Войти... Регистрация
Поиск Расширенный поиск



Есть что добавить?

Присылай нам свои работы, получай litr`ы и обменивай их на майки, тетради и ручки от Litra.ru!

/ Полные произведения / Шмелев И.С. / Человек из ресторана

Человек из ресторана [1/10]

  Скачать полное произведение

    Ольге Шмелевой

     Человек мирный и выдержанный при моем темпераменте -- тридцать восемь
    лет, можно так сказать, в соку кипел,-- но после таких слов прямо как ожгло
    меня. С глазу на глаз я бы и пропустил от такого человека... Захотел от
    собаки кулебяки! А тут при Колюшке -- и такие слова!..
     -- Не имеете права елозить по чужой квартире! Я вам доверял и комнату
    не запирал, а вы с посторонними лицами шарите!.. Привыкли в ресторанах по
    карманам гулять, так думаете, допущу в отношении моего очага!..
     И пошел... И даже не пьяный. Чисто золото у него там... А это он мстил
    нам, что с квартиры его просили, чтобы комнату очистил. Натерпелись от него
    всего. В участке писарем служил, но очень гордый и подозрительный. И я его
    честью просил, что нам невозможно в одной квартире при таком гордом
    характере и постоянно нетрезвом виде, и вывесил к воротам записку. Так ему
    досадно стало, что я комнату его показал,-- и накинулся.
     "За человека не считаете" и то и се!.. А мы, напротив, с ним всегда
    очень осторожно и даже стереглись, потому что Колюшка предупреждал, что он
    может быть очень зловредный при своей службе. А у меня с Колюшкой тогда
    часто разговор был про мое занятие. Как он вырос и стал образованный, очень
    было не по нем, что я при ресторане. Вот Кривой-то, жилец-то наш,-- фамилия
    ему Ежов, а это мы его промежду собой звали,-- и ударил в этот пункт. По
    карманам гуляю! Чуть не зашиб я его за это слово, но он очень хитрый и
    моментально заперся на ключ. Потом записку написал и переслал мне через
    Лушу, мою супругу. Что от огорчения это он и неустройства, и предлагал
    набавить за комнату полтинник. Плюнул я на эти пустые слова, когда он и
    раньше-то по полтинникам платил. Только бы очистил квартиру, потому прямо
    даже страшный пo своим поступкам... И на глаза-то всегда боялся показаться
    -- все мимо шмыгнуть норовил. Но с Колюшкой был у меня очень горячий
    разговор. Я даже тогда пощечину ему дал за одно слово... И часто он потом
    мне все замечания делал:
     -- Видите, папаша... Всякий негодяй может ткнуть пальцем!..
     А я смолчу и думаю себе: молод еще и не понимает всей глубины жизни, а
    вот как пооботрется да приглядится к людям -- другое заговорит.
     А все-таки обидно было от родного сына подобное слушать, очень обидно!
    Ну лакей, официант... Что ж из того, что по назначению судьбы я лакеи! И
    потом, я вовсе не какой-нибудь, а из первоклассного ресторана, где всегда
    самая отборная и высшая публика. К нам мелкоту какую даже и не допускают, и
    на низ, швейцарам, строгий наказ дан, а все больше люди обстоятельные бывают
    -- генералы, и капиталисты, и самые образованные люди, профессора там и
    вообще, коммерсанты и аристократы... Самая тонкая и высокая публика. При
    таком сорте гостей нужна очень искусственная служба, и надо тоже знать, как
    держать себя в порядке, чтобы не было какого неудовольствия. К нам принимают
    тоже не с ветру, а все равно как сквозь огонь пропускают, как вес равно в
    какой университет. Чтобы и фигурой соответствовал, и лицо было чистое и без
    знаков, и взгляд строгий и солидный. У нас не прими-подай, а со смыслом. И
    стоять надо тоже с пониманием и глядеть так. как бы и нет тебя вовсе, а ты
    все должен уследить и быть начеку. Так это даже и не лакей, а как все равно
    метрдотель из второклассного ресторана.
     -- Ты,-- говорит.-- исполняешь бесполезное и низкое ремесло! Кланяешься
    всякому прохвосту и хаму... Пятки им лижешь за полтинники!
     А?! Упрекал меня за полтинники! А ведь он и вырос-то на эти полтинники,
    которые я получал за все -- и за поклоны, и за услужение разным господам, и
    пьяным, и благородным, и за разное! И брюки на нем шились на эти полтинники,
    и курточки, и книги куплены, которые он учил, и сапоги, и все! Вот что
    значит, что он ничего-то не знал из жизни! Посмотрел бы он, как кланяются и
    лижут пятки, и даже не за полтинник, а из высших соображений! Я-то всего
    повидал.
     Когда раз в круглой гостиной был сервирован торжественный обед по
    случаю прибытия господина министра. и я с прочими номерами был приставлен к
    комплекту, сам собственными глазами видел, как один важный господин, с
    орденами по всей груди, со всею скоростью юркнули головой под стол и подняли
    носовой платок, который господин министр изволили уронить. Скорей моего
    поднял и даже под столом отстранил мою руку. Это даже и не их дело -- по
    полу елозить за платками... Поглядел бы вот тогда Колюшка, а то -- лакей!
    Я-то, натурально, выполняю свое дело, и если подаю спичку, так подаю по
    уставу службы, а не сверх комплекта...
     Я как начал свою специальность, с мальчишек еще, так при ней и остался,
    а не как другие даже очень замечательные господа. Сегодня, поглядишь, он
    орлом смотрит, во главе стола сидит, шлосганисберг или там шампанское тянет
    и палец мизинец с перстнем выставил и им знаки подает на разговор и в
    бокальчик гукает, что не разберешь; а другой раз усмотришь его в такой
    компании, что и голосок-то у него сладкий и тонкий, и сидит-то он с краешку,
    и голову держит, как цапля, настороже, и всей-то фигурой играет по одному
    направлению. Видали...
     И обличьем я не хуже других. Даже у меня сходство с адвокатом
    Глотановым, Антон Степанычем,-- наши все смеялись. Оба мы во фраках, только,
    конечно, у них фрак сшит поровней и матерьялец получше. Ну, живот у них,
    правда, значительней и пущена толщенная золотая цепь. А тоже лысинка, и
    вообще в масть. Только вот бакенбарды у меня, а у них без пробрития. А если
    их пробрить да нацепить на бортик номер, очень бы хорошо сошли заместо меня.
    И у меня бумажник, но только разница больше внутренняя. У них бумажник,
    конечно, вздут, и выглядывают пачечки разных колеров, и лежат вексельки, а у
    меня бумажник сплющен и никаких колеров не имеется, а заместо вексельков вот
    уже три недели лежат две визитные карточки: судебного кандидата Перекрылова
    на двенадцать рублей, по случаю забытых дома денег, и господина Зацепского,
    театрального певца, с коронкой, на девять рублей по тому же поводу. Вот уже
    они три недели не являются и думают не платить, но это -- подожди, мадам!
    Таких господ и у нас немало, и если бы платить за всех забывающих, так не
    хватило бы даже государственного банка, я так полагаю. Есть которые без
    средств, а любят пустить пыль в глаза и пыжатся на перворазрядный ресторан,
    особенно когда с особами из высшего полета. Очень лестно подняться по нашим
    коврам и ужинать в белых залах с зеркалами, особливо при требовательности
    избалованных особ женского пола... Ну, и не рассчитают паров. И нехорошо
    даже смотреть, как конфузятся и просматривают в волнении счет и как бы для
    проверки вызывают в коридор. Даже с дрожью в голосе. Потому стыдно им перед
    особами. Ну, на страх и риск и принимаешь карточки. И выгодно бывает, когда
    в благодарность прибавят рублика два. Это ни для кого не вредно, а даже
    полезно и помогает обороту жизни. И тут ничего такого нет. Сам даже Антон
    Степаныч, когда завтракают с деловыми людьми, очень хорошо говорят про
    оборот капитала, и у них теперь два дома на хорошем месте, и недавно их
    поздравляли еще с третьим, по случаю торгов. А потом, с ними ведут дружбу
    Василь Василич Кашеротов, "первой помощи человек", как у нас про них
    говорят. У них всегда при себе пустые вексельки, чтобы молодым людям из
    хорошего семейства дать в момент и получить пользу. А совсем на моих глазах
    в люди вышли и в знакомстве с такими лицами, что... Даже состоят как бы в
    попечителях при женском монастыре и любитель, особливо обожают послушниц --
    и достигают, по своему влиянию и жертвам. Даже по случаю такой их
    специальности насчет вексельков будто некоторые очень шикарные дамы из
    семейств бывают с ними в знакомстве. Да-а!.. Что значат деньги! А сами из
    себя сморщены, и изо рта у них слышно на довольно большое расстояние, ввиду
    гниения зубов. Конечно, жизнь меня тронула, и я несколько облез, но не
    жигуляст, и в лице представительность, и даже баки в нарушение порядка. У
    нас ресторан на французский манер, и потому все номера бритые, но когда
    директор Штросс, нашего ресторана, изволили меня усмотреть, как я служил
    им,-- у них лошади отменные на бегах и две любовницы,-- то потребовали
    метрдотеля и наказали:
     -- Оставить с баками.
     Игнатий Елисеич живот спрятал из почтения и изогнулся:
     -- Слушаюсь. Некоторые одобряют, чтобы представительность...
     -- Вот. Пусть для примера остается. Так специально для меня и
    распорядились. А Игнатий Елисеич даже строго-настрого наказал:
     -- И отнюдь не смей сбрить! Это тебе прямо счастье. Ну, счастье!
    Конечно, виду больше и стесняются полтинник дать, но мешает при нашем деле.
     Вообще вид у меня очень приличный и даже дипломатический -- так,
    бывало, в шутку выражал Кирилл Саверьяныч. Кирилл Саверьяныч!.. Ах, каким я
    его признавал и как он совсем испрокудился в моих глазах! Какой это был
    человек!.. Ежели бы не простое происхождение, так при его бы уме и хорошей
    протекции быть бы ему в государственных делах. Ну и натворил бы он там
    всего! А у него и теперь парикмахерское заведение, и торгует духами. Очень
    умственный человек и писал даже про жизнь в тетрадь. Много он утешал меня в
    скорбях жизни и спорил с Колюшкой всякими умными словами и доказывал суть.
     -- Ты, Яков Софроныч, облегчаешь принятие пищи, а я привожу в порядок
    физиономии, и это не мы выдумали, а пошло от жизни...
     Золотой был человек! И вот когда во всем параде стоишь против
    зеркальных стен, то прямо нельзя поверить, что это я самый и что меня,
    случалось, иногда в нетрезвом виде ругнут в отдельном кабинете, а раз... А
    ведь я все-таки человек не последний, не какой-нибудь бездомовный, а имею
    местоположение и добываю не гроши какие-нибудь, а когда семьдесят, а то и
    восемьдесят рублей, и понимаю тонкость приличия и обращение даже с высшими
    лицами. И потом, у меня сын был в реальном училище, и дочь моя, Наташа,
    получила курс образования в гимназии... И вот при всем таком обиходе иной
    раз самые благородные господа, которые уж должны понимать... Такие тонкие по
    обращению и поступкам и говорят на разных языках!.. Так деликатно кушают и
    осторожно обращаются даже с косточкой, и когда стул уронят, и тогда
    извиняются, а вот иногда...
     И вот такой-то вежливый господин в мундире, и на груди круглый знак,
    сидевши рядом с дамой в большущей шляпе с перьями,--и даму-то я знал, из
    какого она происхождения,-- когда я краем рыбьего блюда задел, по тесноте их
    друг к дружке, за край пера, обозвал меня болваном. Я, конечно, сказал --
    виноват-с, потому -- что же я могу сказать? Но было очень обидно. Конечно, я
    получил на чай целковый, но не в извинение это, а для фону, чтобы пыль
    пустить и благородство свое перед барыней показать, а не в возмещение.
    Конечно, Кирилл Саверьяныч, по шустроте и оборотливости ума своего, обратил
    все это в недоумение, которое постигает и самых прославленных людей, и
    всетаки это нехорошо. Он даже говорил про книгу, в которой один ученый
    написал, что всякий труд честен и благороден и словами человека замарать
    нельзя, но я-то это и без книги знаю, и все-таки это нехорошо. Хорошо
    говорить, как не испытано на собственной персоне. Ему хорошо, как у него
    заведение, и если его кто болваном обзовет, он сейчас к мировому. А ты
    завтра же полетишь за скандал и уже не попадешь в первоклассный ресторан,
    потому сейчас по всем ресторанам зазвонят. А ученый может все писать в своей
    книге, потому его никто болваном не обзовет. Побывал бы этот ученый в нашей
    шкуре, когда всякий за свой, а то и за чужой целковый барина над тобой
    корчит, так другое бы сказал. По книгам-то все гладко, а вот как Агафья
    Марковна порасскажет про инженера, так и выходит на поверку... Ужинали у нас
    ученые-то эти. Одного лысенького поздравляли за книгу, а посуды наколотили
    на десять целковых. А не понимают того, с кого за стекло вычитает метрдотель
    по распоряжению администрации. Нельзя публику беспокоить такими пустяками, а
    то могут обидеться! Они, по раздражению руки, в горячем разговоре бокальчик
    о бокальчик кокнут, а у тебя из кармана целковый выхватили. Это ни под какую
    науку не подведешь.
     Поглядишь, как Антон Степаныч деликатесы разные выбирает и высшей
    маркой запивает, так вот и думается -- за какой такой подвиг ему все сие
    ниспослано -- и дома, и капиталы, и все? И нельзя понять. И потом, его даже
    приятели прямо жуликом называют. Чистая правда. Как был ежегодный обед
    правления господ фабрикантов, у которых Антон Степаныч дела ведет по судам и
    со всеми судится, то были все капиталисты, и даже всесветный миллионер
    Гущин. И за веселым обедом -- сам слышал -- этот самый господин Гущин
    хлопнет
     Антон Степаныча по ляжке и вытянет:
     -- Да уж и жу-у-лик ты, золотая голова!
     И все очень смеялись, и Антон Степаныч подмигивал и хвастал, что не на
    их лбу гвозди гнуть. А как прибыли потом француженки на десерт, так одна
    попробовала тоже господину Гущину потрафить и тоже Антон
     жуликом, а у ней все выходило --зу-у-лик,-- так погоди! Очень из себя
    господин Глотанов вышли и в нетрезвом виде, конечно, крикнули:
     -- Всякая... такая... тоже!.. Очень резкое слово произнесли и
    употребили жест. И такой вышел скандал, что только при уважительном
    отношении к нашему ресторану осталось без последствий. А у девицы все платье
    зернистой икрой забрызгали... Целый жбан перекувырнули! Всего бывало.
     Смотришь на все это, смотришь... А-а... Несчастные творения бога и
    творца! Сколько перевидал я их! А ведь чистые и невинные были, и вот
    соблазнены и отданы на уличное терзание. И никакого внимания... Придешь,
    бывало, домой, помолишься богу и ляжешь... А за стенкой Наташа. Тихо так
    дышит... И раздумаешься... Что ожидает ее в жизни? Ей не останется от нас
    купонов и разных билетов, выигрышных и других, и домов многоэтажных, как
    получили в наследство барышни Пупаевы, в доме коих я тогда квартировал.
     Поживали мы тихо и незаметно, и потом вдруг пошло и пошло... Таким
    ужасным ходом пошло, как завертелось... Как раз было воскресенье, сходил я к
    ранней обедне, хотя Колюшка и смеялся над всяким религиозным знамением
    усердия моего, и пил чай не спеша, по случаю того, что сегодня ресторан
    отпираем в двенадцать часов дня. И были пироги у нас с капустой, и сидел
    парикмахер и друг мой, Кирилл Саверьяныч, который был в очень веселом
    расположении: очень отчетливо прочитал Апостола за литургией. И потому
    говорил про природу жизни и про политику. Он только по праздникам и говорил,
    потому что, как верно он объяснял, будни предназначены для неусыпного труда,
    а праздники -- для полезных разговоров. И когда заговорил про религию и веру
    в вышнего творца, я, по своему необразованию, как повернул потом Кирилл
    Саверьяныч, возроптал на ученых людей, что они по своему уму уж слишком
    полагаются на науку и мозг, а бога не желают признавать. И сказал это от
    горечи души, потому что Колюшка никогда не сходит в церковь. И сказал, что
    очень горько давать образование детям, потому что можно их совсем загубить.
    Тогда мой Колюшка сказал:
     -- Вы, папаша, ничего не понимаете по науке и находитесь в
    заблуждении.-- И даже перестал есть пирог.-- Вы,-- говорит,-- ни науки не
    знаете, ни даже воры и религии!..
     Я не знаю веры и религии! Ну, и хотел я его вразумить насчет его слов.
    И говорю:
     -- Не имеешь права отцу так! Ты врешь! Я, конечно, твоих наук не проник
    и географии там не учился, но я тебя на ноги ставлю и хочу тебе участь
    предоставить благородных людей, чтобы ты был не хуже других, а не в холуи
    тебя, как ты про меня выражаешь...-- Так его и передернуло! -- А если бы я
    религии не признавал, я бы давно отчаялся в жизни и покончил бы, может быть,
    даже самоубийством! И вот учишься ты, а нет в тебе настоящего
    благородства... И горько мне, горько...
     И Кирилл Саверьяныч даже в согласии опустил голову к столу, а Колюшка
    мне напротив:
     -- Оставьте ваши рацеи! Если бы,-- говорит,-- вам все открыть, так вы
    бы поняли, что такое благородство. А ваши моления богу не нужны, если только
    он есть!
     Ведь это что такое! Я ему про веру и религию, а он свое... Клял я себя,
    зачем по ученой части его пустил. Охапками книги таскал и по ночам сидел,
    сколько керосину одного извел. И еще Васиков этот ходил к нему из управления
    дороги, чахоточный... И злой стал, прямо как чумный, и исхудал...
     Я на него пальцем погрозил за его слово о творце, и Кирилл Саверьяныч
    так это на пего посмотрел,-- очень он мог так, и рот, бывало, скосит,-- а
    тот как вскочит! И стал всех... и даже... известных лиц ругать и называть
    всякими словами, так что было страшно, и Кирилл Саверьяныч пришел в
    беспокойство и все покашливал и поглядывал в окно.
     -- Напрасно старались! -- прямо кричит.-- Знаю, какого вам благородства
    нужно! Тут вот чтобы!..-- в пиджак себя тыкать стал.-- Так я буду лучше
    камни по улицам гранить, чем доставлю вам такое удовольствие! Прямо как
    сумасшедший. А? Зачем я-то старался? Зачем просил господина директора
    училища, чтобы от платы освободили? И только потому, что они у нас в
    ресторане бывали и я им угождал и повара Лексей Фомича просил отменно
    озаботиться, они, в снисхождение моим услугам, сделали льготу. И три раза
    прошения подавал с изложением нужды, и счета... сколько раз укорачивал,--
    можно это при сношении с марочником на кухне,-- и внимания добился. И за все
    это такие слова!
     Но тут уж сам Кирилл Саверьяныч стал ему объяснять:
     -- Вы,-- говорит,-- еще очень молодой юноша и с порывом и еще но
    проникли всей глубины наук. Науки постепенно придвигают человека к
    настоящему благородству и дают вечный ключ от счастья! -- Прямо замечательно
    говорил! -- Вера же и религия мягчит дух. И вот,-- говорит,-- смотрите, что
    будет с науками. Я,-- говорит,-- сейчас, конечно, парикмахер, и если бы не
    научное совершенство в машинах, то должен бы ножницами наголо стричь десять
    минут при искусстве, как я очень хороший мастер. А вот как изобрели машинку,
    то могу в одну минуту. Так и все. И придет такое время, когда ученые
    изобретут такие машины, что все будут они делать. И уж теперь многое
    добывают из воздуха машинами, и даже сахар. И вот когда все это будет, тогда
    все будут отдыхать и познавать природу. И вот почему надо изучать науки, что
    и делают люди благородные и образованные, а нам пока всем терпеть и верить в
    промысел божий. Этого вы не забывайте! Я вполне одобрил эти мудрые слова, но
    Колюшка не унялся и прямо закидал Кирилла Саверьяныча своими словами:
     -- Не хочу вашей чепухи! А-а... По-вашему, пусть лошадка дохнет, пока
    травка вырастет? Вам хорошо, как вы духами торгуете да разным господам морды
    бреете не своими трудами! Красите да лак наводите, плеши им прикрываете,
    чтобы были в освеженном виде!..
     Кирилл Саверьяныч осерчал, как очень самолюбивый, и даже поперхнулся.
     -- Евангелие,-- говорит,-- сперва разучите, тогда я с вами буду
    толковать! Я философию прошел! Вы сперва с мое прочтите, тогда... Я вашего
    учителя научу, а не то что...
     И пальцем себя в грудь. Ну, и мой-то ему тоже ни-ни... Тот пять -- он
    ему двадцать пять! Тоже много прочитал.
     -- А-а... Вы на Евангелие повернули! Так я вам его к носу преподнесу!
    Веру-то вашу на все пункты разложу и в нос суну! Цифрами вам ваши машины
    представлю, лохмотьями улицы запружу! Такого вам Евангелия нужно?! Вы,--
    говорит,-- на нем теперь бухгалтерию заносите за бритье и стрижку!..
     И прямо как бешеная собака. Очень он у меня горячий и чувствительный.
    Ну, и здесь тоже бог не обидел. Бегает по комнате, пальцами тычет, кулаком
    грозит и пошел про жизнь говорить, и про политику, и про все. И фамилии у
    него так и прыгают. И славных и препрославных людей поминает... и печатает.
    И про историю... Откуда что берется. Очень много читал книг. И вот как надо,
    и так вот, и эдак, и вот в чем благородство жизни!
     Кирилл Саверьяныч совсем ослаб и только рот кривил. Но это он так
    только, для вида ослаб, а сам приготовлял речь. И начал так вежливо и даже
    рукой так:
     -- Это с вашей стороны один пустой разговор и изворот. Это все насилие
    и в жизни не бывает. Подумайте только хорошенько, и вам будет все явственно.
    Я очень хорошо знаю политику и думаю, что...
     А Колюшка как стукнет кулаком по столу -- посуда запрыгала. Он широкий
    у меня и крепкий, но очень горяч.
     -- Ну, это предоставьте нам, думать-то, а вы морды брейте!
     Очень дерзко сказал. А Кирилл Саверьяныч опять тихо и внятно:
     -- Погодите посуду бить. Вы еще не выпили, а крякаете. И потом, кто это
    вы-то? Вы-то,-- говорит,-- вот кончите ученье, будете инженером, мостики
    будете строить да дорожки проводить... Как к вам денежки-то поплывут, у вас
    на ручках-то и перчаточки, и тут туго, и здесь, и там кой-где лежит и
    прикладывается. И домики, и мадамы декольте... С нами тогда, которые морды
    бреют-с, и разговаривать не пожелаете... Нет, вы погодите-с, рта-то мне нс
    зажимайте-с! Это потом вы зажмете-с, когда я вас брить буду... И книжечки
    будете читать, и слова разные хорошие -- девать некуда! А ручками-то
    перчаточными койкого и к ногтю, и за горлышко... Уж всего повидали-с --
    девать некуда! А то правда! Правда-то, она... у Петра и Павла!
     Прямо завесил все и насмарку. Необыкновенный был ум! Колюшка только
    сощурился и в сторону так:
     -- Вам это по опыту знать! А позвольте спросить, сколько вы с ваших
    мастеров выколачиваете?
     И только Кирилл Саверьяныч рот раскрыл, вдруг Луша вбегает и руками так
    вот машет, а на лице страх. Да на Колюшку:
     -- Матери-то хоть пожалей! Погубишь ты нас! Кривойто ведь все слышал!..
     Ах ты, господи! О нем-то мы и забыли, которого гнать-то все собирались.
    Очень по всем поступкам неясный был человек. Раньше будто в резиновом
    магазине служил, и жена его с околоточным убежала. Снял у нас комнатку с
    окном на помойку и каждый вечер пьяный приходил и шумел с собой. Сейчас
    гитару со стены и вальс "Невозвратное время" до трех ночи. Никому спать не
    давал, а если замечание -- сейчас скандалить:
     -- Еще узнаете, что я из себя представляю! Думаете, писарь полицейский?
    Не той марки! У меня свои полномочия!
     Прямо запугал нас. И такая храбрость в словах, что удивительно.
    Время-то какое было! А то бросит гитару и притихнет. Луша в щелку видала.
    Станет середь комнатки и волосы ершит и все осматривается. И клопов свечкой
    под обоями палил, того и гляди -- пожар наделает. Навязался, как лихорадка.
     Так вот этот самый Кривой -- у него левый глаз был сощурен --
    появляется вдруг позади Луши в новом/пиджаке, лицо ехидное, и пальцем в нас
    тычет с дрожью. И по глазу видно, что готов.
     -- Вот когда я вас устерег! Чи-то-ссс?! Вы меня за сыщика признавали,
    ну так номером ошиблись! Я вам поставлю на вид политический разговор!
    Чи-то-ссс!.. Знаю, что вовсе дурашливый человек, да еще на взводе, молчу.
    Колюшка отворотился -- не любил он его, а Кирилл Саверьяныч сейчас
    успокаивать:
     -- Это спор по науке, а не насчет чего... И не желаете ли стаканчик
    чайку...
     Вообще тонко это повел дело.
     -- И мы,-- говорит,-- сами патриоты, а не насчет чего... И вы,
    пожалуйста, не подумайте. У меня даже парикмахерское заведение...
     А Кривой совсем сощурился и даже боком встал.
     -- Оставьте ваши комплименты! Я и без очков вижу отношение! Произвел
    впечатление?! Чи-то-ссс? Я, может, и загублю вас всех, и мне вас очень даже
    жалко, по моему образованному чувству, но раз мною пренебрегли и гоните с
    квартиры, как последнюю сволочь, не могу я допустить! И ежели ты холуй,--
    это мне-то он,-- так я ни у кого... Очень нехорошо сказал. Как его Колюшка
    царапнет стаканом -- и залил всю фантазию и пиджачок. Вскочили все. Кирилл
    Саверьяныч Колюшку за руки схватил, я Кривому дорогу загородил к двери,
    чтобы еще на улице скандала не устроил, Луша чуть не на коленки, умоляет
    снизойти к семейному положению, и Наташа тут еще, а Кривой выпучил глаза, да
    так и сверлит и пальцем в пиджак тычет. Такой содом подняли... А тут еще
    другой наш жилец заявился, музыкантом ходил по свадьбам и на большой трубе
    играл, Черепахин по фамилии, Поликарп Сидорыч, сложения физического... И
    сейчас к Наташке:
     -- Не обидел вас? Пожалуйста, отойдите от неприятного разговора...
     И сейчас на Кривого:
     -- Я вам голову оторву, если что! Насекомая проклятая! Сукин вы сын
    после этого! При барышне оскорбляете!.. И его-то я молю, чтобы не
    распространял скандала, но он очень горячий и к нам расположен. Так и
    норовит в морду зацепить.
     -- Пустите, я его сейчас отлакирую! Я ему во втором глазе затмение
    устрою! Сибирньга кот!..
     А Кривой шебуршит, как вихрь, и нуль внимания. И Кирилл Саверьяныч его
    просил:
     -- Вы молодого человека хотите погубить, это недобросовестно! Это даже
    с вашей стороны зловредно! Дело о машинах шло и сути жизни, а вы вывернули
    на политическую подкладку...
     А тот себя в грудь пальцем и опять:
     -- Я знаю, какая тут подкладка! Он мне новый пиджак изгадил! Я не
    какой-нибудь обормот!.. У меня интеллигентные замашки!
     -- Это мы сделаем-с...-- Кирилл Саверьяныч-то.-- Отдадим в заведение и
    все выведем. У меня и брат двоюродный у Букермана служит...
     -- Дело,-- кричит,-- не в пиджаке! Вы на пиджак не сводите! Тут материя
    не та! У меня кровь благородного происхождения, и ничто не может меня
    удовлетворить! Я, может, еще подумаю, но пусть сейчас же извинения просит!..
     Я, конечно, чтобы не раздувать, Колюшке шепотом:
     -- Извинись... Ну, стоит со всяким...
     -- И пиджак мне чтобы беспременно новый! А Колюшка как вскинется на
    меня:
     -- Чтобы я у такого паразита!..
     -- А-а... Я паразит? Ну, так я вам пок-кажу!.. Сейчас в карман -- раз,
    и вынимает бумажку. Так нас всех и посадил.
     -- А это чи-то-ссс?! Паразит? Сами желали-с, так раскусите циркуляр! До
    свидания.
     И пошел. Кирилл Саверьяныч за ним пустился, а я говорю Колюшке:
     -- Что ты делаешь со мной? Я кровью тебя вскормилвоспитал, от платы
    тебя освободили по моему усердному служению... А?! И ты так! Что теперь
    будет-то?
     -- Напрасно,-- говорит,-- себя беспокоили и всякому каналье служили! Не
    шпана за меня платила, которая сама сорвать норовит... А Кривой, пожалуй, и
    не виноват... Где падаль, там и черви.
     -- Какие черви?
     -- Такие, зеленые...-- И смеется даже!..
     -- Да ты что это? -- говорю ему строго,-- Что ты из себя воображаешь?
     -- Ничего. Давайте чайку попьем, а то вам скоро в ваш ресторан...
     -- Ну, ты мне зубы не заговаривай,-- говорю.-- Ты у меня смотри!
     -- Чудак вы! Чего расстроились? Я вас хотел от оскорбления защитить\
     -- Хорошо,-- говорю,-- защитил! Теперь он к мировому за пиджак подаст,
    в полицию донесет, какие ты речи говорил... Сам видишь, какой каверзник! Он
    теперь тебе а в училище может повредить...
     А тут Кирилл Саверьяныч бледный прибежал, руками машет, галстук на себе
    вертит в расстройстве чувств.
     -- Ушел ведь! Должно быть, в участок! И меня теперь с вами запутают...
    Меня все знают, что я мирный, а теперь из-за мальчишки и меня! Ты помни,--
    говорит.-- Я про машины говорил, и про науку, и насчет веры в бога и
    терпения... Теперь время сурьезное, а мне и без политики тошно... Дело
    падает...
     Схватил шапку и бежать. И пирога не доел. Что делать! Хотел за ним,
    совета попросить, смотрю -- а уж без двадцати двенадцать: в ресторан надо. А
    день праздничный, бойкий, и надо начеку быть.
     Иду и думаю: и что только теперь будет! Что только будет теперь!
     ill И как раз в тот день чудасия у нас в ресторане вышла. Игнатий
    Елисеич новое распоряжение объявил:
     -- С завтрашнего дня чтобы всем номерам подковаться для тишины!
     Шибко у нас смеялись, а мне не до смеху. Слушаешь, что по карточке
    заказывают и объясняют, как каплунчики ришелье деландес подать, а в голове
    стоит и стоит, как с Кривым дело обернется. А тут еще господин Филинов,
    директор из банка,-- у них очень большой живот, и будто в них глист в сто
    аршин живет, в животе,-- который у нас по всей карте прошел на пробах, очень
    знаток насчет еды, подняли крышечку со сковородки -- и никогда не велят
    поднимать, а сами всегда и даже с дрожью в руке -- и обиделись. Сами при
    пятнадцатом номере заказывали, чтобы им шафруа из дичи с трюфелями, а
    отправили назад.
     -- Я,-- говорят,-- и не думал заказывать. Это я еще вчера пробовал, а
    заказал я...-- заглянул в карту и ткнул в стерлядки в рейнском вине.-- Я
    стерлядки заказал! Пожалуйте! А я так явственно помнил, что шафруа, да еще
    пальцем постучали, чтобы французский трюфель был. И метрдотель записал на
    меня ордер на кухню. Хоть сам ешь! Да на кой они мне черт и шафруа-то! В
    голове-то у меня -- во-от!
     И что такое с Колюшкой сталось, откуда у него такие слова? Рос он, рос,
    и не видал я его совсем. Да когда и видеть-то! На службу уходишь рано,
    минуту какую и видишьто, как он уроки читает, а придешь ночью в четвертом
    часу -- спит. Так и не видал я его совсем, а уж он большой. И не вспомнишь


  Сохранить

[ 1 ] [ 2 ] [ 3 ] [ 4 ] [ 5 ] [ 6 ] [ 7 ] [ 8 ] [ 9 ] [ 10 ]

/ Полные произведения / Шмелев И.С. / Человек из ресторана


Смотрите также по произведению "Человек из ресторана":


2003-2024 Litra.ru = Сочинения + Краткие содержания + Биографии
Created by Litra.RU Team / Контакты

 Яндекс цитирования
Дизайн сайта — aminis