• Сочинения
  
• Краткие содержания
  
• Полные произведения
  
• Характеристики
  
• Биографии
  
• Критика
  
• ГДЗ
  

/ Полные произведения / Железников В.К. / Жизнь и приключения чудака

Жизнь и приключения чудака [5/9]

Скачать полное произведение

    Из высказываний тети Оли ЖЕНИТЬБА ДЯДИ ШУРЫ
     В тот день, когда началась эта незабываемая история, я увидел ее, эту женщину, еще неизвестную мне, и нечаянно толкнул.
     Я бежал, торопился. У меня всегда так: если я принимаю участие в деле, которое мне нравится, то после этого я долго не могу успокоиться и меня подмывает перейти на бег... Это было связано с нашим математиком. Он у нас большой сухарь и педант. Жестокий человек. Никому никогда не поставил пятерки. Сказал, что в нашем классе на пятерку знает только он! Может быть, кто-нибудь заслуживает четверки, а остальные тянут на трояк. А тут пришел, стал вызывать всех подряд и выставил... девять пятерок! И тогда все, совершенно потрясенные, спросили его, что с ним случилось. Он встал, откашлялся и сказал: "Можете меня поздравить... У меня родился сын..."
     А через несколько дней мы пошли всем классом к родильному дому вместе с математиком, и, когда его жена с сыном на руках вышла из дверей приемного покоя, мы закричали:
     - Ура-а-а!
     Она от этого чуть не упала, так растрогалась, но математик оказался ловким: подскочил и поддержал ее.
     Потом девчонкам по очереди дали подержать новорожденного. А из ребят я вызвался. Я даже не увидел его лица, оно было прикрыто, но сверток был теплый, и я потом долго чувствовал это живое тепло на своих ладонях.
     Естественно, что после этого я был возбужден и наскочил на нее, на эту женщину. И толкнул. Но она меня не обругала, только нахмурилась.
     Кстати, эта история чем-то похожа на первую. Может быть, потому, что в ней действуют тоже собаки? Но прежде чем рассказать ее, я должен сообщить вам о некоторых изменениях в моей жизни.
     Наш дом на Арбате снесли, и мы перебрались на край московской земли - в Измайлово. Вместе с нами сюда переехали Морозовы, Наташка со своим отцом - дядей Шурой. Он наконец вернулся из Африки. Именно благодаря его стараниям им дали квартиру на одной площадке с нами.
     Итак, мы стали соседями.
     Казалось бы, все прекрасно, но я скучаю по арбатским переулкам и по нашему старому, ветхому дому, которого теперь уже нет на свете, и по школе, и по бывшим первоклассникам.
     А что делать, если в жизни так часто приходится расставаться?
     Тетя Оля говорит, что надо по-прежнему заниматься своими делами, только часть сердца нужно оставлять тем людям, которых ты любил.
     А может быть, я так сильно скучал потому, что никак не мог привыкнуть к новой школе и новым ребятам. Хотя вначале я подружился с одним. Он был такой молчаливый и держался особняком. Я сам к нему подошел. Худенький, небольшого роста, за стеклами очков - круглые глаза. От этого у него было милое птичье лицо.
     Он сказал, что его зовут Колькой-графологом.
     - Это что, фамилия такая? - удивился я.
     - Не фамилия, чудак, - ответил он. - Просто я графолог. По почерку отгадываю характер. Вот напиши что-нибудь, а я отгадаю.
     Я написал, а он много хорошего про меня наговорил: и что я добрый, и парень не дурак, и смелый, и наблюдательный, и натура у меня тонкая. После этого я здорово перед ним преклонялся некоторое время, но это особый разговор.
     И еще скучал из-за улиц. У нас на Арбате толпы снующих людей и жизнь бурлит, а тут прохожих можно пересчитать по пальцам. Взрослым это нравится, а мне нет. Они говорят - это успокаивает.
     "Ты закоренелый урбанист, - сказал дядя Шура, - сторонник современной городской жизни".
     Действительно, выходило, я урбанист. Ведь другой жизни я не знал, и тишина у меня вызывала скуку.
     Итак, в новом доме мы жили по соседству с Наташей и дядей Шурой. Заметьте, это немаловажный факт для нашей истории. Наташку вы знаете, она мало изменилась за год. Только раньше она жила вдвоем с бабушкой, а теперь вдвоем с отцом: бабушка ее уехала к другой внучке.
     После возвращения дяди Шуры прошло уже полгода, но Наташка все еще не отходит от него ни на шаг, как будто он только вчера вернулся. Она, пока его ждет с работы, десять раз позвонит по телефону.
     А про дядю Шуру я вам сейчас все выложу.
     Во-первых, он совсем не похож на человека, которого так уж необходимо было отправлять в Африку. Я даже разочаровался, когда впервые увидел его. Он небольшого роста, моему отцу едва достает до плеча, щуплый и кривоногий.
     Потом я к нему привык. Он оказался презабавным и странным типом. А мне странные люди всегда нравились, потому что интересно, а чего это они такие странные.
     "Ты следи, следи за странными людьми, - говорит мне тетя Оля. - В них есть какая-то убежденность, тайная сила и знание жизни".
     Бывало, сидим целый вечер вместе. Беседуем, потом он провожает меня, как лучшего друга, до дверей. А на другое утро встретимся в лифте, - он почти не узнает меня. Едва кивнет головой и сухо: "Здравствуй!"
     И еще у него одна странность: он не любит рассказывать о своей работе. Однажды я попросил его: "Дядя Шура, расскажите о какой-нибудь сложной операции". - "О сложной операции? - Он весь искривился, скорчил немыслимую рожу и ответил: - Что-то не припомню".
     А вообще он большой шутник. С ним легко и просто. Например, когда мы были в зоопарке, там произошло с ним сразу три смешных случая.
     Первый - когда Наташка каталась на пони. Она погнала своего пони, наскочила на коляску впереди, и образовался затор. К Наташке подбежала возмущенная служащая, схватила ее, закричала: "Чья это девочка?" Я посмотрел на дядю Шуру, он стоял с невозмутимым видом, будто Наташка к нему никакого отношения не имела. А та вырвалась из рук служащей и убежала. Проводив ее взглядом, дядя Шура кивнул мне, и мы ушли.
     Второй - когда мы стояли около обезьян. Наташка показала обезьянам язык, и дядя Шура, несмотря на свой почтенный возраст, тоже показал язык. Если кому-нибудь рассказать про это, скажут: ну и глупо, серьезный человек, и вдруг - язык. Но это было не глупо, а весело.
     И третий - уже в конце, когда мы вышли на улицу. К дяде Шуре подскочил никому не известный мальчишка-толстячок и поздоровался. Дядя Шура посмотрел на него и не узнал. А следом за мальчишкой подошла женщина, его мать, и вежливо, очень почтительно поклонилась дяде Шуре. Оказалось, дядя Шура оперировал этого мальчишку. Ну, конечно, стал выяснять, как мальчишка себя чувствует, извинился, что не сразу его узнал. А мальчишка, вместо того чтобы ответить на вопросы дяди Шуры, сказал, что умеет шевелить ушами. Его мама заохала: "Как нехорошо, что ты говоришь, лучше поблагодари доктора за операцию!" - "Нет, нет, - перебил ее дядя Шура, - пусть шевелит. Это очень важно". Ну, мальчишка хотел нам показать, как он шевелит ушами, а у него ничего не вышло. И тогда дядя Шура сказал: "Не унывай, тебе просто надо больше тренироваться", - и прекрасно продемонстрировал, как надо шевелить ушами. Они у него ходуном заходили.
     Он артист корчить рожи. Умеет еще двигать кончиком носа, трясти щеками. И все это одновременно.
     Наташка сказала, что он специально этому учился у циркового клоуна, чтобы смешить детей перед операцией.
     Ну и вот, значит, в лифте он меня почти не узнавал. Но однажды его все-таки проняло, и он вдруг без всякой подготовки сказал:
     "Трудно представить, что у меня в руках бывает человеческое сердце. - Он вытянул руку, словно у него на ладони действительно лежало чье-то сердце. - Оно с кулачок и трясется, как овечий хвостик..." Он грустно улыбнулся и, не попрощавшись, ушел, словно снова забыл про меня...
     У Наташки появилась собака по кличке Малыш. Она возникла по моему предложению. Я решил, что Наташке надо преодолеть свой вечный страх перед собаками. Дядя Шура со мной согласился и привел Малыша.
     Именно из-за него, из-за Малыша, и разгорелся весь этот пожар, который мне с трудом удалось погасить.
     Неужели я опять хвастаю, как когда-то? Нет, не думаю. Помните, тетя Оля говорила: "Неистребим дух хвастуна!" Должен вас огорчить: она оказалась неправа. Истребим, истребим дух хвастуна, да еще как! Впрочем, в этом вы вскоре убедитесь сами.
     Незадолго до этой истории произошло еще одно событие: я впервые зажил самостоятельной жизнью. Мои родители уехали отдыхать на Черное море на целых два месяца. Собственно, они не собирались оставлять меня одного на время их отпуска: к нам должна была вселиться тетя Оля, но она в последний момент заболела. И меня "взвалили" на плечи дяди Шуры. Нет, пожалуй, это не совсем точно: не меня "взвалили" на его плечи, а его на мои.
     Началась эта история незаметно, без всякой подготовки.
     Впрочем, некоторая подготовка была, только тогда я ее не заметил, хотя Колька-графолог, изучив мой почерк, назвал меня наблюдательным. Во-первых, когда мы в последний раз были в зоопарке, дядя Шура был очень возбужден, все время кому-то трезвонил по телефону-автомату, потом купил нам с Наташкой мороженое и отправил одних домой. А на следующий день позвонил мне с работы, сказал, что задерживается, что у него срочная операция и чтобы я пошел к Наташке, а то ей одной скучно. В конце разговора он как-то помялся, непривычно кашлянул и произнес: "Да, у меня к тебе еще одно дело... Если мне будут звонить... передай, что у меня все в порядке и завтра я свободен".
     Так что нельзя сказать, что эта история началась внезапно. Но никого в этот день не убили и никто, слава богу, не умер. И погода была самая обыкновенная: хорошая осенняя погода семидесятых годов незабываемого телевизионно-космического века.
     В этот день, как всегда, возвращаясь из школы, я купил две бутылки молока; одну для себя, другую для Наташки.
     Когда я подошел к Наташкиной двери, чтобы отдать ей молоко, то услышал, что у них играет музыка. Я позвонил, а сам стал открывать свою квартиру.
     Вот тут-то все и началось!
     За моей спиной распахнулась дверь: музыка зазвучала громче, ее захлестнул тонкий щенячий лай, и передо мной предстала Наташка в совершенно необычном виде. На ней было белое нарядное платье и праздничный бант, к тому же она была таинственная, хотя ей это давалось с трудом.
     - Малыш, - гневно приказала она собаке, - молчать!
     Но Малышу безразличны были ее приказы: ему и море по колено.
     - Что случилось? - спросил я. - По какому случаю такой "машкерад"?
     - А у нас... свадьба! - с восторгом открыла свою тайну Наташка.
     Эти маленькие любят играть в свадьбы. Как будто это самое интересное занятие в мире.
     - Кто же твой жених? - спросил я, перед тем как скрыться за дверью.
     - У нас настоящая свадьба, - ответила Наташка. - Папа женится.
     - Женится?! - переспросил я и замер в ожидании продолжения сногсшибательных новостей.
     - Теперь у меня тоже будет мама, - не унималась Наташка. - Я ее уже полюбила. Это она играет на виолончели. - Слово "виолончель" она выговорила с трудом.
     - Значит, она к тому же музыкантша, - с деланным испугом сказал я. - Здорово вам повезло. Весело будете жить.
     - Идем, я тебе ее покажу.
     Она потянула меня за руку, а я притворился, что не хочу идти, но на всякий случай сунул портфель и свое молоко за дверь и прикрыл ее.
     Музыка в комнате оборвалась, и на площадку вышел сам жених - дядя Шура. Он радостно-смущенно улыбнулся: растянул рот до ушей. Не каждый может растянуть так рот!
     Одет дядя Шура был во все новое: в новый костюм, в новый галстук и даже в новые ботинки. А из кармана пиджака торчал красивый цветной платок!
     Настоящая картинка, видно, давно готовился. А молчал.
     "Интересно было бы посмотреть на его невесту, - подумал я. - Позовет или не позовет?"
     - Здравствуйте, дядя Шура, - проникновенно произнес я. - Поздравляю вас!
     - Спасибо, - ответил дядя Шура.
     Но с места не сдвинулся, стоял на моей дороге, как неприступная крепость.
     Неожиданно ко мне пришел на помощь Малыш: он с чувством лизнул новый ботинок дяди Шуры.
     - Ты что, - возмутился я, - портишь свадебные ботинки!
     - Да... брат... вот так, - растягивая слова, задумчиво произнес дядя Шура. - Сколько веревочке ни виться, а концу быть. Заходи - гостем будешь.
     - С удовольствием, - ответил я.
     Первым полетел по коридору Малыш. За ним - Наташка. За нею - не выдержавший моей степенной походки дядя Шура. И последним, подхватив забытую всеми бутылку молока, едва сдерживая любопытство, шагал я.
     Было интересно, кого я сейчас увижу! Я даже разволновался. Я всегда волнуюсь перед открытием. А это ведь открытие - увидеть нового человека.
     Тетя Оля говаривала, бывало: "Самая большая удача - это встреча с хорошим человеком, который может тебя поразить словом или делом".
     У меня, например, был один знакомый мальчишка, который меня поражал и "словом" и "делом". Он каждый день ходил на вокзал. Ему нравилось встречать чужие поезда, а потом он обязательно приставал к кому-нибудь и помогал поднести вещи. Когда ему предлагали за услугу деньги или, например, мороженое, он смеялся и убегал. Некоторые над ним издевались: на кино денег нет, а на вокзале отказывается. А я ему завидовал, этой его страсти. Мне казалось, он знает какую-то тайну, которая делает его всегда счастливым. Я даже ходил на вокзал и тоже помогал таскать вещи, только радости особой мне это не приносило.
     И вот я ее увидел!
     Представляете, она оказалась той самой женщиной, которую я толкнул на улице.
     Я часто помню людей, которых я когда-нибудь, пусть даже случайно, встретил. Я потом такого прохожего могу долго вспоминать и думать про него. И о ней я тоже вспоминал, но сейчас меня поразило не то, что именно она оказалась невестой дяди Шуры, а ее красота. Она была настоящей красавицей! Точнее, сначала я увидел ее спину, потому что она закончила игру и ставила свою виолончель в угол, к стене. Потом она повернулась ко мне, и я просто обалдел!
     Она была в синем платье, с двумя гвоздиками, белой и красной, приколотыми к груди. Волосы у нее были черные. И длинные черные глаза: они тянулись от переносицы до виска. Но и это не самое большое открытие, у многих бывают красивые глаза. У нее в глазах, вокруг зрачков, были лепестки цветов. Когда я потом рассказывал об этом маме, она смеялась, но я точно знаю, что так оно и было.
     - Здрасьте! - сказал я.
     Она протянула мне руку и крепко сжала. И я заметил эту странную особенность ее глаз. Я стоял спиной к окну, а она лицом, и мне все прекрасно было видно: вокруг зрачков у нее образовались лепестки цветов.
     - Здравствуй, - сказала она. - Меня зовут Надежда Васильевна.
     - Поздравляю вас со свадьбой, - сказал я.
     - Он мне и Малышу каждый день покупает молоко, - сказала Наташка, желая представить меня в лучшем свете.
     - Вот! - Я показал бутылку, которую до сих пор держал в руке; при этом я так вертел ею, как будто собирался жонглировать.
     Надежда Васильевна забрала у меня бутылку и передала Наташке.
     - Отнеси на кухню, - попросила она.
     Наташка бросилась выполнять поручение Надежды Васильевны, но тут же вернулась и спросила у меня:
     - Она тебе нравится?
     - Очень, - ответил я.
     Не знаю, что там показалось, но они, дядя Шура и его невеста Надежда Васильевна, рассмеялись.
     Я давно заметил, что взрослым часто бывает смешно, когда совсем нечего смеяться. Как-то я сказал об этом дяде Шуре. А он мне ответил:
     "Говорят, человек меняется каждые семь лет, и то, что в детстве ему кажется смешным, в преклонном возрасте не смешит, и наоборот".
     Честно говоря, я бы хотел сохранить свой характер. Он мне определенно нравился. У меня веселый нрав - я весельчак. Зачем же мне менять свой характер, скажите на милость?
     В общем, в ответ на мои бескорыстные слова они рассмеялись, но я не обиделся. Раз смеются - значит, счастливы.
     Правда, дяде Шуре и этого показалось мало. Он решил продолжить веселье и приложил к моему лбу ладонь.
     - Я не болен, - сказал я.
     - Здесь совсем другое, - ответил дядя Шура. - Посмотри мне в глаза.
     Я посмотрел: нет, у него в глазах не было никаких лепестков.
     - Неизлечимое, - сказал дядя Шура. - Фантазер и мечтатель. В общем, сочинитель сказок.
     - А я, а я? - потребовала Наташка.
     Дядя Шура опустил ладонь на Наташкин лоб, заглянул ей в глаза и задумался.
     - Решительная особа, - сказал он наконец. - И большая любительница мороженого.
     - А она, а она? - Наташка показала на Надежду Васильевну.
     Дядя Шура повернулся к Надежде Васильевне и вновь повторил все свои манипуляции.
     Тут следует заметить, что смотрел он ей в глаза несколько дольше, чем нам с Наташкой. Конечно, от таких глаз нелегко оторваться.
     - Добрейшее существо, - сказал он, - но умеет ловко это скрывать... А теперь начнем пир.
     - Начнем! Начнем! - воинственно завопила Наташка и убежала, чтобы отнести наконец бутылку с молоком.
     Следом за нею улетел Малыш.
     - Спасибо, - неестественным голосом сказал я. - Мне уроки надо делать.
     Конечно, мои слова были курам на смех: отказываться от свадебного пира из-за уроков, как будто я только и делаю, что хожу по свадьбам, - но было неудобно навязывать себя.
     - Смотри, какие у нас торты, салаты, бутерброды, - соблазнял меня дядя Шура. - Ты что, хочешь нас обидеть?
     - Нет, - радостно ответил я и торопливо сел за стол.
     - Наташа, - приказал дядя Шура, - прибор Борису!
     Вбежала Наташка, у которой в ногах путался обезумевший Малыш. Она принесла мне тарелку, вилку и нож и поставила передо мной замечательный хрустальный бокал. Когда она ставила его на стол, то он зазвенел редким звоном.
     Наступила торжественная тишина.
     Дядя Шура взял шампанское и открыл его. Оно стало пениться и вырываться из бутылки.
     Надежда Васильевна отодвинулась, чтобы спасти платье, и уронила свой бокал. Замечательный хрустальный бокал с редким звоном!
     Вот тут-то и началась по-настоящему эта история, вот тут-то и вспыхнул небольшой костер, который потом разгорелся в неистовый пожар, способный уничтожить все, и который мне удалось погасить.
     Я знаю, я уже говорил об этом. Но, чтобы у вас в голове хорошенько отпечаталась эта история, чтобы вы потом не повторили моих глупостей и не принимали поспешных решений, напоминаю вам об этом. И себе, разумеется, тоже. Век живи, век учись.
     Тетя Оля любит говорить: "Если ты хочешь, чтобы тебя поняли, повтори главную свою мысль в начале рассказа, в середине и в конце". По-моему, очень правильные слова.
     Значит, хрустальный замечательный бокал стал падать, описывая плавную дугу.
     Дядя Шура сделал невероятно судорожное движение, чтобы спасти бокал, но это ему, конечно, не удалось. Он ведь не фокусник и не волшебник, а только хирург, к тому же в одной руке он по-прежнему держал шампанское.
     Бокал, естественно, достиг пола и разбился, а следом за ним на полу оказался дядя Шура.
     Может быть, он упал нарочно, чтобы посмешить публику? А может быть, просто не удержался на стуле? Во всяком случае, он рассмеялся, а за ним рассмеялся и я. В конце концов, бокал - это только бокал, даже если он замечательный, хрустальный, с редким звоном.
     Мы смеялись, надеясь развеселить и увлечь остальных, но увлекли только Малыша. Он начал отчаянно лаять.
     - Жалко, - сказала Надежда Васильевна, села на корточки и стала собирать осколки.
     - Это мамин бокал, - вдруг тихо, но внятно произнесла Наташка. И сразу оборвала наш смех.
     - Что ты выдумала, - неуверенно возразил дядя Шура.
     И всем стало понятно, что это на самом деле был бокал Наташкиной мамы.
     - Ты сам говорил, - повторила Наташка. - На нем была царапина.
     Надежда Васильевна, подобрав осколки, вышла.
     Дядя Шура ничего не ответил Наташке, достал новый бокал и поставил перед Надеждой Васильевной.
     Свадьба продолжалась, но это была уже чуть-чуть не та свадьба.
     Дядя Шура стал разливать шампанское. При этом он изображал, что ничего особенного не произошло, но по движениям его рук, по суете, но неуверенно-торжественному голосу видно было, что история эта ему неприятна.
     Наконец шампанское было разлито, и вновь наступила тишина.
     И я услышал "легкий шелест их новой жизни", предчувствие чего-то очень хорошего. "А впереди у вас будет то-то и то-то, то-то и то-то", - сказала бы тетя Оля и наговорила бы впрок много хорошего и заманчивого, чтобы им захотелось всего этого терпеливо ждать. Именно это она и называла "легким шелестом новой жизни". Правда, тетя Оля никогда не предупреждала о том, что в жизни человека может быть и плохое, и трудное. И это была ее ошибка, но такой она была человек.
     Дядя Шура молча посмотрел на Надежду Васильевну, и, кроме радости, у него в глазах была затаенная грусть.
     Тогда я этого не понимал, как может быть грустно, когда радость. Но теперь-то я знаю, что все в жизни соединяется: радость по настоящему и грусть по прошедшему. Получается какая-то горьковатая радость.
     И вдруг дядя Шура повернулся ко мне и спросил:
     - А что по этому случаю сказала бы наша знаменитая тетя Оля?
     - Это Борина тетя, - объяснила Наташка Надежде Васильевне. - Она все-все знает.
     - Она бы сказала... - От страха перед этой красавицей у меня из головы все вылетело. Я зачем-то встал и от смущения покраснел. - Она бы сказала...
     - ...что жизнь все-таки прекрасна, - вдруг сказала Надежда Васильевна.
     - Точно! - закричал я и закончил словами тети Оли: - "...и несмотря ни на что, надо идти вперед".
     - Ура-а-а тете Оле! - сказал дядя Шура, поднял бокал и "пошел вперед".
     И Надежда Васильевна "пошла вперед": она встала и подняла бокал.
     Я тоже поднял бокал.
     И Наташка, забыв об обиде, сделала первый шаг навстречу неизвестному.
     Неизвестному мне, неизвестному ей, но уже тогда известному, как потом оказалось, необыкновенно умной Надежде Васильевне.
     Наташка влезла на стул, чтобы быть вровень со всеми, и мы чокнулись.
     - Наташа, - сказала Надежда Васильевна, - извини меня.
     Каждый раз, когда я вспоминаю эту свадьбу, у меня в ушах раздается звон наших бокалов и слова Надежды Васильевны, обращенные после Наташки ко мне:
     - А ты мне веришь, друг мой?
     Вначале я даже не понял, что она разговаривает со мной, а догадавшись, ужасно обрадовался: быть другом такой красавицы всякому приятно.
     - Верю, - проникновенно и тихо ответил я, хотя мне хотелось вопить: "Верю, верю, верю!"
     Было какое-то величие в ее словах "друг мой", и мне захотелось сделать для нее тут же что-нибудь сверхъестественное, и я сказал:
     - А я читал, на свадьбах всегда бьют бокалы. Это к счастью.
     - Вот именно! - закричал дядя Шура, совсем как мальчишка. - Это к счастью! На свадьбах всегда бьют бокалы!
     И дядя Шура выпил свое шампанское, поднял бокал и с силой бросил на пол. И второй бокал разлетелся на куски. Заметьте, еще один замечательный хрустальный бокал с редким звоном!
     Представляю, как бы удивились больные дядя Шуры, если бы увидели его сейчас.
     И мы, конечно, удивились. У Наташки глаза полезли на лоб, и у меня они тоже бы полезли, но я умею владеть собой. А Надежда Васильевна, я заметил, осуждающе покачала головой.
     Тогда дядя Шура затих и виновато, немного грустно сказал:
     - На свадьбах всегда бьют бокалы.
     Он протянул руку Надежде Васильевне, и она в ответ протянула ему свою.
     Они смотрели друг на друга. У дяди Шуры лицо было строгим, хотя галстук сбился на бок и волосы растрепались. А Надежда Васильевна улыбнулась. Эта улыбка сделала ее совсем молодой и еще более красивой.
     Еще тогда, на свадьбе, я поймал себя на том, что все время слежу глазами за Надеждой Васильевной и это доставляет мне радость. И с этого дня я искал малейшую возможность, чтобы лишний раз увидеться с нею.
     Как-то я заскочил к ним, будто за Наташкой, чтобы вместе идти в школу. А Надежда Васильевна мне ответила, что Наташка еще не готова и она сама ее проводит.
     Она улыбнулась, а я, дурак, вместо того чтобы прямо сказать, что я их подожду, нелепо поклонился и ушел.
     Она захлопнула дверь, а я вернулся домой и стал дежурить у дверного глазка.
     Когда они вышли на лестничную площадку, сопровождаемые отчаянным лаем Малыша, я тоже появился, изображая на лице наивысшее удивление:
     - Как, вы только выходите?
     - Меня сегодня провожает Надежда Васильевна, - предупредила Наташка.
     Не знаю почему, но идти с нею было радостно. Она всего-то лишь успела сказать, что ей здорово повезло, потому что она теперь каждый день на работу ездит на метро, а это интересно. А раньше она жила в центре, рядом с работой, и ходила пешком.
     - А где вы жили? - спросил я.
     - На Арбате.
     - И я раньше жил на Арбате! - воскликнул я.
     - И я жила на Арбате, - сказала Наташка.
     - Как жаль, что мы не знали друг друга, - сказала Надежда Васильевна. - Мы бы давно могли стать друзьями.
     И мне действительно стало обидно, что я ее не знал.
     Я нес ее виолончель. Она была тяжелая и, когда ударялась о мое колено, издавала тонкий гул, и это мне нравилось.
     А Надежда Васильевна шла рядом, держа за руку счастливую Наташку.
     - Когда я выхожу из метро, - сказала Надежда Васильевна, - то еще на эскалаторе думаю, что сейчас увижу небо, деревья, землю. Каждый раз я открываю для себя что-нибудь новое и неожиданное.
     И все, и больше она ничего в этот раз не говорила, но мне понравились ее слова о метро.
     На следующий день я снова засел за своей дверью и, когда они вышли, выскочил на площадку.
     - А-а-а, любитель случайных встреч! - сказала Надежда Васильевна. - С завтрашнего дня мы будем заходить за тобой сами.
     - Хорошо, - согласился я, не притворяясь, что встретил их случайно.
     Она умела все делать естественно и серьезно, и поэтому не было стыдно своих признаний, которые с другими людьми мне ни за что не удавались.
     И открывалась она свободно и легко. Рассказала нам про то, как изобретала для себя игры, когда была маленькой.
     То она придумала, что у нее под кроватью живет рыжая лиса, которая выполняет все ее поручения. То, что на подоконнике в ее комнате разместились две деревни. В одной жили крестьяне в красных шапочках с колокольчиками, а во второй - в зеленых шапочках. И эти крестьяне вечно между собой ссорились: "красные шапочки" были недовольны "зелеными шапочками", потому что те без всякой цели рвали полевые цветы, а "зеленые" - "красными", потому что у них слишком громко звенели колокольчики. Сама Надежда Васильевна была верховным судьей, который по справедливости разрешал их споры.
     Все-таки она была странная, вроде дяди Шуры. И вещи говорила неожиданные: то про метро, то про свои детские игры, то без всякой подготовки однажды спросила:
     - Борис, а какие у тебя родители?
     - Обыкновенные, - ответил я.
     - Ну, они добрые, любят тебя, ты их любишь. Это так естественно. А какие они? (Я заметил, что краем глаза она неотступно следит за Наташкой.) Душа нараспашку или скрытные? Например, знаешь ли ты, о чем думает твой отец, когда молчит?
     Я ей не ответил, потому что действительно не знал, о чем думает отец, когда молчит, и чем живет мать. Я видел их каждый день. Они вставали. Пока мама готовила завтрак, отец делал что-то вроде зарядки: три подскока, два приседания. Завтракали. Мама подавала на стол, отец мыл посуду. Уходили. Приходили. Они были то веселые, то чем-то озабоченные, то печальные. А вот отчего, я не знал.
     - Выходит, весь твой мир крутится вокруг тебя... А жаль! Когда лучше узнаешь своих близких, их недостатки и достоинства, то глубже любишь. Мой отец имел привычку часто что-то обещать, а потом не выполнял... И все друзья за это его осуждали, хотя, может быть, он делал во много раз больше хорошего, чем они. Помню, когда я поняла, что он не выполняет обещаний потому, что просто ему не все удается, то была счастлива, и он мне стал еще дороже.
     У нее, у Надежды Васильевны, получалось все красиво и ловко.
     Как-то я сидел у Наташки, когда она вернулась с работы. В руках у нее были цветы.
     - Отгадайте, почему я купила розовые астры? - спросила Надежда Васильевна. - Сейчас увидите!
     Она любила колдовать. Делала все молча и таинственно, а мы следили за ней.
     Сначала Надежда Васильевна постелила на стол розовую скатерть, потом поставила на нее кувшин с цветами.
     - Розовое на розовом, - сказала она.
     А я раньше вообще не замечал цветов. Есть они или нет, мне было все равно.
     И тут она произнесла слова, как будто прочитала мои мысли:
     - Как можно не любить цветов! Это все равно, что не любить землю.
     Я вздрогнула от этих ее слов: жил в асфальтовом городском мире и никогда не думал о земле, о цветах, о деревьях, которые на ней росли.
     Мне стало от этого не по себе, я испугался, что необыкновенно умная Надежда Васильевна обо всем догадалась. На всякий случай в ответ на ее слова я промямлил:
     - Да, да...
     Но с тех пор каждый раз, выходя из метро, я останавливался у базара цветов. Постепенно это стало моей привычкой.
     Однажды там продавали цветы под названием "перья страуса". Они были белые, а лепестки их скручивались и были похожи на фантастические перья.
     "Перья страуса" мне очень понравились и я даже собирался их купить, но потом почему-то не купил и ушел. Всю дорогу до дома я чувствовал себя обиженным и все думал: зря не купил эти необыкновенные цветы. "Если у тебя в течение дня, - говорит тетя Оля, - была счастливая минута, вызванная чем угодно, значит, тебе выпал хороший день. Пускай это будет улыбка незнакомого человека, минутная нежность к матери или отцу, письмо от друга, строчка стихов, которая тебя обрадовала. Только смотри не оброни этой минуты, не потеряй ее". И, вспомнив эти слова, я остро почувствовал, что цветок "перья страуса" мне необходим, что я должен взять его в руки, полюбоваться, а потом поставить в стакан на своем столе, чтобы его видели все.

/ Полные произведения / Железников В.К. / Жизнь и приключения чудака