• Сочинения
  
• Краткие содержания
  
• Полные произведения
  
• Характеристики
  
• Биографии
  
• Критика
  
• ГДЗ
  

/ Полные произведения / Задорнов Н.П. / Амур-батюшка

Амур-батюшка [35/47]

Скачать полное произведение

    * * *
     – Что, Алеша, невеселый? – встретив Айдамбо, спросили бабы.
     – Иван обещал девку отдать, – отвечал молодой гольд, – а не знаю, отдаст ли.
     – Он всем так отвечает, – молвила Наталья.
     – Уж мы заступались за тебя, – ласково добавила Таня.
     Айдамбо нравился бабам.
     – Вот уж красавец! Черненький! Сама бы влюбилась, – смеясь, говорила Наталья.
     – Страдает!
     Бабы обступили Ивана на берегу.
     – Почему Алешке жениться не дозволяешь? – спросила Наталья. – Дайте-ка мне хворостину, сама не нагнусь, – попросила она.
     – Бабы, мне сегодня не до смеху… У меня сегодня печаль.
     – Вот за это тебе еще, что не до смеху! За печаль! Знаем твои печали!..
     – С горя да с печали сравнялась шея с плечами!
     – Бабоньки, хватайте палки! – воскликнула Татьяна.
     – Бейте его!..
     Видя, что бабы не шутят, Иван хотел бежать, но в него вцепились и не пускали.
     – Егор девку отбил, а ты срамишься, за старика ее хочешь выдать.
     Мужики смеялись, глядя, в какой оборот попал Иван.
     – Так тебе и надо!
     – Эй, бабы! – закричал Силин. – Шут с ним! Он же злопамятный.
     – Убьем тебя! – кричала Бердышову Арина.
     – Паря, беда! Пьяные бабы страшней мужиков! – сказал Бердышов. – А ты почему думаешь, что я злопамятный? – спросил он Тимоху.
     Илья с Дуняшей рассаживались в разные лодки. Они прощались на берегу, когда появился Иван с веслами.
     Илья посмотрел на Бердышова с видом превосходства и ухмыльнулся.
     – Что скалишься? Смотри старайся, а то отобью…
     – Эй, Иван, – толкнул его в бок Егор, – хватит с девками баловать! Поедем.
     Егор оттолкнулся от косы.
     – Пошел! – крикнул Силин.
     – Ну-ка, давай! – воскликнул Бердышов.
     Гулко забили весла по воде. Лодки пронеслись через озеро, и, когда гребцы подняли весла, длинная вереница лодок, бесшумно скользя, вошла в протоку.
     Толпа богомольцев, дома и палатки – все скрылось, и только зеленые маковки церкви и звонницы виднелись над чащей.
     Навстречу лодкам открывались громадные, по-осеннему бледные воды Амура.
     – Весной вода в речке красная, – говорил Кузнецов, цепко держа весла жилистыми руками, – а осенью густая, грести тяжело, пароходу и лодке идти трудно.
     – Я в Амуре горную воду сразу узнаю, – отозвался с соседней лодки Иван. – Горная вода – черная, а сейчас идет коренная.
     Поодаль от берега стояли пароход и баржа. Лоцман готовился к отвалу. Тамбовцы сговорились с ним плыть вниз на барже и полезли из лодок на ее борта.
     Буксирный пароход пыхтел, разворачивался. Матрос на корме готовился кинуть конец.
     Илья увидел, как Дуня полезла на баржу и как ее там обступили солдаты. Он забеспокоился.
     – Кидайся в воду, – посоветовала Таня.
     Пароход взял баржу на буксир, и тяжелое судно тронулось.
     – Завтра будут дома, – сказал Иван.
     – А у тебя рука тяжелая, – заметил ему Тимоха Силин.
     – Откуда знаешь?
     – Ты пьяный меня вчера ударил.
     Дуня долго махала с борта белым платком. Илья приехал домой, сел на ту скамейку, на которой Дуня обещала ему за Дельдику глаза выцарапать, и сердце его защемило. Он долго смотрел вслед уходящей барже.
     Ночью ударил мороз. Красные и желтые пятна на сопках тускнели, лес редел, выступали синие зубчатые гребни сопок, похожие на комья руды с прожелтью, со ржавчиной. Только на Додьге, в теплом ущелье, ярко краснели клены, а нежно-желтые осины, казалось, подвинулись из лесу поближе к людям.
     Погода переменилась. Полили дожди. По ночам шел снег.
     Пурга, мороз, лед на лужах радовали Илюшку. Он ждал зимы, как бы торопил ее. Сопки уже побелели, река стала похожа на огромную черную отмель, мелкие волны цвета зыбучих мокрых песков лениво и слабо ползли к берегу.
     – Вот когда вода тяжелая! – оказал дед.
     Посредине Амура выступила заваленная снегом, белая, тонкая, очень длинная коса, поделившая поверхность черной воды на два озера. Белые сопки, казалось, выросли за рекой. Мимо прошел пароход с сугробами на палубах и пристал где-то за рекой между сопок.
     В Уральском часто говорили теперь про церковь. В эти дни забылись проделки Гао и торгашество в храме, корысть и назойливость попа, драки, охота на гусей, пьянство. Помнилось торжество, общая радость, слезы волнения, просветленные лица, толпа в белых платках и светлых платьях. В сырой, конопаченной мохом церкви крестьяне чувствовали себя заодно со всем народом и своей родней, оставшейся на старых местах, и терпеливо выстаивали такие же непонятные, но торжественные службы.
     Когда с озера сквозь белый вихрь, крутившийся над черной рекой, доносились звуки колокола, чувство торжества вновь овладевало душой крестьян. Хотелось бы им чего-то поясней, попонятней поповых проповедей – новая жизнь многое открыла людям, пришедшим на Амур. Но пока что, кроме попа и колокола, у них ничего не было.
     Колокол звонил и в пургу, и в туман, и в осенний холод, напоминая людям о старых местах, с которых пришли они сквозь великую Сибирь на берега Амура.
     Пришел пароход. Опять Ивану привезли товары. Сгружали ящики, тюки, мешки. А из Иванова амбара часть товаров опять носили на берег, грузили на этот же пароход. Савоська уезжал в низовья. Он должен был сгрузить все на устье Амгуни, где его ждал доверенный Ивана, его дальний родственник, старик Бердышов с поисковыми рабочими. Савоська должен был провести всю партию туда, где Иван на водоразделе между Горюном и Амгунью занял участок, с тем чтобы начинать разработки.
    * * *
     А за рекой, на сопках, загудели провода. В маленьком стойбище Экки заканчивали постройку телеграфного станка. [64] С последним пароходом туда прибыл молодой чиновник с женой и ребенком. Чиновник нанял одного из гольдов сторожить станок и топить печь. Туда же назначены были два солдата, которые должны были в случае обрыва проводов ходить по линии, искать повреждение.
     Одним из этих солдат был Андрей Сукнов. Он и прежде работал на проводке телеграфных линий, а теперь выпросился у полковника служить на станке.
     По свежевыпавшему снегу бродил он на лыжах с сопки на сопку. Внизу, за Амуром, среди лесов вились дымки. Белела вырубленная релка, как маленькое пятнышко.
     По черному Амуру плыли льдины, похожие на стынущее сало. На одной из них с края на край испуганно бегала крохотная рыжая коза.
     Провода гудели все сильней, хотя в воздухе стояла тишина. Где-то далеко-далеко начиналась буря.
     ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВТОРАЯ
     Синдан жил у Гао.
     – Общество торговцев должно мне помочь, – говорил он. – Кто я теперь? Разоренный изгнанник.
     Гао кормил Синдана и поил ханшином, но Синдан замечал: ему уже не выказывали былого уважения.
     Одежда его обтрепалась, штаны и куртка лоснились. Живя у Гао, он временами забывал свою ненависть к Ивану, который хотя и разорил его, но был далеко. Синдан злился на своего хозяина.
     «Почему он невежлив со мной? Он стал пренебрегать мною, тяготиться. Уж не такой я тут почетный гость, как бывало. И чем дальше, тем хуже».
     Синдан был грубый и жестокий человек. Он привык теснить, терзать людей и вскоре возненавидел Гао, потому что жил с ним и не смел тиранить его.
     Несколько лет Синдан был властным и богатым. Он и сейчас не верил, что нельзя восстановить былого могущества, хотя он и гол и разорен, товары его потоплены, а лавка сожжена. Синдан привык верить, что торговцы всесильны.
     «Если они захотят, все будет мне возвращено. Я опять стану хозяином речки. Тогда уж отомщу не только тунгусам, но и самого Юкану закопаю живым в землю. Гао пожалеет, что пренебрегал мной. Почему он не хочет помочь мне? Семья Гао так богата и влиятельна, что может всего достигнуть. Стоит только поехать на Горюн, припугнуть дикарей, дать взятку русскому начальству. О-е-ха! Если бы мне власть, я бы показал! Нет напрасно я щадил дикарей. Это они меня подвели, знал бы раньше, я бы с них три шкуры содрал. Но почему Гао не хочет мне помочь?»
     Синдан ждал съезда торговцев. По осени они обычно съезжались к Гао для азартной игры.
     «Напрасно выбрали старшиной Гао. Надо избрать Чензу. Ченза – смельчак. Его брат Ян Суй также мог стать председателем. Он помнит зло. Иван стрелял дробью по его собакам. Он долго будет помнить зло, всю жизнь. Кто будет судить Ивана? Неужели Гао допустит, чтобы Бердышов остался безнаказанным?»
     Синдан содрогался от ярости и, стараясь не глядеть на хозяина, тучный, все еще могучий, ссутулившись, выходил из фанзы и долго смотрел на реку.
     Близок ледоход, а он все сидит и ждет чего-то… Ехать в Сан-Син? Но с тех пор как убили Дыгена, Синдан опасается ехать на родину. Дыгена застрелили на его речке.
     Синдан приходил и ложился в углу фанзы на грязные лохмотья.
     – Иди кушать, – звал хозяин.
     Синдан молчал.
     «Гао ездил к русским, был в церкви, – думал Синдан. – Хочет перед русскими выслужиться. Дает им деньги. Понимаю, зачем он это делает. Это может быть полезно всему обществу. Но мое дело разве этому помешает? Дать русскому начальству богатую взятку, заплатить попам и чиновникам – и все сразу решится. Правда, нужно много денег. Для этого надо собрать их. Председатель должен позаботиться и об этом. А я пойду снова на Горюн и за два года выбью из гольдов такой капитал, что хватит дать взятку всем начальникам и раздать все долги».
     Завыли ветры, волны заходили по реке. По утрам лужи затягивал ледок.
     В Бельго приехали братья Чензы – Ян Гуэй и Ян Суй. С низовьев явился торговец Чжин, а с озера Болен – долговязый, сутулый У.
     Все сочувствовали Синдану, но никто не говорил прямо, что надо отобрать Горюн у Бердышова. Только молодой Ян кричал, что следует убить Ивана.
     Хвастовство брата Чензы не нравилось Гао. Ему надоели призывы к убийству. Он чувствовал разницу между собой и членами своего общества.
     «С русскими можно жить и торговать, – думал Гао. – Русские крестьяне работают и кое-как торгуют. С ними можно стать по-настоящему богатым. Только не надо сторониться их, не надо ссориться с ними. На родине мы никогда не чувствовали бы себя свободными торговцами. Всякий маньчжурский чиновник, какой бы ни был он началъник, хотя бы генерал, – торгаш сам. Надо стать русским. Тогда можно разбогатеть. А мои друзья лавочники из-за своих грошовых дел могут все испортить. Сначала надо отвязаться от Синдана раз и навсегда».
     – Надо действовать осторожно! – говорил Гао. – Мы добьемся своего лишь терпением. Надо ждать, хотя бы пришлось ждать годы. Пусть представится удобный случай.
     – Старая песня! – Синдан усмехнулся. – Чего еще ждать? Долго ли еще ждать? – Он подбежал к Гао. – А я тебе окажу, что надо дать взятку исправнику.
     Торговцы зашумели.
     – Молчите! – крикнул Гао Да-пу. – Иди на место! – сверкнул он глазами на Синдана.
     Маньчжур отошел. Каждый почувствовал, что Гао был в ударе. Его любили и уважали за дерзкий, острый ум и мужество. Перед торговцами был старшина, всевластный Гао, вольный казнить и миловать. Черные глаза Гао пылали. Это был тот Гао, который однажды собственноручно закопал живым в землю орочена, своего врага. Он не только избежал наказания, но и заслужил этим поступком великое уважение. Гао первый из торговцев выдумывал новые наказания за то, что не отдают долгов.
     – Дать взятку? – с едкой злобой воскликнул он. – Дать взятку! О-е-ха! А у Ваньки Тигра нет языка? А у него нет денег на взятку? И дикари не расскажут, как ты мучил детей?
     – Ты сам подучил меня, – оправдывался Синдан.
     – Кто? Я? – Тут Гао стал перечислять все преступления Синдана. – Надо уметь все делать тихо, не под носом у тигров. О-е-ха! Я старшина, я ваш начальник. Изобью бамбуками! Тебя, младший Ян, за призыв к резне, за непочитание старших приказываю наказать бамбуками. Не смейте ссориться с русскими!
     – Хо-хо! – закричали торговцы.
     Яна повалили на пол, но Гао тут же простил его.
     Синдан, ссутулившись, сидел в углу. Ярость его, казалось, стихла, но на самом деле она лишь ушла в глубь его души, чтобы пустить там корни во все стороны и потом явиться с новой мощью. Синдан понимал, что Яна хотели бить, но стремятся укротить, заставить молчать его.
     ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ТРЕТЬЯ
     Наутро приехал Ченза.
     Он сразу заговорил про Ивана Бердышова.
     – Ивана нельзя жалеть, – утверждал он.
     Все опасались Бердышова. Похоже было, что Иван задумал вывести всех соперников на Амуре.
     – Нет, суда нельзя избегнуть! – поднимая оба кулака, завопил Синдан.
     – Смерть Ивану! – кричали торговцы.
     В это время дверь широко распахнулась, и в фанзу в обледенелой одежде вошел Иван Бердышов.
     – О-е-ха! – ужаснулся Ченза.
     – Я легок на помине, – строго сказал Иван и поставил ружье в угол.
     – А, Ваня, дорогой! – с неподдельным восторгом обнял его Гао. – Ну, иди садись. Мы с тобой всегда братки. Надо хорошо поговорить.
     Иван ехал в лодке, подбитой полозьями, то на веслах по воде, то на собаках, выгоняя их из лодки на двигавшиеся льдины. Он замерз, измок и, поравнявшись с Бельго, кинулся в лавку, зная, что завернуть лучше всего к Ваньке Гао; Ему известно было, что торговцы в эту пору съезжаются к Гао и что Синдан живет там.
     На всякий случай у Бердышова в обоих карманах было по американскому револьверу.
     …Иван возвращался из Тамбовки. Он ездил туда как бы по торговым делам. Он хотел еще раз повидать и Дуню и ее отца. Но Спирьки в деревне не оказалось. Управившись с полевыми работами, он уехал вместе с Дуней, а куда – никто не знал. Иван не мог понять, почему он исчез. Сказали, что ушел на лодке.
     Иван жил у Родиона, без дела не сидел, по округе скупал меха и собирал долги и все ждал Спиридона и Дуню.
     Лед пошел. Иван поехал домой на лодке, с собаками, – так и не дождался Спирьку. Дольше нельзя было сидеть в Тамбовке.
     Котяй Овчинников сказал ему перед отъездом из Тамбовки, что Спирька говорил, будто ищет хорошее место, хочет еще раз переселиться, что он собирается за перевал.
     – Илья будет у него зятем, и они с ним уйдут.
     «От меня не уйдут!» – думал Иван.
     …Бердышов выпил.
     – Меня еще рано резать, – сказал он. Подходя к фанзе, он слышал, о чем говорили торговцы.
     Все с тревогой посмотрели в угол. Богатырь Синдан сидел там, как загнанный зверь. Он видел, что его бывшие друзья перепуганы, что горячие речи их пусты.
     «Вот когда вы струсили», – подумал Бердышов и сказал:
     – Ну, Синдан, иди сюда, чего боишься?
     Синдан не шел. Иван, медленно ступая, приблизился к нему. Чем меньше расстояния оставалось между ними, тем слабее чувствовал себя Синдан и, наконец, в ожидании удара низко склонил голову, словно силы совсем покинули его, опустился на колени и пал ниц.
     – Ты что это? Опять ложишься? Ты уже один раз ложился передо мной – не помогло. Вставай… Ванька, – обратился Бердышов к хозяину, – подыми его, а то я боюсь, что его трону, еще больше напугаю.
     Иван присел на кан.
     Торговцы стали уговаривать Синдана и подняли его на ноги.
     Иван и члены общества быстро разговорились. Все видели в Бердышове не страшного Ваньку Тигра, сокрушающего их торговлю, а гостя. Хозяева были вежливы, умели забыть неприятности и выказать себя радушными.
     Гао решил всем показать, что нет такого разговора, на который он не осмелился бы.
     – Ваня, дорогой! Это хороший человек, – показал он на Синдана. – Ты его погубил совсем. Нам его шибко жалко. Надо об этом деле поговорить и ему помогать.
     Иван выпил водки и почувствовал, что хмель ударил ему в голову.
     – Пожалуй, говори, только смотри: я пьянею, не натворить бы чего-нибудь.
     – Зачем! – испугался Гао. – Наша тебе братка!
     – Ну, раз братка, то говори.
     – Зачем ты его погони, как так можно? Надо его обратно пустить на Горюн-речка.
     – Он же хотел ехать жаловаться в город. Почему не поехал?
     Торговцы молчали.
     – Я согласен. Как-то надо ему помочь, – сказал Бердышов.
     Все оживились.
     – Там, где можно, всегда надо избежать ссоры и договориться, – толковали торговцы.
     Добрые отношения их председателя и Бердышова вдруг по-новому представились всем. Они поняли, как справедлив их старшина.
     – Но обратно на Горюн его нельзя пустить. Он туда больше не пойдет.
     – Тогда надо платить! – воскликнул Гао.
     – Сколько? – спросил Бердышов.
     Отражая пламя красной свечи, заблестели и выступили из темноты широкий лоб и щеки Синдана. Торговцы подступили ближе. Начался общий разговор.
     Иван предлагал за Горюн триста рублей.
     – Мало! Мало! – закричали торговцы.
     – Речка не его! Ему Горюна больше не видать. А я даю деньги за то, что товары его мы по Горюну катали. А больше я ни за что платить не могу. Должников покупать-продавать нельзя. Крепостное право давно уже отменили. Мне Синдана жалко, и я могу ему помочь. Вот гляди на него, он у тебя тут отощал. А у меня бы жил – растолстел. Он и теперь, наверное, надоел тебе, а скоро всем вам опротивеет. Станет шляться из фанзы в фанзу, злиться, завистничать. Так что я для общего нашего дела могу дать ему триста рублей. А Горюн-речка – ничья. Заходи на нее кто хочет и торгуй.
     Все поняли, что Гао умен, но и этот Тигр, кажется, не глупее. Бердышов был прав. Все озирались на Синдана.
     – Он уже битый! – продолжал Иван. – И стал не такой, как был раньше, когда палки вырезал. Вон уж из него вата лезет, – схватил он торговца за продранный рукав. – Эй, Синдан, я тебе советую: подобру-поздорову вали отсюда, пока за тебя свои же не взялись. Ты, Ванька, – сказал он хозяину, – поди, и сам думаешь, как бы его отсюда сплавить поскорей.
     – Как можно! – встрепенулся Гао.
     Иван задел самую сокровенную струну его. Гао решил переменить разговор.
     – Тебе кости люби играй… Вот кости, – предложил он Бердышову.
     Синдан был глубоко опечален и молчал.
     – Паря, попал ты к волкам в переплет, – оказал ему Бердышов.
     Иван стал играть с Гао. Он кинул кости. Китайцы обступили столик. Всем хотелось видеть, как будет играть русский.
     – Один раз уж я продулся. Помнишь, без шубы когда таскался? А ты хочешь вытряхнуть меня, чтобы я опять разорился, – сказал Иван. – Давай по маленькой. А то нечем будет платить Синдану.
     Иван дважды выиграл, но на третий раз, учетверив ставку, все спустил. Он притворно сокрушался. Хозяева радовались его проигрышу.
     Иван еще и еще увеличивал ставки и все чаще проигрывал.
     – Ну, хватит, – вдруг заявил он. – А то меня оберешь. Меня один раз китайцы в Хабаровске обчистили. Нойоновы же деньги им спустил, – усмехнулся Бердышов и замотал головой.
     Все вздрогнули от такой шутки.
     – На тебе проигрыш, и я больше с тобой не играю! – Иван кинул деньги и, отойдя, стал набивать трубку.
     Торговцы, распаленные зрелищем игры, схватились за кости.
     За столик сели Ян Суй и толстяк Гао Да-лян. Вскоре началась общая игра.
     Иван лежал на кане и курил. Под шум игры он уснул.
     Проснулся он под вечер и по возгласам понял, что идет большая игра. Иван вспомнил, зачем ездил в Тамбовку. «Что я затеял?» – подумал он. На душе было невесело. Вспомнилась вся жизнь, безрадостная, не такая, какой хотелось бы. Он прожил жизнь среди разных народов, а своего не знал. Стремление к Дуне сливалось в нем с жадным интересом к старой родине, откуда вышли предки. Сейчас он чувствовал дружеское расположение к китайцам. Они были такие же скитальцы, бродяги, как и он. Сейчас ему было с ними спокойней, чем с русскими, которые, кажется, о многом догадывались и все были против него. Ему не хотелось подыматься. Он решил еще поспать и повернулся на другой бок.
     Через некоторое время кто-то тронул его за плечо. Иван открыл глаза. Над ним склонился Синдан.
     – Что тебе?
     Маньчжур что-то слабо пролепетал.
     – Говори громче.
     – Деньги дай… – пробормотал Синдан.
     Иван присел и оглядел фанзу. При свете красных свечей полуголые игроки неистово резались в кости.
     – Ну что ж, попробуй счастья.
     – Горюн продаю… – Глаза Синдана смотрели остро, с тревогой.
     Бердышов шутливо сказал:
     – Может, с моих денег вернешь все богатство. Тогда мы с тобой встретимся, поцарапаемся еще раз.
     Синдан осклабился.
     – Ты так улыбаешься, что страх смотреть. – Иван отсчитал деньги. – На тебе еще сто рублей лишних на игру. Паря, мне любопытно посмотреть, че получится.
     – Сесиба! [65] – задрожал Синдан, хватая деньги.
     Он поклонился Ивану и, повернувшись к нему сутулой тяжелой спиной, пошел в глубь фанзы.
     Синдан дерзко крикнул игрокам что-то, выпрямляясь во весь рост.
     «Коршун», – подумал Иван.
     Его тоже потянуло к столу, он вскочил.
     – Мои деньги счастливые. Сейчас всех обыграешь, – подбодрил он Синдана.
     Гао-младший зажег свечи. У очага три гольдки помогали Гао-толстяку готовить ужин.
     На лакированном столике шла большая игра. Торговцы пьянели от ханшина и азарта.
     Ян Суй теперь уже не думал помогать Синдану. Он ненавидел этого тучного богатыря с квадратной лысиной.
     Синдан вкладывал в игру всю свою неутоленную жестокость, силу и энергию, скопленные за долгие дни безделья. Если он проигрывал, то смело удваивал ставки и возвращал проигрыш.
     Ян Суй вскоре проигрался. Тогда подбежал Ченза, старший в доме Янов.
     – Я играю…
     У Чензы были деньги, товары, лавка.
     Груда лоскутков цветной бумаги высилась около Синдана. Это были выигрыши. К ужасу братьев, Ченза проиграл весь свой капитал. Он готов был убить Синдана. Рыдая, отошел Ченза от столика.
     Иван зорко следил за китайцами. Он игрывал и в кости и в карты. Страсть к игре тянула и его в общий круг. У лакированного столика собрались опытные, бывалые игроки, видавшие и не такие проигрыши. Шла настоящая игра, игра осеннего ледохода. За такой игрой делали состояния и спускали богатства, накопленные годами, становились счастливыми или кончали жизнь самоубийством. Никто не жалел Чензу: на то была игра.
     – Ну, я пошел, – вдруг сказал Иван.
     – Куда? Сиди, сиди! – закричали игравшие.
     – Пойду проведаю Григория и сейчас же вернусь, тоже буду играть.
     «Не везет с девками, так я с досады хоть их обчищу!»
     Иван ушел. У него не было денег, он все отдал Синдану, а занимать у своих соперников не хотел.
     – Ставлю речку Хунгари! – кричал Ченза.
     – Ставь свою половину! – воскликнул Ян Суй. – Половина речки моя.
     – Ставлю свою половину речки Хунгари!
     Синдан выиграл половину речки.
     – Лавку, речку, что еще? – спросил он.
     Подошел Ян Суй и сделал последнюю ставку. Вся речка Хунгари перешла Синдану.
     – Теперь я! – воскликнул Гао-председатель.
     Он сразу выиграл сто рублей.
     Тело Синдана била лихорадка.
     – Двести!
     Гао проиграл двести рублей.
     Глаза Синдана засверкали: «Вот когда я отомщу ему».
     – Триста! – крикнул Гао.
     – Триста есть! – заорали игроки.
     Синдан опять выиграл.
     – Сейчас узнаем свою судьбу! – воскликнул Гао. – Пятьсот! – Гао проиграл.
     – Тысячу!
     – Где у тебя тысяча?
     – А это что? – властно крикнул Синдан, показывая на расписки. – Я снова хозяин! Моя речка Хунгари!
     Ченза лежал на кане, судорожно обхватив руками колени. Братья его теснились у стола.
     – Тысячу проиграл! – в восторге вопили торговцы.
     Руки Гао дрожали. Он не хотел выказывать волнения.
     – Играй на лавку!
     Кинули кости.
     Председатель проиграл. Лавка, амбары, собаки, долги, гольдки-любовницы, их битые мужья – все переходило к Синдану.
     – О-е-ха! Судьба! Судьба! – кричали кругом.
     Глаза Гао дерзко заиграли. Он не сдавался. Крики не смущали его.
     – На жизнь! – тонко крикнул он.
     – О-е-ха! – прошептал толстяк Гао.
     Все замерли.
     Синдан кинул кости. Слышно было, как они дробно стукнулись и покатились по лакированной доске.
     Лавка вернулась к Гао. Синдан отпрянул.
     – Играй, играй! – крикнул Гао.
     – Вот тебе так! – Синдан кинул кости.
     – Вот так!
     – Лавка опять не твоя!
     – Нет, опять моя лавка.
     Синдан начинал злиться. Ему вдруг показалось, что, рискнув жизнью, Гао перебил его счастье, его удачу. Старшина словно хлестал его, делая выигрыш за выигрышем, и эти удары были злобны, верны.
     Синдан все проиграл.
     – Ты мясо мое хотел резать, давай на твое мясо.
     – I Давай на мясо! – хрипло, с отчаянием вскрикнул Синдан.
     Все закричали, когда Гао выкинул предельно большое количество очков. Как ястреб, накинулся он на соперника, схватил Синдана за косу и поволок его.
     – На кан! Будем резать мясо на груди.
     Синдан вдруг со страшной силой ударил Гао по лицу, но тут на него с яростью кинулись все присутствующие в фанзе. Они били его по глазам, по щиколоткам и между ног.
     – Давай на сердце играть! – орал Синдан.
     Но его уже никто не слушал.
    * * *
     Бердышов занял денег у Удоги, чтобы поиграть, и собирался уходить, когда вбежал Кальдука.
     – Торговцы человека вешают!
     – Ну, доигрались!.. Не успел я денег занять, а они уже и лавки и самих себя продули.
     Иван выскочил из фанзы.
     Толпа с криками волокла по земле человека, на шее которого болталась веревка.
     Пока Иван бежал от стойбища, веревку перекинули через рассошину березы и жертву вздернули на воздух.
     – Эй! – крикнул Иван и, выхватив револьверы, открыл пальбу.
     Торговцы разбежались.
     Иван поднял с земли полузадушенного человека. Это был Синдан.
     – Иван… – захрипел он.
     Бердышов затащил его в фанзу.
     – Зачем, Ваня, стреляй? Так нехорошо! Наша закон такой нету, – с обидой заговорили торговцы.
     – Наша закон – его надо убивай! Зачем тебе мешай? – не на шутку рассердился Гао.
     – Ну, может, это и так, но зачем мне в грязное дело лезть? Раз уж вы его не удавили, не тащить же мне его снова на виселицу! – оправдывался Иван.
     – Тебе ошибка давай.
     Синдан присел на кан.
     Торговцы долго о чем-то говорили. Синдан вдруг поднялся и стал собираться. Иван понял, что его приговорили к изгнанию.
     – Ну, я тебе хороший совет дам, – усмехнулся Бердышов. – Теперь тебе хунхузить можно. Отрасти бороду, выкрась ее красной краской – и пошел! Только русских не трогай, а то худо будет. Ты тормоши своих купцов, чиновников: поймаешь такого – и контрами, [66] – провел Иван пальцем по горлу.
     Синдан поклонился обществу, и все поклонились ему.
     Потом он подошел к Бердышову, обнял его, и рыдания потрясли могучее тело старого злодея.
     Иван чувствовал, что теперь, если и дальше повести дело умно, Синдан будет его верным рабом и злейшим врагом общества торговцев.
     «Идти ему некуда. В Китай он не посмеет возвращаться, да там ему и делать нечего. Рано или поздно он придет ко мне».
     Когда Синдан, простившись со своими бывшими друзьями, покинул фанзу, Гао положил на стол указательный палец и, сверкнув глазами, занес над головой топор. Торговцы кинулись к своему председателю, но Гао с силой опустил топор. Отрубленный палец, обрызгав всех кровью, глухо стукнулся о стену. Гао страшно и подумать было, что еще час тому назад он лишался всего своего богатства. Никогда больше не желал он поддаваться своей страсти и снова так рисковать. Он отрубил себе палец, чтобы помнить свою клятву – никогда не брать в руки игральные кости.
     – Навсегда прекращаю! – торжественно объявил Гао, подымая окровавленную руку.
    * * *
     На другой день ярко светило солнце, и река, полная движущихся, сверкающих, как зеркала, льдин, казалась еще громадней.
     Гао и Бердышов в обнимку ходили по берегу.
     – Моя тебя люби, люби, – приговаривал Гао. – Только напрасно Синдана не удави. Зачем его пожалел? – с упреком воскликнул он.
     – Ну, не за проигрыш же человека давить! – отвечал Бердышов. – За что другое – можно. А за долги да за то, что продулся, – не годится! А как же теперь Ченза? Ведь он речку проиграл.
     Гао хитро ответил, что речка ведь ничья, что он сдал теперь бывшую лавку Чензы самому же Чензе в аренду и что все лавки на устьях рек, впадающих с правой стороны в Амур, теперь принадлежат дому Гао.
     Пьяный Гао кричал, обращаясь к огромному сверкающему полю движущихся льдин:
     – Наша Амур пополам!.. Один берег – китайска, другой берег – русска!.. Половинка – Ванька Бердышова, половинка – Гао! Наша с тобой приятели?
     – Конечно! Лучше тебя у меня нет друзей.
     – И твоя самый дорогой мне друг, – обнимал Гао Ивана.
     – Нас с тобой одинаково каждый день из-за лесины пуля стережет. Могут и меня и тебя ухлопать. Я слышал, уж пулю отливают на тебя.
     – Черта дело!
     – Верно, мы с тобой подходим друг другу: игоян [67] компания! Мы, если вместе за дело возьмемся, устроим тут обдираловку и гольдам, и китайцам, и русским. Верно?
     – Ах, Ваня, зачем так скажи! Наша с тобой богаты, честны люди. Буду одна компания. Мы честно торгуем. Совсем обдирать не надо. Надо тоненько, честно… А че бы твоя делай, если жизнь проиграй? – как бы шутя, спросил пьяный Гао. – Тогда бы помирай надо? Наша бы тебе хорошо давила. Помирай быстро.
     Иван заметил, что пьяный Гао говорит об этом с удовольствием.
     – Ты бы меня не пожалел. Я бы тогда уж раскачивался на березе. А вот это видал? – вынул Иван из обоих карманов по револьверу. – Я на такой случай запасся.
     Иван был доволен. Он знал, что теперь с обществом торговцев дело пойдет на лад.
     Иван намеревался развить в будущем большие дела. И общество китайских торговцев и Синдан еще пригодятся.
     Китайцы тоже имели свои планы в отношении Бердышова. Они не отпускали его домой. Он гостил у них уже два дня. Гао Да-пу предложил Бердышову вступить пайщиком в «общество свободных торговцев». Торговцы были в восторге от своего старшины. Это его выдумка. Действительно, очень умно! Завести общую торговлю с Бердышовым, поделить с ним не только гольдские, но и русские деревни.
     Иван согласился.
     – А ты в самом деле пустил бы на Горюн Синдана? – спрашивал Гао.
     – Нет, это я только пошутил. Горюн-речка впадает слева в Амур. Понял?..
     – Понял!
     Гао хотел спросить Ивана, зачем же он на «правые» речки торговать ездит, но смолчал.
     А на Амуре лед все еще шел. Льдины сверкали и ударялись одна о другую, переворачивались и бултыхались в воде, как купающиеся звери.
     ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
     В обширной фанзе Денгуры – сборище. Поп сидит у поставца с медными чашечками и буддийскими божками и бранит гольдов за то, что не привезли детей учиться. На Мылках открывается школа для гольдских ребятишек.
     Гольды угрюмо молчат, пуская из коротеньких трубок обильные клубы дыма.
     – Школа цо таки? – с живостью в сотый раз спрашивает Писотька. – Худа не будет?
     – Не будет, – отвечает священник. – Сколько раз вам толковать?
     По ледоставу поп и Айдамбо ездили по округе, объясняли в стойбищах, что открывается школа, где будут учить детей туземцев молитвам, грамоте, пению. Гольды, как всегда, слушали попа с удовольствием, но детей в школу не везли. Для них поп был чужой и страшный человек. Как доверить ему детей?
     – А кто будет противиться, бог того покарает, – объявил поп.
     Отцы будущих учеников стали просить попа подождать, кланялись ему, опускались на колени, обещали подарки, жаловались, что ребятишки больны, говорили, что в соседней деревне много умных, хороших ребятишек.
     – Будут хорошо учиться. А наши больные, глупые…
     Поп был неумолим. Опечаленные, хмурые, выходили гольды от Денгуры. На улице собралась толпа.
     – Поп всех загубит, – от одного к другому перебегал толстогубый Данда. – Не смейте отдавать детей. Надо спрятать их в тайгу.

/ Полные произведения / Задорнов Н.П. / Амур-батюшка