• Сочинения
  
• Краткие содержания
  
• Полные произведения
  
• Характеристики
  
• Биографии
  
• Критика
  
• ГДЗ
  

/ Полные произведения / Алданов М.А. / Бегство

Бегство [3/21]

Скачать полное произведение

    - Кто не видел того, что краса и гордость революции проделала с покоями второго этажа, тот ничего не видел, - говорил Фомин за чаем у Кременецких. Чай был подан в будуаре Тамары Матвеевны, которая теперь часто, к большому своему удовольствию, проводила время с молодежью. Прежде Муся этого не потерпела бы; но она напоследок была гораздо внимательнее и ласковей с матерью, зная, каким горем будет разлука с ней для Тамары Матвеевны. Впрочем, порывы нежности беспрестанно сменялись у Муси раздражением. "Бедная девочка, как она нервна!" - думала огорченно Тамара Матвеевна.- Когда же вы нам все это покажете? - спросила Глафира Генриховна.- Ах, да, Платон Михайлович, миленький, покажите нам дворец, - тотчас взмолилась Сонечка.- С наслаждением...
     - Когда? Когда?- Когда вам будет угодно.- Знаем мы это "когда вам будет угодно"... Вы сто лет нам обещаете и танцульку показать, когда нам будет угодно. Нам угодно завтра, вот что!- С наслаждением.- Что с наслаждением: дворец или танцульку?- Странное сочетание, Сонечка. Но, si vous ytenez [если вам так хочется (фр.)], и то и другое.- Что вы, Сонечка! Побойтесь Бога! - вмешалась Тамара Матвеевна. - Про дворец я ничего не говорю, если Платон Михайлович берется вам показать, но как же вам идти на какую-то ихнюю танцульку? Там все эти матросы и хулиганы... Говорят, что там делаются ужасные вещи!У Сонечки глаза так и загорелись.
     - Да нет, Тамара Матвеевна, вы совершенно ошибаетесь, уверяю вас.- Тамара Матвеевна, сжальтесь над Сонечкой, ей так хочется посмотреть танцульку.- Но ведь это поздно вечером! Помилуйте, господа, разве теперь можно возвращаться ночью... Это безумие! Позавчера старика Майкевича ограбили в двух шагах от Невского.- Ну, что вы, мама, - сказала Муся чуть раздраженным тоном (Тамара Матвеевна тотчас испуганно на нее взглянула). - То старик Майкевич, а то мы. Кто же нападет на компанию из десяти человек?- Могу вас уверить, Тамара Матвеевна, никакой опасности нет, - вмешался авторитетно Березин. - Слухи об ограблениях очень раздуваются. Разве прежде не было уличных нападений? Разве не грабят людей каждый день в Париже или в Чикаго? В одном уж надо отдать полную справедливость нынешнему правительству: с уголовными преступниками оно не церемонится и расправляется с ними беспощадно.В словах Березина не было ничего особенного, тем не менее они вызвали легкий холодок. Все замолчали. Сонечка изменилась в лице. Березин, по слухам, разговаривал с ними о каких-то гигантских театральных планах и в последнее время настойчиво твердил, что искусство по природе своей вполне аполитично.- Разумеется, никакой опасности нет, - прервала молчанье Муся. - Итак, решено, вы нам устраиваете это на завтра, Платон Михайлович?- Нет, право, это неудачная мысль, - продолжала слабо протестовать Тамара Матвеевна. - Гораздо лучше соберитесь завтра все у нас. Сидите за чаем хоть до поздней ночи, - предложила она, сразу забыв об опасности поздних возвращений домой: возвращаться надо было не Мусе. - А мы с Семеном Исидоровичем вам мешать не будем, мы теперь рано ложимся, - поспешно добавила Тамара Матвеевна.- Что вы, Тамара Матвеевна, вы нас обижаете! Нам будет гораздо приятнее, если вы пробудете с ними весь вечер, - любезно возразил Фомин. Муся на него покосилась.- Одно другому не мешает, - сказала она. - Мы придем сюда после танцульки... Мама, готовьте для нас ужин.- Cа, c'est fort! [Это уж слишком! (фр.)] Разве можно, Марья Семеновна, в такое время взваливать на милую хозяйку такое бремя?- Беневоленский, слышите? Он от волненья заговорил стихами: такое время, такое бремя.- Как monsieur Jourdain faisait de la prose. [Господин Журден говорил прозой (фр.)]- Это можно было предвидеть, Платон Михайлович, что вы сейчас скажете о monsieur Jourdain, - вставила Глафира Генриховна.- Господа, я очень рада. Нам будет очень приятно, а не бремя, - сказала Тамара Матвеевна. - Непременно все приходите возможно раньше, поужинаете, чем Бог послал.- Ах, это будет мило!- Но право, вам слишком много беспокойства.- Зачем вы себя мучите?Тамара Матвеевна уверяла, что ей никакого беспокойства не будет. Она только, к сожалению, не обещает роскошного ужина.- Недавно один господин приехал из Киева, - со вздохом добавила Тамара Матвеевна, - и, представьте, он рассказывал Семену Исидоровичу, что там лавки ломятся от птицы, от сливок, от пирожных!- Не может быть!- Сон какой-то!- Господа, тогда я предлагаю следующее, - сказал Фомин. - Встреча у меня, во дворце, завтра в восемь часов. Я вам покажу, что можно, затем мы отправимся на танцульку, а оттуда к этим милым расточителям и безумцам.- А как же вас искать во дворце?- На Детской половине, разве вы не знаете? Вход с Салтыковского подъезда.- Это, кажется, со стороны сада?- Ну да, ну да, - снисходительно пояснил Фомин. - Кого же еще надо предупредить? Мосье Клервилль в Москве, значит только Никонова и князя?- Никонов обещал сегодня к нам зайти, я ему скажу. А вот Горенский... Господа, кто даст знать князю?- Если хотите, я могу, - поспешно сказала Глафира Генриховна. - Я буду в тех местах завтра утром; могу сказать Алексею Андреевичу или забросить ему записочку.- Вот и отлично, - ответила Муся, улыбнувшись чуть заметно, но все же улыбнувшись (это от Глаши не могло скрыться). Муся догадывалась, что Глафира Генриховна стала с некоторых пор подумывать о князе Горенском: в общей катастрофе начинали сглаживаться социальные различия. Муся желала, чтоб Глаша вышла замуж, и даже искренно (почти совсем искренно) сожалела о неудаче ее замыслов, связанных с адвокатом. Но Муся не могла желать, чтобы Глаша вышла за князя Горенского, - это было бы слишком блестящим делом. "Она заела бы Алексея Андреевича... Ну, да ничего из этого, разумеется не выйдет. Глаша - княгиня! - думала Муся. - Пусть она сделает среднюю приличную партию"...- А вы как, милый Витя? - спросила она.- Я не пойду, - ответил, скрыв вздох, Витя. Ему очень хотелось пойти со всеми, но траур этого не позволял.
     - Разумеется, он не может, что ж и спрашивать? Было бы по меньшей мере странно, если б он пошел, - сказала Глафира Генриховна.- Собственно почему? В сущности это так условно, - начала Тамара Матвеевна, которой очень хотелось развлечь мальчика. - Я Семену Исидоровичу и Мусеньке всегда говорила и говорю: когда я умру, умоляю никакого траура не соблюдать.- Мама, перестаньте, пожалуйста. Что ж, если Вите тяжело идти с нами... Ну, хоть ужинать будем все вместе, - утешила Витю Муся.- Ради Бога! - глубоким грудным голосом сказал взволнованно Вите Березин, складывая у груди ладони. - Ведь я еще не выразил вам сочувствия в этой ужасной утрате. Ради Бога, простите!.. Я был так тогда поражен кончиной Надежды Максимовны...- Натальи Михайловны, - поправила Муся.- Натальи Михайловны, виноват, я обмолвился... Надеюсь, ваш батюшка бодро перенес это тяжелое испытание?.. Всем, всем тяжело, - заметил с глубоким вздохом актер. - А все-таки жизнь обольстительно-прекрасна! В какое необыкновенное время мы живем! Александр Блок, я слышал, говорит о таинственной музыке революции. Как я его понимаю! - с силой сказал Березин, и опять за столом почувствовался холодок.- Значит, решено, завтра в восемь все у вас, Платон Михайлович, - сказала Муся. - Господа, и, пожалуйста, хоть раз в жизни не опаздывать.- А может быть, и Нещеретова пригласить? - в отместку Мусе за улыбку предложила Глафира Генриховна. - Алексей Андреевич ведь живет у него в доме.- Ах, лучше без Нещеретова, - сказала пренебрежительно Тамара Матвеевна. - Зачем он вам? Это ведь малоинтеллигентный человек. Теперь надо оставаться в своем кругу.
     - Но ведь он у вас, кажется, часто бывал, дорогая Тамара Матвеевна. Впрочем, я нисколько не настаиваю.- Платон Михайлович, билеты на танцульку и все прочее вы, значит, берете на себя? - спросила Муся.- Беру на себя, как ваш верный слуга.- Что такое "все прочее"? - с глубокомысленной усмешкой вмешался молчавший все время Беневоленский.- Я говорю: билеты.- Вы сказали "билеты и все прочее". Что такое "все прочее"? Ну-с?- Nuss heisst deutsch [Нус по-немецки (нем.)] орех... Теперь уже разрешаются немецкие каламбуры.- Но желательны все-таки несколько более новые, - сказала Глафира Генриховна.
    
    
    
    
     VII
    
     Фомин исполнил свое обещание добросовестно и чуть ли не два часа водил своих гостей по Зимнему Дворцу, называя безошибочно залы, указывая главные их особенности. Первое впечатление было сильное: потом все немного утомились и уже без прежнего оживления следовали за Фоминым: он шел впереди, зажигая и гася у дверей свет в пустынных залах.- А я бы не хотела здесь жить. Неуютно, - сказала Сонечка.- Как, милая Сонечка, вы не хотели бы быть царицей? - спросил Фомин. - Ну, что ж, тогда мы не настаиваем. Но, помните все же, таких огромных зал, как главные залы Зимнего Дворца, в мире найдется немного.- Будто? - усомнился Никонов.- Уж вы мне поверьте, Григорий Иванович. Конечно, Зеркальная галерея в Версале, Тронный Зал в Дольма-Бахче... И, разумеется, Большой Царскосельский, тот я ставлю в художественном отношении выше... Вы не устали, mesdames?- Как не устали? Очень устали.- Еще бы не устать!.. И у меня в голове все ваши залы спутались.- Немудрено: во дворце больше тысячи комнат.- Не может быть!- Как пусто и мрачно! Заколдованный замок.- А где мы сейчас?- Уже забыли, Сонечка? Это Концертная.- Мне больше всего нравится Малахитовый зал, - сказал Горенский.- Где это Малахитовая зала? Я забыла.- Рядом с Арапской.- А Арапская это рядом с Малахитовой.- Bon [Хорошо (фр.)], я вижу, что надо кончать осмотр, - сказал Фомин. - Итак, пройдем еще через Николаевский зал, затем вниз ко мне - и hinaus, ins Freie [на волю (нем.)].Гости послушно пошли за Фоминым. Проходивший седой лакей в серой тужурке окинул их укоризненным взглядом и, отвернувшись, сердито поправил загнувшуюся грязную дорожку.- Вот они, мученики новых порядков! - сказал, смеясь, Фомин. - Я в аристократической среде не встречал таких убежденных монархистов, как дворцовые лакеи.Они вошли в Николаевский зал. Фомин повернул выключатель. Гости остановились, подавленные сверхъестественными размерами зала.- Холодом веет, мертвечиной, - произнес Березин.- Я бывал здесь на балах в ранней молодости, когда был пажем, - сказал с легким вздохом князь Горенский.
     - Ах, я и не знала, что вы воспитывались в Пажеском корпусе, князь, - заметила томно Глафира Генриховна, закатывая глаза.- Да, в Пажеском. Но затем поступил в Университет, на естественный факультет.- Так вы и естественник?- Так точно. Окончил университет в тысяча девятьсот втором году.- А в тысяча девятьсот четвертом, но не Университет, а выдержал государственный экзамен при Демидовском лицее, - сообщил Никонов.- Разумеется. Там, кажется, было правило: ничего не делать.- Правила не было, но я ничего не делал и горжусь этим.- Кто не трудятся, тот не ест.- Может быть, поэтому я и жил студентом впроголодь, рублей на двадцать пять в месяц. Но знамя неучащейся молодежи всегда держал высоко... Меня из двух гимназий выгнали.- Господи! За что?- За лень и за дерзости.- Узнаю вас, Григорий Иванович, - сказала ласково Муся.- Мерси. Затем выгнали меня и из Петербургского университета, но это уже за политические беспорядки.- Так вам и надо. Очень хорошо сделали, что вас выгнали, - пропела Сонечка. У нее с Никоновым была на словах кровная вражда.- Господа, автобиографии рекомендую отложить на другое время, как они ни интересны, - сказал Фомин. - Лучше полюбуйтесь тем, что видите.- В этом великолепии есть и некоторое безвкусие, - сказал Березин.Муся смотрела на огромный зал, с любопытством представляя себе картину придворного бала. "И все это так и прошло мимо меня... Вивиан представлялся королю, но это не то... Где у королей нет настоящей власти, там двор тот же театр или маскарад. Этого больше нигде не будет"...Муся чуть ли не с первых дней революции стала сожалеть о монархии, о дворе, и с вызывающим видом говорила это друзьям. Фомин с ней соглашался, не то шутливо, не то серьезно. Горенский сердился, - особенно вначале. Никонов был по правилу республиканцем среди монархистов и монархистом среди республиканцев. "Наш милейший парадоксалист Григорий Иванович", - снисходительно говорил о нем Кременецкий.- Если бы вы пришли ко мне в гости в первые дни после переворота, - сказал Фомин, - я прежде всего показал бы вам царские покои, в которых похозяйничала в октябре краса и гордость революции. Теперь многое там приведено в порядок. Надо было это видеть тогда! Все было разбито, пол был усеян стеклом, хрусталем, фарфором, окна выбиты, шкафы взломаны, картины загажены, бумаги разорваны, - быть может, документы огромной ценности. Я поднял рукоятку шпаги, из нее они выковыряли бриллианты! В комнатах Николая I от сквозного ветра носился тучами пух: краса и гордость, видите ли, сочла нужным сорвать материю с подушек, им на онучи пригодится... Господи, что они там выделывали! Я сам видел икону с выколотыми глазами...Все замолчали.- Да, очень еще много злобы в людях, - с мягким вздохом произнес Березин. Князь холодно на него посмотрел.- Мерзавцы! - сказал он. - Несчастная родина наша... Я не отрицаю и нашей доли вины, - продолжал Горенский, обращаясь преимущественно к Глаше, которая слушала его с восторженным вниманием. - Народная дикость - исторический грех России, в котором мы повинны меньше, чем другие, однако повинны и мы, я этого не отрицаю.- Виноват, я никакой вины за собой не чувствую, - ответил Никонов. - Я дворца не громил и никого не призывал громить.- Ах, ради Бога, перестаньте! - морщась от его иронического тона, сказал князь. - И я, как вы догадываетесь, не призывал, а вы думаете, мне легко?.. Особенно здесь, где видишь перед собой былое великолепие России. Как никак, в этом заколдованном замке прошло два столетия нашей истории.- Это кинематографический эффект: дворец до вас, дворец после вас... Я говорю о нашей интеллигенции, вот символ ее кратковременного владычества.- Тогда позвольте вас спросить, - начал, бледнея, Горенский. Но Муся тотчас прервала разговор, принявший неприятный характер.
     - А вы знаете, друзья мои, - сказала она, - в сущности то, что мы делаем, очень неделикатно. Зашли в чужой дом и бесцеремонно глазеем, как жили хозяева... Сонечка, что вы делаете? Вы с ума сошли!Сонечка вдруг повернула выключатель. Все потонуло в темноте. Глафира Генриховна испуганно вскрикнула и схватила за руку князя. Фомин зажег снова свет и погрозил Сонечке пальцем.- Вот я сестрице скажу.- Почему чужой дом? - возразил Мусе Никонов. Он возражал всем по привычке и немедленно забывал то, что говорил четверть часа тому назад. - Почему чужой дом? Все это принадлежало и принадлежит русскому народу.Князь махнул рукой. Фомин засмеялся.- Разумеется... "Пролетарии всех стран, соединяйтесь", - саркастически сказал он. Фомин повел их боковыми ходами и коридорами, все время гася и зажигая свет. Открывались таинственные лесенки, полускрытые в стенах двери. Муся все время представляла себе дам в пышных туалетах из "Пиковой дамы", мужчин в великолепных мундирах.- Это все растреллиевских времен? - спросила она. Фомин улыбнулся.- Нет, увы! от Растрелли осталось после пожара немного, - ответил он. - Это теперь их царство... Днем здесь хозяйничают они. Тут разные канцелярии.Он остановился возле одной из дверей и, тихо засмеявшись, показал на висевший лист бумаги. На нем очень большими красивыми буквами, старательно выведенными писарскою рукою, было написано: Предизиум. Дальше следовало что-то еще, с новой строки, буквами поменьше.
     - Этот предизиум я надеюсь как-нибудь заполучить в свою коллекцию. Для нашего будущего Carnavalet [карнавал (ит.)].- Так у них все... Какой-то сплошной предизиум! - сказал князь. - Но чего нам будет стоить этот опытов живом теле страны!- Господа, ради Бога! Мы изнемогаем.- Полцарства за стул.- Сейчас, сейчас, теперь уже два шага. В комнате Фомина все было в образцовом порядке. За ширмами стояла постель. На столе были аккуратно разложены книги, портфели, папки. Уютно горела под абажуром маленькая лампа на столе.- Ах, как у вас хорошо!- Первая жилая комната.- Душой отдыхаешь после этих зал, от которых отлетела жизнь, - подтвердил Березин. - Ужасно мило, не уйду от вас! - воскликнула Сонечка, падая в мягкое кресло. - Нет, просто прелесть. Кто это, Платон Михайлович? - спросила она, показывая на стоявший на столе портрет старой дамы.- Это моя покойная мать.- Красивая какая... Как ее звали?- Анастасия Михайловна.- А девичья фамилия?- Она была рожденная Иванчук. Ее прадед был известным сановником, сподвижником Александра Первого... Господа, вы меня извините, я скроюсь за ширмы и приведу себя в надлежащий вид.- То есть, что это значит? Смокинг, что ли, напялите или фрак?- Напялю, как вы изволите выражаться, князь, самый старый довоенный пиджачишко.- А ведь, правда, на танцульку надо одеться возможно демократичнее.
     - Ну да, я демократически и оделась, - сказала Муся, - взяла у мамы старую каракулевую кофту.- Я тоже, разумеется... Я в блузке и в шерстяных чулках! - стыдливо смеясь, пояснила князю Глафира Генриховна. "Какой ужас: она - и шерстяные чулки!" - с раздражением подумала Муся.Горенский за письменным столом начертил на клочке бумаги план западного фронта. Он доказывал Никонову и Березину, что союзные армии находятся в западне.- Очень боюсь, что к лету англичане будут сброшены в море, - горячо говорил князь, тыча карандашом в бумажку. - Здесь у них смычка, и удар Людендорфа, бесспорно, будет направлен в этот узел, скорее всего с диверсией у Реймса...- Ничто. Нивелль подведет какую-нибудь контрмину. Я его знаю!- Какой Нивелль? Нивелль давно уволен!
     - Что вы говорите? Ну, так другой гениальный генерал, - согласился Никонов. - Не наша с вами печаль, а вот мне бы хозяйке за квартиру заплатить, а то пристает мелкобуржуазная пиявка.- Ну, господа, теперь я сознаюсь вам в крайней бестактности, - сказал, выходя из-за ширм, Фомин. - Князь, заранее умоляю о прощении.- Что такое?- В чем дело?- Господа, вы были в гостях у меня. Отсюда мы идем в гости к князю.- Как так?- В доме Алексея Андреевича теперь одна из самых фешенебельных танцулек столицы. Принимая весь Петербург, князь не может отказать в гостеприимстве своим ближайшим друзьям.Все покатились со смеху.
     - Как? Вы ведете нас в дом князя?- Нет, это бесподобно!- Господа, нехорошо... Князю, может быть, это неприятно, - говорила Глафира Генриховна.- Ничего, ничего, - с трудом сдерживая смех, сказала Муся. - То Зимний дворец, а то ваш дом... Алексей Андреевич, ради Бога, извините наше непристойное веселье!..Горенский натянуто улыбался.- Господа, я очень рад, - не совсем естественно говорил он. Голые деревья незнакомого петербуржцам сада были покрыты снегом. Муся беспокойно оглядывалась по сторонам. Огромная тень падала на белую реку. Они вышли на площадь, еле освещенную редкими фонарями. Вдали от черного величественного дворца, освещая пасть под аркой, оранжевым светом горел костер. Около него стояли милиционеры. Больше никого не было видно.- Однако и в самом деле жутко, - сказала Муся.- А вы думаете, Тамара Матвеевна не была права, что не хотела вас пускать?- Бог даст, ничего не случится. Что вы дам пугаете?- Нам не страшно.- Не таковские.- Как пойдем, господа?- Князь, как к вам всего ближе?- Положительно, господа, мы побиваем все рекорды бестактности.- Ах, какой жалкий песик, - сказала Сонечка, поровнявшись с фонарем, у которого, вытянув голову, лежала собака. - Верно, с голоду подыхает. Как жаль, что у нас ничего нет... Цуц, цуц...
     - Людей бы, Сонечка, жалели, а не цуцов. Стыдно!- Отстаньте, Григорий Иванович, я не с вами говорю!- А если я за такие за слова да уши надеру?- Посмейте!- И посмею. Хотите сейчас?- Посмейте!- Еще как посмею...- Так можно долго разговаривать... Господи, как им не надоело! - смеясь, сказала Муся. Вдруг впереди сверкнули ацетиленовые огни. С нарастающим страшным треском пронеслась мотоциклетка. Два человека в пальто поверх кожаных курток успели окинуть взглядом пешеходов.- Видеть не могу! - с чисто физическим отвращением произнес князь. На этот раз Никонов с ним не поспорил; он испытывал такое же чувство.
     - Но и работают же эти люди!.. Какая все-таки бешеная энергия! - сказал Березин. Муся с упреком и сожалением на него взглянула."Все-таки он к ним не перейдет, - подумала она. - Он славный... Ему просто нужен свой театр, как мне нужны ощущения, любовь Вивиана, власть над Витей..." - В памяти Муси вдруг, неожиданно, появился Александр Браун. - "Нет, он мне не нужен... Березии милый... Он только ничего не понимает в политике. Как бы ему посоветовать, чтоб он не говорил глупостей и не делал. Он и без них сумеет создать свой театр. Он не продажный человек, он очень милый, и с ним тоже тяжело будет расстаться. Так обидно, что Вивиана нет с нами... Что-то он сейчас делает в Москве? Верно, где-нибудь сидит со своими англичанами, курит Gold Flak [Сорт сигар (англ.)] и думает обо мне. Нет, я страстно, безумно люблю его, не так как прежде, а еще больше... Лишь бы только его не послали на фронт! Что, если его пошлют во Францию? - с ужасом думала Муся. - Там убивают людей тысячами. Я умру от страха... Нет, этого не может быть!.." Она заставила себя прислушаться к разговорам своих спутников.- Как метко и справедливо то, что вы говорите, князь! Я совершенно с вами согласна.- Только уж там, пожалуйста, Глафира Генриховна, не называйте Алексея Андреевича князем, - сказал Фомин.- А что? За это могут убить? Могут расстрелять? На месте? - округляя глаза, жадно спрашивала Сонечка.- Убить не убить, quelle idee! [Что за мысль! (фр.)] А только это ни к чему.
    
    
    
    
     VIII
    
     Слева от парадных дверей старого барского особняка висела серая афиша. "Грандиозный демократический бал... Мобилизация всех танцующих сил... Первейшие"... - начал было выразительно читать вслух Никонов. Фомин сердито на него зашикал. Они вошли в вестибюль. Дамы вздохнули с облегчением: ничего жуткого не было. Князь Горенский, вошедший последним, выругался про себя непристойными словами. Сверху доносились звуки "Катеньки". У стола продавала билеты миловидная девица; рядом с ней сидел обыкновенный, не страшный матрос, - в синей блузе с оборотами, в фуражке с лентой. Фомин вежливо поклонился и спросил о цене билетов, назвав девицу товарищем.- Вход пять рублей, - любезно ответила девица. - И за "Почту Амура", если желаете, особо три рубля.- Да, пожалуйста, с "Почтой Амура", товарищ, - поспешно сказал Фомин, окидывая взглядом своих спутников. - Семь билетов, пожалуйста, товарищ. Девица отдала билеты, затем взяла из коробки семь картонных кружков с продетыми в них красными шнурками. Обмакнув перо в чернильницу, она стала писать красными чернилами номера. Матрос старательно чистил ногти другим пером. Гости переглядывались.- Вы тринадцатого номера не боитесь? - осведомилась предупредительно девица.- Нисколько, товарищ, это предрассудок, - тотчас ответил Фомин.- Есть которые не любят... Бумагу имеете?- Бумагу? О да, все в порядке, - несколько растерянно начал Фомин.- Бумагу-конверты. Имеете? Тогда пятьдесят шесть рублей. Фомин расплатился и взял кружки.- Когда польты снимете, привяжите номера к пуговице. А то на шею повесьте, - объяснила им девица.- Благодарю вас, товарищ, - набравшись храбрости, сказала Муся. Девица кивнула и ей, однако несколько менее приветливо, чем Фомину. Матрос лениво встал, проводил посетителей в маленькую прихожую и взял у них под номерок шубы. Глаша толкнула Сонечку и показала ей глазами на угол: там стояло несколько ружей. Сонечка округлила глаза. Дамы по привычке стали оправляться перед зеркалом.- Что такое "Почта Амура"? - вполголоса спросила Муся Фомина.- Si je le sayais! [Если б я знал! (фр.)] - так же ответил Фомин, пожимая плечами.- По лестнице наверх пойдете, а там сейчас направо будет зала, - сказала девица.- Покорно благодарю. Найдем, - беззаботно ответил князь.Они поднялись по лестнице и вошли в ярко освещенную залу. Рядом с остатками богатой мебели стояли простые некрашеные столы. - "О, Господи!" - сказал вполголоса князь. На эстраде играли музыканты. На стене висела надпись огромными буквами: "Да здравствует Третья Международная Коммуна". У стен на атласных стульях сидели девицы, солдаты, штатские. Около десяти пар танцевало польку. Осторожно обходя танцующих, Фомин, вдвинув голову в плечи, быстрыми короткими шажками, направился к концу зала, где находился буфет. Сбоку от буфета стояло несколько столиков, покрытых грязными скатертями. Из них был занят только один. Фомин усадил дам за другой столик подальше.- Тут и разговаривать можно, если не очень громко, - сказал он, пододвигая дамам атласные стулья. Публика смотрела на новых гостей с любопытством, однако без недоброжелательства, а скоро и смотреть перестала. Видно, все были увлечены балом. Смущение гостей стало проходить. По требованию Фомина, все прицепили кружочки так, как указывала девица. Такие же картонные кружки были на большинстве гостей. Березин потребовал себе тринадцатый номер.- Авось не пропаду, вывезет Березина кривая... Верю, верю в свою звездочку, - говорил он.- Все-таки, что могут означать эти номера?- Порядок, в котором будут расстреливать буржуев... Однако до того я закажу чай, - сказал Фомин, вошедший в роль предводителя какой-то охотничьей экспедиции.- То есть, вы не заказывайте, а честью попросите, чтоб нам дали, - проворчал Никонов.- Я с удовольствием выпью чайку.- Я тоже... Право, господа, здесь все очень прилично.
     - Да... Я даже никак не ожидала, - несколько разочарованно сказала Глафира Генриховна.- Не печальтесь, гражданочка, вас изнасилуют в конце вечера, - любезно утешил ее Никонов.- Григорий Иванович! Есть мера и пошлостям, и дерзостям!- Господа, господа!..- Товарищи, чего вы хотите к чаю? - спросил Фомин. - Я вижу на буфете бутерброды.- Принесите нам их поскорее... И Григория Ивановича возьмите с собой, пусть и он потрудится, - сказала Муся. - Но какой удар маме, если мы здесь закусим! Ведь, по секрету скажу вам, дома у нас готовится настоящий пир.- Одно другому не помешает, - ответил повеселевший Никонов. - Идем, товарищи мешочники.
     - В самом деле что они сделали с вашим домом, Алексей Андреевич! - сказала Муся.- Да, хорошего мало...- Вы не очень сердитесь, что мы вас сюда привели?- Нет, что ж сердиться? Неприятно, конечно, смотреть, но... Как вы думаете, можно ли заглянуть в другие комнаты? У меня были ценные вещи... Были и семейные портреты...- Платон Михайлович сказал, что там живут матросы. Я думаю, лучше не пытаться.- Господа, в буфете продают водку! Говорят, из погребов Зимнего Дворца, - взволнованно сказал вернувшийся Никонов.- Это очень возможно, - заметил князь. - В дни пьяных погромов мне на Невском солдат предлагал дворцовый Шато-Икем, по пять рублей бутылку. Я не купил, хоть тогда еще были деньги: совестно было.- Буржуазные предрассудки... Да, может, здесь и не из Дворца, но только водка, понимаете ли? Водка-мамочка! Правда, не пять, а восемьдесят рублей бутылка, что значительно хужее.- Тащите! - сказал князь, махнув рукой.- Тащите! - решительно присоединился и Березин.- Безумцы, подумайте! Восемьдесят рублей бутылка, - слабо возразил Фомин, вернувшийся с тарелкой бутербродов. - Денег у нас теперь у всех, как кот наплакал... С текущих счетов, как вы знаете, выдают по семьсот пятьдесят рублей на душу, - добавил Фомин, у которого вряд ли был где-либо текущий счет.- Господа, одно слово, но зато очень оригинальное, - сказала, улыбаясь, Муся. - Я знаю, оно вас удивит, оскорбит, возмутит, но вам ничто не поможет! Сегодня за всех и за все плачу я, да!- Это в самом деле было бы оригинально!
     - Какой вздор!- Гордая англичанка хочет нас унизить!- Господа, я из этого делаю кабинетский вопрос. Мало того, что я все это затеяла, но сегодня, быть может, наш последний общий выход... А вы все меня достаточно вывозили, кормили и поили, в частности вы, Алексей Андреевич...- Муся устраивает в танцульке свой мальчишник.- Именно. Если же вы не согласитесь, то, даю вам слово, я сейчас встаю и ухожу. И меня убьют на улице, и это будет на вашей совести, и мама на вас за мою смерть почти наверное обидится.- Не считая того, что я без Муси умру с горя, - сказала Сонечка.- Разве согласиться, граждане и товарищи? - спросил Никонов.- У вас нет другого выхода.
     - C'est le monde renverse! [Свет перевернулся! (фр.)] Идет...- Но, уж если унижаться, то, давайте, на ейные стерлинги закажем три бутылки водки, - потребовал Никонов.- Я согласна.- А я нет. Посади кого-то за стол, - сказала Глаша. - А потом еще и отвози вас пьяного домой, да? На извозчика теперь и будущих Мусиных стерлингов не хватит.Водку принесли. Никонов радостно разливал ее по рюмкам.- Она, мамочка! Смотреть любо.- Я тоже, каюсь, соскучился...- Веселие Руси есть пити... Водка препоганая, господа!.. Закусить поскорее...- Ничего. Денатурат как денатурат.- От этого, говорят, слепнут... Господа, полька кончилась.
     - Нет, рожи, рожи каковы!.. Ваше здоровье, товарищи текстильщики.- За ваше, Григорий Иванович. Это что ж будет, кадриль?- Похоже на то... На душе веселее стало!..- Ничего, князь, не тужите. Мы еще у вас здесь потанцуем.- После основательной чистки.- Ей-Богу, хорошо играют! "Кума, шен, кума, крест"...- Григорий Иванович, перестаньте подпевать.- "Кума, дальше от порога... Кума, чашку разобьешь"... Хочу петь и пою, товарищ Глафира! Кончилось буржуазное засилие!- Но хоть не так громко.- "Что ты, что ты, что ты врешь, сам ты чашку разобьешь..." Это моя няня пела, покойница. Товарищи переплетчики, ей-Богу, та маленькая брюнетка, что танцует с матросом, недурна!- Какая? - переспросила Глафира Генриховна. - Фи, горняшка!- Герцогини, товарищ Глафира, не по сегодняшнему абонементу танцульки. Все маркизы остались дома... Князь, еще по рюмочке?- Валяйте.- Я вас очень люблю, князь... Вот только к политике я бы вас за версту не подпустил.- Ради Бога, Григорий Иванович, оставьте мою политику в покое. Ваше здоровье...- Давайте и со мной чокнемся, Григорий Иванович. Вы страшно милый.- Чокнемся, Мусенька, на прощанье.- Это он милый? Он очень гадкий, Мусенька, вы его не знаете!- Он прелесть, Сонечка.
     - Сонечка, уважайте мои седины. За ваше здоровье, гражданки.- Еще бутылочку прикажете, товарищ? - наклоняясь к Никонову, негромко спросил подошедший буфетчик.- Не много ли будет? - усомнился опять Фомин.- На семь человек одной бутылки мало, - решительно сказала Муся. - Дайте нам, товарищ, еще бутылку.- Сию минуту...- Спасибо, товарищ... Да здравствует свобода! - восторженным голосом сказал Никонов. Буфетчик засмеялся и побежал за водкой. Публика с завистью следила за кутящей компанией.- Интересно, за кого они нас принимают?- За советских сановников второго сорта.- Только этого не хватало!- Господа, это мне напоминает нашу поездку на острова в день юбилея папы.- Хорошее было время!- Какую речь вы тогда произнесли, Алексей Андреевич! - сказала Глафира Генриховна. - Я до сих пор помню каждое слово.Князь, смущенно улыбнувшись, поспешно взял с тарелки бутерброд из черного с соломой хлеба с крошечным кусочком колбасы.- Славно мы тогда на островах кутили, товарищ князь, - сказал Никонов. - Впрочем вас с нами тогда не было.- Да, правда, вас не было. А сегодня кого из тех нет?- Мосье Клервилля, Вити и Беневоленского.- Бедный Витя!- Господа, несут денатурат!- Несут, несут, несут!..- Говорят, его отцу совсем туго приходится?- Да, очень.

/ Полные произведения / Алданов М.А. / Бегство