• Сочинения
  
• Краткие содержания
  
• Полные произведения
  
• Характеристики
  
• Биографии
  
• Критика
  
• ГДЗ
  

/ Полные произведения / Писемский А.Ф. / Масоны

Масоны [43/50]

Скачать полное произведение

    - А на чем же основывается разница этих корпораций?
     - Более всего на начале разных местностей и народностей, а частию исповеданий, а также и по наклонностям молодых людей к той или другой философской системе; это я знаю по собственному опыту: нас, русских, в то время студировало только двое: Пилецкий и я, и он меня ввел в корпорацию мистиков.
     - Но твой противник, с которым ты дрался, из какой был корпорации?
     - Даже не знаю из какой, и это был, как мне потом рассказывали, какой-то венгерский авантюрист, который, узнав, что я русский, подошел ко мне и сказал: "Вы дерзко взглянули на даму, с которой я вчера шел, а потому вы..." и, хотел, конечно, сказать "dummer Junge!", но я не дал ему этого договорить и мгновенно же воскликнул: "Вы dummer Junge, а не я!"
     На другой день Марфины пошли осматривать достопримечательности Геттюнгена, которых, впрочем, оказалось немного: вал, идущий кругом города, с устроенным на нем прекрасным бульваром, и университет, подходя к которому, Егор Егорыч указал на маленький погребок и сказал Сусанне Николаевне:
     - Чуть ли вот не тут существовала ложа, в которой посвящалась в масонство gnadige Frau.
     - В таком случае нельзя ли туда зайти и посмотреть? - воскликнула Сусанна Николаевна.
     - Теперь там, я думаю, ничего нет, - возразил ей Егор Егорыч.
     - А может быть, что-нибудь осталось, - подхватила Сусанна Николаевна.
     Они зашли в погребок; но в нем действительно, кроме магенбиттеру и других водок, ничего не было. Чтобы замаскировать свое посещение, Сусанна Николаевна купила маленькую бутылку киршвассера{56}.
     В следующие затем два - три дня они почувствовали такую скуку в Геттингене, что поспешили отправиться в Кассель, где, отдохнув от переезда, стали осматривать кассельский сад, церковь св. Мартына, синагогу, Museum Friedericianum* и скульптурную галерею.
     ______________
     * Музей Фридриха (лат.).
     - Кассель, по-моему, лучше и интереснее Берлина! - восклицала почти на каждом шагу Сусанна Николаевна.
     - Еще бы, Берлин - казармы, и больше ничего! - согласился с ней Егор Егорыч.
     Но еще более Касселя очаровала Сусанну Николаевну обсаженная густо разросшимися каштанами дорога к замку Вильгельмсгее, куда повез ее, а также и Антипа Ильича, Егор Егорыч. С приближением к Вильгельмсгее Сусанна Николаевна еще издали заметила какую-то фигуру, высоко виднеющуюся на горе среди замка.
     - Что это такое? - сказала она.
     - Это громадная статуя Геркулеса! - объяснил ей Егор Егорыч.
     - Что ж, мы туда сходим? - спросила с живым любопытством Сусанна Николаевна.
     - Пожалуй, - ответил ей протяжно Егор Егорыч.
     - Нет, сударь, вам туда всходить высоко; вы и без того, смотрите, какой бледный, - вмешался в разговор Антип Ильич.
     - Да, это правда! - подтвердила, спохватившись Сусанна Николаевна и тоже заметив, что Егор Егорыч был сильно утомлен.
     Таким образом, мои путешественники, приехав в Вильгельмсгее, уселись на садовой площадке перед главным дворцом.
     - Чем же мне вас угощать тут? - проговорил Егор Егорыч; потом, как бы припомнив нечто, он сказал лакею, давно уже почтительно стоявшему вблизи их столика:
     - Дайте нам боль, который я сам здесь приготовлю.
     Тот немедля же принес и поставил на столик бутылку рейнвейна, клубнику, апельсин и мелкий сахар.
     - Это любимый немецкий напиток, особенно в жаркие дни, как сегодня, - пояснил Егор Егорыч.
     Довольно умело приготовив боль, он предложил своим компаньонам выпить по стаканчику сего напитка, а также и себе налил стакан; но Сусанне Николаевне решительно не понравился боль, и она только выловила из стакана землянику и скушала ее. Антип Ильич тоже затруднился допить свою порцию, и после нескольких глотков он конфузливо доложил Егору Егорычу:
     - Крепко мне, сударь, это очень!
     - Разбавь водой и положи побольше сахару! - посоветовал ему Егор Егорыч.
     Антип Ильич, рассиропив рейнвейн водой и всыпав в стакан огромное количество сахару, покончил с болем и после того тотчас раскраснелся в лице, как маков цвет.
     В противуположность своим сотоварищам, Егор Егорыч, выпив с удовольствием свой стакан, выпил затем и еще стакан, делая это, кажется, для того, чтобы прибодриться немного; но он нисколько не достигнул того, а только еще более осовел, так что, возвращаясь назад в Кассель, Егор Егорыч всю дорогу дремал и даже слегка похрапывал.
     Осмотрев таким образом Кассель, Марфины направили свой путь в Кельн. Егор Егорыч в этом случае имел в виду показать Сусанне Николаевне кельнский собор, заранее предчувствуя, в какой восторг она придет от этого храма, и ожидание его вполне оправдалось; случилось так, что в Кельн они приехали к обеду и в четыре часа отправились в собор, где совершалось подготовление к первому причащению молодых девушек. Когда Марфины в сопровождении Антипа Ильича вошли в храм, то юные причастницы, и все словно бы прехорошенькие, в своих белых платьицах, в тюлевых вуалях и цветах, чопорно сидели на церковных лавках, и между ними нет-нет да и промелькнет какой-нибудь молодой и тоже красивый из себя каноник. Патеры же стояли с наклоненными головами перед алтарями, на которых горели свечи, слабо споря с дневным еще светом, пробивавшимся в расписные стекла собора.
     Охваченная всем этим, Сусанна Николаевна просто начала молиться по-русски, шепча молитвы и даже крестясь; то же самое делал и Антип Ильич, только креститься в нерусском храме он считал грехом. Но Егор Егорыч погружен был в какие-то случайные размышления по поводу не забытого им изречения Сперанского, который в своем письме о мистическом богословии говорил, что одни только ангелы и мудрые востока, то есть три царя, пришедшие ко Христу на поклонение, знали его небесное достоинство; а в кельнском соборе отведено такое огромное значение сим царям, но отчего же и простые пастыри не символированы тут? - спросил он вместе с тем себя.
     Из Кельна Егор Егорыч вознамерился проехать с Сусанной Николаевной по Рейну до Майнца, ожидая на этом пути видеть, как Сусанна Николаевна станет любоваться видами поэтической реки Германии; но недуги Егора Егорыча лишили его этого удовольствия, потому что, как только мои путники вошли на пароход, то на них подул такой холодный ветер, что Антип Ильич поспешил немедленно же увести своего господина в каюту; Сусанна же Николаевна осталась на палубе, где к ней обратился с разговором болтливейший из болтливейших эльзасцев и начал ей по-французски объяснять, что виднеющиеся местами замки на горах называются разбойничьими гнездами, потому что в них прежде жили бароны и грабили проезжавшие по Рейну суда, и что в их даже пароход скоро выстрелят, - и действительно на одном повороте Рейна раздался выстрел. Указал потом эльзасец Сусанне Николаевне на гору, покрытую виноградниками, где будто бы исключительно выделывается знаменитое вино иоганнисбергер. Когда эльзасец, наконец, оставил в покое Сусанну Николаевну, к ней подошел выходивший по временам на палубу Антип Ильич.
     - А ведь наша Волга, сударыня, лучше Рейна, - сказал он.
     - Чем же? - спросила его Сусанна Николаевна.
     - У нас все церкви и монастыри проезжаешь, а тут ни одного креста не видать.
     - Но в Кельне разве тебе не понравился собор? - возразила ему Сусанна Николаевна.
     - Это что говорить, - храм благолепный! Священников только не разберешь и не увидишь, где они, - заметил Антип Ильич.
     Переночевав в Майнце, мои путешественники опять-таки по плану Егора Егорыча отправились в Гейдельберг. Южная Германия тут уже сильно начинала давать себя чувствовать. Воздух был напоен ароматами растений; деревья были все хоть небольшие, но сочные. Поля, конечно, не были с такой тщательностью обработаны, как в Северной Германии, но неопытный бы даже глаз заметил, что они были плодовитее.
     По приезде в Гейдельберг Егор Егорыч серьезно расхворался и слег почти в постель. Сусанна Николаевна ужасно перепугалась и стала совещаться с Антипом Ильичом, не послать ли за доктором.
     - Ничего, сударыня! Егор Егорыч немножко соснут; с ними это бывает; они и прежде всегда были, как малый ребенок! - успокаивал ее тот, и дня через два Егор Егорыч в самом деле как бы воспрянул, если не телом, то духом, и, мучимый мыслью, что все эти дни Сусанна Николаевна сидела около его постели и скучала, велел взять коляску, чтобы ехать в высившиеся над Гейдельбергом развалины когда-то очень красивого замка. Сусанна Николаевна сначала было настаивала, чтобы Егор Егорыч этого не делал, говоря, что будто бы ее вовсе не интересует замок. Егор Егорыч, однако, не поверил ей, и они отправились. Многим, конечно, известно, что вид из замка на реку Неккер и прирейнскую долину весьма живописен; Сусанна Николаевна, по крайней мере, с полчаса любовалась на эту картину. Антипа Ильича более всего заинтересовала оставшаяся от дворца неразрушенная стена с множеством лепных статуй. Долго и внимательно рассматривал их старик, а потом, подойдя к Егору Егорычу, проговорил:
     - Смею вас спросить, замок этот не был ли прежде масонским замком?
     - Нет, - отвечал Егор Егорыч, несколько удивленный таким вопросом Антипа Ильича, - но почему же ты это думаешь?
     - Потому что хорошо уж очень все изображено, - объяснил Антип Ильич, простодушно полагавший, что все хорошее должно было принадлежать масонам.
     Егор Егорыч вскоре начал чувствовать легкий озноб от наступивших сумерек. Он сказал о том Сусанне Николаевне, и они немедля же отправились в гостиницу свою, но на главной улице Гейдельберга их остановило шествие студентов с факелами в руках и с музыкой впереди. Извозчик их поспешно повернул экипаж несколько в сторону и не без гордости проговорил:
     - Это факель-цуг!
     Сусанна Николаевна только было хотела опросить его что-то такое в дополнение, как из толпы раздался русский возглас:
     - Почтеннейший Егор Егорыч, madame Марфина, как вы здесь?
     Те оглянулись на этот зов и увидели бежавшего к их экипажу гегелианца.
     - А, здравствуйте! - сказал Егор Егорыч, протягивая ему руку.
     - Здравствуйте! - проговорила и Сусанна Николаевна приветливо гегелианцу. - Куда это идут студенты? - прибавила она.
     - Они идут чествовать одного из своих профессоров, - объяснил тот.
     - В чем же это чествование будет состоять? - расспрашивала Сусанна Николаевна.
     - Пока еще неизвестно; шествие это устроилось совершенно экспромтом, по случаю свадьбы профессора, и мы все идем, не имея никакой определенной программы.
     - Ах, как бы я желала посмотреть на всю эту церемонию! - произнесла Сусанна Николаевна.
     - Тогда вот что мы сделаем! - начал Егор Егорыч. - Monsieur Терхов, - обратился он потом к гегелианцу, - вы сведите мою жену на эту церемонию, а я устал и поеду домой.
     - Но как же ты один поедешь, когда так дурно себя чувствуешь? - произнесла нерешительным голосом Сусанна Николаевна.
     - Что за вздор! Со мной Антип Ильич поедет. А вы сберегите мою супругу! - отнесся он в заключение к Терхову.
     - С великой готовностью, - отвечал с заметным удовольствием Терхов. - Но только я попрошу вас пойти пешком, - пояснил он Сусанне Николаевне.
     - О, я этого не боюсь; но мне совестно, что я стесняю вас собою! - говорила Сусанна Николаевна, выходя из экипажа.
     - Нисколько! - ответил ей Терхов.
     Егор Егорыч, мотнув потом им обоим головой, велел кучеру ехать в гостиницу.
     Сусанна Николаевна между тем, оставшаяся в толпе с полузнакомым ей молодым человеком, сначала, конечно, конфузилась; но Терхов вел ее под руку с такой осторожной вежливостью, что она совершенно потом успокоилась.
     Факель-цуг остановился перед домом профессора, и в то время, как музыканты играли хвалебную серенаду новобрачным, весь цуг махал факелами. В ответ на это на небольшом балкончике дома показался профессор, а равно и супруга его, сколько можно было рассмотреть при темноте, весьма уже немолодая. Профессор произнес своим почитателям довольно длинную и нежную речь. Факель-цуг, весь гуртом, захлопал ему, после чего все стали расходиться. Студенты шумно отправились в разные таверны, а молодые рабочие, участвовавшие тоже в церемонии, - в свои кабаки. Сусанну Николаевну Терхов повел под руку к ее отелю, и ей вдруг пришла в голову мысль спросить своего кавалера об Углаковых, у которых она его встречала.
     - Разве вы не знаете, что Пьер Углаков умер? - воскликнул Терхов.
     Сусанна Николаевна вздрогнула.
     - Давно ли? - спросила она взволнованным голосом.
     - Недавно, - отвечал Терхов.
     - Что же он заболел вдруг? - расспрашивала Сусанна Николаевна.
     - Не думаю, чтобы вдруг; но, как мне писали, он сам был причиной своей смерти: кутил и пил, как я не знаю кто!
     Волнение Сусанны Николаевны все более и более усиливалось.
     - Главное, влюбился в какую-то француженку из кондитерской Люке, - продолжал Терхов, - та окончательно истощила его кошелек и здоровье; хорошего исхода подобной жизни ожидать было нечего.
     Сусанна Николаевна вздохнула несколько свободнее: значит, Углаков не от тоски же по ней умер!
     - Ну, а вы что здесь делаете? - спросила она.
     - Я-то, понятно, что, - отвечал Терхов, - но как вы с вашим супругом сюда попали?
     - Попали мы потому, что мне захотелось путешествовать (Сусанна Николаевна при этом слегка покраснела), ну, а потом Егору Егорычу необходимо было посоветоваться с докторами, чтобы они ему прописали какие нужно воды.
     - Чего же лучше сделать это, как здесь: в Гейдельберге есть весьма знаменитые доктора, - проговорил Терхов.
     - Да, это было бы очень хорошо; но Егор Егорыч прежде всего хочет мне показать любимые им университетские города, потом Рим, Италию и Швейцарию.
     - Во всяком случае, вы позволите мне завтра явиться к вам? - спросил Терхов.
     - Даже прошу вас! Егор Егорыч очень будет рад вам, - ответила Сусанна Николаевна.
     Возвратясь в свой отель, она нашла Егора Егорыча хоть в постели, но еще не спящим, и не удержалась, чтобы не рассказать ему о смерти Углакова. Егор Егорыч первое, что устремил на нее внимательный и беспокойный взгляд; Сусанна Николаевна однако употребила все силы, чтобы скрыть взволновавшие ее печальные чувствования.
     - Но правда ли еще это? - спросил он.
     - Как же не правда? Терхов - его приятель, - заметила Сусанна Николаевна.
     - Я знаю это; но мне думается, что старики Углаковы уведомили бы меня о таком страшном горе своем.
     - Разве до того им теперь, чтобы уведомлять кого бы то ни было. Кроме того, они, вероятно, не знают, где мы.
     - Это может быть! - согласился Егор Егорыч. - Вообще я очень неаккуратно получаю письма. Сверстов, конечно, писал мне недавно; но меня удивляет Зверев, которого я просил особым письмом уведомить меня о деле Тулузова и адресовать в Гейдельберг poste restante*, однако письма нет. Я нахожу, что это невежливо с его стороны.
     ______________
     * до востребования (франц.).
     - Разумеется, невежливо! - согласилась Сусанна Николаевна.
     VI
     Аггей Никитич сам понимал, что он был виноват перед Егором Егорычем, но вначале он почти трусил ответить Марфину на вопрос того о деле Тулузова, в котором Аггей Никитич смутно сознавал себя если не неправым, то бездействовавшим, а потом и забыл даже, что ему нужно было что-нибудь ответить Егору Егорычу, так как пани Вибель, говоря Аггею Никитичу, что она уже его, сказала не фразу, и потому можете себе представить, что произошло с моим пятидесятилетним мечтателем; он ходил, не чувствуя земли под собою, а между тем ему надобно было каждый вечер выслушивать масонские поучения аптекаря, на которых вместе с ним присутствовала пани Вибель, что окончательно развлекало и волновало Аггея Никитича. Вибель же, все более и более прилеплявшийся к ораторству, часто не выпускал от себя своих слушателей часов по пяти.
     - Многие, - говорил он почти с запальчивым одушевлением, - думают, что масонство владеет таинственными науками и что мы можем превращать куски камней в слитки золота, того не подозревая, что если бы люди достигнули этого, то золото сравнялось бы с камнем и потеряло бы всякую ценность. Другие мнят отыскать в наших лабораториях универсальное лекарство, способное удержать наше тело от тления; но масоны нисколько того не желают, ибо с уверенностью ждут жизни духа без телесной оболочки. Третьи безумцы, принимая скорлупу за яйцо, смеются над нашими обрядами, называя их нелепыми и детскими забавами; но где же тут, спрашиваю вас, нелепости, когда мы в наших собраниях совещаемся, подобно всяким другим обществам, о делах и нуждах масонства, потом действительно совершаем некоторые символические церемонии при приемах в первую и при повышениях во вторую и третью степени. Вы, господин Зверев, вероятно, знакомы до некоторой степени с этими обрядами, ибо я давно вручил вам ритуал. Потрудитесь мне рассказать его вкратце!
     При этом Аггей Никитич должен был бы про себя воскликнуть: "Heu me miserum!"* Ритуал он прочел всего один раз, а потому в ответах своих стал бог знает что такое путать.
     ______________
     * "Горе мне бедному!" (лат.).
     - Поют сначала песнь, - сказал он.
     - Какую? - спросил Вибель.
     - Слов я не помню, - отвечал Аггей Никитич, краснея в лице.
     - Да что ты, татко, все спрашиваешь? Ты сам рассказывай! - вмешалась в разговор пани Вибель.
     - Я спрашиваю затем, что хочу узнать степень внимательности и трудолюбия господина Зверева, - возразил ей муж.
     - У меня на стихи совершенно нет памяти, - произнес тот смущенным тоном.
     - Но, кроме пения, что далее бывает?
     - Далее... - тянул, как школьник, свой ответ Аггей Никитич, - вводят ищущего.
     - Куда вводят? - уже вспылил Вибель.
     - В ложу, - несмело отвечал Аггей Никитич.
     - Кто вводит? - пытал его наставник. На это Аггей Никитич решительно не мог ответить и счел за лучшее признаться:
     - Я, Генрих Федорыч, не успел еще внимательно вчитаться в ритуал. Я все последнее время был занят делом Тулузова, о котором вы, я думаю, слышали; одних бумаг надобно было написать чертову пропасть.
     - А если вы заняты были, то другое дело, так бы вы мне и сказали о том! - воскликнул Вибель. - Беседу об обрядах мы можем отложить на будущее время, а теперь перейдем к истории масонства.
     Тут Вибель взял со стола тетрадку, так же тщательно и красиво переписанную, как и ритуал, и начал ее читать: - "Из числа учреждений и союзов, с коими масоны приводятся в связь, суть следующие: а) мистерии египтян, b) древние греческие элевзинские таинства, с) пифагорейский союз, d) иудейские секты терапевтов и ессеев, е) строительные корпорации римлян; но не думаю, чтобы это было справедливо; разгром, произведенный великим переселением народов, был столь силен и так долго тянулся, что невозможно даже вообразить, чтобы в продолжение этого страшного времени могла произойти передача каких-либо тайных учений и обрядов. Наконец есть средневековые корпорации, которым в зависимость ставят франкмасонский союз, это - орден рыцарей храма; но и то, по-моему, сомнительно, и с достоверностью можно утверждать одно: что франкмасонский союз действительно находится в тесной связи с корпорациями каменщиков и каменотесов, особенно процветавшими в Германии и Англии. Эти общества, без сомнения, суть плоды монастырей, кои все стремились к украшению храмов, а равно и жилищ своих. Каменщики и другие рабочие, производившие эти постройки, обыкновенно устраивали около церквей так называемые строительные ложи. С течением времени, однако, в тринадцатом, например, столетии, таковые ложи стали появляться отдельно от церквей, и когда их накопилось значительное количество, то они, войдя в сношения между собою, образовали один большой союз немецких каменотесов. Члены его обязывались вести благочестивую и высоконравственную жизнь. Прием в братство сопровождался особыми обрядами, которые, разумеется, заимствованы были из монастырских строительных лож и представляют собою подражание пострижению бенедиктинцев. Что касается до Англии, то образование каменщиками в ней общества относят к началу тысячелетия, когда Эдвин{65}, сын короля Адельстана, собрал первое собрание в городе Йорке; но в этом можно сомневаться, ибо документы, на коих основалось такое мнение, оказались неподлинными, и потому гораздо вероятнее заключить, что в Англию, собственно, перенесли немецкие каменотесы свой институт вместе с готическим стилем".
     Прочитав все это, Вибель утомился несколько и, остановившись, вместе с тем сообразил нечто.
     - Далее мне следовало бы, - продолжал он, - начать излагать вам строго исторические факты, окончательно утвержденные и всеми признанные; но это, полагаю, вы с большим успехом и пользой для себя сами можете сделать, а потому вот вам сия тетрадь, которую сначала вы, господин Зверев, прочтите, а потом и ты, Мари, прочтешь.
     - Но зачем нам врозь читать с Аггеем Никитичем? Мы с ним прочтем вместе, - отозвалась та.
     - Это - ваше дело, лишь бы вы к истории масонства не отнеслись так же небрежно, как отнесся Аггей Никитич к ритуалу, - проговорил аптекарь не без ядовитости, которую, впрочем, постарался смягчить доброю улыбкой.
     - Да, в отношении ритуала я ужасно виноват, - сознался тот.
     - Историю мы внимательно прочтем и долго будем читать ее, - подхватила пани Вибель.
     Сарказм заметно чувствовался в тане ее голоса.
     - И вы вот что сделайте, пан Зверев! Татко после обеда всегда спит, а вы приходите ко мне в сад, где я бываю, и там в беседке мы будем с вами читать! - прибавила она Аггею Никитичу.
     - К вашим услугам, если только Генрих Федорыч позволит! - проговорил тот.
     - Генрих Федорыч вам все позволит и только предуведомляет, что будет экзаменовать вас, - сказал Вибель опять-таки с некоторой ядовитостью: втайне он был очень недоволен тем невниманием, которое обнаружил Аггей Никитич в отношении к ритуалу, хоть тот и сворачивал на множество занятий.
     - Но не послезавтра же ты начнешь нас экзаменовать, потому что завтра мы, я думаю, очень немного еще прочтем? - возразила пани Вибель.
     - Я начну, - ответил на это Вибель, - когда вы сами скажете, что готовы к испытанию.
     - Вот это отлично будет! - похвалила пани Вибель.
     - Да, это будет...
     Но что будет, Аггей Никитич замялся докончить. Он не привык еще совсем спокойно лгать, как, видимо, привыкла это делать пани Вибель.
     Вслед за тем каждое послеобеда почтенный аптекарь укладывался спать, пани же Вибель выходила в сад, к ней являлся Аггей Никитич, и они отправлялись в беседку изучать исторические факты масонства; к чаю неофиты возвращались в дом, где их уже ожидал Вибель, сидя за самоваром с трубкой в зубах и держа на коленях кота.
     Но прочного счастья, как известно, в мире нет. Тот же самый красивый помощник, на которого пани Вибель пристально глядела, когда он приготовлял для Аггея Никитича папье-фаяр в первое посещение того аптеки, вдруг вздумал каждое послеобеда тоже выходить в сад и собирать с помощью аптекарского ученика разные лекарственные растения, обильно насаженные предусмотрительным Вибелем в своем собственном саду, и, собирая эти растения, помощник по преимуществу старался быть около беседки, так что моим влюбленным почти слова откровенного нельзя было произнесть друг с другом. Прошли таким образом день-два; пани Вибель не вытерпела, наконец, и передала Аггею Никитичу записку, в которой объявляла ему, что в следующие дни им гораздо удобнее будет видаться не после обеда, а часов в двенадцать ночи, в каковое время она тихонько будет выходить в сад, и чтобы Аггей Никитич прокрадывался в него через калитку, которая имелась в задней стене сада и никогда не запиралась. Новый способ свидания еще более пленил Аггея Никитича; ночь, луна, сад, таинственное прохождение сквозь маленькую калитку заманчиво нарисовались в его воображении, и он начал поступать так: часов в одиннадцать уходил спать, причем спальню свою запирал, а в половине двенадцатого снова одевался и, выскочив в окно прямо на улицу, направлялся к саду аптекаря. Калитку Аггей Никитич заставал незапертою, и с первых же шагов его по саду кидалась ему в объятия пани Вибель. О, как блаженны были эти ночи для Аггея Никитича! Не говоря уже об утехах любви, как будто бы и все другое соединялось, чтобы доставить ему наслаждение: погода стояла сухая, теплая, и когда он, при первом еще брезге зари, возвращался по совершенно безлюдным улицам, то попадавшиеся ему навстречу собаки, конечно, все знавшие Аггея Никитича, ласково виляли перед ним хвостами и казались ему добрыми друзьями, вышедшими поздравить его с великим счастьем, которое он переживал. Подойдя к окну своей спальни, он тихо отпирал его и одним прыжком прыгал в спальню, где, раздевшись и улегшись, засыпал крепчайшим сном часов до десяти, не внушая никакого подозрения Миропе Дмитриевне, так как она знала, что Аггей Никитич всегда любил спать долго по утрам, и вообще Миропа Дмитриевна последнее время весьма мало думала о своем супруге, ибо ее занимала собственная довольно серьезная мысль: видя, как Рамзаев - человек не особенно практический и расчетливый - богател с каждым днем, Миропа Дмитриевна вздумала попросить его с принятием, конечно, залогов от нее взять ее в долю, когда он на следующий год будет брать новый откуп; но Рамзаев наотрез отказал ей в том, говоря, что откупное дело рискованное и что он никогда не позволит себе вовлекать в него своих добрых знакомых. Опешенная сим отказом, Миропа Дмитриевна придумала другое; но, впрочем, помолчу пока о прозаических планах Миропы Дмитриевны и обращусь опять к поэзии.
     В два часа темнейшей и теплейшей августовской ночи Аггей Никитич, усталый от ласк и поцелуев пани Вибель, распрощался с нею и пошел к калитке; но, к удивлению своему, нашел ее запертою. Он пробовал было растворить ее натиском плеча; калитка, однако, упорствовала; таким образом мой седовласый любовник очутился в совершенной облаве, потому что калитка эта была единственной для выхода из сада да еще домовый балкон, через который, конечно, нечего и думать было пройти. Сообразив все это, Аггей Никитич взобрался на акацию, а с нее шагнул на верхний брус забора и, ухватившись за ветку той же акации, попробовал спрыгнуть на землю, до которой было аршина четыре; ветка при этом обломилась, и Аггей Никитич упал, но сейчас же и поднялся с земли, причем он, как это после уже припомнил, почувствовал, что что-то такое обронил, и вместе с тем раздались громкие голоса: "Кто это? Вор, вор!" И два человека, неузнанные им в темноте, бросились было схватить Аггея Никитича; однако вместо того он их схватил за шивороты и, отбросив от себя в растущую у забора крапиву, отправился усиленным шагом домой. Ночь эту Аггей Никитич не спал спокойно, как прежние ночи: его главным образом беспокоило, кто такие могли быть эти люди, видимо, запершие калитку и подстерегавшие его. Скрыть это происшествие от пани Вибель Аггей Никитич нашел невозможным, и на другой день, придя после обеда в аптеку, он рассказал ей все и задал тот же вопрос, который делал самому себе, о том, кто же могли быть эти два человека? Пани Вибель при этом чрезвычайно сконфузилась.
     - О, это я знаю! Это помощник мужа, который его обкрадывает и терпеть не может меня, потому что я предостерегаю Генриха против него.
     - Стало быть, он непременно расскажет о том Генриху Федоровичу? - сказал смущенным голосом Аггей Никитич.
     - Не думаю, - произнесла пани Вибель тоже не без смущения. - Впрочем, это мы увидим. Муж сегодня желает продолжать свои поучения, - пойдемте к нему.
     Аггей Никитич пошел за нею. При входе их в кабинет старый аптекарь, по спокойно-добродушному выражению лица коего можно было догадаться, что он ничего еще не ведает, крикнул им:
     - Я наконец соскучился и хочу продолжать вас учить!
     - Я говорила, татко, об этом Аггею Никитичу; ты отлично это сделаешь, - нам самим читать в такой жар ужасно трудно. Кроме того, мы многого не понимаем, но когда ты говоришь, из твоего голоса многое узнаешь. Не правда ли? - отнеслась она к Аггею Никитичу.
     - Еще бы! - смог только ответить тот.
     - Франкмасонов, - начал, не откладывая времени, поучать своих неофитов аптекарь, - упрекают, что они много заботятся о материальных выгодах своих сочленов, совершенно забывая других людей, которые бы более достойны по своим человеческим правам их покровительства. Это утверждение, в частности, может быть, иногда справедливое, совершенно ложно, насколько оно относится к масонству как союзу. Выгоды, стяжаемые франкмасонами от их союза, не материальные, ибо франкмасонство есть умственное понятие, и потому даваемые им блага - чисто духовной природы. Выгоды эти суть: спокойная совесть, узы дружбы, которые связывают благородных масонов между собою, и, наконец, благодарность сирых и бедных, которым они оказывают свою помощь. Далее, масонов упрекают, что они устраивают празднества и мотают на это деньги; но я вас спрашиваю: столько ли стоят наши умеренные трапезы, сколько издерживается на пиршества королевские, политические и иногда даже на глупо-увеселительные? В конце концов ныне многие утверждают, что существование франкмасонского союза бесполезно, ибо идея гуманности, хранимая сим союзом, разрабатывается множеством других специальных обществ. Положим, что это так; но тут не надо забывать, что цели других обществ слишком ограниченны, замкнуты, слишком внешни и не касаются внутреннего мира работающих вкупе членов, вот почему наш союз не только не падает, а еще разрастается, и доказательством тому служит, что к нам постоянно идут новые ищущие неофиты, как и вы оба пришли с открытыми сердцами и с духовной жаждой слышать масонские поучения... Впрочем, на сей раз достаточно. Я вижу, что утомил ваше внимание. Идемте пить чай!
     Проговорив это, Вибель встал и пошел в столовую, забыв даже взять к себе на руки кота, который, впрочем, сам побежал за ним, держа свой обгрызенный хвост перпендикулярно. Пани Вибель и вместе с ней Аггей Никитич умышленно поотстали немного от аптекаря.
     - Завтра вы не приходите к нам, - проговорила она тихой скороговоркой, - а гуляйте утром по длинной улице; я тоже выйду туда.
     Аггей Никитич в ответ на это кивнул головой и, напившись чаю, не замедлил уйти домой. Пани же Вибель, оставшись с мужем вдвоем, вдруг подошла к нему и, прогнав кота, вскочившего было на колени к своему патрону, сама заняла его место и начала целовать своего старого Генрику.
     - Ах, татко, какой ты умный! - говорила она.
     - Умный? - переспросил с самодовольством аптекарь.
     - Очень, татко, ты у меня умный, и какие мы с паном Зверевым дураки против тебя!
     - Учитесь, читайте, слушайте меня, и вы поумнеете! - утешал ее аптекарь.
     - Нет, кажется, мы никогда не поумнеем, - сказала совершенно как бы искренним голосом пани и затем нежно прильнула головой к плечу мужа, что вызвало его тоже на нежнейший поцелуй, который старик напечатлел на ее лбу, а она после того поспешила слегка обтереть рукой это место на лбу.

/ Полные произведения / Писемский А.Ф. / Масоны