Войти... Регистрация
Поиск Расширенный поиск



Есть что добавить?

Присылай нам свои работы, получай litr`ы и обменивай их на майки, тетради и ручки от Litra.ru!

/ Полные произведения / Пушкин А.С. / Евгений Онегин

Евгений Онегин [2/6]

  Скачать полное произведение

    Впервые именем таким
    Страницы нежные романа
    Мы своевольно освятим.
    И что ж? оно приятно, звучно;
    Но с ним, я знаю, неразлучно
    Воспоминанье старины
    Иль девичьей! Мы все должны
    Признаться: вкусу очень мало
    У нас и в наших именах
    (Не говорим уж о стихах);
    Нам просвещенье не пристало,
    И нам досталось от него
    Жеманство, - больше ничего.

    XXV

    Итак, она звалась Татьяной.
    Ни красотой сестры своей,
    Ни свежестью ее румяной
    Не привлекла б она очей.
    Дика, печальна, молчалива,
    Как лань лесная боязлива,
    Она в семье своей родной
    Казалась девочкой чужой.
    Она ласкаться не умела
    К отцу, ни к матери своей;
    Дитя сама, в толпе детей
    Играть и прыгать не хотела
    И часто целый день одна
    Сидела молча у окна.

    XXVI

    Задумчивость, ее подруга
    От самых колыбельных дней,
    Теченье сельского досуга
    Мечтами украшала ей.
    Ее изнеженные пальцы
    Не знали игл; склонясь на пяльцы,
    Узором шелковым она
    Не оживляла полотна.
    Охоты властвовать примета,
    С послушной куклою дитя
    Приготовляется шутя
    К приличию - закону света,
    И важно повторяет ей
    Уроки маменьки своей.

    XXVII

    Но куклы даже в эти годы
    Татьяна в руки не брала;
    Про вести города, про моды
    Беседы с нею не вела.
    И были детские проказы
    Ей чужды: страшные рассказы
    Зимою в темноте ночей
    Пленяли больше сердце ей.
    Когда же няня собирала
    Для Ольги на широкий луг
    Всех маленьких ее подруг,
    Она в горелки не играла,
    Ей скучен был и звонкий смех,
    И шум их ветреных утех.

    XXVIII

    Она любила на балконе
    Предупреждать зари восход,
    Когда на бледном небосклоне
    Звезд исчезает хоровод,
    И тихо край земли светлеет,
    И, вестник утра, ветер веет,
    И всходит постепенно день.
    Зимой, когда ночная тень
    Полмиром доле обладает,
    И доле в праздной тишине,
    При отуманенной луне,
    Восток ленивый почивает,
    В привычный час пробуждена
    Вставала при свечах она.

    XXIX

    Ей рано нравились романы;
    Они ей заменяли все;
    Она влюблялася в обманы
    И Ричардсона и Руссо.
    Отец ее был добрый малый,
    В прошедшем веке запоздалый;
    Но в книгах не видал вреда;
    Он, не читая никогда,
    Их почитал пустой игрушкой
    И не заботился о том,
    Какой у дочки тайный том
    Дремал до утра под подушкой.
    Жена ж его была сама
    От Ричардсона без ума.

    XXX

    Она любила Ричардсона
    Не потому, чтобы прочла,
    Не потому, чтоб Грандисона
    Она Ловласу предпочла; {14}
    Но в старину княжна Алина,
    Ее московская кузина,
    Твердила часто ей об них.
    В то время был еще жених
    Ее супруг, но по неволе;
    Она вздыхала по другом,
    Который сердцем и умом
    Ей нравился гораздо боле:
    Сей Грандисон был славный франт,
    Игрок и гвардии сержант.

    XXXI

    Как он, она была одета
    Всегда по моде и к лицу;
    Но, не спросясь ее совета,
    Девицу повезли к венцу.
    И, чтоб ее рассеять горе,
    Разумный муж уехал вскоре
    В свою деревню, где она,
    Бог знает кем окружена,
    Рвалась и плакала сначала,
    С супругом чуть не развелась;
    Потом хозяйством занялась,
    Привыкла и довольна стала.
    Привычка свыше нам дана:
    Замена счастию она {15}.

    XXXII

    Привычка усладила горе,
    Не отразимое ничем;
    Открытие большое вскоре
    Ее утешило совсем:
    Она меж делом и досугом
    Открыла тайну, как супругом
    Самодержавно управлять,
    И все тогда пошло на стать.
    Она езжала по работам,
    Солила на зиму грибы,
    Вела расходы, брила лбы,
    Ходила в баню по субботам,
    Служанок била осердясь -
    Все это мужа не спросясь.

    XXXIII

    Бывало, писывала кровью
    Она в альбомы нежных дев,
    Звала Полиною Прасковью
    И говорила нараспев,
    Корсет носила очень узкий,
    И русский Н как N французский
    Произносить умела в нос;
    Но скоро все перевелось:
    Корсет, альбом, княжну Алину,
    Стишков чувствительных тетрадь
    Она забыла: стала звать
    Акулькой прежнюю Селину
    И обновила наконец
    На вате шлафор и чепец.

    XXXIV

    Но муж любил ее сердечно,
    В ее затеи не входил,
    Во всем ей веровал беспечно,
    А сам в халате ел и пил;
    Покойно жизнь его катилась;
    Под вечер иногда сходилась
    Соседей добрая семья,
    Нецеремонные друзья,
    И потужить, и позлословить,
    И посмеяться кой о чем.
    Проходит время; между тем
    Прикажут Ольге чай готовить,
    Там ужин, там и спать пора,
    И гости едут со двора.

    XXXV

    Они хранили в жизни мирной
    Привычки милой старины;
    У них на масленице жирной
    Водились русские блины;
    Два раза в год они говели;
    Любили круглые качели,
    Подблюдны песни, хоровод;
    В день Троицын, когда народ,
    Зевая, слушает молебен,
    Умильно на пучок зари
    Они роняли слезки три;
    Им квас как воздух был потребен,
    И за столом у них гостям
    Носили блюды по чинам.

    XXXVI

    И так они старели оба.
    И отворились наконец
    Перед супругом двери гроба,
    И новый он приял венец.
    Он умер в час перед обедом,
    Оплаканный своим соседом,
    Детьми и верною женой
    Чистосердечней, чем иной.
    Он был простой и добрый барин,
    И там, где прах его лежит,
    Надгробный памятник гласит:
    Смиренный грешник, Дмитрий Ларин,
    Господний раб и бригадир,
    Под камнем сим вкушает мир.

    XXXVII

    Своим пенатам возвращенный,
    Владимир Ленский посетил
    Соседа памятник смиренный,
    И вздох он пеплу посвятил;
    И долго сердцу грустно было.
    "Рооr Yorick! {16} - молвил он уныло. -
    Он на руках меня держал.
    Как часто в детстве я играл
    Его Очаковской медалью!
    Он Ольгу прочил за меня,
    Он говорил: дождусь ли дня?.."
    И, полный искренней печалью,
    Владимир тут же начертал
    Ему надгробный мадригал.

    XXXVIII

    И там же надписью печальной
    Отца и матери, в слезах,
    Почтил он прах патриархальный...
    Увы! на жизненных браздах
    Мгновенной жатвой поколенья,
    По тайной воле провиденья,
    Восходят, зреют и падут;
    Другие им вослед идут...
    Так наше ветреное племя
    Растет, волнуется, кипит
    И к гробу прадедов теснит.
    Придет, придет и наше время,
    И наши внуки в добрый час
    Из мира вытеснят и нас!

    XXXIX

    Покамест упивайтесь ею,
    Сей легкой жизнию, друзья!
    Ее ничтожность разумею
    И мало к ней привязан я;
    Для призраков закрыл я вежды;
    Но отдаленные надежды
    Тревожат сердце иногда:
    Без неприметного следа
    Мне было б грустно мир оставить.
    Живу, пишу не для похвал;
    Но я бы, кажется, желал
    Печальный жребий свой прославить,
    Чтоб обо мне, как верный друг,
    Напомнил хоть единый звук.

    XL

    И чье-нибудь он сердце тронет;
    И, сохраненная судьбой,
    Быть может, в Лете не потонет
    Строфа, слагаемая мной;
    Быть может (лестная надежда!),
    Укажет будущий невежда
    На мой прославленный портрет
    И молвит: то-то был поэт!
    Прими ж мои благодаренья,
    Поклонник мирных аонид,
    О ты, чья память сохранит
    Мои летучие творенья,
    Чья благосклонная рука
    Потреплет лавры старика!

    ГЛАВА ТРЕТЬЯ

    Elle etait fille, elle etait amoureuse.
    Malfilatre.

    I

    "Куда? Уж эти мне поэты!"
    - Прощай, Онегин, мне пора.
    "Я не держу тебя; но где ты
    Свои проводишь вечера?"
    - У Лариных. - "Вот это чудно.
    Помилуй! и тебе не трудно
    Там каждый вечер убивать?"
    - Нимало. - "Не могу понять.
    Отселе вижу, что такое:
    Во-первых (слушай, прав ли я?),
    Простая, русская семья,
    К гостям усердие большое,
    Варенье, вечный разговор
    Про дождь, про лен, про скотный двор..."

    II

    - Я тут еще беды не вижу.
    "Да скука, вот беда, мой друг".
    - Я модный свет ваш ненавижу;
    Милее мне домашний круг,
    Где я могу... - "Опять эклога!
    Да полно, милый, ради бога.
    Ну что ж? ты едешь: очень жаль.
    Ах, слушай, Ленский; да нельзя ль
    Увидеть мне Филлиду эту,
    Предмет и мыслей, и пера,
    И слез, и рифм et cetera?..
    Представь меня". - Ты шутишь. - "Нету".
    - Я рад. - "Когда же?" - Хоть сейчас.
    Они с охотой примут нас.

    III

    Поедем. -
    Поскакали други,
    Явились; им расточены
    Порой тяжелые услуги
    Гостеприимной старины.
    Обряд известный угощенья:
    Несут на блюдечках варенья,
    На столик ставят вощаной
    Кувшин с брусничною водой.
    . . . . . . . . . . . . . .
    . . . . . . . . . . . . . .
    . . . . . . . . . . . . . .
    . . . . . . . . . . . . . .
    . . . . . . . . . . . . . .
    . . . . . . . . . . . . . .

    IV

    Они дорогой самой краткой
    Домой летят во весь опор {17}.
    Теперь подслушаем украдкой
    Героев наших разговор:
    - Ну что ж, Онегин? ты зеваешь. -
    "Привычка, Ленский". - Но скучаешь
    Ты как-то больше. - "Нет, равно.
    Однако в поле уж темно;
    Скорей! пошел, пошел, Андрюшка!
    Какие глупые места!
    А кстати: Ларина проста,
    Но очень милая старушка;
    Боюсь: брусничная вода
    Мне не наделала б вреда.

    V

    Скажи: которая Татьяна?"
    - Да та, которая, грустна
    И молчалива, как Светлана,
    Вошла и села у окна. -
    "Неужто ты влюблен в меньшую?"
    - А что? - "Я выбрал бы другую,
    Когда б я был, как ты, поэт.
    В чертах у Ольги жизни нет.
    Точь-в-точь в Вандиковой Мадоне:
    Кругла, красна лицом она,
    Как эта глупая луна
    На этом глупом небосклоне".
    Владимир сухо отвечал
    И после во весь путь молчал.

    VI

    Меж тем Онегина явленье
    У Лариных произвело
    На всех большое впечатленье
    И всех соседей развлекло.
    Пошла догадка за догадкой.
    Все стали толковать украдкой,
    Шутить, судить не без греха,
    Татьяне прочить жениха;
    Иные даже утверждали,
    Что свадьба слажена совсем,
    Но остановлена затем,
    Что модных колец не достали.
    О свадьбе Ленского давно
    У них уж было решено.

    VII

    Татьяна слушала с досадой
    Такие сплетни; но тайком
    С неизъяснимою отрадой
    Невольно думала о том;
    И в сердце дума заронилась;
    Пора пришла, она влюбилась.
    Так в землю падшее зерно
    Весны огнем оживлено.
    Давно ее воображенье,
    Сгорая негой и тоской,
    Алкало пищи роковой;
    Давно сердечное томленье
    Теснило ей младую грудь;
    Душа ждала... кого-нибудь,

    VIII

    И дождалась... Открылись очи;
    Она сказала: это он!
    Увы! теперь и дни и ночи,
    И жаркий одинокий сон,
    Все полно им; все деве милой
    Без умолку волшебной силой
    Твердит о нем. Докучны ей
    И звуки ласковых речей,
    И взор заботливой прислуги.
    В уныние погружена,
    Гостей не слушает она
    И проклинает их досуги,
    Их неожиданный приезд
    И продолжительный присест.

    IX

    Теперь с каким она вниманьем
    Читает сладостный роман,
    С каким живым очарованьем
    Пьет обольстительный обман!
    Счастливой силою мечтанья
    Одушевленные созданья,
    Любовник Юлии Вольмар,
    Малек-Адель и де Линар,
    И Вертер, мученик мятежный,
    И бесподобный Грандисон {18},
    Который нам наводит сон, -
    Все для мечтательницы нежной
    В единый образ облеклись,
    В одном Онегине слились.

    X

    Воображаясь героиной?
    Своих возлюбленных творцов,
    Кларисой, Юлией, Дельфиной,
    Татьяна в тишине лесов
    Одна с опасной книгой бродит,
    Она в ней ищет и находит
    Свой тайный жар, свои мечты,
    Плоды сердечной полноты,
    Вздыхает и, себе присвоя
    Чужой восторг, чужую грусть,
    В забвенье шепчет наизусть
    Письмо для милого героя...
    Но наш герой, кто б ни был он,
    Уж верно был не Грандисон.

    XI

    Свой слог на важный лад настроя,
    Бывало, пламенный творец
    Являл нам своего героя
    Как совершенства образец.
    Он одарял предмет любимый,
    Всегда неправедно гонимый,
    Душой чувствительной, умом
    И привлекательным лицом.
    Питая жар чистейшей страсти,
    Всегда восторженный герой
    Готов был жертвовать собой,
    И при конце последней части
    Всегда наказан был порок,
    Добру достойный был венок.

    XII

    А нынче все умы в тумане,
    Мораль на нас наводит сон,
    Порок любезен - и в романе,
    И там уж торжествует он.
    Британской музы небылицы
    Тревожат сон отроковицы,
    И стал теперь ее кумир
    Или задумчивый Вампир,
    Или Мельмот, бродяга мрачный,
    Иль Вечный жид, или Корсар,
    Или таинственный Сбогар {19}.
    Лорд Байрон прихотью удачной
    Облек в унылый романтизм
    И безнадежный эгоизм.

    XIII

    Друзья мои, что ж толку в этом?
    Быть может, волею небес,
    Я перестану быть поэтом,
    В меня вселится новый бес,
    И, Фебовы презрев угрозы,
    Унижусь до смиренной прозы;
    Тогда роман на старый лад
    Займет веселый мой закат.
    Не муки тайные злодейства
    Я грозно в нем изображу,
    Но просто вам перескажу
    Преданья русского семейства,
    Любви пленительные сны
    Да нравы нашей старины.

    XIV

    Перескажу простые речи
    Отца иль дяди-старика,
    Детей условленные встречи
    У старых лип, у ручейка;
    Несчастной ревности мученья,
    Разлуку, слезы примиренья,
    Поссорю вновь, и наконец
    Я поведу их под венец...
    Я вспомню речи неги страстной,
    Слова тоскующей любви,
    Которые в минувши дни
    У ног любовницы прекрасной
    Мне приходили на язык,
    От коих я теперь отвык.

    XV

    Татьяна, милая Татьяна!
    С тобой теперь я слезы лью;
    Ты в руки модного тирана
    Уж отдала судьбу свою.
    Погибнешь, милая; но прежде
    Ты в ослепительной надежде
    Блаженство темное зовешь,
    Ты негу жизни узнаешь,
    Ты пьешь волшебный яд желаний,
    Тебя преследуют мечты:
    Везде воображаешь ты
    Приюты счастливых свиданий;
    Везде, везде перед тобой
    Твой искуситель роковой.

    XVI

    Тоска любви Татьяну гонит,
    И в сад идет она грустить,
    И вдруг недвижны очи клонит,
    И лень ей далее ступить.
    Приподнялася грудь, ланиты
    Мгновенным пламенем покрыты,
    Дыханье замерло в устах,
    И в слухе шум, и блеск в очах...
    Настанет ночь; луна обходит
    Дозором дальный свод небес,
    И соловей во мгле древес
    Напевы звучные заводит.
    Татьяна в темноте не спит
    И тихо с няней говорит:

    XVII

    "Не спится, няня: здесь так душно!
    Открой окно да сядь ко мне".
    - Что, Таня, что с тобой? - "Мне скучно,
    Поговорим о старине".
    - О чем же, Таня? Я, бывало,
    Хранила в памяти не мало
    Старинных былей, небылиц
    Про злых духов и про девиц;
    А нынче все мне темно, Таня:
    Что знала, то забыла. Да,
    Пришла худая череда!
    Зашибло... - "Расскажи мне, няня,
    Про ваши старые года:
    Была ты влюблена тогда?"

    XVIII

    - И, полно, Таня! В эти лета
    Мы не слыхали про любовь;
    А то бы согнала со света
    Меня покойница свекровь. -
    "Да как же ты венчалась, няня?"
    - Так, видно, бог велел. Мой Ваня
    Моложе был меня, мой свет,
    А было мне тринадцать лет.
    Недели две ходила сваха
    К моей родне, и наконец
    Благословил меня отец.
    Я горько плакала со страха,
    Мне с плачем косу расплели
    Да с пеньем в церковь повели.

    XIX

    И вот ввели в семью чужую...
    Да ты не слушаешь меня... -
    "Ах, няня, няня, я тоскую,
    Мне тошно, милая моя:
    Я плакать, я рыдать готова!.."
    - Дитя мое, ты нездорова;
    Господь помилуй и спаси!
    Чего ты хочешь, попроси...
    Дай окроплю святой водою,
    Ты вся горишь... - "Я не больна:
    Я... знаешь, няня... влюблена".
    - Дитя мое, господь с тобою! -
    И няня девушку с мольбой
    Крестила дряхлою рукой.

    XX

    "Я влюблена", - шептала снова
    Старушке с горестью она.
    - Сердечный друг, ты нездорова.
    "Оставь меня: я влюблена".
    И между тем луна сияла
    И томным светом озаряла
    Татьяны бледные красы,
    И распущенные власы,
    И капли слез, и на скамейке
    Пред героиней молодой,
    С платком на голове седой,
    Старушку в длинной телогрейке;
    И все дремало в тишине
    При вдохновительной луне.

    XXI

    И сердцем далеко носилась
    Татьяна, смотря на луну...
    Вдруг мысль в уме ее родилась...
    "Поди, оставь меня одну.
    Дай, няня, мне перо, бумагу,
    Да стол подвинь; я скоро лягу;
    Прости". И вот она одна.
    Все тихо. Светит ей луна.
    Облокотясь, Татьяна пишет,
    И все Евгений на уме,
    И в необдуманном письме
    Любовь невинной девы дышит.
    Письмо готово, сложено...
    Татьяна! для кого ж оно?

    XXII

    Я знал красавиц недоступных,
    Холодных, чистых, как зима,
    Неумолимых, неподкупных,
    Непостижимых для ума;
    Дивился я их спеси модной,
    Их добродетели природной,
    И, признаюсь, от них бежал,
    И, мнится, с ужасом читал
    Над их бровями надпись ада:
    Оставь надежду навсегда {20}.
    Внушать любовь для них беда,
    Пугать людей для них отрада.
    Быть может, на брегах Невы
    Подобных дам видали вы.

    XXIII

    Среди поклонников послушных
    Других причудниц я видал,
    Самолюбиво равнодушных
    Для вздохов страстных и похвал.
    И что ж нашел я с изумленьем?
    Они, суровым повеленьем
    Пугая робкую любовь,
    Ее привлечь умели вновь
    По крайней мере сожаленьем,
    По крайней мере звук речей
    Казался иногда нежней,
    И с легковерным ослепленьем
    Опять любовник молодой
    Бежал за милой суетой.

    XXIV

    За что ж виновнее Татьяна?
    За то ль, что в милой простоте
    Она не ведает обмана
    И верит избранной мечте?
    За то ль, что любит без искусства,
    Послушная влеченью чувства,
    Что так доверчива она,
    Что от небес одарена
    Воображением мятежным,
    Умом и волею живой,
    И своенравной головой,
    И сердцем пламенным и нежным?
    Ужели не простите ей
    Вы легкомыслия страстей?

    XXV

    Кокетка судит хладнокровно,
    Татьяна любит не шутя
    И предается безусловно
    Любви, как милое дитя.
    Не говорит она: отложим -
    Любви мы цену тем умножим,
    Вернее в сети заведем;
    Сперва тщеславие кольнем
    Надеждой, там недоуменьем
    Измучим сердце, а потом
    Ревнивым оживим огнем;
    А то, скучая наслажденьем,
    Невольник хитрый из оков
    Всечасно вырваться готов.

    XXVI

    Еще предвижу затрудненья:
    Родной земли спасая честь,
    Я должен буду, без сомненья,
    Письмо Татьяны перевесть.
    Она по-русски плохо знала,
    Журналов наших не читала
    И выражалася с трудом
    На языке своем родном,
    Итак, писала по-французски...
    Что делать! повторяю вновь:
    Доныне дамская любовь
    Не изьяснялася по-русски,
    Доныне гордый наш язык
    К почтовой прозе не привык.

    XXVII

    Я знаю: дам хотят заставить
    Читать по-русски. Право, страх!
    Могу ли их себе представить
    С "Благонамеренным" {21} в руках!
    Я шлюсь на вас, мои поэты;
    Не правда ль: милые предметы,
    Которым, за свои грехи,
    Писали втайне вы стихи,
    Которым сердце посвящали,
    Не все ли, русским языком
    Владея слабо и с трудом,
    Его так мило искажали,
    И в их устах язык чужой
    Не обратился ли в родной?

    XXVIII

    Не дай мне бог сойтись на бале
    Иль при разъезде на крыльце
    С семинаристом в желтой шале
    Иль с академиком в чепце!
    Как уст румяных без улыбки,
    Без грамматической ошибки
    Я русской речи не люблю.
    Быть может, на беду мою,
    Красавиц новых поколенье,
    Журналов вняв молящий глас,
    К грамматике приучит нас;
    Стихи введут в употребленье;
    Но я... какое дело мне?
    Я верен буду старине.

    XXIX

    Неправильный, небрежный лепет,
    Неточный выговор речей
    По-прежнему сердечный трепет
    Произведут в груди моей;
    Раскаяться во мне нет силы,
    Мне галлицизмы будут милы,
    Как прошлой юности грехи,
    Как Богдановича стихи.
    Но полно. Мне пора заняться
    Письмом красавицы моей;
    Я слово дал, и что ж? ей-ей
    Теперь готов уж отказаться.
    Я знаю: нежного Парни
    Перо не в моде в наши дни.

    XXX

    Певец Пиров и грусти томной {22},
    Когда б еще ты был со мной,
    Я стал бы просьбою нескромной
    Тебя тревожить, милый мой:
    Чтоб на волшебные напевы
    Переложил ты страстной девы
    Иноплеменные слова.
    Где ты? приди: свои права
    Передаю тебе с поклоном...
    Но посреди печальных скал,
    Отвыкнув сердцем от похвал,
    Один, под финским небосклоном,
    Он бродит, и душа его
    Не слышит горя моего.

    XXXI

    Письмо Татьяны предо мною;
    Его я свято берегу,
    Читаю с тайною тоскою
    И начитаться не могу.
    Кто ей внушал и эту нежность,
    И слов любезную небрежность?
    Кто ей внушал умильный вздор,
    Безумный сердца разговор,
    И увлекательный и вредный?
    Я не могу понять. Но вот
    Неполный, слабый перевод,
    С живой картины список бледный
    Или разыгранный Фрейшиц
    Перстами робких учениц:

    Письмо Татьяны к Онегину

    Я к вам пишу - чего же боле?
    Что я могу еще сказать?
    Теперь, я знаю, в вашей воле
    Меня презреньем наказать.
    Но вы, к моей несчастной доле
    Хоть каплю жалости храня,
    Вы не оставите меня.
    Сначала я молчать хотела;
    Поверьте: моего стыда
    Вы не узнали б никогда,
    Когда б надежду я имела
    Хоть редко, хоть в неделю раз
    В деревне нашей видеть вас,
    Чтоб только слышать ваши речи,
    Вам слово молвить, и потом
    Все думать, думать об одном
    И день и ночь до новой встречи.
    Но, говорят, вы нелюдим;
    В глуши, в деревне все вам скучно,
    А мы... ничем мы не блестим,
    Хоть вам и рады простодушно.

    Зачем вы посетили нас?
    В глуши забытого селенья
    Я никогда не знала б вас,
    Не знала б горького мученья.
    Души неопытной волненья
    Смирив со временем (как знать?),
    По сердцу я нашла бы друга,
    Была бы верная супруга
    И добродетельная мать.

    Другой!.. Нет, никому на свете
    Не отдала бы сердца я!
    То в вышнем суждено совете...
    То воля неба: я твоя;
    Вся жизнь моя была залогом
    Свиданья верного с тобой;
    Я знаю, ты мне послан богом,
    До гроба ты хранитель мой...
    Ты в сновиденьях мне являлся
    Незримый, ты мне был уж мил,
    Твой чудный взгляд меня томил,
    В душе твой голос раздавался
    Давно... нет, это был не сон!
    Ты чуть вошел, я вмиг узнала,
    Вся обомлела, запылала
    И в мыслях молвила: вот он!
    Не правда ль? я тебя слыхала:
    Ты говорил со мной в тиши,
    Когда я бедным помогала
    Или молитвой услаждала
    Тоску волнуемой души?
    И в это самое мгновенье
    Не ты ли, милое виденье,
    В прозрачной темноте мелькнул,
    Приникнул тихо к изголовью?
    Не ты ль, с отрадой и любовью,
    Слова надежды мне шепнул?
    Кто ты, мой ангел ли хранитель,
    Или коварный искуситель:
    Мои сомненья разреши.
    Быть может, это все пустое,
    Обман неопытной души!
    И суждено совсем иное...
    Но так и быть! Судьбу мою
    Отныне я тебе вручаю,
    Перед тобою слезы лью,
    Твоей защиты умоляю...
    Вообрази: я здесь одна,
    Никто меня не понимает,
    Рассудок мой изнемогает,
    И молча гибнуть я должна.
    Я жду тебя: единым взором
    Надежды сердца оживи
    Иль сон тяжелый перерви,
    Увы, заслуженным укором!

    Кончаю! Страшно перечесть...
    Стыдом и страхом замираю...
    Но мне порукой ваша честь,
    И смело ей себя вверяю...

    XXXII

    Татьяна то вздохнет, то охнет;
    Письмо дрожит в ее руке;
    Облатка розовая сохнет
    На воспаленном языке.
    К плечу головушкой склонилась,
    Сорочка легкая спустилась
    С ее прелестного плеча...
    Но вот уж лунного луча
    Сиянье гаснет. Там долина
    Сквозь пар яснеет. Там поток
    Засеребрился; там рожок
    Пастуший будит селянина.
    Вот утро: встали все давно,
    Моей Татьяне все равно.

    XXXIII

    Она зари не замечает,
    Сидит с поникшею главой
    И на письмо не напирает
    Своей печати вырезной.
    Но, дверь тихонько отпирая,
    Уж ей Филипьевна седая
    Приносит на подносе чай.
    "Пора, дитя мое, вставай:
    Да ты, красавица, готова!
    О пташка ранняя моя!
    Вечор уж как боялась я!
    Да, слава богу, ты здорова!
    Тоски ночной и следу нет,
    Лицо твое как маков цвет".

    XXXIV

    - Ах! няня, сделай одолженье. -
    "Изволь, родная, прикажи".
    - Не думай... право... подозренье...
    Но видишь... ах! не откажи. -
    "Мой друг, вот бог тебе порука".
    - Итак, пошли тихонько внука
    С запиской этой к О... к тому...
    К соседу... да велеть ему,
    Чтоб он не говорил ни слова,
    Чтоб он не называл меня... -
    "Кому же, милая моя?
    Я нынче стала бестолкова.
    Кругом соседей много есть;
    Куда мне их и перечесть".

    XXXV

    - Как недогадлива ты, няня! -
    "Сердечный друг, уж я стара,
    Стара; тупеет разум, Таня;
    А то, бывало, я востра,
    Бывало, слово барской воли..."
    - Ах, няня, няня! до того ли?
    Что нужды мне в твоем уме?
    Ты видишь, дело о письме
    К Онегину. - "Ну, дело, дело.
    Не гневайся, душа моя,
    Ты знаешь, непонятна я...
    Да что ж ты снова побледнела?"
    - Так, няня, право ничего.
    Пошли же внука своего.

    XXXVI

    Но день протек, и нет ответа.
    Другой настал: все нет как нет.
    Бледна, как тень, с утра одета,
    Татьяна ждет: когда ж ответ?
    Приехал Ольгин обожатель.
    "Скажите: где же ваш приятель? -
    Ему вопрос хозяйки был. -
    Он что-то нас совсем забыл".
    Татьяна, вспыхнув, задрожала.
    - Сегодня быть он обещал, -
    Старушке Ленский отвечал, -
    Да, видно, почта задержала. -
    Татьяна потупила взор,
    Как будто слыша злой укор.

    XXXVII

    Смеркалось; на столе, блистая,
    Шипел вечерний самовар,
    Китайский чайник нагревая;
    Под ним клубился легкий пар.
    Разлитый Ольгиной рукою,
    По чашкам темною струею
    Уже душистый чай бежал,
    И сливки мальчик подавал;
    Татьяна пред окном стояла,
    На стекла хладные дыша,
    Задумавшись, моя душа,
    Прелестным пальчиком писала
    На отуманенном стекле
    Заветный вензель О да Е.

    XXXVIII

    И между тем душа в ней ныла,
    И слез был полон томный взор.
    Вдруг топот!.. кровь ее застыла.
    Вот ближе! скачут... и на двор
    Евгений! "Ах!" - и легче тени
    Татьяна прыг в другие сени,
    С крыльца на двор, и прямо в сад,
    Летит, летит; взглянуть назад
    Не смеет; мигом обежала
    Куртины, мостики, лужок,
    Аллею к озеру, лесок,
    Кусты сирен переломала,
    По цветникам летя к ручью.
    И, задыхаясь, на скамью

    XXXIX

    Упала...
     "Здесь он! здесь Евгений!
    О боже! что подумал он!"
    В ней сердце, полное мучений,
    Хранит надежды темный сон;
    Она дрожит и жаром пышет,
    И ждет: нейдет ли? Но не слышит.
    В саду служанки, на грядах,
    Сбирали ягоду в кустах
    И хором по наказу пели
    (Наказ, основанный на том,
    Чтоб барской ягоды тайком
    Уста лукавые не ели
    И пеньем были заняты:
    Затея сельской остроты!)

    Песня девушек

    Девицы, красавицы,
    Душеньки, подруженьки,
    Разыграйтесь девицы,
    Разгуляйтесь, милые!
    Затяните песенку,
    Песенку заветную,
    Заманите молодца
    К хороводу нашему,
    Как заманим молодца,
    Как завидим издали,
    Разбежимтесь, милые,
    Закидаем вишеньем,
    Вишеньем, малиною,
    Красною смородиной.
    Не ходи подслушивать
    Песенки заветные,
    Не ходи подсматривать
    Игры наши девичьи.

    ХL

    Они поют, и, с небреженьем
    Внимая звонкий голос их,
    Ждала Татьяна с нетерпеньем,
    Чтоб трепет сердца в ней затих,
    Чтобы прошло ланит пыланье.
    Но в персях то же трепетанье,
    И не проходит жар ланит,
    Но ярче, ярче лишь горит...
    Так бедный мотылек и блещет
    И бьется радужным крылом,
    Плененный школьным шалуном;
    Так зайчик в озими трепещет,
    Увидя вдруг издалека
    В кусты припадшего стрелка.

    ХLI

    Но наконец она вздохнула
    И встала со скамьи своей;
    Пошла, но только повернула
    В аллею, прямо перед ней,
    Блистая взорами, Евгений
    Стоит подобно грозной тени,
    И, как огнем обожжена,
    Остановилася она.
    Но следствия нежданной встречи
    Сегодня, милые друзья,
    Пересказать не в силах я;
    Мне должно после долгой речи
    И погулять и отдохнуть:
    Докончу после как-нибудь.

    ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

    La morale est dans la nature des choses.

    Necker.

    I. II. III. IV. V. VI.
    VII

    Чем меньше женщину мы любим,
    Тем легче нравимся мы ей
    И тем ее вернее губим
    Средь обольстительных сетей.
    Разврат, бывало, хладнокровный
    Наукой славился любовной,
    Сам о себе везде трубя
    И наслаждаясь не любя.
    Но эта важная забава
    Достойна старых обезьян
    Хваленых дедовских времян:
    Ловласов обветшала слава
    Со славой красных каблуков
    И величавых париков.

    VIII

    Кому не скучно лицемерить,
    Различно повторять одно,
    Стараться важно в том уверить,
    В чем все уверены давно,
    Все те же слышать возраженья,
    Уничтожать предрассужденья,
    Которых не было и нет
    У девочки в тринадцать лет!
    Кого не утомят угрозы,
    Моленья, клятвы, мнимый страх,
    Записки на шести листах,
    Обманы, сплетни, кольцы, слезы,
    Надзоры теток, матерей
    И дружба тяжкая мужей!

    IX

    Так точно думал мой Евгений.
    Он в первой юности своей
    Был жертвой бурных заблуждений
    И необузданных страстей.
    Привычкой жизни избалован,
    Одним на время очарован,
    Разочарованный другим,
    Желаньем медленно томим,
    Томим и ветреным успехом,
    Внимая в шуме и в тиши
    Роптанье вечное души,
    Зевоту подавляя смехом:
    Вот как убил он восемь лет,
    Утратя жизни лучший цвет.

    X

    В красавиц он уж не влюблялся,
    А волочился как-нибудь;
    Откажут - мигом утешался;
    Изменят - рад был отдохнуть.
    Он их искал без упоенья,
    А оставлял без сожаленья,
    Чуть помня их любовь и злость.
    Так точно равнодушный гость
    На вист вечерний приезжает,
    Садится; кончилась игра:
    Он уезжает со двора,
    Спокойно дома засыпает
    И сам не знает поутру,
    Куда поедет ввечеру.

    XI

    Но, получив посланье Тани,
    Онегин живо тронут был:
    Язык девических мечтаний
    В нем думы роем возмутил;
    И вспомнил он Татьяны милой
    И бледный цвет и вид унылый;
    И в сладостный, безгрешный сон
    Душою погрузился он.
    Быть может, чувствий пыл старинный
    Им на минуту овладел;
    Но обмануть он не хотел
    Доверчивость души невинной.
    Теперь мы в сад перелетим,
    Где встретилась Татьяна с ним.

    XII

    Минуты две они молчали,
    Но к ней Онегин подошел
    И молвил: "Вы ко мне писали,
    Не отпирайтесь. Я прочел
    Души доверчивой признанья,
    Любви невинной излиянья;
    Мне ваша искренность мила;
    Она в волненье привела
    Давно умолкнувшие чувства;
    Но вас хвалить я не хочу;
    Я за нее вам отплачу
    Признаньем также без искусства;
    Примите исповедь мою:
    Себя на суд вам отдаю.

    XIII

    Когда бы жизнь домашним кругом
    Я ограничить захотел;
    Когда б мне быть отцом, супругом
    Приятный жребий повелел;
    Когда б семейственной картиной
    Пленился я хоть миг единый, -
    То, верно б, кроме вас одной
    Невесты не искал иной.
    Скажу без блесток мадригальных:
    Нашед мой прежний идеал,
    Я, верно б, вас одну избрал
    В подруги дней моих печальных,
    Всего прекрасного в залог,
    И был бы счастлив... сколько мог!

    XIV

    Но я не создан для блаженства;
    Ему чужда душа моя;
    Напрасны ваши совершенства:
    Их вовсе недостоин я.
    Поверьте (совесть в том порукой),
    Супружество нам будет мукой.
    Я, сколько ни любил бы вас,
    Привыкнув, разлюблю тотчас;
    Начнете плакать: ваши слезы
    Не тронут сердца моего,
    А будут лишь бесить его.
    Судите ж вы, какие розы
    Нам заготовит Гименей
    И, может быть, на много дней.

    XV

    Что может быть на свете хуже
    Семьи, где бедная жена
    Грустит о недостойном муже,
    И днем и вечером одна;
    Где скучный муж, ей цену зная
    (Судьбу, однако ж, проклиная),
    Всегда нахмурен, молчалив,
    Сердит и холодно-ревнив!
    Таков я. И того ль искали
    Вы чистой, пламенной душой,
    Когда с такою простотой,
    С таким умом ко мне писали?
    Ужели жребий вам такой
    Назначен строгою судьбой?

    XVI

    Мечтам и годам нет возврата;
    Не обновлю души моей...
    Я вас люблю любовью брата
    И, может быть, еще нежней.
    Послушайте ж меня без гнева:
    Сменит не раз младая дева
    Мечтами легкие мечты;
    Так деревцо свои листы
    Меняет с каждою весною.
    Так видно небом суждено.
    Полюбите вы снова: но...
    Учитесь властвовать собою;
    Не всякий вас, как я, поймет;
    К беде неопытность ведет".

    XVII

    Так проповедовал Евгений.
    Сквозь слез не видя ничего,
    Едва дыша, без возражений,
    Татьяна слушала его.
    Он подал руку ей. Печально
    (Как говорится, машинально)
    Татьяна молча оперлась,
    Головкой томною склонясь;
    Пошли домой вкруг огорода;
    Явились вместе, и никто
    Не вздумал им пенять на то.
    Имеет сельская свобода
    Свои счастливые права,
    Как и надменная Москва.

    XVIII

    Вы согласитесь, мой читатель,
    Что очень мило поступил
    С печальной Таней наш приятель;
    Не в первый раз он тут явил
    Души прямое благородство,
    Хотя людей недоброхотство
    В нем не щадило ничего:
    Враги его, друзья его
    (Что, может быть, одно и то же)
    Его честили так и сяк.
    Врагов имеет в мире всяк,
    Но от друзей спаси нас, боже!
    Уж эти мне друзья, друзья!
    Об них недаром вспомнил я.

    XIX

    А что? Да так. Я усыпляю
    Пустые, черные мечты;
    Я только в скобках замечаю,
    Что нет презренной клеветы,
    На чердаке вралем рожденной
    И светской чернью ободренной,
    Что нет нелепицы такой,
    Ни эпиграммы площадной,
    Которой бы ваш друг с улыбкой,
    В кругу порядочных людей,
    Без всякой злобы и затей,
    Не повторил стократ ошибкой;
    А впрочем, он за вас горой:
    Он вас так любит... как родной!

    XX

    Гм! гм! Читатель благородный,
    Здорова ль ваша вся родня?
    Позвольте: может быть, угодно
    Теперь узнать вам от меня,
    Что значит именно родные.
    Родные люди вот какие:
    Мы их обязаны ласкать,
    Любить, душевно уважать
    И, по обычаю народа,
    О рождестве их навещать
    Или по почте поздравлять,
    Чтоб остальное время года
    Не думали о нас они...
    Итак, дай бог им долги дни!

    XXI

    Зато любовь красавиц нежных
    Надежней дружбы и родства:
    Над нею и средь бурь мятежных
    Вы сохраняете права.
    Конечно так. Но вихорь моды,
    Но своенравие природы,
    Но мненья светского поток...
    А милый пол, как пух, легок.
    К тому ж и мнения супруга
    Для добродетельной жены
    Всегда почтенны быть должны;
    Так ваша верная подруга
    Бывает вмиг увлечена:
    Любовью шутит сатана.

    XXII

    Кого ж любить? Кому же верить?


1 ] [ 2 ] [ 3 ] [ 4 ] [ 5 ] [ 6 ]

/ Полные произведения / Пушкин А.С. / Евгений Онегин


Смотрите также по произведению "Евгений Онегин":


2003-2024 Litra.ru = Сочинения + Краткие содержания + Биографии
Created by Litra.RU Team / Контакты

 Яндекс цитирования
Дизайн сайта — aminis