• Сочинения
  
• Краткие содержания
  
• Полные произведения
  
• Характеристики
  
• Биографии
  
• Критика
  
• ГДЗ
  

/ Полные произведения / Железников В.К. / Жизнь и приключения чудака

Жизнь и приключения чудака [6/9]

Скачать полное произведение

    Я побежал обратно, но опоздал. Цветы расхватали. Вот теперь попробуй не согласись с тетей Олей: "Только смотри не оброни этой минуты..."
     А какой у Надежды Васильевны был вкусный чай, представить невозможно! Мне нравилось, что это у них не наспех. Теперь многие пьют чай и обедают наспех, где-нибудь на кухне, а они всегда устраивались в комнате. И как-то она умела усадить меня сразу, я даже не успевал смутиться, а уже сидел за столом, передо мной был стакан чая, вкусные бутерброды, пирожное, варенье. Но главное было не в еде, а в разговорах. Это был настоящий вечерний чай. Даже дядя Шура, всем известный молчальник, крепкий орешек, и тот открывался. Однажды он рассказал, что разработал такую операцию сердца, которая длится не четыре или пять часов, как раньше, а всего три с половиной - для этого он сконструировал новые инструменты. И дядя Шура начертил нам эти инструменты.
     В школу мы теперь ходили каждый день втроем, и я всегда нес виолончель. Мы подходили к школе, я передавал ей виолончель, она вскидывала ее на плечо и уходила.
     Весь наш класс просто вываливался из окон. Мальчишки пробовали меня дразнить, называли "оруженосцем", но меня это не смущало. Теперь я жил в другом мире, я узнавал то, что они не знали, я открыл в себе чувства, о которых не подозревал, так что мне их придирки казались наивными и смешными.
     Я даже забыл, что совсем недавно мне часто бывало скучно и я мог целыми днями тупо смотреть в потолок, ничего не делая.
     Так бы и жить всегда в этом празднике, но он неожиданно пришел к концу.
     Утром меня разбудил звонок в дверь. Я открыл: передо мной стоял дядя Шура.
     Он был одет по-походному. Я знал этот костюм: полувоенный плащ, крепко перехваченный поясом, за плечом - рюкзак.
     В этом костюме он был каким-то другим, более ловким, подвижным, решительным. И невероятно строгим.
     Я сразу догадался: он летел на срочную операцию.
     - Поручаю тебе своих женщин, - сказал дядя Шура.
     Повернулся, хотел вызвать лифт, но, увидев, что кабина занята, махнул рукой и побежал вниз, прыгая через ступени.
     В это время на лестничную площадку выбежала Надежда Васильевна. В руке у нее был сверток.
     - Шура, - крикнула она, - возьми с собой!
     Но дядя Шура не остановился и, может быть, не расслышал ее голоса. Он уже не видел нас, не слышал наших голосов, он был далеко, там, где его ждали.
     Недаром он говорил про себя: "Моя жизнь принадлежит людям. И мне это нравится".
     - Даже не позавтракал, - сказала Надежда Васильевна. - На юге, где-то в горах, случился обвал. Вот он и полетел.
     Она волновалась за дядю Шуру, и я, чтобы успокоить ее, сказал:
     - Куда он только не летал. И на Камчатку, и в Мурманск, и в Ташкент... А однажды его сбросили на парашюте в Тихом океане, прямо на пароход. И ничего... А в Африке он заблудился в джунглях и выбирался из них два дня. И ничего...
     Разговаривая, мы вошли в их квартиру. И от наших громких голосов, от лая Малыша проснулась Наташка. Она выбежала к нам в пижаме, еще заспанная, лохматая.
     - А где папа? - спросила она.
     - Он уехал, - ответила Надежда Васильевна.
     - Куда? - настойчиво спросила Наташка.
     - Иди умойся, - ответила Надежда Васильевна.
     Она все еще была возбуждена и не заметила, что Наташка настроена воинственно.
     - Нет, сейчас, - требовательно сказала Наташка. - Куда он уехал?
     Надежда Васильевна посмотрела на Наташку, чуть помедлила, словно раздумывала, как поступить, и сказала:
     - В горы. Там обвал.
     - А где эти горы? - не отставала Наташка.
     - Иди лучше умойся, друг мой, - ответила Надежда Васильевна. - И тогда я тебе все расскажу.
     - А почему вы меня не разбудили? - спросила Наташка. - Раньше папа меня всегда будил, даже если уезжал ночью. - И, не дождавшись ответных слов, выбежала из комнаты, хлопнув дверью.
     Надежда Васильевна сделал вид, что ничего особенного не произошло, но я заметил, как предательски вспыхнули ее глаза.
     А у меня тоже испортилось настроение. Это ведь была не первая Наташкина обида на Надежду Васильевну.
     Я помню два вечера подряд, когда дядя Шура и Надежда Васильевна так поздно возвратились домой, что мы их не дождались. В первый вечер еще было ничего, мы были вдвоем, а во второй Наташка была одна, и, когда я открывал свою дверь, она, услышав шум лифта, выскочила на лестничную площадку, думая, что вернулись ее родители, а увидела только меня. Она гордая, в этом не созналась, но я сразу догадался.
     Мы вошли к ним. В комнате на столе стояли три чашки: Наташка ждала их пить чай.
     Чтобы ее развеселить, я стал вспоминать пашу старую жизнь. Мы всегда вспоминали старую жизнь, когда у меня или у нее бывало плохое настроение. А тут я нарочно вспомнил, как она пришла за меня хлопотать к директору школы и какой она большой герой.
     И в этот момент в форточку влетел голос Надежды Васильевны... Представьте себе, она пела!..
     Мы с Наташкой подбежали к окну и увидели довольно любопытную картинку: дядя Шура держал Надежду, Васильевну на руках, а она пела знаменитую песенку! "Ямщик, не гони лошадей..."
     Я подумал, сейчас Наташка что-нибудь выкинет, и точно: она стремительно бросилась к столу, быстро собрала все чашки, чтобы не оставалось никакого следа от ее ожидания, так же стремительно разделась и притворилась спящей.
     А я выскользнул из дверей, молчаливой тенью застыл у своего глазка и еще раз увидел Надежду Васильевну и дядю Шуру. Все-таки ему не удалось донести ее на руках до дверей своей квартиры. Надо посоветовать ему заняться тяжелой атлетикой.
     А потом была еще одна обида...
     Во время нашей обычной утренней прогулки, в которой принял участие на этот раз и дядя Шура, он выхватил у меня инициативу и нес виолончель Надежды Васильевны. А та, как всегда, шла с Наташкой за руку. И вдруг дядя Шура спросил у Надежды Васильевны, когда она вернется с работы. А Надежда Васильевна ответила, что у нее трудный день: и урок в школе, и репетиция, а вечером концерт.
     - Я зайду за тобой, - сказал дядя Шура.
     Как только дядя Шура произнес эти слова, Наташка вырвала руку у Надежды Васильевны и, ни на кого не глядя, пошла рядом.
     Дядя Шура и Надежда Васильевна переглянулись, но оба промолчали.
     А что тут скажешь? Им нравилось заходить друг за другом, поздно возвращаться домой, а Наташку это почему-то не устраивало.
     Она шла с гордым, независимым видом, но кончик носа у нее покраснел от обиды. И тут еще, как назло, дядю Шуру остановил знакомый мужчина, и нам пришлось его ждать. А в небольшом пространстве между Надеждой Васильевной и Наташкой сверкали беспрерывные разряды.
     - Когда дядя Шура был мальчишкой, мы его звали "ежиком", - начала разговор Надежда Васильевна, - потому что волосы у него всегда стояли дыбом.
     - Значит, вы его давно знаете, - обрадовался я.
     - Да, - ответила Надежда Васильевна и бросила взгляд на молчаливую Наташку.
     А Наташка ей в ответ подсунула бомбу.
     - А маму мою ты тоже знала? - спросила она.
     - Нет, - ответила Надежда Васильевна. - Маму твою я не знала. - Она нетерпеливо помахала рукой дяде Шуре. - Чего же он?.. Идемте, а то опоздаем.
     Дядя Шура нагнал нас около школы. Он передал Надежде Васильевне виолончель и сказал:
     - Чертовски приятно было с вами прогуляться.
     Он повернулся ко мне, и тут мы обнаружили, что наши ряды поредели, что среди нас нет Наташки.
     Все, как по команде, повернулись в сторону школьного двора и увидели ее маленькую, решительно удаляющуюся фигурку. Она бежала не оглядываясь.
     Вспомнив все эти Наташкины обиды на Надежду Васильевну, я почувствовал в себе легкую, едва заметную горечь. Это была первая небольшая потеря. Я знаю, без этого в жизни не бывает. Но лучше бы этих обид не было.
     Когда я за ними зашел, чтобы идти в школу, то Наташки в комнате не было, а Надежда Васильевна убирала со стола.
     Я сел и стал ждать. И вдруг я услышал, как Наташка быстро прошла по коридору, открыла входную дверь и захлопнула изо всех сил.
     Мы сразу догадались, что она убежала. Наши глаза на секунду встретились, и я вскочил, чтобы бежать за Наташкой.
     Но Надежда Васильевна остановила меня.
     - Не надо, - сказала она и добавила: - Этому нельзя потакать.
     А мне хотелось ее догнать и вернуть, и я еле сдержался, чтобы не убежать.
     - Она без дяди Шуры всегда скучает. Ей однажды приснился сон, что он еще не вернулся из Африки, так она хотела бежать к нему в больницу, чтобы убедиться, что он на месте.
     Надежда Васильевна ничего не ответила, подошла к окну и осторожно глянула вниз, словно боялась того, что должна была там увидеть, может быть, надеялась, что Наташка вернется, но все-таки, конечно, увидела, потому что отпрянула назад, точно ее ударили по лицу. И сказала тогда знаменитую фразу:
     - Знаешь, мне иногда бывает грустно, потому что я наперед знаю, как все будет.
     - А что вы такое знали? - спросил я.
     - Знала, что Наташа когда-нибудь вот так убежит. Что мне будет трудно и, может быть, придется... - Она оборвала свою речь, не докончив фразу, внимательно, изучающе посмотрела на меня и неожиданно резко сказала: - А почему я тебе должна это говорить? Я тебя не знаю как человека. Ты вроде добрый и неглупый, но куда повернешь в трудную минуту - направо или налево, - я не знаю. А это главное.
     - Я поверну туда, куда надо, - ответил я.
     - Куда надо? Ты думаешь, что надо "налево", а я думаю - "направо"...
     Тут я неожиданно вспомнил свою прошлогоднюю ошибку, когда нужно было пойти "направо", а я пошел "налево". Тот самый случай, когда на контрольной в первом классе я подсказал решение примеров. И дело не в том, что я им подсказал, а в том, что я первый научил их этому.
     - Ты что замолчал? - спросила Надежда Васильевна. - Сердишься?
     - Да так, - промямлил я.
     - Не сердись, я ведь правду сказала.
     А я и не рассердился, я в этот момент подумал про нее, про то, что необыкновенно умным людям жить на свете труднее, потому что они все знают наперед и заранее переживают.
     Не помню точно, сколько прошло дней, может быть, десять, но только моей дружбе с Надеждой Васильевной пришел конец.
     Как же это случилось? Души в ней не чаял, каждому встречному-поперечному расхваливал, до того обалдел, что стал ходить на симфонические концерты, и вдруг...
     - Ум у тебя не аналитический, - сказала мне Надежда Васильевна. - Ты живешь как получится.
     - Быстро вы меня изучили, - сказал я.
     Честно говоря, мне не очень понравились ее слова.
     - Это просто. Я присмотрелась к твоим поступкам, прислушалась к твоим словам и поразмыслила на эту тему. Размышления - как математика. Прикинешь так да этак, смотришь - у тебя перед глазами стройный ряд формул, - сказал она и засмеялась: - Ты достойный ученик своей тети Оли.
     - А что, разве это плохо?
     - Я не говорю, что плохо, - ответила Надежда Васильевна, - но это может привести тебя к ошибкам, о которых ты потом будешь жалеть.
     И представьте, она оказалась права. Но это я узнал и понял потом, а пока, не зная ничего, готовился, подчиняясь своему чувству, совершить все эти "ошибки".
     В тот день я встретил Наташку на лестнице. Она сидела на ступеньках и плакала.
     - Ты чего ревешь? - спросил я.
     Наташка не ответила.
     - Ну, что случилось? - не отставал я.
     - Малыш потерялся! - завопила Наташка. - Я пришла, а она говорит, что Малыш убежал в открытую дверь.
     - Кто она? - не понял я.
     - Надежда Васильевна, вот кто! - ответила Наташка. - Приедет папа, я ему все-все расскажу!
     Это мне не понравилось, и я сказал:
     - Жаловаться нехорошо. Она ведь не нарочно.
     - Нарочно, нарочно! - сквозь слезы твердила Наташка. - Зачем она открыла дверь? Зачем?.. Разве так поступают, когда в доме щенок? И мамин бокал она разбила нарочно! Она и ко мне придирается!
     Все это было несправедливо, но я промолчал. Нелепо спорить с Наташкой, пока она плакала.
     Как это Надежда Васильевна могла к ней придираться, если она их жизнь сделала прекрасной! Да что там говорить, еще совсем недавно сама Наташка назвала Надежду Васильевну мамой!
     Мы шли в школу. Наташка увидела издали свою учительницу, схватила Надежду Васильевну за руку, подвела и сказала: "Инна Петровна, это моя мама!" А я стоял рядом и хорошо все слышал и видел и помню, как Надежда Васильевна радостно вспыхнула и улыбнулась. Тогда Наташке показалось мало ее первых слов, и она окончательно представила Надежду Васильевну, сказав, что та "музыкантша". Учительница обрадовалась и пригласила Надежду Васильевну разучить с ребятами какую-нибудь песенку. И та сразу согласилась, все еще улыбаясь и счастливо обнимая Наташку.
     А вечером, когда я зашел к ним, то встретил в комнате уже не одну виолончелистку, а сразу двух. Напротив Надежды Васильевны, в той же позе, с виолончелью сидела Наташка: шел первый урок.
     Потом мы все четверо, и дядя Шура тоже, разучивали песенку, которой Надежда Васильевна собиралась научить ребят из Наташкиного класса... Как видите, она очень быстро и охотно вошла в роль мамы.
     Надежда Васильевна пощипывала струны виолончели, а мы сидели тесным кружком в полутемной комнате, и очертания наших лиц были едва видны, потому что вовремя свет не зажгли, а потом нам не хотелось прерывать пение, и мы пели замечательную песенку:
     По многим странам я бродил,
     И мой сурок со мною...
     Вспомнив все это, я улыбнулся.
     - Ну что ты на нее наговариваешь! - сказал я. - И тебе не стыдно?
     - Я не наговариваю, - сказала Наташка. - Она сразу Малыша невзлюбила. Это я заметила. А ты с ней заодно. Подлиза!
     Я ей ничего не успел ответить, потому что из лифта вышла женщина, наша соседка по лестничной площадке. Она подошла к нам и с пристрастием расспросила Наташку, чего она плачет. От этого, естественно, Наташка заревела еще сильнее.
     Как будто сочувствие выражается только в расспросах! Это ведь не сочувствие, а любопытство. А любопытство, как известно, не порок, но большое свинство.
     Я встал, открыл дверь своей квартиры и увел Наташку к себе. При этом нам в спину раздалась сердобольная реплика:
     - Мачеха есть мачеха!
     Если бы Наташки не было рядом, я бы попытался ей объяснить. Тогда я думал, что все недоразумения между людьми происходят из-за недоговоренности: кто-то что-то не так сказал, недоговорил, и поэтому вышел скандал.
     И тетя Оля, наивная душа, все это во мне поддерживала. Она говорила: "Прежде чем отчаиваться или разочаровываться в ком-то, объясни ему все хорошенечко, он и поймет. Обязательно поймет".
     А Надежда Васильевна как-то сказала: "Не всем все объяснишь. Есть люди, которые преднамеренно не хотят многое понять".
     И она, к сожалению, оказалась права, и я сам пришел в дальнейшем к тому же грустному выводу. Ну что можно объяснить женщине, которая способна сказать при Наташке "мачеха есть мачеха"? Ничего!
     В этот вечер лил дождь, и я здорово промок. Поэтому я бежал трусцой, чтобы согреться. Когда я пробегал троллейбусную остановку возле нашего дома, то, к своему большому удивлению, столкнулся с Наташкой. Она явно ждала троллейбуса.
     - Ты куда? - спросил я. От неожиданности я стал в лужу.
     - Куда надо, - решительно ответила Наташка.
     Она держала под мышкой незастегнутый портфель, набитый доверху. Между прочим, оттуда торчала ее праздничная синяя юбка.
     Я сразу сообразил, зная ее характер, что тут дело не шуточное, и стал, нисколько не удивляясь этой вечерней встрече, разыгрывать из себя дурачка-бодрячка, которому всегда смешно, даже если идет дождь и маленькая девочка отправляется в какое-то далекое и неизвестное путешествие.
     Поплясав около Наташки и рассмотрев ее как следует - лицо у нее сжалось и посинело от холода, мокрые волосы висели сосульками, плечи у пальто были мокрыми, - я понял, что она гуляет под дождем уже не один час. "Пожалуй, собралась бежать в горы к дяде Шуре", - подумал я.
     - Может быть, отложишь свое дело до лучшей погоды? - предложил я все еще радостным голосом. - Смотри, ты промокла... Бежим домой...
     - Не пойду, не пойду! - ответила Наташка. - Я уезжаю.
     Да, отговорить ее будет нелегко.
     - Почему? - крайне удивился я.
     - Потому, и все, - упрямо повторила она.
     - Из-за Надежды Васильевны? - осторожно спросил я.
     Наташка не ответила: лицо ее было сосредоточенно и печально.
     - А как же дядя Шура? - не отставал я. - Ведь он не сегодня завтра вернется, а тебя нет...
     - Я ему больше не нужна, - ответила Наташка. - Они в кино вдвоем ходят. А по вечерам разговаривают и разговаривают. Он ей про операции, а она ему про музыку.
     "Так, - подумал я. - Значит, она бежит в другом направлении. Это уже легче".
     - Вот придумала, дурочка! - возмутился я. - Ну что мне с тобой делать?
     Она обрадовалась моим словам, потому что ей сейчас было одиноко, а тут вроде бы дружеское участие, и спросила:
     - А ты за нее или за меня?
     - Я?.. За тебя, - не очень уверенно ответил я. - Известно, старая дружба не ржавеет.
     - Тогда я открою тебе свой секрет, - сказала Наташка. - Я ухожу в цирк. - Она подняла на меня глаза.
     - В цирк? - переспросил я. - Когда? - Чего только не придумают эти дети!
     - Сейчас, - ответила Наташка.
     - Сейчас уже поздно, - ответил я. - Пошли домой, - и попробовал взять ее за руку.
     Она вырвалась и твердо сказала:
     - Цирк работает поздно. И туда берут детей.
     - Тебя завтра же вернут домой, - сказал я с некоторой злостью: я замерз и основательно промок.
     - Я поменяю имя, - ответила Наташка, - и остригу косу.
     - Интересно, какое же ты возьмешь имя? - спросил я.
     - Может быть, Золушка, - сказала Наташка.
     В это время подъехал троллейбус, и она устремилась к его дверям. А я, не зная, что делать, схватил ее за фалды пальто, чтобы задержать, и выкрикнул:
     - На арене выступает знаменитая циркачка Золушка!
     Тем временем троллейбус ушел. Она уже повернулась ко мне и сказала просто и серьезно:
     - Зря смеешься. Я все равно убегу!
     И тут я понял, что она действительно убежит, и мне стало стыдно, что я так паясничал и кривлялся. Я стал прыгать, будто бы желая согреться, а на самом деле дал себе передышку, чтобы принять верное решение.
     - Ты хорошо придумала с цирком, - сказал я, потому что увидел огни приближающегося троллейбуса. - Только к этому надо приготовиться. По-моему, ты второпях захватила не все вещи. И деньги нужны на первое время.
     В это время троллейбус подкатил к остановке, и я быстро проговорил:
     - Хочешь, завтра я съезжу к тете Оле и все с ней обговорю? Тетя Оля не даст пропасть. Если кому-нибудь нужна ее помощь, она горы своротит.
     Теперь я уже начал волноваться по-настоящему, потому что вдруг испугался этой истории и увидел за ее внешней стороной будущие большие неприятности.
     - Потом я заработаю, - сказала Наташка, - и верну ей.
     - Вернешь, вернешь. - Я положил руку ей на плечо и почувствовал, что она дрожит. - Ты чего дрожишь?
     - З-за-мерзла, - еле разжимая губы, ответила Наташка.
     - А знаешь, что об этом говорит тетя Оля? - спросил я.
     - Не знаю, - дрожа и заикаясь, ответила Наташка.
     - Она говорит, что нет плохой погоды, а есть просто плохо одетые люди.
     С этими словами я снял пальто, накинул на плечи Наташке и поднял ее на руки. От тяжести меня качнуло в сторону, я едва удержался на ногах. Пришлось опустить ее на землю.
     Когда мы вошли во двор, то я увидел около нашего подъезда Надежду Васильевну. У меня сразу наладилось настроение, и я забыл про дождь и про то, что озяб. "Сейчас, - подумал я, - состоится великое примирение и мы пойдем пить чай".
     - Ну, вот и хорошо, - сказал я Наташке. - Видишь, она тебя ждет.
     Я хотел окликнуть Надежду Васильевну, но Наташка резко повернулась и выбежала обратно на улицу, уронив мое пальто на мокрый асфальт.
     Я посмотрел в сторону Надежды Васильевны. Нет, она не шелохнулась, по-прежнему стояла около подъезда под раскачивающимся фонарем, который то удлинял ее тень, то укорачивал.
     Я выскочил за Наташкой, догнал, схватил за плечи. Она отчаянно била меня ногами, дубасила изо всех сил - я никогда не видел ее в таком состоянии - и вырывалась.
     - Не хочу! - кричала она. - Не хочу! Не пойду!
     - Перестань сейчас же! - тоже закричал я и волоком потащил ее обратно.
     И тогда Наташка - она была, вероятно, в отчаянии - укусила меня в руку. От неожиданности я ее выпустил, и она отбежала в сторону.
     - Вот сумасшедшая! - сказал я. - Ты мне прокусила руку!
     Она посмотрела на меня исподлобья. Нет, она ни за что не уступит.
     Теперь мы стояли на бульваре. И в этом длинном коридоре между тонкими деревьями с мокрыми стволами Наташка показалась мне совсем маленькой. Я почувствовал, как она мне дорога. За одно мгновение передо мной промелькнула вся наша совместная жизнь.
     - Ну и сильная ты стала! Я еле с тобой справился, - сказал я. - Тебя обязательно возьмут в цирк.
     - А можно, я поживу у тебя до цирка? - вдруг спросила Наташка.
     Я уже хотел ей ответить, что можно, потому что действительно это можно. Пусть поживет у меня, пока вернется дядя Шура из командировки и помирит их. И прикусил язык. Заставил себя на минуту задуматься, чтобы выбрать правильную дорогу. Сколько раз я в спешке ошибался. "Нет ничего хуже враля, который бросает обещания на ветер", - учила меня тетя Оля. Она вдалбливала мне эту истину постоянно и упорно не без основания до тех пор, пока я не почувствовал острую потребность в правде, пока у меня не появилось чувство ответственности за свои поступки.
     Вот почему я задумался. Но если идти дальше за тетей Олей - а я шел в своем пути именно за ней, - то надо было обратиться к ее словам: "В борьбе всегда надо принимать сторону слабого, если ты не уверен, кто прав. И это будет наименьшим злом". Я так и поступил и сказал Наташке:
     - Конечно, можно. Будешь спать на диване в большой комнате.
     Вот тут-то я поклялся быть верным Наташке до конца и отказался от Надежды Васильевны, хотя это было моим заблуждением.
     Хуже нет на свете, чем предательство. Это уж точно. Я не хочу оправдываться и не хочу чистеньким выскочить из этой истории.
     Я на самом деле так думаю.
     Однако жизнь прекрасна, и надо упрямо идти вперед. Надо идти вперед, не задерживаясь на мелочах жизни. Надо уметь быть выше их.
     Я пошел дальше своей дорогой, сначала задыхаясь в пыли, то есть путаясь в собственных мыслях и поступках, потом наконец окреп и вернулся к повторному радостному открытию Надежды Васильевны, "замечательного человека неподдельной души". (Последние слова, как видите, взяты в кавычки, ибо они принадлежат тете Оле. Естественно, эти слова высшей похвалы не имели непосредственного отношения к Надежде Васильевне, поскольку тетя Оля в то время ее не знала.)
     В этот трудный момент нашей жизни у меня возникла светлая мысль познакомить Надежду Васильевну с тетей Олей.
     Я подумал: хоть Надежда Васильевна и необыкновенно умная, а все равно в этой истории с Наташкой тетя Оля сможет ей помочь и словом и делом.
     Вот у меня был такой случай в прошлом году. Один из моих первоклашек задумал бросить школу. Он лежал целыми днями в кровати и потерял всякий интерес к жизни. И никто не мог догадаться, в чем дело. Я его потащил к тете Оле, почти волоком тянул: он не хотел идти. Оказалось, он подарил своей соседке по парте будильник, который взял дома без спроса, а его родители взяли будильник у девочки обратно. И он после этого не мог пойти в школу. Стыдился. И никому не говорил это целых три дня! А тете Оле выложил через полчаса после знакомства. Все были удивлены, даже я, который знал, что тетя Оля умеет так заглянуть в душу, что перед нею раскрываются все - и необыкновенно умные, и умные, и даже форменные дураки.
     - Пошли? - предложил я Наташке.
     По-моему, она была готова пойти за мной.
     - А если она не ушла? - неуверенно спросила Наташка.
     - Положись на меня, - сказал я. - Мы пройдем через соседний подъезд.
     Взял ее за руку - в который раз! - чтобы вести дальше.
     "В путь, в путь! Усталым путникам нужен отдых" - так всегда говорила мне в детстве тетя Оля, когда я уставал и хныкал и не хотел идти дальше. И каждый раз загадочно звучащие слова "усталым путникам", обращенные ко мне, восстанавливали мои силы.
     - В путь, в путь! - крикнул я. - Усталым путникам нужен отдых!
     Мы вошли во двор и нырнули в соседний подъезд.
     Я вышел к Надежде Васильевне впервые без всякой радости. Поэтому и на лифте не поехал, а побрел пешком, желая набраться сил для разговора.
     Надежда Васильевна стояла на прежнем месте. Она была одета явно не по погоде: в новое прекрасное пальто. Это меня еще больше насторожило, и слова, которые я заранее приготовил, о том, что Наташка ушла из дому и теперь временно будет жить у меня, застряли в горле.
     - А-а-а, добрый вечер, - обрадовалась мне Надежда Васильевна. - Ты куда в такую погоду?
     - Я люблю дождь, - ответил я неестественно хриплым голосом. - А вы такси ждете?
     - Нет, - ответила она и смахнула каплю дождя, которая упала на рукав ее прекрасного пальто, - Наташу.
     - Наташу? - переспросил я, продолжая прикидываться, что ничего не знаю, хотя мне было это неприятно.
     - Я зашла за ней в школу, как мы условились, но она меня не дождалась... И вот куда-то пропала.
     - Это с ней бывало и раньше, - сказал я.
     - А я что-то волнуюсь, - ответила Надежда Васильевна.
     - Зря волнуетесь. У нее здесь подруг полный дом, и все ее любят, - успокоил я. - Зашла к кому-нибудь и заигралась.
     Зачем это я говорил, было совершенно непонятно, но говорил, и все.
     - Я всех обегала, - сказала Надежда Васильевна. - Никто ее не видел.
     После этого разговор наш увял. От дождя и волнения меня стал бить озноб. К тому же я всегда чувствую неловкость, когда люди молчат, хотя хорошо знаю, что неловкость от этого не надо испытывать. Молчи столько, сколько тебе самому хочется, а говори, только когда у тебя есть в этом необходимость. Тетя Оля часто мне напоминала: "Слово надо беречь, ибо оно свято, оно способно выражать мысль. Человек, который говорит, - творец. Поэтому никогда не надо просто болтать. Болтовня унижает слово".
     Вспомнив эти слова, я легко промолчал еще минут десять и немного окреп для дальнейшего разговора.
     - "Прежде чем отчаиваться или разочаровываться в ком-то, объясни ему все хорошенечко, он и поймет". Так говорит тетя Оля.
     - Вот как, - многозначительно произнесла Надежда Васильевна.
     - Тетя Оля давно бы помирилась с Наташкой, - сказал я.
     - А кто тебе сказал, что я с ней поссорилась? - спросила она. - Впрочем, это не имеет значения... Продолжай, я тебя слушаю.
     От этих ее слов слегка пахнуло ледяным ветром, но отступать было поздно.
     - Да, - сказал я, - у нее свой метод.
     - Какой же?
     - Она всегда все прощает, - сказал я, незаметно поглядывая на Надежду Васильевну. - С ней легко и просто.
     Я опять посмотрел на Надежду Васильевну. По-моему, мои слова произвели на нее благоприятное впечатление, и я отправился в дальнейшее путешествие:
     - Хотите, я вас с ней познакомлю?
     Я ей давно жужжал про тетю Олю, и она знала все ее привычки, возраст, даже то, как она странно одевается, как она вкусно печет пироги и варит варенье. То, что она по утрам полчаса ни с кем не разговаривает: в эти полчаса она сосредоточивается. О том, как она пьет десять чашек кофе, совсем крохотных, потому что любит его пить, а много ей нельзя.
     - Тетя Оля вам понравится. Она веселая, с нею скажешь два слова - и будто давно знаешь, если она только преодолеет смущение. Только вы не обращайте внимания - она все время прикрывает глаза ладонью. Это от застенчивости. У нас был такой случай. Она заболела, и моя мама вызвала врача. А тетя Оля не хотела: ей казалось, что неудобно, больна она несерьезно. Пришел врач, а она от застенчивости и неловкости по своей привычке все время прикрывала глаза ладонью. Но врач как закричал на нее: "Да оставьте вашу руку в покое!" - так тетя Оля еле сдержалась, чтобы от обиды не заплакать. Я-то ее знаю, у нее губы задрожали. Вы не смотрите, что ей стукнуло шестьдесят пять. Она молодец и всем-всем интересуется. Даже хоккей по телевизору смотрит. А русский язык и литературу знаете как знает? Ее можно ночью разбудить и спросить: "Как пишется наречие такое-то?" - и она ответит. А стихов сколько она знает на память - не счесть! "Еду ли ночью по улице темной... Друг беззащитный..." Прочтет эти строчки и скажет: "Таких, как эти строки Некрасова, нет во всей русской литературе. Пронзительные стихи". Она сорок лет в школе работала. Это не каждый сможет. Правда, она странно одевается. Тут у нее своя идея. Моде она не подчиняется. Нет, она ее не презирает, но просто сохранила все свои вещи, которые нравились ее мужу, и носит только их. Муж ее давно умер. Понимаете, вдруг вытаскивает из шкафа платье, которое было сшито в одна тысяча девятьсот двадцать пятом, когда она только вышла замуж, и надевает. Конечно, все вокруг обалдевают. Получается, что она какая-то чудачка, но тут ее не свернешь, тут она не стесняется. Идет, знаете, по улице с ужасно гордым видом. А как она вкусно варит варенье! Вы видели, у нас на кухне висит медный таз. Это ее. В него как в зеркало можно смотреться, такой он начищенный. Мой отец перед ним всегда бреется. Раньше тетя Оля сама его чистила, а теперь это моя забота. Она не взяла его с собой, ей хотелось, чтобы какая-нибудь ее любимая вещь осталась у нас. Позавчера она мне звонит и спрашивает: "Ну, как мой таз?" А я ей ответил: "Чистый, только по вас соскучился". Тут, конечно, совсем дело не в тазе. Просто это причина для частых телефонных разговоров. Она теперь к нам редко ездит, трудно ей, в другом конце города живет...

/ Полные произведения / Железников В.К. / Жизнь и приключения чудака