• Сочинения
  
• Краткие содержания
  
• Полные произведения
  
• Характеристики
  
• Биографии
  
• Критика
  
• ГДЗ
  

/ Полные произведения / Задорнов Н.П. / Далекий край

Далекий край [16/18]

Скачать полное произведение

    Пока что Гао Цзо не преминул воспользоваться выгодами, которые представлялись. Он азартно скупал меха. Первую партию их, в самые трескучие морозы, отправил со старшим сыном на Уссури. Он рассчитал, что при самых низких ценах на Уссури заработает больше, чем в Сан-Сине, так как взяток там давать не придется.
     В середине зимы, когда ударили сильные морозы, гольды пришли с охоты, чтобы побыть с женами и пополнить запасы продовольствия. Гао Цзо заметил, что Чумбока в эту зиму был особенно весел.
     «Какой наглец!» – думал Гао.
     Радость Чумбоки была ему противна. И не только противна. Гао всегда тревожился, когда должники его радовались. Если бы Чумбока напился и радовался пьяный, тогда другое дело! Такая радость приятна Гао. Если охотник пьян, грязен и ничтожен в своей радости, валяется, как собака, и молит дать водочки, Гао любит такого «счастливого человека». Ему можно, для большего счастья, обмазать грязью рожу, или потащить за ногу из лавки и выбросить на мороз, или вытянуть у него меха из-за пазухи – он ни о чем не пожалеет и все равно будет счастлив. Он отдаст купцу жену. Но когда трезвый человек радовался, Гао не терпел. Парень не пьянство-вал, в долг не брал, а целые дни, сидя на горячем кане и раскуривая медную трубку, рассуждал о том, что возьмет выкуп с маньчжуров, когда они явятся.
     Однажды вечером, узнав, что у братьев опять сборище, Гао потуже подвязал ватные штаны и, сгибаясь, чтобы все видели, какой он немощный старик, побрел в зимник братьев.
     Но оказалось, что Чумбока на этот раз толковал про охоту на море. Братья вежливо встрети-ли Гао. Старик уселся за столик.
     Чумбо говорил, что чем дальше на север, тем лучше шкуры зверей. Гао никогда не приходило это в голову, хотя он уже лет десять торговал мехами. Он знал, что есть места, где соболя, рыси, выдры лучше, а есть места, где мех у всех зверей похуже. Наблюдения Чумбоки были верны.
     – Там, где холоднее, зверь сильнее, шкура у него крепче и пышней, говорил Чумбока. – Самые хорошие шкуры – в земле гиляков и на Сахалине.
     – О-е-ха! – воскликнул Гао.
     – Что такое? Что такое? – забеспокоились гольды.
     – Нет, это я горячего хлебнул! – ответил торгаш.
     Гао был чувствительным человеком и не удержался от восклицания, когда речь зашла про тех зверей, которых добывают на севере. Он понимал теперь, почему маньчжуры-купцы стремятся пробраться в землю гиляков. Правда, там постоянные драки… Но не беда, надо уметь торговать.
     Давно Гао хотел проникнуть в землю гиляков, туда, где соболя черней и лучше, потом пробраться на Амгунь. Какие дела там можно развернуть!
     Чумбо задел Гао за живое. Купец в душе соглашался с ним – настоящее богатство было только на севере. Правда, там свирепый народ, но не беда. Надо взять с собой сласти, табак, побрякушки, щетки и по приезде раздать подарки и очистить одежду хозяев от снега или от пыли и предложить водки. Оказать любезности и маленькие услуги. И тогда дикарю станет неловко, что он смел подумать плохое про такого купца, и он почувствует себя виноватым. Уж тогда его можно обобрать, и он только будет радоваться. И такая радость приятна Гао. Надо еще сказать кое-что дикаркам, сделать вид, что они нравятся, и показать им, что их мужья невежи.
     – Туда можно ходить охотиться по Мангму, – говорил Чумбока, обращаясь к сородичам.
     – А гиляки погонят нас?
     – Нет, они гонят только купцов, – ответил Чумбо, – и то не всех. А только тех, которые обманывают.
     Тут Чумбока, видно, сел на своих собак. Гао услыхал то, о чем до него пока доходили только слухи.
     – По примеру гиляков и нам надо выгнать тех торгашей, которые врут, обманывают, – говорил Чумбока. – Гиляки не пускают таких к себе.
     – Как же жить без торгашей? – запищал Уленда. – Кто привезет товар?
     – Мы сами поедем и купим.
     – Пусть торгуют, но не обманывают! – закричали гольды.
     – Да, хорошо бы так! – корябая лысину, говорил дед Падека, и видно было, что он не верит в это.
     – Брат, ты не прав, – заговорил Удога. – Конечно, хорошо бы выгнать торгашей, но напрасно ты думаешь, что гиляки не пускают к себе тех, кто их обманывает.
     – Да, я знаю! – вскричал Чумбока. – Торгаши снова приходят, когда люди уже не сердятся. Тогда торгаш везет с собой щеточки, вино, побрякушки, дарит подарки, угощает. А потом поит, заводит дела. Люди слабы и не в силах устоять против соблазнов.
     «Откуда он узнал мои мысли?» – в страхе подумал Гао. Еще когда Чумбока рассуждал про охоту, Гао подумал, что этот гольд умен, и у него мелькнула мысль, что если Чумбока во всем так разбирается, как в охоте, так он опаснейший человек. Не дай бог, если он понимает торговлю так же, как охоту! А ну, как он про купцов станет рассуждать, как про соболей? Нет, этот человек вреден!
     И едва Гао подумал, как Чумбока, словно чудом, заговорил о том, в чем так неохотно приз-навался себе купец. Гао почувствовал неловкость и смущение, словно его раздевали при всем народе, и он удивлялся, какой бесстыжий Чумбока.
     Гольд стал представлять купца, как он приезжает, как кланяется, чистит щеточкой одежду и угощает хозяев. Все покатывались со смеху. Гао вдруг взвизгнул. Глаза его были вытаращены.
     – Гляди, как торгаш рассердился! – крикнул Кальдука Маленький.
     Все поглядели на Гао и покатились со смеху.
     – Что, не нравится? – хлопая его по плечу, вскричал Падека.
     – Ну-ка, Чумбока, еще!
     – Покажи, как торгаш лезет к бабам, – попросил Падека.
     Лицо Чумбоки приняло хитрое и сладкое выражение. Он на цыпочках подошел к своей жене.
     – Гао, гляди, как ты ухаживаешь за нашими бабами! – крикнул Падека.
     Удога гневно посмотрел на Гао. Он не склонен был к шуткам. Представления брата напоми-нали ему о том, что Гао-отец на самом деле все еще вяжется к Дюбаке и что сыновья его тоже поглядывают на нее.
     – Я отослал сыновей и работников раздавать товары голодающим охотникам, – под взрыв смеха, топчась и подскакивая, бормотал Чумбока. – У меня в лавке никого нет. О-е-ха! Ты – цветок!
     Одака смутилась и закрылась платком, словно перед ней на самом деле был чужой человек. Чумбока подпрыгнул еще ближе и стал продвигаться боком, отталкивать Одаку от Дюбаки и оглядывать ее с головы до ног.
     – Ах, какая красивая! Какая толстая! – прищелкивая языком, продолжал Чумбо. – О-е-ха! – И он боком, как петух, подскочил к Одаке, – Я старый богатый человек. За деньги и за товары могу сделать с любым человеком все, что захочу.
     – Перестань! – вдруг крикнула Одака, пугаясь.
     Чумбока смолк. Он вдруг ссутулился, закрыл глаза, откинул голову в плечи – и стал похож на нахохлившегося петуха. Вся его фигура выражала обиду. Хохот стоял в зимнике.
     – Все твои проделки знает! – закричал Кальдука.
     Вдруг Чумбока встрепенулся и снова ожил. Глаза его открылись. Он нагнулся, как бы заглядывая в котел, и приоткрыл крышку:
     – Что это у тебя?
     Он протянул пальцы и, словно что-то ухватив в котле, сунул в рот.
     – О-е-ха! Как невкусно ты готовишь! Мерзость! Это еда собакам! Иди ко мне. Я угощу тебя вкусным. Ты живешь с дикарем, не видишь удовольствий…
     Одака отворачивалась смущенно и пугливо, как ребенок, не узнающий переодетого отца.
     – Пойдем ко мне… – задыхался Чумбока, схватив ее за руку. – Подарок дам… – обни-мал он ее.
     Она наконец не выдержала, с силой толкнула его:
     – Уходи, а то ударю по морде. Не шути так.
     Дюбака схватила палку, которой мешают угли в печи, и замахнулась на Чумбоку.
     – Ай-ай! Купца гонят, – заплакал Чумбока, опять ссутулившись.
     Дюбака начала колотить его. Он охал и подскакивал.
     – Перестань так представляться! Я боюсь! – кричала Одака, топая ногами.
     Все хохотали. Гао тоже смеялся. Он встал и обнял Чумбоку.
     – Ты очень умный! – сказал хитрый торгаш. – Я тебя люблю.
     Чумбока вспылил.
     – А отец был тебе должен? – спросил он. – Зачем ты говоришь, что отец был должен?
     Чумбока не мог лицемерить. И всегда, когда купец был радушен к нему, Чумбо вспоминал про обман и не мог примириться с Гао. Парень начал бранить купца. Гао оправдывался. Он клялся, что записи верны. В спор вмешался Удога.
     Поздно вечером, когда все разошлись, Одака горячо обняла мужа.
     – Я так мало видела тебя, – шептала она ему во тьме. – Ты все время на охоте, и ты так страшно представлял сегодня. Я так напугалась, когда ты рассердился.
     У нее перед глазами так и стояли картины, как за ней ухаживает лавочник, лезет и обнима-ет. Ей и страшно чужого, которого представлял Чумбока, и так приятно, что это все же Чумбока. От любви к нему и от испытанных страхов она обнимала его крепче.
     – Я так напугалась сегодня!
     – Я могу представлять еще страшней, – сказал он.
     Одака была счастлива, что у нее такой муж, здоровый, молодой, с которым не скучно.
     А Гао шел домой быстрым шагом и, высоко подняв голову, думал, что не страшны шутки и насмешки Чумбоки. Гао не боялся насмешек. Наоборот, хорошо, когда люди над тобой смеются. Пусть хорошенько отсмеются. Иногда даже пусть рассердятся, пусть в лицо плюнут. Все не страшно. Страшно, когда понимают лишнее. Гао сам себе не признавался в тех приемах своей торговли, которые изобразил Чумбока.
     Гао думал, что надо будет приласкать Чумбо, сказать ему, что долг его уменьшился, и всячески скрывать свои намерения, а тем временем начать действовать, и действовать надо поскорей. Гао чувствовал, что дух неповиновения перейдет от Чумбоки к другим и тогда с людьми трудно будет сладить, они скоро так же, как гиляки, начнут хвататься за ножи. К тому же Гао помнил и про Дыгена.
     ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
     ЛЮБЯЩИЙ ОТЕЦ
     Была пурга. Сплошная масса снега неслась по реке. На берегу заносило зимники и трубы, ставленные на особицу, поодаль от самих жилищ, так как дымоходы выходили под землей. Вместо труб высились огромные сугробы. Тяга под канами прекратилась. Очаги гасли. Дым валил в лавку.
     – Собаки не пойдут в такую погоду, – говорил средний сын Гао.
     С утра Гао Цзо велел работнику Чжи разгрести сугроб и откопать трубу. Маленький, тще-душный китаец долго работал деревянной лопатой. Пурга забила ему снегом все лицо. Его шапка и воротник обледенели. Чжи обморозил щеку и яростно тер ее. Труба была откопана, когда работника позвали в зимник.
     Хозяин велел Чжи подпрягаться к собакам и тащить нарты на шаманский остров. Гао Цзо закутался в тяжелые шубы. Работник и три собаки повезли его. Чжи в короткой ватной куртке налегал на постромки. Его крепкие ноги вечного труженика и батрака упрямо упирались в глубокие снега. Одни собаки ни за что не прошли бы в такую погоду. Чжи вспотел.
     Утром Чжи поел лапши и с тех пор не держал во рту ни крошки. Он надеялся, что по возвращении получит пампушку и что-нибудь горячее. А пока Чжи терпеливо работал, как он делал это всю жизнь. Чем дальше, тем труднее становилось идти…
     Но Гао знал: Чжи трудолюбивый, он вывезет. Что бы ни велено было сделать, Чжи все стерпит. Не пережидать же пургу! Пурга бушует не первый день и еще может продлиться неделю.
     Ветер жег лицо Чжи. Руки деревенели, а тело было мокрым от пота, и в то же время казалось, что кто-то схватил его руки в ледяные клещи. У него нет хороших рукавиц, а руки выше локтей сдавлены постромками. Кисти рук затекли и замерзли.
     Собаки тянули плохо, и везти нарту приходилось Чжи. Это были плохие собаки, хороших собак Гао пожалел.
     Между тем ветер все усиливался. Чжи почувствовал, что ветер пробивает ветхую куртку. Пот стал холодным.
     Да, пот быстро холодел – это было опасно. Чжи встревожился. Он налег на постромки изо всех сил.
     – Быстрей, быстрей! – весело кричал сзади старик, чувствуя, как работник оживился.
     В сугробе торчала крыша. Нарты остановились. Гао отыскал дверь и вместе с работником вошел в жилище шамана.
     Бичинга лежал на кане. Он приподнялся.
     Гао поздоровался с ним ласково, сказал, что привез подарки, велел работнику внести их, а сам принялся усаживать Бичингу, подкладывая ему подушки под бок.
     Бичинге давно хотелось выпить. Запасы его иссякли. Сухая юкола, которую он грыз все эти дни, опротивела ему. Он обрадовался приезду торговца, но виду не подал.
     Бичи был сдержанный человек. Он выпил и стал есть, но делал все это не торопясь, хотя порою терпение изменяло ему, и тогда он хватал кусок с жадностью, косясь в то же время на Гао, и было заметно, что он не совсем слепой.
     – Тяжелые времена! – дружески заговорил Гао. – Торговать стало труднее. Да, да! Стало труднее торговать! А ведь товары дешевеют, и я мог бы всех накормить, и все с утра могли бы напиваться ханшином и были бы счастливы! Но есть препятствия!
     Бичинга примерно догадывался, к чему клонится дело. Надо, видимо, погубить какого-то человека, который мешал Гао.
     Бичинга был готов на что угодно.
     «Когда наголодаешься, – подумал он, – и насидишься без водки, тогда возьмешься ради купца за любое грязное дело».
     Гао долго ходил вокруг да около. Наконец он признался, что Чумбока, который устроил бунт, мешает ему торговать и сделать все народы Мангму богатыми.
     Бичи нахмурился. Он слыхал, что летом стреляли в маньчжуров, но кто и как это сделал, Бичи толком не знал – он до сих пор болел. Шаман попросил рассказать, как все произошло.
     Гао рассказал обо всех событиях.
     – Какой это Чумбока, – спросил Бичинга, – и почему дружит с русскими?
     Гао удивился, что Бичинга еще не знает, кто такой Чумбока.
     – Да это тот парень, который женился на девке своего рода.
     – Э-э! – воскликнул шаман. – Я его знаю. Это проворный малый.
     – Ты его хорошо должен знать, – сказал Гао многозначительно, видя, что Бичинга еще не вспомнил Чумбоку как следует.
     Бичи насторожился.
     – Это тот самый парень, который хотел узнать, шаман ли ты на самом деле или только обманываешь людей. Он и пустил в тебя стрелу.
     – Он?! – вскричал Бичи.
     До сих пор шаман так и не знал, кто стрелял ему в спину. Бичинге никто не сказал об этом, хотя все знали, какое испытание устроил ему Чумбока.
     Шаман зловеще пошевелил бельмами. С тех пор как Бичинга был ранен, от него почти все отвернулись. Уж больше не привозили ему на излечение девушек и молодых женщин и не остав-ляли их у шамана. Никто не вез ему водки. Шаман всю осень и зиму жил, как голодная собака.
     Стемнело.
     – Принеси-ка дров, – сказал Гао, обращаясь к своему работнику.
     Чжи дремал, сидя на корточках у двери. Он встрепенулся.
     – Что-то холодно. Иди руби дрова… Возьми топор в нарте.
     Работник ушел. Бичинга молчал угрюмо. Он теперь хорошо вспомнил, кто такой Чумбока. Этот парень бросил в огонь голову Бичинги в позапрошлом году. Все увидели, что это не голова, а шапка с подрисованными глазами на лубе.
     «А потом так обманул меня, пообещав привезти девку. Я так ее ждал… А когда я поехал на Горюн, это он выстрелил мне в спину. Он опозорил меня, хотел показать всем, что я обманщик и что у меня нет никаких духов, которые могли бы спасти меня, отвести стрелу…»
     Гао был удивлен, в какой бедности и ничтожестве застал он шамана. Оказывается, на самом деле Чумбока опаснейший человек, гораздо опаснее, чем предполагал Гао. Он действительно одним выстрелом из лука уничтожил Бичингу, хотя шаман и остался жив. Гао удивился, что гольды, которых он считал ничтожными существами, отступились от своего шамана. Значит, они тоже что-то понимают. Гао задумался. Сможет ли Бичинга помочь ему?
     Шаман заметил тревогу Гао. В нем пробудилось достоинство. Теперь уж он не думал о том, чтобы за глоток водки угождать купцу.
     – Я знал, что это Чумбока выстрелил в меня. Мне об этом «они» сказали, – заговорил Бичинга.
     Гао не верил в «них». Он знал, что Бичи врет.
     – Я теперь поправился, – сказал шаман. – Скоро буду о Чумбоке думать.
     Вошел работник с дровами.
     – Пусть он еще дров нарубит, – сказал Бичинга.
     Чжи велено было еще рубить дрова впрок, но работник стоял и, казалось, не слышал приказания.
     – Иди! – крикнул хозяин.
     Чжи вышел за дверь. Одежда его была мокрой от пота. Он знал, что нельзя сидеть на таком морозе, что надо двигаться, но у него не было сил. Чжи присел, чтобы хоть немного отдохнуть. Ветер выл и хлопал, и потоки снега взлетали вверх с сугробов. Чжи сидел за конической грудой бревен, составленных стоймя, наподобие шалаша.
     Чжи вдруг вспомнил родную деревню и родные поля в летнее время. Ему стало тепло. Он хотел подняться, но не смог. Собаки, свернувшись клубками, зарылись в снег. Чжи хотел подползти к ним.
     Гао и Бичинга долго еще разговаривали. Когда купец вылез из зимника и крикнул Чжи, того уж занесло снегом. При свете луны Гао увидел его голову, подскочил к своему работнику и толкнул его. Чжи был тверд как камень.
     Гао рассердился.
     – Умереть так не вовремя! – крикнул он. – Сейчас у меня нет других работников.
     На другой день все еще дуло, и Гао, проклиная Чжи, вернулся в Онда на собаках. Ему самому пришлось подпрягаться к нартам. Купец послал за мертвым Чжи своих сыновей, а сам позвал Чумбоку. Гао приласкал его, сказал, что долг его стал меньше, что он еще раз посмотрит по книгам и проверит, все ли верно записано за Ла.
     Как и все гольды, Чумбока был доверчив. Услыхав, что Гао решил проверить долг Ла, он подумал: «Не на самом ли деле Гао пошел на попятную?»
     Торгаш снабдил его всем необходимым для охоты, и братья в надежде, что с купцом наконец удастся примириться, снова отправились на промысел.
    * * *
     Пурга бушевала еще целую неделю. Потом наступила оттепель.
     Снега заблестели на солнце, покрывшись ледяной коркой. Сугробы сияли. Торосники на реке загорались ярче.
     Через несколько дней после того, как ушли Чумбока с братом, из тайги вышла большая ватага охотников. Все они явились в дом Удоги.
     Тут были и дядюшка Дохсо, и Игтонгка, и Кога. Они ходили к морю. Дядюшка Дохсо не мог нарадоваться на свою дочь и очень сожалел, что Чумбоки нет.
     Явился Гао.
     – Все товары подешевели! – сказал торгаш горюнцам. – Скоро приеду к вам на Горюн. Привезу много водки. Каждому из вас хватит на все лето.
     Гао всех напоил. Дядюшка Дохсо валялся к вечеру замертво.
     Пропьянствовав неделю, горюнцы собрались домой.
     – Скоро к вам приеду и буду очень дешево продавать очень хорошие товары, – говорил Гао, провожая их.
     Дядюшка Дохсо вернулся в Кондон и рассказал там о намерении Гао. Все ждали торгаша. Забыты были старые обиды. С озера приезжали тунгусы и спрашивали, не привез ли Гао деше-вый товар и водку.
     В воздухе теплело, уже забереги появились на реках, а Гао все не ехал.
     «Почему не едет? – размышлял дядюшка Дохсо. – Может, в лодке приедет, когда пройдет лед?»
     ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
     РАБОТНИК ТУН
     Когда лед прошел, с Уссури возвратился старший сын Гао.
     Он привез серебро, вырученное за продажу мехов, массу разных новостей и нового работника. Одна из новостей была неприятна.
     Маньчжурский купец, ехавший в компании с Гао от самого устья Уссури, чем-то болел. Потом оказалось, что у него оспа. Работник Ван заразился от купца по дороге и умер. Гао-сын бросил тело умершего на пойме, в Мылках, не доезжая устья Горюна.
     «Опять начнется оспа! – думал Гао Цзо. – Могут вымереть целые деревни. Уменьшится число должников».
     – Да, нынче в Сан-Сине оспа, – говорил Гао-сын.
     Работник Тун, невысокого роста, с короткими ногами и широким лицом, был на редкость вынослив. К тому же он еще недавно был крестьянином, а это особенно по душе Гао Цзо. Тун не знал тех уловок, которыми пользуются опытные приказчики и работники, чтобы поменьше работать и побольше отдыхать. Чем бы Тун ни занимался, он работал на совесть.
     – Но все же жаль Вана, – говорил Гао-сын.
     Старик молчал. Ему не было жалко Вана. Сын не точно выразился. Надо было сказать так: «От смерти Вана мы несем убытки, а это нехорошо…»
     – А Чжи тебе не жалко? – спросил сын. – Я любил с ним ездить. Он был хорошим рассказчиком, знал много сказок.
     Гао Цзо возмутился.
     – Как я могу жалеть работников! – вскричал он. – Ты глупый! Какие тут сказки! Да я десятки таких, как Чжи, похоронил в снегах и в песках. Ты думаешь, мы всегда были богаты? Твой отец был хунхуз, а стал купцом. Посмотри: лавка, товары, собаки, серебро, дом в Сан-Сине. Что это такое? Ты белоручкой хочешь быть? Это ведь все из костей работников! Что, я сам, что ли, потащу товары на север, сам буду в лодке шестом толкаться? Меня не хватит на все. В нашем богатстве столько же мехов, сколько костей и крови работников. Умер Чжи – я в доходе. Это я тебе говорю, отец. Ты с меня пример возьми. Чжи проработал у меня пять лет, а заработок держал в деле. Нам выгода. Ты вырос среди дикарей и не знаешь нашей страны и народа. Не жалей их! Свои, чужие, – когда надо заработать, разницы нет. Не слушай тех, что хвалят народ. Все это вранье! Народ – это мы, купцы, а не работники. Ты не знаешь жизни…
     – Как это не знаю? – вспылил сын.
     – Нет, ты не знаешь. У нас народу без счета. Смело обогащайся и не жалей никого и никогда. Гольд еще может тебе меха принести, а китаец может только работать. И не будь белоручкой, не думай, что ты родился богатым и таким останешься. Нет, не будешь богатым, если пожалеешь работников. Вот эти шелковые одежды и шапочки ты никогда бы не носил, если бы твой отец был белоручкой и жалел других. Людей у нас много, помни. Это я тебе говорю, отец, который желает тебе добра и счастья.
     Гао был сильно взволнован. Смолоду простой грабитель, он, разбогатевши, опасался, что дети вырастут белоручками, не сумеют других брать за глотку так же смело и решительно, как их отец.
     – Поедем со мной на Анюй, – велел Гао сыну. – Там есть одна семья… Отец мне должен и давно не отдает долг. По дороге поговорим с другими должниками.
     Гао решил, что надо учить сыновей, как вымогать меха и как обходиться с работниками.
     По дороге он запретил давать батракам рис.
     – Проживешь на лапше, – сказал он Туну. – Я еще не видел, как ты работаешь.
     – Мне не жалко горсти риса, хотя и горсть риса стоит денег и моих трудов, – говорил он сыновьям, – но я хочу, чтобы вы никогда не транжирили зря того, без чего работники могут обойтись.
     Лодку купцов Гао двое работников потащили бечевой против течения. Тун и Ли целыми днями брели по пескам. Иногда они что-то заунывно пели. Утром, в обед и вечером им давали по чашке лапши.
     – Тун очень хороший работник, крепкий человек, – говорил Гао, – но если надо будет, то пусть и он погибнет. Для дела никогда не надо жалеть человека. В Китае найдется другой. Их тысячи, таких здоровых оборванцев, на любом базаре. Но помните, что привезти любого из них сюда нелегко. Надо быть расчетливым.
     Гао долго не мог забыть, что сын его выказал жалость к работнику. Между тем парень уже сам понял отлично, что за богатство надо держаться обеими руками и ради него откинуть прочь жалость…
     – Чем больше забьешь людей, тем быстрее разбогатеешь. Твоего богатства половина – от гольдов, а половина – от работников, помни это! – рассуждал Гао, подъезжая к одинокому берестяному балагану на отмели. – Надо уметь выколачивать богатство. Не бояться крови, хорошо владеть палками и веревкой…
     Горная река Анюй шумела среди девственных лесов. На песок, встречать купца, вышла семья удэгейцев. Они пали перед ним на колени. Торгаш взглянул на сына. Он как бы говорил ему: «Смотри и учись! Будь твердым, как твой отец!»
     Гао Цзо держал ребенка вниз головой до тех пор, пока тот не посинел, а удэгеец валялся у него в ногах, отдал все – топор и чайник, обещал отдать всю будущую добычу.
     Тун ужаснулся, видя все это. «Куда я попал!» – думал он.
     Работник знал, что много несправедливостей есть в жизни. Но купцы, которые и на родине жестоки, в этих краях, как видно, совсем не знают меры. Он подумал, что если бы купец Фу, разоривший его и пустивший с семьей по миру, попал сюда, он так же пытал и терзал бы гольдов.
     «Но у нас есть люди, – думал Тун, – которые учат народ справедливости и помогают распознавать лжецов и обманщиков. У нас есть смелые люди. Они защищают бедняков и убивают таких злодеев, как Гао. Неужели здесь нет человека, который мог бы мстить за свой народ и противиться разбойникам-торгашам?»
     Тун сам побывал в лапах ростовщиков и знал все их приемы.
     Оставшись с удэгейцами наедине, китаец попытался объяснить им, что отобранный у них чайник стоит в десять раз дешевле того, за что снова продаст его Гао. Но китаец не знал языка удэгейцев, и его не поняли.
     «Несчастные люди!» – думал Тун.
     Хозяин пустился в обратный путь. Лодка шла вниз по Амуру, Тун и Ли сидели на веслах. Они получали утром и вечером по куску сырой рыбы.
     На далеких берегах Тун видел крыши селений гольдов и вспоминал все злодейства, что совершал Гао над этими кроткими людьми.
     ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
     КОЗНИ СТАРОГО ТОРГАША
     Лето в разгаре. Стоят жаркие дни, а Гао все не едет на Горюн.
     У дядюшки Дохсо заболела нога. Весной на правой ноге у него обычно появлялись нарывы, но быстро проходили, а нынче нога болит и болит. Со скуки старику казалось, что нога болит особенно сильно.
     Отец велел Игтонгке съездить на Мангму, узнать, скоро ли наконец Гао приедет. Вниз на легкой оморочке парень спустился за два дня. Обратно подниматься было трудно, но Игтонгка спешил и через неделю был дома.
     Едва выйдя на берег и еще не отдышавшись, он рассказал страшные новости. Всюду на Мангму оспа. В низовьях Горюна также оспа. Все говорят, что появилось множество злых духов, которые летают от деревни к деревне и разносят заразу.
     – Гао говорит, что не поедет на Горюн, потому что боится несчастий; говорит: «Если пове-зешь водку на Горюн, то по дороге она станет ядовитой». Да еще говорит, что он боится торго-вать. Дыген за это отрубит голову. Гао закрыл свои амбары. Он говорит, что товары теперь дешевы, особенно дешевой стала водка, но Дыген будто бы запретил торговать.
     Старики пришли в ужас.
     – А от оспы умерло два человека в деревне на устье, – продолжал Игтонгка.
     – А где же Чумбока? – вскричал дядюшка Дохсо.
     – Что о нем говорить! – с досадой ответил Игтонгка.
     – Почему ты так говоришь про него? – спросил Дохсо.
     – Напрасно прогнали Дыгена! – громко заявил Игтонгка.
     Дядюшка Дохсо опешил:
     – Как ты сказал?
     – Во всем виноват Чумбока, – продолжал парень с раздражением. – Зачем он стрелял в маньчжуров? А сам еще хвастался, что это он сам придумал. Все люди теперь горюют. Китаец сказал мне, если бы Чумбока не разбойничал, то можно было бы торговать. Все бы, говорит, были с товарами. Нынче, говорит, все подешевело.
     Дядюшка Дохсо совсем загрустил.
     – Так Чумбоки нет в Онда? – спросил Кога. – Куда же он делся?
     – Может быть, у меня тоже оспа? – вдруг обеспокоенно спросил дядюшка Дохсо. – Вот у меня болит нога. – Он задрал штанину и показал волдыри.
     – В Мылках умер Бариминга. Умер Турмэ, – продолжал Игтонгка.
     Новости были одна другой хуже.
     – Вся надежда на Бичингу. Он сказал, что выведет всех злых духов и болезнь прекратится.
     Вскоре вблизи Кондона болезнь появилась среди кочевавших оленных тунгусов.
     В Кондоне начался переполох. Гольды бросали стойбище и разъезжались по рыбалкам.
     Заболел Кога. Старик почернел. Тело его покрылось коростами. В страшном жару он вылез из юрты и мочил тело ледяной водой.
     Умирали дети.
     Шаманы ничего не могли поделать.
     Дядюшка Дохсо решил ехать к Бичинге.
     – На него последняя надежда, – сказал старик. – Да заодно надо бы хорошенько вздуть Чумбоку. Сколько из-за него беды!
     Лодка за лодкой спускались вниз. В надежде на избавление от злых духов горюнцы ехали к шаману. По дороге встречались соседи из Вахтора, они говорили, что это наказание послано за то, что был ранен Бичинга: он ослаб после ранения и распустил духов.
     Дохсо осуждал своего зятя.
     – Зачем он так сделал? Нужно же ему было в шамана стрелять! Да ведь верно, я совсем забыл про это. Впрочем, даже в сказке говорится: «Прострелил стрелой богатырь второй глаз шаману». Я так и думал, что Чумбока хотя и мал ростом, но как настоящий богатырь. Ведь теперь сила у того, кто купит хорошее оружие!
    * * *
     Бичинга шаманил три дня. Он ездил на птицах и на зверях в мир духов, узнавал, кто виноват в несчастьях жителей Горюна.
     Сначала ничего хорошего не было. Шаманство шло, как всегда. В перерыв варили, пекли, угощали шамана и сами ели. Но чем дальше, тем страшней становилось дядюшке Дохсо. Кажется, дело шло к тому, чтобы все свалить на зятя. Шаман что-то часто поглядывал на Дохсо. Этого достаточно, чтобы перепугаться, когда знаешь, что на тебя глядит тот, кто распоряжается тайнами. В самом деле Чумбока влепил ему стрелу, жалко не в глаз. И старик крепкий, выздоро-вел, хотя теперь и ходит раскорякой, вихляется, как пьяная девка.
     – Почему такое множество злых духов появилось на земле? – кричал Бичинга.
     Давно уже у Бичинги не было такой тесноты и толкучки. Духота и смрад приятны шаману: снова он в силе, опять много зрителей собралось смотреть его фокусы.
     Бичинга со злорадством поглядывал на дядюшку Дохсо: «Вот когда вы снова пришли ко мне, проклятые!»
     Видно было в отблесках пламени, как ужаснулся старик, когда Бичинга назвал имя Чумбоки.
     – Брат с сестрой живут! – крикнул шаман. – Брат с сестрой живут! От этого непременно черти родятся.
     Бичинга заплясал и замахал какой-то тряпкой перед очагом.
     – Вот они, духи! Злые духи! – вопил Бичи. – Брат живет с сестрой, и они вылетают из сестры. От кровосмешения родятся!
     Тени, черные, похожие на птиц, летели на стене непрерывной вереницей.
     – Носатые, черные, с красными глазами! – кричал Бичи. – Вон, вон они! Это они из утробы вылетают. Это оспы духи. Вот где оспы причина! Вот откуда оспа является!
     Многие пришли в исступление.
     – Все понятно! – угодливо пролепетал лысый Алчика.
     У всех на глазах черти летели по стене, как гуси в перелет.
     Шаман бросил бубен и в изнеможении повалился на кан. Бичинга знал, что теперь несдоб-ровать Чумбоке и его толстушке.
     Дядюшка Дохсо схватился за голову. Правда все это? Или подстроено? Теперь уж не только Чумбоке беда, но и родной дочери.
     «А что, если я их предупрежу?»
     Дядюшка Дохсо ткнулся в дверь с намерением помчаться к лодке. Но какие-то чужие люди его схватили в дверях и потащили к шаману. Кто-то ударил его. Сородичи оцепенели.
     Шаман поднялся.
     – А-а! Хочешь убежать? Бойся! Сгоришь!
     – Врешь! – заорал Дохсо.
     Вдруг вспыхнуло пламя и охватило всех, а более всего Дохсо. Он упал в ужасе на колени. Никто не сгорел. Все целы.
     Толпа бросилась к дверям. Светало. Чуть краснело небо за лиственницами. На белой реке плыли черные деревья с лохматыми корневищами…
     Дохсо умолял, хватал людей за руки.
     – Поедем! Поедем! – кричали ему.
     Его насильно втащили в лодку.
     Чумбока и Одака, отделившись от всех, жили на маленьком островке, опасаясь оспы. В эти дни многие разъехались из деревень и жили по островам. Рыба и дичь были всюду. Брат Удога с семьей отправился в глубь сплетений проток, на какой-то одному ему известный остров, на котором растет лес, бьют родники, живут лоси и есть озеро, уровень которого выше, чем вода в реке.

/ Полные произведения / Задорнов Н.П. / Далекий край