• Сочинения
  
• Краткие содержания
  
• Полные произведения
  
• Характеристики
  
• Биографии
  
• Критика
  
• ГДЗ
  

/ Полные произведения / Стругацкие А.Н. и Б.Н. / Понедельник начинается в субботу

Понедельник начинается в субботу [12/15]

Скачать полное произведение

    -- В том-то и дело, -- сказал Роман, собирая мусор обратно в корзинку.
     ГЛАВА ТРЕТЬЯ
     Сти ненатуральны, никто не го-
     ворит стихами, кроме бидля, когда он
     приходит со святочным подарком, или
     объявления о ваксе, или какого-нибудь
     там простачка. Никогда не опускайтесь
     до поэзии, мой мальчик.
     Ч. Д и к к е н с
     "Алдан" чинили всю ночь. Когда я следующим утром явился в электрон- ный зал, невыспавшиеся злые инженеры сидели на полу и неостроумно поносили Кристобаля Хозевича. Они называли его скифом, варваром и гунном, дорвавшимся до кибернетики. Отчаяние их было так велико, что некоторое время они даже прислушивались к моим советам и пытались им следать. Но потом пришел их главный -- Саваоф Баалович Один, -- и меня сру отодвинули от машины. Я отошел в сторонку, сел за свой стол и стал блюдать, как Саваоф Баалович вникает в суть разрушений.
     Был он очень стар, но крепок и жилист, загорелый, с блестящей лысиной, с адко выбритыми щеками, в ослепительно белом чесучовом костюме. К этому человеку все относились с большим пиететом. Я сам однажды видел, как он вполголоса выговаривал за что-то Модесту Матвее- вичу, а грозный Модест стоял, льстиво склонившись перед ним, и пригова- ривал: "Слушаюсь... Виноват. Больше не повторится..." От Саваофа Баало- вича исходи чудовищная энергия. Было замечено, что в его присутствии часы начинают спешить и распрямляются треки элементарных частиц, искрив- ленные магнитным полем. И в то же время онне был магом. Во всяком случае, практикующим магом. Он не ходил сквозь стены, никогда никого не трансгрессировал и никогда не создавал своих дублей, хотя работал необычайно много. Он был главой отдела Технического Обслуживания, знал до тонкостей всю технику института и числился консультантом Китежград- ского завода маготехники. Кроме того, он занимался самыми неожиданными и далекими от его профессии делами.
     Историю Саваофа Бааловича я узнал сравнительно недавно. В незапа- мятные времена С. Б. Один был ведущим магом земного шара. Кристобаль Хунта и Жиан Жиакомо были учениками его учеников. Его именем заклинали нечисть Его именем опечатывали сосуды с джиннами. Царь Соломон писал ему восторженные письма и возводил в его честь храмы. Он казался всемогущим. И вот где-то в середине шестнадцатого века он воистину с т а л всемогущим. Проведя численное решение интегро-дифференциального уравнения Высшего Совершенства, выведенного каким-то титаном еще до ледникового периода, он обрел возможность творить л ю б о е чудо. Каждый из магов имеет свой предел. Некоторые неспособны вывести расти- тельность на ушах. Другие владеют обобщенным законом Ломоносова -- Лавуазье, но бессильны перед вторым принципом термодинамики. Третьи -- их совсем немного -- могут, скажем, останавливать время, но только в римановом пространстве и ненадолго. Саваоф Баалович стал всемогущ. Он мог все. И он ничего не мог. Потому что граничным условием уравнения Совершенства оказалось требование, чтобы чудо не причиняло никому вреда. Никакому разумному существу. Ни на Земле, ни в иной части Вселенной. А такого чуда никто, даже сам Саваоф Баалович, представить себе не мог. И С. Б. Один навсегда оставил магию и стал заведующим отделом Технического Обслуживания НИИЧАВО...
     С его приходом дела инженеров живо пошли на лад. Движения их стали осмысленными, злобные остроты прекратились. Я достал папку с очередными делами и принялся было за работу, но тут пришла Стеллочка, очень милая курносая и сероглазая ведьмочка, практикантка Выбегаллы, и позвала меня делать очередную стенгазету. Мы со Стеллой состояли в редколлегии, где писали сатирические стихи, басни и подписи под рисунками. Кроме того, я искусно рисовал почтовый ящик для заметок, к которому со всех сторон слетаются письма с крылышками. Вообще-то художником газеты был мой тезка Александр Иванович Дрозд, киномеханик, каким-то образом пробравшийся в институт. Но он был специалистом по заголовкам. Главным редактором газеты был Роман Ойра-Ойра, а его помощником -- Володя Почкин.
     -- Саша, -- сказала Стеллочка, глядя на меня честными серыми глазами. -- Пойдем.
     -- Куда? -- сказал я. Я знал куда.
     -- Газету делать.
     -- Зачем?
     -- Роман очень просит, потому что Кербер лается. Говорит, осталось два дня, а ничего не готово.
     Кербер Псоевич Демин, товарищ завкадрами, был куратором нашей газеты, главным подгонялой и цензором.
     -- Слушай, -- сказал я, -- давай завтра, а?
     -- Завтра я не смогу, -- сказала Стеллочка. -- Завтра я улетаю в Сухуми. Павианов записывать. Выбегалло говорит, что надо вожака записать как самого ответственного... Сам он к вожаку подходить боится, потому что вожак ревнует. Пойдем, Саша, а?
     Я вздохнул, сложил дела и пошел за Стеллочкой, потому что один я стихи сочинять не могу. Мне нужна Стеллочка. Она всегда дает первую строчку и основную идею, а в поэзии это, по-моему, самое главное.
     -- Где будем делать? -- спросил я по дороге. -- В месткоме?
     -- В месткоме занято, там прорабатывают Альфреда. За чай. А нас пустил к себе Роман.
     -- А о чем писать надо? Опять про баню?
     -- Про баню тоже есть. Про баню, про Лысую Гору. Хому Брута надо заклеймить.
     -- Хома наш Брут -- ужасный плут, -- сказал я.
     -- И ты, Брут, -- сказала Стеллочка.
     -- Это идея, -- сказал я. -- Это надо развить.
     В лаборатории Романа на столе была разложена газета -- огромный девственно чистый лист ватмана. Рядом с нею среди баночек с гуашью, пульверизаторов и заметок лежал живописец и киномеханик Александр Дрозд с сигаретой на губе. Рубашечка у него, как всегда, была расстегнута, и виднелся выпуклый волосатый животик.
     -- Здорово, -- сказал я.
     -- Привет, -- сказал Саня.
     Гремела музыка -- Саня крутил портативный приемник.
     -- Ну, что тут у вас? -- сказал я, сгребая заметки.
     Заметок было немного. Была передовая "Навстречу празднику". Была заметка Кербера Псоевича "Результаты обследования состояния выполнения распоряжения дирекции о трудовой дисциплине за период конец первого -- начало второго квартала". Была статья профессора Выбегаллы "Наш долг -- это долг перед подшефными городскими и районными хозяйствами". Была статья Володи Почкина "О всесоюзном совещании по электронной магии". Была метка какого-то домового "Когда же продуют паровое отопление на четвертом этаже". Была статья председателя столового комитета "Ни рыбы, ни мяса" -- шесть машинописных страниц через один интервал. Начиналась она словами: "Фосфор нужен человеку, как воздух". Была заметка Романа о работах отдела Недоступных Проблем. Для рубрики "Наши ветераны" была статья Кристобаля Хунты "От Севильи до Гренады. 1547 г.". Было еще несколько маленьких заметок, в которых критиковалось: отсутствие надле- жащего порядка в кассе взаимопомощи; наличие безалаберности в организации работы добровольной пожарной дружины; допущение азартных игр в виварии (писал Конек-Горбунок, проигравший в железку недельный овсяной паек Кощею Бессмертному). Было несколько карикатур. На одной изображался Хома Брут, расхлюстанный и с лиловым носом. На другой высмеивалась баня -- был нарисован голый синий человек, застывающий под ледяным душем.
     -- Ну и скучища! -- сказал я. -- А может, не надо стихов?
     -- Надо, -- сказала Стеллочка со вздохом. -- Я уже заметки и так и сяк раскладывала, все равно остается свободное место.
     -- А пусть Саня там чего-нибудь нарисует. Колосья какие-нибудь, расцветающие анютины глазки... А, Санька?
     -- Работайте, работайте, -- сказал Дрозд. -- Мне заголовок надо писать.
     -- Подумаешь, -- сказал я. -- Три слова написать.
     -- На фоне звездной ночи, -- сказал Дрозд внушительно. -- И ракету. И еще заголовки к статьям. А я не обедал еще. И не завтракал.
     -- Так сходи поешь, -- сказал я.
     -- А мне не на что, -- сказал он раздраженно. -- Я магнитофон купил. В комиссионном. Вот вы тут ерундой занимаетесь, а лучше бы сделали мне пару бутербродов. С маслом и с вареньем. Или, лучше, десятку сотворите.
     Я вынул рубль и показал ему издали.
     -- Вот заголовок напишешь -- получишь.
     -- Насовсем? -- живо сказал Саня.
     -- Нет. В долг.
     -- Ну, это все равно, -- сказал он. -- Только учти, что я сейчас умру. У меня уже начались спазмы. И холодеют конечности.
     -- Врет он все, -- сказала Стеллочка. -- Саша, давай вон за тот столик сядем и все стихи сейчас напишем.
     Мы сели за отдельный столик и разложили перед собой карикатуры. Некоторое время мы смотрели на них в надежде, что нас осенит. Потом Стеллочка произнесла:
     -- Таких людей, как этот Брут, поберегись -- они сопрут!
     -- Что сопрут? -- спросил я. -- Он разве что-нибудь спер?
     -- Нет, -- сказала Стелла. -- Он хулиганил и дрался. Это я для рифмы.
     Мы снова подождали. Ничего, кроме "поберегись -- они сопрут", в голову мне не лезло.
     -- Давай рассуждать логически, -- сказал я. -- Имеется Хома Брут. Он напился пьяный. Дрался. Что он еще делал?
     -- К девушкам приставал, -- сказала Стелла. -- Стекло разбил.
     -- Хорошо, -- сказал я. -- Еще?
     -- Выражался...
     -- Вот странно, -- подал голос Саня Дрозд. -- Я с этим Брутом работал в кинобудке. Парень как парень. Нормальный...
     -- Ну? -- сказал я.
     -- Ну и все.
     -- Ты рифму можешь дать на "Брут"? -- спросил я.
     -- Прут.
     -- Уже было, -- сказал я. -- Сопрут.
     -- Да нет. Прут. Палка такая, которой секут.
     Стелла сказала с выражением:
     -- Товарищ, пред тобою Брут. Возьмите прут, каким секут, секите Брута там и тут.
     -- Не годится, -- сказал Дрозд. -- Пропаганда телесных наказаний. Брут, прут, мнут, кнут... Все это телесные наказания.
     -- Помрут, -- сказал я. -- Или просто -- мрут.
     -- Товарищ, пред тобою Брут, -- сказала Стелла. -- От слов его все мухи мрут.
     -- Это от ваших стихов все мухи мрут, -- сказал Дрозд.
     -- Ты заголовок написал? -- спросил я.
     -- Нет, -- сказал Дрозд кокетливо.
     -- Вот и займись.
     -- Позорят славный институт, -- сказала Стеллочка, -- такие пьяницы, как Брут.
     -- Это хорошо, -- сказал я. -- Это мы дадим в конец. Запиши. Это будет мораль, свежая и оригинальная.
     -- Чего же в ней оригинального? -- спросил простодушный Дрозд.
     Я не стал с ним разговаривать.
     -- Теперь надо описать, -- сказал я, -- как он хулиганил. Скажем, так. Напился пьян, как павиан, за словом не полез в карман, был человек, стал хулиган.
     -- Ужасно, -- сказала Стеллочка с отвращением.
     Я подпер голову руками и стал смотреть на карикатуру. Дрозд, оттопырив зад, водил кисточкой по ватману. Ноги его в предельно узких джинсах были выгнуты дугой. Меня осенило.
     -- Коленками назад! -- сказал я. -- Песенка!
     -- "Сидел кузнечик маленький коленками назад", -- сказала Стелла.
     -- Точно, -- сказал Дрозд, не оборачиваясь. -- И я ее знаю. "Все гости расползаются коленками назад", -- пропел он.
     -- Подожди, подожди, -- сказал я. Я чувствовал вдохновение. -- Дерется и бранится он, и вот вам результат: влекут его в милицию коленками назад.
     -- Это ничего, -- сказала Стелла.
     -- Понимаешь? -- сказал я. -- Еще пару строф, и чтобы везде был рефрен "коленками назад". Упился сверх кондиции... Погнался за девицею... Что-нибудь вроде этого.
     -- Отчаянно напился он, -- сказала Стелла. -- Сам черт ему не брат. В чужую дверь вломился он коленками назад.
     -- Блеск! -- сказал я. -- Записывай. А он вламывался?
     -- Вламывался, вламывался.
     -- Отлично! -- сказал я. -- Ну, еще одну строфу.
     -- Погнался за девицею коленками назад, -- сказала Стелла задумчиво. -- Первую строчку нужно...
     -- Амуниция, -- сказал я. -- Полиция. Амбиция. Юстиция.
     -- Ютится он, -- сказала Стелла. -- Стремится он. Не бриться и не мыться...
     -- Он, -- добавил Дрозд. -- Это верно. Это у вас получилась художественная правда. Сроду он не брился и не мылся.
     -- Может, вторую строчку придумаем? -- предложила Стелла. -- Назад -- аппарат -- автомат...
     -- Гад, -- сказал я. -- Рад.
     -- Мат, -- сказал Дрозд. -- Шах, мол, и мат.
     Мы опя долго молчали, бессмысленно глядя друг на друга и шевеля губами. Дрозд постукивал кисточкой о края чашки с водой.
     -- Играет и резвится он, -- сказал я наконец, -- ругаясь, как пират. Погнался за девицею коленками назад.
     -- "Пират" -- как-то... -- сказала Стеллочка.
     -- Тогда: сам черт ему не брат.
     -- Это уже было.
     -- Где?.. Ах да, действительно было.
     -- Как тигра полосат, -- предложил Дрозд.
     Тут послышалось легкое царапанье, и мы обернулись. Дверь в лабора- торию Януса Полуэктовича медленно отворялась.
     -- Смотри-ка! -- изумленно воскликнул Дрозд, застывая с кисточкой в руке.
     В щель вполз маленький зеленый попугай с ярким красным хохолком на макушке.
     -- Попугайчик! -- воскликнул Дрозд. -- Попугай! Цып-цып-цып-цып...
     Он стал делать пальцами движения, как будто крошил хлеб на пол. Попугай глядел на нас одним глазом. Затем он разинул горбатый, как нос у Романа, черный клюи хрипло выкрикнул:
     -- Р-реактор! Р-реактор! Дер-ритринитация! Надо выдер-ржать!
     -- Какой сла-авный! -- воскликнула Стелла. -- Саня, поймай его...
     Дрд двинулся было к попугаю, но остановился.
     -- Он же, наверное, кусается, -- опасливо произнес он. -- Вон клюв какой.
     Попугай оттолкнулся от пола, взмахнул крыльями и как-то неловко запорхал по комнате. Я следил за ним с удивлением. Он был очень похож на того, вчерашнего. Родной единокровный брат-близнец. Полным-полно попу- гаев, подумал я.
     Дрозд отмахнулся кисточкой.
     -- Еще долбанет, пожалуй, -- сказал он.
     Попугай сел на коромысло лабораторных весов, подергался, уравнове- шиваясь, и разборчиво крикнул:
     -- Пр-роксима Центавр-р-ра! Р-рубидий! Р-рубидий!
     Потом он нахохлился, втянул голову и закрыл глаза пленкой. По-моему, он дрожал. Стелла быстро сотворила кусок хлеба с повидлом, отщипнула корочку и поднесла ему под клюв. Попугай не реагировал. Его явно лихорадило, и чашки весов, мелко трясясь, позвякивали о подставку.
     -- По-моему, он больной, -- сказал Дрозд. Он рассеянно взял из рук Стеллы бутерброд и стал есть.
     -- Ребята, -- сказал я, -- кто-нибудь раньше видел в институте попугаев?
     Стелла помотала головой. Дрозд пожал плечами. -- Что-то слишком много попугаев за последнее время, -- сказал я. -- И вчера вот тоже...
     -- Наверное, Янус экспериментирует с попугми, -- сказала Стелла. -- Антигравитация или еще что-нибудь в этом роде...
     Дверь в коридор отворилась, и толпой вошли Роман Ойра-Ойра, Витька Корнеев, Эдик Амперян и Володя Почкин. В комнате стало шумно. Корнеев, хорошо выспавшийся и очень бодрый, принялся листать заметки и громко издеваться над стилем. Могучий Володя Почкин, как замредаора исполняю- щий в основном полицейские обязанности, схватил Дрозда за толстый загривок, согнул его пополам и принялся тыкать носом в газету, пригова- ривая: "Заголовок где? Где заголовок, Дроздилло?" Роман потребовал от нас готовых стихов. А Эдик, не имевший к газете никакого отношения, прошел к шкафу и принялся с грохотом передвигать в нем разные приборы. Вдруг попугай заорал: "Овер-рсан! Овер-рсан!" -- и все замерли.
     Роман уставился на попугая. На лице его появилось давешнее выраже- ние, словно его только что осенила необычайная идея. Володя Почкин отпустил Дрозда и сказал: "Вот так штука, попугай!" Грубый Корнеев немедленно протянул руку, чтобы схватить попугая поперек туловища, но попугай вырвался, и Корнеев схватил его за хвост.
     -- Оставь, Витька! -- закричала Стеллочка сердито. -- Что за манера -- мучить животных?
     Попугай заорал. Все столпились вокруг него. Корнеев держал его как голубя, Стеллочка гладила по хохолку, а Дрозд нежно перебирал попугаю перья в хвосте. Роман посмотрел на меня.
     -- Любопытно, -- сказал он. -- Правда?
     -- Откуда он здесь взялся, Саша? -- вежливо спросил Эдик.
     Я мотнул головой в сторону лаборатории Януса.
     -- Зачем Янусу попугай? -- осведомился Эдик.
     -- Ты это меня спрашиваешь? -- сказал я.
     -- Нет, это вопрос риторический, -- серьезно сказал Эдик.
     -- Зачем Янусу два попугая? -- сказал я.
     -- Или три, -- тихонько добавил Роман.
     Корнеев обернулся к нам.
     -- А где еще? -- спросил он, с интересом озираясь.
     Попугай в его руке слабо трепыхался, пытаясь ущипнуть за палец.
     -- Отпусти ты его, -- сказал я. -- Видишь, ему нездоровится.
     Корнеев отпихнул Дрозда и снова посадил попугая на весы. Попугай взъерошился и растопырил крылья.
     -- Бог с ним, -- сказал Роман. -- Потом разберемся. Где стихи?
     Стелла быстро протараторила все, что мы успели сочинить. Роман почесал подбородок, Володя Почкин неестественно заржал, а Корнеев скомандовал:
     -- Расстрелять. Из крупнокалиберного пулемета. Вы когда-нибудь научитесь писать стихи?
     -- Пиши сам, -- сказал я сердито.
     -- Я писать стихи не могу, -- сказал Корнеев. -- По натуре я не Пушкин. Я по натуре Белинский.
     -- Ты по натуре кадавр, -- сказала Стелла.
     -- Пардон! -- потребовал Витька. -- Я желаю, чтобы в газете был отдел литературной критики. Я хочу писать критические статьи. Я вас всех раздолбаю! Я вам еще припомню ваше творение про дачи.
     -- Какое? -- спросил Эдик.
     Корнеев немедленно процитировал:
     -- "Я хочу построить дачу. Где? Вот главная задача! Только местный комитет не дает пока ответ". Было? Признавайтесь!
     -- Мало ли что, -- сказал я. -- У Пушкина тоже были неудачные стихи. Их даже в школьных хрестоматиях не полностью публикуют.
     -- А я знаю, -- сказал Дрозд.
     Роман повернулся к нему.
     -- У нас будет сегодня заголовок или нет?
     -- Будет, -- сказал Дрозд. -- Я уже букву "К" нарисовал.
     -- Какую "К"? При чем здесь "К"?
     -- А что, не надо было?
     -- Я сейчас умру, -- сказал Роман. -- Газета называется "За передовую магию". Покажи мне там хоть одну букву "К"!
     Дрозд, уставясь в стену, пошевелил губами.
     -- Как же так? -- сказал он наконец. -- Откуда же я взял букву "К"? Была же буква "К"!
     Роман рассвирепел и приказал Почкину разогнать всех по местам. Меня со Стеллой отдали под команду Корнеева. Дрозд лихорадочно принялся переделывать букву "К" в стилизованную букву "З". Эдик Амперян пытался улизнуть с психоэлектрометром, но был схвачен, скручеи брошен на починку пульверизатора, необходимого для создания звездного неба. Потом пришла очередь самого Почкина. Роман приказал ему перепечатывать заметки на машинке с одновременной правкой стиля и орфографии. Сам Роман принялся расхаживать по лаборатории, заглядывая всем через плечи.
     Некоторое время работа кипела. Мы успели сочинить и забраковать ряд вариантов на банную тему: "В нашей бане завсегда льет холодная вода", "Кто до чистоты голодный, не удовлетворится водой холодной", "В инсти- туте двести душ, все хотят горячий душ" и так далее. Корнеев безобразно ругался, как настоящий литературный критик. "Учитесь у Пушкина! -- втолковывал он нам. -- Или хотя бы у Почкина. Рядом с вами сидит гений, а вы не способны даже подражать ему... "Вот по дороге едет ЗИМ, и им я буду задавим..." Какая физическая сила заключена в этих строках! Какая ясность чувства!" Мы неумело отругивались. Саня Дрозд дошел до буквы "И" в слове "передовую". Эдик починил пульверизатор и опробовал его на Романовых конспектах. Володя Почкин, изрыгая проклятья, искал на машинке букву "Ц". Все шло нормально. Потом Роман вдруг сказал:
     -- Саша, глянь-ка сюда.
     Я посмотрел. Попугай с поджатыми лапками лежал под весами, и глаза его были затянуты белесоватой пленкой, а хохолок обвис.
     -- Помер, -- сказал Дрозд жалостливо.
     Мы снова столпились около попугая. У меня не было никаких особенных мыслей в голове, а если и были, то где-то в подсознании, но я протянул руку, взял попугая и осмотрел его лапы. И сейчас же Роман спросил меня:
     -- Есть?
     -- Есть, -- сказал я.
     На черной поджатой лапке было колечко из белого металла, и на колечке было выгравировано: "Фотон", и стояли цифры: "190573". Я растерянно поглядел на Романа. Наверное, у нас с ним был необычный вид, потому что Витька Корнеев сказал:
     -- А ну, рассказывайте, что вам известно.
     -- Расскажем? -- спросил Роман.
     -- Бред какой-то, -- сказал я. -- Фокусы, наверное. Это какие-нибудь дубли.
     Роман снова внимательно осмотрел трупик.
     -- Да нет, -- сказал он. -- В том-то все и дело. Это не дубль. Это самый что ни на есть оригинальный оригинал.
     -- Дай посмотреть, -- сказал Корнеев.
     Втроем с Володей Почкиным и с Эдиком они тщательнейшим образом исследовали попугая и единогласно объявили, что это не дубль и что они не понимают, почему это нас так трогает. "Возьмем, скажем, меня, -- предложил Корнеев. -- Я вот тоже не дубль. Почему это вас не поражает?"
     Тогда Роман оглядел сгорающую от любопытства Стеллу, открывшего рот Володю Почкина, издевательски улыбающегося Витьку и рассказал им про все -- про то, как позавчера он нашел в электрической печи зеленое перо и бросил его в корзину для мусора; и про то, как вчера этого пера в корзине не оказалось, но зато на столе (на этом самом столе) объявился мертвый попугай, точная копия вот этого, и тоже не дубль; и про то, что Янус попугая узнал, пожалел и сжег в упомянутой выше электрической печи, а пепел зачем-то выбросил в форточку.
     Некоторое время никто ничего не говорил. Дрозд, рассказом Романа заинтересовавшийся слабо, пожимал плечами. На лице его было явственно видно, что он не понимает, из-за чего горит сыр-бор, и что, по его мнению, в этом учреждении случаются штучки и похлеще. Стеллочка тоже казалась разочарованной. Но тройка магистров поняла все очень хорошо, и на лицах их читался протест. Корнеев решительно сказал:
     -- Врете. Причем неумело.
     -- Это все-таки не тот попугай, -- сказал вежливый Эдик. -- Вы, наверное, ошиблись.
     -- Да тот, -- сказал я. -- Зеленый, с колечком.
     -- Фотон? -- спросил Володя Почкин прокурорским голосом.
     -- Фотон. Янус его Фотончиком называл.
     -- А цифры? -- спросил Володя.
     -- И цифры.
     -- Цифры те же? -- спросил Корнеев грозно.
     -- По-моему, те же, -- ответил я нерешительно, оглядываясь на Романа.
     -- А точнее? -- потребовал Корнеев. Он прикрыл красной лапой попугая. -- Повтори, какие тут цифры?
     -- Девятнадцать... -- сказал я. -- Э-э... ноль два, что ли? Шестьдесят три.
     Корнеев заглянул под ладонь.
     -- Врешь, -- сказал он. -- Ты? -- обратился он к Роману.
     -- Не помню, -- сказал Роман спокойно. -- Кажется не ноль три, а ноль пять.
     -- Нет, -- сказал я. -- Все-таки ноль шесть. Я помню, там такая закорючка была.
     -- Закорючка, -- сказал Почкин презрительно. -- Ше Холмсы! Нэ Пинкертоны! Закон причинности им надоел...
     Корнеев засунул руки в карманы.
     -- Это другое дело, -- сказал он. -- Я даже не настаиваю на том, что вы врете. Просто вы перепутали. Попугаи все зеленые, многие из них окольцованы, эта пара была из серии "Фотон". А память у вас дырявая. Как у всех стихоплетов и редакторов стенгазет.
     -- Дырявая? -- осведомился Роман.
     -- Как терка.
     -- Как тер? -- повторил Роман, странно усмехаясь.
     -- Как старая терка, -- пояснил Корнеев. -- Ржавая. Как сеть. Крупноячеистая.
     Тогда Роман, продолжая странно улыбаться, вытащил из нагрудного кармана записную книжку и перелистал страницы.
     -- Итак, -- сказал он, -- крупноячеистая и ржавая. Посмотрим... Девятнадцать ноль пять семьдесят три, -- прочитал он.
     Магистры рванулись к попугаю и с сухим треском столкнулись лбами.
     -- Девятнадцать ноль пять семьдесят три, -- упавшим голосом прочи- тал на кольце Корнеев. Это было очень эффектно. Стеллочка немедленно завизжала от удовольствия.
     -- Подумаешь, -- сказал Дрозд, не отрываясь от заголовка. -- У меня однажды совпал номер на лотерейном билете, и я побежал в сберкассу получать автомобиль. А потом оказалось...
     -- Почему это ты записал номер? -- сказал Корнеев, прищуриваясь на Романа. -- Это у тебя привычка? Ты все номера записываешь? Может быть, у тебя и номер твоих часиков записан?
     -- Блестяще! -- сказал Почкин. -- Витька, ты молодец. Ты попал в самую точку. Роман, какой позор! Зачем ты отравил попугая? Как жестоко!
     -- Идиоты! -- сказал Роман. -- Что я вам -- Выбегалло?
     Корнеев подскочил к нему и осмотрел его уши.
     -- Иди к дьяволу! -- сказал Роман. -- Саша, ты только полюбуйся на них!
     -- Ребята, -- сказал я укоризненно, -- да кто же так шутит? За кого вы нас принимаете?
     -- А что остается делать? -- сказал Корнеев. -- Кто-то врет. Либо вы, либо все законы природы. Я верю в законы природы. Все остальное меняется.
     Впрочем, он быстро скис, сел в сторонке и стал думать. Саня Дрозд спокойно рисовал заголовок. Стелла глядела на всех по очереди испуганными глазами. Володя Почкин быстро писал и зачеркивал какие-то формулы. Первым заговорил Эдик.
     -- Если даже никакие законы не нарушаются, -- рассудительно сказал он, -- все равно остается странным неожиданное появление большого количества попугаев в одной и той же комнате и подозрительная смертность среди них. Но я не очень удивлен, потому что не забываю, что имею дело с Янусом Полуэктовичем. Вам не кажется, что Янус Полуэктович сам по себе прелюбопытнейшая личность?
     -- Кажется, -- сказал я.
     -- И мне тоже кажется, -- сказал Эдик. -- Чем он, собственно, занимается, Роман?
     -- Смотря какой Янус. У-Янус занимается связью с параллельными пространствами.
     -- Гм, -- сказал Эдик. -- Это нам вряд ли поможет.
     -- К сожалению, -- сказал Роман. -- Я вот тоже все время думаю, как связать попугаев с Янусом, и ничего не могу придумать.
     -- Но ведь он странный человек? -- спросил Эдик.
     -- Да, несомненно. Начать с того, что их двое и он один. Мы к этому так привыкли, что не думаем об этом...
     -- Вот об этом я и хотел сказать. Мы редко говорим о Янусе, мы слишком уважаем его. А ведь наверняка каждый из нас замечал за ним хоть одну какую-нибудь странность.
     -- Странность номер один, -- сказал я. -- Любовь к умирающим попугаям.
     -- Пусть так, -- сказал Эдик. -- Еще?
     -- Сплетники, -- сказал Дрозд с достоинством. -- Вот я однажды просил у него в долг.
     -- Да? -- сказал Эдик.
     -- И он мне дал, -- сказал Дрозд. -- А я забыл, сколько он мне дал. И теперь не знаю, что делать.
     Он замолчал. Эдик некоторое время ждал продолжения, потом сказал:
     -- Известно ли вам, например, что каждый раз, когда мне приходилось работать с ним по ночам, ровно в полночь он куда-то уходил и через пять минут возвращался, и каждый раз у меня создавалось впечатление, что он так или иначе старается узнать у меня, чем мы тут с ним занимались до его ухода?
     -- Истинно так, -- сказал Роман. -- Я это знаю отлично. Я уже давно заметил, что именно в полночь у него начисто отшибает память. И он об этом своем дефекте прекрасно сведомлен. Он несколько раз извинялся и говорил, что это у него рефлекторное, связанное с последствиями сильной контузии.
     -- Память у него никуда не годится, -- сказал Володя Почкин. Он смял листок с вычислениями и швырнул его под стол. -- Он все время пристает, виделся ты с ним вчера или не виделся.
     -- И о чем беседовали, если виделся, -- добавил я.
     -- Память, память, -- пробормотал Корнеев нетерпеливо. -- При чем здесь память? Не в этом дело. Что там у него с параллельными простран- ствами?..
     -- Сначала надо собрать факты, -- сказал Эдик.
     -- Попугаи, попугаи, попугаи, -- продолжал Витька. -- Неужели это все-таки дубли?
     -- Нет, -- сказал Володя Почкин. -- Я просчитал. Это по всем категориям не дубль.
     -- Каждую полночь, -- сказал Роман, -- он идет вот в эту свою лабораторию и буквально на несколько минут запирается там. Один раз он вбежал туда так поспешно, что не успел закрыть дверь...
     -- И что? -- спросила Стеллочка замирающим голосом.
     -- Ничего. Сел в кресло, посидел немножко и вернулся обратно. И сразу спросил, не беседовал ли я с ним о чем-нибудь важном.
     -- Я пошел, -- сказал Корнеев, поднимаясь.
     -- И я, -- сказал Эдик. -- У нас сейчас семинар.
     -- И я, -- сказал Володя Почкин. -- Нет, -- сказал Роман. -- Ты сиди и печатай. Назначаю тебя главным. Ты, Стеллочка, возьми Сашу и пиши стихи. А вот я пойду. Вернусь вечером, и чтобы газета была готова.
     Они ушли, а мы остались делать газету. Сначала мы пытались что-нибудь придумать, но быстро утомились и поняли, что не можем. Тогда мы написали небольшую поэму об умирающем попугае.
     Когда Роман вернулся, газета была готова, Дрозд лежал на столе и поглощал бутерброды, а Почкин объяснял нам со Стеллой, почему происшест- вие с попугаем совершенно невозможно.
     -- Молодцы, -- сказал Роман. -- Отличная газета. А какой заголовок! Какое бездонное звездное небо! И как мало опечаток!.. А где попугай?
     Попугай лежал в чашке Петри, в той самой чашке и на том самом месте, где мы с Романом видели его вчера. У меня даже дух захватило.
     -- Кто его сюда положил? -- осведомился Роман.
     -- Я, -- сказал Дрозд. -- А что?
     -- Нет, ничего, -- сказал Роман. -- Пусть лежит. Правда, Саша?

/ Полные произведения / Стругацкие А.Н. и Б.Н. / Понедельник начинается в субботу