• Сочинения
  
• Краткие содержания
  
• Полные произведения
  
• Характеристики
  
• Биографии
  
• Критика
  
• ГДЗ
  

/ Полные произведения / Войнович В. / Жизнь и необычайные приключения солдата Ивана Чонкина

Жизнь и необычайные приключения солдата Ивана Чонкина [15/16]

Скачать полное произведение

    -- Виноват, так твою мать. Кровью своей искупать будешь вину. Тут вот секретарь райкома товарищ Ревкин приехал,-- показал он на кого-то, стоявшего за начальником СМЕРШа,-- посмотрит он и скажет: "Ну и порядки у этих военных". Один такой вахлак сможет устроить демаскировку и погубить целую дивизию. Ну как,д
     младшой, все спокойно?
     -- Спокойно, товарищ генерал!
     -- Ну, хорошо, пройдем внутрь.
    38
     Капитан Миляга проснулся от какого-то шума, значение которого было ему непонятно. Приподнялся на локте. В амбаре никого не было. Тот, белобрысый, который сидел за столом, куда-то смылся. Может, и ему, Миляге, можно смыться? Он огляделся. Увидел под потолком маленькое окошечко. Там, в хлеву Нюры Беляшевой, тоже было окошечко под потолком. Если составить все эти ящики один на другой...
     В амбар вошли пятеро. Первый, большой и грузный, с кирпичным лицом, за ним, чуть приотстав, худощавый, потом еще один, в высоких сапогах, за ним маленький, невзрачного вида, как показалось капитану, очень симпатичный, и последним шел белобрысый. Тот, что был в высоких сапогах, сразу заинтересовал капитана. Уж больно лицо его было знакомо. Конечно же, секретарь Ревкин. Наверное, эти немцы не знают, кто он такой, иначе они бы не так с ним обращались. И тут капитан понял, где путь к спасению. Сейчас он окажет немцам большую услугу, после которой они, может быть, и не станут его расстреливать. Он вскочил и направился прямо к Ревкину. Ревкин в недоумении остановился. Белобрысый схватился за кобуру.
     -- Афанасий Петрович?-- наконец неуверенно проговорил Ревкин.-- Товарищ Миляга?
     -- Волк тебе товарищ,-- улыбнулся Миляга и повернулся к высокому, который, как он понял, был здесь самым главным.-- Прошу битте, учесть мой показаний, этот швайн ист секретарь райкома Ревкин, районен фюрер. Ферштейн?
     -- Афанасий Петрович,-- еще пуще удивился Ревкин,-- что с тобой, милый, опомнись?
     -- Вот они тебе сейчас опомнятся. Они тебе сейчас дадут,-- пообещал Миляга.
     Ревкин растерянно посмотрел на генерала, тот развел руками и помотал головой.
     -- Что за так твою мать?-- удивился он.
     Услыхав опять знакомое словосочетание, Миляга растерялся. Он смотрел на военных, переводя взгляд с одного на другого, и ничего не мог понять. Да и в голове еще немного потрескивало. Но тут в помещение вошли несколько человек с автоматами. На их касках блестели от дождя крупные звезды. Догадка забрезжила в помутненном сознании капитана.
     -- Кто это?-- на чистом русском языке спросил высокий.
     -- Пленный, товарищ генерал,-- выступил вперед Букашев.-- Капитан гестапо.
     -- Тот самый?-- генерал вспомнил донесение.
     -- При чем здесь гестапо?-- заспорил Ревкин и дал краткие разъяснения по поводу личности капитана.
     -- Но я же его допрашивал,-- растерялся Букашев.-- Он сказал, что расстреливал коммунистов и беспартийных.
     -- Ни хрена понять не могу,-- запутался вконец Дрынов.-- Может, он тогда скажет? Ты кто есть?-- спросил он непосредственно у Миляги.
     Миляга был растерян, ошеломлен, раздавлен. Кто-кто, а уж он-то совершенно ничего не мог понять. Кто эти люди? И кто он сам?
     -- Их бин...
     -- Ну вот, видишь,-- повернулся генерал к Ревкину,-- я же говорю, что он немец.
     -- Найн, найн!-- приходя в ужас, закричал Миляга, перепутав все известные ему слова из всех языков.-- Я нет немец, я никс немец. Русский я, товарищ генерал.
     -- Какой же ты русский, так твою мать, когда ты слова по-русски сказать не можешь.
     -- Я могу,-- пложив руку к груди, стал горячо уверять Миляга.-- Я могу. Я оченьМдаже могу.-- Для того, чтобы убедить генерала, он выкрикнул:- Да здравствует товарищ Гитлер!
     Конечно, он хотел назвать другую фамилию. Это была просто ошибка. Трагическая ошибка. Но то тяжелое состояние, в котором он находился с момента пленения, перемешало в его стукнутой голове все, что в ней было. Выкрикнув последнюю фразу, капитан схватился двумя руками за эту голову, упал и стал кататься по земле, понимая, что его уже ни за что не простят, да и сам бы он не простил.
     -- Расстрелять!-- сказал генерал и сделал характерное отмахивающее движение рукой.
     Двое бойцов из его охраны подхватили капитана под мышки и поволокли к выходу. Капитан упирался, выкрикивал какие-то слова, русские вперемешку с немецкими (оказалось, что он слишком хорошо знает этот иностранный язык), и носки его хромовых грязных сапог чертили по перемешанной с половой земле две извилистые борозды.
     И у многих из тех, кто глядел на него, сжалось сердце от жалости. Сжалось оно и у младшего лейтенанта Букашева, хотя умом он понимал, что капитан сам заслужил свою участь. А начальник СМЕРШа, провожая взглядом своего коллегу в последний путь, думал: "Дурак ты, капитан! Ох и дурак!"
     И в самом деле, погиб капитан Миляга, недавний гроза района, как дурак, по чистейшему недоразумению. Ведь если бы он, попав на допрос, разобрался в обстановке и понял, что это свои, разве стал бы он говорить про русское гестапо?г
     Разве стал бы он выкрикивать "Хайль Гитлер!", "Сталин капут!" и прочие антисоветские лозунги. Да ни за что в жизни. И по-прежнему считался бы первосортным патриотом. И вполне возможно, дослужившись до генерала, получал бы сейчас хорошую пенсию. И проводил бы заслуженный отдых, забивая с друзьями-пенсионерами "козла". И выступал бы в жилищных конторах с лекциями, уча молодежь патриотизму, культуре поведения в быту и нетерпимому отношению ко всем проявлениям чуждой идеологии. 39
     Чонкин не знал, какая над ним нависла опасность, но неприятности в связи с побегом капитана Миляги предчувствовал.
     Поэтому незадолго до рассвета, пользуясь тем, что и пленные, и Нюра спали крепким предутренним сном, он раскрыл свой вещмешок, переодел чистое белье, и стал рыться, перебирая свое имущество. В случае чего он хотел оставить Нюре что-нибудь на память.
     Имущества было негусто. Кроме белья, смена байковых зимних портянок, иголка с нитками, огрызок химического карандаша и завернутые в газету шесть фотокарточек,кгде он снят был вполроста. Его товарищи по службе фотографировались, чтобы порадовать карточками родных или знакомых девушек. Чонкину радовать было некого.
     Поэтому все шесть карточек у него сохранились. Он вынул из пачки верхнюю и поднес к лампе. Вглядевшись в свое изображение, Чонкин остался им, в общем, доволен. Каптенармус Трофимович, подрабатывавший фотографированием, изобразил Чонкина при помощи специальной рамки на фоне идущих внизу танков и летящих поверху самолетов. А над самой головой Чонкина вилась ореолом надпись: "Привет из Красной Армии".
     Примостившись на краешке стола, он долго слюнил карандаш и обдумывал текст. Потом вспомнив надпись, которую рекомендовал ему в свое время тот же Трофимович, и высунув от напряжения язык, вывел неровными, почти что печатными буквами:
     "Пусть нежный взор твоих очей
     Коснется копии моей.
     И, может быть, в твоем уме
     Возникнет память обо мне".
     Подумал и дописал:
     "Нюре Б. от Вани Ч. в дни совместной жизни".
     Карандаш спрятал в карман, а карточку положил на подоконник.
     За окном светало, и дождь, кажется перестал. Пора было будить Нюру, а самому подремать хоть немного, потому что скоро надо пленных выводить на работу и там, в чистом поле, следить в оба, чтобы не разбежались, подобно своему начальнику.
     Будить Нюру было жалко. И вообще жалко. Сколько они вместе живут, сколько она из-за него терпит, сколько сплетен вокруг, а ведь никогда не пожалуется. Был, правда, случай, намекнула робко, что не мешало бы оформить отношения, да он отговорился, что красноармейцу без разрешения командира жениться нельзя. Это, конечно, так, но, если по-честному, дело не в разрешении, а в том, что он сам неорешался, обдумывая положение...
     Иван подошел к Нюре и тихо тронул ее за плечо.
     -- Нюрк, а, Нюрк,-- сказал ласково.
     -- А? Что?-- Нюра, вздрогнув, проснулась и смотрела на него бессмысленными со сна глазами.
     -- Сменила б, слышь, меня на маленько,-- попросил он.-- Спать хочется, мочи нет!
     Нюра послушно слезла с кровати, всунула ноги в сапоги, взяла винтовку и села возле двери.
     Иван, не раздеваясь, лег на освобожденное место. Подушка была теплая после Нюры. Он закрыл глаза, и только сознание его начало путаться между сном и действительностью, как послышался какой-то странный, с прихлебами, звук, что-то ахнуло где-то -- и зазвенели оконные стекла. Иван сразу пришел в себя и сел на кровати. Проснулись Свинцов и Едренков, Нюра сидела на прежнем месте, но лицо ее выражало беспокойство.
     -- Нюрка,-- шепотом позвал Иван.
     -- А?-- шепотом отозвалась она.
     -- Чего там такое?
     -- Кажись, стреляют.
     И вдруг снова бабахнуло, теперь вроде с другой стороны, Чонкин вздрогнул.
     -- Господи, твоя воля!-- шепотом выдохнула Нюра.
     Проснулись и другие пленники. Только лейтенант Филиппов чмокал губами во сне. Свинцов приподнялся на локте и переводил взгляд с Нюры на Чонкина и обратно.
     -- Нюрка,-- сказал Иван, торопливо зашнуровывая ботинки.-- Дай мне винтовку, а себе возьми из кошелки левольвер какой побольше.
     И, не надевая обмоток, вышел во двор. Во дворе было тихо, грязно, но дождь перестал. Еще не совсем рассвело, но видимость была уже неплохая. Самолет, расставив свои нелепые крылья, стоял на месте.
     Чонкин огляделся, и странное зрелище поразило его. Метрах в двухстах за огородами клубились белые сугробы.
     "Что за хрен?-- удивился Чонкин.-- В такую теплынь откуда же снег?"
     Он заметил, что сугробы эти шевелятся и передвигаются в его сторону. Чонкин еще больше удивился и вгляделся внимательней. И тут только он понял, что это вовсе не сугробы, а некая масса людей, которые ползут по направлению к нему, Чонкину. Он не знал, что это ударный взвод, которому было поручено забросать противника бутылками с горючей жидкостью как продолжение артподготовки. Когда их обмундировывали, на складе не хватило шинелей и бойцам выдали зимние маскхалаты, которые были использованы по причине плохой погоды. "Немцы!"- подумал Чонкин. В ту же секунду ахнул винтовочный выстрел и пуля взыкнула под самым ухом Ивана. Он упал. Подполз к правой стойке шасси и укрепил винтовку между стойкой и колесом.
     -- Эй, сдавайтесь!-- крикнул кто-то оттуда, от белых халатов.
     "Русские не сдаются!"- хотел крикнуть Чонкин, но постеснялся. Вместо ответа онпприложился к прикладу и выстрелил, не целясь. И тут началось. Со стороны неприятеля захлопали беспорядочно выстрелы, и пули засвистели над Чонкиным. Большая часть пролетела мимо, но некоторые задевали самолет, распарывали обшивкуни со звоном плющились о стальные детали мотора. Чонкин уткнулся лицом в землю и время от времени, экономя патроны, стрелял неизвестно куда. Извел первую обойму, заправил вторую. Пули продолжали свистеть, некоторые из них -- совсем близко. "Кабы старшина выдал мне каску",-- с тоской подумал Иван, но продолжитьИсвою мысль не успел. Что-то мягкое плюхнулось рядом с ним. Он вздрогнул. Потом слегка повернул голову и открыл один глаз. Рядом с ним лежала Нюра и так же, как он, прижавшись к земле, палила в воздух сразу из двух пистолетов. Кошелка с остальными пистолетами лежала рядом про запас.
     -- Нюрк,-- толкнул Чонкин подругу.
     -- Ась?
     -- Ты почто их-то бросила?
     -- Не бойсь,-- сказала Нюра, нажимая сразу на два спусковых крючка.-- Я их в подпол загнала и гвоздями забила. Ой, погляди!
     Иван приподнял голову. Теперь белые продвигались вперед короткими перебежками.
     -- Этак, Нюрка, мы с ими не справимся,-- сказал Чонкин.
     -- А ты из пулемета умеешь?-- спросила Нюра.
     -- А где ж его взять?
     -- А в кабинке.
     -- Ой, как же это я забыл!-- Чонкин вскочил и ударился головой о крыло. Прячась за фюзеляжем, оборвал тесемки брезента, залез на крыло, и не успели белые отреагировать, он был уже в задней кабине. Здесь действительно находились турельная установка и пулемет с полным боекомплектом. Чонкин схватился за ручки.Ч
     Но пулемет был неподвижен. Турель от долгого бездействия и дождей заржавела.
     Начал он плечом расшатывать пулемет, но он не поддавался.
     Тут что-то тяжелое без выстрела упало на верхнее крыло. Потом еще и еще. И застучало вокруг и по крыльям, зазвенело разбитое стекло, и остро запахло чем-тозпохожим на керосин. Чонкин высунул голову и увидел, что из-за ограды летит на него туча бутылок, наполненных желтой жидкостью. Большая часть бутылок плюхалась в грязь, но некоторые попадали по самолету, катились по крыльям и разбивались об мотор. (Впоследствии оказалось -- бойцов ударного взвода забыли предупредить, что бутылки с горючей жидкостью надо сперва поджигать, и они швыряли их просто так.)
     Сбоку на крыле появилась Нюра.
     -- Нюрка, не высувайся,-- крикнул Иван,-- пришибут!
     -- А на кой они бросают бутылки?-- прокричала ему в ухо Нюра, паля одной рукой вНвоздух из пистолета.
     -- Не боись, Нюрка, опосля сдадим!-- нашел в себе силы для шутки Чонкин. И приказал:
     -- Вот что, Нюрка, хватай самолет за хвост и крути в разные стороны! Поняла?
     -- Поняла!-- прокрчала Нюра, сползая с плоскости на животе.
    40
     В это время генерал Дрынов сидел в блиндаже под тремя накатами и следил за происходящим сквозь перископ. Не то чтобы он был так труслив (храбрость свою он неоднократно уже показывал), просто он считал, что генералу по чину положено сидеть в блиндаже и передвигаться исключительно на бронетранспортере. В перископнон видел, как его войска сперва ползком, а потом короткими перебежками двигались по направлению к крайней избе. Оттуда тоже вели огонь, но не очень плотный. Генерал приказал телефонисту соединить его с командиром атакующего батальона и передал приказ начинать атаку.
     -- Есть, товарищ первый!-- ответил в трубку командир батальона.
     Вскоре в цепи атакующих заметно стало усиленное шевеление. Бойцы ударного взвода в белых халатах подползли вплотную к забору. Генерал видел, как они, поочередно приподнимаясь, взмахивают руками. "Бросают бутылки",-- догадался генерал.
     Но почему же нет пламени?
     Генерал снова соединился с комбатом.
     -- Почему не горят бутылки?
     -- Сам не понимаю, товарищ первый.
     -- А спичками их поджигали?-- повысил голос генерал.
     Было слышно, как шумно дышит в трубку командир батальона.
     -- Я тебя спрашиваю,-- не дождался ответа Дрынов,-- поджигали бутылки или нет?
     -- Нет, товарищ генерал.
     -- Почему?
     -- Я не знал, товарищ первый,-- помолчав, признался комбат.
     -- В трибунале узнаешь,-- пообещал генерал.-- Кто есть рядом с тобой из комсостава?
     -- Младший лейтенант Букашев.
     -- Передай ему командование батальоном и отправляся под арест.
     -- Есть, товарищ первый,-- упавшим голосом ответила трубка.
     В это время застучал пулемет. Генерал удивился и, бросив трубку, кинулся к перископу.
     Он увидел, что цепи атакующих залегли, а бойцы ударного взвода, вжавшись в землю, ползут обратно. Халаты на них были уже не совсем белые или, точнее сказать, совсем не белые, теперь вполне пригодные для масировки. Передвинув трубку перископа чуть левее, генерал увидел, что пулеметный огонь идет из самолета, который, движимый непонятной силой, вращается на месте.
     -- Что за едрит твою мать!-- удивился генерал, но, отрегулировав резкозть, удивился еще больше. Некто явно женского пола в цветастом платье, расстегнутой телогрейке и сбившемся на плечи полушалке, таскает этот самолет за хвост. Вот самолет повернулся боком, и на хвосте его генерал отчетливо разглядел звезду. "Неужто -- наш?"- мелькнуло в генеральском мозгу. Нет, не может быть. Обыкновенная вражеская уловка. Для этого эта баба его и крутит, чтоб обмануть. Он опять повернулся к телефону. Вызвал командира полка.
     -- Слушай, второй,-- сказал он ему,-- это говорит первый! У нас в орудии сколько снарядов осталось?
     -- Один, товарищ первый.
     -- Очень хорошо,-- сказал первый.-- Прикажи подтащить орудие к уборной, на которой что-то написано иностранными буквами, и пускай вдарят прямой наводкой в упор.
     -- Так пулемет же, товарищ первый.
     -- Что пулемет?
     -- Не дает подойти. Стреляет. Люди погибнут.
     -- Погибнут!-- загремел генерал.-- Гуманист тоже нашелся. На то и война, чтоб гибли. Подтащить орудие, я приказываю!
     -- Есть, товарищ первый.
     В это время пулемет умолк.
     Отбив атаку, Чонкин снял пальцы с гашетки. И сразу наступила тишина до звона внушах. Со стороны неприятеля тоже никто не стрелял.
     -- Нюрка!-- обернулся Иван.
     -- Чего?-- Нюра стояла, прислонившись к хвосту, тяжело дышала, и лицо ее было красным и мокрым, как после бани.
     -- Живая,-- улыбнулся ей Чонкин.-- Ну отдохни маленько.
     Было уже совсем светло, и он хорошо видел и тех, в грязных халатах, которые швыряли бутылки, и других в серых шинелях, которых было гораздо больше. Но все они лежали, не проявляя никаких признаков жизни, и даже ощущение опасности сталоокак будто бы проходить. Где-то громко закричал петух: ему отозвался другой, потом третий...
     "Ишь как голосисто кричат",-- думал Чонкин, не замечая, что артиллеристы подтягивают свою сорокопятку, прикрываясь уборной Гладышева, на которой было написано "wаtеr сlоsеt".
     -- Нюрка,-- сказал Иван ласково,-- отдохнула маленько?
     -- А чего?-- Нюра утирала лицо концом полушалка.
     -- Принесла бы водицы. Попить охота. Только бегом, а то ишо подстрелят.
     Нюра, пригнувшись, кинулась к избе.
     Ахнул запоздалый выстрел, но Нюра была ужа за углом.
     Вбежав в избу, она первым делом обратила внимание на крышку подпола, но в этомксмысле все было в порядке, пленники сидели внизу и никак не прявляли себя. Нюра зачерпнула из ведра воды, и в это время раздался такой оглушительной силы взрыв, что пол под ней перевернулся, и, падая, она слышала, как летели со звономпстекла. 41
     Выстрел был очень удачным. Единственный снаряд угодил точно в цель. Бойцы по-прежнему лежали, прижавшись к земле и ожидая ответа со стороны противника. Ответа не было.
     И тогда временно исполняющий обязанности командира первого батальона младший лейтенант Букашев поднялся на четвереньки.
     -- За Родину!-- прокричал он хриплым от волнения голосом.-- За Сталина! Ура-а!
     Вскочил на ноги и побежал по мокрой траве, размахивая пистолетом.
     На какой-то миг замерло сердце, показалось, что он один и за ним никого. Но уже в следующее мгоновение услышал он за спиной мощное "ура" и топот десятков ног. Тут же заметил он и второй батальон, который тоже с криком "ура" бежал рассеянной цепью по улице, третий батальон, обойдя деревню понизу, приближался со стороны реки.
     Младший лейтенант Букашев со своими орлами первым перемахнул через ограду и ворвался на огород. То, что он увидел, показалось ему невероятным. Не увидел он горы вражеских трупов, не увидел сдающихся в панике солдат противника. Он увидел разбитый самолет, у которого правая верхняя плоскость была срезана осколком и висела на тонких тросиках, а хвост вообще валялся в стороне.
     Недалеко от самолета на развороченной земле лежал красноармеец с голубыми петлицами, а над ним безутешно рыдала женщина в расстегнутой телогрейке и с растрепанными волосами.
     Букашев остановился. Остановились и подбежавшие за ним бойцы. Задние привставали на цыпочки, чтобы рассмотреть, что происходит впереди. Младший лейтенант, смущенно потоптавшись, стащил с головы каску. Бойцы последовали его примеру.
     Подошел и полковник Лапшин. Тоже снял каску.
     -- Как фамилия этого красноармейца?-- спросил он у женщины.
     -- Чонкин это Ваня, муж мой,-- сказала Нюра, заливаясь слезами.
     С грохотом подъехал бронетранспортер. Из него выскочили автоматчики и стали теснить красноармейцев, расчищая путь тяжело вылезавшему генералу. Разобрали часть изгороди, чтобы комдиву не пришлось задирать ноги. Заложив руки за спину, генерал не спеша прошел к самолету. Увидев лежавшего на земле Чонкина, медленно стянул с головы папаху.
     Подбежал полковник Лапшин.
     -- Товарищ генерал,-- доложил он,-- задание по ликвидации банды Чонкина выполнено.
     -- Это и есть Чонкин?-- спросил Дрынов.
     -- Да, товарищ генерал, это Чонкин.
     -- А где же банда?
     Полковник растерянно закрутил головой. В это время дверь избы отворилась, и несколько вооруженных красноармейцев вывели связанных людей в серых мундирах.
     -- Вот она, банда,-- сказал сзади кто-то из красноармейцев.
     -- Какая же это банда?-- появился откуда-то Ревкин.-- Это наши товарищи.
     -- Кто сказал про них "банда"?-- спросил генерал и вгляделся в напиравших друг на друга красноармецев.
     В рядах произошло некоторое замешательство. Бойцы попятились. Каждый старался спрятаться за спиной другого.
     -- Развязать их!-- приказал генерал полковнику Лапшину.
     -- Развязать!-- приказал полковник младшему лейтенанту Букашеву.
     -- Развязать!-- приказал Букашев бойцам.
     -- Где же все-таки банда?-- спросил генерал, всем корпусом поворачиваясь к стоявшему сзади Ревкину.
     -- А это надо у него спросить,-- сказал Ревкин и показал на подъезжавшего в двуколке председателя Голубева.-- Иван Тимофеевич! Где же банда?
     Голубев привязал лошадь к забору и подошел.
     -- Какая банда?-- спросил он, с жалостью глядя на вчерашнего своего собутыльника.
     -- Ну как же,-- заволновался Ревкин.-- Помнишь, я тебе звонил по телефону, спрашивал насчет вот товарищей, кто их арестовал? А ты мне сказал: "Чонкин со своей бандой".
     -- Я не говорил "с бандой",-- нахмурился Голубев.-- Я сказал "с бабой". С ней вот, с Нюрой.
     Услыхав свое имя, Нюра зарыдала еще пуще. Горючая слеза упала на лицо Чонкина. Чонкин вздрогнул и открыл глаза, потому что был не убит, а только слегка контужен.
     -- Жив! Жив!-- прошелестело среди бойцов.
     -- Ванечка!-- закричала Нюра.-- Живой!
     И стала покрывать лицо его поцелуями.
     Чонкин потер висок.
     -- Что-то я долго спал,-- сказал он неуверенно и вдруг увидел над собой много любопытных лиц. Чонкин нахмурился и остановил взгляд на одном из стоявших над ним людей, а именно на человеке, который держал в руке папаху.
     -- Кто это?-- спросил он у Нюры.
     -- А бес его знает,-- сказала Нюра.-- Какой-то начальник, я в их чинах не разбираюсь.
     -- Так это ж генерал, Нюрка,-- подумав, сказал Иван.
     -- Да, я генерал, сынок,-- ласково сказал человек с папахой.
     Чонкин смотрел на него недоверчиво.
     -- Нюрк,-- спросил он взволнованно,-- а я, случаем, не сплю?
     -- Нет, Ваня, ты не спишь.
     Чонкин ей не очень поверил, но подумал, что генерал есть генерал и к нему надо относиться соответственно даже во сне. Он пошарил по земле рукой и, найдя лежавшую рядом пилотку, напялил ее на уши. Поднялся на нетвердые ноги и, чувствуя легкое головокружение и тошноту, приложил растопыренные пальцы к виску.
     -- Товарищ генерал,-- доложил он, глотая слюну,-- за время вашего отсутствия никакого присутствия...-- Не зная, что говорить дальше, он замолчал и, часто хлопая ресницами, уставился на генерала.
     -- Послушай, сынок,-- сказал генерал, надевая папаху,-- неужели ты один сражался с целым полком?
     -- Не один, товарищ генерал!-- Чонкин подтянул живот и выпятил грудь.
     -- Значит, все-таки не один?-- обрадовался генерал.-- А с кем же?
     -- С Нюркой, товарищ генерал!-- приходя в себя, рявкнул Чонкин.
     Среди красноармейцев раздался смех.
     -- Кто там смеется?!-- генерал разгневанно стрельнул глазами по толпе. Смех сразу стих.-- Смеяться нечего, мать вашу так!-- продолжал генерал, постепенно припоминая все известные ему выражения.-- Раздолбаи трах-тарарах... целым полком не могли справиться с одним говенным солдатом. А ты, Чонкин, я тебе прямо скажу,-- герой, хотя на вид обыкновенный лопух. От имени командования, так твою мать, объявляю тебе благодарность и награждаю орденом.
     Генерал сунул руку под плащ-полатку, снял с себя орден и прикрутил его к гимнастерке Чонкина. Вытянувшись по стойке "смирно", Чонкин покосился на орден и перевел взгляд на Нюру. Он подумал, что хорошо бы сфотографироваться, а то ведь потом никто не поверит, что сам генерал вручал ему этот орден. Он вспомнил Семушкина, старшину Пескова, каптенармуса Трофимовича. Вот перед ними сейчас показаться!..
     -- Товарищ генерал, разрешите обратиться!-- лейтенант Филиппов молодцевато кинул руку к виску.
     Генерал вздрогнул и посмотрел на лейтенанта без особой приязни. Не успели развязать, а он уже лезет.
     -- Ну говори,-- сказал генерал неохотно.
     -- Прошу ознакомиться с этим документом!-- Лейтенант развернул лист бумаги с дыркой в правом нижнем углу. Генерал взял бумагу и медленно стал читать. Чем больше читал, тем больше хмурился. Это был ордер. Ордер на арест изменника Родины Чонкина Ивана Васильевича.
     -- А где же печать?-- спросил генерал, надеясь, что ордер не оформлен законным образом.
     -- Печать прострелена в бою,-- с достоинством сказал лейтенант и потупился.
     -- Ну что ж,-- сказал генерал смущенно,-- ну что же... Если так, то конечно... У меня нет оснований не верить. Поступайте согласно ордеру.-- Он отступил назад, освобождая путь лейтенанту. Лейтенант шагнул к Чонкину и двумя пальцами, как гвоздодером, вцепился в только что полученный орден. Чонкин инстинктивно попятился, но было поздно. Лейтенант дернул рукой и выдрал с орденом клок гимнастерки.
     -- Свинцов! Хабибуллин!-- последовала команда.-- Взять арестованного!
     Чонкина схватили под локотки. По рядам красноармейцев прошел шум. Никто ничего не понимал.
     Помня о роли командира как воспитателя, генерал Дрынов повернулся к личному составу и объявил:
     -- Товарищи, мой приказ о награждении рядового Чонкина отменяется. Рядовой Чонкин оказался изменником Родины. Героем он притворялся, чтобы втереться в доверие. Ясно?
     -- Ясно!-- прокричали бойцы не очень уверенно.
     -- Полковник Лапшин,-- сказал генерал,-- постройте полк и ведите на погрузку в эшелон.
     -- Есть, товарищ генерал!
     Полковник Лапшин выбежал на дорогу и, встав спиной к деревне, вытянул руки по швам.
     -- Полк!-- закричал он, дав сильного "петуха".-- Побатальонно, в колонну по четыре, становись!
     Пока полк выстраивался на дороге, генерал вместе с Ревкиным сел в бронетранспортер и уехал. Уехал от греха подальше и Голубев.
     Наконец полк построился и занял всю дорогу от одной околицы до другой.
     -- Полк, равняйсь!-- скомандовал полковник.-- Смиррно! С места с песней шагом...-- полковник выдержал паузу...-- марш!
     Грохнули сапоги о влажную дорогу. Из середины строя взмыл высокий голос запевалы:
     Скакал казак через долину,
     Через кавказские края...
     И сотни голосов подхватили:
     Скакал казак через долину,
     Через кавказские края!
     Мальчишки со всей деревни бежали вдоль строя и пытались подобрать ногу. Бабы махали платочками и утирали слезы.
     Позади полка хромая кляча тащила пушку-сорокопятку, а за пушкой ехал на колесиках инвалид гражданской войны Илья Жикин в буденовке. Проехав до середины деревни, он махнул рукой и повернул обратно.
     Вскоре после ухода полка жители Красного увидели выезжавшую со двора Чонкина полуторку.
     Лейтенант сидел в кабине рядом с шофером. Остальные четверо держали за руки стоявшего в кузове Чонкина, который, впрочем, не вырывался.
     За машиной, рыдая и спотыкаясь, бежала Нюра. Косынка сбилась на плечи, волосы растрепались.
     -- Ваня!-- кричала Нюра, давясь от рыданий.-- Ванечка!-- и на бегу тянула руки к машине.
     Чтобы прекратить это безобразие, лейтенант приказал шоферу ехать быстрее. Шофер прибавил газу. Нюра не выдержала соревнования с машиной и, споткнувшись напоследок, упала. Но и лежа, продолжала тянуть руку в сторону быстро удалявшейся машины... Сердце Чонкина заныло от жалости к Нюре. Он рванулся, но не тут-то было, его крепко держали.
     -- Нюрка!-- закричал он, отчаянно мотая голвой.-- Не плачь, Нюрка! Я еще вернусь! 42
     На закате того же дня кладовщик Гладышев вышел из дому, имея своей целью осмотр места недавнего сражения. И, проходя скошенным полем, за бугром, километрах в полутора от деревни, нашел он убитую шальной пулей лошадь. Гладышев сперва подумал, что это чужая лошадь, но, подойдя ближе, узнал Осоавиахима. Видимо, мерин был убит наповал -- возле уха чернела рваная рана, от которой к губам тянулась струйка застывшей крови. Стоя над мертвым мерином, Гладышев усмехнулся. Что греха таить, было такое -- поверил он своему станному сну. Не то чтобы совсем, но в какой-то степени все же поверил. Уж так все совпало, что трудно было не пошатнуться в своих лишенных мистики убеждениях. Ведь это ж, кому рассказать, стыд и смех, стыд и...
     Гладышев вдруг заметил, что на переднем копыте мерина нет подковы.
     -- Этого еще не хватало,-- пробормотал он и, наклонившись, сделал второе открытие. Под копытом, примятый к земле, лежал клочок бумаги. Охваченный предчувствием необычайного, Гладышев схватил бумагу, приблизил к глазам и остолбенел.
     Несмотря на густевшие сумерки и не очень-то острое зрение, селекционер-самородок разобрал написанное крупным неустановившимся почерком проступившие сквозь засохшие пятна грязи и крови слова: "Если погибну, прошу считать коммунистом".

/ Полные произведения / Войнович В. / Жизнь и необычайные приключения солдата Ивана Чонкина

Смотрите также по произведению "Жизнь и необычайные приключения солдата Ивана Чонкина":

• Краткое содержание