Войти... Регистрация
Поиск Расширенный поиск



Есть что добавить?

Присылай нам свои работы, получай litr`ы и обменивай их на майки, тетради и ручки от Litra.ru!

/ Полные произведения / Железников В.К. / Жизнь и приключения чудака

Жизнь и приключения чудака [4/9]

  Скачать полное произведение

    Я думал, на эти слова она отзовется. Она же любознательный человек и сама спрашивала у меня про этих жирафов, но сейчас ее ничего не интересовало.
     - Слушай, - безнадежно сказал я, как будто сделал какое-то великое открытие, - а может быть, пойдем ко мне обедать? Мама будет рада.
     Мои слова ударились в ее молчаливую спину. А мы уже поравнялись с ее домом. И тут ко мне пришло спасение: одинокая страшная собака. Все-таки мир не без добрых собак. Не зря, значит, говорят: "Собака - друг человека". Вовремя появилась. Я торжествующе улыбнулся и сказал:
     - Не бойся. Я здесь, - и взял за руку, чтобы провести мимо страшной собаки.
     Наташка на мгновение остановилась, потом вырвала у меня руку и прошла мимо собаки. Так вызывающе близко, что красный шершавый собачий язык почти коснулся ее плеча. И скрылась в подъезде.
     А я остался один. Представляю, какое у меня было лицо.
     Я вспомнил, как Наташка впервые пришла за мной. У нее от волнения дрожал голос, и она перепутала мою фамилию. А я, здоровый дурак с большим лбом, еще издевался над нею. "Да, да, говорю, моя фамилия не Занудо, а Скандуто". Она тогда была маленькой и робкой, стояла передо мной - цветок на тонком стебле.
     А после Наташки я вновь подумал о маме. До чего же у нее был обиженный вид, когда она пересекала двор! Конечно, никто ее не поздравил: ни я, ни отец, как будто она жила не в семье, а на необитаемом острове. Интересно, какое было бы настроение у меня, если бы это был мой день рождения?
     И тут, конечно, позвонил папа. Я еще никогда в жизни не встречал такого неудачника. Что бы ему позвонить на пять минут раньше. Он бы и маму поздравил, и я бы не так сильно его огорчил.
     - Здравствуй, папа! - сказал я и скорчил рожу для храбрости. - Папа, здравствуй! - И радостно добавил: - Мама уже ушла.
     - Жаль, - сказал папа. - А я всю ночь ехал, чтобы добраться до телефона.
     Я же говорил вам, что он неудачник: всю ночь ехал, а на пять минут опоздал.
     - Ничего, - утешил я. - Я ей передам.
     - Так то ты, а то я. Большая разница, - сказал папа. - Ну, что ты ей подарил, дьяволенок?
     Слышно было, как назло, очень хорошо. Но я все же притворился, что не расслышал вопроса.
     - Что? - крикнул я. - Не слышу, повтори еще раз.
     - Я спрашиваю, что ты подарил маме? - крикнул папа.
     - Что? Что? - переспросил я. - Ничего не слышу... - И повесил трубку.
     Вбежал в комнату и стал лихорадочно одеваться, чтобы убежать до повторного звонка. Но не успел. Телефон зазвонил снова. Все, конечно, из-за папиной настойчивости. Лучше бы он больше не звонил, а то сейчас я должен буду рассказать ему правду. Я же говорю, он неудачник.
     - Не вешайте трубку, - сказала телефонистка. - Разговор не окончен.
     - Ничего не слышно, - ответил я.
     - Все хорошо слышно, - сказала телефонистка. - А если вы глуховаты, позовите кого-нибудь с нормальным слухом.
     Тут снова ворвался папин голос.
     - Ничего он не глухой, - кричал папа. - Это ваш телефон работает плохо. Борис, ты слышишь меня, Боря...
     - Папа, - обреченно сказал я, - теперь я тебя слышу хорошо.
     - Ну, что же ты купил маме?
     - Ничего.
     - Ничего? - удивился папа. - А почему ты, собственно, ничего не купил?
     - Я... я... я... забыл, - сказал я. - То есть у меня нет денег.
     - Как нет? Ты их потерял?
     Я хотел ему все объяснить, но по телефону это трудно.
     - Ну, понимаешь... - Надо было как-то отделаться, и я сказал: - Проел на мороженое.
     После этого наступила длинная пауза.
     - Алло, алло! - кричал я в трубку.
     Папа молчал.
     - Теперь, кажется, вы оглохли, - ворвался голос телефонистки. - Он сказал, что проел деньги на мороженое.
     - Я все слышал, - ответил папа. - Силен мужик! - и, не попрощавшись, повесил трубку.
     После этого разговора у меня пропала всякая охота что-нибудь делать.
     "Дьяволенок" снова был в действии. "Дьяволенок" - это я, это мое прозвище с детства, с первого класса. Я тогда надел папины темные очки и пошел в школу. Меня в них никто не узнавал, и мне это так понравилось, что я не пошел на урок, а гулял по коридорам. И догулялся. Ко мне подошла учительница из параллельного класса и спросила, почему я разгуливаю во время уроков. "Уж не заболел ли?" А я ей на чистом французском языке: "Же нэ спа", то есть не понимаю, прикинулся иностранцем. Ну, она отняла у меня очки, и я сразу все стал понимать. А папа прозвал меня дьяволенком, но, по-моему, я с тех пор здорово перезрел и стал настоящим дьяволом.
     Хотя, если разобраться, я ни в чем не виноват. Но этого ведь никому не объяснишь. Вы же помните, я собирался купить маме подарок. Тому свидетельствует кровать, перекрашенная мною в синий цвет. С другой стороны, как выяснилось, не без помощи тети Оли меня назначили вожатым. А затем эти несчастные дети закружили меня, заморочили, отвадили от друзей, выманили деньги, которые отец оставил на подарок. Мало того, сначала разжалобили, прикинулись несчастными, вынудили меня подкинуть им решение контрольных примеров, а затем превратили в негодяя. А я ведь просто хотел их по-дружески выручить. Вот и "навыручил" на свою голову. И вдруг мне до ужаса стало жалко... не маму, нет! Не папу, не первоклашек, а себя самого! Никто меня не ценит, никто не понимает моих страданий.
     А как легко и прекрасно я жил! Чтобы меня мучила бессонница, как вчера из-за этой контрольной? Чтобы я унижался перед какой-то пигалицей вроде Наташки?
     Я был гордый человек. Я никому не позволял над собой издеваться. А теперь я чувствовал, что меня словно подменили. Вроде я тот самый, и нос на месте, и глаза те же, а внутри другой. Какой-то задумчивый, размышляю, казню себя. Так не долго дойти до полного нервного истощения, и прощай, жизнь, прощай, небо, прощай, космос!
     Нет, решил я, не сдамся! Я оделся и в прекрасном настроении направился в школу. Нет, пожалуй, не в прекрасном, а в хорошем, в таком хорошем умеренном настроении, когда все не так уж плохо.
     В школе меня подстерегало очередное разочарование. Когда я шел по нашему коридору, то увидел Сашку и бросился к нему навстречу. Он проскочил мимо меня к Насте, стал извиваться перед ней и что-то там свистеть на своем флейтовом языке.
     Они прошли в класс, не заметив меня. Кажется, настал час: мне пора было гордо удаляться. А жаль! Так хорошо было, когда был Сашка и была Настя.
     В тот момент, когда я вошел в класс, Настя вытащила из парты цветы. Ясно, чья это была работа. Она полюбовалась ими немного более, чем надо, и все ребята заметили, хотя у нее в руке был совсем маленький жалкий букетик никому не известных цветов.
     - Ребята, смотрите! - крикнул кто-то. - Насте преподнесли цветы!
     А Настя встала, подошла к Сашке и сказала:
     - Спасибо, Саша!
     Она это сказала так выразительно и с такой душевной нежностью, что я чуть не упал на пол.
     - Боже мой! - крикнул кто-то. - Никак, любовь!
     - Кто жених, а кто невеста? - спросил какой-то запоздалый остряк.
     - Александр Смолин и Анастасия Монахова, - ответили ему.
     Да, кажется, меня уже гордо удалили, пока я сам собирался. Я прошел к своему месту и водворился рядом с Сашкой, не подымая глаз. Я видел только Сашкины руки, которые упорно открывали и закрывали футляр, и Настину руку, в которой все еще были зажаты цветы.
     Но теперь ко мне это не имело никакого отношения.
     Кто-то глухо хихикнул над Настей. Неужели Сашка не собирался сознаваться в том, что это его цветы? Я шарахнул его изо всех сил в бок.
     Он посмотрел на меня и вытащил наконец флейту. Ну и выдержка! Он и не думал пугаться и отказываться от букета. Сейчас он сыграет Насте какую-нибудь серенаду или свою знаменитую пастораль под названием "Пастух играет аисту". Я приготовился слушать.
     А он стал продувать флейту, дунул раз, другой, третий. Нет, играть он не собирался.
     - А я-то думала, - сказала Настя, - что Смолин не только музыкант, но и вежливый человек. - Она разжала кулак, и цветы упали на нашу парту.
     Я перехватил ее взгляд: глаза у нее были как у побитой собаки. Жалкие, горькие и униженные.
     - Подарил, а теперь отказывается! - выкрикнул девчоночий голос. - Ну и тип!
     - Ничего я не дарил! - вдруг заорал Сашка, размахивая флейтой. - Я все деньги на мороженое проедаю!
     - А кто же, интересно, подарил? - спросил кто-то.
     - Откуда я знаю? - ответил Сашка. - Может быть, она сама себе подарила.
     Все от Сашкиного неожиданного ответа даже язык прикусили. Такой находчивости и изобретательности я от него не ожидал. Вот так "молодец протухший огурец"!
     А Настя, точно от удара в спину, втянула голову в плечи, и худенькие лопатки у нее торчали, как сложенные крылья.
     У меня вдруг все заплясало перед глазами и гулко забилось сердце: в ушах, в горле, в голове. Я вскочил на парту и, не помня себя, закричал:
     - Тихо, тихо, не возводите напраслину на благородного человека! Это не он подарил Насте цветы. - Теперь все смотрели на меня. - Это я!
     Дальше я не совсем точно помню, что произошло, только я увидел, как Настя встала, подошла к нашей парте, собрала оброненные цветы и сказала:
     - Спасибо, Збандуто.
     Я хотел ответить что-то вроде "пожалуйста, всегда рад служить прекрасным дамам", но язык у меня присох к горлу, и вместо слов я издал какой-то победный клич и стал бешено и радостно прыгать на парте.
     - Эй, ты что, сдурел? - крикнул Сашка. - Флейту раздавишь!
     Он схватил меня за ногу и дернул, и я грохнулся вниз, больно ударив колено. Я бросился на Сашку, чтобы хорошенько отделать его, и двинул ему кулаком в помидорное лицо, но попал почему-то в воздух. Он громко и победно захохотал.
     Правда, он хохотал один во всем классе. Сразу отпала всякая охота с ним драться. У меня твердое правило: лежачего не бить. А Сашка был лежачий, хотя он хохотал и корчил из себя героя.
     А тут в дверях появились первоклассники Толя и Генка, и я забыл про Сашку.
     - А, ребятишки, привет! - сказал я.
     Я обрадовался им, точно не видел их милые морды тысячу лет, точно они мне были самые близкие и родные, и незаметно для себя очутился вместе с ними в первом классе.
     Я только тогда опомнился, когда увидел Наташку. Улыбнулся ей и подмигнул, а потом вспомнил про свои дела-проделки и скис, и нога заболела еще сильнее. Я с трудом оторвал взгляд от Наташки и спросил:
     - Ну, как живете-поживаете?
     - Хорошо поживаем! - крикнул Толя.
     - На пятерочках катаемся, - подхватил Генка.
     - Хвастун ты, Костиков, - перебил я его. - Вроде меня.
     Видно, мое признание их поразило. Да что их - оно меня самого поразило. Теперь осталось преодолеть только бесконечное расстояние от учительского стола до дверей.
     Около дверей я остановился, в последний раз посмотрел им в лица, не просто так скользнул взглядом, а заглянул каждому в глаза. Можете мне не верить, но в этот момент я был счастливым человеком. "Как это, - скажете вы, - говорил всем, что эти дети - твои лучшие друзья, и вдруг, расставаясь с ними, оказался счастливым человеком".
     А вот так.
     В коридоре я увидел Сашку, который явно поджидал меня. Ну что ж, раз так, то пожалуйста, и пошел к нему. Я приближался, и его лицо покрылось мраморной бледностью. В последний момент он не выдержал, повернулся и убежал.
     В другой раз я бы его догнал - все-таки лучший друг, а друзья, как известно, в пыли на дороге не валяются, но сегодня я спешил к нашей новой старшей вожатой Вале Чижовой, чтобы рассказать ей все про себя, чтобы поставить последнюю точку. А там пусть со мной делают что хотят, пусть казнят или четвертуют, я все выдержу.
     Она меня встретила весело. Она такая рыжая и хохотунья. Я ее давно знал: она из десятого "В". Но когда я закончил свою исповедь, она помрачнела и сказала:
     - Что теперь делать с этим первым "А", не знаю. Ведь их через две недели должны принимать в октябрята. А можно ли?
     - Если их не примут, - возмутился я, - то кого же тогда принимать?
     - Я думаю, тех, кто не списывал контрольные.
     Я испугался, что из-за меня их не примут, и сказал:
     - Они же маленькие.
     - Разумеется.
     - Они растерялись. Их запугали: "контрольная, контрольная".
     - Может быть, - сказала она.
     - А мне их стало жалко. Вот я и поддержал.
     - Поддержал, говоришь. - Она секунду помолчала, а потом сказала: - А я тебя помню, ты выступал в самодеятельности, играл собаку. Здорово лаял. У тебя фамилия еще такая смешная... Скандуто.
     - Збандуто, - поправил я ее.
     - Извини.
     - Ничего, я привык.
     - А потом ты потерял хвост, и мы долго смеялись. Я и теперь, когда вижу тебя, вспоминаю тот случай и смеюсь. Ты не обижайся.
     - Я не обижаюсь.
     - Слушай, а что, если я на свою ответственность тебя прощу?
     Я промолчал, хотя мне ее предложение очень понравилось.
     - Нет, пожалуй, так нельзя, - сказала она. - Ты иди, а я подумаю.
     А я снова почувствовал себя счастливым и еще отчаянно храбрым. Зашел в первую телефонную будку и позвонил маме.
     - Мама, - сказал я, - поздравляю тебя с днем рождения.
     - А, это ты, - протянула мама и замолчала.
     Было слышно, как там кто-то играл в мяч - в волейбол или баскетбол. У них телефон прямо в спортивном зале.
     Я не дождался маминого ответа и стал ей сам рассказывать новости.
     - Папа звонил. Только ты ушла. Тоже поздравлял. Он всю ночь ехал к телефону, а опоздал всего на пять минут. Расстроился. Я ему говорю: "Я все маме передам", а он ответил: "Я хотел сам, лично. Хотел услышать ее голос".
     Она ничего на это не ответила, и я вообще подумал, что мама меня не слушает, если бы не звонкие удары мяча об пол, которые долетали до меня оттуда. Но мне все равно не хотелось с нею расставаться, и я сказал:
     - Мама, у меня новость - я больше не вожатый. - Голос у меня был радостный, а в конце фразы я даже хихикнул.
     Она совершенно не удивилась ни моему хихиканью, ни бодрости и не спросила почему - она никогда не задавала лишних вопросов, - а сказала:
     - Да, да, Боря, я тебя слушаю.
     - Понимаешь, я им подсказал на контрольной, решил за них примеры, и они почти все получили пятерки. А сегодня я во всем сознался. Правда, здорово?
     - Да, да, Боря, - повторила она, - я тебя внимательно слушаю.
     - Мама, а у тебя там во что играют?
     - В ручной мяч, - ответила мама.
     - А я думал, в баскет или в волейбол.
     - Нет, в ручной мяч. - Она подумала минутку и сказала: - Хочешь, приходи.
     Я оглянулся и увидел унылую фигуру Сашки. Он подпирал дерево.
     - Спасибо, - ответил я, - в другой раз. У меня важное дело.
     - Ну ладно, - сказала мама. - И тебе спасибо. Я думала, ты забыл про сегодняшний день. Ничего, конечно, страшного, но почему-то обидно. - И повесила трубку.
     Я вышел из будки. Настроение у меня ухудшилось. Стало непривычно грустно. Мне бы сейчас поехать к маме, а я должен возиться с Сашкой. Помахал этому дураку рукой - иди, мол, ко мне, а он опять, как загнанный заяц, бросился в сторону. Только пятки мелькнули.
     Тогда я решил устроить Сашке ловушку. Зашел для этого в универмаг и спрятался недалеко от двери. Стою, жду. И вдруг кто-то меня спросил:
     - Мальчик, тебе что надо?
     - Мне? - Я оглянулся и обалдел.
     Представьте, на месте продавщицы в отделе женских шляп стояла наша бывшая старшая вожатая Нина.
     - Здравствуй, Збандуто, - сказала она. - Удивлен?
     - Удивлен, - ответил я.
     А я и правда был удивлен.
     - Не хотите ли купить женскую шляпу? - спросила она.
     - Хочу, - принял я ее игру, - для мамы. Тем более, у нее сегодня день рождения.
     - А какой у нее размер головы?
     - Естественно, как у меня.
     Нина смерила сантиметром голову, взяла какую-то шляпку и напялила на меня. Я посмотрел в зеркало: на моей голове возвышалась какая-то дурацкая шляпа, какой-то самовар с трубой.
     Мы оба рассмеялись.
     - Между прочим, - сказала она, снимая с меня шляпу, - это смех сквозь слезы. Представляешь, некоторые женщины покупают эти трубы и носят... Ну, рассказывай, как там у нас... - она смешалась, - у вас.
     - По-старому. Теперь вместо тебя Валька Чижова, из десятого.
     - Знаю - Чижик. А твои малыши как?
     - Ничего, растут. Зина Стрельцова заняла первое место в вольном стиле. А Лешка Шустов поступил в кружок по рисованию. Это новенький, ты его не знаешь. Не хотели его брать, говорят, мал, но я настоял... Только я ушел от них.
     - Ушел?.. У тебя же настоящее призвание. Это я тебе говорю.
     - Ничего не поделаешь. Я и сам о них скучаю. Не хватает мне их. Но не имею права... Помнишь контрольную, когда я заменял у них учительницу? Так эти примеры я за них решил.
     - Честное слово, ты неуправляемый снаряд! Совершенно неизвестно, в какой момент взорвешься, - сказала она своим прежним тоном. - Ты извини, я по дружбе, теперь это меня не касается.
     - Я сегодня решил начать новую жизнь, - сказал я. - Никогда не буду врать.
     - Все мы начинаем новую жизнь, - ответила она. - Что там про меня судачат?
     - Не знаю, - ответил я. - А что должны про тебя "судачить"?
     Нина внимательно посмотрела на меня:
     - Неужели ты ничего не слышал?
     Я ответил, что нет. Я действительно ничего не слышал, а если бы слышал, разве стал бы так притворяться?
     - Да, ты всегда был чудаком, - сказала она. - Это хорошо. Когда ты станешь управляемым, тебе цены не будет.
     Я на всякий случай усмехнулся, потому что не разобрал, шутит она или говорит серьезно. Раньше она все говорила только серьезно и торжественно, а сейчас она мне понравилась. Оказалось, она умела шутить, и видно было, что она мне рада.
     - Знаешь, почему я ушла из школы? Из-за любви без взаимности. К одному учителю, не скажу, к какому...
     И не надо, подумал я, потому что вспомнил, как она рисовала мужчину с бородой. А у нас в школе бородатый всего один.
     - Страшная штука любовь, - поддержал я ее. - Чего только люди ради нее не делают! Даже Пушкин из-за любви стрелялся на пистолетах.
     - Что ты несешь, Збандуто? При чем тут Пушкин? - сказала Нина. - Там были социальные причины.
     - Я сам читал, - сказал я виновато, - не по программе.
     - А он на меня никакого внимания. Ночи не спала. Стихи сочиняла. Однажды не выдержала, пришла к нему домой и во всем созналась. А он говорит: "Это пройдет", - и угостил меня пирожным. Все привыкли, будто для меня самое главное еда. Колобок да Колобок. Ну, я съела пирожное и ушла. А на следующий день встретила его с какой-то дамой. Я когда увидела их вместе, у меня голова кругом пошла.
     - Это от ревности, - сказал я.
     И поискал глазами Сашку. Его нигде не было.
     От волнения Нина из шляпы, которую я примерял, сделала гармошку, вот-вот она должна была на ней заиграть что-нибудь печальное. Я вырвал шляпу у нее из рук, расправил и отдал обратно. Она поставила ее на место и успокоилась.
     - Ну, до свиданья, Збандуто, - сказала Нина. - Заходи. Не забывай. Ребятам привет. Я ведь, знаешь, в нашей школе провела всю свою жизнь. У меня мама еще работала старшей вожатой, и я к ней прибегала с четырех лет. Так что я там пробыла целых шестнадцать лет... А если хочешь купить своей маме хороший подарок, пойди в бижутерию и купи ей брошку. Женщины любят украшения.
     - Спасибо за совет, - ответил я, - но у меня кончился капитал. Отец оставил десятку, а я истратил.
     Она полезла в карман форменного платья - она была похожа в этом платье на стюардессу, - и тут я догадался, что с нею произошло. Из толстухи, из колобка, она превратилась в худенькую, стройную девчонку. Вот что значит любовь и страдания. А тем временем она вытащила из кармана два рубля и сказала:
     - Купишь маме цветы.
     - Да что ты! - возмутился я. - Не возьму.
     - Брось дурака валять, Збандуто, - сказала она своим прежним тоном. - Бери. А будут деньги, вернешь.
     Когда я вышел из магазина, Сашки уже не было. Я его нашел дома. Он сидел в полном одиночестве и, не стесняясь, плакал.
     Он пошел к Насте, чтобы помириться, а ему сказали, что она улетела на Дальний Восток. Неожиданно приехал ее отец и забрал ее с собой.
     - Плачь не плачь, - сказал я, - а она уже на другом конце земли.
     - Но у меня есть адрес, - сказал Сашка. - Я могу ей написать письмо. Если она захочет, я расскажу правду всем ребятам. - И с грустью добавил: - Я предатель. Вот что меня убивает.
     - Это кого хочешь убьет.
     Сашка помолчал-помолчал, а потом с обидой в голосе ответил:
     - Тоже друг, не можешь даже успокоить!
     - Не могу я тебя успокаивать, - сказал я. - Я сам подлец и предатель.
     И я рассказал Сашке про контрольную в первом классе, и про Наташку, и про то, как я размотал десять рублей, и про мамин забытый день рождения.
     - Про первоклашек - это ерунда, - сказал Сашка. - Плевать тебе на них.
     - Это ты зря. Их обманывать нельзя. Они всему верят.
     - Все равно они научатся врать, - упрямо сказал Сашка. - Все люди врут, особенно в детстве.
     - Нет, не научатся. Эти не будут врать. А если кое-кто из них соврет, то мне бы не хотелось к этому прикладывать руку.
     - Ну, а как же нам теперь дальше жить? - спросил Сашка. - Придумай что-нибудь, ты же умеешь.
     - Можно дать клятву, что мы больше никогда не будем предателями.
     - Давай клятву или не давай, - сказал Сашка, - а старого не воротишь.
     Мы вспомнили обо всех своих неприятностях, и нам расхотелось давать клятву.
     За окнами темнело, а затем эта темнота проникла в комнату.
     Зазвонил телефон. Это была моя мама. Вдвоем с тетей Олей они ждали меня на именинный пирог!
     - Пошли, - сказал я, - у нас именинный пирог.
     Мы вышли на улицу, и нам сразу стало лучше. Горели огни, сновали и толкались люди. Шел мелкий дождь: такая зима стояла.
     Мы купили маме цветы на Нинины деньги и пошли есть именинный пирог.
     Несколько дней прошло в полном затишье. К первоклассникам не ходил, но они прибегали ко мне чаще, чем раньше. Все, кроме Наташки. Каждую перемену по нескольку человек.
     Только теперь в нашем классе никто надо мной не смеялся. Я думаю, что некоторые из наших даже завидовали, что эти дети так ко мне привязались. А тут на одной из перемен ко мне пришел новичок, Леша Шустов, принес в подарок пирогу, слепленную из пластилина, и в ней сидело двадцать пять индейцев с перьями на голове и серьгами в ушах и носу. Двадцать четыре человека сидели на веслах, и один был рулевой. Крохотные такие фигурки, непонятно, как он их слепил.
     Забавный он парень, сосредоточенный и молчаливый.
     Я с ним познакомился недавно. Как-то зашел в первый класс, по привычке, и нарвался на него.
     - А чего ты здесь сидишь? - спросил я его.
     - Леплю, - ответил он. - Дома ругаются, что я все пачкаю.
     Честно говоря, меня это возмутило. Что ж, они не понимают, что ему охота лепить?
     - А кто ругается? - спросил я.
     - Бабушка, известно кто, - ответил он. - Говорит, лучше делом займись. Читай или уроки делай.
     - Складывай книги, - приказал я. - Пойдем к твоей бабушке.
     - Нет, - сказал он, - я лучше здесь. Не люблю я, когда она меня пилит. - Потом внимательно посмотрел на меня и спросил: - А ты кто?.. Боря?
     - Да, - признался я.
     И тут он без слов быстро стал запихивать в портфель книги и тетради и уронил кусок пластилина на пол, раздавил его и виновато посмотрел на меня.
     - Вот всегда у меня так, - сказал он.
     - Ничего, - приободрил я Лешу. - В большом деле у всех бывают накладки.
     Хороший он паренек оказался, и бабушка тоже ничего. Только они друг друга не всегда понимали.
     Все наши набросились и стали рассматривать эту пирогу и удивляться. А Лешка от смущения убежал. А тут, кстати, появилась старшая вожатая Валя Чижова, взяла пирогу в руки и сказала:
     - Да он талантище! Збандуто, ты должен отвести его во Дворец пионеров. Его надо учить.
     Потом, уже на ходу, так, между прочим, бросила:
     - Да, с тобой все решили. Зайди ко мне, расскажу. - И убежала.
     Только я вскочил, чтобы бежать за Валей и узнать, что там со мной решили, как ворвались Толя и Генка и сказали, что Наташку увезли в больницу.
     У меня прямо все похолодело внутри.
     - У нее заболел живот, и ее увезли, - сказал Генка. - "Скорая" приезжала.
     Я побежал в учительскую. Я бежал так быстро, что Генка и Толя отстали от меня. Когда я вышел из учительской, весь первый "А" стоял около дверей.
     - У нее аппендицит. Ей сейчас делают операцию. Через два часа я пойду в больницу, - сказал я. - Кто хочет, может пойти со мной.
     Потом я побежал вниз и из автомата позвонил Наташкиной бабушке и соврал ей, что Наташка задержалась в школе. Не мог же я сказать, что Наташке вот сейчас делают операцию.
     Когда я вышел после занятий на улицу, то у школьного подъезда меня ждал весь класс. Даже Зина Стрельцова.
     - У матерей отпросились? - спросил я.
     Они закивали головами.
     - Мне мама велела, - ответил Генка, - чтобы я не приходил домой, пока все не закончится.
     - А моя мама сказала, что сейчас аппендицит не опасная операция, - сказал Гога.
     - "Не опасная"! - возмутился Толя. - Живот разрезают. Думаешь, не больно?
     Все сразу замолчали.
     Ребята остались во дворе больницы, а я пошел в приемный покой.
     Оказалось, мы пришли не в положенное время и узнать что-нибудь было не так просто. Какая-то женщина пообещала узнать, ушла и не вернулась.
     Потом появился мужчина в белом халате и в белом колпаке. Вид у него был усталый. Может быть, это был хирург, который делал Наташке операцию.
     - Здравствуйте, - сказал я, когда перехватил его взгляд.
     - Здравствуй, - ответил он. - А чего ты здесь, собственно, ждешь?
     - Одной девочке делали операцию, а я пришел узнать.
     - Ты ее брат?
     - Нет, - сказал я, - вожатый.
     - А, значит, служебная необходимость. Понятно.
     - Нет, я так просто, - сказал я. - Да я не один.
     Я показал ему на окно. Там во дворе на скамейках сидели мои малыши.
     Они сжались в комочки и болтали ногами. Издали они были похожи на воробьев, усевшихся на проводах.
     - Весь класс, что ли? - удивился хирург.
     Я кивнул.
     - А как девочку зовут?
     - Наташа, - ответил я. - Маленькая такая, с косичками. Ее отец тоже хирург. Только он сейчас в Африке. Может, встречали. Морозов его фамилия.
     - Морозов? Нет, не знаю. Впрочем, это неважно. Подожди... - И пошел наверх.
     А я разволновался до ужаса. Я, когда волнуюсь, зеваю и не могу сидеть на месте: хожу и хожу. Зря я не запретил Наташке ездить на пузе по перилам лестницы. Ведь из-за этого все и получилось. Она съехала на пузе и не смогла разогнуться.
     Я знал, что Наташка любит так ездить, и не ругал ее. Ругать ее было глупо, потому что я сам так катаюсь. А у меня железное правило: никогда не ругать детей за то, что сам не прочь сделать. Сначала сам избавься, а потом других грызи. А теперь я себя во всем винил.
     Наконец появился хирург.
     - Можете спокойно отправляться домой, - сказал он. - Я только что видел вашу подружку. Она хорошо перенесла операцию. Завтра приходите и приносите ей апельсины и сок.
     Он улыбнулся и подмигнул мне. "Чудак какой-то в белом колпаке, - подумал я. - Чудак. Распрекрасный чудак". В ответ я ему тоже подмигнул. Иногда такое подмигивание действует посильнее слов.
     Хирург посмотрел на меня и захохотал.
     - Что-то у меня сегодня хорошее настроение. От души рад с вами познакомиться, Борис... - он замялся, - с какой-то невозможно сложной фамилией.
     - Збандуто, - сказал я.
     Ух, как я обрадовался! От радости я еле сдержался, чтобы не броситься ему на шею. До чего мне была дорога эта глазастая Наташка! Значит, она ему сказала про меня, значит, он с нею разговаривал.
     Я выскочил во двор, чтобы обрадовать малышей. Они повскакали со своих мест, как только увидели меня, и я им все рассказал.
     - Она во время операции даже ни разу не крикнула, - сказал я.
     Хирург мне этого не говорил, но я-то хорошо знал Наташку.
     - Вот это да! - сказал Генка. - Вот это сила!
     Остальные ничего не сказали. Не знаю, о чем они там думали, но только мне нравилось, что они такие сдержанные.
     И еще мне нравилось, что они у меня "один за всех и все за одного". Именно так и надо будет жить в двадцать первом веке. А когда их спросят, откуда они такие появились, то, может быть, они ответят, что жил среди них некто Збандуто, который предчувствовал двадцать первый век и воспитал их.
     Дети окружили меня плотным кольцом, и мы двинулись по улице.
     И тут я увидел тетю Олю. Она вышла из магазина своей стремительной, будто летящей походкой. Я бросился следом за нею, расталкивая и обегая встречный поток людей, но она, раньше чем я добежал, села в троллейбус, на секунду мелькнул ее профиль, и она ускользнула от меня вдаль.
     Правда, мне было достаточно и этой мгновенной встречи, потому что я вспомнил, что именно благодаря тете Оле я иду среди этих детей и живу жизнью, которая сделала меня счастливым.
     Слово надо беречь, ибо оно свято, оно способно
     выражать мысль. Человек, который говорит, - творец.
     Поэтому никогда не надо болтать. Болтовня унижает слово.
     Самая большая удача - это встреча с хорошим
     человеком, который может тебя поразить словом или делом.
     Однако жизнь все же прекрасна, и надо идти
     вперед...


1 ] [ 2 ] [ 3 ] [ 4 ] [ 5 ] [ 6 ] [ 7 ] [ 8 ] [ 9 ]

/ Полные произведения / Железников В.К. / Жизнь и приключения чудака


2003-2024 Litra.ru = Сочинения + Краткие содержания + Биографии
Created by Litra.RU Team / Контакты

 Яндекс цитирования
Дизайн сайта — aminis