Есть что добавить?
Присылай нам свои работы, получай litr`ы и обменивай их на майки, тетради и ручки от Litra.ru! |
|
 / Полные произведения / Аверченко А.Т. / Шутка мецената
Шутка мецената [2/7]
Жили они дружно, потому что Меценат, насытившись первым пылом страсти, не докучал ей своими посещениями, снова погрузившись в мир Мотыльков, Телохранителей и пикников с ухой на дорогом персидском ковре в своей дикой гостиной... Перебесился, благосклонно объясняла нянька, преклонявшаяся перед Меценатом. Глава V. О КЛЕВРЕТАХ МЕЦЕНАТА
Эту странную коллекцию "развратных молодых людей, впоследствии разбойников" - как называл своих клевретов Меценат, пользуясь ремаркой Шиллера, - он составлял постепенно...
Первым к нему пристал Кузя.
Однажды Меценат сидел в задней комнате темного кафе, играя с незнакомым унылым старцем в шахматы.
Кузя, ленивый репортер одной плохо читаемой газеты, сидел тут же и, хлопая отяжелевшими веками, следил за игрой...
После одного из ходов унылого старика Кузя посоветовал:
- Возьмите у него коня.
- Что вы, милый мой! Да ведь тогда он делает королю и королеве "вилку" и забирает королеву.
- Ах, да!.. - сконфуженно сказал Кузя. Через два-три хода Кузя снова дал преглупый совет:
- Двиньте этой пешкой, двиньте!
- Да ведь тогда король открывается.
- Ах, да!..
- То-то вот "ах, да"! - добродушно сказал Меценат, делая старичку мат. - Гнилой вы игрок, я вижу. Хотите, сыграем, я вам дам вперед королеву.
- Не знаю уж, как и быть... - нерешительно пробормотал Кузя. - Уж больно я плохо играю. По рублику разве одну партию.
Сыграли. Кузя выиграл с большим трудом и усилиями. Сыграли вторую партию. Эту Кузя выиграл легче.
- Нет, королеву вперед мне трудно, - признался Меценат. - Хотите коня?
- Давайте коня, - после некоторого колебания согласился Кузя и... выиграл и эту партию.
- Желаете ли на квит без форы? - предложил Меценат, совершенно обескураженный таким странным случаем.
- Желаю, - коротко согласился Кузя и... выиграл.
На седьмой партии уже Кузя давал Меценату вперед коня - и к концу игры толстый бумажник Мецената значительно похудел.
- А вы ловкий парень, - рассмеялся Меценат, кончая игру.
- Да, я ловкий, - согласился Кузя. - А вам наука: не играйте так азартно с незнакомыми.
- Ну теперь, я надеюсь, мы не будем незнакомы, - любезно сказал восхищенный его цинизмом Меценат. - Пойдем, я угощу вас ужином.
- Нет, лучше я угощу. Я совершенно вас обыграл.
- О, у меня дома еще много денег.
И, увидев, как Кузя, не вынимая правой руки из кармана, пытался одной левой зажечь спичку о коробку, лежавшую на столе, воскликнул с неподдельным восторгом:
- Послушайте! Вы почти так же ленивы, как моя жена.
- Шахматный ум, - лаконически пояснил Кузя. - В обычной жизни дремлет.
- Вы шахматами только и живете?
- Нет, я репортер в "Голосе Утра". Если вас кто-нибудь ночью ограбит - позвоните ко мне. Я опишу это так, что сам преступник будет плакать, как дитя.
После ужина Меценат затащил Кузю к себе, и до утра за рюмками шартреза оба с приятностью проспорили об Эдгаре По, о лучших способах обнаруживать преступления и о красоте донских казачек.
Оба были энциклопедисты.
Встреча с Новаковичем произошла при более трагических обстоятельствах.
В 3 часа ночи в трактире "Иордань" - месте, наименее всего подходившем по своему характеру к этому кроткому библейскому наименованию, - карманный вор Гриша с пылом объяснял заинтересованному Меценату сложные приемы своего ремесла, демонстрируя способ ощупывания "пассажира", расстегивания пуговиц и извлечения бумажника.
Меценат не брезговал и таким обществом, потому что, как сказано было выше, любил "живую жизнь во всех ее проявлениях", а карманный вор Гриша был яркой личностью и специалистом в своей опасной профессии.
Поэтому Меценат забавлялся новинкой, как дитя, и, когда Гриша, показывая некоторые позиции правой и левой руки, ловко вытащил Меценатовы золотые часы уже не с целью демонстрации, а с корыстолюбивыми намерениями, Меценат тут же, повторяя Гришины пассы, незаметно извлек из Гришиного галстука бриллиантовую булавку, после чего оба, хохоча, как дети, вернули друг другу вещи по принадлежности.
- А вы тоже ловкий, - отпустил Гриша галантный комплимент. - Вам бы подучиться, могли бы с нами вместе работать.
Тут же он, окликнутый товарищем, отошел на минуту от польщенного Мецената, а к Меценату приблизился кроткий, елейного вида мужчина с ласковыми глазами и предложил:
- Не хотите ли перекинуться в картишки? Тут, в задней комнате. Пойдем, господин, много выиграть можете, ежели повезет.
"Шулер, - мелькнуло в голове Мецената, - любопытно с ним сразиться..."
- Ну что ж, пойдем, - благодушно согласился он вслух.
И уже собрался идти, как к столу приблизился огромный плечистый студент в узкой порыжевшей тужурке - мирно уплетавший до этого объемистое блюдо сосисок с пивом за соседним столом, - приблизился и сказал спокойно, но увесисто:
- Нет, вы с ним не пойдете играть в карты.
- Почему? - с любопытством осведомился Меценат.
- Потому что...
- Послушайте, молодой человек... - кротко сказал елейный игрок. - Вы лучше бы не мешались не в свое дело, а?
- А ты, голубчик, лучше отойди, - не менее кротко посоветовал атлетический студент.
У "голубчика" лицо мгновенно изменилось, елейность слетела, как шелуха, и бешеный волк с горящими, как угли, глазами ощерился и защелкал зубами.
- Ну, ну, брось, - спокойно, но серьезно сказал студент. - Отойди. А! Чер-р-рт!
Последующее произошло так быстро, что Меценат не успел бы сосчитать до трех: елейный человек сделал неуловимое движение рукой, и в ней вдруг сверкнул, будто бы схваченный в воздухе, короткий финский нож. Он так и застыл на весу, потому что студент, сделав не менее неуловимое движение, уже держал руку "игрока" с ножом немного повыше локтя.
Студент стоял очень спокойно, а "игрок" вдруг побледнел, и рука его задрожала мелкой дрожью...
- Видишь, чудак... я ж предупреждал.
- Как вы думаете, - спросил студент, глядя на Мецената открытым ясным взглядом, - сломать ему руку или просто выкинуть его?
- Неужели можно сломать? - заинтересовался Меценат, более, впрочем, академически, как любитель спорта.
- О, пустяки. Один резкий поворот наружу и... - Нож со звоном выпал из посиневшей руки "игрока".
- Отпустите, - угрюмо сказал он, корчась от боли. - Я уйду.
- Иди, милый, иди с Богом. Нечего тебе тут делать. Пойди займись чем-нибудь другим.
Когда они остались одни, Меценат спросил:
- Кто это такой?
- О, страшная скотина. Тот первый, с которым вы сидели давеча, очень приличный малый. Обыкновенный вор. В крайнем случае, лишились бы бумажника - и все, а этот... и табаком глаза засыплет, и ножичком ткнет при удобном случае, не задумываясь. А мы еще не знакомы: студент Новакович.
Вернувшийся Гриша, узнав, в чем дело, в полной мере подтвердил слова Новаковича:
- У нас его тоже не любят... Мы на "мокрое дело" никак не пойдем, а ему это - все равно как "Отче наш" прочитать. Чуть что - сейчас за "перо"(1), нехороший человек, наши его избегают... Разрешите пощупать ваши мускулы? - вежливо отнесся он к Новаковичу.
(1) Перо - на воровском жаргоне - нож. - Примеч. авт.
- Сделайте одолжение. Вишь ты, они у меня какие. Это от сахару, да еще моркови ел я много.
Тут же он самым простым убежденным голосом рассказал новым знакомым такую невероятную, неправдоподобную историю, что и Меценат, и Гриша до упаду смеялись.
С этого дня Новакович сделался неизменным спутником, а иногда и телохранителем Мецената во всех авантюрах благодушного скучающего богача.
Позднее всех прилетел на Меценатов огонек беззаботный поэт Паша Круглянский, прозванный Мотыльком, потому что первое время, являясь в компанию даже в десять утра, он неизменно говорил извиняющимся тоном:
- А я к вам на огонек зашел.
Впервые обнаружил его Меценат у витрины большого книжного магазина.
Мотылек стоял, собирая свое морщинистое лицо в чудовищные складки и снова распуская их, и вполголоса ругался:
- Ослы! Подлецы! Скоты несуразные. Черти.
- Кто это "ослы"? - ввязался Меценат в его телеграфический монолог.
- Издатели, - доверчиво пояснил Мотылек. - Что они выпускают? Что печатают? Разве это стихи?
- А вы, собственно, какие стихи предпочитаете?
- Свои. Вот послушайте...
И, прислонившись спиной к витрине, Мотылек принялся с пафосом декламировать какую-то элегическую балладу.
- Правда, хорошо?
- Очень. Кстати, хотите привести в порядок мою библиотеку?
- А у вас большая?
- Тысячи три томов.
- Пойдем! - решительно сказал Мотылек, хватая Мецената за руку.
- Да не сейчас, чудак. Это успеется. Сейчас время завтрака.
- Пойдем завтракать! - не менее бурно ухватился за эту мысль, а равно и за руку Мецената Мотылек. - Только вот что...
Он выпустил Меценатову руку, вынул тощее портмоне и принялся задумчиво пересчитывать серебряную мелочь.
- Гм! Хватит ли на двоих, а?
- С моими хватит, - успокоил его Меценат. - В общем, у нас с вами тысячи полторы наберется. - И повлек оглушенного Мотылька за собой.
С тех пор так и повелось, что за всех расплачивался Меценат. Нельзя сказать, чтобы клевреты были корыстолюбивы, но все они рассуждали вполне справедливо, что, если бы им вздумалось тянуться в расходах за Меценатом, каждый из них лопнул бы через два дня, а расстаться из-за этих пустяков с Меценатом никому и в голову не приходило - очень уж они привязались к Меценату, более того, полюбили Мецената.
Впрочем, Меценат, субсидируя их наличными, хорошо знал, что часть денег попадала к их посторонним приятелям, еще более нищим, чем они, и поэтому ничто не нарушало его благодушного равновесия.
- Справедливое распределение между населением благ земных, - говорил он иногда, посмеиваясь.
Несмотря на всякие шуточки и подтрунивания, эта банда очень уважала Мецената, и все по молчаливому уговору обращались к нему на "вы", в то время как Меценат ласково, бесцеремонно всех называл на "ты".
Между собой "клевреты Мецената", как они сами себя величали, жили дружно, только Новакович изводил Кузю, играя с ним, как огромный дог со щенком, да Кузя иногда любил "топить Мотылька", что выражалось в следующем: декламирует Мотылек перед всем обществом свои новые стихи или рассказы. Кончит - и несколько секунд перед аплодисментами царит восхищенное молчание.
- Н-да-с, н-да-с, н-да-с, - скучающе говорит Кузя. - Хороший рассказец, очень славный. Только я его уже читал у другого писателя раньше.
- У кого ты читал?.. - полусмущенно, полусердито допрашивает Мотылек.
- У этого, как его... забыл фамилию. И фабула та же, и даже выражения одинаковые.
- Нет, так нельзя, - стонет возмущенный Мотылек. - Ты обязан указать, где ты читал!!
- Да это не важно. Чего ты волнуешься. Я где-то в немецком журнале читал...
- Да ведь ты не знаешь немецкого языка!
- А ты знаешь?
- Я-то знаю.
- Ну вот, значит, ты и "воспользовался". А мне переводил один знакомый. Ну, прямо-таки у тебя слово в слово, что и там. Знакомого Семен Семенычем зовут, - заканчивал Кузя, заимствуя этот прием "достоверности" у Новаковича.
Мотылька такая неуловимая туманная клевета расстраивала почти до слез. В самом деле - пойди проверь: "Твердо знаю, что читал то же самое в немецком журнале, а в каком - не помню".
Однако в глубине души тот же Кузя признавал большой литературный талант Мотылька, и они часто с Меценатом в интимной беседе горевали, что их столь одаренный приятель не может добиться известности. Вот каковы были люди, организовавшие шутку в "титанических размерах", по словам одного из них, избрав целью этой шутки глуповатого, наивного, как дитя, но самоуверенного в своем простодушии юношу... Глава VI. МЕЦЕНАТ И ЕГО КЛЕВРЕТЫ ПРОДОЛЖАЮТ РАЗВЛЕКАТЬСЯ
Несколько дней спустя после первого появления Куколки можно было наблюдать в знаменитой квартире Мецената мирную семейную картину: сам Меценат, облаченный в белый халат, прилежно возился около станка, на котором возвышалась груда сырой глины, и под его проворными гибкими пальцами эта груда принимала постепенно полное подобие сидящего тут же в гордой позе Мотылька.
В другом углу обнаженный до пояса могучий Новакович тренировался гантелями, широко разбрасывая свои страшные, опутанные, как веревками, мускулами руки, ритмично сгибаясь то в одну, то в другую сторону...
- Телохранитель! - воззвал Меценат, округляя большим пальцем лоб глиняного Мотылька. - У меня руки в глине, а как назло щека зачесалась. Почеши, голубчик.
- Которая? - деловито приблизился к нему Телохранитель. - Эта, что ли?
Он почесал Меценатову щеку и, склонив голову на сторону, уперев руки в бока, принялся разглядывать произведение Мецената.
- Морщин маловато, - критически заметил он. - Еще бы десяточек подсыпать.
- Довольно, довольно! - испуганно закричал Мотылек. - Ты рад из меня старика сделать!
- Ну какой же ты старик! У тебя только кожа на лице плохо натянута. Ты бы сходил к обойщику перетянуть.
- Отстань, черт.
- Мотылек!
- А?
- Сколько парикмахер берет с тебя за бритье?
- Что значит - сколько? Обыкновенную плату: 15 копеек.
- Да ведь работы-то ему какая уйма! Сначала должен выкосить все бугорки и пригорки, потом, перекрестившись, спуститься в мрачные ущелья твоих морщин и там, внизу, во тьме, спотыкаясь, почти ощупью бедняга должен выкорчевать все пеньки и корни.
- Ну, поехал. Глупо.
- Был у меня, братцы, приятель, - начал, сев верхом на стул, Новакович одну из своих идиотских историй, которые он всегда рассказывал с видом полной достоверности. - И у этого приятеля, можете представить, совершенно не росли усы. А дело его молодое - очень ему хотелось каких-нибудь усишек. И придумал он вещь неглупую: выдрал с затылка сотни две волосков вместе с луковицами, потом сел у зеркала, вооружился увеличительным стеклом, иголкой и - пошла работа! Иголкой ткнет в верхнюю губу и сейчас же туда волос с луковицей ткнет и луковицу в дырочку посадит. Прямо будто виноградные черенки сажал.
- Врешь ты все, Телохранитель.
- Не такой я человек, чтобы врать, - эта история потом наделала в сферах много шуму. Посадил он, стал каждое утро водичкой поливать. И что ж вы думаете - ведь принялась растительность! Но только ужас был в том, что растительность эта, новенькая-то, не лежала на губе, как у других, под углом в 45 градусов, а торчала перпендикулярно, потому что он луковицы торчмя вгонял. Очень терзался бедняга.
Меценат, выслушав эту историю, рассмеялся, а Мотылек возмущенно воскликнул:
- Телохранитель! Всякому вранью есть границы.
- Ты думаешь, я вру? А если я тебе назову фамилию этого человека - Седлаков Петр Егорыч, - тоже, значит, вру? Он жил на Кирочной, а теперь переехал не знаю куда. Можешь сходить к нему. Эта история подробно описана в одном немецком жур... А! Кузя! Откуда Бог несет?
Кузя влетел, бодро помахивая пачкой свежих газет.
- Вот, друзья, какова сила печати! Не только Куколку - берусь Анну Матвеевну всероссийской знаменитостью сделать.
- А что?
- Вот! Заметка первая - в "Столичном Утре". "На днях в роскошном особняке известного Мецената и покровителя искусств (это я вам так польстил, Меценат) в присутствии избранной литературно-артистической публики (Мотылек, цени, это я о тебе так!) впервые выступил молодой, но уже известный в литературных кругах поэт В. Шелковников. Он прочитал ряд своих избранных произведений, произведших на собравшихся неизгладимое впечатление..."
Одобрительный смех встретил эту заметку.
- Это не все, господа! Вот литературная хроника "Новостей Дня": "В литературных кругах много толков вызывает появление на нашем скудном небосклоне новой звезды - поэта Шелковникова. По мощности, силе и скульптурной лепке стиха произведения его, по мнению знатоков, оставляют далеко позади себя таких мастеров слова, как Мей и Майков. В скором времени выходит первая книга стихов талантливого поэта".
- Ай да старушка в избушке верхом на пушке! - воскликнул Мотылек, злорадно приплясывая. - Смеху теперь будет на весь Петербург.
- И наконец, последняя заметка, - самодовольно улыбаясь, сказал Кузя. - "Нам сообщают, что Академией наук возбужден вопрос о награждении Пушкинской премией молодого поэта В. Шелковникова, произведения которого наделали столько шума". Все!!
- Кузя! Да как же редакторы могли напечатать такую галиматью?
- Э, что такое редакторы, - цинично рассмеялся Кузя. - Они по горло сидят в большой политике, и их сухому сердцу позиция Англии в китайском вопросе гораздо милее и ближе, чем интересы родного искусства... Признаться, в своей газетке я заметочку сам подсунул, в чужих - приятелей из репортеров подговорил... Сейчас у "Давыдки" стон стоит от хохота. Там уже балладу сложили насчет скрипучей старушки, признаться, очень неприличную.
- Интересно бы сейчас увидеть Куколку... Вот, поди, именинником ходит!
- А ведь он, ребята, по своей глупости все это всерьез примет!
- Портрет свой у Дациаро выставит!
- Фабриканты выпустят папиросы "Куколка"! Громкий смех веселой компании заглушил робкий стук в дверь.
Только чуткий Меценат расслышал.
- Стучат, что ли? Кто там? Входите!
Вошел он... Куколка. Элегантный, дышащий свежестью молодости.
Оглядел всю компанию своими мягкими лучистыми глазами и кротко улыбнулся.
- Я вам помешал, господа? Вы почему-то очень громко смеялись?
- Это я о своем отце рассказывал, - нашелся Телохранитель, - понимаете, он был до того высок ростом, что, когда ему приходилось высморкаться в платок, он на колени становился.
- Как странно, - удивился Куколка. - Зачем же это он так?
- А вот спросите! Глеб Иваныч его звали.
Куколка помедлил немного, потом глаза его засияли небесным светом, и он тихо сказал:
- Господа... я, может быть, глуп и неловок, я сам сознаю это... И ненаходчив тоже. Но я сейчас пришел сказать вам, что... таких людей, как вы, я встречаю первый раз в своей жизни!!!
Это горячее восклицание Куколки было так двусмысленно, что все опасливо переглянулись.
- Неужели сорвалось? - испуганно пробормотал Мотылек на ухо Меценату. - Неужели догадался?
- Куколка, - сухо сказал Кузя. - Мы не понимаем, что вы хотите сказать этими словами? Мы такие горячие почитатели вашего чудного таланта...
- Я знаю, знаю! - в экстазе воскликнул Куколка. - Вот поэтому-то я и говорю, что людей, подобных вам, я встречаю впервые в жизни! До встречи и знакомства с вами все другие, даже друзья мои, - только бессмысленно трещали мне в уши, говорили мне хорошие слова, а вы не только обласкали меня, но и сделали для совершенно неизвестного вам человека то, чего не сделал бы и отец родной! Вы мне дали крылья, и я, до сих пор скромно ползавший, как червяк, по пыльной земле, теперь чувствую себя таким сильным, таким... мощным, что кажется мне - несколько взмахов этими сильными новыми крыльями, и я взлечу к самим небесам!!
- Куколка, не улетайте от нас, - сентиментально попросил Новакович.
- О нет! Вы для меня теперь самые родные, и я вас никогда не покину!! Я должен быть около вас, вдыхать, впитывать тот благородный аромат чистой поэзии, который вас окружает и который я буду вдыхать одной грудью с вами. До встречи с вами я был мелок и вял - теперь я будто окреп и вырос! Друзья! Я, конечно, знаю, что в ваших газетных заметках обо мне много дружеского преувеличения, многого я еще не заслужил... Но, друзья! Я сделаю все, чтобы оправдать эти ваши даже преувеличенные надежды на меня! Теперь у меня появился смысл и цель работы, и я клянусь вам, что наступит время, когда вы сами будете гордиться мной, и скажете вы тогда: "Да, это мы поддержали первые робкие шаги Куколки, и это благодаря нам он сделался тем человеком, который и свою долю внес в благородный улей русского искусства..." И когда румяный Феб взметнет свою золотую колесницу к солнцу...
- Коньяк-то... дома будете хлестать али куда пойдете? - деловито спросила Анна Матвеевна, незаметно вошедшая во время пылкого монолога Куколки. - Ежели дома, то я послала бы за коньяком... Что было старого запаса - как губки высосали!
- Кальвия Криспинилла! - завопил Мотылек. - Как вы можете говорить о пошлом земном коньяке, когда мы пили сейчас божественный напиток, изливающийся из уст Куколки!..
- Анна Матвеевна! - высокопарно сказал Новакович. - Вы вошли в ту самую минуту, когда, может быть, в мире в муках рождался истинный, Божьей милостью поэт!..
И прозаично докончил шепотом:
- Нет ли у вас сахарцу, многоуважаемая? Я бы пожевал сладенького.
- Бестолковый вы народ, как погляжу я на вас, - проворчала Анна Матвеевна, доставая из кармана горсть сахару и суя в руку Новаковича. - А ты чего, сударь, с ними разговариваешь? Погубят они тебя. Плюнул бы на них да пошел бы прочь, в хорошую чистую компанию.
- Имею честь кланяться, - ласково приветствовал ее Куколка. - Как ваше здоровье, дорогая Анна Матвеевна?
- Здравствуй, здравствуй, голубчик! - благосклонно кивнула ему головой нянька. - Какое там наше старушечье здоровье. С ногами что-то нехорошо. Не то ревматизм, не то что другое.
- Муравьиным спиртом советую натереть, - авторитетно посоветовал Куколка.
- Как приятно видеть, - тонко усмехаясь, сказал Меценат, - сочетание в одном лице Эскулапа с Аполлоном. Куколка, будем пить коньяк?
- Я... собственно, не пью...
- Но выпьете. Выпьем за появление на свет нового поэта, большой успех которого я провижу духовными очами!
- О, как вы все добры ко мне! - чуть не со слезами воскликнул Куколка, поворачиваясь во все стороны. - О, какая сладкая вещь - дружба!
- То-то и оно! Кальвия Криспинилловна - распорядитесь.
- Какая я тебе Кальвия, - огрызнулась старуха. - И что это за человек? В морщинах весь, а ругается.
- Да морщины-то, может, и породили во мне скепсис, мамаша. Будь я такой красавчик, как Куколка... О-о! Тогда бы я покорил весь мир. Глава VII. МОТЫЛЕК ПОКАЗЫВАЕТ ЗУБЫ
Когда на столе появился коньяк и закуска, Мотылек первую рюмку выпил за успех Куколки.
- Куколка! - воскликнул Кузя. - Хотите, я научу вас играть в шахматы? Это разовьет точность мысли и способность к комбинациям, что никогда не помешает такому поэту, как вы.
- Да ведь я уже играю в шахматы, - с сияющей улыбкой признался Куколка. - Только плохо.
- "Знаем мы, как вы плохо играете".
Новакович дружески посоветовал:
- Куколка, раз вы теперь входите в известность - вам бы сняться нужно. Будете дарить поклонникам свои портреты.
- Да я уже и снялся, позавчера. У Буассона и Эглер. Они обещали, что портреты будут превосходные.
Все значительно переглянулись, а Меценат одобрил:
- Молодец. Не зевает. Действительно, надо ковать железо, пока горячо. Фрак бы вам тоже нужно. Для публичных выступлений.
- Вчера заказал у Анри. Хороший будет фрак.
- Ну и Куколка же! Вот голова! Обо всем подумал.
- Я и книжку своих стихов собрал, - застенчиво признался Куколка. - Вдруг найдется издатель, ан - книжка уже и готова.
- Что это за человек, - чуть не захлебнулся коньяком Мотылек. - Только что-нибудь подумаешь, а он уже все предвидел и все сделал. В одном теле и Аполлон и Наполеон.
- Господа, - воскликнул Меценат. - Я предлагаю устроить пышный праздник коронования Куколки в поэты! Устроим это у меня, и тогда можно будет пригласить и Яблоньку. Я сначала думал снять отдельный кабинет в какой-нибудь таверне, но в таверну Яблонька не пойдет.
- Праздник с Яблонькой?! - пришел в восторг Кузя. - Да это же будет великолепно!
- Кто это - Яблонька? - с любопытством спросил Куколка.
Новакович заметно удивился:
- Яблонька-то? Если вы не знаете Яблоньки - вам незнакома подлинная красота мира, вы не поймете по-настоящему смысла в шелесте изумрудной травы, вы не поймете музыки журчания лесного ручья, пения птицы и стрекотания кузнечика - одним словом, в Яблоньке вся красота мира видимого и невидимого...
- Послушайте, Новакович, - радостно сказал Куколка, - да ведь вы тоже поэт!
Раздался общий смех, который окрасил мужественные ланиты Новаковича в ярко-багровый цвет. Он смущенно пробормотал:
- Не обращайте на них внимания, Куколка. Они бывают иногда утомительно глупы. Они ничего не знают.
- Нет, мы многое знаем. Я, например, знаю способ, с помощью которого физическое напряжение мускулов путем перегонки превращается в букет дорогих, привозимых из Ниццы белых роз и гвоздик!
- Кузя! На шкаф посажу!
- Ты меня можешь засунуть даже в карман... Но тогда у тебя в кармане, как говорил один древний мудрец, будет больше ума, чем в голове!
Меценат заинтересовался:
- Да как же это можно, Кузя: перегонять человеческую мускульную силу в цветы?
- Ах, вы не знаете, Меценат? А как вы назовете это, если человек вопреки своим спортивным принципам напяливает на голову черную маску, поступает инкогнито в цирковой чемпионат, кладет на лопатки несколько идиотов, получает за это деньги и вместо того, чтобы сшить себе новый костюм, посылает Яблоньке букет роскошных белых роз в день ее рождения?! Так сказать: цветок цветку.
Новакович сидел, опустив голову, угрюмый, совершенно раздавленный ядовитым рассказом Кузи.
Меценат внимательно глядел на Новаковича и вдруг покачал своей мудрой беспутной седеющей головой. В глазах его на один миг мелькнула чисто отеческая ласка.
- Телохранитель! Я и не знал о твоих подвигах на арене! На кой черт ты это сделал? Превосходно мог бы взять деньги у меня. Тем более - для Яблоньки.
- Вы знаете, Меценат, - тихо сказал Новакович, - я залезаю в ваш карман без всякой церемонии слишком часто и знаю, что вы выше этих пустяков, но я хотел сделать Яблоньке приятное на собственные, заработанные деньги. Кузя захихикал:
- Как заработанные? Как? На этих белоснежных лепестках сверкала не роса, а капли борцовского пота, выдавленного из несчастных "чемпионов Африки и Европы" твоими медвежьими нельсонами...
- Кузя! Ты можешь об этом больше не говорить? - нахмурясь, сказал Новакович.
- И верно! - увесисто подкрепил Меценат. - Где замешана Яблонька - клевреты должны безмолвствовать.
Кузя вдруг завопил:
- Шапки долой перед святой красотой!! Телохранитель, я люблю тебя.
- Я был бы счастлив познакомиться с этой достойной девицей, - жеманно заявил Куколка.
- Я думаю! Губа-то у вас не дура. Я того мнения, Меценат, что Яблонька должна короновать нашего поэта собственными руками... А?
- Конечно, впрочем, я выработаю подробный ритуал всего празднества. Куколка! Куда же вы?
- А мне нужно спешить... я должен обработать одно мое стихотворение...
- Неужели такое же, как о старушке в избушке?! - восторженно ахнул Кузя.
- Нет, в другом роде. Однако неужели, господа, вам так понравилась "Печаль старушки"?
- О, это вещь высокого напряжения. То, что немцы называют: "Шлягер"! Я ее недавно декламировал в одном доме - так все чуть с ума не сошли!
- Ей-Богу? - расцвел Куколка. - И за что вы все так меня любите, не понимаю!
- За талант, батенька, исключительно за талант! За редким растением и уход особенный.
- Спасибо. Хотите, я свои новые стихи посвящу вам?
- О, достоин ли я такой чести, - сказал Кузя таким жалобно-уничижительным тоном, что Новакович отвернулся и прыснул в кулак.
А Куколка, ничего не подозревая, обводил всех ясным доверчивым взглядом, и сияла в этом взгляде ласка и собачья любовь к каждому из них.
- Жалко мне с вами расставаться, но ничего не поделаешь: искусство выше всего. Зайду только проститься с уважаемой Анной Матвеевной и помчусь домой. До свидания, мои хорошие.
Он вышел. Все помолчали. Потом Новакович почесал затылок и сказал:
- Меценат! Каков экземпляр, а? Это я его нашел. И за такого человека я получил всего 25 рублей. То есть так продешевить могу только я. Нет, не гожусь я в торговцы живым товаром.
- Послушайте-ка, господа, - и Меценат озабоченно обвел взглядом клевретов. - Шутка наша хороша, конечно... Она забавна, тонка и остроумна. Но как мы из нее в конце концов выпутаемся?! Представьте себе, что этот бездарный идиот вдруг действительно каким-нибудь чудом выпустит книжку своих стихов. Что тогда? Ведь скандал будет на весь мир?!
Мотылек, сидевший до этого в глубокой задумчивости, вдруг вскочил и, собрав свое лицо в такие складки, что они казались трепетавшим клубком судорожно извивавшихся змей, вдруг прошипел с самой настоящей злобой в голосе:
- И пусть! И пусть! Я давно уже жажду такого звонкого мирового скандала! Ведь подобного болвана, как эта Куколка, в сто лет не отыщешь! И какой самоуверенный болван! Пусть будет скандал! Так и надо! Так и надо!
- Чего ты, - даже отшатнулся от него Кузя. - Смотрите, взбесился человек! Лицо-то у тебя - будто черт лапой смял. Эй, морщины! Вольно! Марш по местам!
- Я давно, давно поджидал такого случая!! Обратите внимание на меня! Я пишу, творю вещи кровью моего мозга, изливаю лучшие свои чувства, щедро бросаю в тупую толпу целые пригоршни подлинных бриллиантов - и что же?! Я, как слизняк, пребываю во тьме, в неизвестности! Критика даже не замечает меня, публика глотает мои произведения, как гиппопотам - апельсины или как та гоголевская свинья, которая съела мимоходом цыпленка и сама этого не заметила!! Так я ж тоже плюю на них на всех! Более того! Я хватаю эту Куколку и швыряю ее им всем в гиппопотамью морду!!! Нате, нате вам! Вот достойный вас поэт. Смакуйте его, жуйте вашими беззубыми челюстями! Эввива, поэт Шелковников! Кузя!! Друг ты мне или нет? Так пиши еще о Шелковникове, звони, ори на весь мир - я буду тебе помогать! Я буду читать лекции о новом поэте Шелковникове, устрою целый ряд докладов, лекций, рефератов - и когда толпа, как стадо, ринется к его ногам, я плюну им в лицо и крикну: "Вот ваш бард! Я, как Диоген с фонарем, отыскал самое бездарное и самоуверенное, что есть в мире, и, хохоча, склонил ваши воловьи шеи перед этим апофеозом пошлости! Кланяйтесь ему, кланяйтесь, скоты!"
[ 1 ]
[ 2 ]
[ 3 ]
[ 4 ]
[ 5 ]
[ 6 ]
[ 7 ]
/ Полные произведения / Аверченко А.Т. / Шутка мецената
|
|
Регистрация
Дизайн сайта — aminis
