• Сочинения
  
• Краткие содержания
  
• Полные произведения
  
• Характеристики
  
• Биографии
  
• Критика
  
• ГДЗ
  

/ Полные произведения / Азимов А. / Сами боги

Сами боги [7/19]

Скачать полное произведение

    Он иногда размышлял об этом с полным напряжением. Впрочем, он всегда размышлял с полным напряжением, что бы его ни занимало. И порой он как будто улавливал, что это значит. У Жесткого есть только он сам. Ни левого брата, ни правого, ни сестры-середины, ни синтеза, ни детей, ни пестунов - ничего этого у Жестких нет: ничего, кроме интеллекта, кроме исследования вселенной.
     Возможно, им этого достаточно. Становясь старше, Ун начинал все глубже постигать радость познания. Ее было достаточно... почти достаточно. Но тут от вспоминал Тритта, Дуа и решал, что даже вся вселенная не может заменить их вполне.
     Разве что... Странно, но порой ему начинало казаться, будто со временем, в определенной ситуации, в определенных условиях... Затем мимолетное прозрение будущего угасало бесследно. А потом опять вдруг вспыхивало, и все чаще ему чудилось, что оно держится дольше и должно вот-вот запечатлеться в памяти.
     Но сейчас важно другое. Надо что-то придумать с Дуа.
     Он двигался по знакомой дороге. В первый раз его вел по ней пестун (скоро и Тритт поведет по ней их собственного маленького рационала, их крошку-левого).
     Ну, и конечно, он вновь погрузился в воспоминания.
     Как тогда было страшно! Рядом другие маленькие рационалы пульсировали, мерцали, меняли форму, как ни сигналили им пестуны, чтобы они оставались плотными, гладкими и не позорили триаду. А один маленький левый, приятель Уна, распластался и утончился совсем по-детски и не желал уплотняться, несмотря на все уговоры пестуна, изнемогавшего от смущения. (Тем не менее он стал прекрасным учеником... "Хотя до Уна ему и далеко", - не без самодовольства заключил Ун.)
     В тот их первый школьный день с ними знакомилось много Жестких. Жесткие останавливались перед каждым маленьким рационалом, специальными способами определяли тип его вибраций и затем решали, принять ли его сейчас или выждать новый срок, а если принять, то какой курс обучения подойдет ему больше всего.
     Когда Жесткий приблизился к нему, Ун, напрягая все свои силы, разгладился и заставил себя не мерцать.
     Жесткий сказал (и Ун, впервые услышав непривычные тона его голоса, с перепугу чуть было не забыл, что он теперь большой и должен сохранять плотность):
     "Очень устойчивый рационал. Как ты определяешь себя, левый?"
     В первый раз Уна назвали "левый", а не "левулечка" или "левуленька", и он проникся неведомой прежде устойчивостью, а потому сумел выговорить твердо: "Ун, Жесткий-ру", отчеканив вежливое обращение, совсем как наставлял его пестун.
     Ун смутно помнил, как его водили по пещерам Жестких, где он видел их приборы, их машины, их библиотеки и терялся от непонятных зрелищ и звуков. Впрочем, помнил он не столько их, сколько свое отчаяние, свой страх. Что они с ним сделают?
     Пестун объяснял ему, что он будет учиться. Но что такое "учиться"? Он не знал, а когда спросил пестуна, оказалось, что тот тоже не знает, хотя и был много старше Уна.
     Только через некоторое время он обнаружил, что это очень приятный процесс - чрезвычайно приятный, хотя и не без своих отрицательных сторон.
     Сперва его руководителем стал Жесткий, который первым назвал его "левый". Этот Жесткий научил его воспринимать смысл волновых записей, и вскоре то, что прежде казалось ему недоступным для понимания кодом, превратилось в слова - такие же осмысленные и понятные, как те, которые он произносил с помощью своих вибраций.
     Но затем первый Жесткий перестал появляться, и его сменил другой. Ун не сразу заметил, что у него другой руководитель (в те ранние дни все Жесткие казались ему одинаковыми, и он не умел различать их голоса). Но потом он все-таки разобрал, что это другой Жесткий. Мало-помалу он уверился в своем открытии и почувствовал страх. Такая замена была непонятной, а потому пугала. В конце концов он собрался с духом и спросил:
     "Где мой руководитель, Жесткий-ру?"
     "Гамалдан?.. Он больше не будет руководить тобой, левый".
     Ун на минуту утратил дар речи. Затем он все-таки сказал:
     "Но ведь Жесткие не переходят..." - он не решился закончить эту фразу.
     Новый Жесткий промолчал и ничего не объяснил.
     И так бывало всегда. В дальнейшем Ун убедился, что Жесткие избегают говорить о себе. Обо всем остальном они рассказывали охотно и подробно. Но о себе - ничего.
     Некоторые факты в конце концов убедили Уна, что Жесткие тоже переходят, что они не бессмертны (хотя большинство Мягких было твердо уверено в обратном). Но Жесткие хранили молчание. Иногда Ун и другие рационалы-ученики обсуждали это между собой - неуверенно, боязливо. Каждый подмечал что-то, что, казалось, неопровержимо свидетельствовало о бренности Жестких, и все они думали: "Неужели?", но избегали очевидного вывода и торопились переменить тему.
     Жесткие как будто были равнодушны к тому, что молодые рационалы подмечают свидетельства их бренности. Они и не думали их скрывать. Но сами об этом никогда не говорили. А если их об этом спрашивали прямо (что порой оказывалось неизбежным), они ничего не отвечали - ни "да", ни "нет".
     Однако, если они переходят, значит, они должны и рождаться, но и об этом от них нельзя было ничего узнать, и Ун ни разу не видел крошки-Жесткого.
     Ун полагал, что Жесткие получают энергию от камней, а не от Солнца - вернее, что они вводят в свое тело черный каменный порошок. И так думал не он один. Но другие ученики сердито отказывались верить этому. Однако прийти к окончательному выводу было нельзя, потому что никто из них своими глазами не видел, как едят Жесткие, а те хранили молчание.
     В конце концов Ун привык к этой сдержанности как к неотъемлемому их свойству. Возможно, размышлял он, причиной тут индивидуальность Жестких - то, что они не создают триад. Из-за этого они словно окружают себя оболочкой скрытности.
     А потом Ун узнал такие важные и серьезные вещи, что они совсем заслонили от него загадки жизни Жестких. Например, он узнал, что мир сжимается... уменьшается...
     Это сказал ему Лостен, его новый руководитель.
     Ун задал вопрос о пустующих пещерах, которые бесконечными анфиладами уходили в самые недра мира, и Лостен, казалось, был доволен.
     "Ты побаивался спросить об этом, Ун?"
     (Теперь он был Ун, а не просто один из бесчисленных левых. Он всякий раз испытывал гордость, когда какой-нибудь Жесткий называл его по имени. А таких было немало. Ун усваивал звания с поразительной легкостью, и обращение по имени подчеркивало его исключительность. Лостен не раз упоминал, как он доволен тем, что Ун занимается именно у него.)
     После некоторых колебаний Ун признался, что ему действительно было страшно спросить. Признаваться в недостатках Жестким было легче, чем однокашникам-рационалам, и куда легче, чем Тритту... Нет, Тритту он вообще не признался бы... (Разговор этот происходил в то время, когда Дуа еще не стала членом их триады.)
     "Так почему же ты спросил?"
     Ун снова заколебался, но потом все-таки сказал медленно:
     "Я боюсь необитаемых пещер, потому что, когда я был маленьким, мне рассказывали, будто они полны всяких ужасов. Но по собственному опыту я этого не знаю. Мне известно лишь то, что мне рассказывали другие дети, которые тоже по собственному опыту знать этого не могли. Я хочу знать о них правду, и желание это выросло настолько, что любопытство во мне теперь пересиливает страх".
     Лостен как будто был доволен.
     "Очень хорошо! Любопытство - полезное чувство, а страх пользы не приносит. Твое внутреннее развитие, Ун, не оставляет желать ничего лучшего. И помни: твое внутреннее развитие - вот что в конечном счете важнее всего. А наша помощь играет второстепенную роль. Раз ты хочешь узнать, то мне легко будет объяснить, что необитаемые пещеры действительно необитаемы. Они пусты. В них нет ничего, кроме ненужных вещей, оставленных там в прошлые времена".
     "Кем оставленные, Жесткий-ру?"
     Эту официально-почтительную форму обращения Ун теперь употреблял лишь в тех случаях, когда вдруг ощущал, насколько больше его Лостен осведомлен в том или ином вопросе.
     "Теми, кто жил в них в прошлые времена. Множество циклов тому назад мир населяли сотни тысяч Жестких и миллионы Мягких. Нас стало гораздо меньше, Ун, чем было когда-то. Всего триста Жестких и менее десяти тысяч Мягких".
     "Почему?" - Ун был потрясен. (Жестких осталось всего триста! Почти прямое признание, что Жесткие тоже переходят... но задумываться об этом пока не время.)
     "Потому что энергии становится все меньше. Солнце остывает. И с каждым циклом становится все труднее жить и взращивать детей".
     (А это разве не значит, что Жесткие тоже взращивают детей? И еще одно: следовательно, Жесткие также получают пищу от Солнца, а не из камней. Но и эти мысли Ун решил обдумать после.)
     "Так будет продолжаться и дальше?" - спросил Ун.
     "Да, пока Солнце совсем не истощится и не перестанет давать пищу".
     "Значит ли это, что мы все перейдем? И Жесткие и Мягкие?"
     "А можно ли сделать иной вывод?"
     "Но нельзя же допустить, чтобы мы все перешли. Если нам нужна энергия, а Солнце истощается, так надо найти другие источники. Другие звезды".
     "Видишь ли, Ун, остальные звезды тоже истощаются. Наша вселенная приближается к своему концу".
     "А мы можем получить пищу только от звезд? Других источников энергии не существует?"
     "Нет. Конец наступает для всех источников энергии по всей вселенной".
     Ун недовольно обдумал это, а потом сказал:
     "Ну, а другие вселенные? Мы не должны гибнуть только потому, что гибнет наша вселенная".
     Он весь пульсировал и с непростительной невежливостью расширился, стал почти прозрачным и заметно выше, чем Жесткий.
     Однако Лостен излучил только большое удовольствие. Он сказал:
     "Великолепно, левый мой. Об этом необходимо рассказать остальным".
     От смущения и радости Ун мгновенно сжался до нормальных размеров. Ведь еще никто - кроме, конечно, Тритта - не обращался к нему с ласково-доверительным "левый мой".
     И вскоре Лостен сам привел к ним Дуа. Ун тогда подумал, нет ли тут связи с их разговором, но со временем оставил эти мысли. Слишком уж часто твердил Тритт, что это ему они обязаны появлением Дуа - кто, как не он, попросил Лостена? И Ун, совсем запутавшись, вовсе перестал обдумывать эту тему.
     И вот сейчас он снова идет к Лостену. С тех пор, как он узнал, что вселенная приближается к концу и что (как вскоре выяснилось) Жесткие упорно ищут средства все-таки выжить, прошло много времени. Он уже стал специалистом в самых разных областях науки, и Лостен даже объявил, что физику Ун знает настолько полно, насколько ее вообще способен воспринять Мягкий. А тут новые рационалы достигли возраста обучения, и они с Лостеном виделись теперь все реже и реже.
     Лостен занимался с двумя рационалами-подростками в радиационной камере. Он увидел Уна сквозь стеклянную стену и вышел к нему, тщательно закрыв за собой дверь.
     - Левый мой! - сказал он, протягивая свои конечности. При виде этого дружеского движения Ун, как и прежде, испытал безрассудное желание сжать их, но сумел сдержаться. - Как поживаешь?
     - Я не хочу мешать вам, Лостен-ру.
     - Мешать? Эти двое прекрасно позанимаются и сами. Вероятно, они только рады, что я ушел. Мне кажется, им надоедает все время меня слушать.
     - Ну, уж этого не может быть, - сказал Ун. - Я всегда готов был слушать вас без конца. И конечно, их ваши объяснения увлекают не меньше.
     - Ну-ну, спасибо на добром слове. Я часто вижу тебя в библиотеке, и мне говорили, что твои успехи в завершающих занятиях по-прежнему блестящи, но я немножко скучаю без своего лучшего ученика. Как поживает Тритт? Все еще по-пестунски упрям?
     - Он с каждым днем становится упрямее. Триада только им и держится.
     - А Дуа?
     - Дуа? Я ведь искал вас... Вам известно, какая она особенная. Лостен кивнул.
     - Да, я знаю, - сказал он с выражением, которое Ун научился истолковывать как грусть.
     Он немного поколебался, а потом решил говорить прямо.
     - Лостен-ру, - начал он, - ее привели к нам, к Тритту и ко мне, именно потому, что она особенная?
     - А тебя это удивило бы? Ты ведь и сам особенный. И ты не раз говорил мне, что Тритт бывает не таким, как другие пестуны.
     - Да, - убежденно сказал Ун. - Он совсем не такой.
     - И значит, естественно, что для вашей триады требовалась особенная эмоциональ, не так ли?
     - Но ведь особенность бывает разная, - задумчиво сказал Ун. - Некоторые своеобразные привычки Дуа сердят Тритта и тревожат меня. Можно мне с вами посоветоваться?
     - Разумеется?
     - Она... она избегает синтеза. Но Лостен слушал невозмутимо, как будто речь шла о самых обычных вещах.
     Ун продолжал:
     - В тех случаях, когда она соглашается, разреживание ей как будто приятно меньше, чем нам, и все-таки соглашается она очень редко.
     - А что ищет в синтезе Тритт? - спросил Лостен. - Помимо приятного ощущения от разреживания? Что важно для него?
     - Дети, конечно, - ответил Ун. - Я им рад, и Дуа тоже, но ведь Тритт - пестун. Вам это понятно? (Уну вдруг показалось, что Лостен неспособен уловить все тонкости внутренних взаимоотношений триады.)
     - В какой-то мере, - ответил Лостен. - Следовательно, насколько я могу судить, Тритт получает от синтеза нечто большее, чем просто удовольствие. А как ты сам? Чем тебя привлекает синтез?
     Ун задумался.
     - По-моему, вы это знаете. Он дает мне своего рода интеллектуальную стимуляцию.
     - Да, я знаю. Но мне нужно было проверить, насколько ты отдаешь себе в этом отчет. Я хотел убедиться, помнишь ли ты. Ведь ты не раз говорил мне, как, выходя из синтезированного состояния, которое сопряжено с загадочной и полной утратой ощущения времени - и, по правде сказать, ты действительно исчезал на довольно долгие сроки, ты обнаруживал, что вопросы, прежде трудные и неразрешимые, вдруг стали ясными и понятными, что твои знания расширились.
     - Мой интеллект словно бы оставался активным и на протяжении этого интервала полной утраты сознания, - сказал Ун. - У меня создается впечатление, будто это время, хотя я не замечал его и не ощущал собственного существования, было мне необходимо и давало мне возможность сосредоточиться на чисто умственных процессах, от которых меня ничто не отвлекало, как случается при нормальных обстоятельствах.
     - Да, - согласился Лостен. - Когда ты снова являлся ко мне, твое мышление словно бы совершало качественный скачок. Для вас, рационалов, это обычно, хотя нельзя не признать, что никто еще не развивался такими гигантскими скачками, как ты. Я совершенно искренне считаю, что за всю историю в мире не было другого такого рационала.
     - Нет, правда? - пробормотал Ун, стараясь удержать свою радость в пристойных границах.
     - Впрочем, я могу и ошибаться... - Лостена как будто развеселила внезапность, с какой Ун перестал мерцать, - но пока оставим это. Суть в том, что тебе, как и Тритту, синтез дает что-то сверх самого синтеза.
     - Да. Безусловно.
     - А что получает от синтеза Дуа - сверх самого синтеза? Наступило долгое молчание.
     - Не знаю, - сказал наконец Ун.
     - И ты ее не спрашивал?
     - Нет.
     - В таком случае, - продолжал Лостен, - если для тебя и Тритта синтез - не самоцель, но в какой-то мере лишь средство, а для Дуа он не приносит ничего дополнительного, то и привлекать ее он должен меньше, чем вас.
     - Но ведь другие эмоционали... - начал Ун, оправдываясь.
     - Другие эмоционали не похожи на Дуа. Ты сам не раз говорил мне это и, по-моему, с гордостью.
     Уну стало стыдно.
     - Мне казалось, что причина не в этом.
     - А в чем же?
     - Это очень трудно объяснить. Мы, как члены триады, знаем друг друга, Ощущаем друг друга и в какой-то мере представляем собой три части, из которых слагается единая личность. Личность неясная, которая то вырисовывается, словно в дымке, то снова исчезает. Почти всегда это происходит где-то за гранью сознания. Если мы стараемся сосредоточиться и понять, все сразу как бы расплывается, не оставляя сколько-нибудь четкого образа. Мы... - Ун растерянно помолчал. - Очень трудно объяснить триаду тому, кто...
     - Но все-таки я попытаюсь понять. Тебе кажется, что ты уловил какие-то тайные мысли Дуа? То, что она хотела бы скрыть от вас?
     - Если бы я знал! Но это лишь смутное впечатление, которое порой теплится на самой периферии моего сознания.
     - Ну, и?
     - Иногда мне кажется, что Дуа просто не хочет взращивать крошку-эмоциональ.
     Лостен внимательно посмотрел на него.
     - У вас ведь, если не ошибаюсь, пока только двое детей? Крошка-левый и крошка-правый?
     - Да, всего двое. Как вы знаете, взрастить эмоциональ очень трудно.
     - Я знаю.
     - А Дуа и не пытается поглощать необходимое количество энергии. Скорее даже наоборот. У нее всегда находится множество объяснений, но я им не верю. Мне кажется, она почему-то не хочет, чтобы у нас была эмоциональ. Сам я... ну, если Дуа действительно предпочла бы подождать, я предоставил бы решать ей. Но ведь Тритт - пестун, и он настаивает. Ему нужна крошка-эмоциональ. Без нее его потребность заботиться о детях не находит удовлетворения. И я не могу лишать Тритта его права. Даже ради Дуа.
     - А если Дуа не хочет взрастить крошку-эмоциональ по какой-нибудь вполне рациональной причине, ты с ней посчитался бы?
     - Конечно. Но я, а не Тритт. Для него нет ничего важнее детей.
     - Но ты постарался бы убедить его? Уговорить не торопиться?
     - Да. Насколько это в моих силах.
     - А ты замечал, что Мягкие... - Лостен запнулся в поисках подходящего слова и употребил обычное выражение Мягких: - ...что они практически никогда не переходят до появления детей? Все трех? Причем эмоциональ обязательно бывает последней?
     - Я это знаю, - ответил Ун, недоумевая, почему Лостен решил, что ему могут быть неизвестны столь элементарные сведения.
     - Другими словами, появление крошки-эмоционали означает приближение времени перехода.
     - Но ведь не раньше, чем эмоциональ вырастет настолько, чтобы...
     - Тем не менее переход превращается в неизбежность. Так, может быть, Дуа не хочет переходить?
     - Но это же немыслимо, Лостен! Переход - это как синтез: если время для него наступило, он совершается сам собой. Как тут можно хотеть или не хотеть? (Ах да, ведь Жесткие не синтезируются, а потому, возможно, им это непонятно!)
     - А что если Дуа решила вообще избежать перехода? Что бы ты сказал тогда?
     - Но ведь мы обязательно должны перейти. Если Дуа хочет просто отложить взращивание последнего ребенка, я мог бы уступить ее желанию и, пожалуй, сумел бы уговорить Тритта. Но если она решила вообще не переходить, это недопустимо.
     - Почему? Ун задумался.
     - Мне трудно объяснить, Лостен-ру. Но каким-то образом я знаю, что мы обязательно должны перейти. С каждым циклом это мое ощущение растет и крепнет. Иногда мне даже кажется, что я понимаю, в чем тут дело.
     - Порой я готов думать, что ты философ, Ун, - суховато заметил Лостен. - Но давай рассуждать. Когда крошка-эмоциональ появится и подрастет, Тритт выпестует всех положенных ему детей и спокойно примет переход, ощущая, что ему было дано изведать всю полноту жизни. И сам ты примешь переход с удовлетворением, как завершающий этап в твоем стремлении обогащаться все новыми знаниями. А Дуа?
     - Я не знаю, - сказал Ун расстроенно. - Другие эмоционали всю жизнь только и делают, что болтают друг с другом, и, очевидно, находят в этом какое-то удовольствие. Но Дуа всегда держалась и держится особняком.
     - Да, она необычна. И ей совсем ничто не нравится?
     - Она любит слушать, как я рассказываю про мои занятия, - пробормотал Ун.
     - Не надо стыдиться этого, Ун. Все рационалы рассказывают своим правникам и серединам о своих занятиях. Да, конечно, все вы делаете вид, будто этого никогда не случается, тогда как на самом деле...
     - Но Дуа меня слушает, Лостен-ру. По-настоящему.
     - В отличие от прочих эмоционалей? Охотно верю. А тебе никогда не казалось, что после синтеза она тоже начинает лучше понимать?
     - Пожалуй... Но я как-то не обращал внимания...
     - Да, поскольку ты убежден, что эмоционали неспособны разбираться в подобных предметах. Но в Дуа как будто есть многое от рационала.
     (Ун взглянул на Лостена с внезапной тревогой. Как-то раз Дуа рассказала ему, какой несчастной чувствовала она себя в детстве. Только один раз: о визгливых выкриках других эмоционалей, о гадком прозвище, которое они ей дали - "олевелая эм". Неужели Лостен каким-то образом узнал про это?.. Но нет - его взгляд, устремленный на Уна, оставался невозмутимым.)
     - Мне тоже так казалось. И я горжусь, что это так! - вдруг не выдержал Ун.
     - И очень хорошо, что гордишься, - заметил Лостен. - Но почему бы не сказать ей об этом? А если ей нравится пестовать в себе рациональность, так почему бы не помочь ей? Учи ее тому, что знаешь, более систематически. Отвечай на ее вопросы. Или это покроет вашу триаду позором?
     - Пусть покрывает!.. И, собственно, что тут позорного? Тритт заявит, что это напрасная трата времени, но я сумею его уговорить.
     - Втолкуй ему, что Дуа, если у нее возникнет ощущение полноты жизни, перестанет бояться перехода и скорее согласится взрастить крошку-эмоциональ.
     Ун ощутил такую радость, словно можно было больше не опасаться катастрофы, которая уже казалось неминуемой. Он сказал торопливо:
     - Вы правы. Я чувствую, что вы правы. Лостен-ру, вы все понимаете! Раз вы возглавляете Жестких, проект контакта с той вселенной не может потерпеть неудачи!
     - Я? - Лостен излучил веселость. - Ты забыл, что сейчас нас возглавляет Эстуолд. Проект многим обязан ему. Без Эстуолда работа почти не продвинулась бы.
     - Да, конечно... - Ун немного приуныл.
     Он еще не видел Эстуолда. И никто из Мягких с ним не встречался, хотя некоторые и утверждали, будто видели его издали. Эстуолд был новый Жесткий. Новый в том смысле, что Ун в детстве ни разу не слышал его имени. А ведь это скорее всего означало, что Эстуолд - молодой Жесткий и был крошкой-Жестким, когда Ун был крошкой-Мягким. Но сейчас Уна это не интересовало. Сейчас он хотел только одного - вернуться домой. Конечно, он не мог коснуться Лостена в знак признательности, но он еще раз горячо поблагодарил его и радостно поспешил назад.
     Радость его была отчасти эгоистичной. Ее порождала не только надежда взрастить крошку-эмоциональ и не только мысль о том, как будет доволен Тритт. Даже сознание, что Дуа обретет полноту жизни, было не главным. В эти минуты он с восторгом предвкушал то, что ждало его самого. Он будет учить! И ведь ни один из остальных рационалов не может даже мечтать о подобном счастье! В чьей еще триаде есть такая эмоциональ, как Дуа?
     Если только Тритт сумеет понять, что это необходимо, все будет чудесно. Надо поговорить с Триттом, убедить его набраться терпения. 2с
     Тритт чувствовал, что больше терпеть нельзя. Да, он не понимает, почему Дуа поступает так, а не иначе. Он и не хочет ничего понимать. Его это не интересует. Откуда ему знать, почему эмоционали ведут себя так, как они себя ведут! А Дуа к тому же и ведет себя не так, как они.
     Она никогда не думает о важном. Она любит смотреть на Солнце. А сама рассеивается до того, что свет и пища проходят сквозь нее. И объясняет, что так красивее. Но ведь это неважно. Важно есть досыта. И при чем тут красота? Да и вообще - что такое красота?
     И с синтезом она все время что-то придумывает. Один раз даже сказала: "Давайте обсудим, что, собственно, происходит. Мы ведь никогда не говорим и даже не думаем про это".
     А Ун твердит одно: "Не мешай ей, Тритт. Так лучше".
     Ун чересчур уж терпеливый. Только и знает, что повторять - не надо торопиться, надо подождать, и все будет хорошо. Или говорит, что ему нужно обдумать вопрос.
     А что значит "обдумать вопрос"? Неизвестно. То есть это значит, что Ун ничего делать не станет.
     Вот как было тогда с Дуа. Ун и сейчас бы еще обдумывал вопрос. А он, Тритт, пошел и сказал, что им нужна эмоциональ. Вот как надо.
     А теперь Ун говорит, что Дуа надо оставить в покое, и ничего не делает. А как же крошка-эмоциональ? Самое-самое важное? Ну ладно, раз Ун хочет обдумывать вопрос, тогда Тритт сам возьмется за дело.
     И он уже взялся. Пока эти мысли мелькали в его сознании, он все продвигался и продвигался по длинному коридору и только сейчас заметил, какой большой путь уже проделал. Может, это и есть "обдумывать вопрос"? Нет, он не будет бояться. Он не повернет назад.
     Тритт осторожно огляделся. Да, это дорога к пещерам Жестких. Скоро он поведет по ней своего левенького. Ун как-то показал ему эту дорогу.
     Он не знал, что будет делать, когда доберется туда. Но страха он не чувствовал. Ему нужна крошка-эмоциональ. И Жесткие позаботятся, чтобы она у него была. Привели же они Дуа, когда он попросил!
     Но только кого просить? Первого Жесткого, который ему встретится? Нет, он ведь уже все решил. Он же помнит имя. Он скажет его и будет говорить с тем Жестким, которого так зовут.
     И он помнит не только имя. Он даже помнит, как услышал это имя в первый раз. Это случилось, когда левенький впервые нарочно изменил свою форму. (Какой это был день! "Ун, скорее! Аннис собрался в овал и стал совсем твердым! Сам! Дуа, да посмотри же!" И они примчались. Аннис был у них тогда один. Им ведь столько времени пришлось ждать второго! Они примчались, а левенький как раз уплощился в уголке. Он закручивал края и расползался по своей постельке, словно жидкий. Ун сразу ушел, потому что ему было некогда. А Дуа сказала: "Ничего, Тритт, он сейчас опять это сделает!" Они ждали и ждали, но Аннис больше не пожелал овалиться.)
     Тритт тогда обиделся, что Ун не захотел ждать. Он бы его выбранил, но Ун выглядел таким усталым! Его овоид был весь покрыт морщинками, а он даже не пробовал их разгладить. И Тритт встревожился:
     "Случилось что-нибудь плохое, Ун?"
     "Просто у меня был тяжелый день, и, боюсь, до следующего синтеза я так и не сумею разобраться с дифференциальными уравнениями". (Тритт не был уверен, верно ли он запомнил жесткие слова. Во всяком случае, Ун сказал что-то в этом роде. Ун все время говорил жесткие слова.)
     "Ты хочешь синтезироваться сейчас?"
     "Ничего не выйдет. Я как раз видел, что Дуа отправилась на поверхность, а ты знаешь, она не любит, чтобы мы уводили ее оттуда. Время терпит. И еще вот что - появился новый Жесткий".
     "Новый Жесткий?" - повторил Тритт без всякого интереса.
     Ему вообще не нравилось, что Ун всегда ищет общества Жестких. Ни один из рационалов, живущих по соседству, не занимался с таким усердием тем, что Ун называл "образование". Это было нечестно. Ун думает только об образовании. Дуа думает только о том, чтобы бродить одной по поверхности. И никто, кроме Тритта, не думает о триаде и не заботится о ней.
     "Его зовут Эстуолд", - сказал Ун.
     "Эстуолд?" - Тритту вдруг стало чуточку интересно. Может быть потому, что он очень старательно настраивался на чувства Уна.
     "Я его еще не видел, но они только о нем и говорят, - глаза Уна уплощились, как бывало всегда, когда он думал о своем. - Благодаря ему у них уже есть новое изобретение".
     "А что это такое?"
     "Позитронный На... Ты не поймешь, Тритт. Это одна новая вещь, которой обзавелись Жесткие. Она революционизирует весь мир".
     "А что это такое - революционизирует?"
     "Все станет другим".
     Тритт сразу встревожился.
     "Не надо, чтобы Жесткие все делали другим".
     "Они все сделают лучше. Другое вовсе не обязательно значит плохое. Ну, во всяком случае, это придумал Эстуолд. Он удивительно умен. Такое у меня чувство".
     "А почему он тебе не нравится?"
     "Я этого не говорил".
     "Но ты ощущаешься так, словно он тебе не нравится".
     "Ничего подобного, Тритт. Просто... ну, просто... - Ун засмеялся. - Мне завидно. Жесткие настолько умны, что ни один Мягкий не может и мечтать с ними сравниться, но я с этим свыкся - ведь Лостен постоянно повторяет мне, что я удивительно умен... наверное, он имел в виду - для Мягкого. А теперь появился Эстуолд, и даже Лостен не помнит себя от восхищения. А я - ничто, пустое место".
     Тритт выпятил переднюю плоскость, чтобы коснуться Уна, чтобы напомнить ему, что он не один. Ун посмотрел на него и улыбнулся.
     "Но все это глупости. Как бы ни были умны Жесткие, а Тритта ни у одного из них нет!"
     Потом они все-таки отправились искать Дуа. И надо же так случиться - она как раз кончила свои блуждания и сама спускалась вниз! Синтез получился очень полный, хотя длился всего один день. Тритту тогда было не до синтеза. Он боялся надолго отлучиться от маленького Анниса, хотя за ним, конечно, в это время присматривали другие пестуны.
     После этого Ун время от времени упоминал про Эстуолда. Только он всегда называл его просто Новый, даже когда прошло уже много дней. Сам он его еще ни разу не видел. "Мне кажется, я его бессознательно избегаю, - сказал он как-то, когда с ним была Дуа. - Потому что он слишком хорошо осведомлен о новом изобретении. Я не люблю получать готовые сведения, гораздо интереснее самому все узнавать".

/ Полные произведения / Азимов А. / Сами боги

Смотрите также по произведению "Сами боги":

• Краткое содержание