• Сочинения
  
• Краткие содержания
  
• Полные произведения
  
• Характеристики
  
• Биографии
  
• Критика
  
• ГДЗ
  

/ Полные произведения / Алданов М.А. / Бегство

Бегство [20/21]

Скачать полное произведение

    VI
    
     - ...Да, об этом говорить трудно, потому что говорить можно только тяжелыми страшными словами, а они, вдобавок, все давно сказаны, и это дает еще лишний повод для того, чтобы от них отмахнуться с настоящей или деланной скукой. Вопрос передо мной стоял тот же, что перед тысячами других людей до меня: как найти такое - не говорю, миропонимание, но такое ощущение жизни, при котором она имела бы сколько-нибудь разумный смысл? В сущности именно этого я искал двадцати лет от роду - и снова к этому вернулся на пятом десятке. Эти вопросы впервые возникают тогда, когда еще "новы все впечатления бытия", затем вторично после того, как впечатления бытия успеют достаточно опротиветь. Я тридцать лет жил напряженно: очень был любопытен и очень мне тогда хотелось жить. Однако жил я, как и все, по программе, составленной другими... Знаете, как в больших музеях перед наиболее знаменитыми картинами ставят особые скамейки для заранее предусмотренного восхищенья. Вот такие скамейки неизвестно кем, неизвестно зачем, были расставлены наперед и по моей жизни. И я послушно посидел на каждой... Добавлю, что я достиг в жизни почти всего, чего мог достигнуть: приобрел имя, состояние у меня было и я следовательно был избавлен от того, что заполняет жизнь громадного большинства людей, от борьбы за деньги. О власти у нас говорить не приходилось. В своей науке тоже я сделал большую часть того, что мог сделать. И я с ужасом увидел, что у меня ничего нет. Это называется, кажется, моральным банкротством? Скорее это моральная нищета: я не банкрот, потому что и обязательств за собой не знаю, - кем они установлены, где проверены, где закреплены, наши человеческие обязательства? И я, наконец, послал к черту все эти скамейки. Заодно и некоторые картины... Не все, но многие! К черту!- Верно, в это время вы и познакомились с Фишером?
     Браун вздрогнул и мрачно уставился на Федосьева. Язычок пламени лизал копотью стекло. Федосьев прикрутил фитиль. Стало темнее.- Вы, однако, человек сумасшедший, - сказал Браун.- Александр Михайлович, какие уж теперь секреты? Может, через час и вас, и меня убьют, независимо от наших достоинств и недостатков, заслуг и преступлений. Скажите, ради Бога, правду: мне не хотелось бы умереть, так ее и не выяснив.- Какую правду?- Скажите, ради Бога: вы убили Фишера?Браун смотрел на него, медленно, с сокрушением, кивая головой.- Лечитесь, - сказал он. - Это навязчивая идея!- Нет, в самом деле: вы убили Фишера, Александр Михайлович?
     - Да бросьте вы, полноте! - вскрикнул Браун. - Как вам не стыдно!- Значит, не убивали? - протянул Федосьев, глядя на Брауна. Он наклонился и провел пальцем по столу, на который медленно оседала копоть.- Успела накоптить лампа... Как это мы не заметили?- Не заметили. Они помолчали.- В свое время вы мне довольно подробно разъяснили вашу гипотезу о Пизарро. Выходило довольно складно. Пизарро так Пизарро. Но тогда вы предполагали, что я работаю на большевиков. Кажется, с тех пор вы имели возможность убедиться в том, что эта ваша гипотеза была не совсем удачной. Как же вам не стыдно? Что, собственно, вы предполагаете?Федосьев слегка развел руками.- Я и сам теряюсь в догадках. Конечно, я очень преувеличивал и вашу связь с революцией, и вашу связь с Каровой. Но все-таки... Может, что-нибудь литературное? Какой-нибудь Диоген Лаэртский, с равноценными ощущеньями? Или вообще поиски новых ощущений? Или, быть может, желание проявить торжество своей воли над другими? Вы мне как-то говорили об этой поразившей вас мысли Гегеля. Хоть вы, собственно, и не из тех людей, которые живут по книжкам.- Господи, какая ерунда! - сказал Браун. - Право, и отвечать стыдно.- А вы преодолейте стыд.Федосьев встал, подошел к окну и отодвинул штору. За окном было черно. Раздражающе-медленно падали капли дождя.- Дождь не прекращается, - сказал он, вернувшись на место.- Уж если так, - спросил Браун, - то объясните мне вы, откуда, собственно, возникла у вас эта навязчивая идея?- Возникла в результате строго логического хода мысли.- Если не секрет, какого? Ну, хоть отправная точка? Да, собственно, почему вы вообще интересовались Фишером?- Как почему? Должен вам сказать, что половина России была у меня под наблюдением. Я к своему делу относился любовно, как заботливый хозяин. Ночами не спал...- Все думали в бессонные ночи, за кем бы еще установить слежку?- Именно. А для наблюдения за Фишером я имел причины. Самые разные причины, начиная с его взглядов.- Какие же у него были взгляды! Просто был циник, как большинство разбогатевших людей.- Цинизм, Александр Михайлович, понятие довольно неопределенное: очень много оттенков. Фишер был циник с революционным уклоном. Быть может, он считал а priori мошенником всякого человека, однако к революционерам, я думаю, он относился особо: тоже мошенники, конечно, но по-иному, по-новому. Поверьте мне, все наши революционные меценаты были именно таковы. Человек он был, вдобавок, широкий, щедрый, шальной. Он легко мог отвалить на революцию несколько сот тысяч, а то и больше. Добавьте к этому немецкую фамилию, роль, которую он играл. Добавьте и главное: дочь у него большевичка... Одним словом, я приставил к нему секретного сотрудника.- Кого?- Это все равно, кого, - улыбаясь, ответил Федосьев.- Да ведь дело прошлое.- Ничего не значит: мы секретных сотрудников не называем.- А вот Спарафучиле назвали.
     - Он не секретный.- Уж не Загряцкого ли вы приставили к Фишеру?- Загряцкого? - с удивлением протянул Федосьев. - Того, что обвинялся в убийстве?.. С чего вы это взяли?- Были о нем какие-то темные слухи незадолго до революции. Потом он, кажется, исчез.- Чего только люди не говорят! - сказал Федосьев со вздохом. - Нет, разумеется, Загряцкий тут ни при чем... Поселил я в "Паласе" филера, который следил за каждым шагом Фишера. И вот, из донесений я узнал о вашем знакомстве с ним... Вами, как вы знаете, я интересовался давно. Выходило довольно занимательно: с дочерью дружен, с отцом тоже дружен. Странная, казалось бы, дружба? Уж вы не сердитесь, Александр Михайлович, сами говорите, дело прошлое...
     - Одним словом, вы установили наблюдение и за мной?- Так точно.- Что же оно выяснило?- Выяснило, что вы бывали на той квартире.Снова наступило молчание.- Дальше?- Становилось все занятнее. Знаменитый ученый и этакая квартира! Выяснилось также, что у вас есть от нее свой ключ. Вдруг разрывается бомба: Фишер отравлен на этой самой квартире! Согласитесь, Александр Михайлович, что и менее подозрительный человек, чем я, мог тогда вами заинтересоваться чрезвычайно. В разносторонних способностях революционеров я никогда не сомневался... Извините меня еще раз, вашу комнату осмотрели, - будьте спокойны, совершенно незаметно, техника у нас, слава Богу, была недурная. Ничего предосудительного найдено не было. Разве только одно странное обстоятельство: того ключа не нашли, - сказал Федосьев, с любопытством глядя на Брауна. - Прежде лежал в среднем ящике стола, а, помнится, дня через два после дела его уже не нашли. Так и не знаю, куда делся ключ? - добавил он полувопросительно. - Должен сказать, больше с той поры я ничего добиться не мог. Ничего решительно, хоть за вами следил до самой своей отставки. Сделал было еще одно изыскание, но оно дало отрицательные результаты.- Какое изыскание?- Дактилоскопическое, не стоит рассказывать.- Милые нравы! - сказал, пожимая плечами, Браун.- Чьи нравы? Ах, полицейские нравы? - с улыбкой спросил Федосьев.- Все это вы делали с ведома следователя?Федосьев засмеялся.
     - С ведома Яценко? О нет, я ему ничего не говорил. Почтенный Николай Петрович и по сей день обо всем этом не имеет ни малейшего представления. Но надо сознаться, и я выяснил не больше, чем он. Так с тех пор и стою дурак дураком перед этой загадкой: вы или не вы? Вскоре после того меня уволили, дело давно потеряло практическое значение, но интерес к загадке у меня остался: вы или не вы?Браун смотрел на него, качая головой.- Вот какие у нас были реалисты и практики! - сказал он. - В этой фантастической стране главой полиции мог быть маньяк!.. Значит, я отравил Фишера для того, чтобы его миллионы достались товарищу Каровой? Которая, через час, быть может, нас с вами расстреляет?Федосьев вынул часы.- Пять минут четвертого. Очень может быть, что через час нас убьют. Не расстреляют: я живым не дамся, и вы, верно, тоже... Да, да, я именно это предполагал. Теперь это кажется нелепостью, - по крайней мере отчасти, - но, согласитесь, тогда дело представлялось в другом виде: теперь все вверх дном. Может быть, тогда вы и рады были бы дать полезное революционное назначение наследству Фишера? Так ли уж это было немыслимо? Теперь все вверх дном, - повторил Федосьев. - Заметьте, что и это фантастическое наследство оказалось как бы мифом, каким-то черным символом: ведь миллионы Фишера растаяли под секвестром. И деньги его, и акции, и что там еще, все теперь совершенно обесценилось, конфисковано, национализировано, все пропало, все досталось им... Очень странная история, - сказал он, помолчав. - Все мы на них работали: боролись, мучились, уничтожали друг друга - с тем, чтобы все досталось им... Ну, да это философия... Так не вы? Значит, не вы?.. Кто же убил Фишера? - спросил Федосьев и вдруг вспомнил, что об этом когда-то его растерянно спрашивал Яценко.- Мое мнение вам известно.- Известно? Мне? Ах, тот ваш рассказ: умер от злоупотребления возбуждающими средствами. Да, вы мне это тогда говорили в "Паласе".- Мы тогда обменялись гипотезами. И в сущности, мы оба были почти правы, - сказал медленно Браун.- Как же так: оба правы? Вы с этой басней... с этой гипотезой, а я с Пизарро?- А вы с тем объяснением, которое вы под конец дали мотивам действий... Пизарро.- Этого я что-то не пойму. Значит Фишер отравился... Вы тогда называли вещество, но я не помню, какое?- Кантаридин.- Почему вы так уверенно говорите?- Потому, что он меня расспрашивал об этом веществе.- Когда? - спросил, встрепенувшись, Федосьев. - Там? На той квартире?- Да, и там, на той квартире, - повторил медленно Браун.- ...И вот, тогда я себе сказал, что кругом обманул своего биографа! Для этой грязи, для этих женщин, для этих вечеров он никакой главы отвести не мог бы. А я, старый дурак, я гордился своей биографией! Это было всего глупее. Да, я весь проникнут был тем, что вы только что назвали выдумкой английских сквайров, - ведь вы двойник того худшего, что есть во мне. Но себя обманывать я не мог и не хотел: я увидел, что и я тот же Фишер.- Нескромный вопрос: ведь это были очень молодые женщины?Браун смотрел на него с ненавистью.- Да, молодые. Однако, не радуйтесь: не настолько молодые, чтобы вызвать интерес к делу прокуратуры. Но я тогда ясно понял, что и я не лучше Фишера... У меня все иллюзии исчезли приблизительно в одно время.- Но чем же кончилась та ночь? Вино, молоденькие женщины... Вы, кажется, сказали, и музыка? Откуда же взялась музыка? Ах, то механическое пианино?- Да, играло пианино... Вторую сонату Шопена. Знаете?- Нет, не знаю... Значит, тогда он заговорил о кантаридине?- И соната была отвратительная, и женщины, - говорил Браун, не слушая Федосьева, глядя мимо него на окно. - Все было отвратительно! Самое отвратительное был, конечно, он сам. И в нем, как в зеркале, я тогда впервые увидел себя... Очень страшно!.. Очень страшно, - проговорил он вполголоса."Верно и выпито было немало... Как и сейчас, - подумал Федосьев. - Или это у него тихая экзальтация? Не стоило затевать такой разговор, когда через час все будет зависеть от крепости его нервов. Ну, да теперь все равно..."- И вы, уходя, назвали ему дозу этого кантаридина?- Какую дозу? Что вы несете? Я не врач.- Может быть, не ту дозу назвали?- Оставьте, Сергей Васильевич! Право, это становится скучно.- Не ту дозу назвали? По ошибке? Или из отвращения?- Бросьте ерунду!- Если это ерунда, то во всем деле нет ровно ничего страшного. Я думал, в конце концов моральное начало, как водится, за себя отомстило. Но моральному началу, значит, не за что было мстить?- Разумеется, не за что! Это вы из меня почему-то хотели сделать кающегося преступника.- Однако вы сами, кажется, сказали...- Я даже и похожего ничего не говорил.
     Федосьев смотрел на него озадаченно.- ...Потом вы ушли, а он остался с женщинами?- Да... Впрочем, кажется, и женщины уже собирались уходить.- Но следствие пришло к выводу, что на этот раз он не успел пригласить своих женщин.- Следствие пришло также к выводу, что Фишера отравил белладонной Загряцкий.- И больше вы ничего не знаете? Кроме того, что случайно влопались в историю, о которой лучше молчать.- И больше я ничего не знаю.- Но вы предполагаете, что Фишер умер от этой дозы кантаридина... быть может, чрезмерной?- Умер от разрыва сердца.- Но разрыв сердца вызвала эта доза?- Или просто его развлечения.
     - Так, так... Значит, не вы, - протянул с усмешкой Федосьев.- ...Все-таки странная у вас жизнь. То кабинет ученого, то гарем Фишера, то динамитная мастерская... А впереди?- Впереди у всех одно и то же. Так у Рафаэля, на "Spasimo di Sicilia" ведут Христа и разбойников. Конец пути уже виден вдали: на вершине Голгофы возвышаются одинаковых три креста.
    
    
    
    
     VII
    
     Они прислушались. Задребезжали колеса. Федосьев вынул часы.- Ровно четыре. Пора.- Спарафучиле аккуратен. Вашей школы, - глухо откликнулся Браун. В первой комнате открылась дверь, послышались неверные шаркающие шаги. Хозяин, чиркая спичкой, бормотал ругательства. Коптящий огонек задрожал у двери.- Что, готово? - спросил Федосьев.- Так точно, - ответил с порога хозяин. - Эх, весь керосин сожгли, - проворчал он, вдвигая в лампу стекло. Так точно, готова лошадь... - Он невнятно добавил что-то похожее на "ваше превосходительство".- Мы тоже готовы, - сказал Федосьев. - Ну, теперь пожалуйте сюда, надо за все расплатиться.- Да, надо за все расплатиться, - повторил, вставая, Браун. Федосьев искоса на него взглянул. "Только бы не нашла на него какая-нибудь депрессия или меланхолия, - с беспокойством подумал он, - совсем будет теперь некстати... При тусклом свете лампы лицо Брауна было мертвенно-бледно и страшно. Впоследствии Федосьеву казалось, что оба они, несмотря на внешнее спокойствие и привычный шутливый тон, были не вполне нормальны в эту долгую странную ночь.- За сегодняшнее сколько? - спросил он хозяина и принялся отсчитывать ассигнации. Хозяин внимательно за ним следил, поверяя на лету счет. Выражение его лица становилось все более почтительным.- Вот, получайте, - сказал Федосьев, называя цифру. - Так?- Так точно...- Это за гостеприимство и за хлеб-соль... Теперь, как было сказано, для вас приготовлено еще семь тысяч. Их вы получите, когда приедем... Вот они, - добавил Федосьев, показывая пачку ассигнаций. - Пять тысяч царскими, и две облигациями Займа Свободы... Облигации верные. Как раз и доход по ним подошел, видите: 16 сентября срок платежа?- Царскими бы лучше, - ответил, почтительно улыбаясь, хозяин.- Вот тебе раз!.. Не верит Займу Свободы! - веселым тоном обратился Федосьев к Брауну, который угрюмо молчал. - Да вы прочтите только, что на них написано, - сказал он. - Вот: "...Чтобы спасти страну и завершить строение свободной России на началах равенства и правды..." Видите? Как же вам не стыдно!..- Царскими вернее, - в тон ему, с легким смешком, повторил хозяин.- Вы дураку и купоны сбудете, их я вам дарю.Браун нетерпеливо застучал слегка по столу. Федосьев посмотрел на него с веселым недоумением. "Мило шутят охранники", - так перевел он выражение лица Брауна.- Ладно, все получите царскими, - переменив тон, сказал Федосьев. - Чемоданы вынесли?
     - Так точно. Все снес из вашей комнаты, как вы приказали.- Едем.Они вышли. Еще не рассвело. Капал редкий скучный дождь. Было холодно, сыро и тоскливо. У фонаря стоял старый извозчичий фаэтон, на вид непосильный для клячи, которая мотала головой, косясь на вышедших из дому людей.- Не опоздаем? - вполголоса спросил Браун.- Никак нет, к самому отходу попадете, - оживленным полушепотом говорил хозяин, укладывая чемоданы. Он, видимо, был очень доволен отъездом гостей. - Здесь вас не обеспокоит? Этот я на козлы возьму... Пожалуйте, садитесь...- Как бы только нас всех не задержали по дороге, - сказал Федосьев, глядя в упор на хозяина. - Или на пристани... И нам будет неприятно, да и вам тоже: не дай Господи, еще добрались бы до старых грешков, а?- Не должны задержать... Бог милостив, - ответил, изменившись в лице, хозяин.- Я тоже думаю, не должны... Едем.Они сели. Хозяин застегнул мокрый фартук фаэтона и, ступив на переднее колесо, вскочил на козлы.- "На началах равенства и правды", - пробормотал Федосьев, застегивая пальто. - "Завершить строение..." Да, эти завершили!..Он не вытерпел и вставил крепкое слово. Огромная плавучая пристань, прикрепленная к берегу цепями, была разделена во всю длину высоким дощатым, недавно поставленным забором. Вдоль него расхаживали солдаты с ружьями. В конце пристани малиновыми квадратами горели окна большой будки. У наклонно спускавшихся к берегу мостков за столом сидел сонный чиновник и пересчитывал квитанции. На столе слабо светилась лампочка без абажура.Со стороны мостков раздался громкий, уверенный, смеющийся голос. Чиновник с неудовольствием повернул голову. В полосу света вступили три человека. Носильщик, тяжело ступая, взошел на пристань, сбросил на дощатый пол мокрые чемоданы и с испуганным видом оглянулся на будку.- Так нельзя, граждане, приходить в последнюю минуту... Пароход отходит, - сердито сказал чиновник.- Was ist los? [Что случилось? (нем.)] - спросил Браун, поднимая брови. Он протянул чиновнику паспорт и билеты. Услышав немецкую речь, чиновник поднялся и поспешно взял бумаги.- Билеты покажете на пароходе... Потрудитесь подождать, - сказал он и направился к будке.
     - Подождать... Подождать надо, - медленно-вразумительно сказал пассажирам носильщик, показывая глазами на будку. - Чрезвычайная Комиссия, - шепотом добавил он.Браун с недоумением оглянулся на Федосьева, как бы спрашивая, не понимает ли он. Федосьев пожал плечами.- Schlechtes Wetter [Скверная погода (нем.)], - громко сказал Браун.- Jawohl [Согласен (нем.)], - ответил Федосьев.За дверью забора, у которой стоял часовой, слышался неясный шум. Издали доносились голоса. Наверху над забором ветер рвал черный дым, то унося за пристань, то придавливая клубы дыма к воде. "Верно, сейчас отходит", - подумал Федосьев. - "Как противно покачивается пристань!.." Он зевнул, отошел к скамейке и сел.Намотанная на бревно, рядом со скамейкой, длинная цепь то вытягивалась над водою, то, изогнувшись, погружалась в воду срединой, к которой пристал пучок соломы. "Вот теперь это дуга", - думал Федосьев, представляя себе огромный вертикальный круг, дугой которого была бы шедшая к берегу цепь. "Вон-вон где сомкнулось бы..." Слабо блестели звезды. Дождь прекратился. Едва начинало рассветать. С моря дул резкий ветер. "Формула круга, кажется, два пи эр... Или пи эр квадрат? Эта туча похожа на Белое море... Еще каплет... Нет, это с брезента... Сейчас все сомкнется. Был Сергей Федосьев, нет Сергея Федосьева... Хорошо, что пристань плохо освещена... Долго просматривают... Бумаги чистые, но мог поступить и донос..."Из будки вышли два человека: тот же чиновник, за ним немолодой разведчик в плаще поверх черной куртки. Они направились к столу.- Извольте подождать, - сказал Брауну чиновник. Разведчик повернул выключатель, пристань залило ярким светом.- Was? Versiehe kein Wort [Что? Ни слова не понимаю (нем.)], - щурясь, пренебрежительно сказал Браун.- Просят подождать, - повторил чиновник. Браун развел руками с видом полного непонимания.- Так и в самом деле можно опоздать, - по-немецки сказал он капризным тоном избалованного туриста. "Jawohl", - хотел было ответить Федосьев, но решил, что неудобно повторять во второй раз те же слова, и проворчал: "Ach", неопределенно пожимая плечами. "Да, он на высоте положения... Хладнокровный человек... Разведчик едва ли из моих... А впрочем, кто его знает? Очень неприятный..." Не повернувшись в сторону разведчика, он снова зевнул, улыбнулся и забарабанил пальцами по сырому шершавому борту скамейки. Разведчик прошел мимо них и задержался взглядом на Федосьеве. "Вот-вот... Кажется, пропал", - решил Федосьев, барабаня пальцами чуть быстрее прежнего. Вдруг за дощатым забором отчаянно и страшно завыл свисток.Дверь будки раскрылась настежь. Из нее вышло еще несколько человек. Один из них, во френче и в высоких желтых сапогах, держал в руке паспорта. Федосьев потянулся и встал. "Сорвалось! - сказал себе он, оглядываясь в сторону мостков. - Может, пора взяться за револьвер?.. Еще с минуту можно подождать..." Разведчик что-то тихо докладывал человеку в желтых сапогах. Тот на ходу кивнул головой и подошел вплотную к Брауну. "Если к нему подошел, а не ко мне, то, быть может, и не сорвалось..." Порыв ветра сдвинул пристань, цепь натянулась. Опять закапал редкий слабый дождь.- Ваша фамилия? - резко спросил Брауна человек во френче. - Переведи, - приказал он стоявшему с ним штатскому. Штатский на дурном немецком языке задал вопрос Брауну. Услышав ответ, человек во френче пренебрежительно кивнул головой.- Имя-отчество?Штатский поспешно сказал ему вполголоса несколько слов.- Ну, нет отчества, так пусть скажет место рождения... На этом-то и попадаются, - добавил он. Узнав место рождения Брауна, человек во френче проверил по паспорту и повернулся к Федосьеву. - Ваше имя и фамилия?"Сказать разве: Сергей Васильевич Федосьев?.. Его тогда разобьет удар, все-таки это будет приятно..." - Дождавшись перевода, Федосьев назвал имя и фамилию. "Неужели сходит?.. Тот, однако, очень интересуется чемоданами... Неприятный человек... Ох, как бы не из моих!.." Немолодой человек подошел к группе и шепотом заговорил с товарищами.- Что ж, что чемодан русский, - проворчал другой разведчик. - И немцы здесь покупают. Им дешево, у кого валюта.- Не понимаю, зачем осматривать вещи, - недовольным тоном сказал Браун, вынимая из кармана ключи. - Ведь мы уезжаем, а не приезжаем... Все открыть?"Переигрывает немного, но хорошо... Мастер... Кажется, сошло!.." - Федосьев поспешно вынул и свои ключи. - "Костюмы тоже петербургские..."- Скажи ему, чтобы этот открыл и не разговаривал, - приказал переводчику начальник, ткнув пальцем в сторону того чемодана, который лежал подальше. Федосьев повернул ключ в замке, носильщик поднял крышку. В чемодане Федосьева поверх простыни и ремней лежала немецкая книжка в желтой бумажной обложке. Из книжки торчала аккуратно сложенная газета, виднелись буквы заглавия: "...geblatt". [Видимо, окончание заглавия "Tageblatt" (нем.)] "Это очень хорошо вышло: geblatt... Подействовало... Кажется, на geblatt'e и выедем"... Носильщик, опустившись на колени, поспешно расстегивал ремни. Один из разведчиков приподнял костюмы, ткнул рукой в разные углы чемодана. Человек во френче кивнул головой, видимо, удовлетворенный тем, что заставил немца показать багаж.- Schon gut? [Все в порядке? (нем.)] - с усмешкой спросил Браун.- Гут, гут, - повторил, махнув рукой, начальник и отдал паспорта. - Пропустить, - приказал он подчиненным. Носильщик радостно принялся затягивать ремни. За забором послышался новый свисток. Он теперь прозвучал совершенно иначе.- Скорей... Едва с ними не опоздали, - сказал Браун, вынимая с тем же сердитым видом часы. - "Переигрывает... Как бы тот не обозлился... А все-таки молодец!..." - оценил игру Федосьев. Человек во френче слегка кивнул им головой и пошел назад к будке в сопровождении своей свиты. Чиновник с завистью вздохнул, повернул выключатель, оставив одну лампу, и снова сел за свой голый некрашеный стол.- Идем, барин, идем, - сказал носильщик, взваливая па плечи чемоданы. Часовой посторонился. Носильщик открыл дверь в дощатом заборе.Впереди прямо перед ними, сцепившись мостиком с широкой пристанью, сверкал огнями шведский пароход. На палубе суетились люди. По столбику медленно разматывали канат. Сбоку рванул холодный ветер.- Скорей, скорей, барин! - закричал носильщик, ускоряя тяжелые шаги. - Деньги приготовьте!Матросы отвязывали веревки мостика. Носильщик сбросил на палубу чемоданы. Браун сунул ему деньги. Носильщик побежал назад. Мостик скользнул на пристань.Элегантный стюард в белом кителе приветливо приподнял фуражку.- Die Herrschaften kommen etwas spat [Несколько поздновато, господа (нем.)], - с твердым шведским акцентом сказал он, показывая улыбкой, что понимает причину опоздания и не одобряет русских порядков. - Каюты шестая и восьмая, - добавил стюард, заглянув в книжечку. - Вниз по этой лесенке и сейчас налево.Лампа вспыхнула и ярко осветила красное дерево, овальное зеркало, начищенные до блеска ручки умывальника, белоснежную подушку, графин и стакан в стойке, полотенца на подвижном стержне.- Чемоданы сейчас будут принесены в каюту, - сказал стюард, раскрывая складной стул. - Над койкой есть второй выключатель... Звонок здесь.- Благодарю вас.- Ресторан сейчас закрыт, но если господам угодно выпить кофе или закусить, я могу принести сюда. К сожалению, есть только холодный буфет.- Да... Нет, не надо... Благодарю.Стюард пожелал доброй ночи и вышел на цыпочках. Увидев Федосьева, он придержал дверь и пропустил его в каюту.Браун сел на койку и засмеялся легким, чуть истерическим смехом.- Хорошо? - спросил он Федосьева, - хорошо?..Голос его сорвался.
     - Тсс! - прошептал Федосьев, показывая рукой в сторону коридора. Он закрыл дверь. - Не говорите громко по-русски, на пароходе еще может быть проверка.Федосьев сел на складной стул. Он внезапно почувствовал страшную усталость, такую, какой, быть может, никогда не испытывал в жизни. С минуту они молча смотрели друг на друга. Федосьев глубоко вздохнул и перекрестился.- В сущности, контроль был детский, - не без труда выговорил он и протянул руку к графину. Зеркало отразило измученное лицо, глаза больного человека.- Детский... Этот дурак в цирковых сапогах!- Еще не успели наладить... Не все сразу... Я вам говорил...Оба они овладели собой.- Говорили... Знаете ли вы, что у меня в кармане?- Динамит?
     - Не динамит, но в этом роде: моя рукопись "Ключ".- Это Бог знает что такое! - с искренним возмущением сказал Федосьев.- Вы инсинуируете, что я мог бы вывезти из России более нужные вещи? Все-таки жаль было выкидывать...- Я инсинуирую, что вы ради своего шедевра могли бы не рисковать хотя бы моей головой, уж если не собственной!- Да ведь при нас все равно револьверы. Если б дело дошло до личного обыска...- Немецкие путешественники могут иметь при себе револьверы, но никак не русскую рукопись! А стрелять мы условились только в последней крайности... Это Бог знает что такое!.. Хотите воды?- Дайте...Протяжно завыл свисток. Браун расплескал воду. Пароход задрожал и тронулся.
     - Пошли?- Пошли... Слава Тебе, Господи!..- Могут еще остановить у канала.- Нет, это маловероятно.- Пошли!..Браун взглянул в иллюминатор. В черно-серой пустоте плыли редкие, уже тускнеющие огни. Малиновые окна будки удалялись.- Ну, как сошло?.. Что же вы молчите?..- Вы играли божественно!.. Выпейте все-таки воды...- Скажите тост!- С удовольствием. Повод есть... Я все-таки не предполагал, Александр Михайлович, что вы так хорошо владеете собой!- Не предполагали?- Нет, нет...- А вы сами?.. "Jawohl"... - Он снова захохотал. - Вы сами-то, a? "Jawohl"?
     - Что ж говорить о старом воробье? Я не философ, я фараон.- Ваше здоровье, фараон!- Спасибо... Самообладание у вас поразительное... Нет, что бы вы там в трактире ни говорили, вы убили Фишера, - весело сказал Федосьев. - Не иначе как вы убили Фишера, Александр Михайлович.
    
    
    
    
     VIII
    
     Муся встретила Витю на перроне Гельсингфорского вокзала. Поезд еще не остановился, когда они увидели друг друга. Муся радостно вскрикнула и побежала к медленно подходившему вагону. Витя, с маленьким чемоданом в руке, спрыгнул с площадки. Они бросились друг другу в объятия, хотя расстались всего лишь дней десять тому назад.
     - Слава Богу!.. Ну, слава Богу!.. Я так волновалась!.. Так беспокоилась!..- Напрасно... Напрасно, - повторял счастливый, сияющий Витя, не зная, куда девать затруднявший его чемодан.- Но как же все сошло?.. Благополучно? Гладко?- Как видишь, совершенно благополучно... И рассказывать нечего, просто неловко!- Что же было?.. Да говори, несносный!.. Это все твои вещи?.. Но сначала скажи, что Сонечка?.. Что Глаша? Как ее здоровье? Да говори же!- Я так не могу, не все сразу... У меня в вагоне большой чемодан... Все благополучно... А у тебя?- Ну, слава Богу!.. Я сейчас позову носильщика... - закричала она.- Здесь что, совсем Германия?- Почти Германия...
     Носильщик подкатил тележку, вежливо поклонился, взял у Вити ручной чемодан и побежал в вагон.- Да рассказывай же! Что было в Белоострове?- Право, ничего особенного. Посмотрели на мой паспорт, порылись в каких-то бумагах... Потом в вагоне говорили, что это списки: кого велено задержать.- Воображаю, как у тебя душа ушла в пятки!- Удовольствие среднее, что и говорить.- Я, однако, была убеждена, что ты проедешь!- Отчего же ты волновалась?- Какой ты глупый!.. Почти все проезжают через Белоостров благополучно.- Далеко не все, осмотр был очень строгий, - обиженно возразил Витя, хотя только что утверждал обратное. - Одних лишь немцев пропускали сравнительно легко, а всех других обыскивали, допрашивали. Потом говорили, что искали какого-то важного контрреволюционера...- Нет, правда?- Однако мой германский паспорт произвел магическое действие...- Или, скорее, твой возраст.- Возраст здесь ни при чем! И денег у нас, у немцев, не отобрали... Вот только чемодан самому пришлось тащить через мост.- Бедняжка! Ты очень устал?- Нисколько... Какая ты, однако, элегантная!.. Мистер Клервилль здесь?- Вивиан уехал по делу в Выборг, вернется сегодня ночью. Он очень просил тебе кланяться... Так что же Сонечка и Глаша?- Сонечка три дня плакала, не переставая. Теперь немного успокоилась.- Бедненькая!.. Я тоже так по ней скучаю, так скучаю!.. А здоровье Глаши?
     У Муси лицо стало испуганным. Витя вздохнул.- Неважно.- Что?.. Что?.. Ей хуже?- Нет, не хуже, но так же, как было.- Какая температура?- К вечеру поднимается. Вчера было 38,9...- Господи!.. Доктор был?- Но к утру падает... Доктор приходил два раза. Утром 36."Да ведь это и есть самое ужасное, если так скачет температура! Это туберкулез!" - хотела сказать Муся.- Григорий Иванович к вам переехал?- Еще на прошлой неделе... Однако здесь совершенная Европа!- Совершенная! Я тоже в первый день не понимала, что все это значит... Но постой, как же... Я так рада!Носильщик вынес из вагона старый ободранный чемодан и поставил его на тележку. По-видимому, уважения у носильщика убавилось. Он спросил на ломаном русском языке, куда нести вещи.- У меня внизу экипаж.- Как экипаж? - изумленно спросил Витя.Муся засмеялась.- Вот и я в первый день не понимала: как экипаж? Теперь привыкла... Идем за ним... Но как я счастлива, что ты приехал!- А я-то!Они спустились по лестнице, беспорядочно разговаривая, расспрашивая, перебивая друг друга. Проходившие люди смотрели на них не слишком доброжелательно. Чиновник у выхода отобрал билеты, тоже явно не одобряя русскую речь.- Здесь нас теперь не очень любят.- Чухонцы? Правда?..

/ Полные произведения / Алданов М.А. / Бегство