Войти... Регистрация
Поиск Расширенный поиск



Есть что добавить?

Присылай нам свои работы, получай litr`ы и обменивай их на майки, тетради и ручки от Litra.ru!

/ Полные произведения / Замятин Е.И. / Мы

Мы [11/11]

  Скачать полное произведение

    Проснулся: уже десять (звонка сегодня, очевидно, не было). На столе -- еще со вчерашнего -- стоял стакан с водой. Я жадно выглотал воду и побежал: мне надо было все это скорее, как можно скорее.
     Небо -- пустынное, голубое, дотла выеденное бурей. Колючие углы теней, все вырезано из синего осеннего воздуха -- тонкое -- страшно притронуться: сейчас же хрупнет, разлетится стеклянной пылью. И такое -- во мне: нельзя думать, не надо думать. не надо думать, иначе -- --
     И я не думал, даже, может быть, не видел по-настоящему, а только регистрировал. Вот на мостовой -- откуда-то ветки, листья на них зеленые, янтарные, малиновые. Вот наверху -- перекрещиваясь, мечутся птицы и аэро. Вот -- головы, раскрытые рты, руки машут ветками. Должно быть, все это орет, каркает, жужжит...
     Потом -- пустые, как выметенные какой-то чумой, улицы. Помню: споткнулся обо что-то нестерпимо мягкое, податливое и все-таки неподвижное. Нагнулся: труп. Он лежал на спине, раздвинув согнутые ноги, как женщина. Лицо...
     Я узнал толстые, негрские и как будто даже сейчас еще брызжущие смехом губы. Крепко зажмуривши глаза, он смеялся мне в лицо. Секунда -- я перешагнул через него и побежал -- потому что я уже не мог, мне надо было сделать все скорее, иначе -- я чувствовал -- сломаюсь, прогнусь, как перегруженный рельс...
     К счастью -- это было уже в двадцати шагах, уже вывеска -- золотые буквы "Бюро Хранителей". На пороге я остановился, хлебнул воздуху, сколько мог -- и вошел.
     Внутри, в коридоре -- бесконечной цепью, в затылок, стояли нумера, с листками, с толстыми тетрадками в руках. Медленно подвигались на шаг, на два -- и опять останавливались.
     Я заметался вдоль цепи, голова расскакивалась, я хватал их за рукава, я молил их -- как больной молит дать ему скорее чего-нибудь такого, что секундной острейшей мукой сразу перерубило бы все.
     Какая-то женщина, туго перетянутая поясом поверх юнифы, отчетливо выпячены два седалищных полушара, и она все время поводила ими по сторонам, как будто именно там у нее были глаза. Она фыркнула на меня:
     -- У него живот болит! Проводите его в уборную -- вон, вторая дверь направо...
     И на меня -- смех: и от этого смеха что-то к горлу, и я сейчас закричу или... или...
     Вдруг сзади кто-то схватил меня за локоть. Я обернулся: прозрачные, крылатые уши. Но они были не розовые, как обыкновенно, а пунцовые: кадык на шее ерзал -- вот-вот прорвет тонкий чехол.
     -- Зачем вы здесь? -- спросил он, быстро ввинчиваясь в меня.
     Я так и вцепился в него:
     -- Скорее -- к вам в кабинет... Я должен все -- сейчас же! Это хорошо, что именно вам... Это может быть ужасно, что именно вам, но это хорошо, это хорошо...
     Он тоже знал [ее], и от этого мне было еще мучительней, но, может быть, он тоже вздрогнет, когда услышит, и мы будем убивать уже вдвоем, я не буду один в эту последнюю мою секунду...
     Захлопнулась дверь. Помню: внизу под дверью прицепилась какая-то бумажка и заскребла на полу, когда дверь закрывалась, а потом, как колпаком, накрыло какой-то особенной, безвоздушной тишиной. Если бы он сказал хоть одно слово -- все равно какое -- самое пустяковое слово, я бы все сдвинул сразу. Но он молчал.
     И, весь напрягшись до того, что загудело в ушах, -- я сказал (не глядя):
     -- Мне кажется -- я всегда ее ненавидел, с самого начала. Я боролся... А впрочем -- нет, нет, не верьте мне: я мог и не хотел спастись, я хотел погибнуть, это было мне дороже всего... то есть не погибнуть, а чтобы она... И даже сейчас -- даже сейчас, когда я уже все знаю... Вы знаете, вы знаете, что меня вызывал Благодетель?
     -- Да, знаю.
     -- Но то, что Он сказал мне... Поймите же -- это вот все равно, как если сейчас выдернуть из-под вас пол -- и вы со всем, что вот тут на столе -- с бумагой, чернилами... чернила выплеснутся -- и все в кляксу...
     -- Дальше, дальше! И торопитесь. Там ждут другие.
     И тогда я -- захлебываясь, путаясь -- все, что было, все, что записано здесь. О себе настоящем и о себе лохматом, и то, что она сказала тогда о моих руках -- да, именно с этого все и началось, -- и как я тогда не хотел исполнить свой долг, и как обманывал себя, и как она достала подложные удостоверения, и как я ржавел день ото дня, и коридоры внизу, и как там -- за Стеною...
     Все это -- несуразными комьями, клочьями -- я захлебывался, слов не хватало. Кривые, двояко-изогнутые губы с усмешкой пододвигали ко мне нужные слова -- я благодарно кивал: да, да... И вот (что же это?) -- вот уже говорит за меня он, а я только слушаю: "Да, а потом... Так именно и было, да, да!"
     Я чувствую, как от эфира -- начинает холодеть вот тут, вокруг ворота, и с трудом спрашиваю:
     -- Но как же -- но этого вы ниоткуда не могли...
     У него усмешка -- молча -- все кривее... И затем:
     -- А знаете -- вы хотели кой-что от меня утаить, вот вы перечислили всех, кого заметили там за Стеной, но одного забыли. Вы говорите -- нет? А не помните ли вы, что там мельком, на секунду, -- вы видели там... меня? Да, да: меня.
     Пауза.
     И вдруг -- мне молнийно, до головы, бесстыдно ясно: он -- он тоже их... И весь я, все мои муки, все то, что я, изнемогая, из последних сил принес сюда, как подвиг -- все это только смешно, как древний анекдот об Аврааме и Исааке. Авраам -- весь в холодном поту -- уже замахнулся ножом над своим сыном -- над собою -- вдруг сверху голос: "Не стоит! Я пошутил..."
     Не отрывая глаз от кривеющей все больше усмешки, я уперся руками о край стола, медленно, медленно вместе с креслом отъехал, потом сразу -- себя всего -- схватил в охапку -- и мимо криков, ступеней, ртов -- опрометью.
     Не помню, как я очутился внизу, в одной из общественных уборных при станции подземной дороги. Там, наверху, все гибло, рушилась величайшая и разумнейшая во всей истории цивилизация, а здесь -- по чьей-то иронии -- все оставалось прежним, прекрасным. И подумать: все это -- осуждено, все это зарастет травой, обо всем этом -- будут только "мифы"...
     Я громко застонал. И в тот же момент чувствую -- кто-то ласково поглаживает меня по плечу.
     Это был мой сосед, занимавший сиденье слева. Лоб -- огромная лысая парабола, на лбу желтые неразборчивые строки морщин. И эти строки обо мне.
     -- Я вас понимаю, вполне понимаю, -- сказал он. -- Но все-таки успокойтесь: не надо. Все это вернется, неминуемо вернется. Важно только, чтобы все узнали о моем открытии. Я говорю об этом вам первому: я вычислил, что бесконечности нет!
     Я дико посмотрел на него.
     -- Да, да, говорю вам: бесконечности нет. Если мир бесконечен, то средняя плотность материи в нем должна быть равна нулю. А так как она не нуль -- это мы знаем, -- то, следовательно, Вселенная -- конечна, она сферической формы и квадрат вселенского радиуса, у^2 = средней плотности, умноженной на... Вот мне только и надо -- подсчитать числовой коэффициент, и тогда... Вы понимаете: все конечно, все просто, все -- вычислимо; и тогда мы победим философски, -- понимаете? А вы, уважаемый, мешаете мне закончить вычисление, вы -- кричите...
     Не знаю, чем я больше был потрясен: его открытием или его твердостью в этот апокалипсический час: в руках у него (я увидел это только теперь) была записная книжка и логарифмический циферблат. И я понял: если даже все погибнет, мой долг (перед вами, мои неведомые, любимые) -- оставить свои записки в законченном виде.
     Я попросил у него бумагу -- и здесь я записал эти последние строки...
     Я хотел уже поставить точку -- так, как древние ставили крест над ямами, куда они сваливали мертвых, но вдруг карандаш затрясся и выпал у меня из пальцев...
     -- Слушайте, -- дергал я соседа. -- Да слушайте же, говорю вам! Вы должны -- вы должны мне ответить: а там, где кончается ваша конечная Вселенная? Что там -- дальше?
     Ответить он не успел; сверху -- по ступеням -- топот -- --
    Запись 40-я.
     Конспект:
     ФАКТЫ. КОЛОКОЛ. Я УВЕРЕН.
     День. Ясно. Барометр 760.
     Неужели я, Д-503, написал эти двести двадцать страниц? Неужели я когда-нибудь чувствовал -- или воображал, что чувствую это?
     Почерк -- мой. И дальше -- тот же самый почерк, но -- к счастью, только почерк. Никакого бреда, никаких нелепых метафор, никаких чувств: только факты. Потому что я здоров, я совершенно, абсолютно здоров. Я улыбаюсь -- я не могу не улыбаться: из головы вытащили какую-то занозу, в голове легко, пусто. Точнее: не пусто, но нет ничего постороннего, мешающего улыбаться (улыбка -- есть нормальное состояние нормального человека).
     Факты -- таковы. В тот вечер моего соседа, открывшего конечность Вселенной, и меня, и всех, кто был с нами -- взяли в ближайший аудиториум (нумер аудиториума -- почему-то знакомый: 112). Здесь мы были привязаны к столам и подвергнуты Великой Операции.
     На другой день я, Д-503, явился к Благодетелю и рассказал ему все, что мне было известно о врагах счастья. Почему раньше это могло мне казаться трудным? Непонятно. Единственное объяснение: прежняя моя болезнь (душа).
     Вечером в тот же день -- за одним столом с Ним, с Благодетелем -- я сидел (впервые) в знаменитой Газовой Комнате. Привели ту женщину. В моем присутствии она должна была дать свои показания. Эта женщина упорно молчала и улыбалась. Я заметил, что у ней острые и очень белые зубы и что это красиво.
     Затем ее ввели под Колокол. У нее стало очень белое лицо, а так как глаза у нее темные и большие -- то это было очень красиво. Когда из-под Колокола стали выкачивать воздух -- она откинула голову, полузакрыла глаза, губы стиснуты -- это напомнило мне что-то. Она смотрела на меня, крепко вцепившись в ручки кресла, -- смотрела, пока глаза совсем не закрылись. Тогда ее вытащили, с помощью электродов быстро привели в себя и снова посадили под Колокол. Так повторялось три раза -- и она все-таки не сказала ни слова. Другие, приведенные вместе с этой женщиной, оказались честнее: многие из них стали говорить с первого же раза. Завтра они все взойдут по ступеням Машины Благодетеля.
     Откладывать нельзя -- потому что в западных кварталах -- все еще хаос, рев, трупы, звери и -- к сожалению -- значительное количество нумеров, изменивших разуму.
     Но на поперечном, 40-м проспекте удалось сконструировать временную Стену из высоковольтных волн. И я надеюсь -- мы победим. Больше: я уверен -- мы победим. Потому что разум должен победить.
     1920


1 ] [ 2 ] [ 3 ] [ 4 ] [ 5 ] [ 6 ] [ 7 ] [ 8 ] [ 9 ] [ 10 ] [ 11 ]

/ Полные произведения / Замятин Е.И. / Мы


Смотрите также по произведению "Мы":


2003-2024 Litra.ru = Сочинения + Краткие содержания + Биографии
Created by Litra.RU Team / Контакты

 Яндекс цитирования
Дизайн сайта — aminis