Есть что добавить?
Присылай нам свои работы, получай litr`ы и обменивай их на майки, тетради и ручки от Litra.ru! |
|
/ Полные произведения / Мамин-Сибиряк Д.Н. / Хлеб
Хлеб [7/27]
Штофф был дома и принял гостя с распростертыми объятиями. Он по-русски расцеловался с Галактионом из щеки в щеку.
-- Слышал, слышал, голубчик, -- повторил он. -- Этим и должно было кончиться... Чем скорее, тем лучше.
-- Откуда вы узнали, Карл Карлыч? -- удивился Галактион.
-- А сорока на хвосте принесла... Право, отлично. Одобряю.
Штофф занимал очень скромную квартирку. Теперь небольшой деревянный домик принадлежал уже ему, потому что был нужен для ценза по городским выборам. Откуда взял немец денег на покупку дома и вообще откуда добывал средства -- было покрыто мраком неизвестности. Галактион сразу почувствовал себя легче в этих уютных маленьких комнатах, -- у него гора свалилась с плеч.
-- Будем устраиваться... да... -- повторял Штофф, расхаживая по комнате и потирая руки. -- Я уже кое-что подготовил на всякий случай. Ведь вы знаете Луковникова? О, это большая сила!.. Он знает вас. Да... Ничего, помаленьку устроимся. Знаете, нужно жить, как кошка: откуда ее ни бросьте, она всегда на все четыре ноги встанет.
Было часов одиннадцать, и Евлампия Харитоновна еще спала, чему Галактион был рад. Он не любил эту модницу больше всех сестер. Такая противная бабенка, и ее мог выносить только один Штофф.
-- Одного у нас нет, -- проговорил хозяин, заметив, как гость оглядывает обстановку. -- Недостает деточек... А я так люблю детей. Да... Вот у вас целых трое.
-- Заботы много с детьми.
-- А для чего же тогда жить?
Взглянув на часы, Штофф прибавил совсем другим тоном:
-- Скоро двенадцать. Поедемте в думу. Там сразу со всеми перезнакомитесь.
-- Да я, кажется, и без того всех знаю.
-- Нет, то другое... Мало ли кого можно встретить на свадьбе, -- это в счет у нас нейдет.
У Штоффа была уже своя выездная лошадь, на которой они и отправились в думу. Галактион опять начал испытывать смущение. С чего он-то едет в думу? Там все свои соберутся, а он для всех чужой. Оставалось положиться на опытность Штоффа. Новая дума помещалась рядом с полицией. Это было новое двухэтажное здание, еще не оштукатуренное. У подъезда стояло несколько хозяйских экипажей.
-- Здесь вы всех найдете, -- объяснял Штофф, здороваясь с представительным швейцаром. -- Тарас Семеныч здесь?
-- Точно так-с, -- вытянувшись по-солдатски, ответил швейцар.
Поднявшись по лестнице во второй этаж, они прошли куда-то направо, откуда доносился гул споривших голосов. Большая комната, затянутая табачным дымом, с длинным столом посредине, походила на железнодорожный буфет. На столе кипело два самовара, стояла чайная посуда, а кругом стола разместились представители местного самоуправления.
-- Господа, я привел к вам дорогого гостя! -- громко отрекомендовал Штофф своего спутника. -- Прошу любить и жаловать!
Подхватив Галактиона под руку, Штофф повел его вокруг стола, рекомендуя всем:
-- Тараса Семеныча вы знаете? А это два купца Ивановых... три купца Поповых... старший городской врач Кацман, а это его помощник, доктор медицины Кочетов... член управы Голяшкин.
-- Ба, ба! -- крикнул знакомый голос.
Это был Полуянов. Он обнял Галактиона и расцеловал.
-- Слышал, батенька... как же! Вчера жена что-то такое рассказывала про тебя и еще жаловалась, что шубы не умеешь дамам подавать. Ничего, выучим... У нас, батенька, все попросту. Живем одною семьей.
Член управы Голяшкин, рослый и краснощекий детина, все время смотрел на Галактиона какими-то маслеными глазами и сладко улыбался. Он ужасно походил на вербного херувима, хотя и простой работы. Выждав, когда все перездоровались, Голяшкин подошел к Галактиону, крепко пожал ему руку и каким-то сладким голосом проговорил:
-- Очень, очень рады, Галактион Михеич. Мы здесь все попросту. Да... Одною семьей.
Херувим страдал манией повторять чужие слова, точно эхо. Проделав свою партию, он подсел к столу и широко вздохнул. Рядом с ним сидел доктор Кочетов, красивый черноволосый мужчина лет тридцати. Молодое лицо доктора носило явные следы усиленного пьянства -- кожа на лице была красная, потная, глаза опухли и слезились, нос просвечивал синими жилками. Галактион почему-то обратил особенное внимание на эту типичную пару. Впрочем, и вся остальная компания не напоминала праведников, за исключением Луковникова, резко выделявшегося своею степенностью и благообразною старостью.
-- Ну, что родитель, каково прыгает? -- спросил он Галактиона, улыбаясь одними глазами. -- Завязали вы нам узелок с вашей мельницей... да.
-- Так уж вышло, Тарас Семеныч, -- оправдывался Галактион смущаясь. -- Обижать никого не хотели.
-- Что же, дело житейское, -- проговорил старик и вздохнул. -- К тестю в гости приехал, Галактион Михеич?
-- Да... Может быть, вам говорил что-нибудь Карл Карлыч?
-- Ах, да, да!.. Ндравный старик. Ничего, как-нибудь устроимся. Заходи ко мне, -- потолкуем.
Солидный старик очень понравился Галактиону. Не то, что тятенька Михей Зотыч. Мысль об отце у Галактиона являлась теперь в какой-то обидной форме. Ему казалось, что Тарас Семеныч смотрит на него с сожалением.
Чай продолжался довольно долго, и Галактион заметил, что в его стакане все больше и больше прибавляется рому. Набравшаяся здесь публика произвела на него хорошее впечатление своей простотой и откровенностью. Рядом с Галактионом оказался какой-то ласковый седенький старичок, с утиным носом, прилизанными волосами на височках и жалобно моргавшими выцветшими глазками. Он все заглядывал ему в лицо и повторял:
-- Очень мы рады... Да, рады.
-- Господа, что мы тут напрасно время теряем? -- провозгласил захмелевший Полуянов. -- Едем!
Все разом поднялись, как по команде, и, не прощаясь друг с другом, повалили к двери. Галактион догнал Штоффа уже на лестнице и начал прощаться.
-- Ну, это дудки! -- заявил немец. -- У нас так не играют!.. Едем!
-- Куда?
-- А вот увидите.
От думы они поехали на Соборную площадь, а потом на главную Московскую улицу. Летом здесь стояла непролазная грязь, как и на главных улицах, не говоря уже о предместьях, как Теребиловка, Дрекольная, Ерзовка и Сибирка. Миновали зеленый кафедральный собор, старый гостиный двор и остановились у какого-то двухэтажного каменного дома. Хозяином оказался Голяшкин. Он каждого гостя встречал внизу, подхватывал под руку, поднимал наверх и передавал с рук на руки жене, испитой болезненной женщине с испуганным лицом.
-- Милости просим, господа! -- повторял хозяин. -- У нас все попросту!.. Пожалуйте!
Галактиона удивило, что вся компания, пившая чай в думе, была уже здесь -- и двое Ивановых, и трое Поповых, и Полуянов, и старичок с утиным носом, и доктор Кочетов. Галактион подумал, что здесь именины, но оказалось, что никаких именин нет. Просто так, приехали -- и делу конец. В большой столовой во всю стену был поставлен громадный стол, а на нем десятки бутылок и десятки тарелок с закусками, -- у хозяина был собственный ренсковый погреб и бакалейная торговля.
-- Вот теперь мы добрались и до настоящего фундамента, -- повторял Полуянов, расхаживая по комнате с видом человека, вернувшегося домой. -- Галактион, выпьем.
-- Да я не пью, Илья Фирсыч... Так разве, одну рюмочку.
-- Э-э! у нас между первою и второю рюмкой не дышат... У нас попросту.
Выпитые две рюмки водки с непривычки сильно подействовали на Галактиона. Он как-то вдруг почувствовал себя и тепло и легко, точно он всегда жил в Заполье и попал в родную семью. Все пили и ели, как в трактире, не обращая на хозяина никакого внимания. Ласковый старичок опять был около Галактиона и опять заглядывал ему в лицо своими выцветшими глазами.
-- А я ведь знавал Михея-то Зотыча, -- говорил он, подвигая стул ближе к Галактиону. -- Еще там, на заводах... Как же! У него три сына было, три молодца.
Дальше события немножко перепутались. Галактион помнил только, что поднимался опять куда-то во второй этаж вместе с Полуяновым и что шубы с них снимала красивая горничная, которую Полуянов пребольно щипнул. Потом их встретила красивая белокурая дама в сером шелковом платье. Кругом были все те же люди, что и в думе, и Голяшкин обнимал при всех белокурую даму и говорил:
-- А вот эта сестрица Пашенька. У нас все попросту. Давайте, Пашенька, поцелуемтесь.
Брат и сестра громко расцеловались. Потом Пашенька очутилась около Галактиона и ласково говорила:
-- А вы забыли, как я на вашей свадьбе была? Как же, мы тогда еще с Харитиной русскую отплясывали. Какие мы тогда глупые были: ничего-то, ничего не понимали. Совсем девчонки.
Кругом все пили, хлопая рюмку за рюмкой. Вместе с другими пил и Галактион, то есть заставляла его пить Пашенька. Он видел ее белые, точно налитые молоком руки, и эти руки подавали ему одну рюмку за другой. Пашенька смеялась и садилась так близко к гостю, что своим плечом касалась его. Что-то такое горячее прилило к самому сердцу Галактиона, ему вдруг захотелось веселиться и называть хозяйку тоже Пашенькой, как Голяшкин, но в самый интересный момент опять появился старичок с утиным носом и помешал. Галактион рассердился и чуть не наговорил дерзостей. Пашенька во-время отвела его в сторону и прошептала на самое ухо с милой интимностью:
-- Будьте осторожны... Это наш миллионер Нагибин. У него единственная дочь невеста, и он выискивает ей женихов. Вероятно, он не знает, что вы женаты. Постойте, я ему скажу.
Она действительно что-то поговорила старичку, и тот моментально исчез, точно в воду канул. Потом Галактион поймал маленькую теплую руку Пашеньки и крепко пожал ее. У Пашеньки даже слезы выступили на глазах от боли, но она стерпела и продолжала улыбаться.
-- У нас попросту... да... -- проговорил Голяшкин над самым ухом Галактиона и захохотал. -- Пашенька, поцелуемся.
Пашенька вскочила и убежала.
Потом Галактион что-то говорил с доктором, а тот его привел куда-то в дальнюю комнату, в которой лежал на диване опухший человек средних лет. Он обрадовался гостям и попросил рюмочку водки.
-- Это муж Прасковьи Ивановны, -- рекомендовал доктор, считая пульс у больного. -- Вот что делает водочка, а какой был богатырь!
-- Рюмочку, -- мычал больной.
В этот момент в комнату ворвалась Пашенька, и больной закрыл голову подушкой. Она обругала доктора и увела Галактиона за руку.
Дальше, кажется, был обед. Пашенька опять сидела рядом с Галактионом и угощала его виноградом, выбирая самые крупные ягоды своими розовыми пальчиками.
V
Странное было пробуждение Галактиона. Он с трудом открыл глаза. Голова была точно налита свинцом. Он с удивлением посмотрел кругом. Комната совершенно незнакомая, слабо освещенная одною свечой под зеленым абажуром. Он лежал на широком кожаном диване. Над его головой на стене было развешано всевозможное оружие.
-- Где я? -- вслух подумал Галактион, не узнавая собственного голоса.
Он напрасно старался припомнить последовательный ход событий, -- они обрывались Пашенькой, а что было дальше, он не помнит, как не помнит, как попал в эту комнату. Э, все равно!.. Галактион хотел опять заснуть, но почувствовал, что ему что-то мешает. Это была не головная боль, а что-то внешнее, что-то такое, что было вот в этой комнате. Он приподнялся на локоть и стал внимательно осматривать комнату. Вдруг он вздрогнул -- у дальнего конца письменного стола, совсем в тени, в глубоком кресле сидела неподвижная женская фигура. Ему сделалось страшно. Лица ее нельзя было рассмотреть, но он узнал ее, потому что чувствовал, как она пристально смотрит на него.
-- Харитина, это ты?
Она молчала.
-- Харитина!
Фигура поднялась, с трудом перешла комнату и села к нему на диван, так, чтобы свет не падал на лицо. Он заметил, что лицо было заплакано и глаза опущены. Она взяла его за руку и опять точно застыла.
-- Харитина, я был пьян, как скотина... в первый раз в жизни. Я себя презираю... и ты... и все...
-- Что же тут особенного? -- с раздражением ответила она. -- Здесь все пьют. Сколько раз меня пьяную привозили домой. И тоже ничего не помнила. И мне это нравится. Понимаешь: вдруг ничего нет, никого, и даже самой себя. Я люблю кутить.
-- Перестань говорить глупости! Ты прикидываешься такой, а сама совсем не такая.
-- А какая я?
Она подвинулась совсем близко к его лицу и, заглядывая в глаза, с нетерпением спрашивала:
-- Ну, говори... говори, какая я?
-- Ты?
Галактион с трудом перекатил голову на подушке, закрыл глаза и ответил шепотом:
-- Хорошая... вся хорошая.
Она закрыла лицо руками и тихо заплакала. Он видел только, как вздрагивала эта высокая лебединая грудь, видел эти удивительные руки, чудные русалочьи волосы и чувствовал, что с ним делается что-то такое большое, грешное, бесповоротное и чудное. О, только один миг счастья, тень счастья! Он уже протянул к ней руки, чтоб схватить это гибкое и упругое молодое тело, как она испуганно отскочила от него.
-- Галактион, не нужно!.. Галактион, оставь!.. Этого не нужно, не нужно, не нужно!
-- Ну, иди, глупая, сюда... Не бойся, не трону.
-- Я сейчас...
Она своею грациозною, легкою походкой вышла и через минуту вернулась с мокрым полотенцем, бутылкой сельтерской воды и склянкой нашатырного спирта. Когда он с жадностью выпил воду, она велела ему опять лечь, положила мокрое полотенце на голову и дала понюхать спирта. Он сразу отрезвел и безмолвно смотрел на нее. Она так хорошо и любовно ухаживала за ним, как сестра, и все выходило у нее так красиво, каждое движение.
-- Не смотри на меня так, Галактион... Не хорошо.
-- Не буду.
Он закрыл глаза и слышал, как она села опять к нему. Он чувствовал близость этого молодого, цветущего тела, точно окруженного благоухающим облаком, слышал, как она порывисто дышала, и не мог только разобрать, чье это сердце так сильно бьется -- его или ее. Это был его ангел-хранитель.
-- Харитина, помнишь мою свадьбу? -- заговорил он, не открывая глаз, -- ему страстно хотелось исповедаться. -- Тогда в моленной... У меня голова закружилась... и потом весь вечер я видел только тебя. Это грешно... я мучился... да. А потом все прошло... я привык к жене... дети пошли... Помнишь, как ты меня целовала тогда на мельнице?
Она сделала нетерпеливое движение.
-- Подожди, -- говорил он. -- Я знаю, что это пустяки... Тебе просто нужно было кого-нибудь любить, а тут я подвернулся...
-- Скажи одно: ты думал когда-нибудь обо мне?
-- О, часто!.. Было совестно, а все-таки думал. Где-то она? что-то она делает? что думает? Поэтому и на свадьбу к тебе не приехал... Зачем растравлять и тебя и себя? А вчера... ах, как мне было вчера тяжело! Разве такая была Харитина! Ты нарочно травила меня, -- я знаю, что ты не такая. И мне так было жаль тебя и себя вместе, -- я как-то всегда вместе думаю о нас обоих.
-- А жена?
Он опять сделал движение, она опять отскочила.
-- Я уйду совсем, если ты не будешь лежать смирно... Вытяни руку вот так. Ну, будь теперь паинькой.
Она опять села около него и заговорила, быстро роняя слова, точно боялась, что не успеет высказать всего.
-- Тогда я была девчонкой и не знала, что такое значит любить... да. А теперь я... я тебя не люблю...
Он схватил ее и привлек к себе. Она не сопротивлялась и только смотрела на него своими темными большими глазами. Галактион почувствовал, что это молодое тело не отвечает на его безумный порыв ни одним движением, и его руки распустились сами собой.
-- Не люблю... не люблю, -- повторяла она и даже засмеялась, как русалка. -- Ты сильнее меня, а я все-таки не люблю... Милый, не обижайся: нельзя насильно полюбить. Ах, Галактион, Галактион!.. Ничего ты не понимаешь!.. Вот ты меня готов был задушить, а не спросишь, как я живу, хорошо ли мне? Если бы ты действительно любил, так первым бы делом спросил, приласкал, утешил, разговорил... Тошно мне, Галактион... вот и сейчас тошно.
Галактион слушал эту странную исповедь и сознавал, что Харитина права. Да, он отнесся к ней по-звериному и, как настоящий зверь, схватил ее давеча. Ему сделалось ужасно совестно. Женатый человек, у самого две дочери на руках, и вдруг кто-нибудь будет так-то по-звериному хватать его Милочку... У Галактиона даже пошла дрожь по спине при одной мысли о такой возможности. А чем же Харитина хуже других? Дома не у чего было жить, вот и выскочила замуж за первого встречного. Всегда так бывает.
-- Харитина, у тебя есть муж... -- вдруг проговорил Галактион.
-- Муж? -- повторила она и горько засмеялась. -- Я его по неделям не вижу... Вот и сейчас закатился в клуб и проиграет там до пяти часов утра, а завтра в уезд отправится. Только и видела... Сидишь-сидишь одна, и одурь возьмет. Тоже живой человек... Если б еще дети были... Ну, да что об этом говорить!.. Не стоит!
Потом она прибавила совсем другим тоном:
-- Ступай умойся да приходи в столовую чай пить.
От этих разговоров и холодной воды Галактион совсем отрезвился. Ему теперь было совестно вообще, потому что он в первый раз попал к Харитине в таком виде.
Обстановка в квартире Полуянова была устроена на господскую руку. Не было той трактирной роскоши, как у Малыгиных, а все по-своему. Какие-то мудреные столики, кушетки, картины, альбомы, даже рояль в зале. Столовая тоже отличалась и громадным буфетом, походившим на орган в католической церкви, и неудобными, но дорогими резными стульями, и мудреною сервировкой. Харитина необыкновенно скоро вошла во вкус новой обстановки и устраивала все, как у других, то есть главным образом как у Стабровских. Она показала Галактиону свою спальню, поразившую его своею роскошью: две кровати красного дерева стояли под каким-то балдахином, занавеси на окнах были из розового шелка, потом великолепный мраморный умывальник, дорогой персидский ковер во весь пол, а туалет походил на целый магазин.
-- Муж откупается от меня вот этими пустяками, -- объясняла Харитина. -- Ни одной вещи в доме не осталось от его первой жены... У нас все новое. Нравится тебе?
-- Право, не знаю... К чему все это нагорожено?
-- Как к чему?.. Ах ты, глупый! Посмотрел бы ты, как все устроено у Стабровских... Мне и во сне не видать такой роскоши. Что стоит им, миллионерам...
Когда они вошли в столовую, Харитина проговорила уже другим тоном:
-- А знаешь, кто тебя привез сюда?
-- Илья Фирсыч, конечно.
-- А вот и нет... Сама Прасковья Ивановна. Да... Мы с ней большие приятельницы. У ней муж горький пьяница и у меня около того, -- вот и дружим... Довезла тебя до подъезда, вызвала меня и говорит: "На, получай свое сокровище!" Я ей рассказывала, что любила тебя в девицах. Ух! умная баба!.. Огонь. Смотри, не запутайся... Тут не ты один голову оставил.
-- То у меня и на уме... Тоже и сказала.
-- Мало ли у кого что на уме, а выходит совсем наоборот. На словах-то все города берут.
Потом Харитина вдруг замолчала, пригорюнилась и начала смотреть на Галактиона такими глазами, точно видела его в первый раз. Гость пил чай и думал, какая она славная, вот эта Харитина. Эх, если б ей другого мужа!.. И понимает все и со всяким обойтись умеет, и развеселится, так любо смотреть.
-- А муж тебя любит?
-- Очень... Раза два колотил.
-- Как колотил?
-- Да так, как бьют жен. Все это знают... Ревнует он меня до смерти, -- ну, такие и побои не в обиду. Прислуга разболтала по всему городу.
-- И ты так говоришь об этом?
Она засмеялась.
-- Не беспокойся, в долгу не останусь... ха-ха! Не знал, за что бить-то.
-- Что ты говоришь, Харитина?
-- А мне что!.. Какая есть... Старая буду, грехи буду замаливать... Ну, да не стоит о наших бабьих грехах толковать: у всех у нас один грех. У хорошего мужа и жена хорошая, Галактион. Это уж всегда так.
Еще вчера Галактион мог бы сказать ей, как все это нехорошо и как нужно жить по-настоящему, а сегодня должен был слушать и молчать.
-- Муж-то побьет, а мил-сердечный друг приласкает, да приголубит, да пожалеет... Без побоев тоже и совестно, а тут оно и сойдет за настоящее. Так-то вот.
Галактион перевел разговор на другое. Он по-купечески оценил всю их обстановку и прикинул в уме, что им стоило жить. Откуда у исправника могут такие деньги взяться? Ведь не щепки, на дороге не подымешь.
-- Уж это не мое дело, -- равнодушно ответила Харитина. -- Когда на молоденьких женятся, так о деньгах не думают.
-- Может, раньше скопил?
-- Не знаю и не хочу знать.
-- А ежели он попадется и место потеряет, тогда как?
-- Тоже не знаю... Да и все равно мне. Ох, как все равно!
Этот первый визит оставил в Галактионе неизгладимое впечатление. Что-то новое хлынуло на него, совсем другая жизнь, о какой он знал только понаслышке. Харитина откачнулась от своего купечества и жила уже совсем по-другому. Это новое уже было в Заполье, вот тут, совсем близко.
Домой Галактион вернулся поздно. В столовой его ждала Анфуса Гавриловна. Старушка не могла заснуть, поджидая зятя.
-- Ты это что же, Галактион Михеич? -- с тихим упреком проговорила она.
-- Мамаша, ничего не говорите: в первый и последний раз.
-- Да я не про то, что ты с канпанией канпанился, -- без этого мужчине нельзя. Вот у Харитины-то что ты столько времени делал? Муж в клубе, а у жены чуть не всю ночь гость сидит. Я уж раз с пять Аграфену посылала узнавать про тебя. Ох, уж эта мне Харитина!..
VI
Штофф не дремал. Он отлично помнил все, что говорил Галактиону на мельнице, и на первое время пристроил его к "бубновскому конкурсу". Пьянствовавший запольский коммерсант отчаяннейшим образом запустил всю свою коммерцию и в заключение отказался платить кредиторам. Пришлось назначить конкурс, председателем которого был старик Луковников, а членами адвокат Мышников и несколько купцов. Вот на помощь этому конкурсу Луковников и пригласил Галактиона, потому что купцы не желали работать, а Мышников не понимал практики коммерческих запольских тонкостей.
-- Молодой человек, постарайся, -- наставительно говорил Луковников покровительствовавший Галактиону, -- а там видно будет... Ежели в отца пойдешь, так без хлеба не останешься.
С своей стороны Штофф предупредил Галактиона, чтобы он обратил особенное внимание на Мышникова.
-- Этот далеко пойдет... да. Ухо с ним надо востро держать... А впрочем, мужик умный и серьезный.
Видимо, Штофф побаивался быстро возраставшей репутации своего купеческого адвоката, который быстро шел в гору и забирал большую силу. Главное, купечество верило ему. По наружности Мышников остался таким же купцом, как и другие, с тою разницей, что носил золотые очки. Говорил он с рассчитанною грубоватою простотой и вообще старался держать себя непринужденно и с большим гонором. К Галактиону он отнесся подозрительно и с первого раза заявил:
-- Решительно не понимаю, что вы тут будете делать, Галактион Михеич. Нам и без вас делать нечего.
А между тем в тот же день Галактиону был прислан целый ворох всевозможных торговых книг для проверки. Одной этой работы хватило бы на месяц. Затем предстояла сложная поверка наличности с поездками в разные концы уезда. Обрадовавшийся первой работе Галактион схватился за дело с медвежьим усердием и просиживал над ним ночи. Это усердие не по разуму встревожило самого Мышникова. Он под каким-то предлогом затащил к себе Галактиона и за стаканом чая, как бы между прочим, заметил:
-- Вы что это, батенька, надрываетесь над конкурсом?
-- Да так... Надобно привести все в известность, Павел Степаныч. Что же тянуть?
-- Да тут и тянуть нечего: дело ясно как день. В сущности никакой и несостоятельности нет, а одно бубновское беспросыпное пьянство.
-- Тем более...
-- Ну, торопятся только блох ловить, -- загадочно ответил Мышников и посмотрел на Галактиона через очки.
Галактион только теперь понял, в чем дело. Конкурс Бубнова составлял статью постоянного дохода, и чем дольше он будет тянуться, тем выгоднее для членов конкурса, получавших определенное жалованье и, кроме того, известный процент с "конкурсной массы"...
-- Да, дело совершенно верное, -- тянул Мышников. -- И даже очень глупое... А у Прасковьи Ивановны свой отдельный капитал. Притом дни самого Бубнова уже сочтены... Мне говорил доктор... ну, этот сахар, как его... Кочетов. Он тут что-то этакое вообще... Да, нам положительно некуда так торопиться.
Жил Мышников очень просто, на чиновничью ногу. Он не был женат, хотя его уютная квартира и говорила о семейных наклонностях хозяина.
Галактион понял только одно, что производилось разорение спившегося купца на самом законном основании, а затем, что деньги можно получать совершенно даром. Он мог уже существовать с семьей только на жалованье с конкурса. В первый еще раз Галактиону пришлось столкнуться с нечистым делом, и он поколебался, продолжать его или бросить в самом начале. Но ведь не он, так на его место найдется десяток других охотников, притом во главе конкурса стоял такой почтенный человек, как старик Луковников; наконец, ему не из чего было выбирать, а жить было нужно. Чтобы оправить себя в своих собственных глазах, Галактион решил, что будет участвовать в конкурсе пока, до приискания настоящего дела. Он именно жаждал этого настоящего дела, а не темной наживы.
-- А ты, брат, не сомневайся, -- уговаривал его Штофф, -- он уже был с Галактионом на "ты". -- Как нажиты были бубновские капиталы? Тятенька был приказчиком и ограбил хозяина, пустив троих сирот по миру. Тут, брат, нечего церемониться... Еще темнее это винокуренное дело. Обрати внимание.
Винокуренный завод интересовал Галактиона и без этих указаний. Главное затруднение при выяснении дела заключалось в том, что завод принадлежал Бубнову наполовину с Евграфом Огибениным, давно уже пользовавшимся невменяемостью своего компаньона и ловко хоронившим концы. Потом оказалось, что и сам хитроумный Штофф тоже был тут при чем-то и потому усиленно юлил перед Галактионом. Все-таки свой человек и, в случае чего, не продаст. Завод был небольшой, но давал солидные средства до сих пор.
По конкурсным делам Галактиону теперь пришлось бывать в бубновском доме довольно часто. Сам Бубнов по болезни не мог являться в конкурс для дачи необходимых объяснений, да и дома от него трудно было чего-нибудь добиться. На выручку мужа являлась обыкновенно сама Прасковья Ивановна, всякое объяснение начинавшая с фразы:
-- У меня свой капитал, и я ничего не понимаю в делах.
Но это была только одна отговорка. Она отлично понимала всякие дела, хотя и относилась к конкурсу совершенно равнодушно.
-- Она ждет не дождется, когда муж умрет, чтобы выйти замуж за Мышникова, -- объяснила Харитина эту политику. -- Понимаешь, влюблена в Мышникова, как кошка. У ней есть свои деньги, и ей наплевать на мужнины капиталы. Все равно прахом пойдут.
С Галактионом Прасковья Ивановна держалась на деловую ногу, хотя и не прочь была пококетничать слегка. Все-таки нужный человек и может пригодиться. Галактион отлично понимал только одно, что она находится под каким-то странным влиянием своего двоюродного брата Голяшкина и все делает по его совету. В конкурсной массе были явные следы хозяйничанья этого сладкого братца, и Галактион сильно его подозревал в больших плутнях. Вообще, чем дальше в лес, тем больше дров. Братец умильно старался ухаживать за Галактионом, хотя и не знал, с какой стороны к нему подступиться. Он что-то не договаривал и только воровато шмыгал глазами. Галактион почему-то чувствовал уже себя неловко, когда появлялся этот братец. Да и появлялся он всегда как-то неожиданно, точно вырастал из земли.
Главное действующее лицо всех этих происков, вожделений и тайных желаний не принимало никакого участия в общей суматохе. Больной обыкновенно лежал в своем кабинете на широком клеенчатом диване и бессмысленно смотрел куда-нибудь в одну точку. Когда к нему входил Галактион, он сначала смотрел на него испуганными глазами, напрасно стараясь припомнить, кто это такой. Как он страдал, этот несчастный пропойца!.. Лицо получало какой-то зеленоватый трупный оттенок, на лбу выступал холодный пот, кулаки судорожно сжимались, лицо кривилось ужасною улыбкой.
-- Мн... мадерцы, -- хрипел он.
Бубнов пил только мадеру и без нее не мог ни двигаться, ни говорить. Шелест женина платья попрежнему его пугал, и больной делал над собой страшное усилие, чтобы куда-нибудь не спрятаться. Для дела он был совершенно бесполезен, и Галактион являлся к нему только для проформы. Раз Бубнов отвел его в сторону и со слезами на глазах проговорил:
-- Вы сделаете для меня?
-- Что такое сделать?
-- Нет, вы скажите: сделаете?
-- Ну хорошо, сделаю.
Больной подвел его к какому-то угловому шкафику и шепотом проговорил:
-- Голубчик, поймайте его... Он там всегда прячется.
-- Кто он?
-- А чертик... такой зелененький!
Что было тут говорить? Больной несколько раз избавлялся от своих галлюцинаций, а потом начиналась та же история.
В бубновском доме Галактион часто встречал доктора Кочетова, который, кажется, чувствовал себя здесь своим человеком. Он проводил свои визиты больше с Прасковьей Ивановной, причем обязательно подавалась бутылка мадеры. Раз, встретив выходившего из кабинета Галактиона, он с улыбкой заметил:
-- Что вы мучите напрасно Ефима Назарыча?
-- Такое уж дело, доктор... Не для собственного удовольствия.
-- Ха-ха! Мне нравится этот вежливый способ грабежа. Да... Не только ограбят, но еще спросят, с которого конца. Все по закону, главное... Ах, милые люди!
Галактион вспыхнул и готов был наговорить доктору дерзостей, но выручила Прасковья Ивановна.
-- Да ведь и вы, доктора, тоже хороши, -- азартно вступилась она. -- Тоже по закону морите живых людей... Прежде человек сам умирал, а нынче еще заплати доктору за удовольствие помереть.
-- Что же, вы правы, -- равнодушно согласился доктор, позабыв о Галактионе. -- И мы тоже... да. Ну, что лечить, например, вашего супруга, который представляет собой пустую бочку из-под мадеры? А вы приглашаете, и я еду, прописываю разную дрянь и не имею права отказаться. Тоже комедия на законном основании.
Провожая Галактиона в переднюю, Прасковья Ивановна с милою интимностью проговорила:
-- Доктор очень милый человек, но он сегодня немного того... понимаете? Ну, просто пьян! Вы на него не обижайтесь.
-- Да я, кажется, ничего не сказал. Вы сами можете подумать то же самое.
-- Я-то? Ах, мне решительно все равно!
Эта первая неудачная встреча не помешала следующим, и доктор даже понравился Галактиону, как человек совершенно другого, неизвестного ему мира. Доктор постоянно был под хмельком и любил поговорить на разные темы, забывая на другой день, о чем говорилось вчера.
[ 1 ]
[ 2 ]
[ 3 ]
[ 4 ]
[ 5 ]
[ 6 ]
[ 7 ]
[ 8 ]
[ 9 ]
[ 10 ]
[ 11 ]
[ 12 ]
[ 13 ]
[ 14 ]
[ 15 ]
[ 16 ]
[ 17 ]
[ 18 ]
[ 19 ]
[ 20 ]
[ 21 ]
[ 22 ]
[ 23 ]
[ 24 ]
[ 25 ]
[ 26 ]
[ 27 ]
/ Полные произведения / Мамин-Сибиряк Д.Н. / Хлеб
|
|