Войти... Регистрация
Поиск Расширенный поиск



Есть что добавить?

Присылай нам свои работы, получай litr`ы и обменивай их на майки, тетради и ручки от Litra.ru!

/ Полные произведения / Заболоцкий Н.А. / Стихотворения

Стихотворения [3/9]

  Скачать полное произведение

    Как летний дождь прольюсь, сверкая над травой.
     Нет в мире ничего прекрасней бытия.
     Безмолвный мрак могил -- томление пустое.
     Я жизнь мою прожил, я не видал покоя:
     Покоя в мире нет. Повсюду жизнь и я.
     Не я родился в мир, когда из колыбели
     Глаза мои впервые в мир глядели,--
     Я на земле моей впервые мыслить стал,
     Когда почуял жизнь безжизненный кристалл,
     Когда впервые капля дождевая
     Упала на него, в лучах изнемогая.
     О, я недаром в этом мире жил!
     И сладко мне стремиться из потемок,
     Чтоб, взяв меня в ладонь, ты, дальний мой потомок,
     Доделал то, что я не довершил.
     1947
    Жена
     Откинув со лба шевелюру,
     Он хмуро сидит у окна.
     В зеленую рюмку микстуру
     Ему наливает жена.
     Как робко, как пристально-нежно
     Болезненный светится взгляд,
     Как эти кудряшки потешно
     На тощей головке висят!
     С утра он все пишет да пишет,
     В неведомый труд погружен.
     Она еле ходит, чуть дышит,
     Лишь только бы здравствовал он.
     А скрипнет под ней половица,
     Он брови взметнет,- и тотчас
     Готова она провалиться
     От взгляда пронзительных глаз.
     Так кто же ты, гений вселенной?
     Подумай: ни Гете, ни Дант
     Не знали любви столь смиренной,
     Столь трепетной веры в талант.
     О чем ты скребешь на бумаге?
     Зачем ты так вечно сердит?
     Что ищешь, копаясь во мраке
     Своих неудач и обид?
     Но коль ты хлопочешь на деле
     О благе, о счастье людей,
     Как мог ты не видеть доселе
     Сокровища жизни своей?
     1948
    Журавли
     Вылетев из Африки в апреле
     К берегам отеческой земли,
     Длинным треугольником летели,
     Утопая в небе, журавли.
     Вытянув серебряные крылья
     Через весь широкий небосвод,
     Вел вожак в долину изобилья
     Свой немногочисленный народ.
     Но когда под крыльями блеснуло
     Озеро, прозрачное насквозь,
     Черное зияющее дуло
     Из кустов навстречу поднялось.
     Луч огня ударил в сердце птичье,
     Быстрый пламень вспыхнул и погас,
     И частица дивного величья
     С высоты обрушилась на нас.
     Два крыла, как два огромных горя,
     Обняли холодную волну,
     И, рыданью горестному вторя,
     Журавли рванулись в вышину.
     Только там, где движутся светила,
     В искупленье собственного зла
     Им природа снова возвратила
     То, что смерть с собою унесла:
     Гордый дух, высокое стремленье,
     Волю непреклонную к борьбе -
     Все, что от былого поколенья
     Переходит, молодость, к тебе.
     А вожак в рубашке из металла
     Погружался медленно на дно,
     И заря над ним образовала
     Золотого зарева пятно.
     1948
    Прохожий
     Исполнен душевной тревоги,
     В треухе, с солдатским мешком,
     По шпалам железной дороги
     Шагает он ночью пешком.
     Уж поздно. На станцию Нара
     Ушел предпоследний состав.
     Луна из-за края амбара
     Сияет, над кровлями встав.
     Свернув в направлении к мосту,
     Он входит в весеннюю глушь,
     Где сосны, склоняясь к погосту,
     Стоят, словно скопища душ.
     Тут летчик у края аллеи
     Покоится в ворохе лент,
     И мертвый пропеллер, белея,
     Венчает его монумент.
     И в темном чертоге вселенной,
     Над сонною этой листвой
     Встает тот нежданно мгновенный,
     Пронзающий душу покой,
     Тот дивный покой, пред которым,
     Волнуясь и вечно спеша,
     Смолкает с опущенным взором
     Живая людская душа.
     И в легком шуршании почек,
     И в медленном шуме ветвей
     Невидимый юноша-летчик
     О чем-то беседует с ней.
     А тело бредет по дороге,
     Шагая сквозь тысячи бед,
     И горе его, и тревоги
     Бегут, как собаки, вослед.
     1948
    Читая стихи
     Любопытно, забавно и тонко:
     Стих, почти непохожий на стих.
     Бормотанье сверчка и ребенка
     В совершенстве писатель постиг.
     И в бессмыслице скомканной речи
     Изощренность известная есть.
     Но возможно ль мечты человечьи
     В жертву этим забавам принесть?
     И возможно ли русское слово
     Превратить в щебетанье щегла,
     Чтобы смысла живая основа
     Сквозь него прозвучать не могла?
     Нет! Поэзия ставит преграды
     Нашим выдумкам, ибо она
     Не для тех, кто, играя в шарады,
     Надевает колпак колдуна.
     Тот, кто жизнью живет настоящей,
     Кто к поэзии с детства привык,
     Вечно верует в животворящий,
     Полный разума русский язык.
     1948
     Когда вдали угаснет свет дневной
     И в черной мгле, склоняющейся к хатам,
     Все небо заиграет надо мной,
     Как колоссальный движущийсям,-
     В который раз томит меня мечта,
     Что где-то там, в другом углу вселенной,
     Такой же сад, и та же темнота,
     И те же звезды в красоте нетленной.
     И может быть, какой-нибудь поэт
     Стоит в саду и думает с тоскою,
     Зачем его я на исходе лет
     Своей мечтой туманной беспокою.
     1948
    Оттепель
     Оттепель после метели.
     Только утихла пурга,
     Разом сугробы осели
     И потемнели снега.
     В клочьях разорванной тучи
     Блещет осколок луны.
     Сосен тяжелые сучья
     Мокрого снега полны.
     Падают, плавятся, льются
     Льдинки, втыкаясь в сугроб.
     Лужи, как тонкие блюдца,
     Светятся около троп.
     Пусть молчаливой дремотой
     Белые дышат поля,
     Неизмеримой работой
     Занята снова земля.
     Скоро проснутся деревья,
     Скоро, построившись в ряд,
     Птиц перелетных кочевья
     В трубы весны затрубят.
     1948
     Приближался апрель к середине,
     Бил ручей, упадая с откоса,
     День и ночь грохотал на плотине
     Деревянный лоток водосброса.
     Здесь, под сенью дряхлеющих ветел,
     Из которых любая -- калека,
     Я однажды, гуляя, заметил
     Незнакомого мне человека.
     Он стоял и держал пред собою
     Непочатого хлеба ковригу
     И свободной от груза рукою
     Перелистывал старую книгу.
     Лоб его бороздила забота,
     И здоровьем не выдалось тело,
     Но упорная мысли работа
     Глубиной его сердца владела.
     Пробежав за страницей страницу,
     Он вздымал удивленное око,
     Наблюдая ручьев вереницу,
     Устремленную в пену потока.
     В этот миг перед ним открывалось
     То, что было незримо доселе,
     И душа его в мир поднималась,
     Как дитя из своей колыбели.
     А грачи так безумно кричали,
     И так яростно ветлы шумели,
     Что казалось, остаток печали
     Отнимать у него не хотели.
     1948
    Поздняя весна
     Осветив черепицу на крыше
     И согрев древесину сосны,
     Поднимается выше и выше
     Запоздалое солнце весны.
     В розовато-коричневом дыме
     Не покрытых листами ветвей,
     Весь пронизан лучами косыми,
     Бьет крылом и поет соловей.
     Как естественно здесь повторены;
     Л а конически-медленных фраз,
     Точно малое это творенье
     Их поет специально для нас!
     О любимые сердцем обманы,
     Заблужденья младенческих лет!
     В день, когда зеленеют поляны,
     Мне от вас избавления нет.
     Я, как древний Коперник, разрушил
     Пифагорово пенье светил
     И в основе его обнаружил
     Только лепет и музыку крыл.
     1948
    Полдень
     Понемногу вступает в права
     Ослепительно знойное лето.
     Раскаленная солнцем трава
     Испареньями влаги одета.
     Пожелтевший от зноя лопух
     Развернул розоватые латы
     И стоит, задыхаясь от мух,
     Под высокими окнами хаты.
     Есть в расцвете природы моей
     Кратковременный миг пресыщенья,
     Час, когда перламутровый клей
     Выделяют головки растенья.
     Утомились орудья любви,
     Страсть иссякла, но пламя былое
     Дотлевает и бродит в крови,
     Уж не тело, но ум беспокоя.
     Но к полудню заснет и оно,
     И в средине небесного свода
     Лишь смертельного зноя пятно
     Различит, замирая, природа.
     1948
    Лебедь в зоопарке
     Сквозь летние сумерки парка
     По краю искусственных вод
     Красавица, дева, дикарка,
     Высокая лебедь плывет.
     Плывет белоснежное диво,
     Животное, полное грез,
     Колебля на лоне залива
     Лиловые тени берез.
     Головка ее шелковиста,
     И мантия снега белей,
     И дивные два аметиста
     Мерцают в глазницах у ней.
     И светлое льется сиянье
     Над белым изгибом спины,
     И вся она как изваянье
     Приподнятой к небу волны.
     Скрежещут над парком трамваи,
     Скрипит под машинами мост,
     Истошно кричат попугаи,
     Подняв перламутровый хвост.
     И звери сидят в отдаленье,
     Приделаны к выступам нор,
     И смотрят фигуры оленьи
     На воду сквозь тонкий забор.
     И вся мировая столица,
     Весь город сверкающий наш.
     Над маленьким парком теснится.
     Этаж громоздя на этаж.
     И слышит, как в сказочном мире
     У самого края стены
     Крылатое диво на лире
     Поет нам о счастье весны.
     1948
     Сквозь волшебный прибор Левенгука
     На поверхности капли воды
     Обнаружила наша наука
     Удивительной жизни следы.
     Государство смертей и рождений,
     Нескончаемой цепено,-
     В этом мире чудесных творений
     Сколь ничтожно и мелко оно!
     Но для бездн, где летят метеоры,
     Ни большого, ни малого нет,
     И равно беспредельны просторы
     Для микробов, людей и планет.
     В результате их общих усилий
     Зажигается пламя Плеяд,
     И кометы летят легкокрылей,
     И быстрее созвездья летят.
     И в углу невысокой вселенной,
     Под стеклом кабинетной трубы,
     Тот же самый поток неизменный
     Движет тайная воля судьбы.
     Там я звездное чую дыханье,
     Слышу речь органических масс
     И стремительный шум созиданья,
     Столь знакомый любому из нас.
     1948
    Тбилисские ночи
     Отчего, как восточное диво,
     Черноока, печальна, бледна,
     Ты сегодня всю ночь молчаливо
     До рассвета сидишь у окна?
     Распластались во мраке платаны,
     Ночь брильянтовой чашей горит,
     Дремлют горы, темны и туманны,
     Кипарис, как живой, говорит.
     Хочешь, завтра под звуки пандури,
     Сквозь вина золотую струю
     Я умчу тебя в громе и буре
     В ледяную отчизну мою?
     Вскрикнут кони, разломится время,
     И по руслу реки до зари
     Полетим мы, забытые всеми,
     Разрывая лучей янтари.
     Я закутаю смуглые плечи
     В снежный ворох сибирских полей,
     Будут сосны гореть, словно свечи,
     Над мерцаньем твоих соболей.
     Там, в огромном безмолвном просторе,
     Где поет, торжествуя, пурга,
     Позабудешь ты южное море,
     Золотые его берега.
     Ты наутро поднимешь ресницы:
     Пред тобой, как лесные царьки,
     Золотые песцы и куницы
     Запоют, прибежав из тайги.
     Поднимая мохнатые лапки,
     Чтоб тебя не обидел мороз,
     Принесут они в лапках охапки
     Перламутровых северных роз.
     Гордый лось с голубыми рогами
     На своей величавой трубе,
     Окруженный седыми снегами,
     Песню свадьбы сыграет тебе.
     И багровое солнце, пылая
     Всей громадой холодных огней,
     Как живой великан, дорогая,--
     Улыбнется печали твоей.
     Что случилось сегодня в Тбилиси?
     Льется воздух, как льется вино.
     Спят стрижи на оконном карнизе,
     Кипарисы глядятся в окно.
     Сквозь туманную дымку вуали
     Пробиваются брызги огня.
     Посмотри на меня, генацвале,
     Оглянись, посмотри на меня!
     1948
    На рейде
     Был поздний вечер. На террасах
     Горы, сползающей на дно,
     Дремал поселок, опоясав
     Лазурной бухточки пятно.
     Туманным кругом акварели
     Лежала в облаке луна,
     И звезды еле-еле тлели,
     И еле двигалась волна.
     Под равномерный шум прибоя
     Качались в бухте корабли,
     И вдруг, утробным воем воя,
     Все море вспыхнуло вдали.
     И в ослепительном сплетенье
     Огней, пронзивших небосвод,
     Гигантский лебедь, белый гений,
     На рейде встал электроход.
     Он встал над бездной вертикальной
     В тройном созвучии октав,
     Обрывки бури музыкальной
     Из окон щедро раскидав.
     Он весь дрожал от этой бури,
     Он с морем был в одном ключе,
     Но тяготел к архитектуре,
     Подняв антенну на плече.
     Он в море был явленьем смысла,
     Где электричество и звук,
     Как равнозначащие числа,
     Передо мной предстали вдруг.
     1949
    Гурзуф
     В большом полукружии горных пород,
     Где, темные ноги разув,
     В лазурную чашу сияющих вод
     Спускается сонный Гурзуф,
     Где скалы, вступая в зеркальный затон,
     Стоят по колено в воде,
     Где море поет, подперев небосклон,
     И зеркалом служит звезде,--
     Лишь здесь я познал превосходство морей
     Над нашею тесной землей,
     Услышал медлительный ход кораблей
     И отзвук равнины морской.
     Есть таинство отзвуков. Может быть, нас
     Затем и волнует оно,
     Что каждое сердце предчувствует час,
     Когда оно канет на дно.
     О, что бы я только не отдал взамен
     За то, чтобы даль донесла
     И стон Персефоны, и пенье сирен,
     И звон боевого весла!
     1949
    Светляки
     Слова - как светляки с большими фонарями.
     Пока рассеян ты и не всмотрелся в мрак,
     Ничтожно и темно их девственное пламя
     И неприметен их одушевленный прах.
     Но ты взгляни на них весною в южном Сочи,
     Где олеандры спят в торжественном цвету,
     Где море светляков горит над бездной ночи
     И волны в берег бьют, рыдая на лету.
     Сливая целый мир в единственном дыханье,
     Там из-под ног твоих земной уходит шар,
     И уж не их огни твердят о мирозданье,
     Но отдаленных гроз колеблется пожар.
     Дыхание фанфар и бубнов незнакомых
     Там медленно гудит и бродит в вышине.
     Что жалкие слова? Подобье насекомых!
     И все же эта тварь была послушна мне.
     1949
    Башня Греми*
     Ух, башня проклятая! Сто ступеней!
     Соратник огню и железу,
     По выступам ста треугольных камней
     Под самое небо я лезу.
     Винтом извивается башенный ход,
     Отверстье, пробитое в камне.
     Сорвись-ка! Никто и костей не найдет.
     Вгрызается в сердце тоска мне.
     А следом за мною, в холодном поту,
     Как я, распростершие руки,
     Какие-то люди ползут в высоту,
     Таща самопалы и луки.
     О черные стены бряцает кинжал,
     На шлемах сияние брезжит.
     Доносится снизу, заполнив провал,
     Кольчуг несмолкаемый скрежет.
     А там, в подземелье соборных руин,
     Где царская скрыта гробница,
     Леван-полководец, Леван-властелин*
     Из каменной ниши стучится:
     "Вперед, кахетинцы, питомцы орлов!
     Да здравствует родина наша!
     Вовеки не сгинет отеческий кров
     Под черной пятой кизилбаша!*"
     И мы на последнюю всходим ступень,
     И солнце ударило в очи,
     И в сердце ворвался стремительный день
     Всей силой своих полномочий.
     В парче винограда, в живом янтаре,
     Где дуб переплелся с гранатом,
     Кахетия пела, гордясь в октябре
     Своим урожаем богатым.
     Как пламя, в марани* струилось вино,
     Веселье лилось из давилен,
     И был кизилбаш, позабытый давно,
     Пред этой страною бессилен.
     И реял над нею свободный орлан,
     Вздувающий перья на шлеме,
     И так же, как некогда витязь Леван,
     Стерег опустевшую Греми.
     1950
     * Греми -- древняя столица Кахетии, развалины которой сохранились до сих пор.
     * Леван -- кахетинский царь, проводивший в XVI в. политику сближения с Московским государством.
     * Кизилбаши -- персы.
     * Марани -- погреб для вина.
    Старая сказка
     В этом мире, где наша особа
     Выполняет неясную роль,
     Мы с тобою состаримся оба,
     Как состарился в сказке король.
     Догорает, светясь терпеливо,
     Наша жизнь в заповедном краю,
     И встречаем мы здесь молчаливо
     Неизбежную участь свою.
     Но когда серебристые пряди
     Над твоим засверкают виском,
     Разорву пополам я тетради
     И с последним расстанусь стихом.
     Пусть душа, словно озеро, плещет
     У порога подземных ворот
     И багровые листья трепещут,
     Не касаясь поверхности вод.
     1952
     Облетают последние маки,
     Журавли улетают, трубя,
     И природа в болезненном мраке
     Не похожа сама на себя.
     По пустынной и голой аллее
     Шелестя облетевшей листвой,
     Отчего ты, себя не жалея,
     С непокрытой бредешь головой?
     Жизнь растений теперь затаилась
     В этих странных обрубках ветвей,
     Ну, а что же с тобой приключилось,
     Что с душой приключилось твоей?
     Как посмел ты красавицу эту,
     Драгоценную душу твою,
     Отпустить, чтоб скиталась по свету,
     Чтоб погибла в далеком краю?
     Пусть непрочны домашние стены,
     Пусть дорога уводи тьму,-
     Нет на свете печальней измены,
     Чем измена себе самому.
     1952
    Воспоминание
     Наступили месяцы дремоты...
     То ли жизнь действительно прошла,
     То ль она, закончив все работы,
     Поздней гостьей села у стола.
     Хочет пить--не нравятся ей вина,
     Хочет есть--кусок не лезет в рот.
     Слушает, как шепчется рябина,
     Как щегол за окнами поет.
     Он поет о той стране далекой,
     Где едва заметен сквозь пургу
     Бугорок могилы одинокой
     В белом кристаллическом снегу.
     Там в ответ не шепчется береза,
     Корневищем вправленная в лед.
     Там над нею в обруче мороза
     Месяц окровавленный плывет.
     1952
    Прощание с друзьями
     В широких шляпах, длинных пиджаках,
     С тетрадями своих стихотворений,
     Давным-давно рассыпались вы в прах,
     Как ветки облетевшие сирени.
     Вы в той стране, где нет готовых форм,
     Где все разъято, смешано, разбито,
     Где вместо неба - лишь могильный холм
     И неподвижна лунная орбита.
     Там на ином, невнятном языке
     Поет синклит беззвучных насекомых,
     Там с маленьким фонариком в руке
     Жук-человек приветствует знакомых.
     Спокойно ль вам, товарищи мои?
     Легко ли вам? И все ли вы забыли?
     Теперь вам братья - корни, муравьи,
     Травинки, вздохи, столбики из пыли.
     Теперь вам сестры - цветики гвоздик,
     Соски сирени, щепочки, цыплята...
     И уж не в силах вспомнить ваш язык
     Там наверху оставленного брата.
     Ему еще не место в тех краях,
     Где вы исчезли, легкие, как тени,
     В широких шляпах, длинных пиджаках,
     С тетрадями своих стихотворений.
     1952
    Сон
     Жилец земли, пятидесяти лет,
     Подобно всем счастливый и несчастный,
     Однажды я покинул этот свет
     И очутился в местности безгласной.
     Там человек едва существовал
     Последними остатками привычек,
     Но ничего уж больше не желал
     И не носил ни прозвищ он, ни кличек.
     Участник удивительной игры,
     Не вглядываясь в скученные лица,
     Я там ложился в дымные костры
     И поднимался, чтобы вновь ложиться.
     Я уплывал, я странствовал вдали,
     Безвольный, равнодушный, молчаливый,
     И тонкий свет исчезнувшей земли
     Отталкивал рукой неторопливой.
     Какой-то отголосок бытия
     Еще имел я для существованья,
     Но уж стремилась вся душа моя
     Стать не душой, но частью мирозданья.
     Там по пространству двигались ко мне
     Сплетения каких-то матерьялов,
     Мосты в необозримой вышине
     Висели над ущельями провалов.
     Я хорошо запомнил внешний вид
     Всех этих тел, плывущих из пространства:
     Сплетенье ферм, и выпуклости плит,
     И дикость первобытного убранства.
     Там тонкостей не видно и следа,
     Искусство форм там явно не в почете,
     И не заметно тягостен труда,
     Хотя весь мир в движенье и работе.
     И в поведенье тамошних властей
     Не видел я малейшего насилья,
     И сам, лишенный воли и страстей,
     Все то, что нужно, делал без усилья.
     Мне не было причины не хотеть,
     Как не было желания стремиться,
     И был готов я странствовать и впредь,
     Коль то могло на что-то пригодиться.
     Со мной бродил какой-то мальчуган,
     Болтал со мной о массе пустяковин.
     И даже он, похожий на туман,
     Был больше материален, чем духовен.
     Мы с мальчиком на озеро пошли,
     Он удочку куда-то вниз закинул
     И нечто, долетевшее с земли,
     Не торопясь, рукою отодвинул.
     1953
    Весна в Мисхоре
     1. ИУДИНО ДЕРЕВО
     Когда, страдая от простуды,
     Ай-Петри высится в снегу,
     Кривое деревце Иуды
     Цветет на южном берегу.
     Весна блуждает где-то рядом,
     А из долин уже глядят
     Цветы, напитанные ядом
     Коварства, горя и утрат.
     2. ПТИЧЬИ ПЕСНИ
     Пусть в зеленую книгу природы
     Не запишутся песни синиц, --
     Величайшие наши рапсоды
     Происходят из общества птиц.
     Пусть не слушает их современник,
     Путешествуя в этом краю, --
     Им не нужно ни славы, ни денег
     За бессмертную песню свою.
     3. УЧАН-СУ
     Внимая собственному вою,
     С недосягаемых высот
     Висит над самой головою
     Громада падающих вод.
     И веет влажная прохлада
     Вокруг нее, и каждый куст,
     Обрызган пылью водопада,
     Смеется тысячами уст.
     4. У МОРЯ
     Посмотри, как весною в Мисхоре,
     Где серебряный пенится вал,
     Непрерывно работает море,
     Разрушая окраины скал.
     Час настанет, и в сердце поэта,
     Разрушая последние сны,
     Вместо жизни останется эта
     Роковая работа волны.
     1953
    Портрет
     Любите живопись, поэты!
     Лишь ей, единственной, дано
     Души изменчивой приметы
     Переносить на полотно.
     Ты помнишь, как из тьмы былого,
     Едва закутана в атлас,
     С портрета Рокотова снова
     Смотрела Струйская на нас?
     Ее глаза - как два тумана,
     Полуулыбка, полуплач,
     Ее глаза - как два обмана,
     Покрытых мглою неудач.
     Соединенье двух загадок,
     Полувосторг, полуиспуг,
     Безумной нежности припадок,
     Предвосхищенье смертных мук.
     Когда потемки наступают
     И приближается гроза,
     Со дна души моей мерцают
     Ее прекрасные глаза.
     1953
     Я воспитан природой суровой,
     Мне довольно заметить у ног
     Одуванчика шарик пуховый,
     Подорожника твердый клинок.
     Чем обычней простое растенье,
     Тем живее волнует меня
     Первых листьев его появленье
     На рассвете весеннего дня.
     В государстве ромашек, у края,
     Где ручей, задыхаясь, поет,
     Пролежал бы всю ночь до утра я,
     Запрокинув лицо в небосвод.
     Жизнь потоком светящейся пыли
     Все текла бы, текла сквозь листы,
     И туманные звезды светили,
     Заливая лучами кусты.
     И, внимая весеннему шуму
     Посреди очарованных трав,
     Все лежал бы и думал я думу
     Беспредельных полей и дубрав.
     1953
    Поэт
     Черен бор за этим старым домом,
     Перед домом - поле да овсы.
     В нежном небе серебристым комом
     Облако невиданной красы.
     По бокам туманно-лиловато,
     Посредине гроз светло,-
     Медленно плывущее куда-то
     Раненого лебедя крыло.
     А внизу на стареньком балконе -
     Юноша с седою головой,
     Как портрет в старинном медальоне
     Из цветов ромашки полевой.
     Щурит он глаза свои косые,
     Подмосковным солом согрет,-
     Выкованный грозами России
     Собеседник сердца и поэт.
     А леса, как ночь, стоят за домом,
     А овсы, как бешеные, прут...
     То, что было раньше незнакомым,
     Близким сердцу делается тут.
     1953
    Дождь
     В тумане облачных развалин
     Встречая утренний рассвет,
     Он был почти нематериален
     И в формы жизни не одет.
     Зародыш, выкормленный тучей,
     Он волновался, он кипел,
     И вдруг, веселый и могучий,
     Ударил в струны и запел.
     И засияла вся дубрава
     Молниеносным блеском слез,
     И листья каждого сустава
     Зашевелились у берез.
     Натянут тысячами нитей
     Меж хмурым небом и землей,
     Ворвался он в поток событий,
     Повиснув книзу головой.
     Он падал издали, с наклоном
     В седые скопища дубрав.
     И вся земля могучим лоном
     Его пила, затрепетав.
     1953
    Ночное гулянье
     Расступились на площади зданья,
     Листья клена целуют звезду.
     Нынче ночью - большое гулянье,
     И веселье, и праздник в саду.
     Но когда пиротехник из рощи
     Бросит в небо серебряный свет,
     Фантастическим выстрелам ночи
     Не вполне доверяйся, поэт.
     Улетит и погаснет ракета,
     Потускнеют огней вороха...
     Вечно светит лишь сердце поэта
     В целомудренной бездне стиха.
     1953
    Неудачник
     По дороге, пустынной обочиной,
     Где лежат золотые пески,
     Что ты бродишь такой озабоченный,
     Умирая весь день от тоски?
     Вон и старость, как ведьма глазастая,
     Притаилась за ветхой ветлой.
     Целый день по кустарникам шастая,
     Наблюдает она за тобой.
     Ты бы вспомнил, как в ночи походные
     Жизнь твоя, загораясь в борьбе,
     Руки девичьи, крылья холодные,
     Положила на плечи тебе.
     Милый взор, истомленно-внимательный,
     Залил светом всю душу твою,
     Но подумал ты трезво и тщательно
     И вернулся в свою колею.
     Крепко помнил ты старое правило -
     Осторожно по жизни идти.
     Осторожная мудрость направила
     Жизнь твою по глухому пути.
     Пролетела она в одиночестве
     Где-то здесь, на задворках села,
     Не спросила об имени-отчестве,
     В золотые дворцы не ввела.
     Поистратил ты разум недюжинный
     Для каких-то бессмысленных дел.
     Образ той, что сияла жемчужиной,
     Потускнел, побледнел, отлетел.
     Вот теперь и ходи и рассчитывай,
     Сумасшедшие мысли тая,
     Да смотри, как под тенью ракитовой
     Усмехается старость твоя.
     Не дорогой ты шел, а обочиной,
     Не нашел ты пути своего,
     Осторожный, всю жизнь озабоченный,
     Неизвестно, во имя чего!
     1953
    Возвращение с работы
     Вокруг села бродили грозы,
     И часто, полные тоски,
     Удары молнии сквозь слезы
     Ломали небо на куски.
     Хлестало, словно из баклаги,
     И над собранием берез
     Пир электричества и влаги
     Сливался в яростный хаос.
     А мы шагали по дороге
     Среди кустарников и трав,
     Как древнегреческие боги,
     Трезубцы в облако подняв.
     1954
    Шакалы
     Среди черноморских предгорий,
     На первой холмистой гряде,
     Высокий стоит санаторий,
     Купая ступени в воде.
     Давно уже черным сапфиром
     Склонился над ним небосклон,
     Давно уж над дремлющим миром
     Молчит ожерелье колонн.
     Давно, утомившись от зноя,
     Умолкли концерты цикад,
     И люди в тиши и покое
     Давно в санатории спят.
     Лишь там, наверху, по оврагам,
     Средь зарослей горной реки,
     Полночным окутаны мраком,
     Не гаснут всю ночь огоньки.
     На всем полукружье залива,
     То там появляясь, то тут,
     И хищно они и трусливо
     Мерцают, мигают, снуют.
     Сперва боязливо и тонко,
     Потом все слышней и слышней
     С холмов верещанье ребенка
     Доносится к миру людей.
     И вот уже плачем и визгом
     Наполнен небесный зенит.
     Луна перламутровым диском
     Испуганно в чащу глядит.
     И видит: теснясь друг за другом
     И мордочки к небу задрав,
     Шакалы сидят полукругом
     За темными листьями трав.
     О чем они воют и плачут?
     Кого проклиная, вопят?
     Под ними у моря маячит
     Колонн ослепительный ряд.
     Там мир золотого сиянья,
     Там жизнь, непонятная им...
     Не эти ли светлые зданья
     Клянут они воплем своим?
     Но меркнет луна Черноморья,
     И солнце встает в синеву,
     И враз умолкают предгорья,
     Туманом укутав траву.
     И звери по краю потока
     Трусливо бегут в тростники,
     Где в каменных норах глубоко
     Беснуются их двойники.
     1954
    В кино
     Утомленная после работы,
     Лишь за окнами стало темно,
     С выраженьем тяжелой заботы
     Ты пришла почему-то в кино.
     Рыжий малый в коричневом фраке,
     Как всегда, выбиваясь из сил,
     Плел с эстрады какие-то враки
     И бездарно и нудно острил.
     И смотрела когда на него ты
     И вникала в остроты его,
     Выраженье тяжелой заботы
     Не сходило с лица твоего.
     В низком зале, наполненном густо,
     Ты смотрела, как все, на экран,
     Где напрасно пыталось искусство
     К правде жизни припутать обман.
     Озабоченных черт не меняли
     Судьбы призрачных, плоских людей,
     И тебе удавалось едва ли
     Сопоставить их с жизнью своей.
     Одинока, слегка седовата,
     Но еще моложава на вид,
     Кто же ты? И какая утрата
     До сих пор твое сердце томит?
     Где твой друг, твой единственно милый,
     Соучастник далекой весны,
     Кто наполнил живительной силой
     Бесприютное сердце жены?
     Почему его нету с тобою?
     Неужели погиб он в бою
     Иль, оторван от дома судьбою,
     Пропадает в далеком краю?
     Где б он ни был, но в это мгновенье
     Здесь, в кино, я уверился вновь:
     Бесконечно людское терпенье,
     Если в сердце не гаснет любовь.
     1954
    Бегство в Египет
     Ангел, дней моих хранитель,
     С лампой в комнате сидел.
     Он хранил мою обитель,
     Где лежал я и болел.
     Обессиленный недугом,
     От товарищей вдали,
     Я дремал. И друг за другом
     Предо мной виденья шли.
     Снилось мне, что я младенцем
     В тонкой капсуле пелен
     Иудейским поселенцем
     В край далекий привезен.
     Перед Иродовой бандой
     Трепетали мы. Но тут
     В белом домике с верандой
     Обрели себе приют.
     Ослик пасся близ оливы,
     Я резвился на песке.
     Мать с Иосифом, счастливы,
     Хлопотали вдалеке.
     Часто я в тени у сфинкса
     Отдыхал, и светлый Нил,
     Словно выпуклая линза,
     Отражал лучи светил.
     И в неясном этом свете,
     В этом радужном огне
     Духи, ангелы и дети
     На свирелях пели мне.
     Но когда пришла идея
     Возвратиться нам домой
     И простерла Иудея
     Перед нами образ свой -
     Нищету свою и злобу,
     Нетерпимость, рабский страх,
     Где ложилась на трущобу
     Тень раого в горах,-
     Вскрикнул я и пробудился...
     И у лампы близ огня
     Взор твой ангельский светился,
     Устремленный на меня.
     1955
    Осенние пейзажи
     1. Под дождем
     Мой зонтик рвется, точно птица,
     И вырывается, треща.
     Шумит над миром и дымится
     Сырая хижина дождя.
     И я стою в переплетенье
     Прохладных вытянутых тел,
     Как будто дождик на мгновенье
     Со мною слиться захотел.
     2. Осеннее утро
     Обрываются речи влюбленных,
     Улетает последний скворец.
     Целый день осыпаются с кленов
     Силуэты багровых сердец.
     Что ты, осень, наделала с нами!
     В красном золоте стынет земля.


1 ] [ 2 ] [ 3 ] [ 4 ] [ 5 ] [ 6 ] [ 7 ] [ 8 ] [ 9 ]

/ Полные произведения / Заболоцкий Н.А. / Стихотворения


Смотрите также по произведению "Стихотворения":


2003-2024 Litra.ru = Сочинения + Краткие содержания + Биографии
Created by Litra.RU Team / Контакты

 Яндекс цитирования
Дизайн сайта — aminis