• Сочинения
  
• Краткие содержания
  
• Полные произведения
  
• Характеристики
  
• Биографии
  
• Критика
  
• ГДЗ
  

/ Полные произведения / Войнович В. / Жизнь и необычайные приключения солдата Ивана Чонкина

Жизнь и необычайные приключения солдата Ивана Чонкина [14/16]

Скачать полное произведение

    -- Ласточка, ласточка, мать твою так, я -- орленок, какого хрена не отвечаешь?
     В другой половине, отделенной бревенчатой перегородкой и освещенной стоявшим на ящичке керосиновым фонарем, находились командир полка полковник Лапшин и его адъютант младший лейтенант Букашев.
     Полковник собирался на оперативное совещание к командиру дивизии, когда разведчики Серых и Филюков принесли на своих плечах и свалили в углу на подстилку из прелой соломы что-то длинное, грязное, похожее на бревно.
     -- Что это?-- полюбопытствовал полковник.
     -- Языка взяли, товарищ полковник,-- вытянулся младший сержант Серых. Правая щека его была залеплена глиной.
     Полковник подошел ближе к тому, что лежало на соломе, поморщился.
     -- Это, пожалуй не язык,-- сказал он, подумав.-- Это труп.
     -- Это все Филюков, товарищ полковник,-- сказал Серых, с той развязанностью, которую позволяют себе только разведчики.-- Я ему говорю: "Бери осторожней",-- а он со всего маху прикладом -- бац!
     -- Что же это ты, Филюков?-- перевел полковник взгляд на другого разведчика.
     -- Спужался, товарищ полковник,-- искренне сказал Филюков. И стал рассказывать, тоже с некоторой развязанностью. Но развязанность у него была другого рода, чем у Серых. Это была развязанность еще не пуганного деревенского человека, которому кажется, что в армии все такие, как он, и полковник -- это что-то вроде колхозного бригадира.-- Оно ведь как получилось, товарищ полковник. Подползли мы с младшим сержантом к какому-то забору. Такой это невысокий забор из жердев, из березовых. Залегли. Час лежим, два лежим. Никого нет, темно, дождь идет.-- Филюков грязными руками схватил себя за голову и покачал ею, изображая ужас.-- хоча и в плащ-палатках, сверху оно текет -- ничего, а снизу уже все брюхо мокрое. Во, поглядите.-- Он развернул плащ-палатку и показал живот, который был действительно мокрый и грязный.
     -- Зачем ты мне все это рассказываешь?-- удивился полковник.
     -- А вы погодите. Дайте докурить.-- Не дожидаясь, он почти вырвал окурок из рук полковника. Жадно потянул несколько раз, бросил под ноги и раздавил каблуком.-- Значит, мы лежим, я говорю младшему сержанту: "Давай уходить". А ен говорит: "Подождем". И тут слышим, открывается дверь. И кто-то там за забором ходит, чавкает по грязюке. И женский голос чегой-то спрашивает, а мужеский отвечает: "Карасину, мол, нету". А потом ен ушел, и обратно никого нету. Я думаю: "Ну, ушел". И только я так подумал, тут ен как вылезет...-- Филюков приселви, округлив глаза, придал своему лицу выражение крайнего ужаса...-- и прямо на нас. И тады я хватаю винтовку и...-- Филюков распрямился, сорвал с плеча винтовку и замахнулся на полковника.
     Полковник отскочил.
     -- Ты что, ты что?-- сказал он, подозрительно следя за Филюковым.
     -- Так я ж показываю,-- надевая винтовку на плечо, сказал Филюков.-- Да вы не сомневайтесь, голову даю наотрез -- ен живой. Я, товарищ полковник, сам с Волги. У нас немцев было вагон и маленькая тележка. И вот за других не скажу, а за немцев скажу. Очень живучий народ. Другого человека так ударишь -- убьешь. Кошку убьешь. А немец живой останется. А почему так?-- Филюков не ответил, только развел в стороны руки и втянул голову в плечи, изображая крайнюю степень недоумения перед такой загадкой природы.
     -- Но этого ты все-таки убил,-- строго сказал полковник.
     -- Да вы что,-- сказал Филюков с полным неверием в свои силы.-- Я вам говорю ен живой. Ен дышит.-- Он подошел к распростертому телу и стал слегка нажимать ногой на живот. Грудь лежавшего стала, и правда, слегка вздыматься, но от того, что лежавший дышал, или от того, что его накачивал Филюков, понять было трудно.
     -- Дышит на ладан,-- возразил полковник.-- Оставь его, Филюков.-- Можете оба идти.
     Разведчики ушли.
     Полковник стоял, разглядывая пленного.
     -- Это ж надо былего так вывозить в грязи, что не разберешь ни формы, ни знаков различия,-- побормотал он как бы про себя. И поднял голову:- Младший лейтенант!
     -- Я!-- отозвался Букашев.
     -- Вы в школе какой язык изучали?
     -- Немецкий, товарищ полковник.
     -- Если пленный очнется, сможете допросить?
     Букашев заколебался. Вообще-то он немецкий, конечно, учил, но как? С этого предмета чаще всего срывался в кино. Конечно, кое-что помнил. "Анна унд Марта Баден" и "Хойте ист дас вассер варм". Еще несколько слов отдельно.
     -- Постараюсь, товарищ полковник.
     -- Постарайтесь. Все равно переводчика нет.
     Полковник натянул на фуражку капюшон плащ-палатки и вышел.
    34
     Хотя ликвидация банды Чонкина была поручена одному полку, общее руководство всей операцией ввиду ее важности взял на себя лично командир дивизии генерал Дрынов.
     Этот генерал за короткий срок сделал головокружительную карьеру, потому что четыре года назад он носил еще одну шпалу и командовал ротой. Но однажды ему крупно повезло. Командир батальона в доверительной беседе сказал ему, что про Троцкого можно говорить все, что угодно, но во время гражданской войны главкомомгбыл все-таки он. Может, памятливого командира и без высказывания замели бы своим чередом, но тогда трудно сказать, как это отразилось бы на судьбе будущего генерала. Здесь же все совпало наилучшим образом, Дрынов доложил Кому Надо и занял место комбата. С тех пор дела его шли как по маслу. Два года спустя уже с тремя шпалами попал он на войну с белофиннами.
     Здесь со всей яростью проявились его командирские способности. Дрынов отличался тем, что свободно и быстро ориентировался в любой, самой сложной ситуации, правда, из всех возможных решений выбирая самое глупое. Это не помешало ему выйти сухим из воды, и по окончании финской кампании он уже с четырьмя шпалами в петлицах явился в Москву, где сам дедушка Калинин в Георгиевском зале Кремля тряс его твердую руку двумя своими и сказал несколько слов, вручая орден Красного Знамени. Генерала же получил он совсем недавно за выдающееся достижение в области военной науки, а именно: на учениях приказал обстреливать личный состав своей части настоящими осколочными снарядами, максимально приближая обстановку к боевой. Дрынов утверждал, что при таком обучении погибают только плохие бойцы, которые не умеют окапываться. А в человеке, который не умеет окапываться, Дрынов вообще не видел никакого проку. Сам он любил окапываться.
     Пока полк занимал исходные позиции, бойцы отдельного саперного батальона раскатали на бревна чью-то баню и возвели блиндаж в три наката. В этот блиндаж и явился полковник Лапшин. Предъявив часовому у входа пропуск, полковник спустился по четырем деревянным ступеням и рванул на себя сырую дверь. В блиндаже было сильно накурено и дым клубился, как во время пожара. Посреди блиндажа стояло цинковое корыто, вероятно, из той самой бани, которую разобрали,би в него падали с потолка тяжелые грязные капли.
     Несколько человек в плащ-палатках сгрудились вокруг сколоченного из неструганых досок стола, и над всеми головами колыхалась дрыновская папаха.
     -- Разрешите присутствовать, товарищ генерал,-- спокойно, с той вольностью, которую себе позволяют только близкие по чину, полковник небрежно кинул руку к козырьку.
     -- А, это ты Лапшин,-- сквозь волны дыма разглядел генерал.-- Присутствуй, присутствуй. А то подчиненные собрались, а командира все нет.
     Подойдя ближе, Лапшин, кроме хозяина блиндажа, увидел всех своих трех комбатов, начальника СМЕРШа, маленького, невзрачного человека. Склонившись над столом, они обсуждали боевую задачу и изучали схему, пояснения к которой негромким голосом давал незнакомый Лапшину человек в брезентовом плаще с откинутым капюшоном и хромовых сапогах, до самых колен перемазанных глиной. По одежде своей он мало отличался от собравшихся командиров, только мятая кепка на голове выдавала в нем штатского.
     -- Познакомься,-- кивком указал на штатского генерал.-- Секретарь здешнего райкома.
     -- Ревкин,-- сказал секретарь, подавая Лапшину холодную руку.
     -- Лапшин,-- отозвался полковник.
     -- Ну что, Лапшин,-- сказал генерал,-- какие новости?
     -- Сержант Серых и рядовой Филюков только что вернулись из разведки,-- вяло доложил полковник.
     -- Ну и что?
     -- Принесли языка.
     -- И что он говорит?-- оживился генерал.
     -- Он ничего не говорит, товарищ генерал.
     -- Как не говорит?-- возмутился генерал.-- Заставить!
     -- Трудно заставить, товарищ генерал,-- улыбнулся Лапшин.-- Он без сознания. Разведчики при взятии слишком сильно ударили его прикладом.
     -- Вот тебе на!-- ударил кулаком по столу генерал. Он начинал сердиться.-- В то время, как нам вот так нужны разведданные, они ценного языка глушат прикладом. Кто ходил в разведку?
     -- Серых и Филюков, товарищ генерал.
     -- Серых расстрелять!
     -- Но ударил Филюков, товарищ генерал.
     -- Расстрелять Филюкова.
     -- Товарищ генерал,-- попытался заступиться за своего разведчика полковник.-- У Филюкова двое детей.
     Генерал выпрямился. Глаза его гневно сверкнули.
     -- А я, товарищ полковник, по-моему, приказываю расстрелять Филюкова, а не его детей.
     Начальник СМЕРШа улыбнулся. Он ценил добрый юмор. Полковник в этом юморе тоже слегка разбирался. Он приложил руку к козырьку и послушно сказал:
     -- Есть, товарищ генерал, расстрелять Филюкова.
     -- Ну вот, наконец-то договорились,-- опять-таки с юмором, довольно сказал генерал. Юмор его исходил из того, что полковник сразу должен был ответить "есть!" по-военному, а не торговаться с генералом, как базарная баба.-- Подвигайся ближе к столу,-- сказал он уже спокойно.
     Командиры раздвинулись, освобождая место полковнику.
     На большом ватманском листе, лежавшем поверх двухверстки, был карандашом изображен примерный план деревни Красное и прилегающей местности. Дома изображались квадратиками. Два квадрата посредине были отмечены крестиками.
     -- Вот смотри. Он говорит,-- генерал показал на Ревкина,-- что здесь,-- ткнул карандашом в один из крестиков,-- и здесь,-- ткнул в другой,-- находятся правление колхоза и школа. Думается, что именно в этих помещениях, как самых просторных, и располагаются основные силы противника. Значит, первый батальон отсюда наноситЗудар сюда.-- Генерал начертил широкую изогнутую стрелу, которая острием своим уткнулась в квадратик, изображавший колхозную контору.-- Второй батальон бьет отсюда.-- Вторая стрела протянулась к школе.-- И третий батальон...
     "Ладно,-- глядя на стрелы, думал полковник Лапшин,-- с Филюковым авось обойдется. Главное -- вовремя сказать "есть!", а там можно не выполнять". 35
     Очнувшись, капитан Миляга долго не мог открыть глаза. Голова раскалывалась от боли, капитан пытался и не мог вспомнить, где это и с кем он так сильно надрался. Он помотал головой, открыл глаза, но тут же закрыл их снова, увидев нечто такое, чего увидеть вовсе не ожидал. Увидел он, что находится в каком-то не то сарае, не то амбаре. В дальнем углу на снарядном ящике сидел белобрысый, лет двенадцати, парнишка в плащ-палатке и что-то писал, положив на колено планшет и бумагу. В другом углу возле полуоткрытых дверей спиной к капитану сидел еще один человек с винтовкой. Капитан стал поглядывать туда и сюда, не понимая, в чем дело. Потом откуда-то из глубины мозга стало выплывать сознание, что он будто куда-то ехал и не доехал. Какой-то красноармеец с какой-то женщиной... Ах да, Чонкин. Теперь капитан вспомнил все, кроме самых последних минут. Вспомнил, как он попросился в уборную, как перерезал веревки и привязал вместо себя кабана. Потом он полз по огороду, шел дождь, была грязь. Была грязь... Капитан ощупал себя. Действительно, гимнастерка и брюки, все было в грязи, которая, правда, стала уже подсыхать. Но что же было потом? И как он сюда попал? И кто эти люди? Капитан стал рассматривать белобрысого паренька. Видимо, военный. Судя по обстановке, какая-то полевая часть. Но откуда может быть полевая, если до фронта далеко, а он еще недавно только полз по огороду, даже грязь не успела подсохнуть? На самолете, что ли, его сюда доставили? Капитан стал из-под полуприкрытых век наблюдать за белобрысым. Белобрысый оторвался от бумаги, глянул на капитана. Взгляды их встретились. Белобрысый усмехнулся.
     -- Гутен морген,-- произнес он неожиданно.
     Капитан снова опустил веки и стал неспешно соображать. Что сказал этот белобрысый? Какие-то странные нерусские слова. Гутен морген. Кажется, это по-немецки. Из тумана выплыло воспоминание. Восемнадцатый год, украинская мазанка, и какой-то рыжий немец в очках, который стоит на постое у них в этой мазанке, по утрам, выходя из смежной комнаты в нижней рубахе, говорит матери:
     -- Гутен морген, фрау Миллег,-- произнося фамилию на немецкий манер.
     Рыжий был немец, значит, он говорил по-немецки. Этот тоже говорит по-немецки. Раз он говорит по-немецки, значит, он немец. (За время службы в органах капитан Миляга научился логически мыслить.) Значит, он, капитан Миляга, каким-то образомМпопал в плен к немцам. Хотелось бы , чтоб это было не так, но правде надо смотреть в глаза. (Глаза его были в это время закрыты.) Из печати капитан Миляга знал, что работников Учреждения и коммунистов немцы не щадят. В данном случае Миляга был и то и другое. И партбилет, как назло, в кармане. Правда, членские взносы не плачены с апреля, но кто станет разбираться в тонкостях?
     Капитан снова открыл глаза и улыбнулся белобрысому, как приятному собеседнику.п
     -- Гутен морген, херр,-- вспомнил он еще одно слово, хотя и не был убежден, что оно вполне прилично.
     Тем временем младший лейтенант Букашев, тоже мучительно припоминая немецкие слова, сложил из них простейшую фразу:
     -- Коммен зи херр.
     "Наверное, он хочет, чтобы я к нему подошел",-- сообразил капитан, отметив про себя, что слово "херр" должно быть вполне употребительным, раз белобрысый его произносит.
     Капитан встал, превозмог головокружение и продвинулся к столу, приветливо улыбаясь белобрысому. Тот на улыбку не ответил и хмуро предложил:
     -- Зитцен зи.
     Капитан понял, что его приглашают садиться, но, оглядевшись вокруг себя и не увидев ничего похожего на стул или табуретку, вежливо поблагодарил кивком головы и приложил ладони к тому месту, где у нормального человека подразумевается сердце. Следующий вопрос "Намен?" не был капитану понятен, однако он прикинул в уме, какой первый вопрос могут задать на допросе, понял, что вопрос этот может быть о фамилии допрашиваемого, и задумался. Скрыть свою принадлежность к органам или к партии невозможно, о первом говорит форма, второепвыяснится при первом поверхностном обыске. И он вспомнил свою фразу, с которой начинал все допросы: "Чистосердечное признание может облегчить вашу участь". Из практики он знал, что чистосердечное признание ничьей участи еще не облегчило, но других надежд не было, а это была хоть какая. Была еще слабая надежда на то, что немцы народ культурный, может, у них все не так.
     -- Намен?-- нетерпеливо повторил младший лейтенант, не будучи уверен, что правильно произносит слово.-- Ду намен? Зи намен?
     Надо отвечать, чтобы не рассердить белобрысого.
     -- Их бин капитан Миляга,-- заторопился он.-- Миллег, Миллег. Ферштейн?-- Все же несколько немецких слов он знал.
     "Капитан Миллег",-- записал лейтенант в протоколе допроса первые сведения. поднял глаза на пленника, не зная, как спросить о роде войск, в котором тот служит.
     Но тот предупредил его и спешил давать показания:
     -- Их бин ист арбайтен... арбайтен, ферштейн?..-- Капитан изобразил руками не тоиработу, не то копание огорода, не то пиление напильником.-- Их бин ист арбайтен...-- Он задумался, как обозначить свое Учреждение, и вдруг нашел неожиданный эквивалент:- Их бин арбайтен ин руссиш гестапо.
     -- Гестапо?-- нахмурился белобрысый, поняв слова допрашиваемого по-своему.-- коммунистен стрелирт, паф-паф?
     -- Я, я,-- охотно подтвердил капитан.-- Унд коммунистен, унд беспартийнен всех расстрелирт, паф-паф,-- изображая пистолетную стрельбу, капитан размахивал правойпрукой. Затем он хотел сообщить допрашивающему, что у него большой опыт борьбы с коммунистами и он, капитан Миляга, мог бы принести известную пользу немецкому Учреждению, но не знал, как выразить столь сложную мысль.
     Младший лейтенант тем временем записывал в протоколе допроса:
     "Капитан Миллег во время службы в гестапо расстреливал коммунистов и беспартийных..."
     Он чувствовал, как ненависть к этому гестаповцу растет в его груди. "Сейчас я его пристрелю",-- думал Букашев. Рука уже потянулась к кобуре, но тут же младший лейтенант вспомнил, что надо вести допрос, надо держать себя в руках. Он сдержался и задал следующий вопрос:
     -- Во ист ваш фербанд дислоцирт?
     Капитан смотрел на белобрысого, улыбался, силясь понять, но ничего не понимал.Он понял только, что речь идет о какой-то, видимо банде.
     -- Вас?-- спросил он.
     Младший лейтенант повторил вопрос. Он не был уверен, что правильно строит фразу, и начинал терять терпение.
     Капитан снова не понял, но, видя, что белобрысый сердится, решил заявить о своей лояльности.
     -- Ес лебе геноссе Гитлер!-- вставил он новое слово в знакомое сочетание.-- ХайльзГитлер! Сталин капут!
     Младший лейтенант вздохнул. Этот фашист -- явный фанатик. Однако нельзя отказать ему в храбрости. Идя на верную смерть, он славит своего вождя. Букашев хотел бы, попав в плен, держаться так же. Сколько раз представлял он себе картину, как его будут пытать, загонять иголки под ногти, жечь огнем, вырезать на спине пятиконечную звезду, а он ничего не скажет, он только будет выкрикивать: "Да здравствует Сталин!" Но он не всегда был уверен, что найдет в себе для этого достаточно мужества, и мечтал погибнуть с тем же возгласом на поле боя.
     Младший лейтенант не стал реагировать на бессмысленные выкрики немца и продолжал допрос. Он задавал вопросы на ломаном русско-немецком языке. К счастью, и пленный немножко кумекал по-русски. И кое-что из него удалось все-таки выжать.
     Капитан сообразил, что, очевидно, фербандой белобрысый называет Учреждение, в котором состоял он, Миляга.
     -- Там,-- сказал он, охотно показывая рукой неизвестно куда,-- ист хауз, нах хауз ист Чонкин. Ферштейн?
     -- Ферштейн,-- сказал младший лейтенант, не подавая виду, что именно Чонкин его особенно интересует.
     Пленный, морщась от головной боли и напряжения, продолжал давать показания, с трудом подбирая чужие слова.
     -- Ист Чонкин унд айн, цвей, драй... семь... зибен руссиш гестапо... связанные штриппе, веревкен... Ферштейн?-- Капитан попытался жестами изобразить связанных между собой людей.-- Унд айн флюг, самолетен.-- И он замахал руками, как крыльями.к
     -- Ласточка, ласточка!-- донеслось из соседнего помещения.-- Что же ты, мать твою, не отвечаешь?
     Капитан Миляга удивился. Он и не подозревал, что в немецком языке так много общего с русским. Или...
     Но мысль свою он не додумал. Голова раскалывалась, и к горлу подступала легкая тошнота. Капитан сглотнул слюну и сказал белобрысому:
     -- Их бин болен. Ферштейн? Голова, майн копф бум-бум.-- Онслегка постукал себя кулаком по темени, а потом положил щеку на ладонь.-- Их бин хочет бай-бай.-- Не дожидаясь разрешения, он неуверенной походкой, шатаясь от слабости, прошел к своей подстилке, лег и вновь потерял сознание. 36
     Тем временем совещание у командира дивизии продолжалось. Был только небольшой перерыв, когда командиры батальонов уходили, чтобы переместить свои подразделения на намеченные исходные позиции. Отдав указания окопаться на новых местах, командиры вернулись в блиндаж.
     Теперь обсуждалась проблема оружия и боеприпасов. Выяснилось, что в полку имеется только одно сорокапятимиллиметровое орудие и к нему три снаряда, один пулемет системы "максим" без лент, два батальонных миномета без мин, по две винтовки с ограниченным запасом патронов на каждое отделение и по одной бутылке с горючей жидкостью на три человека.
     -- Все ясно,-- сказал генерал.-- Оружия и боеприпасов мало. Максимально использовать фактор внезапности. Патроны экономить.
     Открылась дверь, в блиндаже появился какой-то красноармеец в промокшей шинели.
     -- Товарищ генерал,-- закричал он, приложив руку к пилотке,-- разрешите обратиться к товарищу полковнику?
     -- Разрешаю,-- сказал генерал.
     Боец повернулся к полковнику. От его шинели шел пар.
     -- Товарищ полковник, разрешите обратиться?
     -- Ну что там у тебя?-- спросил полковник.
     Боец вручил ему пакет и, попросив разрешения, вышел.
     Полковник, разорвав пакет, прочел донесение и молча протянул генералу.
     В донесении было написано:
     Командиру полка полковнику
     Лапшину от младшего лейтенанта
     Букашева
     Д О Н Е С Е Н И Е
     Настоящим сообщаю, что мною, младшим лейтенантом Букашевым, был допрошен военнослужащий германской армии, взятый в плен разведчиками Серых и Филюковым.
     При допросе пленный показал, что он является офицером гестапо Миллегом. За время службы в гестапо отличался жестокостью и беспощадностью и лично учавствовал в массовых расстрелах коммунистов и беспартийных советских граждан.
     Одновременно с этим он показал, что штаб так называемого Чонкина находится в крайней избе, принадлежавшей до оккупации почтальону Беляшовой, и охраняется усиленным отрядом гестаповцев, связанных между собой самыми тесными узами. Рядом имеется посадочная площадка и один самолет, по-видимому, для связи с регулярными частями гитлеровской армии.
     От более подробных показаний вышеозначенный Миллег уклонился. При допросе вел себя вызывающе, с фанатизмом. Неоднократно выкрикивал фашистские лозунги (в частности, "Хайль Гитлер!"), позволял возмутительные заявления относительно общественного и политического устройства нашей страны. Несколько кощунственных выпадов касались личности тов. И.В.Сталина.
     Младший лейтенант Букашев.
     -- Ну что ж,-- сказал генерал.-- Сведения очень ценные. Младшего лейтенанта Букашева представить к награде. Исходные позиции изменить в соответствии с новыми данными. Чтобы не распыляться, сосредоточить все силы для атаки на штаб так называемого Чонкина.-- Он придвинул к себе план, зачеркнул прямоугольники, изображавшие места дислокации батальонов, и передвинул их на другие места. Зачеркнул стрелы и провел новые. Теперь все три стрелы сходились на избе Нюры Беляшовой. 37
     Допросив пленного, лейтенант Букашев составил донесение и с одним из свободных караульных отправил к командиру полка. Теперь можно было бы немного и вздремнуть, но спать не хотелось, и он решил написать письмо матери. Он положил перед собой раскрытый блокнот, придвинул коптилку и своим еще не установившимся школьным почерком начал быстро писать:
     "Моя милая, славная, дорогая мамулька!
     Когда ты получишь это письмо, твоего сына, возможно, уже не будет в живых. Сегодня на рассвете по сигналу зеленой ракеты я уйду в бой. Это будет первый бойрв моей жизни. Если он окажется и последним, я прошу тебя: не горюй. Пусть тебя утешает мысль, что сын твой, младший лейтенант Букашев, отдал свою молодую жизньБза Родину, за партию, за великого Сталина.
     Верь мне, я буду счастлив погибнуть, если моя смерть хоть в какой-нибудь степени смоет пятно позора, которое положил на нас твой бывший муж и мой бывший отец..."
     Написав слово "отец", Букашев задумался. И та ночь во всех подробностях всталавперед его глазами, как будто это было только вчера. Он тогда кончал восьмой класс.
     Когда они пришли и стали колотить в дверь прикладами и все в квартире переполошились, отец спокойно сказал матери:
     -- Подожди, я открою, это за мной.
     Потом эти слова стали для Леши самой тяжелой уликой против отца. "Это за мной",-- сказал он. Значит, он знал, что за ним могут прийти, значит, знал, что виноват, потому что у невиновного такого ощущения быть не могло.
     Их было четыре человека: один с пистолетом, двое с винтовками и четвертый очкарик с нижнего этажа, взятый в качестве понятого. Этот очкарик трясся от страха и, как выяснилось впоследствии, не напрасно, через некоторое время его тоже арестовали по делу отца.
     Они вспороли все перины и подушки (пух потом летал три дня по всему двору), разломали мебель и переколотили посуду. Тот, который был с пистолетом, брал по очереди горшки с цветами, поднимал над головой и разбивал прямо посреди комнаты, наворотив кучу черепков и земли.
     Потом они ушли и увели с собой отца.
     Первое время Леша еще на что-то надеялся. Ему трудно было свыкнуться с мыслью,бчто его отец, герой гражданской войны, орденоносец, получивший от ВЦИК именное оружие (саблю с золотым эфесом), а потом директор одного из крупнейших металлургических заводов, оказался простым шпионом, сотрудничавшим с польской дефензивой. Но, к сожалению, вскоре все подтвердилось. Под давлением улик отец дал показания, что хотел вывести из строя одну из последних мартеновских печей. Не верить этому было нельзя. Отец сам подтвердил это в своих показаниях. Но одно только никак не укладывалось у Леши в голове -- зачем отцу нужно было выводить из строя эту самую печь? Неужели он думал, что вместе с этой печью рухнет все Советское государство? Если он так долго и искусно скрывал свою сущность от партии, от народа, наконец, от своей семьи, значит, он не был так глуп. И у него для вредительства были гораздо большие возможности. Нет, Леша решительно не мог понять ничего, и именно это больше всего мучило. Букашев встал, прошелся по амбару. Было тихо. Пленный лежал на соломе с закрытыми глазами, и лицо его было бледно. Пахло сеном, и где-то трещал сверчок. Он сел на место, вздохнул и послюнил химический карандаш.
     "...Мамочка дорогая, может быть, ты меня осудишь за то, что я, поступая в командирскую школу, скрыл правду об отце. Я знаю, я смалодушничал, но я не виделодругого выхода, я хотел защищать Родину вместе со своим народом и боялся, что мне этого не позволят..."
     Младший лейтенант отложил карандаш, подумал. Надо было бы сделать какие-нибудьбраспоряжения на случай смерти, но он не знал, какие именно. Раньше люди писали завещания. Ему завещать было нечего. Но все же он написал: "Мамочка, если увидишь Лену Синельникову, передай ей, что я освобождаю ее от данного мне обещания (она знает), а костюм мой продай, не береги. Деньги, которые ты за негок получишь, тебе пригодятся.
     На этом письмо свое заканчиваю, до сигнала атаки осталось меньше часа. Прощай,омоя дорогая мамуля! Твой, любящий тебя сын, Леша".
     После этого он поставил число и время: 4 часа 07 минут.
     Письмо это младший лейтенант Букашев сложил треугольником, надписал адрес и положил в левый карман к документам. Если останется жив, он письмо уничтожит, если погибнет, отправят и без него.
     Время близилось к рассвету, надо было спешить. Младший лейтенант вырвал еще один лист из блокнота и написал заявление в партийную организацию своей части. Он не стал мотивировать свою просьбу. Он написал просто и скромно: "Если погибну, прошу считать коммунистом". И расписался. И поставил число. И, оставив заявление, чтобы просохло, вышел размяться наружу. Было еще темно, но вдали уже различались очертания каких-то предметов и где-то внизу, над речкой, белела полоса тумана. Часовой, стоявший на посту у входа в амбар, курил, прикрывая цигарку ладонью. Младший лейтенант хотел сделать ему замечание, но передумал.
     "Какое моральное право имею я делать замечания этому человеку, который в два раза старше меня?"- подумал он и вернулся в амбар.
     Вернувшись, посмотрел он на то место, где лежало заявление. Блокнот был, заявления не было. "Что за черт?"- подумал младший лейтенант и стал рыться в карманах. Служебное удостоверение нашел. Письмо матери нашел. Нашел, наконец, фотографию Лены Синельниковой. Заявления в партию не было.
     Букашев подозрительно посмотрел на пленного, но тот по-прежнему спал в своем углу, правда, не такой бледный, как раньше. Вряд ли стал бы он красть заявление,ккоторое ему ни к чему совершенно. Младший лейтенант взял фонарь и стал обшаривать ближайшее пространство. Он заглядывал во все углы, ползал на коленях,впереворачивал ящики -- заявления не было.
     Поиски младшего лейтенанта были прерваны каким-то наружным шумом. Он поспешил на этот шум и увидел у входа в амбар командира дивизии, который тыкал часового пистолетом в живот и произносил речь, состоявшую сплошь из мата. Позади генералаПв предрассветной полутьме угадывались полковник Лапшин, начальник СМЕРШа и еще несколько темных фигур. Часовой, сжимая винтовку, таращил на генерала обезумевшие глаза. Младший лейтенант застыл по стойке "смирно". Его появление отвлекло генерала от часового, и он закричал:
     -- А ты кто такой?
     -- Младший лейтенант Букашев,-- отрапортовал он испуганно.
     -- Мой адъютант,-- пояснил Лапшин.
     -- Что ж ты, младшой, так твою мать, не смотришь, что у тебя этот раздолбай курит на посту, туда его в душу?
     -- Виноват, товарищ генерал армии!-- наконец опомнился часовой, сразу повысив Дрынова на три чина.
     Это было грубой лестью, но и Дрынов был тоже грубый. Он слегка смягчился и проворчал:

/ Полные произведения / Войнович В. / Жизнь и необычайные приключения солдата Ивана Чонкина

Смотрите также по произведению "Жизнь и необычайные приключения солдата Ивана Чонкина":

• Краткое содержание