• Сочинения
  
• Краткие содержания
  
• Полные произведения
  
• Характеристики
  
• Биографии
  
• Критика
  
• ГДЗ
  

/ Полные произведения / Железников В.К. / Жизнь и приключения чудака

Жизнь и приключения чудака [7/9]

Скачать полное произведение

    Я оборвал свой рассказ, потому что заметил, что Надежда Васильевна меня не слушает. Ей было не до тети Оли, но я все-таки спросил:
     - Надежда Васильевна, а вы любите пенки от варенья?
     - Пенки от варенья? - Она с удивлением посмотрела на меня, как будто только что прилетела с другой планеты.
     - А-а-а, - сказал я, - у вас на Марсе давным-давно забыли, как варят варенье.
     Она не ответила на мою шутку.
     Пожалуй, больше нельзя было тянуть, и я решил: после разговора о тете Оле скажу про Наташку.
     - Ну, ничего, - сказал я. - Вот поправится тетя Оля, я познакомлю вас с ней, тогда и угоститесь пенками...
     А Надежда Васильевна, вижу, опять думает о чем-то своем. Напряженно: наверняка размышляла о Наташке, прикидывала так и этак, строила свои математические формулы и выкладки. И действительно, я не ошибся, ибо ее ответ меня здорово поразил.
     - Спасибо, - сказала Надежда Васильевна, - только не думаю, что мы поймем друг друга.
     - Почему?!
     - Мы разные люди, - ответила Надежда Васильевна. - Я не люблю добреньких.
     - Значит, вам не жалко людей? - спросил я.
     Она безмолвствовала.
     Я ждал, ждал - вот-вот она скажет, что просто пошутила, что у нее плохое настроение, что она волнуется, но она молчала.
     И в мою душу упало зерно сомнения, маленькое такое зернышко, а затем оно проросло обильным сорняком: а может, она действительно выпустила Малыша нарочно. Тогда это попахивает предательством.
     - А куда, интересно, мог подеваться Малыш? - спросил я с подозрением.
     - Если бы не сбежал Малыш, - вместо ответа сказала Надежда Васильевна, - то случилось бы что-нибудь другое... - Она посмотрела на часы: - Все! Больше я ждать не могу. Пойду звонить в милицию. А ты здесь, пожалуйста, постой... А то, если Наташа придет, ей будет страшно.
     Она повернулась, чтобы уйти, и тогда я, расхрабрившись, бросил ей в спину:
     - Наташка давно у меня!
     Надежда Васильевна не сразу поняла значение моих слов, хотя была находчивой и, как известно, необыкновенно умной. А тут растерялась, замерла на какое-то тяжкое мгновение, стоя ко мне по-прежнему спиной. Оглянулась через плечо и спросила тихо и внешне спокойно:
     - У тебя? - И повернулась лицом, правда, это уже было лицо почти другого человека. - А как же вы прошли... мимо меня?..
     Для нее мой ответ был очень важен. А может быть, ей так повезет, видно, думала она, и Наташка просто давным-давно забралась ко мне, когда ее еще не было дома, и сидит себе. Но я не стал ее обманывать, а ответил то, что было на самом деле:
     - Через соседний подъезд.
     - Значит, вы видели меня, - почти прошептала она.
     "Да, - без слов, одним горьким молчанием ответил я. - Мы прекрасно все видели и поэтому нырнули в соседний подъезд".
     Надежда Васильевна, не произнеся ни слова, с поникшей головой вошла в подъезд, оставив для меня открытую дверь. Затем мы вместе сели в лифт, и она стала нажимать кнопку нашего этажа раньше, чем я закрыл дверь. Ее волнение передалось мне, и я никак не мог плотно прикрыть кабину лифта: один раз прижал полу пальто, а второй раз прищемил руку.
     Наконец мы все же доехали и оказались на нашей лестничной площадке. И тогда, доставая ключ от квартиры, я сказал ей самое главное и страшное:
     - Наташка будет жить у меня до приезда дяди Шуры.
     - Вот как, - сказала она, но не ушла.
     А я нарочно копался с ключом, надеясь, что мои слова дойдут до ее сознания и она уйдет. Напрасные надежды, она не шелохнулась.
     - Это не я придумал... Наташка попросила, а я не мог ей отказать. - И зачем-то некстати пошутил: - Старая дружба не ржавеет.
     - Открывай! - приказала Надежда Васильевна.
     И, видя, что я нарочно тяну время, выхватила у меня ключ, ловко вставила в замочную скважину и почти вбежала в комнату.
     Наташка, раскинув руки, беззаботно спала, устроившись на диване. Она не слышала ни наших шагов, ни моих воплей.
     - Вот видите, - шепотом произнес я, - пусть спит... А потом разберемся.
     Надежда Васильевна тем временем подошла к Наташке, подсунула руки под нее, чтобы поднять и унести. Тут у меня мелькнула слабая надежда, что она не сможет ее поднять. Но она ее подняла! И понесла. Конечно, подумал я, натренировалась, таская свою виолончель. А я страшно засуетился и побежал рядом.
     - Безобразие! Вы меня делаете предателем! - кричал я. - Я обещал! Я всегда выполняю свои обещания! Это нечестно!
     Я был в отчаянии, я кричал изо всех сил, стараясь хотя бы разбудить Наташку, чтобы она поняла, что я ее не предал, что это все сделано вопреки моему желанию, но она крепко спала.
     "Бороться всегда надо до конца, пока у тебя есть силы", - учила меня тетя Оля. И это верно. Но как я должен был бороться, ответьте мне! Не мог же я драться с женщиной! Тут я должен признаться, что и тетя Оля, говоря эти слова, робко сознавалась, что у нее самой этого качества нет. И у меня не было. Может быть, я в этом не виноват, просто перешло по наследству от тети Оли, все-таки мы родственники, одна кровь, одни гены.
     Так мы дошли до дверей. Надежда Васильевна распахнула их и, стоя в проеме, впервые посмотрела на меня.
     А я, заглянув ей в глаза, потерял дар слова: цветы, ее прекрасные цветы, которые делали ее умной, необычной, исчезли, и лицо ее стало похоже на осенний лист.
     Дверь перед моим носом захлопнулась.
     Я почти заплакал: ведь я ее любил.
     В то утро, как всегда, я подошел к окну и увидел дядю Шуру. Значит, он вернулся! Вернее, я увидел его спину и руку, которая держала знакомую мне тросточку и чертила по асфальту. Он привез эту тросточку из Африки, говорил, что она сделана из бивня слона, и очень гордился ею.
     Рядом с ним стоял мужчина в высокой косматой папахе. Дядя Шура что-то ему говорил, не подымая головы, а тот его внимательно слушал. Лицо его было напряженным и испуганным.
     Я знал людей с таким выражением лица, они часто появлялись в квартире дяди Шуры. Он их привозил из каких-то своих дальних путешествий вместе с детьми, которым собирался делать операции. Детей отдавали в больницу, а родители их жили у дяди Шуры.
     Однажды он привез с собой якутского охотника. Этот охотник целыми днями молча сидел у телефона в ожидании известий из больницы, где лежала его дочь. Он сидел как изваяние, не двигаясь. Когда я увидел его в первый раз, то подумал, что он не живой, а вырезанный из дерева. Если же звонил телефон, он неслышным движением снимал трубку и говорил: "Попов слушает". А потом этот охотник уехал вместе с дочерью и вскоре прислал дяде Шуре в подарок шкуру белого медведя и унты Наташке. Унты Наташке были в самую пору, и непонятно было, как это получилось, - ведь неразговорчивый охотник Попов не спрашивал у Наташки номер ее ноги.
     За все время, что он жил у дяди Шуры, он сказал мне только одну фразу: "Надо быть мужчиной. Там все бурлит, - он постучал себя в грудь, - здесь все молчит", - он высунул язык.
     Когда же приехал дядя Шура? И почему ко мне не зашел? Что ему стоило протянуть руку и стукнуть в стену, и тут же я оказался бы "у его ног". Ведь после тех печальных событий, когда Надежда Васильевна унесла от меня спящую Наташку, я больше к ним не ходил.
     В этот день я встретил Надежду Васильевну у нашего метро. Мы шли навстречу друг другу. Я бы, конечно, поздоровался, я не из тех, кто долго помнит обиды, но она меня не заметила.
     Я оглянулся ей вслед и - с ума сойти! - вместо нее увидел мальчишку, который вел на поводке Малыша!
     В первый момент это на меня так подействовало, что я оцепенел. А мальчишка тем временем прошел мимо меня и скрылся во дворе большого дома.
     Медленно, будто нехотя, я побрел следом. Торопиться было нельзя. Походка моя приобрела эластичную упругость, сердце билось где-то в горле. Я сдвинул кепку на лоб, чтобы не было видно моих лихорадочно-зорких глаз.
     Я еле сдерживал улыбку, представляя фурор, который я произведу, когда появлюсь перед Наташкой с Малышом. Это была большая удача.
     Мальчишку я нагнал во дворе и безразличным голосом спросил, кивнув на собаку:
     - Кусается?
     - Нет, не кусается, - охотно ответил мальчишка.
     - Малыш, Малыш! - позвал я собаку и погладил ее по шерсти.
     - Рэда, - сказал мальчишка.
     - Рэда? - переспросил я. - А по-моему, он откликается на кличку "Малыш".
     - Может быть, - ответил мальчишка. - Глупый.
     - А какой у него язык? - хитро спросил я.
     - Обыкновенный, - ответил мальчишка.
     - А у нашего синий, - сказал я.
     - Значит, у вас такая же собака?
     - Была, да пропала. Вот я теперь ее ищу.
     Я внимательно посмотрел на мальчишку. Нет, он держался спокойно, даже виду не подавал.
     В это время так называемая Рэда широко и сладко зевнула и показала мне синий-синий язык. Теперь мальчишка, пожалуй, смутился. Но тетя Оля говорит: "Не убедившись окончательно, не думай про другого плохо". Поэтому я не закричал на мальчишку и не стал у него вырывать поводок, а пошел дальше по дороге расследования.
     - Малыш, Малыш! - осторожно позвал я.
     - Это моя собака, - угрюмо сказал мальчишка. - Она у меня уже три месяца живет.
     - А если она твоя, то почему ты не знал, что у нее синий язык?
     Мальчишка не ответил.
     - Ну ладно, - схитрил я, надо было как-то выяснить, где он живет. - Раз собака твоя, то твоя... А в вашем доме у многих собаки?
     - У многих, - ответил мальчишка. - В двадцать седьмой - у Карповых, в сорок первой - у Ивановых...
     - Постой, постой, я запишу. - Я вытащил ручку и тетрадь и сделал вид, что записываю.
     - У Марковых - в шестьдесят второй, - продолжал мальчишка.
     - А ты сам в какой квартире живешь? - спросил я как можно небрежней.
     - Я?.. А зачем? - Он тоже был парень не простак.
     - Надо, - сказал я. - По заданию ветеринарной...
     И не успел я закончить этой фразы, как мальчишка ловко подхватил Рэду и пустился наутек.
     - Стой! - закричал я. - Стой! - и бросился следом за ним, но у меня слетела с головы кепка, и я вынужден был остановиться.
     Пока я ее поднимал, мальчишки и след простыл. Но я не расстроился. Дело было начато, теперь я все равно найду Малыша.
     Увлекшись этой идеей, я не заметил, как оказался около Наташкиной двери.
     При этом я стал так отчаянно звонить, как будто я уже привел Малыша и он вился около моих ног. Я стал повизгивать и лаять и услышал, как Наташка замерла с той стороны. А затем от волнения долго не могла открыть двери.
     Но когда она наконец открыла и я увидел ее, то пожалел о своей шутке. Она стояла передо мной в длинной, до полу, ночной рубашке, с лицом, густо усыпанным маленькими зелеными точками, как веснушками. Это ее прижгли зеленкой.
     - Что с тобой? - испуганно спросил я.
     Наташка не ответила, она шарила глазами по лестнице, надеясь увидеть Малыша.
     - Извини, - сказал я. - Это я сам лаял... Неудачно пошутил.
     - Я заразная, - ответила Наташка. - У меня ветрянка.
     - Ерунда! - успокоил я ее.
     - Она передается по ветру, - предупредила Наташка.
     - Во-первых, здесь нет ветра, - сказал я. - А во-вторых, - и соврал, - я уже болел ветрянкой. - Решительно вошел в коридор и скомандовал: - А ну, живо в постель!
     Наташка послушно легла под одеяло, и теперь на белом еще больше выделялись ее нелепые зеленые веснушки.
     - Ты на меня не обиделась? - спросил я. - За ту историю.
     - Нет, - сказала она, - ты же не виноват. Мне все рассказали.
     - Я держался, но сама понимаешь, сила на ее стороне. Она почти озверела. И ты тоже хороша, не проснулась. А может быть, вы помирились? - с надеждой спросил я.
     - Посиди около меня, - вместо ответа сказала Наташка. - И почитан. Ты ведь ее не боишься?
     - Я?! С чего это ты взяла? - спросил я. - Что тебе почитать?
     - "Золушку", - потребовала Наташка.
     Я сел около нее и взял "Золушку".
     - Боря, - спросила Наташка, - ты еще не ездил к тете Оле?
     - Нет, - ответил я, - но обязательно съезжу, не волнуйся.
     - Боря, как ты думаешь, кем мне стать в цирке?
     - Пойди в акробатки, - сказал я. - Будешь летать под куполом цирка.
     - Под куполом я боюсь, - созналась Наташка.
     - Ну, в дрессировщики тигров, - предложил я. - Интересно.
     - Тигров я тоже боюсь.
     - Тогда в ученики к фокуснику.
     - Вот хорошо, буду фокусником, - решила она. - Читай...
     - "Жил-был один человек, - читал я. - Умерла у него жена, и остался он вдвоем с дочерью... Вскоре он женился во второй раз на самой гордой и сердитой женщине на свете..."
     Вот тут-то и произошла неприятность. Только я подумал, что Наташка не случайно выбрала эту сказку, что она думает, что эта сказка почти про нее, что поэтому она себе и имя для цирка выбрала Золушка, как в дверях комнаты появилась Надежда Васильевна.
     Я не слышал, как она вошла. В руках у нее был громадный резиновый крокодил.
     Мы поздоровались, оба испытывая неловкость. Я ей сказал, что читаю Наташке сказку, хотя это и так было понятно.
     - А ведь Наташа заразная, - сказала Надежда Васильевна и строго добавила, обращаясь к ней: - Хорошо ли это будет, друг мой, если ты заразишь ветрянкой Борю?
     Теперь обращение "друг мой" совсем мне не понравилось. Она определенно не умела обращаться с детьми. Ну кто им так говорит: "друг мой"?
     Конечно, в ответ на эти слова Наташка вызывающе повернулась к стене и не пожелала объяснить действительное положение дел.
     - А я болел ветрянкой, - сказал я.
     - Тогда не страшно, - обрадовалась Надежда Васильевна, - тогда все в порядке. Посмотрите, что я принесла. - Она показала нам крокодила.
     Никто не удивлялся, ни я, ни Наташка, хотя Надежда Васильевна явно хотела нас потрясти. В воздухе все еще висели ее слова "друг мой", холодные, как ледяной ветер.
     Но Надежда Васильевна не сдалась. Отчаянный человек, она присела на корточки, опустила свое ценное приобретение на пол, и крокодил начал лениво и смешно открывать и закрывать крокодилову пасть.
     Смех Надежды Васильевны одиноко и коротко прозвучал в комнате.
     - Это самый веселый в мире крокодил, - сказала Надежда Васильевна. - Он умеет лечить ветрянку.
     - Ничего крокодил, - уныло сказал я.
     Наступила неловкая пауза, которая затягивалась и затягивалась, и молчание уже было бесконечным. Я сидел скорчившись на стуле, Наташка лежала лицом к стене, показывая нам спину, а Надежда Васильевна так и осталась стоять на корточках около крокодила.
     А крокодил по-прежнему нелепо и ненужно открывал и закрывал пасть: у крокодила были зеленые глаза, красный язык и много-много белых пластмассовых зубов.
     Наконец Надежда Васильевна встала и безразличным голосом объявила:
     - Раз тебе не нравится крокодил, то будем пить чай. Я принесла свежие булочки.
     - Не хочу чаю, - капризничала Наташка. - Хочу, чтобы Боря дочитал про Золушку.
     - Хорошо, друг мой, - согласилась Надежда Васильевна. - Пока Боря тебе дочитает, вскипит чайник и ты как раз захочешь чаю.
     Она вышла из комнаты, а Наташка показала ей в спину язык, потом, передразнивая, сказала:
     - "Друг мой..."
     - "Жил-был один человек..." - начал я читать.
     - Читай погромче, - потребовала Наташка.
     - "Умерла у него жена, и остался он вдвоем с дочерью. Вскоре он женился во второй раз, на самой гордой и сердитой женщине на свете... С первых же дней мачеха стала обижать девушку. Она плохо кормила ее и заставляла делать самую тяжелую работу..."
     В это время в комнату с самым решительным видом вошла Надежда Васильевна.
     - Боря, - перебила она меня, - ты читаешь без выражения. Дай-ка мне книгу. - Она забрала книгу, но, вместо того чтобы дочитать "Золушку", стала листать страницы: - Лучше я тебе почитаю новую сказку. "Золушку" ты уже знаешь на память... Вот. Хорошая сказка. - И начала читать: - "Жил да был солдат, было у него трое детей, а жены не было. Но солдат не тужил с детьми, он был настоящий солдат: умел стирать и штопать белье, топить печь, рубить дрова, варить щи и кашу. Но тут началась война и солдат собрался в поход. Перед этим он женился на молодой женщине, чтобы не оставлять детей одних. Женщина оказалась на редкость доброй и внимательной к детям. Но только солдат ушел из дому, как она тут же переменилась..." - Вдруг она прекратила чтение, но я, сидя с нею рядом, успел заглянуть в книгу и дочитал строку, которую она не прочла: "...и стала настоящей злой мачехой".
     - Вот так надо читать, - сказала она, - четко и выразительно. - И захлопнула книгу. - А сейчас я принесу вам все-таки чай. - Она стремительно вышла из комнаты, ее уход был похож на бегство.
     При этом она задела ногой крокодила, и он снова стал "работать" пастью. Я рассмеялся: ну и автомат! Потом посмотрел на Наташку и увидел, что она тихо плачет и по щекам у нее текут зеленые слезы.
     - Ты чего? - возмутился я.
     - А я знаю эту сказку, - сказала Наташка. - Она тоже про злую мачеху.
     И ей стало совсем себя жалко, и слезы у нее полились еще сильнее.
     - А ну перестань! - сказал я. - Если в цирке узнают, что ты плачешь от каждой сказки, хорошо ли это будет, "друг мой"?
     Через несколько дней после этого Надежда Васильевна собрала вещи и уехала. Представляете, уехала! Совсем, навсегда, подхватив свою виолончель и чемодан.
     Головы наших кумушек торчали в окнах, их взгляды сопровождали ее от дверей подъезда до такси. И откуда они пронюхали все в одну секунду?
     Но расскажу по порядку.
     Незадолго до ее отъезда у нас произошел тяжелый разговор. Может быть, если бы не было этого разговора, все сложилось бы по-другому.
     Мы шли вместе: я - в школу, она - на репетицию. Я знал, что Надежда Васильевна опаздывает, но она не обращала на это внимания. Видно, ей нестерпимо нужно было поговорить со мной. Я, чтобы ускорить дело, сообщил ей сногсшибательную новость о том, что Наташка собирается уйти в цирк.
     Она сначала смутилась и стала судорожно перекладывать виолончель из одной руки в другую, будто виолончель потяжелела и нести ее стало неловко. Этим она занималась несколько минут, потом рассмеялась, кстати довольно неуверенно, и сказала:
     - Ну, это детские забавы. Кто из нас в трудную минуту не собирался куда-нибудь бежать.
     - Может быть, она никуда и не убежит, но она собирается, - произнес я с расстановкой, подчеркивая слово "собирается".
     Я не рассчитывал на то, что Надежда Васильевна после этого уедет, просто хотел, чтобы она была внимательнее с Наташкой и хотя бы перестала называть ее "друг мой", раз Наташке это не нравится.
     А она уехала.
     Правда, впоследствии выяснилось, что она это сделала совсем не из-за моих слов. Здесь было дело посерьезнее. Надежда Васильевна считала, что уступками любовь не завоюешь. Она была человеком сильных страстей. Ей надо было все или ничего.
     Но это я уже потом понял, а пока плыл в бурном потоке событий и радовался тому, что к Наташке пришло избавление, раз Надежда Васильевна ушла от них. Наивный человек! Как я мог ничего не понять, как мог решить, что все кончилось благополучно и теперь вновь наступит райская жизнь?
     Разве я подумал при этом о дяде Шуре? О Надежде Васильевне? И о том, что, может быть, именно Наташка самый неправый человек в этой истории? Потом, когда я пересказал все это тете Оле, она мне сказала: "Ты действовал, прости меня, глупо... Тебе надо было достучаться до сердца Надежды Васильевны, и она бы тебе открылась".
     Да, так вот как это было.
     Когда я возвращался из школы, то увидел возле нашего подъезда такси.
     - Эй, парень, двадцать седьмая квартира на каком этаже? - крикнул мне шофер.
     - На седьмом, - ответил я. - Это мои соседи.
     - Передай, что прибыл, - попросил шофер.
     Я вбежал в подъезд, вскочил в лифт, размышляя, кому понадобилось такси в такое время, когда Надежда Васильевна и дядя Шура на работе.
     Дверь открыла Наташка. Она была чем-то сильно взволнована, это сразу было заметно, потому что тут же выпалила:
     - Надежда Васильевна уезжает. Совсем.
     Вот тут я ахнул. Все-таки этого я не ожидал.
     А в комнате был настоящий кавардак: дверцы шкафа распахнуты настежь, на полу валялись стопки нот и несколько пар женских туфель.
     На стуле стоял открытый чемодан, и Надежда Васильевна, не разбирая, торопливо бросала туда свои вещи.
     Мы поздоровались, и я сказал ей про такси.
     - Уже? - переспросила она и добавила спокойным, ровным голосом: - Хорошо, спасибо.
     А я боялся встречи с нею, думал: начнет что-нибудь говорить о своем отъезде, о том, какая она несчастная, и еще, чего доброго, расплачется. Но ничего этого не произошло.
     Я увидел в комнате почти незнакомую женщину: лицо непривычно худое, с чуть выступающими скулами и полузакрытые глаза, точно ей было лень открыть их совсем, точно это была для нее непосильная и ненужная работа. К тому же она была в новом костюме. Когда я встречаю хорошо знакомого человека в новой, непривычной для меня одежде, я всегда чувствую перед ним робость, как перед незнакомым. Поэтому она мне и показалась совсем чужой, и я перестал волноваться и смотрел на ее поспешные сборы, напоминающие бегство, равнодушным взглядом. Сам же думал в это время, как дядя Шура с Наташкой заживут старой, привычной жизнью.
     Надежда Васильевна закрыла и подняла чемодан. Он оказался для нее тяжелым, и она уронила его на пол.
     Чемодан глухо стукнулся об пол и раскрылся. Оттуда стали выпадать какие-то платья, кофты, ноты, а Надежда Васильевна в ужасе опустилась на колени, собрала оброненные вещи, затем быстро запихнула их обратно и закрыла чемодан.
     - А где же дядя Шура? - спросил я.
     - На работе, - ответила она.
     Значит, я не ошибся, это действительно было настоящее бегство с желанием скрыться до возвращения главного обвинителя. Значит, она все же чувствует себя виноватой во всей этой истории с Малышом, раз так стремительно заметает следы.
     Надежда Васильевна выпрямилась, взяла виолончель, повесила через плечо и посмотрела на Наташку, потом на меня. Провела взглядом по стенам комнаты, словно прощаясь... Ее взгляд остановился на открытом шкафе, она подошла и плотно прикрыла его. Потом на букете цветов... Она сняла виолончель, взяла цветы и пошла на кухню. Пока она меняла воду для цветов, Наташка тоже выскочила из комнаты, и они, возвращаясь, столкнулись на пороге.
     Наташка несла под мышкой крокодила!
     - Вы забыли, - сказала она, протягивая крокодила.
     - Это твой, - ответила Надежда Васильевна. - Я же тебе его подарила. - И впервые добавила слова, не имеющие прямого отношения к отъезду: - Ведь это самый веселый крокодил в мире, пусть он живет с тобой. - Вновь вскинула виолончель на плечо и подняла чемодан. - Ну, не поминайте лихом... - И снова замолчала, она явно ждала от нас каких-то слов.
     - Давайте я вам помогу, - сказал я и, не дожидаясь ее согласия, подхватил чемодан и выволок на лестничную площадку.
     Я решил их оставить вдвоем, - может быть, им надо о чем-нибудь поговорить в последний раз. Вызвал лифт. Стою, жду.
     Наконец она вышла.
     Ничего у них, видно, не получилось: лицо у нее было по-прежнему строгое, губы крепко сжаты, а глаза совсем почти закрыты, словно ей не мил был белый свет.
     - Дальше не провожай, - сказала Надежда Васильевна, - я сама, - и захлопнула дверь лифта.
     Я ворвался обратно в пустую комнату и сделал вид, что мне ужасно нравится все то, что сейчас произошло, что случилось нечто веселое. Я стал прыгать, дурачиться, схватил Наташку за руки, кружил ее и кричал.
     Потом мы оба с хохотом упали на пол.
     - А Малыша все равно не будет, - вдруг сказала Наташка.
     - Будет, - уверенно ответил я и таинственно добавил: - Я его найду.
     - А как?
     - Это секрет.
     - Смотри, - сказала Наташка, - я буду ждать.
     Она встала, подошла к крокодилу, наступила на него ногой и выпустила воздух. И прекрасный, веселый крокодил превратился просто в кусок резины. После этого его жалкие останки она запихнула под шкаф.
     Теперь от Надежды Васильевны в комнате ничего не осталось.
     Нет, остались еще цветы. Свежие, вымытые, вновь ожившие, они стояли в большом стеклянном кувшине.
     "Как можно не любить цветы! Это все равно, что не любить землю", - услышал я глубокий и ровный голос Надежды Васильевны. И готов был оглянуться - мне почудилось, что она стоит в дверях. Но я знал, конечно, что ее там нет. И мне стало горько от того, что я должен был разочароваться в ней. Лучше бы я ее не знал...
     И тут вбежал дядя Шура! Он, видимо, невероятно торопился, потому что вошел в комнату в необычном виде: пальто нараспашку и шарф торчит из кармана... Но, как видите, не успел.
     Дядя Шура быстро обошел все комнаты, не снимая пальто, словно надеялся еще настигнуть Надежду Васильевну. Даже заглянул в непривычно пустой шкаф. Постоял, помолчал. И пошел к выходу, к двери, на улицу, не взглянув на нас.
     Я еще ни разу не видел у него таких испуганных глаз и такого выражения лица.
     - А ты не будешь обедать? - успела крикнуть вдогонку Наташка. - У нас есть суп и котлеты.
     - Спасибо, - ответил дядя Шура. - Мне не хочется. - И, заглушая свои слова, хлопнул дверью.
     Хлопнула дверь лифта.
     Фигура дяди Шуры пересекла двор и скрылась.
     Наташка вопросительно уставилась на меня.
     - Ничего, - успокоил я ее, - у нас, у взрослых, так бывает.
     Именно в тот день, когда я рассказал Кольке-графологу историю дяди Шуры и Надежды Васильевны, мы их встретили около метро.
     Мы возвращались после неудачных поисков Малыша. Обошли, можно сказать, всех собаководов дома, в котором должен был жить Малыш со своим новым хозяином, но успеха не добились.
     Сначала мы попали в квартиру, которая была не заперта, и легкомысленно вошли в нее, а вышли... только через час. Потому что, когда мы обнаружили, что в ней нет людей и хотели выйти, то нам загородила дорогу овчарка и не давала двинуться целый час. Непонятно, зачем только люди держат в домах таких злых собак!
     Мы сидели смирно, сложив руки на коленях, и Колька излагал мне свой план нашего освобождения. Он предлагал рывком броситься к тахте, сдернуть с нее одеяло и набросить собаке на голову.
     Как видите, план был прост, но Колька предлагал, чтобы выполнил его я, а я ответил, что уступаю ему, поскольку это его план. А он процедил, не разжимая губ, чтобы не злить овчарку раньше времени, что не может один человек и придумывать и выполнять, что должно быть разделение умственного и физического труда.
     Так мы спорили до тех пор, пока не вернулась хозяйка квартиры.
     А потом мы попали к старику. У него были две собачонки, и он держал их на руках. Когда он узнал всю нашу историю и то, что пропал Малыш, и то, что Наташка от переживания заболела ветрянкой, то страшно забеспокоился, что его собаки могут заразиться ветрянкой.
     И вот после этого, когда мы с Колькой, усталые и злые, покупали бублики около метро, чтобы немного утешить себя, я увидел дядю Шуру. Я хотел к нему подлететь, но в последний момент узнал его собеседницу и поспешно затормозил. От неожиданности я подавился бубликом и закашлялся: ведь дядя Шура беседовал не с кем-нибудь, а с Надеждой Васильевной!
     Колька-графолог, чтобы остановить кашель, ударил меня изо всех сил по спине. После этого я снова обрел дар речи и прошептал:
     - Вон стоит дядя Шура.
     - И она? - догадался Колька.
     Я кивнул.
     - А я-то думал, что дядя Шура успокоился и она навсегда исчезла из нашей жизни!
     - Простак, - ответил Колька-графолог.
     Они стояли друг против друга, и между ними возвышалась ее виолончель. Они попеременно, а иногда и одновременно поддерживали ее: то Надежда Васильевна, то дядя Шура, то вместе, и тогда их руки сталкивались.
     Прохладный ветерок трепал полы ее расстегнутого пальто и так же трепал волосы на непокрытой голове. Но она ничего этого не замечала, внимательно слушала дядю Шуру и показывала всем своим видом необычайную нежность к нему. Он заботливо застегнул ей пальто и поднял воротник. Когда он подымал ей воротник, она успела прижаться щекой к его ладони.
     - Ловка! - Колька-графолог жевал бублик и ехидно поглядывал на меня: - А твой хирург расквасился.
     Наконец Надежда Васильевна нехотя вскинула виолончель на плечо, и они разошлись.
     Дядя Шура прошел мимо меня, не заметив. До меня ли ему: он не видел никого и ничего. Наскочил на какую-то женщину, извинился. Радостная улыбка не сходила у него с лица.
     - Ну, - Колька-графолог подтолкнул меня, - надо действовать.
     - Хорошо, - послушно согласился я. - Сейчас я ей все объясню. - Я угрожающе сунул бублик в карман, как будто это пистолет, и устремился в погоню за Надеждой Васильевной.
     Я обогнал ее и преградил дорогу.
     Нет, она не изменилась. Она была такая же прекрасная, как раньше, а может быть, даже лучше, потому что похудела и глаза у нее от этого увеличились. Это было самое обидное.
     - А, Боря, здравствуй! - весело сказала она. - Откуда свалился?
     - Из метро вышел и увидел вас, - многозначительно ответил я и стал ждать, как она начнет передо мной оправдываться.
     Но нет, она и не думала оправдываться, опустила руку на мое плечо и радостно предложила:
     - Проводи меня немного, а то я, как всегда, опаздываю.
     И я вдруг чему-то обрадовался и незаметно для себя пошел рядом с нею.
     - Понеси виолончель, - попросила она.
     И ее виолончель оказалась у меня в руках, и блаженная улыбочка, какая только что озаряла лицо дяди Шуры, поползла по моим губам.

/ Полные произведения / Железников В.К. / Жизнь и приключения чудака