромном просторе Невы. Автомобиль, замедлив ход, перешел через мост, потрубил два раза и остановился. Яценко неловко вылез вслед за комиссаром и оглянулся. Перед ним были крепостные ворота. Увязая в снегу, они быстро пошли вперед. Николай Петрович знал в Петропавловской крепости только Собор, ориентироваться в темноте было трудно. Он смутно помнил, что в крепости есть старый обер-комендантский дом, несколько бастионов и Алексеевский равелин. "Нет, кажется, равелин давно срыт... Еще куртины есть. Что такое куртина?.." Идти было трудно. Все было занесено давно не счищавшимся снегом. Вдруг сбоку в двухэтажном строении сверкнули длинными рядами огни. Яценко догадался, что это и есть обер-комендантский дом. "Что же у них здесь помещается?" - подумал он у крыльца. Помощник комиссара ввел его в большую, грязную, просто убранную комнату. Солдаты вошли вслед за Николаем Петровичем, положили чемодан и тотчас сели на скамью. Помощник комиссара удалился. Яценко осмотрелся в комнате. Запах керосина вдруг напомнил раннюю молодость Николаю Петровичу. На полу валялись окурки, клочки бумаги. На столе стояла лампа. Пламя, дрожа, вытягивалось вверх, оставляя полоску на стекле."Прикрутить? Лопнет стекло, - подумал Яценко. - Но разве здесь нет электрического освещения?.. Кажется, в этом доме допрашивали и судили декабристов. Неужели они здесь ждали допроса? Пестель, Рылеев..." Николай Петрович зачем-то стал припоминать имена казненных декабристов и пятого не мог вспомнить. "Сейчас и меня, верно, будут допрашивать... О чем? Что за ерунда!.. Верно, Витя уже знает... Нет, еще Маруся не могла добежать... Минут через десять... Бедный мальчик остался один... За могилой Наташи кто будет следить?.. Сейчас лопнет стекло... Да, как же его звали, пятого декабриста?.. Вот на этом табурете, прислонившись к этой стене, быть может, сидел Пестель..."
     В комнату, в сопровождении помощника комиссара и еще кого-то, вошел человек в мундире без погон. Солдаты неторопливо поднялись с мест, но не вытянулись. Вошедший оглянул солдат, Николая Петровича.- Этот? - спросил он.- Этот, товарищ заместитель коменданта. Яценко, бывший царский бюрократ, - ответил помощник комиссара. Стекло в лампе треснуло. Заместитель коменданта выругался ужасной бранью и потушил огонь.- В двадцать седьмую его отведите, - сказал он. - Сидоренко, проводи... Книгу возьми... Нет, в двадцать седьмой, кажется, какая-то сволочь сидит... Ну, там у смотрителя спросите, в Трубецком бастионе.- Так и сделаю, товарищ, - сказал помощник комиссара, видимо, несколько смущенный. Николаю Петровичу вдруг стало смешно - от темноты, от этого начальства, от тех новых формул, которые старался придумать помощник комиссара: "Так и сделаю", очевидно, вместо "слушаю-с"...Они вышли из комендантского дома и снова зашагали: впереди помощник комиссара, затем Яценко, за ними провожатый с фонарем и с книгой. Вдали снова показались огни, осветившие высокую решетку с остриями, ворота, длинное здание. "Так это Трубецкой бастион? Пока ничего страшного..." У ворот электрический звонок был сорван, болтались концы проволоки. Помощник комиссара громко постучал. Минуты через две кто-то вышел и приложил изнутри глаз к щели ворот. Затем ворота открылись.В комнате, в которую ввели Николая Петровича, было совершенно темно. Провожатый поставил фонарь на стол. Впустивший их человек, щурясь и мигая, робко вглядывался в вошедших.- Товарищ смотритель, потрудитесь принять нового арестованного, - сказал помощник комиссара. - Товарищ Сидоренко, вы сдадите книгу товарищу заместителю коменданта.Смотритель, наклонившись над фонарем, прочел ордер.- Слушаю-с, - так же робко сказал он и при свете фонаря бросил испуганный взгляд на Николая Петровича.- Прощайте, гражданин. Пока, - холодно-учтиво сказал, выходя, помощник комиссара. Смотритель вздохнул с облегчением.- Сюда пожалуйте, - очень вежливо, даже почтительно, пригласил он Николая Петровича. - Вы можете идти, - предложил смотритель провожатому с фонарем, открывая другую дверь. За ней было светлее.- Книгу велено сдать, - сердито сказал Сидоренко.- Я сейчас принесу. Вот только их отведу и распишусь, - поспешно ответил смотритель.
    
    
    
    
     X
    
     "Социалистическое отечество и революционная столица в опасности. Враг у ворот. Рабочее население Петрограда, бросив мирные занятия, взялось за оружие и готово грудью защищать столицу от неприятельского вторжения...""Первый социалистический партизанский отряд 3-го пехотного полка в составе 175 человек продвигается по направлению к Пскову...""В отряд вошли матросы, пехотные части, артиллерия и кавалерия. Отряд будет действовать партизански. Вся Балтика, северная Россия и Сибирь спешно формируют отряды, которые входят в этот отряд. Всех отпускных и демобилизованных солдат отряд будет привлекать в свои ряды. Всем трусам смерть! Да здравствует революционная война!.."В фойе послышался звонок. Стоявший у стены перед афишами высокий седобородый человек бросил папиросу и неторопливо направился в зрительный зал. В прощальный спектакль давали старую пьесу, лучшие артисты уже уехали, тяжела была жизнь людей, составлявших обычную публику Михайловского театра, тем не менее зал был переполнен. Это было и прощаньем с покидавшей столицу французской труппой, и последней демонстрацией в честь союзников, - немцы только что захватили Псков после разрыва Брестских переговоров.Актерам аплодировали с необыкновенным подъемом и восторгом. По окончании первого действия капельдинеры торжественно внесли на сцену крошечный венок, еще какие-то тощие букетики. Вид этих цветов был так жалок, и так жалка была вся зала, что видавшая виды французская артистка, прижимая к груди букет, вдруг на сцене заплакала, искренно, навзрыд, - едва ли не первый раз в жизни. - Вы знаете, господа, - сказал в ложе князь Горенский, - у них в буфете есть рокфор! Как, почему, какими судьбами, не понимаю, но у них в буфете есть рокфор! И недорого: три рубля бутерброд. Право, это непостижимо и превышает меру понимания человеческого ума. В этом рокфоре есть что-то мистическое!- А я думал, сэр, - лениво отозвался Нещеретов, - я думал, для вас дело не в рокфоре, а в том, чтоб довести страну до Учредительного Собрания... Вот, вот, тоже сорвался в буфет, - добавил он, показывая глазами на выходившего из ложи Брауна. - Эх вы, рокфорофилы! - Как вам угодно, друзья мои, - говорила, смеясь, Муся в противоположной ложе бенуара, внимательно осматривая себя в зеркало пудреницы. "Нет, не блестит нос..." - Как вам угодно, а этот человек меня волнует.- Кто? Нещеретов?- Что ты, Муся! - начала Тамара Матвеевна, которую, ввиду торжественного спектакля, тоже взяли в театр. - Что ты, он такой неотесанный и неинтеллигентный!Лицо Тамары Матвеевны выразило отвращение от неотесанности и неинтеллигентности Нещеретова. Муся с досадой повела бровями и спрятала пудреницу в сумку.- Разумеется, Браун, а не Нещеретов... Положительно, этой мой грех.
     - Почему? Почему? - спрашивала Сонечка.- Я и сама не знаю, почему... Хорошо играет Полетт Пакс, правда?- Какое старье! Нет, какое старье, какой хлам! - проникновенно говорил Березин (не знавший ни слова по-французски). - Да, если хотите, это забавно, но мертво, Боже, как мертво!- Мертво, конечно, - согласилась Муся. - Да ведь к этому искусству и требованья другие: мило, просто, вот и все.- Мило, просто, - укоризненно повторил Березин. - Но искусство, поймите же, по самой своей природе не мило и не просто, по крайней мере для тех, для кого оно отнюдьне приятный отдых, не послеобеденная забава, а великий труд, подвижничество, весь смысл жизни. А это, это зовите, как хотите, только умоляю вас, не называйте это искусством!- Ах, все-таки французские пьесы бывают такие остроумные, - робко оглядываясь на Мусю, сказала Тамара Матвеевна. - Я помню, мы с Семеном Исидоровичем в Париже прямо хохотали до упада...- Не знаю, меня Мейерхольд в последнее время утомляет, - перебила ее Муся, рассматривая зал в бинокль. - Скорее неореализм, искания Таирова, я думаю, будущее принадлежит этому. - Муся, как всегда, говорила первое, что ей приходило в голову.- Мейерхольд сам по себе, Таиров сам по себе, и я, если разрешите, тоже сам по себе, - склонив голову набок, сказал Березин. - Заметьте, я нисколько не ревнив и охотно отдаю кесарево кесарю... В прошлом я отдаю должное даже заслугам старика, - с легкой снисходительной улыбкой произнес он (под стариком разумелся Станиславский, Муся тотчас это поняла и улыбнулась так же ласково-снисходительно). Да, конечно, Мейерхольд сделал очень много. Я не все принимаю в арлекинаде, в возвращении к принципам Commedia dell' Arte [Комедия масок (ил.)], в теории масок, здесь я о многом готов спорить и спорить до последнего издыхания. Но когда - помните? - китайские мальчики бросали в зал апельсины, я чувствовал, как у меня по спине пробегает та знакомая магическая дрожь волненья, которую я всегда чувствую при высоких достижениях истинного, большого искусства; да, признаю, признаю, оргическая фантастика никем не была выявлена с большею жутью... Я ценю и заслуги неореалистов, синтетического театра с его магией освобожденного актерского тела. Очень, очень верю в трехмерное пространство, многого жду от кривых плоскостей, особенно от конических наклонов, все это так, но ведь это только эпизод в грандиозной революции театра!.. Пусть крупный, пусть значительный, но эпизод!
     - Я знаю вашу собственную теорию сцены, как кристалла-тетраэдра, - поспешно сказала Муся.- Сергей Сергеевич надеется в будущем применить ее в кинематографе, - вставила, покраснев, Сонечка.- Ах, это замечательная теория! - сказала с жаром Тамара Матвеевна. - Хоть я, конечно, не знаток, но... Вот идет Александр Михайлович, верно, к нам...Браун пересекал зал по центральному проходу. Тамара Матвеевна издали улыбалась ему самой приветливой своей улыбкой. Он холодно поклонился и, отвернувшись, прошел мимо их ложи в коридор.- Нет, какой нахал! - восторженно сказала Муся."К оружию, товарищи! Смертельная опасность нависла над всеми завоеваниями революции со стороны обнаглевшего германского империализма. Варвары немцы готовы затоптать драгоценные свежие ростки русской молодой свободы. Своим продвижением вперед, после согласия со стороны советской власти на мир, они готовятся похоронить русскую революцию и надолго лишить всех вольных сынов революционной России надежды на светлое счастливое будущее. Чувствуя сердцем гражданина весь этот страшно-опасный момент для страны, горячо ценя блага свободы и сознавая, что сейчас дорог каждый человек в рядах бойцов и защитников социализма..."- Ничего, не волнуйтесь, они приглашают в тир, - негромко сказал кто-то. Браун вздрогнул и оглянулся. Седобородый человек стоял у афиши. Браун смотрел на него с изумлением.- Да, это я... По голосу узнали? - улыбаясь, спросил Федосьев. - Надеюсь, по лицу узнать невозможно?- Нелегко... Какими судьбами?
     - Самыми обыкновенными революционными судьбами.- Так вы в Петербурге?- И не выезжал никуда. Хотите пройти в буфет? За мной слежки нет, а антракт длинный.- Очень рад.- Чаю выпьем... Хорошая вещь стенная газета... Да, это они в тир зовут, - повторил Федосьев, показывая с усмешкой на другую афишу. В ней говорилось: "Каждый рабочий, каждая работница, каждый крестьянин и каждая крестьянка должны уметь стрелять. Из винтовки, из револьвера, из пулемета. Все на курсы обучения военному делу! Все к тирам стрельбы из винтовок и пулеметов! Все к оружию!"- Вот, должно быть, паника в главной квартире Гинденбурга, - сказал Федосьев.
     - ...Да, но еще вопрос, искусство ли это, Сергей Сергеевич?- Я ставлю вопрос не в таком разрезе. Все зависит от того, в чьих руках будет кинематограф. Дайте его истинным художникам и, ручаюсь вам, он ударит по струнам с неведомою силой. Надо же наконец понять, что актер есть актер! И что режиссер есть режиссер! Они по меньшей мере такие же творцы, как автор. Дайте им коснуться магии художественного создания, и они воспрянут, как Антей, соприкоснувшийся с матерью-землею. Дайте творческую свободу режиссеру, - я разумею режиссера настоящего, режиссера милостью Божьей, - и он этой свободой, как Архимедовым рычагом, зажжет великий пламень в мире! Надо бросить в печь весь этот хлам и дребедень, которыми теперь кинематографы развращают малых сих... Если хотите, дело даже не в том, что именно ставить, - поспешно сказал он, взглянув искоса на Сонечку. - Разумеется, я предпочел бы Шекспира, Данте или столь милого сердцу моему Ибсена, но, если нужно, я готов ставить и другое, лишь бы моей творческой воле был предоставлен должный простор... Я готов даже на первое время идти на компромиссы: можно возвести в перл создания мелодраму, рассчитанную на пусть наивный, пусть неискушенный, но и здоровый, крепкий, мужественный вкус народных масс, живительная роль которых будет теперь все расти в новом творческом театре... Однако... Сейчас меня мучит один художественный замысел: "Еду ли ночью по улице темной..."- Ах, это будет чудесно! - воскликнула Сонечка.- Да, это будет чудесно, уж вы простите нескромность. Но я поставлю это по-своему. Новое вино не надо лить в старые мехи. Нет, я не возьму сценария ни у Сологуба, ни у Блока, - говорил Березин таким тоном, точно Сологуб и Блок убедительно просили его взять у них сценарий. - Я пойду к новым, к молодым, вот к нему, - сказал он, показывая на Беневоленского, с которым разговаривала Тамара Матвеевна. Их было пятеро в ложе: Муся решила пригласить Березина, Сонечку и Беневоленского, потому что им всего меньше было оказано любезностей в течение последнего сезона. Никонов терпеть не мог Михайловского театра. Фомин, наверное, пошел бы, но тогда в ложе было бы шесть человек; Муся этого не любила.- Да, у вас это может выйти забавно, - сказала Муся Березину. Слово "забавно" как будто не очень подходило, но Муся знала, что в ее разговоре с Березиным это слово имеет другой, технический смысл; передовому живописцу она сказала бы даже: "Это у вас выйдет смешно". Сонечка, еще не знавшая артистического языка, испуганно взглянула на Березина, как бы он не обиделся? - Непременно это сделайте, непременно, - рассеянно добавила Муся, прислушиваясь к тому, что говорила Беневоленскому Тамара Матвеевна.- ...Семен Исидорович привык к егеровскому белью... Вы знаете егеровское белье? Прелестное белье, но его теперь - увы! - ни в одном магазине нельзя найти. Тамара Матвеевна произносила: "магазин" с ударением на втором слоге, от чего у Муси всякий раз поднималась злоба. "И это "увы"!.. Ах, Боже мой, она добрая и милая, но если б поскорей от них уехать!"- ...Вот и ее хочу попробовать, - сказал Березин, фамильярно прикоснувшись к плечу Сонечки, которая так и зарделась.- Я слышала... Она теперь этим бредит... Это серьезно?- Попытка не пытка. Попробуем. Вдруг из девочки выйдет толк?

/ Полные произведения / Алданов М.А. / Бегство