Войти... Регистрация
Поиск Расширенный поиск



Есть что добавить?

Присылай нам свои работы, получай litr`ы и обменивай их на майки, тетради и ручки от Litra.ru!

/ Полные произведения / Тургенев И.С. / Дворянское гнездо

Дворянское гнездо [10/22]

  Скачать полное произведение

    артистка (франц.).}.
     - Пойдите-ка сюда, ma chere {моя дорогая (франц.).}, - раздался голос
    Марьи Дмитриевны.
     Варвара Павловна тотчас, с покорностью ребенка, подошла к ней и присела
    на небольшой табурет у ее ног. Марья Дмитриевна позвала ее для того, чтобы
    оставить, хотя на мгновенье, свою дочь наедине с Паншиным: она все еще
    втайне надеялась, что она опомнится. Кроме того, ей в голову пришла мысль,
    которую ей непременно захотелось тотчас высказать.
     - Знаете ли, - шепнула она Варваре Павловне, - я хочу попытаться
    помирить, вас с вашим мужем; не отвечаю за успех, но попытаюсь. Он меня, вы
    знаете, очень уважает.
     Варвара Павловна медленно подняла глаза на Марью Дмитриевну и красиво
    сложила руки.
     - Вы были бы моей спасительницей, ma tante, - проговорила она печальным
    голосом, - я не знаю, как благодарить вас за все ваши ласки; но я слишком
    виновата перед Федором Иванычем; он простить меня не может.
     - Да разве вы... в самом деле... - начала было с любопытством Марья
    Дмитриевна...
     - Не спрашивайте меня, - перебила ее Варвара Павловна и потупилась. - Я
    была молода, легкомысленна... Впрочем, я не хочу оправдываться.
     - Ну, все-таки, отчего же не попробовать? Не отчаивайтесь, - возразила
    Марья Дмитриевна и хотела потрепать ее по щеке, но взглянула ей в лицо - и
    оробела. "Скромна, скромна, - подумала она, - а уж точно львица".
     - Вы больны? - говорил между тем Паншин Лизе.
     - Да, я нездорова.
     - Я понимаю вас, - промолвил он после довольно продолжительного
    молчания. - Да, я понимаю вас.
     - Как?
     - Я понимаю вас, - повторил значительно Паншин, который просто не знал,
    что сказать.
     Лиза смутилась, а потом подумала: "Пусть!" Паншин принял таинственный
    вид и умолк, с строгостью посматривая в сторону.
     - Однако уже, кажется, одиннадцать часов пробило, - заметила Марья
    Дмитриевна.
     Гости поняли намек и начали прощаться. Варвара Павловна должна была
    обещать, что приедет обедать на следующий день и прквезет Аду; Гедеоновский,
    который чуть было не заснул, сидя в углу, вызвался ее проводить до дому.
    Паншин торжественно раскланялся со всеми, а на крыльце, подсаживая Варвару
    Павловну в карету, пожал ей руку и закричал вслед: "Au revoir!" {"До
    свидания!" (франц.).} Гедеоновский сел с ней рядом; она всю дорогу
    забавлялась тем, что ставила, будто не нарочно, кончик своей ножки на его
    ногу; он конфузился, говорил ей комплименты; она хихикала и делала ему
    глазки, когда свет от уличного фонаря западал в карету. Сыгранный ею самою
    вальс звенел у ней в голове, волновал ее; где бы она ни находилась, стоило
    ей только представить себе огни, бальную залу, быстрое круженье под звуки
    музыки - и душа в ней так и загоралась, глаза странно меркли, улыбка
    блуждала на губах, что-то грациозно-вакхическое разливалось по всему телу.
    Приехавши домой, Варвара Павловна легко выскочила из кареты - только львицы
    умеют так выскакивать, - обернулась к Гедеоновскому и вдруг расхохоталась
    звонким хохотом прямо ему в нос.
     "Любезная особа, - думал статский советник, пробираясь к себе па
    квартиру, где ожидал его слуга со стклянкой оподельдока, - хорошо, что я
    степенный человек... только чему ж она смеялась?"
     Марфа Тимофеевна всю ночь просидела у изголовья Лизы.
    
    XLI
    
     Лаврецкий провел полтора дня в Васильевском и почти все время пробродил
    по окрестностям. Он не мог оставаться долго на одном месте: тоска его
    грызла; он испытывал все терзанья непрестанных, стремительных и бессильных
    порывов. Вспомнил он чувство, охватившее его душу на другой день после
    приезда в деревню; вспомнил свои тогдашние намерения и сильно негодовал на
    себя. Что могло оторвать его от того, что он признал своим долгом,
    единственной задачей своей будущности? Жажда счастья - опять-таки жажда
    счастья!" "Видно, Михалевич прав, - думал он. - Ты захотел вторично изведать
    счастья в жизни, - говорил он сам себе, - ты позабыл, что и то роскошь,
    незаслуженная, милость, когда оно хоть однажды посетит человека. Оно не было
    полно, оно было ложно, скажешь ты; да предъяви же свои права на полное,
    истинное счастье! Оглянись, кто вокруг тебя блаженствует, кто наслаждается?
    Вон мужик едет на косьбу; может быть, он доволен своей судьбою... Что ж?
    захотел ли бы ты поменяться с ним? Вспомни мать свою: как ничтожно малы были
    ее требования, и какова выпала ей доля? Ты, видно, только похвастался перед
    Паншиным, когда сказал ему, что приехал в Россию затем, чтобы пахать землю;
    ты приехал волочиться на старости лет за девочками. Пришла весть о твоей
    свободе, и ты все бросил, все забыл, ты побежал, как мальчик за бабочкой..."
    Образ Лизы беспрестанно представлялся ему посреди его размышлений; он с
    усилием изгонял его, как и другой неотвязный образ, другие,
    невозмутимо-лукавые, красивые и ненавистные черты. Старик Антон заметил, что
    барину не по себе; вздохнувши несколько раз за дверью да несколько раз на
    пороге, он решился подойти к нему, посоветовал ему напиться чего-нибудь
    тепленького. Лаврецкий закричал на него, велел ему выйти, а потом извинился
    перед ним; но Антон от этого еще больше опечалился. Лаврецкий не мог сидеть
    в гостиной: ему так и чудилось, что прадед Андрей презрительно глядит с
    полотна на хилого своего потомка. "Эх ты! мелко плаваешь!" - казалось,
    говорили его набок скрученные губы. "Неужели же, - думал он, - я не слажу с
    собою, поддамся этому... вздору?" (Тяжело раненные на войне всегда называют
    "вздором" свои раны. Не обманывать себя человеку - не жить ему на земле.)
    "Мальчишка я, что ли, в самом деле? Ну да: увидал вблизи, в руках почти
    держал возможность счастия на всю жизнь - оно вдруг исчезло; да ведь и в
    лотерее - повернись колесо еще немного, и бедняк, пожалуй, стал бы богачом.
    Не бывать, так не бывать - и кончено. Возьмусь за дело, стиснув зубы, да и
    велю себе молчать; благо, мне не в первый раз брать себя в руки. И для чего
    я бежал, зачем сижу здесь, забивши, как страус, голову в куст? Страшно беде
    в глаза взглянуть - вздор!" - Антон! - закричал он громко, - прикажи сейчас
    закладывать тарантас. "Да, - подумал он опять, - надо велеть себе молчать,
    надо взять себя в ежовые рукавицы..."
     Такими-то рассуждениями старался помочь Лаврецкий своему горю, но оно
    было велико и сильно; и сама выжившая не столько из ума, сколько изо всякого
    чувства, Апраксея покачала головой и печально проводила его глазами, когда
    он сел в тарантас, чтобы ехать в город. Лошади скакали; он сидел неподвижно
    и прямо, и неподвижно глядел вперед на дорогу.
    
    XLII
    
     Лиза накануне написала Лаврецкому, чтобы он явился к ним вечером; но он
    сперва отправился к себе на квартиру. Он не застал дома ни жены, ни дочери;
    от людей он узнал, что она отправилась с ней к Калитиным. Это известие и
    поразило его и взбесило. "Видно, Варвара Павловна решилась не давать мне
    жить", - подумал он с волнением злобы на сердце. Он начал ходить взад и
    вперед, беспрестанно отталкивая ногами и руками попадавшиеся ему детские
    игрушки, книжки, разные женские принадлежности; он позвал Жюстину и велел ей
    убрать весь этот "хлам". "Oui, monsieur" {"Да, сударь" (франц.).}, - сказала
    она с ужимкой и начала прибирать комнату, грациозно наклоняясь и каждым
    своим движением давая Лаврецкому чувствовать, что она считает его за
    необтесанного медведя. С ненавистью смотрел он на ее истасканное, но все еще
    "пикантное", насмешливое, парижское лицо, на ее белые нарукавнички, шелковый
    фартук и легкий чепчик. Он услал ее, наконец, и после долгих колебаний
    (Варвара Павловна все не возвращалась) решился отправиться к Калягиным, - не
    к Марье Дмитриевне (он бы ни за что не вошел в ее гостиную, в ту гостиную,
    где находилась его жена), но к Марфе Тимофеевне; он вспомнил, что задняя
    лестница с девичьего крыльца вела прямо к ней. Лаврецкий так и сделал.
    Случай помог ему: он на дворе встретил Шурочку; она провела его к Марфе
    Тимофеевне. Он застал ее, против ее обыкновения, одну; она сидела в уголку,
    простоволосая, сгорбленная, с скрещенными на груди руками. Увидев
    Лаврецкого, старушка очень всполошилась, проворно встала и начала ходить
    туда и сюда по комнате, как будто отыскивая свой чепец.
     - А, вот ты, вот, - заговорила она, избегая его взора и суетясь, - ну,
    здравствуй. Ну, что ж? Что же делать? Где ты был вчера? Ну, она приехала, ну
    да. Ну, надо уж так... как-нибудь.
     Лаврецкий опустился на стул.
     - Ну, садись, садись, - продолжала старушка. - Ты прямо наверх прошел?
    Ну да, разумеется. Что ж? ты на меня пришел посмотреть? Спасибо.
     Старушка помолчала; Лаврецкий не знал, что сказать ей; но она его
    понимала.
     - Лиза... да, Лиза сейчас здесь была, - продолжала Марфа Тимофеевна,
    завязывая и развязывая шнурки своего ридикюля. - Она не совсем здорова.
    Шурочка, где ты? Поди сюда, мать моя, что это ты посидеть не можешь? И у
    меня голова болит. Должно быть, от эфтого от пенья да от музыки.
     - От какого пенья, тетушка?
     - Да как же; тут уж эти как, бишь, они по-вашему, дуэты пошли. И все
    по-итальянски: _чи-чи_ да _ча-ча_, настоящие сороки. Начнут ноты выводить,
    просто так за душу и тянут. Паншин этот да вот твоя. И как это все скоро
    уладилось: уж точно по-родственному, без церемоний. А впрочем, и то сказать:
    собака - и та пристанища ищет, не пропадать же, благо люди не гонят.
     - Все-таки, признаюсь, я этого не ожидал, - возразил Лаврецкий, - тут
    смелость нужна была большая.
     - Нет, душа моя, это не смелость, это расчет. Да господь с ней! Ты ее,
    говорят, в Лаврики посылаешь, правда?
     - Да, я предоставляю это именье Варваре Павловне.
     - Денег спрашивала?
     - Пока еще нет.
     - Ну, это не затянется. А я тебя только теперь разглядела. Здоров ты?
     - Здоров.
     - Шурочка, - воскликнула вдруг Марфа Тимофеевна, - поди-ка скажи
    Лизавете Михайловне - то есть, нет, спроси у ней... ведь она внизу?
     - Внизу-с.
     - Ну да; так спроси у ней: куда, мол, она мою книжку дела? Она уж
    знает.
     - Слушаю-с.
     Старушка опять засуетилась, начала раскрывать ящики в комоде. Лаврецкий
    сидел неподвижно на своем стуле.
     Вдруг послышались легкие шаги по лестнице - и вошла Лиза.
     Лаврецкий встал и поклонился; Лиза остановилась у двери.
     - Лиза, Лизочка, - хлопотливо заговорила Марфа Тимофеевна, - куда ты
    мою книжку, книжку куда положила?
     - Какую книжку, тетенька?
     - Да книжку, боже мой! Я тебя, впрочем, не звала... Ну, все равно. Что
    вы там внизу делаете? Вот и Федор Иваныч приехал. Что твоя голова?
     - Ничего.
     - Ты все говоришь: ничего. Что у вас там внизу, опять музыка?
     - Нет - в карты играют.
     - Да, ведь она на все руки. Шурочка, я вижу, тебе по саду бегать
    хочется. Ступай.
     - Да нет, Марфа Тимофеевна...
     - Не рассуждай, пожалуйста, ступай. Настасья Карповна в сад пошла одна:
    ты с ней побудь. Уважь старуху. - Шурочка вышла. - Да где ж это мой чепец?
    Куда это он делся, право?
     - Позвольте, я поищу, - промолвила Лиза.
     - Сиди, сиди; у меня самой ноги еще не отвалились. Должно быть, он у
    меня там в спальне.
     И, бросив исподлобья взор на Лаврецкого, Марфа Тимофеевна удалилась.
    Она оставила было дверь отворенной, до вдруг вернулась к ней и заперла ее.
     Лиза прислонилась к спинке кресла и тихо занесла себе руки на лицо;
    Лаврецкий остался, где был.
     - Вот как мы должны были увидеться, - проговорил он наконец.
     Лиза приняла руки от лица.
     - Да, - сказала она глухо, - мы скоро были наказаны.
     - Наказаны, - проговорил Лаврецкий. - За что же вы-то наказаны?
     Лиза подняла на него свои глаза. Ни горя, ни тревоги они не выражали;
    они казались меньше и тусклей. Лицо ее было бледно; слегка раскрытые губы
    тоже побледнели.
     Сердце в Лаврецком дрогнуло от жалости и любви.
     - Вы мне написали: все кончено, - прошептал он, - да, все кончено -
    прежде чем началось.
     - Это все надо забыть, - проговорила Лиза, - я рада, что вы пришли; я
    хотела вам написать, но этак лучше. Только надо скорее пользоваться этими
    минутами. Нам обоим остается исполнить наш долг. Вы, Федор Иваныч, должны
    примириться с вашей женой.
     - Лиза!
     - Я вас прошу об этом; этим одним можно загладить... все, что было. Вы
    подумаете - и не откажете мне.
     - Лиза, ради бога, вы требуете невозможного. Я готов сделать все, что
    вы прикажете; но теперь примириться с нею!.. Я согласен на все, я все забыл;
    но не могу же я заставить свое сердце... Помилуйте, это жестоко!
     - Я не требую от вас... того, что вы говорите; не живите с ней, если вы
    не можете; но примиритесь, - возразила Лиза и снова занесла руку на глаза. -
    Вспомните вашу дочку; сделайте это для меня.
     - Хорошо, - проговорил сквозь зубы Лаврецкий, - это я сделаю, положим;
    этим я исполню свой долг. Ну, а вы - в чем же ваш долг состоит?
     - Про это я знаю. Лаврецкий вдруг встрепенулся.
     - Уж не собираетесь ли вы выйти за Паншина? - спросил он.
     Лиза чуть заметно улыбнулась.
     - О нет! - промолвила она.
     - Ах, Лиза, Лиза! - воскликнул Лаврецкий, - как бы мы могли быть
    счастливы! Лиза опять взглянула на него.
     - Теперь вы сами видите, Федор Иваныч, что счастье зависит не от нас, а
    от бога.
     - Да, потому что вы...
     Дверь из соседней комнаты быстро растворилась, и Марфа Тимофеевна вошла
    с чепцом в руке.
     - Насилу нашла, - сказала она, становясь между Лаврециим и Лизой, -
    Сама его заложила. Вот что значит старость-то, беда! А впрочем, и молодость
    не лучше. Что, ты сам с женой в Лаврики поедешь? - прибавила она, оборотясь
    к Федору Иванычу.
     - С нею в Лаврики? я? Не знаю, - промолвил он, погодя немного.
     - Ты вниз не сойдешь?
     - Сегодня - нет.
     - Ну, хорошо, как знаешь; а тебе, Лиза, я думаю, надо бы вниз пойти.
    Ах, батюшки светы, я и забыла снегирю корму насыпать. Да вот постойте, я
    сейчас...
     И Марфа Тимофеевна выбежала, не надев чепца.
     Лаврецкий быстро подошел к Лизе.
     - Лиза, - начал он умоляющим голосом, - мы расстаемся навсегда, сердце
    мое разрывается, - дайте мне вашу руку на прощание.
     Лиза подняла голову. Ее усталый, почти погасший взор остановился на
    нем...
     - Нет, - промолвила она и отвела назад уже протянутую руку, - нет,
    Лаврецкий (она в первый раз так его называла), не дам я вам моей руки. К
    чему? Отойдите, прошу вас. Вы знаете, я вас люблю... да, я люблю вас, -
    прибавила она с усилием, - но нет... нет.
     И она поднесла платок к своим губам.
     - Дайте мне по крайней мере этот платок.
     Дверь скрыпнула... Платок скользнул по коленям Лизы. Лаврецкий
    подхватил его, прежде чем он успел упасть на пол, быстро сунул его в боковой
    карман и, обернувшись, встретился глазами с Марфой Тимофеевной.
     - Лизочка, мне кажется, тебя мать зовет, - промолвила старушка.
     Лиза тотчас встала и ушла.
     Марфа Тимофеевна опять села в свой уголок. Лаврецкий начал прощаться с
    нею.
     - Федя, - сказала она вдруг.
     - Что, тетушка?
     - Ты честный человек?
     - Как?
     - Я спрашиваю тебя: честный ли ты человек?
     - Надеюсь, да.
     - Гм. А дай мне честное слово, что ты честный человек.
     - Извольте. Но к чему это?
     - Уж я знаю, к чему. Да и ты, мой кормилец, коли подумаешь хорошенько,
    ведь ты не глуп, сам поймешь, к чему я это у тебя спрашиваю. А теперь
    прощай, батюшка. Спасибо, что навестил; а слово сказанное помни, Федя, да
    поцелуй меня. Ох, душа моя, тяжело тебе, знаю; да ведь и всем не легко. Уж
    на что я, бывало, завидовала мухам: вот, думала я, кому хорошо на свете
    пожить; да услыхала раз ночью, как муха у паука в лапках ноет, - нет, думаю,
    и на них есть гроза. Что делать, Федя; а слово свое все-таки помни. Ступай.
     Лаврецкий вышел с заднего крыльца и уже приближался к воротам... Его
    нагнал лакей.
     - Марья Дмитриевна приказали просить вас к ней пожаловать, - доложил он
    Лаврецкому.
     - Скажи, братец, что я не могу теперь... - начал было Федор Иваныч.
     - Приказали очинно просить, - продолжал лакей, - приказали сказать, что
    они одни.
     - А разве гости уехали? - спросил Лаврецкий.
     - Точно так-с, - возразил лакей и осклабился. Лаврецкий пожал плечами и
    отправился вслед за ним.
    
    XLIII
    
     Марья Дмитриевна сидела одна у себя в кабинете на вольтеровском кресле
    и нюхала одеколон; стакан воды с флер-д'оранжем стоял возле нее на столике.
    Она волновалась и как будто трусила.
     Лаврецкий вошел.
     - Вы желали меня видеть, - сказал он, холодно кланяясь.
     - Да, - возразила Марья Дмитриевна и отпила немного воды. - Я узнала,
    что вы прошли прямо к тетушке; я приказала вас просить к себе: мне нужно
    переговорить с вами. Садитесь, пожалуйста. - Марья Дмитриевна перевела
    дыхание. - Вы знаете, - продолжала она, - ваша жена приехала.
     - Это мне известно, - промолвил Лаврецкий.
     - Ну да, то есть я хотела сказать: она ко мне приехала, и я приняла ее;
    вот о чем я хочу теперь объясниться с вами, Федор Иваныч. Я, слава богу,
    заслужила, могу сказать, всеобщее уважение и ничего неприличного ни за что
    на свете не сделаю. Хоть я и предвидела, что это будет вам неприятно, однако
    я не решилась отказать ей, Федор Иваныч; она мне родственница - по вас:
    войдите в мое положение, какое же я имела право отказать ей от дома, -
    согласитесь?
     - Вы напрасно волнуетесь, Марья Дмитриевна, - возразил Лаврецкий, - вы
    очень хорошо сделали; я нисколько не сержусь. Я вовсе не намерен лиша Ввару Павловну возможности видеть своих знакомых; сегодня я не вошел к вам только потому, что не хотел встретиться с нею, - вот и все.
     - Ах, как мне приятно слышать это от вас, Федор Иваныч, - воскликнула
    Марья Дмитриевна, - впрочем, я всегда этого ожидала от ваших благородных
    чувств. А что я волнуюсь - это не удивительно: я женщина и мать. А ваша
    супруга... конечно, я не могу судить вас с нею - это я ей самой сказала; но
    она такая любезная дама, что, кроме удовольствия, ничего доставить не может.
     Лаврецкий усмехнулся и поиграл шляпой.
     - И вот что я хотела вам еще сказать, Федор Иваныч, - продолжала Марья
    Дмитриевна, слегка подвигаясь к нему, - если б вы видели, как она скромно
    себя держит, как почтительна! Право, это даже трогательно. А если б вы
    слышали, как она о вас отзывается! Я, говорит, перед ним кругом виновата; я,
    говорит, не умела ценить его, говорит; это, говорит, ангел, а не человек.
    Право, так и говорит: ангел. Раскаяние у ней такое... Я, ей-богу, и не
    видывала такого раскаяния!
     - А что, Марья Дмитриевна, - промолвил Лаврецкий, - позвольте
    полюбопытствовать: говорят, Варвара Павловна у вас пела; во время своего
    раскаяния она пела - или как?..
     - Ах, как вам не стыдно так говорить! Она пела и играла для того
    только, чтобы сделать мне угодное, потому что я настоятельно ее просила об
    этом, почти приказывала ей. Я вижу, что ей тяжело, так тяжело; думаю, чем бы
    ее развлечь, - да и слышала-то я, что талант у ней такой прекрасный!
    Помилуйте, Федор Иваныч, она совсем уничтожена, спросите хоть Сергея
    Петровича; убитая женщина, tout-a-fait {совершенно (франц.).}, что вы это?
     Лаврецкий только плечами пожал.
     - А потом, что это у вас за ангелочек эта Адочка, что за прелесть! Как
    она мила, какая умненькая; по-французски как говорит; и по-русски понимает -
    меня тетенькой назвала. И знаете ли, этак чтобы дичиться, как все почти дети
    в ее годы дичатся, - совсем этого нет. На вас так похожа, Федор Иваныч, что
    ужас. Глаза, брови... ну, вы, как есть - вы. Я маленьких таких детей не
    очень люблю, признаться; но в вашу дочку просто влюбилась.
     - Марья Дмитриевна, - произнес вдруг Лаврецкий, - позвольте вас
    спросить, для чего вы это все мне говорить изволите?
     - Для чего? - Марья Дмитриевна опять понюхала одеколон и отпила воды. -
    А для того, Федор Иваныч, я это говорю, что... ведь я вам родственница, я
    принимаю в вас самое близкое участие... я знаю, сердце у вас добрейшее.
    Послушайте, mon cousin, я все-таки женщина опытная и не буду говорить на
    ветер! простите, простите вашу жену, - Глаза Марьи Дмитриевны вдруг
    наполнились слезами. - Подумайте: молодость, неопытность... ну, может быть,
    дурной пример: не было такой матери, которая наставила бы ее на путь.
    Простите ее, Федор Иваныч, она довольно была наказана.
     Слезы закапали по щекам Марьи Дмитриевны; она не утирала их: она любила
    плакать. Лаврецкий сидел как на угольях. "Боже мой, - думал он, - что же это
    за пытка, что за день мне выдался сегодня!"
     - Вы не отвечаете, - заговорила снова Марья Дмитриевна, - как я должна
    вас понять? Неужели вы можете быть так жестоки? Нет, я этому верить не хочу.
    Я чувствую, что мои слова вас убедили. Федор Иваныч, бог вас наградит за
    вашу доброту, а вы примите теперь из рук моих вашу жену...
     Лаврецкий невольно поднялся со стула; Марья Дмитриевна тоже встала и,
    проворно зайдя за ширмы, вывела оттуда Варвару Павловну. Бледная, полуживая,
    с опущенными глазами, она, казалось, отреклась от воякой собственной мысли,
    от всякой воли - отдалась вся в руки Марьи Дмитриевны.
     Лаврецкий отступил шаг назад.
     - Вы были здесь! - воскликнул он.
     - Не вините ее, - поспешно проговорила Марья Дмитриевна, - она ни за
    что не хотела остаться, но я приказала ей остаться, я посадила ее за ширмы.
    Она уверяла меня, что это еще больше вас рассердит; я и слушать ее не стала;
    я лучше ее вас знаю. Примите же из рук моих вашу жену; идите, Варя, не
    бойтесь, припадите к вашему мужу (она дернула ее за руку) - и мое
    благословение...
     - Постойте, Марья Дмитриевна, - перебил ее Лаврецкий глухим, но
    потрясающим голосом. - Вы, вероятно, любите чувствительные сцены (Лаврецкий
    не ошибался: Марья Дмитриевна еще с института сохранила страсть к некоторой
    театральности); они вас забавляют; но другим от них плохо приходится.
    Впрочем, я с вами говорить не буду: в _этой_ сцене не вы главное действующее
    лицо. Что _вы_ хотите от меня, сударыня? - прибавил он, обращаясь к жене. -
    Не сделал ли я для вас, что мог? Не возражайте мне, что не вы затеяли это
    свидание; я вам не поверю, - и вы знаете, что я вам верить не могу. Что же
    вы хотите? Вы умны, - вы ничего не делаете без цели. Вы должны понять, что
    жить с вами, как я жил прежде, я не в состоянии; не оттого, что я на вас
    сержусь, а оттого, что я стал другим человеком. Я сказал вам это на второй
    же день вашего возвращения, и вы сами, в это мгновенье, в душе со мной
    согласны. Но вы желаете восстановить себя в общем мнении; вам мало жить у
    меня в доме, вы желаете жить со мной под одной кровлей - не правда ли?
     - Я желаю, чтобы вы меня простили, - проговорила Варвара Павловна, не
    поднимая глаз.
     - Она желает, чтобы вы ее простили, - повторила Марья Дмитриевна.
     - И не для себя, для Ады, - шепнула Варвара Павловна.
     - Не для нее, для вашей Ады, - повторила Марья Дмитриевна.
     - Прекрасно. Вы этого хотите? - произнес с усилием Лаврецкий. -
    Извольте, я и на это согласен.
     Варвара Павловна бросила на него быстрый взор, а Марья Дмитриевна
    воскликнула: "Ну, слава богу!" - и опять потянула Варвару Павловну за руку.
    - Примите же теперь от меня...
     - Постойте, говорю вам, - перебил ее Лаврецкий. - Я соглашаюсь жить с
    вами, Варвара Павловна, - продолжал он, - то есть я вас привезу в Лаврики и
    проживу с вами, сколько сил хватит, а потом уеду - и буду наезжать. Вы
    видите, я вас обманывать не хочу, но не требуйте больше ничего. Вы бы сами
    рассмеялись, если бы я исполнил желание почтенной нашей родственницы и
    прижал бы вас к своему сердцу, стал бы уверять вас, что... что прошедшего не
    было, что срубленное дерево опять зацветет. Но я вижу: надо покориться. Вы
    это слово не так поймете... это все равно. Повторяю... я буду жить с вами...
    или нет, я этого обещать не могу... Я сойдусь с вами, буду вас снова считать
    моей женой...
     - Дайте же ей по крайней мере на том руку, - промолвила Марья
    Дмитриевна, у которой давно высохли слезы.
     - Я до сих пор не обманывал Варвару Павловну, - возразил Лаврецкий, -
    она мне поверит и так. Я ее отвезу в Лаврнки - и помните, Варвара Павловна:
    уговор наш будет считаться нарушенным, как только вы выедете оттуда. А
    теперь позвольте мне удалиться.
     Он поклонился обеим дамам и торопливо вышел вон.
     - Вы не берете ее с собою, - крикнула ему вслед Марья Дмитриевна...
     - Оставьте его, - шепнула ей Варвара Павловна и тотчас же обняла ее,
    начала ее благодарить, целовать у ней руки, называть ее своей
    спасительницей.
     Марья Дмитриевна снисходительно принимала ее ласки; но в душе она не
    была довольна ни Лаврецким, ни Варварой Павловной, ни всей подготовленной ею
    сценой. Чувствительности вышло мало; Варвара Павловна, по ее мнению, должна
    была броситься к ногам мужа.
     - Как это вы меня не поняли, - толковала она, - ведь я вам сказала:
    припадите.
     - Этак лучше, милая тетушка; не беспокойтесь - все прекрасно, -
    твердила Варвара Павловна.
     - Ну, да ведь и он - холодный, как лед, - заметила Марья Дмитриевна. -
    Положим, вы не плакали, да ведь я перед ним разливалась. В Лавриках запереть
    вас хочет. Что ж, и во мне вам нельзя будет ездить? Все мужчины
    бесчувственны, - сказала она в заключение и значительно покачала головой.
     - Зато женщины умеют ценить доброту и великодушие, - промолвила Варвара
    Павловна и, тихонько опустившись на колени перед Марьей Дмитриевной, обвила
    ее полный стан руками и прижалась к ней лицом. Лицо это втихомолку
    улыбалось, а у Марьи Дмитриевны опять закапали слезы.
     А Лаврецкий отправился к себе, заперся в комнатке своего камердинера,
    бросился на диван и пролежал так до утра.
    
    XLIV
    
     На следующий день было воскресенье. Колокольный звон к ранней обедне не
    разбудил Лаврецкого - он не смыкал глаз всю ночь, - но напомнил ему другое
    воскресенье, когда он, по желанию Лизы, ходил в церковь. Он поспешно встал;
    какой-то тайный голос говорил ему, что он и сегодня увидит ее там же. Он без
    шума вышел из дома, велел сказать Варваре Павловне, которая еще спала, что
    он вернется к обеду, и большими шагами направился туда, куда звал его
    однообразно-печальный звон. Он пришел рано: почти никого еще не было в
    церкви; дьячок на клиросе читал часы; изредка прерываемый кашлем, голос его
    мерно гудел, то упадая, то вздуваясь. Лаврецкий поместился недалеко от
    входа. Богомольцы приходили поодиночке, останавливались, крестились,
    кланялись на все стороны; шаги их звенели в пустоте и тишине, явственно
    отзываясь под сводами. Дряхлая старушонка в ветхом капоте с капюшоном стояла
    на коленях подле Лаврецкого и прилежно молилась; ее беззубое, желтое,
    сморщенное лицо выражало напряженное умиление; красные глаза неотвратимо
    глядели вверх, на образа иконостаса; костлявая рука беспрестанно выходила из
    капота и медленно и крепко клала большой широкий крест. Мужик с густой
    бородой и угрюмым лицом, взъерошенный и измятый, вошел в церковь, разом стал
    на оба колена и тотчас же принялся поспешно креститься, закидывая назад и
    встряхивая голову после каждого поклона. Такое горькое горе сказывалось в
    его лице, во всех его движениях, что Лаврецкий решился подойти к нему и
    спросить его, что с ним. Мужик пугливо и сурово отшатнулся, посмотрел на
    него... "Сын помер", - произнес он скороговоркой и снова принялся класть
    поклоны... "Что для них может заменить утешения церкви?" - подумал Лаврецкий
    и сам попытался молиться; но сердце его отяжелело, ожесточилось, и мысли
    были далеко. Он все ждал Лизы - но Лиза не приходила. Церковь стала
    наполняться народом; ее все не было. Обедня началась, дьякон уже прочитал
    евангелие, зазвонили к достойной; Лаврецкий подвинулся немного вперед - и
    вдруг увидел Лизу. Она пришла раньше его, но он ее не заметил; прижавшись в
    промежуточек между стеной и клиросом, она не оглядывалась не шевелилась.
    Лаврецкий не свел с нее глаз до самого конца обедни: он прощался с нею.
    Народ стал расходиться, а она все стояла; казалось, она ожидала ухода
    Лаврецкого. Наконец она перекрестилась в последний раз и пошла, не
    оборачиваясь: с ней была одна горничная. Лаврецкий вышел вслед за ней из
    церкви и догнал ее на улице; она шла очень скоро, наклонив голову и спустив
    вуаль на лицо.
     - Здравствуйте, Лизавета Михайловна, - сказал он громко, с
    насильственной развязностью, - можно вас проводить?
     Она ничего не сказала; он отправился с ней рядом.
     - Довольны вы мной? - спросил он ее, понизив голос. - Вы слышали, что
    вчера произошло?
     - Да, да, - проговорила она шепотом, - это хорошо.
     И она пошла еще быстрей.
     - Вы довольны?
     Лиза только головой кивнула.
     - Федор Иваныч, - начала она спокойным, но слабым голосом, - я хотела
    вас просить: не ходите больше к нам, уезжайте поскорей; мы можем после
    увидеться - когда-нибудь, через год. А теперь сделайте это для меня;
    исполните мою просьбу, ради бога.
     - Я вам во всем готов повиноваться, Лизавета Михайловна; но неужели мы
    так должны расстаться: неужели вы мне не скажете ни одного слова?..
     - Федор Иваныч, вот вы теперь идете возле меня... А уж вы так далеко,
    далеко от меня. И не вы одни, а...
     - Договаривайте, прошу вас! - воскликнул Лаврецкий, - что вы хотите
    сказать?
     - Вы услышите, может быть... но что бы ни было, забудьте... нет, не
    забывайте меня, помните обо мне.
     - Мне вас забыть...
     - Довольно, прощайте. Не идите за мной.
     - Лиза, - начал было Лаврецкий...
     - Прощайте, прощайте! - повторила она, еще ниже опустила вуаль и почти
    бегом пустилась вперед.


1 ] [ 2 ] [ 3 ] [ 4 ] [ 5 ] [ 6 ] [ 7 ] [ 8 ] [ 9 ] [ 10 ] [ 11 ] [ 12 ] [ 13 ] [ 14 ] [ 15 ] [ 16 ] [ 17 ] [ 18 ] [ 19 ] [ 20 ] [ 21 ] [ 22 ]

/ Полные произведения / Тургенев И.С. / Дворянское гнездо


Смотрите также по произведению "Дворянское гнездо":


2003-2024 Litra.ru = Сочинения + Краткие содержания + Биографии
Created by Litra.RU Team / Контакты

 Яндекс цитирования
Дизайн сайта — aminis