/ Полные произведения / Булгаков М.А. / Жизнь господина де Мольера

Жизнь господина де Мольера [10/12]

Скачать полное произведение

    Закончив поправки и с удовлетворением просмотрев их, автор стал делать хитрые круги возле короля. А тот, в свою очередь, поднявшись на большую высоту, стал плавно кружить в воздухе, не спуская глаз с лежащих под ногами Нидерландов. В то время, пока испанские юристы тонко и обстоятельно доказывали, что Мария-Терезия, а следовательно, и Людовик XIV никак не могут претендовать на испанские владения, король, решив, что дело слишком затягивается, вывел его из юридической плоскости. Все у него было уже готово. Его министры обеспечили соглашение с Португалией, Англией и другими странами, и в воздухе вдруг наступила зловещая тишина, которая обычно бывает перед большим шумом. В Париже началось оживление. Роскошно разодетые кавалеры вдруг стали серьезны, начали уклоняться от развлечений и облеклись в боевые плащи...
    Директор труппы Пале-Рояля счел момент удобным. Он предстал, обольстительно улыбаясь, перед королем, показал ему рукопись, рассказал о том, как он исправил пьесу... Король благосклонно глянул на комедианта и, думая о чем-то другом, произнес что-то неопределенное, вроде того, что он, собственно, ничего не имеет против этой пьесы... Глаза у Мольера вспыхнули, и тут он исчез из глаз короля.
    Кавалера де Мольера мгновенно сменил вызванный королем маршал Тюренн, и не успели в Испании и Нидерландах осмыслить случившееся, как французская боевая конница обрушилась на Нидерланды. Началась война.
    Далекие от пушечного грохота господин Мольер и его комедианты, находясь в величайшем волнении, репетировали "Тартюфа" под новым названием "Обманщик". 5 августа, в незабвенный день премьеры, публика хлынула в Пале-Рояль. Сбор дошел до тысячи девятисот ливров, и успех был огромный. Но на другой же день в Пале-Рояль явился пристав парижского парламента и вручил господину Мольеру официальное от Гильома де Ламуаньона, первого президента парламента, предписание немедленно прекратить представления "Обманщика".
    Мольер бросился к герцогине Орлеанской, и та отправила одного из своих приближенных к президенту. Тот ответил, что, к великому сожалению, ничего не может сделать, так как нет разрешения короля непредставления "Обманщика". Тогда Мольер, захватив с собою верного друга Буало, который был в хороших отношениях с Ламуаньоном, отправился к президенту. Тот принял господина Мольера очаровательно и не только не истязал автора никакими упреками в безбожии, и не только не называл его пьесу опасной, но, наоборот, отдал должное таланту господина Мольера, произнеся всевозможные комплименты. Ламуаньон был совершенно вежлив, но в конце разговора на представления "Обманщика" выдать разрешение отказался категорически, впредь до решения этого дела королем.
    Ни за одну из своих пьес Мольер не боролся так упорно, как за "Тартюфа". Он призвал верного товарища, ученика и своего друга Лагранжа, а с ним сьёра ла
    Торилльера, попросил их сейчас же броситься в почтовую карету и лететь во Фландрию, в королевскую ставку.
    Лагранж и ла Торилльер взяли с собою тысячу ливров и уложили в сумку длинное прошение Мольера, в конце которого тот просил его величество защитить его, Мольера, от бешеной злобы тех Тартюфов, при существовании которых нечего и думать о сочинении комедий, хотя бы и самых невинных. В этом же прошении Мольер уверял короля, что своей пьесой он хотел лишь развлечь монарха после его славного похода, он хотел одного- заставить улыбнуться того, при имени которого трепещет вся Европа... Мольер обнял Лагранжа и ла Торилльера, и 8 августа карета, уносившая их во Фландрию, скрылась в тучах пыли на дороге.
    Слова "Тартюф" и "Обманщик" не сходили с языков в Париже, и 11-го числа грянула новость. Весь Париж стал читать послание архиепископа. Оно было составлено очень внушительно и начиналось так:
    "Так как нашим фискалом нам было доложено, что в пятницу, пятого числа сего месяца, в одном из театров города была представлена, под новым заглавием "Обманщик", опаснейшая комедия, которая тем вреднее для религии, что под предлогом осуждения лицемерия и мнимого благочестия она дает повод осуждать всех, кто обнаруживает и истинное благочестие..."
    В Париже ахали, читали послание, враги Мольера радовались, театралы, не успевшие попасть 5-го числа в театр, досадовали, а архиепископ говорил дальше в своем послании, что он, зная, насколько опасно оскорбление благочестия, в особенности в то время, когда великий король подвергает свою жизнь опасности ради государства и когда надлежит возносить пламенные молитвы о сохранении его священной особы и о даровании ему победы, он, архиепископ, запрещает не только представлять, но также читать или слушать эту комедию как публично, так и в каких-либо частных собраниях, под страхом отлучения от церкви. Архиепископ приказывал настоятелям церквей Святой Марии Магдалины и Святого Северина следить за выполнением его приказа.
    "Дано в Париже за нашею печатью лета тысяча шестьсот шестьдесят седьмого августа одиннадцатого дня".
    Удельный вес этого послания был слишком значителен, это было понятно даже наивным людям, и парижане поняли, что дело "Обманщика" проиграно. Но Мольер сделал еще одну попытку отбить свое дорогое творение. Кто-то из его друзей-быть может, группа их выпустила письмо в защиту "Обманщика". Говорят, что сам Мольер принимал участие в сочинении его, но это письмо ничему не помогло.
    Тут Париж опротивел Мольеру. Он прекратил спектакли в Пале-Рояле впредь до возвращения Лагранжа и ла Торилльера, отправился в деревню Отейль под Парижем и там у сьёра де Бофора нанял за четыреста ливров в год квартиру. Де Бофор предоставил Мольеру кухню, столовую, спальню, две комнаты в мансарде и право гулять в парке. Кроме того, Мольер за отдельную плату в двадцать экю нанял комнату на тот случай, если кто-нибудь из друзей приедет навещать его в Отейле. Он уговорился с Армандой, что Эспри-Мадлену он возьмет с собою и отдаст ее в частный пансион в Отейле. Также условились, что кухарка Лафоре (которой, как болтали в Париже, Мольер будто бы первой читает вслух свои новые комедии, чтобы узнать, смешные они или нет) будет приезжать в Отейль готовить в тех случаях, когда у Мольера будут гости, а для повседневных услуг он нанял служанку Мартину. В отейльскую мансарду он привез с собою Плутарха, Овидия, Горация, Цезаря и Геродота, а также трактат по физике, сочиненный его приятелем Роо, с авторской надписью Мольеру.
    Так скрылся из Парижа автор "Тартюфа".
    Впрочем, комната для приезжих друзей долго не пустовала, и въехал в нее верный и настоящий друг Клод Шапель. Въехав, он прочно засел в ней, обставив себя бутылками с вином. Это он утешал своего одноклассника и разгуливал с ним по парку сьёра Бофора. В сентябре, когда листья в этом парке совсем пожелтели, в Отейль явились, даже не смыв с себя дорожной пыли, Лагранж и Торилльер. Обнявшись с директором, гонцы-комедианты сообщили, что король находится в добром здоровье, что поход победоносен и города падают к ногам короля. Что же касается "Тартюфа", то прошение король принял благосклонно, но вопрос о постановке велел отложить впредь до его возвращения с войны.
    Король вел войну свою храбро и выиграл ее, господин де Мольер не менее храбро воевал за своего "Тартюфа", но был побежден. Он воскресил своего Лазаря, но тот прожил только один вечер 5 августа.
     Глава 25
    АМФИТРИОН
     Мольер не любил деревни и пригороды. Наш комедиант был настоящим городским человеком, сыном Парижа. Но несчастная семейная жизнь и никогда не прекращающаяся многолетняя работа истощили его, и отейльское изгнание стало для него необходимым. Он ограничил свою связь с Парижем, бывая только в театре и при дворе, а дни, свободные от спектаклей, проводил в отейльской мансарде, глядя, как меняется в разные времена года бофоровский парк. Шапель вообще прочно поселился в Отейле, а кроме того, время от времени наезжали другие друзья: Буало и Лафонтен, к которым иногда присоединялся граф Гиейерак, дипломат и большой любитель произведений Мольера, и граф де Жонзак, приятель Шапеля.
    Компания приезжала в Отейль, чтобы отрывать Мольера от работы, болтать на литературные темы, читать вслух чужие дурные стихи и сочинять эпиграммы, в том числе и на архиепископа Парижского Перефикса. Собрания обычно заканчивались ужинами в комнате Шапеля, причем эти ужины чрезвычайно полюбились всем, и в особенности Жонзаку.
    Для одного из ужинов Шапель закупил почему-то двойную порцию вина. Мольер чувствовал себя плохо, он только заглянул на минутку к веселой компании, пить отказался и ушел к себе. Оставшиеся же ужинали до трех часов ночи, и в три часа ночи стало ясно, что жизнь отвратительна. Речи держал преимущественно Шапель. Отейль давно уже уснул, и давно прокричали петухи.
    - Все суета сует и всяческая суета!-кричал зловеще Шапель, грозно указывая куда-то пальцем.
    - Мы с тобой совершенно согласны,-ответили ему собутыльники,-продолжай, Шапель!
    Тут Шапель опрокинул на себя стакан красного вина, что еще более его расстроило, и продолжал:
    - Да, бедные мои друзья, все суета! Оглянитесь кругом и ответьте мне, что вы видите?
    - Мы не видим ничего хорошего,-согласился с ним Буало и горько поглядел вокруг.
    - Наука, литература, искусство-все это суетные, пустые вещи!-кричал Шапель.-А любовь! Что такое любовь, несчастные мои друзья?
    - Это обман!-сказал Жонзак.
    - Совершенно верно!-отозвался Шапель и продолжал:-Вся жизнь-это печаль, несправедливости и несчастья, которые окружают нас со всех сторон,-и тут Шапель заплакал.
    Когда расстроенные друзья несколько утешили его, он закончил горячим призывом:
    - Что же делать нам, друзья? Если жизнь такая черная яма, то надлежит, не медля, ее покинуть! Друзья мои, идемте топиться! Гляньте, там за окном река, которая манит нас к себе!
    - Мы последуем за тобой,-сказали друзья, и вся компания стала пристегивать шпаги и надевать плащи, чтобы идти к реке.
    Шум усилился. Тогда раскрылась дверь, и на пороге показался закутанный в плащ, в ночном колпаке, с огарком в руке Мольер. Он увидел залитую красным вином скатерть, оплывшее сало в свечах.
    - Что у вас делается?-спросил он.
    - Невыносима наша жизнь,-плача, сказал ему Шапель,-прощай, Мольер, навсегда, мы идем топиться.
    - Это хорошая мысль,-ответил Мольер печально,- но нехорошо с вашей стороны, что вы забыли меня. Ведь я же ваш друг.
    - Он прав! Это было свинством с нашей стороны!- закричал расстроенный Жонзак.-Идем вместе с нами, Мольер!
    Тут друзья расцеловали Мольера и вскричали:
    - Идем!
    - Ну что ж, идти так идти,-сказал Мольер, -но вот в чем дело, друзья. Нехорошо топиться ночью после ужина, потому что люди скажут, что мы сделали это с пьяных глаз. Не так делаются эти дела. Мы ляжем сейчас, поспим до утра, а в десять часов, умывшись и приведя себя в приличный вид, с гордо поднятой головой пройдем к реке, чтобы все увидели, что мы утопились как настоящие мыслители.
    - Это гениальная мысль!-вскричал Шапель и вновь расцеловал Мольера.
    - Я разделяю твое мнение,-отозвался Жонзак и совершенно неожиданно заснул, положив голову между стаканами.
    Около часу потратил Мольер, чтобы с помощью Мартины и двух слуг освободить будущих утопленников от шпаг, париков и кафтанов и каждому устроить ложе. И когда все пришло в порядок, он ушел к себе, но, так как сон был уже нарушен, сидел и читал до солнца.
    На следующее утро массовое самоубийство было почему-то отменено, но почему-это истории неизвестно.
    Говорят, что в индийской литературе существует интересный, но очень непристойный рассказ о том, как один из богов, приняв облик человека, соблазнил его жену в его отсутствие. Когда муж вернулся, то для того, чтобы разобраться, кто настоящий муж, суд устроил любовное состязание между двумя претендентами, причем победил, конечно, бог.
    Бродячий сюжет о боге, принимающем облик мужа, был разработан греческим автором Еврипидом и римским - Плавтом. Занимались этим сюжетом и французы, и драматург Ротру сочинил пьесу под названием "Созий", которая была сыграна в 1636 году. Произведя заимствования у этих перечисленных писателей, Мольер написал, хорошими стихами с оригинальными рифмами, комедию, под названием "Амфитрион", и сыграл ее впервые 13 января 1668 года. Она прошла двадцать девять раз в текущем сезоне и дала наивысшие сборы. Следующие места по количеству спектаклей заняли пьесы "Модная вдова" привившегося в театре де Визе, мольеровский "Сицилиец" и "Аттила" старика Корнеля. Но в смысле сборов они значительно отстали от "Амфитриона".
    По своей манере посвящать пьесы высокопоставленным лицам, "Амфитриона" Мольер посвятил светлейшему принцу Конде, введя в это посвящение остроумное замечание о том, что имя Великого Конде, конечно, правильнее было бы поставить во главе армии, нежели во главе книги.
    Май 1668 года стал одним из великих месяцев царствования Людовика XIV. Король присоединил к Франции часть Фландрии и заключил мир в Эла-Шапель. Чтобы ознаменовать великие успехи, были устроены празднества во вновь разбитых садах Версаля. И придворный драматург Мольер для этих праздников написал трехактную комедию в прозе, под названием "Жорж Данден, или Одураченный муж". В пьесе действовал буржуа, который, мечтая о родстве с аристократами, женился на аристократке и стал несчастным человеком, потому что жена его нагло обманывала.
    Когда пьеса была уже готова и о содержании ее узнали, друзья предупредили Мольера, что в Париже есть человек, который, несомненно, узнает себя в Жорже Дандене, произведет страшнейший шум и предпримет какие-нибудь вражеские действия. Мольер поблагодарил за предупреждение и сказал, что он найдет способ примирить этого человека с пьесой. В тот же вечер многоопытный директор, встретив на спектакле того буржуа, который мог узнать себя в Дандене, подошел к нему и, осведомившись о том, когда у буржуа есть свободное время, сказал любезно, что ему хотелось бы прочитать у него свою новую пьесу. Потрясенный буржуа заявил, что он свободен в любую минуту, например завтра вечером, и немедленно после спектакля поехал сзывать к себе гостей.
    - Не навестите ли вы меня завтра?-говорил он, разъезжая из конца в конец по Парижу.-Проведем вечер. Да, кстати,-добавлял он сурово,-Мольер просил позволения прочитать у меня свою новую пьесу.
    На следующий день Мольер еле протиснулся к столику в гостиной у буржуа, столько было народу, а хозяин со времени этого чтения стал задушевным поклонником Мольера.
    Сведущие люди очень интересовались вопросом о том, откуда Мольер взял материал для "Жоржа Дандена". Одни говорили, что он взял его у Боккаччио, другие добавляли, что Боккаччио заимствовал тему из одного стихотворного рассказа XII века.
    - Но автор этого сборника XII века заимствовал свой рассказ у индусов, взяв для этого произведение, написанное за сто лет до Рождества Христова,-так говорили третьи.
    Четвертые, самые ученые, добавляли ко всему этому, что, написанное по-индийски первоначально, это произведение было переведено на персидский язык, с персидского на арабский, с арабского на древнееврейский, с древнееврейского на сирийский, с сирийского на греческий, а уже с греческого на латинский в XII веке.
    Но если уж дело дошло до сирийского языка, скажем мы, будучи пятыми, - то вопрос о мольеровском плагиате, по-нашему, надлежит считать законченным. Следует полагать просто, что Мольер написал хорошую комедию
    "Жорж Данден".
    За "Данденом" в скором времени последовала другая, очень значительная комедия под названием "Скупой". Чтобы сразу покончить с вопросом о плагиате, говорю, что заимствована она Мольером у Плавта, римского автора. Чья лучше? Мольеровская, по общим отзывам, гораздо сильнее. "Скупой" был принят публикой холодно и больших сборов не сделал. Говорят: причина этого в том, что публика мольеровского времени не привыкла еще к прозаическим вещам и предпочитала пьесы, написанные стихами.
    Так что можно смело сказать, что отейльский воздух хорошо действовал на больного Мольера: 1668 год был годом плодотворным.
    В последние дни этого года, именно 11 декабря, ушла из жизни Тереза-Маркиза Дюпарк, прославив себя перед смертью исполнением расиновской Андромахи в Бургонском Отеле. Покинула мир обольстительная танцовщица, сделавшаяся ко времени зрелости большой трагической актрисой. И де Мольер простил коварной комедиантке все ее измены и пожелал мира ее праху.
     Глава 26
    ВЕЛИКОЕ ВОСКРЕСЕНИЕ
     Кто осветит извилистые пути комедиантской жизни? Кто объяснит мне, почему пьесу, которую нельзя было играть в 1664 и 1667 годах, стало возможным играть в 1669-м?
    В. начале этого года король сказал, призвав к себе Мольера:
    - Я разрешаю вам играть "Тартюфа".
    Мольер взялся за сердце, но справился с собой, поклонился королю почтительно и вышел. Он тотчас же начал репетиции. Роль Тартюфа была поручена дю Круази, сам Мольер играл Оргона, Юбер-госпожу Пернель, Торилльер-Клеанта, Лагранж-Валера, Марианну-госпожа Дебри и Эльмиру-Арманда. Премьера воскресшей пьесы, которая теперь носила название "Тартюф, или Обманщик", состоялась 5 февраля. Сказать, что пьеса имела успех,-этого было бы мало. Премьера
    "Тартюфа" была театральным событием в Париже, сбор дошел до цифры, никогда не бывавшей,-двух тысяч восьмисот шестидесяти ливров.
    В день премьеры как раз Мольер написал королю письмо:
    "Сир! Один очень честный доктор, у которого я имею честь лечиться, обещает мне продлить мою жизнь еще на тридцать лет, если я испрошу для него у Вашего величества одну милость. Я ему сказал в ответ на это, что не прошу у него так много и буду удовлетворен, если он обяжется хотя бы не убивать меня.
    Эта милость, государь,-должность каноника в Вашей Венсенской капелле, вакантная в настоящее время. Осмелюсь ли я просить еще и это у Вашего величества именно в день великого воскресения "Тартюфа", совершившегося по Вашей доброте? Благодаря ей я примирился с ханжами. Благодаря ей же я примирюсь с врачами.
    Без сомнения, слишком много сразу милостей для меня, но, быть может, это не так много для Вашего величества!
    С почтительной надеждой я ожидаю ответа на мое прошение".
    Речь шла о месте каноника для сына доктора Мовиллэна.
    Король вызвал к себе Мольера, и опять, как несколько лет назад, после первого представления трех актов "Тартюфа", они остались наедине. Король поглядел на Мольера и подумал: "Однако, как он постарел!"
    - А что делает этот врач для вас?-спросил король.
    - Сир!-ответил ему Мольер.-Мы болтаем с ним о разных разностях. Время от времени он прописывает мне лекарства, и так же аккуратно, как он мне их прописывает, я их не принимаю и всегда выздоравливаю, ваше величество!
    Король засмеялся, и сын доктора Мовиллана мгновенно получил желанное место каноника.
    "Тартюф" прошел в сезоне тридцать семь раз, и, когда сводили отчет по окончании сезона, выяснилось, что "Скупой" дал десять с половиной тысяч ливров, "Жорж Данден"-шесть тысяч, "Амфитрион"-две тысячи сто тридцать ливров, "Мизантроп"-две тысячи, "Родогюн" Пьера Корнеля-странную цифру в восемьдесят восемь ливров, а "Тартюф"-сорок пять тысяч.
    Глава 27
    ГОСПОДИН ДЕ ПУРСОНЬЯК
     - Однако меня удивляет, что в
     этой стране совершенно не соблюдают
     нормы судопроизводства.
     - Да, я вам уже докладывал,
     что здесь начинают с того, что
     повесят человека, а потом уже
     разбирают его дело!
    "Господин де Пурсонъяк",
    действие 3-е
     Люди, которые жили вместе с моим героем, один за другим начинают покидать мир. Через двадцать дней после премьеры "Тартюфа" скончался одряхлевший отец Мольера-Жан-Батист Поклен. Ах, давно прошли те времена, когда начинающий комедиант бегал к отцу и просил у него деньжонок, приводя его в ужас. К концу жизни отца все изменилось, и не раз знаменитый сын выручал старого Поклена в трудных обстоятельствах.
    Итак, отец ушел, а сын продолжал работать. Осенью 1669 года Людовик велел устроить празднества в Шамборе, и для этих празднеств де Мольер сочинил фарс-балет под названием "Господин де Пурсоньяк".
    Речь шла о лиможском дворянине Пурсоньяке, который, приехавши в Париж, был высмеян и одурачен парижанами. Парижане говорили и, по-видимому, с полным основанием, что оригинал, давший повод изобразить на сцене Пурсоньяка, находился в то время в Париже. Некий лиможец, приехав в столицу, попал в Пале-Рояль на представление и, сидя на сцене, повел себя безобразно. Почему-то он поссорился с актерами и грубейшим образом их обругал, за что Мольер и вывел его на всеобщее посмешище. Говорили, будто бы провинциальный гость, посмотрев "Пурсоньяка", узнал себя и расстроился настолько, что хотел подать на Мольера в суд, но почему-то не подал.
    Другие говорили, что изображение в смешном виде лиможца на сцене было актом мести со стороны Мольера за то, что когда-то в Лиможе его освистали и забросали яблоками. Это маловероятно. Неужели Мольер стал бы мстить за то, что было двадцать лет тому назад!
    Да и не в одном Лиможе швыряли яблоками в Мольера!
    А вот что лиможцы неоднократно подвергались насмешкам не только со стороны Мольера, но и со стороны других авторов, это верно, и причина этого была в том, что лиможцы действительно отличались многими неприятными, смешными и грубыми чертами, которые, конечно, бросались в глаза наблюдательным и острым парижанам. Вот почему и до Мольера лиможцев выводили в литературе, придумывая для них смешные и грубоватые фамилии.
    С того времени, как Мольер впервые затронул в своих комедиях врачей, он не переставал возвращаться к ним, найдя в медицинском факультете неисчерпаемый кладезь для насмешек. И в "Пурсоньяке" введены сцены со смешными врачами и аптекарями, но помимо врачей задеты в "Пурсоньяке" и юристы. Таким образом, мы можем видеть, что Мольер не зря изучал когда-то право и знаниями своими воспользовался, чтобы осмеять крючкотворство.
    Фарс, по общему мнению, вышел у Мольера поверхностным и грубоватым, но смешным. Роль Пурсоньяка играл сам Мольер, а Юбер-смешную женскую роль Люсетты-гасконки. Фарс был сыгран впервые 6 октября 1669 года в Шамборе для короля, а затем перенесен на пале-рояльскую сцену, где пользовался прекрасным успехом. Он дал в сезоне наивысшие сборы, забив даже "Тартюфа", а следом за "Тартюфом", но значительно отставая, пошли "Жорж Данден" и "Скупой". Этот сезон, когда шел "Пурсоньяк", замечателен тем, что из тринадцати пьес, которые в нем были разыграны, двенадцать были мольеровские.
     Глава 28
    ЕГИПТЯНИН ПРЕВРАЩАЕТСЯ В НЕПТУНА, НЕПТУН В АПОЛЛОНА, А АПОЛЛОН В ЛЮДОВИКА
     Король, признающий только необыкновенные вещи, во всем, что бы он ни предпринимал...
    Такое начало да не пугает читателя: оно принадлежит не мне, а придворному драматургу Мольеру. Но продолжаю я. Итак, стремясь к необыкновенным вещам, король приказал в начале 1670 года устроить торжественные праздники в Сен-Жермен ан Ле и назвать их "Королевский дивертисмент".
    Вследствие этого королевская труппа во главе с Мольером 30 января прибыла в Сен-Жермен, чтобы играть там пятиактную комедию-балет, называющуюся "Блистательные возлюбленные".
    Желая угодить королю наилучшим образом, в пьесе своей, сюжет которой был предложен самим королем, де Мольер превзошел самого себя. В пышной комедии и интермедиях действовали не только принцессы, военачальники, жрецы, но также нимфы, тритоны, вольтижеры на деревянных лошадях и даже какие-то танцующие статуи.
    Сам Мольер играл в "Возлюбленных" придворного шута Клитидаса, а в балетных номерах участвовали многие придворные кавалеры. Сидя на скалах, они изображали морских богов и тритонов, и очень большие способности в этом деле обнаружили граф д'Арманьяк, маркиз де Вильруа, Женганы-старший и младший-и многие другие.
    Под грохот труб и стук жемчужных раковин поднялся из морской пучины бог Нептун, и все узнали в нем короля Франции, Людовика XIV. Затем, по ходу дивертисмента, король переоделся, и в последней интермедии, в освещении бенгальским огнем, явился как бог солнца Аполлон. Бог Аполлон танцевал, под восторженный шепот придворных.
    Все шло необычайно гладко, и казалось, что и в следующие дни увеселений не умолкнет хор, восхваляющий короля, затем ПОСЫПАЮТСЯ изящные стихотворения и дамы будут вздыхать, рассказывая о том, как пленителен был король в греческом одеянии. Но случился совершенно непредвиденный казус, чрезвычайно огорчивший сьёра де Мольера. На следующий день после первого представления вдруг стали затихать умиленные отзывы о танцах короля, а потом и совсем утихли. В придворном журнале ни словом не было упомянуто, что король участвовал в спектакле. А еще через несколько дней на вопросы наивных людей о том, как чувствует себя король после выступления в театре, высшие придворные отвечали сухо:
    - Его величество не участвовал в спектакле.
    Дело очень быстро разъяснилось. Оказывается, что королю тотчас после представления попала в руки только что написанная трагедия Расина "Британник", в которой, между прочим, заключаются следующие строки, касающиеся римского императора Нерона:
     Он выступает в спектаклях перед римлянами,
    Расточая свой голос в театре,
    И произносит стихи и хочет, чтобы их обожали,
    В то время как солдаты исторгают для него аплодисменты!
     Вот и все. Император Нерон мог поступать, как ему заблагорассудится. Мог допускать и насмешки над собой; но король Франции, Людовик XIV, не мог допустить даже и мысли о том, что кто-нибудь позволит себе язвительно улыбнуться, глядя, как король танцует в театре. И выступления короля были тотчас прекращены.
    - Чума бы взяла этого Жана Расина!-хрипел, кашляя и плюя, директор Пале-Рояля.
    Когда закончились сен-жерменские торжества, Мольер погрузился в заботы очередного летнего сезона. В апреле покинул труппу, выйдя в отставку, хромой Луи Бежар, прозванный Острым. Двадцать пять лет работал с Мольером хромоногий актер. Он начинал мальчишкой и вместе с Мольером ходил за волами в жару по южным дорогам и играл молодых комических слуг. К концу своей деятельности он прославил себя бесподобным исполнением "хромоногой собаки", как выражался Арпагон, продувного слуги Лафлеша в "Скупом". Луи Острый устал, и труппа, под председательством Мольера, на торжественном заседании составила акт, согласно которому обязалась уплачивать Луи Бежару пожизненный пенсион в размере одной тысячи ливров в год все время, пока труппа будет существовать. И Острый Луи удалился на покой.
    Чтобы пополнить труппу, Мольер пригласил двух провинциальных актеров, мужа и жену. Жан Питель, он же Боваль, начал свою карьеру с должности гасильщика свечей, а затем уже перешел на актерское положение. Жена, Жанна де Боваль, специализировалась на исполнении ролей королев в трагедиях и субреток-в комедиях. Мольеру пришлось потратить много сил, чтобы обучить супругов своей системе и избавить их от провинциальных манер на сцене.
    Тысяча шестьсот семидесятый год должен был весь пройти под знаком непрерывных увеселений и празднеств у короля в различных его резиденциях. Цепь этих увеселений ненадолго была прервана печальным событием: умерла в руках неудачливого доктора Вало жена Орлеанского, Генриэтта. Двор облекся в траур. Проповедник Боссюэ произнес над гробом покойницы полноводную речь, исполненную красот, которые исторгли слезы из глаз придворных. Печаль прекратилась в тот самый день, как полагается по этикету, и вновь начались празднества. В Шамборских лесах затрубили рога, и двор поехал на охоту. Мольер и Люлли, композитор, входивший все больше в славу и силу при дворе, получили приказ сочинить смешную комедию с музыкой для шамборских празднеств, но с непременным условием, чтобы в пьесе были выведены турки.
    Дело в том, что в прошлом году осенью королем было принято в Версале турецкое посольство, во главе коего был некий Солиман-Ага. Прием был организован очень тонко. Во-первых, турок заставили очень долго ждать, а во-вторых, приняли их в галерее Нового дворца,
    убранной
    со сверхъестественной пышностью. Король сидел на троне, и на королевском одеянии бриллиантов было на четырнадцать миллионов ливров.
    Но опытный дипломат Солиман-Ага удивил французский двор гораздо более, чем рассчитывали удивить его самого. У Солимана было такое выражение лица, будто в Турции все носят костюмы, на которых бриллиантов на четырнадцать миллионов ливров. Вообще хитрые турки нисколько не растерялись.
    Поведение турецкой делегации не понравилось королю, и придворные, привыкшие отмечать малейшее изменение в его лице, год высмеивали турок как могли. Поэтому и композитору и драматургу было приказано непременно ввести в пьесу шутовскую турецкую сцену. В качестве консультанта к авторам приставили побывавшего на Востоке кавалера Лорана д'Арвье, который должен был снабдить их сведениями относительно обычаев и нравов Турции. Мольер, Люлли и д'Арвье уединились в Отейле и разработали план пьесы. Нужно сказать, что Мольер работал с не совсем ясным, пожалуй, даже тяжелым чувством. Он начинал понимать, что главным в будущем спектакле будет признана музыкальная и балетная часть, а его драматургическая отойдет на второй план. Он начинал опасаться силы и влияния Люлли, зная, какое громадное впечатление на короля оказывает музыка Джиованни Баптиста.
    Таким образом был сочинен "Мещанин во дворянстве". В этой пьесе был выведен буржуа Журден, помешавшийся на сладкой мысли стать аристократом и органически войти в высший свет. Замысел Мольера был значителен и остроумен. Наряду с Журденом был изображен маркиз Дорант, причем заранее можно было сказать, что неприязнь аристократов в отношении к Мольеру усилится в предельной степени, так как этот До-рант был изображен уже в виде совершенно бесчестного проходимца, а возлюбленная его, маркиза Доримена, в лучшем случае представлялась личностью сомнительною.
    А что же заказанные турки? Турки были. Одураченного Журдена посвящали в несуществующий сан мамамуши. Журдена выводили с бритой головой, под музыку выходили турки, в том числе и муфтий, к шляпе которого были прикреплены горящие свечи. Турки в церемонии кривлялись порядочно, они то опускались на колени, то поднимались и восклицали почему-то "гу-гу-гу". И Журдена ставили на колени и клали ему на спину Коран, и прочее в этом же роде. Вообще должен заметить, что лично во мне турецкая часть "Мещанина" не вызывает решительно никакого восторга. Предоставляю, впрочем, другим судить, есть ли что-нибудь остроумное хотя бы в том восьмистишии, с которым муфтий обращается к Журдену. В этом восьмистишии смешаны слова португальские, испанские и итальянские, причем все глаголы почему-то (надо полагать, смеху ради) поставлены в неопределенном наклонении.
     Если ты знать,
    Ты отвечать.
    Если не знать,
    Молчать, молчать,
    Я - муфтий.

/ Полные произведения / Булгаков М.А. / Жизнь господина де Мольера