Войти... Регистрация
Поиск Расширенный поиск



Есть что добавить?

Присылай нам свои работы, получай litr`ы и обменивай их на майки, тетради и ручки от Litra.ru!

/ Полные произведения / Лермонтов М.Ю. / Сашка

Сашка [1/2]

  Скачать полное произведение

    САШКА
    Нравственная поэма
    
    ГЛАВА I
    
    1
    Наш век смешон и жалок, - всё пиши
    Ему про казни, цепи да изгнанья,
    Про темные волнения души,
    И только слышишь муки да страданья.
    Такие вещи очень хороши
    Тому, кто мало спит, кто думать любит,
    Кто дни свои в воспоминаньях губит.
    Впадал я прежде в эту слабость сам,
    И видел от нее лишь вред глазам;
    Но нынче я не тот уж, как бывало, -
    Пою, смеюсь. - Герой мой добрый малый.
    2
    Он был мой друг. С ним я не знал хлопот,
    С ним чувствами и деньгами делился;
    Он брал на месяц, отдавал чрез год,
    Но я за то ни мало не сердился
    И поступал не лучше в свой черед;
    Печален ли, бывало, тотчас скажет,
    Когда же весел, счастлив - глаз не кажет.
    Не раз от скуки он свои мечты
    Мне поверял и говорил мне ты;
    Хвалил во мне, что прочие хвалили,
    И был мой вечный визави в кадрили.
    3
    Он был мой друг. Уж нет таких друзей...
    Мир сердцу твоему, мой милый Саша!
    Пусть спит оно в земле чужих полей,
    Не тронуто никем, как дружба наша,
    В немом кладбище памяти моей.
    Ты умер, как и многие, без шума,
    Но с твердостью. Таинственная дума
    Еще блуждала на челе твоем,
    Когда глаза сомкнулись вечным сном;
    И то, что ты сказал перед кончиной,
    Из слушавших не понял ни единый.
    4
    И было ль то привет стране родной,
    Названье ли оставленного друга,
    Или тоска по жизни молодой,
    Иль просто крик последнего недуга -
    Как разгадать? Что может в час такой
    Наполнить сердце, жившее так много
    И так недолго с смутною тревогой?
    Один лишь друг умел тебя понять
    И ныне может, должен рассказать
    Твои мечты, дела и приключенья -
    Глупцам в забаву, мудрым в поученье.
    5
    Будь терпелив, читатель милый мой!
    Кто б ни был ты: внук Евы иль Адама,
    Разумник ли, шалун ли молодой, -
    Картина будет; это - только рама!
    От правил, утвержденных стариной,
    Не отступлю, - я уважаю строго
    Всех стариков, а их теперь так много...
    Не правда ль, кто не стар в осьмнадцать лет
    Тот, верно, не видал людей и свет,
    О наслажденьях знает лишь по слухам
    И предан был учителям да мукам.
    6
    Герой наш был москвич, и потому
    Я враг Неве и невскому туману.
    Там (я весь мир в свидетели возьму)
    Веселье вредно русскому карману,
    Занятья вредны русскому уму.
    Там жизнь грязна, пуста и молчалива,
    Как плоский берег Финского залива.
    Москва - не то: покуда я живу,
    Клянусь, друзья, не разлюбить Москву.
    Там я впервые в дни надежд и счастья
    Был болен от любви и любострастья.
    7
    Москва, Москва!.. люблю тебя как сын,
    Как русский, - сильно, пламенно и нежно!
    Люблю священный блеск твоих седин
    И этот Кремль зубчатый, безмятежный.
    Напрасно думал чуждый властелин
    С тобой, столетним русским великаном,
    Померяться главою и - обманом
    Тебя низвергнуть. Тщетно поражал
    Тебя пришлец: ты вздрогнул - он упал!
    Вселенная замолкла... Величавый,
    Один ты жив, наследник нашей славы.
    8
    Ты жив!.. Ты жив, и каждый камень твой -
    Заветное преданье поколений.
    Бывало, я у башни угловой
    Сижу в тени, и солнца луч осенний
    Играет с мохом в трещине сырой,
    И из гнезда, прикрытого карнизом,
    Касатки вылетают, верхом, низом
    Кружатся, вьются, чуждые людей.
    И я, так полный волею страстей,
    Завидовал их жизни безызвестной,
    Как упованье вольной, поднебесной.
    9
    Я не философ - боже сохрани! -
    И не мечтатель. За полетом пташки
    Я не гонюсь, хотя в былые дни
    Не вовсе чужд был глупой сей замашки.
    Ну, муза, - ну, скорее, - разверни
    Запачканный листок свой подорожный!..
    Не завирайся, - тут зоил безбожный...
    Куда теперь нам ехать из Кремля?
    Ворот ведь много, велика земля!
    Куда? - "На Пресню погоняй, извозчик!" -
    "Старуха, прочь!.. Сворачивай, разносчик!"
    10
    Луна катится в зимних облаках,
    Как щит варяжский или сыр голландской.
    Сравненье дерзко, но люблю я страх
    Все дерзости, по вольности дворянской.
    Спокойствия рачитель на часах
    У будки пробудился, восклицая:
    "Кто едет?" - "Муза!" - "Что за чорт! Какая?"
    Ответа нет. Но вот уже пруды...
    Белеет мост, по сторонам сады
    Под инеем пушистым спят унылы;
    Луна сребрит железные перилы.
    11
    Гуляка праздный, пьяный молодец,
    С осанкой важной, в фризовой шинели,
    Держась за них, бредет - и вот конец
    Перилам. - "Всё направо!" - Заскрипели
    Полозья по сугробам, как резец
    По мрамору... Лачуги, цепью длинной
    Мелькая мимо, кланяются чинно...
    Вдали мелькнул знакомый огонек...
    "Держи к воротам... Стой, - сугроб глубок!..
    Пойдем по снегу, муза, только тише
    И платье подними как можно выше".
    12
    Калитка - скрып... Двор темен. По доскам
    Идти неловко... Вот, насилу, сени
    И лестница; но снегом по местам
    Занесена. Дрожащие ступени
    Грозят мгновенно изменить ногам.
    Взошли. Толкнули дверь - и свет огарка
    Ударил в очи. Толстая кухарка,
    Прищурясь, заграждает путь гостям
    И вопрошает: "Что угодно вам?"
    И, услыхав ответ красноречивый,
    Захлопнув дверь, бранится неучтиво...
    13
    Но, несмотря на это, мы взойдем:
    Вы знаете, для музы и поэта,
    Как для хромого беса, каждый дом
    Имеет вход особый; ни секрета,
    Ни запрещенья нет для нас ни в чем...
    У столика, в одном углу светлицы,
    Сидели две... девицы - не девицы...
    Красавицы... названье тут как раз!..
    Чем выгодней, узнать прошу я вас
    От наших дам, в деревне и столице
    Красавицею быть или девицей?
    14
    Красавицы сидели за столом,
    Раскладывая карты, и гадали
    О будущем. И ум их видел в нем
    Надежды (то, что мы и все видали).
    Свеча горела трепетным огнем,
    И часто, вспыхнув, луч ее мгновенный
    Вдруг обливал и потолок и стены.
    В углу переднем фольга образов
    Тогда меняла тысячу цветов,
    И верба, наклоненная над ними,
    Блистала вдруг листами золотыми.
    15
    Одна из них (красавиц) не вполне
    Была прекрасна, но зато другая...
    О, мы таких видали лишь во сне,
    И то заснув - о небесах мечтая!
    Слегка головку приклонив к стене
    И устремив на столик взор прилежный,
    Она сидела несколько небрежно.
    В ответ на речь подруги иногда
    Из уст ее пустое "нет" иль "да"
    Едва скользило, если предсказанья
    Премудрой карты стоили вниманья.
    16
    Она была затейливо мила,
    Как польская затейливая панна;
    Но вместе с этим гордый вид чела
    Казался ей приличен. Как Сусанна,
    Она б на суд неправедный пошла
    С лицом холодным и спокойным взором;
    Такая смесь не может быть укором.
    В том вы должны поверить мне в кредит,
    Тем боле, что отец ее был жид,
    А мать (как помню) полька из-под Праги...
    И лжи тут нет, как в том, что мы - варяги.
    17
    Когда Суворов Прагу осаждал,
    Ее отец служил у нас шпионом,
    И раз, как он украдкою гулял
    В мундире польском вдоль по бастионам,
    Неловкий выстрел в лоб ему попал.
    И многие, вздохнув, сказали: "Жалкой,
    Несчастный жид, - он умер не под палкой!"
    Его жена пять месяцев спустя
    Произвела на божий свет дитя,
    Хорошенькую Тирзу. Имя это
    Дано по воле одного корнета.
    18
    Под рубищем простым она росла
    В невежестве, как травка полевая
    Прохожим не замечена, - ни зла,
    Ни гордой добродетели не зная.
    Но час настал, - пора любви пришла.
    Какой-то смертный ей сказал два слова:
    Она в объятья божества земного
    Упала; но увы, прошло дней шесть,
    Уж полубог успел ей надоесть;
    И с этих пор, чтоб избежать ошибки,
    Она дарила всем свои улыбки...
    19
    Мечты любви умчались, как туман.
    Свобода стала ей всего дороже.
    Обманом сердце платит за обман
    (Я так слыхал, и вы слыхали тоже).
    В ее лице характер южных стран
    Изображался резко. Не наемный
    Огонь горел в очах; без цели, томно,
    Покрыты светлой влагой, иногда
    Они блуждали, как порой звезда
    По небесам блуждает, - и, конечно,
    Был это знак тоски немой, сердечной.
    20
    Безвестная печаль сменялась вдруг
    Какою-то веселостью недужной...
    (Дай бог, чтоб всех томил такой недуг!)
    Волной вставала грудь, и пламень южный
    В ланитах рделся, белый полукруг
    Зубов жемчужных быстро открывался;
    Головка поднималась, развивался
    Душистый локон, и на лик младой
    Катился лоснясь черною струей;
    И ножка, разрезвясь, не зная плена,
    Бесстыдно обнажалась до колена.
    21
    Когда шалунья навзничь на кровать,
    Шутя, смеясь, роскошно упадала,
    Не спорю, мудрено ее понять, -
    Она сама себя не понимала, -
    Ей было трудно сердцу приказать,
    Как баловню ребенку. Надо было
    Кому-нибудь с неведомою силой
    Явиться и приветливой душой
    Его согреть... Явился ли герой,
    Или вотще остался ожидаем,
    Всё это мы со временем узнаем.
    22
    Теперь к ее подруге перейдем,
    Чтоб выполнить начатую картину.
    Они недавно жили тут вдвоем,
    Но души их сливались во едину,
    И мысли их встречалися во всем.
    О, если б знали, сколько в этом званье
    Сердец отличных, добрых! Но вниманье
    Увлечено блистаньем модных дам.
    Вздыхая, мы бежим по их следам...
    Увы, друзья, а наведите справки,
    Вся прелесть их... в кредит из модной лавки!
    23
    Она была свежа, бела, кругла,
    Как снежный шарик; щеки, грудь и шея,
    Когда она смеялась или шла,
    Дрожали сладострастно; не краснея,
    Она на жертву прихоти несла
    Свои красы. Широко и неловко
    На ней сидела юбка; но плутовка
    Поднять умела грудь, открыть плечо,
    Ласкать умела буйно, горячо
    И, хитро передразнивая чувства,
    Слыла царицей своего искусства...
    24
    Она звалась Варюшею. Но я
    Желал бы ей другое дать названье:
    Скажу ль, при этом имени, друзья,
    В груди моей шипит воспоминанье,
    Как под ногой прижатая змея;
    И ползает, как та среди развалин,
    По жилам сердца. Я тогда печален,
    Сердит, - молчу или браню весь дом,
    И рад прибить за слово чубуком.
    Итак, для избежанья зла, мы нашу
    Варюшу здесь перекрестим в Парашу.
    25
    Увы, минувших лет безумный сон
    Со смехом повторить не смеет лира!
    Живой водой печали окроплен,
    Как труп давно застывшего вампира,
    Грозя перстом, поднялся молча он,
    И мысль к нему прикована... Ужели
    В моей груди изгладить не успели
    Столь много лет и столько мук иных -
    Волшебный стан и пару глаз больших?
    (Хоть, признаюсь вам, разбирая строго,
    Получше их видал я после много.)
    26
    Да, много лет и много горьких мук
    С тех пор отяготело надо мною;
    Но первого восторга чудный звук
    В груди не умирает, - и порою,
    Сквозь облако забот, когда недуг
    Мой слабый ум томит неугомонно,
    Ее глаза мне светят благосклонно.
    Так в час ночной, когда гроза шумит
    И бродят облака, - звезда горит
    В дали эфирной, не боясь их злости,
    И шлет свои лучи на землю в гости.
    27
    Пред нагоревшей сальною свечой
    Красавицы раздумавшись сидели,
    И заставлял их вздрагивать порой
    Унылый свист играющей метели.
    И как и вам, читатель милый мой,
    Им стало скучно... Вот, на место знака
    Условного, залаяла собака,
    И у калитки брякнуло кольцо.
    Вот чей-то голос... Идут на крыльцо...
    Параша потянулась и зевнула
    Так, что едва не бухнулась со стула,
    28
    А Тирза быстро выбежала вон,
    Открылась дверь. В плаще, закидан снегом,
    Явился гость... Насмешливый поклон
    Отвесил и, как будто долгим бегом
    Или волненьем был он утомлен,
    Упал на стул... Заботливой рукою
    Сняла Параша плащ, потом другою
    Стряхнула иней с шелковых кудрей
    Пришельца. Видно, нравился он ей...
    Всё нравится, что молодо, красиво,
    И в чем мы видим прибыль особливо.
    29
    Он ловок был, со вкусом был одет,
    Изящно был причесан и так дале.
    На пальцах перстни изливали свет,
    И галстук надушен был, как на бале.
    Ему едва ли было двадцать лет,
    Но бледностью казалися покрыты
    Его чело и нежные ланиты, -
    Не знаю, мук ли то последних след,
    Но мне давно знаком был этот цвет, -
    И на устах его, опасней жала
    Змеи, насмешка вечная блуждала.
    30
    Заметно было в нем, что с ранних дней
    В кругу хорошем, то есть в модном свете,
    Он обжился, что часть своих ночей
    Он убивал бесплодно на паркете
    И что другую тратил не умней...
    В глазах его открытых, но печальных,
    Нашли бы вы без наблюдений дальных
    Презренье, гордость; хоть он не был горд,
    Как глупый турок иль богатый лорд,
    Но всё-таки себя в числе двуногих
    Он почитал умнее очень многих.
    31
    Борьба рождает гордость. Воевать
    С людскими предрассудками труднее,
    Чем тигров и медведей поражать,
    Иль со штыком на вражьей батарее
    За белый крестик жизнью рисковать...
    Клянусь, иметь великий надо гений,
    Чтоб разом сбросить цепь предубеждений,
    Как сбросил бы я платье, если б вдруг
    Из севера всевышний сделал юг.
    Но ныне нас противное пугает:
    Неаполь мерзнет, а Нева не тает.
    32
    Да кто же этот гость?.. Pardon, сейчас!..
    Рассеянность... Monsieur, рекомендую:
    Герой мой, друг мой - Сашка!.. Жаль для вас,
    Что случай свел в минуту вас такую,
    И в этом месте... Верьте, я не раз
    Ему твердил, что эти посещенья
    О нем дадут весьма дурное мненье.
    Я говорил, - он слушал, он был весь
    Вниманье... Глядь, а вечером уж здесь!..
    И я нашел, что мне его исправить
    Труднее в прозе, чем в стихах прославить.
    33
    Герой мой Сашка тихо развязал
    Свой галстук... "Сашка" - старое названье!
    Но "Сашка" тот печати не видал
    И недозревший он угас в изгнанье.
    Мой Сашка меж друзей своих не знал
    Другого имя, - дурно ль, хорошо ли,
    Разуверять друзей не в нашей воле.
    Он галстук снял, рассеянно перстом
    Провел по лбу, поморщился, потом
    Спросил: "Где Тирза?" - "Дома". - "Что ж не видно
    Ее?" - "Уснула". - "Как ей спать не стыдно!"
    34
    И он поспешно входит в тот покой,
    Где часто с Тирзой пламенные ночи
    Он проводил... Всё полно тишиной
    И сумраком волшебным; прямо в очи
    Недвижно смотрит месяц золотой
    И на стекле в узоры ледяные
    Кидает искры, блески огневые,
    И голубым сиянием стена
    Игриво и светло озарена.
    И он (не месяц, но мой Сашка) слышит,
    В углу на ложе кто-то слабо дышит.
    35
    Он руку протянул, - его рука
    Попала в стену; протянул другую, -
    Ощупал тихо кончик башмачка.
    Схватил потом и ножку, но какую?!..
    Так миньятюрна, так нежна, мягка
    Казалась эта ножка, что невольно
    Подумал он, не сделал ли ей больно.
    Меж тем рука всё далее ползет,
    Вот круглая коленочка... и вот,
    Вот - для чего смеетесь вы заране? -
    Вот очутилась на двойном кургане...
    36
    Блаженная минута!.. Закипел
    Мой Александр, склонившись к деве спящей.
    Он поцелуй на грудь напечатлел
    И стан ее обвил рукой дрожащей.
    В самозабвеньи пылком он не смел
    Дохнуть... Он думал: "Тирза дорогая!
    И жизнию и чувствами играя,
    Как ты, я чужд общественных связей, -
    Как ты, один с свободою моей,
    Не знаю в людях ни врага, ни друга, -
    Живу, чтоб жить как ты, моя подруга!
    37
    "Судьба вчера свела случайно нас,
    Случайно завтра разведет навечно, -
    Не всё ль равно, что год, что день, что час,
    Лишь только б я провел его беспечно?.."
    И не сводил он ярких черных глаз
    С своей жидовки и не знал, казалось,
    Что резвое созданье притворялось.
    Меж тем почла за нужное она
    Проснуться и была удивлена,
    Как надлежало... (Страх и удивленье
    Для женщин в важных случаях спасенье.)
    38
    И, прежде потерев глаза рукой,
    Она спросила: "Кто вы?" - "Я, твой Саша!" -
    "Неужто?.. Видишь, баловник какой!
    Ступай, давно там ждет тебя Параша!..
    Нет, надо разбудить меня... Постой,
    Я отомщу". И за руку схватила
    Его проворно и ... и укусила,
    Хоть это был скорее поцелуй.
    Да, мерзкий критик, что ты ни толкуй,
    А есть уста, которые украдкой
    Кусать умеют сладко, очень сладко!..
    39
    Когда бы Тирзу видел Соломон,
    То верно б свой престол украсил ею, -
    У ног ее и царство, и закон,
    И славу позабыл бы... Но не смею
    Вас уверять, затем, что не рожден
    Владыкой, и не знаю, в низкой доле,
    Как люди ценят вещи на престоле;
    Но знаю только то, что Сашка мой
    За целый мир не отдал бы порой
    Ее улыбку, щечки, брови, глазки,
    Достойные любой восточной сказки.
    40
    "Откуда ты?" - "Не спрашивай, мой друг!
    Я был на бале!" - "Бал! а что такое?" -
    "Невежда! это - говор, шум и стук,
    Толпа глупцов, веселье городское, -
    Наружный блеск, обманчивый недуг;
    Кружатся девы, чванятся нарядом,
    Притворствуют и голосом и взглядом.
    Кто ловит душу, кто пять тысяч душ...
    Все так невинны, но я им не муж.
    И как ни уважаю добродетель,
    А здесь мне лучше, в том луна свидетель".
    41
    Каким-то новым чувством смущена,
    Его слова еврейка поглощала.
    Сначала показалась ей смешна
    Жизнь городских красавиц, но... сначала.
    Потом пришло ей в мысль, что и она
    Могла б кружиться ловко пред толпою,
    Терзать мужчин надменной красотою,
    В высокие смотреться зеркала
    И уязвлять, но не желая зла,
    Соперниц гордой жалостью, и в свете
    Блистать, и ездить четверней в карете.
    42
    Она прижалась к юноше. Листок
    Так жмется к ветке, бурю ожидая.
    Стучало сердце в ней, как молоток,
    Уста полураскрытые, пылая,
    Шептали что-то. С головы до ног
    Она горела. Груди молодые
    Как персики являлись наливные
    Из-под сорочки... Сашкина рука
    По ним бродила медленно, слегка...
    Но... есть во мне к стыдливости вниманье -
    И целый час я пропущу в молчанье.
    43
    Всё было тихо в доме. Облака
    Нескромный месяц дымкою одели,
    И только раздавались изредка
    Сверчка ночного жалобные трели;
    И мышь в тени родного уголка
    Скреблась в обои старые прилежно.
    Моя чета, раскинувшись небрежно,
    Покоилась, не думая о том,
    Что небеса грозили близким днем,
    Что ночь... Вы на веку своем едва ли
    Таких ночей десяток насчитали...
    44
    Но Тирза вдруг молчанье прервала
    И молвила: "Послушай, прочь все шутки!
    Какая мысль мне странная пришла:
    Что если б ты, откинув предрассудки
    (Она его тут крепко обняла),
    Что если б ты, мой милый, мой бесценный,
    Хотел меня утешить совершенно,
    То завтра, или даже в день иной
    Меня в театр повез бы ты с собой.
    Известно мне, всё для тебя возможно,
    А отказать в безделице безбожно".
    45
    "Пожалуй!" - отвечал ей Саша. Он
    Из слов ее расслушал половину, -
    Его клонил к подушке сладкий сон,
    Как птица клонит слабую тростину.
    Блажен, кто может спать! Я был рожден
    С бессонницей. В теченье долгой ночи
    Бывало беспокойно бродят очи,
    И жжет подушка влажное чело.
    Душа грустит о том, что уж прошло,
    Блуждая в мире вымысла без пищи,
    Как лазарони или русский нищий...
    46
    И жадный червь ее грызет, грызет, -
    Я думаю, тот самый, что когда-то
    Терзал Саула; но порой и тот
    Имел отраду: арфы звук крылатый,
    Как ангела таинственный полет,
    В нем воскрешал и слезы и надежды;
    И опускались пламенные вежды,
    С гармонией сливалася мечта,
    И злобный дух бежал, как от креста.
    Но этих звуков нет уж в поднебесной, -
    Они исчезли с арфою чудесной...
    47
    И всё исчезнет. Верить я готов,
    Что наш безлучный мир - лишь прах могильный
    Другого, - горсть земли, в борьбе веков
    Случайно уцелевшая и сильно
    Заброшенная в вечный круг миров.
    Светилы ей двоюродные братья,
    Хоть носят шлейфы огненного платья,
    И по сродству имеют в добрый час
    Влиянье благотворное на нас...
    А дай сойтись, так заварится каша, -
    В кулачки, и... прощай планета наша.
    48
    И пусть они блестят до той поры,
    Как ангелов вечерние лампады.
    Придет конец воздушной их игры,
    Печальная разгадка сей шарады...
    Любил я с колокольни иль с горы,
    Когда земля молчит и небо чисто,
    Теряться взором в их цепи огнистой, -
    И мнится, что меж ними и землей
    Есть путь, давно измеренный душой, -
    И мнится, будто на главу поэта
    Стремятся вместе все лучи их света.
    49
    Итак, герой наш спит, приятный сон,
    Покойна ночь, а вы, читатель милый,
    Пожалуйте, - иначе принужден
    Я буду удержать вас силой ...
    Роман, вперед!.. Не uдет? - Ну, так он
    Пойдет назад. Герой наш спит покуда,
    Хочу я рассказать, кто он, откуда,
    Кто мать его была, и кто отец,
    Как он на свет родился, наконец,
    Как он попал в позорную обитель,
    Кто был его лакей и кто учитель.
    50
    Его отец - симбирский дворянин,
    Иван Ильич NN-ов, муж дородный,
    Богатого отца любимый сын.
    Был сам богат; имел он ум природный
    И, что ума полезней, важный чин;
    С четырнадцати лет служил и с миром
    Уволен был в отставку бригадиром;
    А бригадир блаженных тех времен
    Был человек, и следственно умен.
    Иван Ильич наш слыл по крайней мере
    Любезником в своей симбирской сфере.
    51
    Он был врагом писателей и книг,
    В делах судебных почерпнул познанья.
    Спал очень долго, ел за четверых;
    Ни на кого не обращал вниманья
    И не носил приличия вериг.
    Однако же пред знатью горделивой
    Умел он гнуться скромно и учтиво.
    Но в этот век учтивости закон
    Для исполненья требовал поклон;
    А кланяться закону иль вельможе
    Считалося тогда одно и то же.
    52
    Он старших уважал, зато и сам
    Почтительность вознаграждал улыбкой
    И, ревностный хотя угодник дам,
    Женился, по словам его, ошибкой.
    В чем он ошибся, не могу я вам
    Открыть, а знаю только (не соврать бы),
    Что был он грустен на другой день свадьбы,
    И что печаль его была одна
    Из тех, какими жизнь мужей полна.
    По мне они большие эгоисты, -
    Всё жен винят, как будто сами чисты.
    53
    Благодари меня, о женский пол!
    Я - Демосфен твой: за твою свободу
    Я рад шуметь; я непомерно зол
    На всю, на всю рогатую породу!
    Кто власть им дал?.. Восстаньте, - час пришел!1
    Конец всему есть! Беззаботно, явно
    Идите вслед за Марьей Николавной!
    Понять меня, я знаю, вам легко,
    Ведь в ваших жилах - кровь, не молоко,
    И вы краснеть умеете уж кстати
    От взоров и намеков нашей братьи.
    54
    Иван Ильич стерег жену свою
    По старому обычаю. Без лести
    Сказать, он вел себя, как я люблю,
    По правилам тогдашней старой чести.
    Проказница ж жена (не утаю)
    Читать любила жалкие романы
    Или смотреть на светлый шар Дианы,
    В беседке темной сидя до утра.
    А месяц и романы до добра
    Не доведут, - от них мечты родятся...
    А искушенью только бы добраться!
    55
    Она была прелакомый кусок
    И многих дум и взоров стала целью.
    Как быть: пчела садится на цветок,
    А не на камень; чувствам и веселью
    Казенных не назначено дорог.
    На брачном ложе Марья Николавна
    Была, как надо, ласкова, исправна.
    Но, говорят (хоть, может быть, и лгут),
    Что долг супруги - только лишний труд.
    Мужья у жен подобных (не в обиду
    Будь сказано), как вывеска для виду.
    56
    Иван Ильич имел в Симбирске дом
    На самой на горе, против собора.
    При мне давно никто уж не жил в нем,
    И он дряхлел, заброшен без надзора,
    Как инвалид, с георгьевским крестом.
    Но некогда, с кудрявыми главами,
    Вдоль стен колонны высились рядами.
    Прозрачною решеткой окружен,
    Как клетка, между них висел балкон,
    И над дверьми стеклянными в порядке
    Виднелися гардин прозрачных складки.
    57
    Внутри всё было пышно; на столах
    Пестрели разноцветные клеенки,
    И люстры отражались в зеркалах,
    Как звезды в луже; моськи и болонки
    Встречали шумно каждого в дверях,
    Одна другой несноснее, а дале
    Зеленый попугай, порхая в зале,
    Кричал бесстыдно: "Кто пришел?.. Дурак!"
    А гость с улыбкой думал: "как не так!"
    И, ласково хозяйкой принимаем,
    Чрез пять минут мирился с попугаем.
    58
    Из окон был прекрасный вид кругом:
    Налево, то есть к западу, рядами
    Блистали кровли, трубы и потом
    Меж ними церковь с круглыми главами,
    И кое-где в тени - отрада днем -
    Уютный сад, обсаженный рябиной,
    С беседкою, цветами и малиной,
    Как детская игрушка, если вам
    Угодно, или как меж знатных дам
    Румяная крестьянка - дочь природы,
    Испуганная блеском гордой моды.
    59
    Под глинистой утесистой горой,
    Унизанной лачужками, направо,
    Катилася широкой пеленой
    Родная Волга, ровно, величаво...
    У пристани двойною чередой
    Плоты и барки, как табун, теснились,
    И флюгера на длинных мачтах бились,
    Жужжа на ветре, и скрипел канат
    Натянутый; и серой мглой объят,
    Виднелся дальний берег, и белели
    Вкруг острова края песчаной мели.
    60
    Нестройный говор грубых голосов
    Между судов перебегал порою;
    Смех, песни, брань, протяжный крик пловцов -
    Всё в гул один сливалось над водою.
    И Марья Николавна, хоть суров
    Казался ветр, и день был на закате,
    Накинув шаль или капот на вате,
    С французской книжкой, часто, сев к окну,
    Следила взором сизую волну,
    Прибрежных струй приливы и отливы,
    Их мерный бег, их золотые гривы.
    61
    Два года жил Иван Ильич с женой,
    И всё не тесны были ей корсеты.
    Ее ль сложенье было в том виной,
    Или его немолодые леты?..
    Не мне в делах семейных быть судьей!
    Иван Ильич иметь желал бы сына
    Законного: хоть правом дворянина
    Он пользовался часто, но детей,
    Вне брака прижитых, злодей,
    Раскидывал по свету, где случится,
    Страшась с своей деревней породниться.
    62
    Какая сладость в мысли: я отец!
    И в той же мысли сколько муки тайной -
    Оставить в мире след и наконец
    Исчезнуть! Быть злодеем, и случайно, -
    Злодеем потому, что жизнь - венец
    Терновый, тяжкий, - так по крайней мере
    Должны мы рассуждать по нашей вере...
    К чему, куда ведет нас жизнь, о том
    Не с нашим бедным толковать умом;
    Но исключая два-три дня да детство,
    Она, бесспорно, скверное наследство.
    63
    Бывало, этой думой удручен,
    Я прежде много плакал и слезами
    Я жег бумагу. Детский глупый сон
    Прошел давно, как туча над степями;
    Но пылкий дух мой не был освежен,
    В нем родилися бури, как в пустыне,
    Но скоро улеглись они, и ныне
    Осталось сердцу, вместо слез, бурь тех,
    Один лишь отзыв - звучный, горький смех...
    Там, где весной белел поток игривый,
    Лежат кремни - и блещут, но не живы!
    64
    Прилично б было мне молчать о том,
    Но я привык идти против приличий,
    И, говоря всеобщим языком,
    Не жду похвал. - Поэт породы птичей,
    Любовник роз, над розовым кустом
    Урчит и свищет меж листов душистых.
    Об чем? Какая цель тех звуков чистых? -
    Прошу хоть раз спросить у соловья.
    Он вам ответит песнью... Так и я
    Пишу, что мыслю, мыслю что придется,
    И потому мой стих так плавно льется.
    65
    Прошло два года. Третий год
    Обрадовал супругов безнадежных:
    Желанный сын, любви взаимной плод,
    Предмет забот мучительных и нежных,
    У них родился. В доме весь народ
    Был восхищен, и три дня были пьяны
    Все на подбор, от кучера до няни.
    А между тем печально у ворот
    Всю ночь собаки выли напролет,
    И, что страшнее этого, ребенок
    Весь в волосах был, точно медвежонок.
    66
    Старухи говорили: это знак,
    Который много счастья обещает.
    И про меня сказали точно так,
    А правда ль это вышло? - небо знает!
    К тому же полуночный вой собак
    И страшный шум на чердаке высоком -
    Приметы злые; но не быв пророком,
    Я только покачаю головой.
    Гамлет сказал: "Есть тайны под луной
    И для премудрых", - как же мне, поэту,
    Не верить можно тайнам и Гамлету?..
    67
    Младенец рос милее с каждым днем:
    Живые глазки, белые ручонки
    И русый волос, вьющийся кольцом -
    Пленяли всех знакомых; уж пеленки
    Рубашечкой сменилися на нем;
    И, первые проказы начиная,
    Уж он дразнил собак и попугая...
    Года неслись, а Саша рос, и в пять
    Добро и зло он начал понимать;
    Но, верно, по врожденному влеченью,
    Имел большую склонность к разрушенью.
    68
    Он рос... Отец его бранил и сек -
    Затем, что сам был с детства часто сечен,
    А слава богу вышел человек:
    Не стыд семьи, ни туп, ни изувечен.
    Понятья были низки в старый век...
    Но Саша с гордой был рожден душою
    И желчного сложенья, - пред судьбою,
    Перед бичом язвительной молвы
    Он не склонял и после головы.
    Умел он помнить, кто его обидел,
    И потому отца возненавидел.
    69
    Великий грех!.. Но чем теплее кровь,
    Тем раньше зреют в сердце беспокойном
    Все чувства - злоба, гордость и любовь,
    Как дерева под небом юга знойным.
    Шалун мой хмурил маленькую бровь,
    Встречаясь с нежным папенькой; от взгляда
    Он вздрагивал, как будто б капля яда
    Лилась по жилам. Это, может быть,
    Смешно, - что ж делать! - он не мог любить,
    Как любят все гостиные собачки
    За лакомства, побои и подачки.
    70
    Он был дитя, когда в тесовый гроб
    Его родную с пеньем уложили.
    Он помнил, что над нею черный поп
    Читал большую книгу, что кадили,
    И прочее... и что, закрыв весь лоб
    Большим платком, отец стоял в молчанье.
    И что когда последнее лобзанье
    Ему велели матери отдать,
    То стал он громко плакать и кричать,
    И что отец, немного с ним поспоря,
    Велел его посечь... (конечно, с горя).
    71
    Он не имел ни брата, ни сестры,
    И тайных мук его никто не ведал.
    До времени отвыкнув от игры,
    Он жадному сомненью сердце предал
    И, презрев детства милые дары,
    Он начал думать, строить мир воздушный,
    И в нем терялся мыслию послушной.
    Таков средь океана островок:
    Пусть хоть прекрасен, свеж, но одинок;
    Ладьи к нему с гостями не пристанут,
    Цветы на нем от зноя все увянут...
    72
    Он был рожден под гибельной звездой,
    С желаньями безбрежными, как вечность.
    Они так часто спорили с душой
    И отравили лучших дней беспечность.
    Они летали над его главой,
    Как царская корона; но без власти
    Венец казался бременем, и страсти,
    Впервые пробудясь, живым огнем
    Прожгли алтарь свой, не найдя кругом
    Достойной жертвы, - и в пустыне света
    На дружний зов не встретил он ответа.
    73
    О, если б мог он, как бесплотный дух,
    В вечерний час сливаться с облаками,
    Склонять к волнам кипучим жадный слух
    И долго упиваться их речами,
    И обнимать их перси, как супруг!
    В глуши степей дышать со всей природой
    Одним дыханьем, жить ее свободой!
    О, если б мог он, в молнию одет,
    Одним ударом весь разрушить свет!..
    (Но к счастию для вас, читатель милый,
    Он не был одарен подобной силой.)
    74
    Я не берусь вполне, как психолог,
    Характер Саши выставить наружу
    И вскрыть его, как с труфлями пирог.
    Скорей судей молчаньем я принужу
    К решению... Пусть суд их будет строг!
    Пусть журналист всеведущий хлопочет,
    Зачем тот плачет, а другой хохочет!..
    Пусть скажет он, что бесом одержим
    Был Саша, - я и тут согласен с ним,
    Хотя, божусь, приятель мой, повеса,
    Взбесил бы иногда любого беса.
    75
    Его учитель чистый был француз,
    Marquis de Tess.2 Педант полузабавный,
    Имел он длинный нос и тонкий вкус
    И потому брал деньги преисправно.
    Покорный раб губернских дам и муз,
    Он сочинял сонеты, хоть порою
    По часу бился с рифмою одною;
    Но каламбуров полный лексикон,
    Как талисман, носил в карманах он,
    И, быв уверен в дамской благодати,
    Не размышлял, чтo кстати, чтo не кстати.
    76
    Его отец богатый был маркиз,
    Но жертвой стал народного волненья:
    На фонаре однажды он повис,
    Как было в моде, вместо украшенья.
    Приятель наш, парижский Адонис,
    Оставив прах родителя судьбине,
    Не поклонился гордой гильотине:
    Он молча проклял вольность и народ,
    И натощак отправился в поход,
    И, наконец, едва живой от муки,
    Пришел в Россию поощрять науки.
    77
    И Саша мой любил его рассказ
    Про сборища народные, про шумный
    Напор страстей и про последний час
    Венчанного страдальца... Над безумной
    Парижскою толпою много раз
    Носилося его воображенье:
    Там слышал он святых голов паденье,
    Меж тем как нищих буйный миллион
    Кричал, смеясь: "Да здравствует закон!"
    И в недостатке хлеба или злата,
    Просил одной лишь крови у Марата.
    78
    Там видел он высокий эшафот;
    Прелестная на звучные ступени
    Всходила женщина... Следы забот,
    Следы живых, но тайных угрызений
    Виднелись на лице ее. Народ
    Рукоплескал... Вот кудри золотые
    Посыпались на плечи молодые;
    Вот голова, носившая венец,
    Склонилася на плаху... О, творец!
    Одумайтесь! Еще момент, злодеи!..
    И голова оторвана от шеи...
    79
    И кровь с тех пор рекою потекла,
    И загремела жадная секира...
    И ты, поэт, высокого чела
    Не уберег! Твоя живая лира
    Напрасно по вселенной разнесла
    Всё, всё, что ты считал своей душою -
    Слова, мечты с надеждой и тоскою...
    Напрасно!.. Ты прошел кровавый путь,
    Не отомстив, и творческую грудь
    Ни стих язвительный, ни смех холодный
    Не посетил - и ты погиб бесплодно...
    80
    И Франция упала за тобой
    К ногам убийц бездушных и ничтожных.
    Никто не смел возвысить голос свой;
    Из мрака мыслей гибельных и ложных
    Никто не вышел с твердою душой, -
    Меж тем как втайне взор Наполеона
    Уж зрел ступени будущего трона...
    Я в этом тоне мог бы продолжать,
    Но истина - не в моде, а писать
    О том, что было двести раз в газетах,


  Сохранить

[ 1 ] [ 2 ]

/ Полные произведения / Лермонтов М.Ю. / Сашка


2003-2024 Litra.ru = Сочинения + Краткие содержания + Биографии
Created by Litra.RU Team / Контакты

 Яндекс цитирования
Дизайн сайта — aminis